Всё, что нельзя отдать (гет)

Кухня Тарани и Вилл была наполнена запахом пригоревшего соевого соуса и чего-то неуловимо сладкого — то ли вина, то ли оставшегося с прошлого ужина печенья. Они вдвоём сидели за столом, накрытым клетчатой скатертью, которую Тарани когда-то купила на распродаже ради атмосферы уюта. Вилл поджала ноги под себя и оперлась на локоть.

— Ну, мы хотя бы попытались, — сказала она, разглядывая тёмные полоски на сковородке. — Считай, на ужин у нас карбонизированные овощи с соевым… углем.

— Это авторская кухня, — с гордостью заявил Мэтт. — Такое только у нас. И больше нигде.

Они рассмеялись.

— Ты знаешь, — сказала Вилл, когда смех улёгся, — у мамы был случай. Она однажды оставила телефонную трубку в супе. Целую. От провода ещё пузыри шли.

— Вот откуда у тебя талант! — Мэтт налил вино в простые стеклянные бокалы. — Наследственность.

— Всё самое лучшее у меня от неё, — Вилл едва заметно улыбнулась и поставила тарелку с доставкой на стол. — Кстати, спасибо, что не стал устраивать ресторанный вечер. Я знаю, ты хотел чего-то «праздничного».

— Хотел, — признался Мэтт. — Но ты важнее. И если для тебя праздник — это сидеть на кухне в растянутой футболке и жевать спринг-роллы с «Дракона» — то и для меня тоже.

Он смотрел на неё искренне, с той самой мягкой, чуть наивной любовью, которая всегда обезоруживала. Вилл почувствовала, как внутри становится тепло.

— Кстати, — сказал он, — с тех пор как в «Серебряном драконе» работает Седрик, еда там прямо на уровне. Прямо как будто…

— Мэтт. — Вилл резко поставила бокал. — Давай не сегодня, ладно? Не про него.

Наступила короткая пауза. Мэтт кивнул, виновато.

— Конечно. Прости.

Некоторое время они молча доедали ужин. Напряжение рассеялось, но в воздухе всё ещё что-то дрожало — будто незаконченная нота. Вилл заметила, как Мэтт бросает на неё взгляды, будто что-то обдумывает.

Она потянулась за салфеткой.

— Подожди, — сказал Мэтт, когда они доели и Вилл уже потянулась за салфеткой. — Прежде чем ты начнёшь зевать и говорить, что хочешь просто «полежать и смотреть потолок»… Закрой глаза.

— Что? — Вилл рассмеялась, но подчинилась. — Ты сейчас сделаешь что-то глупое?

— Нет. Что-то офигенное. Ладно, закрыла? Ладонями, как в детстве. Без жульничества!

— Уже. — Она уселась ровнее, чувствуя, как в груди просыпается лёгкое волнение. Он всё-таки подготовил сюрприз… хоть и пообещал ничего не устраивать.

Раздался шелест бумаги, звук молнии на внутреннем кармане куртки, и что-то мягко коснулось её ладоней.

— Теперь можешь открыть.

Вилл убрала руки. На столе лежали два билета. Плотные, глянцевые.

Она наклонилась и прочитала надпись: Heatherfield → L.A.

Дата — через месяц. Обратной не было.

Она замерла.

— Это…

— У нас получилось, Вилл. — Мэтт сиял. Его голос дрожал от радости. — Продюсер, о котором я тебе рассказывал, он вышел на нас. Сказал, что мы — то, что они ищут. И попросил приехать. Не просто на прослушивание — сыграть перед людьми с лейбла: настоящими шишками индустрии.

Он говорил быстро, с жаром.

— Они почти готовы подписать с нами контракт. Сегодня пришёл черновик, вот, — он достал телефон, но тут же убрал обратно, — не важно. Важно, что это и правда происходит. И он сказал, что у нас есть шанс. Что… у меня есть шанс. И я хочу, чтобы ты была рядом.

Он взял её за руку.

— Это наш новый этап, Вилл. Мы можем переехать. Я уже смотрел студии… и маленькую квартирку неподалёку. Для нас. Вместе.

Вилл всё ещё смотрела на билеты.

Её сердце заколотилось. Но не от счастья. От тревоги.

— Мэтт… — голос её прозвучал тише, чем она рассчитывала. — Это очень внезапно.

Он замер.

— Но… ты же рада?

Она посмотрела на него. На его глаза, полные надежды. И почувствовала, как внутри всё спуталось.

— Я рада за тебя. Правда. Это невероятно. Ты столько к этому шёл… — Она отвела взгляд. — Но… мне нужно подумать.

Тишина.

— Подумать? — повторил он. — Но ты же сама говорила, как устала от универа. Что тебе всё осточертело. Твоя мама постоянно тебе выносит мозг. Почему бы не начать всё заново? Вместе. Где мы захотим.

— Потому что это моя жизнь, — сказала Вилл, теперь уже твёрже. — Да, мама сложная. Но она меня любит. И, может, универ мне и не даётся легко… но это мой выбор. Я его сделала. И только мне решать, ошиблась ли я.

Она встала. Ей стало жарко.

— К тому же… — Вилл запнулась. — Ещё не факт, что моя роль Стражницы окончена.

— Вилл, — Мэтт посмотрел на неё почти с жалостью, — война на Меридиане закончилась полгода назад. Всё тихо. Если что и всплывает — с этим справляется Элион. Или кто-то ещё. Тебе не обязательно держаться за это… бремя.

Она вздрогнула.

— Ты правда так думаешь? Что это всего лишь… ноша, от которой надо избавиться?

Мэтт открыл рот, но слов не нашлось.

— Я держусь за Сердце, потому что оно — часть меня. Без него я не знаю, кто я вообще.

Она отвернулась.

— Ты просишь слишком многого, Мэтт. Ты мне очень дорог… но я не могу оставить всю свою жизнь позади. Ради тебя.

Мэтт какое-то время молчал, будто борясь с собой. А потом сказал тихо, сдержанно:

— Я… Знаешь, сколько часов я провёл с Калебом? Эти тренировки с мечом… Они не были просто хобби. Я хотел быть полезным. Хотел быть частью твоего мира. Хотел быть тем, кто может стоять рядом с тобой, когда всё рушится.

Он поднял глаза.

— А теперь, когда у меня появился шанс на что-то важное, ты… отстраняешься. Как будто это не так важно. Как будто моя мечта — ничто. И я не понимаю, почему ты не можешь пойти на небольшую жертву ради меня.

Слова резанули. Вилл почувствовала, как сжалось горло. Но она выдохнула, ровно, спокойно:

— Мэтт… Я никогда не просила тебя о мечах. Или о тренировках. Я была с тобой, когда ты просто играл с друзьями в гараже. Когда ты был моим одноклассником в потёртых кедах и мечтой о группе.

Она подошла ближе, чуть коснулась его руки.

— Это было твоё решение. И я благодарна. По-настоящему. Но то, что ты просишь от меня сейчас… это не просто переезд. Это отказ от всего, что я есть.

Он отвёл взгляд.

— В любви не обойтись без жертвенности, — сказал он устало.

— Да. — Вилл кивнула. — Но настоящая жертва идёт от сердца. Иначе это не любовь. Это сделка.

Наступила тишина. Она была наполнена тысячами несказанных слов. Мэтт протянул руку и легонько, почти невидимо сжал пальцы Вилл.

— Твоё сердце… — прошептал он. — Оно сейчас будто соткано из противоречий.

Он посмотрел на неё. В его глазах было не разочарование, не злость — только грусть.

— Жаль, что я не могу помочь тебе распутать их. Правда жаль.

Он шагнул вперёд и обнял её. Не как влюблённый — как кто-то, кто многое прошёл рядом.

Вилл уткнулась лбом ему в плечо. Объятие было тёплым и таким родным и от этого было только больнее.

Когда он отстранился, они оба знали: это прощание. Может, пока ещё не официальное. Но путь, по которому они шли вместе — уже закончился.

— Если вдруг… — начал он, но не договорил. Только пожал плечами. — Береги себя, Вилл.

— Ты тоже.

Он взял билеты со стола. Один сунул в её руку.

— На всякий случай. Если передумаешь.

Мэтт уже стоял в дверях, когда вдруг обернулся. Лицо — в полутьме. Тень от дверной рамы резала его черты, но голос прозвучал чисто, без дрожи:

— Как бы там дальше ни было… Рыжего ангела я всё равно буду играть только о тебе.

Вилл застыла.

Сколько раз она слышала эту мелодию? Сколько раз улыбалась, слушая первые аккорды — те самые, которые он написал на полях тетради, когда они ещё прятались в пустых классах?

Она не знала, что сказать. Только кивнула. Её голос где-то потерялся между сердцем и горлом.

Он ушёл.

В квартире стало слишком тихо.

Вилл медленно опустилась на стул. Ладонь сама собой потянулась к груди — туда, где под цепочкой лежало Сердце Кондракара.