Безбожники (джен)

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь окна салуна, затянутые мутной камлейкой, не столько освещал, сколько подсвечивал убожество, рисуя на полу, усыпанном опилками и табачным пеплом, бледные, болезненные пятна. Генри Хэлдон сидел за столом, сутулый и подавленный, вцепившись пальцами в голову так, будто пытался физически выдавить из черепа навязчивую мысль, точившую его изнутри.

Липкий стол, покрытый застывшей пивной патокой, кругами от стаканов и чьими-то давними кровоподтёками, прилипал к локтям его шубы. Мех на ней свалялся, пропитался дымом, потом и грязью и теперь напоминал шкуру животного, которое не просто умерло, а издохло в муках от бешенства. Напротив, развалившись на шатких стульях, сидели Бернард и Люк. Первый методично дробил кулаком яичную скорлупу, оставшуюся от чужого завтрака; белые осколки впивались в застарелые мозоли. Второй вертел в длинных пальцах свой счастливый серебряный доллар. Монета ловила мутный свет и на мгновение вспыхивала тусклым отблеском начинающегося утра.

Чарли, отодвинувшись к самому краю, в тень, где пахло плесенью и крысиным пометом, ковыряла кончиком ножа засохший кусок смолы на столешнице. Её напряжённый взгляд изредка скользил к дверному проему, где хозяин этого заведения возился с инструментами, ругаясь хриплым, простуженным шёпотом.

— Чтоб тебя, ржавые гвозди в печёнку! — Трактирщик, красный как рак, колотил молотком по железной скобе, пытаясь приладить дверное полотно. Стук эхом отдавался в пустых кружках. — Три дня, чёртовы три дня, и опять эти уроды дверь выбили!

— Всё пропало… — Генри всхлипнул, и его голос, сорвавшись в противный, женственный писк, застрял в глотке. Он сглотнул. — Мне некуда возвращаться… Даже страховки нет… Ничего… — Он рванул себя за волосы, и лицо его исказилось, стало жалким, как у младенца, готового вот-вот захлебнуться в истерике.

Люк, не глядя на него, потянулся, подхватил с липкого стола щепотку крупной соли и выстроил из крупинок аккуратную пирамидку. Он смотрел на неё с лёгкой улыбкой, как на произведение искусства, и тут же сквозняк, ворвавшийся из входного проёма, сдул её, не дав устояться и секунды.

— Мистер Хэлдон, — заговорил он сладким, маслянистым голосом уличного проповедника, продающего спасение за грош, — зачем возвращаться? Сюда приходят, чтобы оставить прошлое за порогом. Аляска — это чистый лист. Каждый день кто-то теряет всё, — он щёлкнул пальцами, и звук был сухим, как треск ломающейся кости, — и каждый день кто-то находит больше, чем мечтал...

Бернард внезапно ударил кулаком по столу. Удар был тяжёлым, глухим, заставившим подпрыгнуть кружки и вздрогнуть Генри.

— К чёрту твою философию, Люк! — Его голос прогремел, как обвал в горах, заполнив собой всё пространство. — Я сваливаю. Обратно на юг. Слышишь? На юг!

Люк медленно поднял бровь, в его пальцах снова завертелся доллар.

— На юг? — переспросил он с притворным любопытством. — В Аризону, где тебя ждёт верёвка за ту… ммм… потрясающую историю с почтовым дилижансом? Или в Техас, где шерифы до сих пор твои портреты в сортирах развешивают?

Бернард хотел что-то рявкнуть в ответ, его лицо налилось кровью, но Чарли провела ножом по дереву. Лезвие с лёгким шелестом оставило на столешнице длинную, кривую царапину.

— Если вы, наконец, перестанете собачиться, — произнесла она тихо, почти шёпотом, но так, что оба сразу умолкли, — я заплачу за выпивку. Последнюю. И уходим.

Бернард фыркнул, откинувшись на стуле. Дерево заскрипело под его весом, жалостливо и угрожающе.

— На юге хотя бы тепло, — прохрипел он. — А здесь… — он кивнул на распахнутую дверь, — ...даже вши с мороза дохнут.

В проёме, как живая иллюстрация к его словам, стоял старик с обмороженными, почерневшими пальцами. Он пытался привязать к расшатанным саням тощую, едва живую собаку, чья шерсть облезала клочьями. Дыхание его клубилось на морозе, словно дух покидал тело.

Люк, будто не замечая этого, достал потёртую колоду карт, засаленную до глянца. Он ловко перекинул карты из руки в руку.

— А ведь таких, как наш друг Генри, — он кивнул на толстяка, который беззвучно шмыгал носом, уставившись в пустоту, — сотни. Ползут к Доусону с чемоданами, полными надежд. И денег. Настоящих, зелёных, пахнущих домом. Мисс Чарли, — он повернулся к ней, и в его глазах заплясали чёртики, — с вашим знанием троп, вы могли бы стать нашим проводником к... новым возможностям.

Чарли подняла глаза. Её холодный взгляд медленно скользнул по Люку, изучая и оценивая.

— Я иду в Доусон по своим делам, а в ваших бандитских схемах участвовать не собираюсь. Идите за мной или сдохните здесь — мне плевать...

— Одна ты ночью уже погуляла, дорогая моя. — Люк усмехнулся, коротко и язвительно, бросив издевательски жалостливый взгляд в сторону Генри. — С ним за спиной пойдёшь? Или с ними? — Он мотнул головой на дверь, где у входа уже толпились измождённые, с пустыми глазами старатели. Они смотрели на тёплый свет салуна с голодной надеждой. — Они продадут тебя за банку фасоли, Чарли. Или просто прирежут ночью за пару унций муки.

Салун накрыла неприятная тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием Бернарда и отчаянным стуком молотка.

Люк отложил карты. Вся его игривость, словно маска, спала, обнажив редкую, стальную серьёзность. Он наклонился к столу, понизив голос так, чтобы слышали только они четверо.

— Эти ублюдки с перевала не забудут, как мы их потрепали. Сейчас они лижут раны, но скоро соберутся с силами. Разделиться сейчас — самоубийство. Они снимут нас по одному, как куропаток на брусничной поляне.

Затем, театральным жестом, он пошарился во внутреннем кармане своего потрёпанного пальто и выложил на стол тот самый серебряный слиток Генри. Металл блеснул в луче света, как греховная слеза.

— Но у нас есть это. И немного наличности. В Доусоне можно нанять людей, купить припасы, подкупить кого надо… или просто исчезнуть. — Он упёрся взглядом в Чарли. — Ты же не просто так туда направляешься? Не за золотом. У тебя в глазах не золотая лихорадка. Там что-то другое.

Чарли замерла. Её пальцы сжали рукоять ножа. Взгляд её вновь метнулся к двери, будто проверяя, нет ли лишних ушей, а потом скользнул по Генри — не опасен ли, не предаст?

— Там мой отец, — наконец, выдохнула она, словно признаваясь в слабости. — Тлинкит. У него своя бригада на лесопилке. Люди, которым он доверяет. — Она посмотрела прямо на Люка. — Если дойдём… будет защита. Если...

Люк щёлкнул пальцами, и на его лицо вернулась прежняя оживлённость, но теперь она была напряжённой, деловой.

— Вот и ответ! Объединяем ресурсы: слиток — на еду и патроны, наличность — непредвиденные расходы. Если старик твой согласится помочь — и мы в долгу не останемся, правда, Берни? — он игриво ткнул Бернарда локтем в бок, но тот лишь по-животному оскалился, — Мы поможем доставить твоего невероятного работодателя, — он хлопнул Генри по плечу, — в целости и сохранности. Если, конечно, фортуна будет к нам благосклонна. А она любит смелых.

Генри всхлипнул громче. Люк, цокнув языком, протянул ему грязный платок, от которого пахло дешёвым одеколоном и порохом.

— Вытри слёзы, дружище. В Доусоне тебя ждёт новая жизнь! Можешь стать… э-э… мойщиком лошадей! Или профессиональным плакальщиком на похоронах неудачливых старателей! Спрос всегда есть!

Бернард внезапно засмеялся — резко, хрипло, и это было похоже, скорее, на лай больной собаки.

— Ага. Или трупом. Тут это популярно.

— Кстати, о трупах… — Люк прищурился, разглядывая закопчённый потолок. — Где Эрик?

* * *

Снаружи Уайт-Пасс уже бурлил утренней жизнью. Привычная толчея старателей, работников местных заведений с конскими ценами и уставших от дороги и мороза животных уже гудела, словно разъярённый улей. По центральной, утоптанной до состояния ледяного булыжника, дороге между кривых построек ужа шагали вереницы людей, собак и доживших до подъема мулов и лошадей. Именно у ветхой избушки с кривой табличкой «Морг. Спуск тела 10 долларов.» группу Чарли и настигли звуки разгорающегося конфликта.

— Да убирайтесь вы к чёрту! Вы мне весь товар портите! — визгливый, доносившийся сквозь щели в стенах голос принадлежал, судя по всему, хозяину заведения.

Слово «товар», прозвучавшее в стенах морга, обретало особенно зловещий оттенок.

Дверь сарая распахнулась, и из неё, пятясь задом, вывалился тощий человечек в заляпанном фартуке, потёртой шубе и с лицом, на котором застыла маска профессионального горя, смешанного с искренним раздражением. За ним, не отставая ни на шаг, следовал Эрик, неестественно для него живо жестикулируя и что-то доказывая.

— Вы не понимаете! — произнёс Эрик, сохраняя свою обычную монотонность, но повысив громкость. Он тыкал пальцем в сторону двери. — Это же уникальный случай массовой стадии трупного окоченения в условиях высокогорного климата! Я уже вывел предварительную формулу зависимости скорости замерзания тканей от...

— Мне плевать на ваши формулы! — перебил его гробовщик, хватая себя за голову. — У меня тут клиент ждёт отправки! Приличный человек! А вы тут со своими циркулями и блокнотом над ним творите... это... кощунство! Побойтесь же вы бога!

Чарли стояла без единой эмоции на лице, наблюдая за разворачивающейся сценой. За её спиной Люк, Бернард и Генри нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Люк, наконец, сделал шаг вперёд и с напускным, почти панихидным сочувствием снял свой цилиндр:

— Неужто наш пытливый учёный муж обрёл здесь неиссякаемый источник для исследований?

Гробовщик, увидев новую аудиторию, воздел руки к небу:

— Слава тебе, Господи! Родственники, наконец-то? Заберите его, умоляю! Он тут со вчерашнего вечера околачивается! Всем моим постояльцам температуру измерял, в блокнотик что-то строчил... Одному покойному аж усы повыдергивал, «пробы на эластичность» называл!

Бернард фыркнул, окидывая Эрика оценивающим взглядом. Тот стоял с видом оскорблённого гения, прижимая к груди потрёпанный блокнот, испещрённый загадочными графиками.

— Погоди, он чё? Мёртвых щипал? — уточнил Бернард, и в его голосе прозвучала неподдельная, почти одобрительная нотка.

— Во имя науки! — Эрик повернулся к Бернарду, вперив в него свой остекленевший взгляд. — И, кстати, я установил, что ваш так называемый «приличный человек» скончался вовсе не от обморожения, как бездарно указано в акте, а от острой печёночной недостаточности, вызванной, судя по всему, систематическим...

— Не надо! — взвыл гробовщик, зажимая уши ладонями. — Я не хочу этого знать! Я хочу, чтобы он ушёл! Я ему, в конце концов, десять долларов предлагал — убирайтесь, мол, сделайте богоугодное дело! А он мне в ответ лекцию о статистике смертности на перевалах за последние пять лет начал читать!

Люк, не выдержав, рассмеялся коротким, театральным смехом:

— Дружище, ты пытаешься подкупить учёного деньгами? Его можно купить только неопубликованными данными или свежим трупом с редкой патологией.

Чарли, всё это время молча наблюдавшая с каменным лицом за этой нелепой сценой, наконец, качнула головой. Её голос прозвучал тихо, но с такой неоспоримой окончательностью, что даже Эрик на мгновение замолк.

— Эрик. Идём. Нам правда пора.

Коронер медленно, с механической точностью, повернул голову в сторону гробовщика, отчего тот снова отшатнулся:

— Но я ещё не завершил замеры мышечного сокращения у второго трупа в левом ряду...

Гробовщик, услышав это, просто тихо ахнул, отступил в тёмный проём морга и с силой захлопнул дверь. Из-за двери донёсся решительный щелчок ржавого замка.

— Жаль, — разочарованно вздохнул Эрик, с тоской глядя на захлопнутую дверь и пряча блокнот за пазуху пальто. — Температурный градиент между объектами в таком случае останется невыясненным...

Бернард, не медля ни секунды, грубо взял его за шиворот и потащил прочь от злополучного морга.

— Ладно, хватит мертвецов мучать. А то как бы нас самих скоро в твои отчёты не внесли.

* * *

Спуск с перевала казался чуть легче, но скрывал в себе ещё большие опасности. Следы ночной перестрелки были повсюду: свежие выбоины на камнях, тёмные пятна замерзшей крови, втоптанные в снег гильзы. Труп лошади Генри и тела застреленных бандитов уже успели утащить падальщики или сами бандиты, оставив после себя лишь жутковатые следы — широкие борозды на затвердевшем насте, где волокли тела, и рваные кровавые разводы, проступавшие сквозь снег.

Их поредевший караван — два уцелевших мула и лошадь Чарли — двигался медленно и осторожно, цепляясь за редкие выступы и с трудом переправляя поклажу через особенно опасные участки. Животные нервно фыркали, уши их напряжённо дёргались, а ноздри раздувались, улавливая стойкий запах смерти, который не мог перебить даже кристально чистый горный воздух.

Пропустив вперёд Генри и Эрика, которые неотрывно следили за каждым своим шагом, Чарли поравнялась с Люком. Она говорила тихо, почти шёпотом, чтобы её слова не отозвались эхом в ущелье.

— Слушай, — начала она. — Может, стоит ему сказать? — Она чуть мотнула головой в сторону Эрика, который, спотыкаясь на каждом шагу, вёл мула, полностью погружённый в свои мрачные вычисления. — Про то, что случилось. И что ваш золотой гусь, — в её голосе прозвучала не привычная колкость, а усталая ирония, — на самом деле пустышка.

Люк, не сбавляя шага, чуть сдвинул цилиндр на затылок и внимательно, почти изучающе посмотрел на неё. В его взгляде мелькнуло неподдельное удивление — не от самого вопроса, а от того, что он прозвучал именно от неё, и именно сейчас. Это был не холодный стратегический расчёт, а нечто другое, более человечное. Прозрачный намёк на то, что за время этого опасного пути они перестали быть просто случайными попутчиками, связанными лишь общей выгодой.

— Зачем? — так же тихо спросил он, на ходу проверяя прочность очередного уступа перед собой. — Чтобы он начал читать нам лекцию о вероятности группового выживания при нулевом бюджете? Или о последствиях массового разочарования? У нас и без того проблем выше крыши.

— Не затем, — Чарли покачала головой, проводя пальцами по лицу, чтобы счистить налипшие кристаллики льда с ресниц. — Просто он... вроде как один из нас теперь. Как ни крути. И своего мула тащит, и наш скарб везёт. Несправедливо, если он будет до последнего верить в тот проклятый чемодан.

Люк на секунду задумался. Его холодный взгляд голубых глаз, также обрамлённых побелевшими от инея ресницами, упёрся в сутулую спину Эрика. Коронер, не замечая их взглядов, не слышал разговора. Лишь что-то бормотал, глядя на замёрзшее тело какого-то несчастного мула у тропы.

— Не думаю, что его вообще хоть сколько-нибудь волновал чемодан Генри, но... ладно, — наконец, нехотя, согласился Люк. — Скажем. Но позже, на первом же привале. Когда выберемся из этого проклятого ледяного горла. А то он расстроится, уронит мула в какую-нибудь расщелину... Эрик ведь у нас такой эмоциональный джентльмен! — Картёжник фыркнул, бросил озорной взгляд на тлинкитку и добавил. — На самом деле, я просто не хочу слушать его бредни хотя бы несколько минут.

Уголок губ Чарли дрогнул в слабом, едва заметном подобии улыбки. Может, Эрику и вправду было абсолютно плевать на Генри и его фальшивые облигации. Может, его не пугали ни бандиты, ни перестрелки. Но он хотя бы будет знать правду. А в этих обманчивых горах знать — значило быть на шаг впереди смерти. Или, по крайней мере, идти с ней в ногу.

— Договорились.

Она ускорила шаг, чтобы снова выйти вперёд и возглавить группу, оставив Люка наедине с его мыслями. Они не стали партнёрами по афере. И уж точно не стали друзьями. Но тонкие, почти невидимые нити их судеб — хоть и против воли всех участников — начали сплетаться в один грубый, но прочный канат. И если его теперь перерезать, в бездну полетят все.

Замыкал их маленькую процессию Бернард. Он шёл, как раненый зверь, готовый в любой миг обернуться и ринуться в бой. Его массивная фигура казалась воплощением самой этой суровой земли. Внимательные карие глаза безостановочно метались, выискивая малейшую угрозу в каждом тенистом повороте тропы, в каждой щели между скал. Его ладонь, покрытая шрамами и мозолями, почти не отрывалась от кобуры на бедре, пальцы нервно постукивали по нарезке рукояти кольта. Старатели, которых он нагонял, инстинктивно отступали, прижимаясь к холодным стенам ущелья и делая вид, что поглощены ремонтом сбруи или разглядыванием собственных сапог. Бернард излучал такую ауру угрозы, что даже суровые мужчины, закалённые в горняцких буднях, предпочитали не испытывать судьбу.

Когда каменные объятия ущелья наконец начали ослабевать, Бернард, будучи на голову выше большинства окружающих, злобно вглядывался в даль поверх потных, усталых голов. Впереди, за очередным поворотом, виднелся редкий, чахлый перелесок и бурная горная речушка, что в это время года, подпитанная талыми водами, с истеричным рёвом кипела и пенилась, яростно облизывая черные камни. Но дорогу к воде преграждала плотная пробка из людей и животных.

Когда их группа влилась в хвост образовавшейся очереди, картина предстала во всей красе. Около дюжины индейцев, по одеяниям и характерным татуировкам на лицах — тлинкиты, молча и методично, как хорошо отлаженный механизм, переправляли через брод многочисленные ящики и кованые сундуки. Их лица, похожие на вырезанные из старого дерева маски, не выражали ровным счётом ничего, кроме, пожалуй, глубочайшего, векового презрения ко всему этому шумному белому миру, ворвавшемуся в их земли. Чуть поодаль, на отполированных водой валунах, развалилась другая группа — белые. Они не походили на измождённых старателей; их одежда была хоть и походной, но добротной, а позы излучали ленивую уверенность. Один расслабленно курил трубку, выпуская колечки дыма в холодный воздух, другой дремал, надвинув шляпу на глаза, но даже во сне его рука лежала на прикладе новенького «Винчестера». И все они, до единого, были вооружены так, будто готовились штурмовать крепость.

— Что за хрень? — сквозь стиснутые зубы прохрипел Бернард, поравнявшись с остальными. Его взгляд, тяжёлый и подозрительный, скользил по незнакомцам, оценивая их численность и огневую мощь.

Чарли, заметив соплеменников, сделала почти незаметное движение, пытаясь отступить в тень, за широкую спину Бернарда. В её плечах читалась не просто осторожность — что-то вроде стыда, сложной смеси вины и отчуждения, будто она, находясь по эту сторону брода, чувствовала себя предательницей.

— Это носильщики, — сказала она тихо, почти шёпотом, чтобы её не услышали свои же. — Их тут много. Значит, груз ценный. Может, геологическая экспедиция. Или... — она замолчала на секунду, в её глазах мелькнула тревога, — или в Доусоне снова нашли новую жилу, и эти ребята — авангард какой-нибудь крупной компании.

Люк, стоявший рядом, снял цилиндр и провёл рукой по волосам, его пронзительный взгляд аналитически скользил по ящикам.

— Слишком организованно для старателей-одиночек, даже если у них подмётки из золота, — тихо заметил он. — И слишком много охраны для простых геологов. Похоже, кто-то везёт нечто гораздо более ценное, чем кирки и лотки.

— Мне, честно говоря, не очень хочется выяснять, — мрачно заметил Генри, покусывая нижнюю губу. Его глаза беспокойно бегали от индейцев к белым и обратно. — Просто постоим тихо, пропустим их, и бог с ними.

— Выкуси, мешок! — хрипло рявкнул Бернард, и его массивное плечо, подобно тарану, раздвинуло толчею, расчищая путь.

Дыхание Чарли на мгновение дрогнуло — её рука рефлекторно поднялась, но остановилась усилием воли, а пальцы сжали воздух вместо рукава Бернарда. Люк, заметив это, усмехнулся уголком рта под некогда безупречно подкрученными, а теперь отросшими и неопрятными усами, но промолчал.

— Не разделяемся, — коротко бросила она остальным и двинулась за Медведем по образовавшемуся проходу.

На переднем краю столпотворения вооружённая группа устроила нечто вроде импровизированного кордона, обозначенного двумя пустыми ящиками из-под патронов с натянутой между ними грязной красной лентой. Поперёк тропы, за этим жалким барьером, стояли трое мужчин с винтовками в руках. Вид у них был откровенно скучающий, и на нарастающий ропот толпы они, казалось, не обращали ни малейшего внимания.

— Чё тут у вас? — хрипло прорычал Бернард, останавливаясь в шаге от ленты.

Вооружённые мужчины промолчали, лишь пальцы их плотнее сжали приклады. Один, покоренастее, с лицом, обветренным до красноватой корки, наконец, лениво кивнул на ленту.

— Тропа закрыта. Жди.

Бернард сделал шаг вперёд. Лента натянулась, упёршись в голенище его сапога. По толпе пробежал одобрительный гул.

— А то что? — не отступал Бернард.

— Да, а то что? Перестреляете нас тут всех? — какой-то крепкий мужчина в дорогой, но потрёпанной бобровой шубе протиснулся к Бернарду, чувствуя поддержку.

За ним подала голос тучная женщина с дырявой шалью и лицом, покрасневшим от холода и злости. Коренастый охранник угрожающе приподнял ружьё, и в этот самый момент из-за спин его товарищей вынырнул человек.

Это был мужчина совершенно невысокого роста, худощавый, но не тщедушный — скорее, жилистый и упругий, как стальная пружина. На вид ему было около тридцати. Тёмно-русые, чуть вьющиеся волосы спадали на плечи из-под чёрной шляпы-гемблера. Его глаза, серые и по-детски широко распахнутые, смотрели на мир с наивным, почти невинным любопытством, что странно контрастировало с общим впечатлением от него. Уголок его таких же русых, неопрятных усов нервно подёргивался: то ли от сдерживаемого раздражения, то ли от нервного тика. Одет он был в серую рубашку, потёртый жилет и чёрную войлочную куртку. На ногах — добротные кожаные сапоги до колен. Но главное — на бёдрах, на кожаном патронташе, висели две кобуры с новёхонькими, отполированными до зеркального блеска кольтами.

Коротышка подошёл ближе, остановился на почтительном, но демонстративном расстоянии и широко расставил ноги, приняв позу стрелка из дешёвого романа. Руки его, не касаясь тела, зависли ладонями вниз прямо над рукоятками револьверов. Видимо, он считал, что так выглядит внушительнее, хотя Люк мысленно подобрал более точное определение — «расщеперился, как индюк».

— Джентльмены, — начал он, и его голос, неприятный и гнусавый, с тягучим аризонским акцентом, резал слух. — Меня зовут Джим Булл. Джимми Лопата Булл. Бешеный Джим. В зависимости от того, в каком настроении вам посчастливится со мной познакомиться. — Он медленно, с преувеличенной театральностью, окинул взглядом толпу, давящуюся у ленты. — Дорога перекрыта для обеспечения безопасной переправки имущества достопочтенного господина Роберта Хэтфилда. Хотя вы... — он презрительно сморщился, — это стадо тупоголовых сусликов, наверняка даже не слыхали такого имени.

С небрежной, подчёркнутой расхлябанностью Джим Булл запустил руку за пазуху жилета и вытащил оттуда лист гербовой бумаги, имевший такой вид, будто его не то что в руках держали — им, кажется, вытирались зад.

— Официальное разрешение на временное приостановление движения по данной тропе на время проводки каравана мистера Хэтфилда, — продекламировал он, размахивая бумагой. — Завизировано лично уполномоченным представителем Администрации округа в Скагуэе и заверено печатью. Желаете оспорить?

Завершив свой спектакль, Джим картинно сплюнул белую пенку слюны в грязный подтаявший снег у своих ног, давая понять, что на этом дискуссия окончена. Он развернулся на каблуках и, как марионетка с плохо подтянутыми шарнирами, пошагал обратно вглубь "кордона".

Но Бернард не собирался отступать:

— Сколько ждать-то? Час? Два? День? Хера ли мне с твоей бумажки!

Джим резко остановился и медленно, очень медленно повернул голову.

— Столько, сколько нужно, дубина ты стоеросовая. И не секундой меньше...

Глаза Бернарда налились кровью. Его ладонь легла на рукоять кольта, а большой палец привычным движением отщёлкнул предохранительную скобу. Чарли успела лишь сдавленно ахнуть. И в тот миг, когда напряжение готово было лопнуть, словно перетянутая струна, послышались размеренные, почти умиротворяющие в этом хаосе шаги.

На арену противостояния вышел сам мистер Хэтфилд. Он чинно сделал несколько шагов, его лакированная трость с массивным серебряным набалдашником в виде головы льва впивалась в липкую снежную кашу, и остановился.

— Мистер Булл... — Крупная рука, подернутая седыми волосами, мягко, но властно легла на плечо коротышки, и тот инстинктивно съёжился, плечи его чуть опустились.

Роберт Хэтфилд перевёл взгляд на людей, столпившихся у ленты. Он не смотрел ни на кого конкретно, а на всю толпу разом, как на некое единое, беспокойное существо, и глаза под седыми кустистыми бровями выражали нечто среднее между отеческой заботой и лёгким укором.

— Господа, давайте сохраним самообладание, — голос Хэтфилда был негромким, но в наступившей тишине достигал каждого уха. — Мы все прошли долгий и трудный путь. Я понимаю ваше раздражение, но освоение новых территорий требует определённых... организационных мер. — Он сделал многозначительную паузу. — Мы открываем в Доусоне новый филиал «Тихоокеанского Торгового и Кредитного Банка». Всё — для вас, джентльмены: кредиты на оборудование, ссуды на обустройство, выгодные залоговые программы. Чтобы никто из вас не чувствовал себя один на один с суровой природой... Кстати, о суровой природе.

Хэтфилд чинно повернулся к Джиму. Тот напрягся, его глаз снова задергался в нервном тике.

— Мистер Булл, будьте так добры, распорядитесь принести сюда сию же минуту десять бочонков «Старого Оверхольта» — самого что ни на есть премиального. Пусть люди согреются. — Банкир снова обратился к толпе, разводя руки в широком, почти пасторском жесте. — Надеюсь, господа, у всех при себе найдётся фляжка. И этот скромный дар скрасит ваше ожидание, пока мои люди завершат переправку.

И действительно, буквально через несколько минут наёмники Хэтфилда уже тащили небольшие дубовые бочонки. Толпа, словно единый организм, хлынула к ним, забыв о принципах и обидах. Бернард же стоял в странной растерянности, даже разочаровании, словно чувствовал себя преданным общим малодушием.

— Стадо... — прошипел он, глядя, как взрослые мужчины толкаются у бочек, будто голодные щенки у материнской титьки.

Чарли шумно выдохнула через нос.

— Вот именно поэтому я и держусь подальше от больших скоплений людей...

Генри облизнул пересохшие губы и уже было сделал шаг, но Люк машинально схватил его за воротник. Однако картёжник смотрел не на толстяка и не на виски — его взгляд был прикован к фигуре Хэтфилда. К массивным золотым перстням на толстых, похожих на сардельки, пальцах. К тяжелому серебряному набалдашнику трости, отполированному до ослепительного блеска. И лицо Люка медленно расплылось в хищной, опасной улыбке. Это был оскал лиса, только что обнаружившего, что дверь в курятник оставили не просто незапертой — её ещё и приглашающе распахнули.