Диагноз: Апокалипсис (джен)

Вылазка была похожа на дурной сон. Хаус, Тауб и Форман. Кадди настояла, чтобы Форман пошел — он был единственным, кроме Хауса, кто мог принимать быстрые медицинские решения, если с Тринадцатой или Катнером что-то случится удаленно. Тауб был их специалистом по вскрытию. А Хаус… Хаус был их талисманом неудачи и гениальности.

Они снова облачились в костюмы «чистильщиков». На этот раз они действовали уверенно, почти нагло. Они вышли через служебный вход морга. Патруль «ястребов», стоявший в ста метрах, проводил их безразличными взглядами. Три белые фигуры, идущие к белому фургону. Свои.

Тауб вскрыл замок за десять секунд. Они забрались внутрь. Кабина была стерильной, полной экранов и переключателей.

— Кто-нибудь умеет водить эту штуку? — спросил Тауб.

— Насколько это может отличаться от моей старой Хонды? — ответил Хаус, садясь за руль.

Они выехали на пустые улицы. Это было сюрреалистическое путешествие. Они ехали по мертвому городу в катафалке нового мира. За окнами проплывали знакомые улицы, теперь похожие на декорации. Ни одной живой души.

— Они знают, что мы едем, — сказал Форман, глядя на экран тактического компьютера, который они забрали с собой. — Движение фургона отображается на их карте.

— Пусть знают, — ответил Хаус. — Пусть думают, что это свои возвращаются на базу. Главное — чтобы они не начали задавать вопросы.

И тут на экране коммуникатора, который они тоже взяли, снова появилась бегущая строка. Канал «Омега».

»…Любопытный выбор транспорта. Смело. «Ястребы» запрашивают ваш идентификационный код. У вас тридцать секунд, прежде чем они поднимут по тревоге вертолет…»

Они ехали по улицам, которые были похожи на вены мертвого тела. Тишина была почти абсолютной, нарушаемой лишь ровным гулом их белого фургона. И вдруг, сквозь пелену дождя, они увидели его.

Небоскреб «Гелиос».

Он всегда был просто частью городского пейзажа — безликая игла из стекла и стали, отражавшая облака. Но теперь он был другим.

На самой его вершине, там, где раньше был лишь логотип строительной компании, теперь горел новый знак. Огромный, оранжевый, пульсирующий, как раскаленное клеймо. Он пробивался сквозь серую мглу, как единственный маяк в этом утонувшем мире.

Это была стилизованная змея, пожирающая собственный хвост. Уроборос. Внутри которого было одно-единственное слово, написанное хищным, рубленым шрифтом.

VIROTECH.

Они смотрели на этот знак, и холод, не имеющий ничего общего с температурой за бортом, пополз по их спинам.

— Они… они даже не прячутся, — прошептал Тауб.

— Зачем прятаться тому, кто уже победил? — ответил Хаус, не отрывая взгляда от оранжевого символа. — Это не реклама. Это — надгробие. Они просто ставят свою подпись на могиле этого города.

Осознание было сокрушительным. Все их расследование, вся эта паутина из «Praxis», «Ceres», фондов-однодневок — все это было лишь дымовой завесой, которую теперь, когда игра подходила к концу, просто развеяли за ненадобностью. Зверь вышел из тени. Он смотрел на них своим единственным, оранжевым, немигающим глазом.

Они подъехали ближе. У подножия небоскреба царила организованная, стерильная деятельность, которая резко контрастировала с хаосом и смертью во всем остальном городе. Бронированные транспортеры. Люди в черном, движущиеся с четкостью часового механизма. Идеальный порядок в центре идеального шторма.

— И как мы собираемся попасть внутрь? — спросил Форман. — Парадный вход охраняется лучше, чем Форт-Нокс.

Коммуникатор «Ангела» пискнул.

»…Парадный вход — для идиотов. Ищите сервисную парковку. Восточное крыло. И поторопитесь. Кажется, ваше маленькое родео все-таки вызвало подозрения. У вас не больше пятнадцати минут, пока «ястребы» не начнут проверку по голосу…»

— Он ведет нас, — сказал Тауб.

— Он загоняет нас в мышеловку, — поправил его Хаус, но тем не менее свернул в сторону восточного крыла.

Сервисная парковка была скрыта в тени здания. Тяжелые стальные ворота были закрыты. Перед ними стоял сканер.

— Теперь моя работа, — сказал Тауб, доставая из сумки набор электронных отмычек.

Но ему не пришлось ничего делать. Когда их фургон подъехал к воротам, сканер пискнул и вспыхнул зеленым светом. Ворота плавно и бесшумно поползли вверх, открывая перед ними темное, гулкое чрево подземного паркинга.

Они въехали внутрь. Ворота за ними закрылись с глухим, финальным щелчком, отрезая их от остального мира.

Они были внутри. В самом сердце Ородруина.

И они были абсолютно одни. Парковка была пуста. Ни машин, ни людей. Только ряды бетонных колонн, уходящие в полумрак, и идеальная, звенящая тишина.

— Мне это не нравится, — сказал Форман. — Слишком просто.

— «Просто» — это последнее слово, которое приходит мне на ум, — ответил Хаус, глуша двигатель. — Добро пожаловать в приемную дьявола, джентльмены. Постарайтесь не трогать экспонаты.

Тишина подземной парковки давила. Хаус, Тауб и Форман выбрались из фургона, как астронавты, ступившие на поверхность чужой, мертвой планеты.

Коммуникатор «Ангела» ожил. На экране появилась схема этажа и мигающая точка, указывающая на служебный лифт.

»…Лифт «S-3». Он выведет вас на 27-й этаж, прямо в серверную «Ceres». Там достаточно мощности. Двери открыты. Не привлекайте внимания…»

— «Не привлекайте внимания», — процитировал Хаус. — Гениальный совет. Как будто три парня в костюмах химзащиты, разгуливающие по офисному зданию — это обычное дело.

Они двинулись к лифту. Он прибыл мгновенно. Двери открылись. Внутри — стандартная кабина служебного лифта, обшитая сталью. Но панель с кнопками была странной — гладкая, без цифр. Лишь одно гнездо для ключ-карты.

— Он сказал, что двери открыты, — сказал Форман.

И действительно, как только они вошли, двери закрылись, и лифт плавно пошел вверх.

— Умно, — сказал Тауб. — Полностью автоматизированный доступ для своих. Никаких кодов, никаких паролей.

Лифт остановился. Но на табло над дверью горела не цифра «27». Там была буква. «Σ». Сигма.

Двери открылись.

И они поняли, что ошиблись адресом. Катастрофически.

Это был не офисный коридор. Это был шлюз. Абсолютно белый, стерильный, залитый ровным, без теней, светом. Вдоль стен — тяжелые гермодвери с биометрическими сканерами.

— Кажется, это не серверная «Ceres», — пробормотал Тауб.

На стене напротив лифта, выполненная из матового черного металла, была надпись.

«VIROTECH».

И ниже: «Сектор «Сигма». Лаборатория Квантового Моделирования и Синтеза».

Шок. Холодный, парализующий.

— Он… он привел нас не туда, — выдохнул Форман.

— Или именно туда, — возразил Хаус. Его мозг работал с бешеной скоростью, пытаясь найти логику. — Он ошибся? Или система его обманула? Или…

Но на размышления не было времени. Коммуникатор пискнул. Это снова был «Ангел».

»…Что происходит? Мои датчики показывают, что вы не на 27-м этаже. Где вы?!»

В его сообщении впервые сквозила… тревога. Их таинственный кукловод, казалось, сам потерял нити.

— Мы в гостях у ViroTech, — продиктовал Хаус ответ. — Тут мило. Стерильно. Кажется, нас ждали.

Пауза. Ответ пришел через минуту, которая показалась им вечностью.

»…Этого не может быть. Уровень «Сигма»… доступ туда есть только у… «Ястребов». Это их гнездо. Это ловушка. Убирайтесь оттуда! Немедленно!»

Но в этот момент одна из гермодверей в конце коридора с тихим шипением открылась. Сама.

А коммуникатор «Ангела» прислал новое, последнее сообщение, которое шло вразрез с предыдущим.

»…Или нет. Интересный поворот. Кто-то из «их» игроков, похоже, решил сыграть за нас. Дверь открыта. Время пошло. 60 минут. Не упустите свой шанс. Дальше вы одни…»

Канал «Омега» погас.

Они переглянулись. Их «ангел-хранитель» был так же сбит с толку, как и они. Они были не просто в ловушке. Они были на стыке двух воюющих фракций, в эпицентре невидимой битвы, где кто-то из «ястребов» почему-то решил открыть им дверь в свою самую охраняемую святыню.

— Что это значит? — спросил Тауб.

— Это значит, — сказал Хаус, направляясь к открытой двери, — что представление становится еще интереснее. Похоже, у нашего дьявола раздвоение личности.

Он шагнул за порог.

И они увидели не просто лабораторию. Они увидели храм науки будущего.

Лаборатория, в которую они вошли, была похожа на собор. Огромное, залитое холодным белым светом пространство, в центре которого, как алтарь, стоял главный вычислительный комплекс — пульсирующий кристалл из оптоволокна и охлаждающей жидкости. Вдоль стен располагались автоматизированные синтезаторы, секвенаторы и электронные микроскопы, похожие на жутких, спящих насекомых из металла и стекла. Здесь не было ни одного человека. Только тихое, почти неслышное гудение машин.

— Похоже, мы попали в Запретный город, — прошептал Тауб. — Оборудование, которое здесь стоит… оно опережает все, что я видел, лет на пятьдесят.

— Забудь про оборудование, — сказал Форман. Он указывал на одну из стен. Она была целиком превращена в интерактивный экран. И на этом экране в реальном времени отображалась карта Принстона. Тысячи крошечных, движущихся точек — каждая обозначала инфицированного. И линии, соединяющие их, показывающие пути распространения, мутации, процент смертности.

Это не была карта. Это была доска для игры в «Чуму». Стратегическая игра, где вместо фишек — человеческие жизни.

— Они не просто наблюдают, — выдохнул Форман. — Они… управляют. Анализируют. Оптимизируют процесс.

Хаус не смотрел на карту. Его внимание привлекло другое. На одном из рабочих терминалов был открыт файл. Протокол симуляции.

Он подошел ближе и прочитал название.

«Симуляция «Ариадна-Т». Прогноз эффективности в условиях неконтролируемого распространения. Вероятность успеха контрольной группы «Тесей» (рук. Г. Хаус): 1,7%».

Они не просто знали, что они здесь. Они уже просчитали их шансы. И они были ничтожны.

— Один и семь десятых процента, — пробормотал Тауб, заглядывая ему через плечо. — Мне нравятся эти шансы. Они честные.

— Перестаньте пялиться, — бросил Хаус, отгоняя их от экрана. — У нас шестьдесят минут, чтобы доказать, что их алгоритмы — дерьмо. Форман, бери главный терминал. Загружай файл Торна. Тауб, ищи синтезатор, который еще не остыл от сотворения мира. Начинаем готовить.

Они разделились, и в стерильной тишине лаборатории началась лихорадочная, почти паническая деятельность. Форман, с благоговейным ужасом прикасаясь к футуристическому интерфейсу, начал загрузку. Тауб нашел автоматизированный лабораторный модуль, который, судя по инструкции, мог синтезировать любую белковую структуру за считанные минуты.

Хаус не вмешивался. Он ходил по лаборатории, как ценитель в музее. Он всматривался в детали, и чем больше он видел, тем чернее становилась ирония их положения.

На одном из столов он увидел несколько прозрачных контейнеров. В них, в питательном геле, росли… органоиды. Миниатюрные, живые копии человеческих органов. Легкие, печень, мозг. И все они были поражены вирусом. На каждом контейнере была бирка с именем. «Образец 734. Мутация «Дельта"». «Образец 112. Неврологический штамм».

Они не просто играли на карте. Они выращивали свои собственные, улучшенные версии чумы в пробирках.

А потом он увидел стенд в углу. Корпоративный стенд. На нем, подсвеченные изнутри, висели рекламные постеры. Но рекламировали они не лекарства.

На одном, с изображением счастливой, здоровой семьи, было написано: «VIROTECH. Управление популяцией — наше призвание».

На другом, с изображением переполненного мегаполиса: «Перенаселение — это болезнь. У нас есть лекарство».

Хаус смотрел на эти постеры, и смех, черный, безрадостный, застрял у него в горле. Он, наконец, понял.

«Ястребы». «Голуби». Это была не просто борьба за власть. Это был философский спор. Спор о том, как лучше «лечить» человечество. Одни предлагали быструю, болезненную хирургию — тотальную пандемию. Другие — аккуратную, точечную генную терапию. Но цель у них была одна.

Они не были торговцами оружием.

Они были врачами. Врачами в планетарном масштабе, которые решили, что у их пациента — человечества — рак. И они собирались вылечить его, даже если для этого придется убить самого пациента.

— Хаус! — позвал его Форман. — Файл загружен. Компьютер… он прочел его. Он говорит, что может начать синтез.

— Конечно, может, — ответил Хаус, не оборачиваясь от постеров. — Мы же на кухне у самого дьявола. Было бы странно, если бы у него не было подходящей сковородки.

Он повернулся к ним.

— Запускайте, — сказал он. — Давайте приготовим им блюдо, которым они подавятся.

Форман нажал на кнопку.

Огромный вычислительный кристалл в центре зала вспыхнул и загудел, и автоматические манипуляторы в модуле синтеза пришли в движение.

Процесс пошел.

Они стояли, трое врачей, в самом сердце чужой, чудовищной мечты о спасении мира, и использовали ее же инструменты, чтобы разрушить ее.

Ирония ситуации была настолько густой, что ее, казалось, можно было потрогать.

Процесс синтеза был похож на магию. Бесшумные манипуляторы смешивали реагенты с нечеловеческой точностью. Квантовый компьютер в центре зала пульсировал ровным, гипнотическим светом, просчитывая триллионы операций в секунду. Они не участвовали в процессе. Они были лишь зрителями.

На главном экране отображался таймер. Расчетное время до завершения: 30 минут.

Тридцать минут, которые отделяли их от спасения.

— Я никогда не видел ничего подобного, — прошептал Форман, глядя, как на 3D-визуализации строится сложнейшая белковая структура антидота. — Это… это как наблюдать за сотворением жизни.

— Или за сборкой очень сложной бомбы, — пробормотал Тауб. Он не разделял общего благоговения. Он ходил по лаборатории, как вор, осматривая каждый угол, ища подвох.

Хаус молча сидел перед терминалом, на котором все еще висел отчет об их ничтожных шансах на успех. 1.7%. Он смотрел на эту цифру с какой-то извращенной нежностью.

— Похоже, мы все-таки сломали вашу симуляцию, ребята, — сказал он в пустоту.

Время тянулось мучительно медленно. Они не разговаривали. Каждый был погружен в свои мысли. Форман думал о Тринадцатой и Катнере, представляя, как вводит им спасительную сыворотку. Тауб думал о путях отхода, просчитывая варианты, которых у них, по сути, не было. А Хаус… Хаус думал о Торне. Об этом безумце в башне, который поставил на кон весь мир в своей последней, гениальной партии.

Осталось 5 минут.

Напряжение стало почти физическим.

1 минута.

Манипуляторы в модуле синтеза замерли. Компьютер издал тихий, мелодичный сигнал. На экране появилась надпись.

«СИНТЕЗ «АРИАДНА-Т» ЗАВЕРШЕН. ИЗГОТОВЛЕНО: 10 ДОЗ».

Из модуля выехала небольшая платформа. На ней, в специальном охлаждающем контейнере, стояли десять маленьких флаконов с прозрачной, слегка опалесцирующей жидкостью.

Лекарство.

Они смотрели на него, как на священный Грааль. Несколько секунд никто не решался пошевелиться.

Первым очнулся Хаус. Он подошел к платформе. Он взял один из флаконов. Он был холодным на ощупь. Реальным.

— Мы сделали это, — сказал Форман. В его голосе было неверие. — Мы. Сделали. Это.

Тауб издал нервный смешок.

— Кажется, дьявол сегодня проиграл.

Хаус ничего не сказал. Он осторожно убрал контейнер с десятью дозами в свою сумку. Он застегнул молнию.

— У нас осталось… — он посмотрел на часы, — …около двадцати минут, пока наш анонимный друг не отключит нам «зеленый свет». Пора уходить.

Они двинулись к выходу. Быстро, но без паники. Адреналин победы придавал им сил. Они почти дошли до гермодвери, ведущей в коридор.

И в этот момент свет в лаборатории сменился с холодного белого на тревожный, пульсирующий красный. Завыла сирена. Тихая, но настойчивая.

Гермодверь перед ними с глухим, финальным щелчком заблокировалась. На ней загорелась надпись.

«ПРОТОКОЛ «КАРАНТИН» АКТИВИРОВАН. СЕКТОР «СИГМА» ЗАПЕЧАТАН».

Они переглянулись. И улыбки медленно сползли с их лиц.

На главном экране, том, где раньше была карта Принстона, появилось новое изображение. Лицо. Мужчина лет шестидесяти, с аристократическими чертами, седыми волосами и холодными, как лед, глазами. Он сидел в роскошном кожаном кресле на фоне панорамного окна, за которым виднелись огни ночного города. Не Принстона. Какого-то другого, более живого.

Он улыбнулся им.

— Блестяще, — сказал он. Его голос, спокойный и полный власти, разнесся по лаборатории. — Просто блестяще. 1.7 процента… Похоже, наши аналитики вас недооценили, доктор Хаус. Придется урезать им премию.

Они смотрели на него, оцепенев.

— Позвольте представиться. Меня зовут Аларик Кейн. Я — руководитель проекта «Прометей». Или, если хотите, главный врач в этой маленькой планетарной клинике. И я хочу от всей души поблагодарить вас.

— Поблагодарить? За что? — прорычал Хаус.

— За то, что вы только что завершили для нас самую сложную часть работы, — улыбка Кейна стала шире. — Вы доказали, что антидот Торна работает. Вы провели для нас финальную стадию клинических испытаний. Причем бесплатно. Мы очень ценим такую инициативу.

Ловушка захлопнулась.

Они были не просто заперты.

Они только что, своими собственными руками, доставили врагу его главное оружие.

Аларик Кейн на экране молчал. Он просто смотрел на них, давая своему монологу впитаться, как яд. Он ждал их отчаяния.

Форман и Тауб были сломлены. Они опустились на стулья, глядя в пустоту. Все, за что они боролись, все жертвы, которые они принесли — все это было лишь частью чужого, чудовищного плана. Бессмысленно.

Но Хаус… Хаус не выглядел сломленным. Он стоял, оперевшись на свою трость, и на его лице была не паника, а напряженная, почти хищная задумчивость. Он прокручивал в голове монолог Кейна снова и снова, как шахматист, анализирующий проигранную партию.

— Он врет, — вдруг тихо сказал он.

Форман и Тауб подняли на него пустые глаза.

— О чем ты, Хаус? — устало спросил Форман. — Какая разница? Мы в ловушке. Это конец.

— Нет, — ответил Хаус. — Он врет. Не во всем. Про «химиотерапию», про «лекарство для избранных» — в этот бред сумасшедшего я верю. Но он врет в главном. В том, что он все контролирует.

— На чем ты это основываешь? — спросил Тауб. — На том, что тебе не нравится его костюм?

— На том, что он сказал, — ответил Хаус, и его глаза сузились. — Он поблагодарил нас за то, что мы «завершили для него самую сложную часть работы». За то, что мы «доказали, что антидот Торна работает».

— И что? — не понял Форман.

— А то, что это — ложь, — отчеканил Хаус. — Мы ничего не доказали. Мы просто синтезировали десять флаконов прозрачной жидкости. Мы не знаем, работает ли она. Мы не знаем, не является ли она ядом. Мы не знаем, не превратит ли она Катнера в лужу протоплазмы. Мы не провели никаких испытаний.

Он подошел к экрану и посмотрел прямо в холодные глаза Кейна.

— А теперь задайте себе вопрос: зачем ему, главе мега-корпорации, которая опережает технологии на пятьдесят лет, мы? Зачем ему три врача, запертые в старом бункере? У них есть эта лаборатория. У них есть органоиды. Они могли бы протестировать «Ариадну» тысячу раз, в тысяче разных симуляций, пока мы ползали по канализации.

Он сделал паузу.

— Они не послали нас сюда, чтобы мы создали для них антидот. Они не могли этого сделать, потому что не знали, что у Торна есть новая формула. Они ждали, что мы притащим сюда старую, оригинальную версию Ланга.

— И что это меняет? — спросил Тауб.

— Это меняет все! — Хаус почти зашипел. — Это значит, что Кейн не все знает. Он импровизирует. Он врет нам, но он врет и самому себе, делая вид, что все идет по его плану. Он не всемогущий бог. Он просто… менеджер. Очень высокопоставленный, очень опасный, но менеджер, который пытается прикрыть свой провал.

— Провал? Какой провал?

— Торн, — ответил Хаус. — Торн — это их провал. Он сбежал. Он изменил формулу. Он передал ее нам. Мы — не часть их плана. Мы — аномалия. Вирус в их системе. И Кейн сейчас пытается не завершить свой триумф, а устранить ошибку. Нас.

Осознание этого не принесло им надежды на спасение. Но оно вернуло им нечто более важное.

Оно вернуло им смысл.

Они были не просто марионетками. Они были песчинкой, которая попала в безупречный часовой механизм и может сломать его.

— Его люди будут здесь через… двадцать минут, — сказал Форман, глядя на часы. — Что нам это дает?

— Это дает нам двадцать минут, чтобы стать для них самой большой занозой в заднице, какую только можно себе представить, — ответил Хаус.

И в этот момент из коридора донесся новый звук. Не сирена. Глухой, далекий грохот. Как будто кто-то пытался выбить бронированную дверь.

А потом — крики. И треск автоматического оружия.

Кейн на экране нахмурился. Он снова что-то рявкнул в свой коммуникатор.

Похоже, у него в расписании появилось еще одно, незапланированное совещание.

* * *

Победа была иллюзией. Десять флаконов с прозрачной жидкостью в сумке Хауса были не спасением, а приманкой, на которую они попались. Они стояли посреди стерильного, гудящего храма науки, и осознание того, что они в ловушке, приходило медленно, как трупное окоченение.

— Двадцать минут, — сказал Тауб, глядя на часы. — У нас есть двадцать минут, чтобы придумать, как испариться.

— Мы не можем испариться, — ответил Форман. Он подошел к гермодвери, провел рукой по холодному металлу. — Эта дверь выдержит прямое попадание из гранатомета. Мы заперты здесь, как в консервной банке.

— Значит, — сказал Хаус, и в его голосе не было ни страха, ни паники, а лишь холодная, злая логика, — если мы не можем выйти, мы должны сделать так, чтобы оставаться здесь было очень, очень неприятно. Для всех.

Он посмотрел на огромный вычислительный кристалл в центре зала.

— Тауб, Форман. Мне нужен вирус. Не тот, что в пробирках. Компьютерный. Самый грязный, самый разрушительный, какой вы только сможете написать за пятнадцать минут. Что-то, что сожжет их серверы, сотрет их данные и превратит их технологическое чудо в самый дорогой в мире тостер.

— У нас нет времени на полноценный вирус, — возразил Форман.

— Нам и не нужен полноценный. Нам нужен хаос, — отрезал Хаус. — Запустите программу форматирования всех дисков. Включите протокол экстренной дегазации. Смешайте все их образцы в одном реакторе. Устройте им такой бардак, чтобы они разгребали его следующие десять лет!

Это был акт чистого, бессмысленного вандализма. Акт отчаяния. Но он давал им цель. Тауб и Форман, не сговариваясь, бросились к терминалам. Они не смогут спастись. Но они могли, уходя, громко хлопнуть дверью.

Они работали в лихорадочной тишине. Хаус просто стоял и смотрел на дверь. Он ждал.

Он ждал недолго.

Ровно через пять минут раздался звук. Не стук. Не взрыв. А тихий, уверенный щелчок. Как будто кто-то вставил ключ в замок.

Гермодверь, которую они считали неприступной, с легким шипением поползла в сторону.

На пороге стояли они.

Не двое. Не трое. Десять.

Десять безликих фигур в черной, экзоскелетной броне, которая, казалось, поглощала свет. В их руках — футуристическое оружие, не похожее ни на что, что они видели раньше. Они двигались не как люди. Они двигались, как стая волков. Синхронно. Бесшумно. Смертоносно.

Они не кричали. Не отдавали приказов. Они просто вошли в лабораторию и рассредоточились, перекрывая все пути к отступлению.

А за ними, как дирижер, вышедший на поклон после увертюры, вошел он. Аларик Кейн.

— Боюсь, ваше время вышло, джентльмены, — сказал он своей вежливой, змеиной улыбкой. — Представление окончено.

Десять безликих фигур в черной броне. Они вошли в лабораторию не как солдаты. А как волки, вошедшие в овчарню.

Форман и Тауб, в последнем отчаянном рывке, бросились к главному терминалу.

Это не было боем. Это было избиением.

Две черные фигуры метнулись вперед. Удар прикладом в живот Форману. Короткий, выверенный удар в висок Таубу. Они рухнули на пол. Никакой ярости. Просто устранение проблемы. Эффективно. Быстро. Унизительно.

Двое бойцов подняли их, как мешки, и поставили на колени посреди лаборатории, спиной к спине. Стволы автоматических винтовок холодно уперлись им в затылки.

Хаус не двигался. Он просто стоял, сжимая в руке свою сумку. Он смотрел на своих поверженных коллег. На Аларика Кейна, который наблюдал за этой сценой с вежливой, отстраненной скукой.

— Неосмотрительно, — сказал Кейн. — Вы, врачи, всегда думаете, что можете что-то исправить.

Один из бойцов, самый крупный, шагнул к Хаусу.

— Сумку.

Хаус не отдал. Он крепче сжал ремень.

Боец не стал его бить. Он просто выстрелил. Не в Хауса. В пол, в сантиметре от его ноги. Оглушительный грохот в замкнутом пространстве. Осколки белого полимера взлетели в воздух.

Хаус инстинктивно дернулся. И тут же второй боец ударил его под колени. Боль в больной ноге взорвалась, и он рухнул на колени, едва удержав равновесие и сумку в руках.

— Не повредите образец, идиоты! Он нужен нам в целости! — завопил Кейн.

Крупный боец снова шагнул к нему, протягивая руку.

— Сумку.

И Хаус, глядя на стволы у голов своих друзей, разжал пальцы.

Боец забрал сумку и передал ее Кейну. Тот открыл ее, достал контейнер. Он посмотрел на десять флаконов.

— Прекрасно, — сказал он. — Просто прекрасно.

Он победил. Полностью.

— Что ж, — сказал он, убирая контейнер в свой собственный, бронированный кейс. — Представление окончено. Ваша роль сыграна.

Он сделал едва заметный знак бойцам, стоявшим за спинами Формана и Тауба.

Те сняли оружие с предохранителя.

Это был конец.

И в этот момент тяжелая гермо-дверь лаборатории содрогнулась от мощного, глухого удара снаружи. Потом еще одного.

Кейн нахмурился.

— Что еще за черт?

На идеально белой поверхности двери, в самом ее центре, появилась небольшая, раскаленная докрасна точка. Автоген. Кто-то снаружи резал дверь.

— Мои люди не используют автогены, — прорычал Кейн в свой коммуникатор. — Кто это?!

Прежде чем он получил ответ, дверь не выдержала. С оглушительным скрежетом, вырванная из петель направленным взрывом, она отлетела внутрь лаборатории, едва не задев одного из бойцов.

В темный, дымящийся проем, один за другим, вошли они.

Люди в темно-серой, тяжелой тактической броне. На их шлемах не было никаких опознавательных знаков, кроме маленькой, едва заметной аббревиатуры. D.H.S. — Департамент внутренней безопасности.

Их было не меньше дюжины. Они действовали слаженно, профессионально, мгновенно занимая позиции и беря под прицел оцепеневших бойцов ViroTech.

— Какого дьявола здесь происходит?! — взревел Кейн.

Из-за спин спецназовцев вышел их командир. Он снял шлем. Это был мужчина лет пятидесяти, с лицом, покрытым шрамами, и холодными, как сталь, глазами.

— Аларик Кейн, — сказал он. Его голос был спокоен, но в нем слышался рокот лавины. — Вы арестованы по подозрению в проведении несанкционированных биологических экспериментов на территории США и в акте внутреннего терроризма.

Кейн посмотрел на него. А потом рассмеялся.

— Арестован? — переспросил он. — Сынок, ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь? У меня уровень допуска выше, чем у твоего президента. Эта операция, — он обвел рукой лабораторию, — санкционирована на самом верху.

— У меня другие приказы, — ответил командир. — Приказы, которые отменяют твои. Нам было доложено о неконтролируемой утечке патогена из этого здания. Моя задача — взять объект под контроль, изъять все материалы и доставить весь персонал — включая вас — на допрос.

— «Доложено»? — Кейн прищурился. — Кем доложено? Кто посмел?..

Он осекся. Он понял. «Голуби». Его враги внутри ViroTech нанесли удар. Они не стали воевать с ним своими силами. Они просто слили информацию правительству, натравив на него цепных псов, которых он не мог контролировать.

— Я вижу, у вас тут небольшое недопонимание, — сказал командир спецназа, его взгляд скользнул по Хаусу и его команде, стоящим на коленях. — Но сначала… я заберу то, за чем пришел. Мне нужен контейнер. С прототипом.

Он указал на бронированный кейс в руках Кейна.

— Боюсь, это невозможно, — ответил Кейн, и его улыбка стала похожа на оскал. — Этот «прототип» является собственностью моей организации. И он покинет это здание только вместе со мной.

Две группы стояли друг против друга. ViroTech и правительство. Два монстра, столкнувшиеся в одной маленькой комнате. А между ними, на коленях, были трое врачей, которые вдруг поняли, что они больше не игроки.

Они — приз. За который сейчас начнется бойня.

Воздух в лаборатории стал плотным, как сжатый газ. Двенадцать правительственных спецназовцев. Десять (теперь уже восемь, после потерь в коридоре) бойцов ViroTech. Двадцать стволов, направленных друг на друга. А между ними — трое врачей на коленях и один высокопоставленный менеджер, чье лицо исказилось от ярости.

— Давайте не будем делать глупостей, командир, — процедил Кейн, медленно отступая на шаг и прикрываясь одним из своих бойцов. В его руке все еще был кейс с антидотом. — Вы находитесь на частном, засекреченном объекте. У вас нет здесь юрисдикции.

— Моя юрисдикция начинается там, где появляется угроза национального масштаба, — спокойно ответил командир спецназа, шрам на его лице, казалось, потемнел. — А судя по тому, что творится в этом городе, вы и есть эта угроза.

Пока два альфа-хищника вели свою вербальную дуэль, Хаус, все еще стоя на коленях, не сводил глаз со спецназовцев. Он не слушал слова. Он читал язык тела. Они были профессионалами. Спокойными, сосредоточенными. Кроме одного.

Одна из фигур, стоявшая чуть позади командира. Она была чуть ниже ростом, ее броня сидела более изящно. И она, в отличие от остальных, не смотрела на Кейна. Она смотрела на них. На него, на Формана, на Тауба. Ее шлем был таким же безликим, как и у остальных, но Хаус почти физически чувствовал ее взгляд.

Она сделала едва заметное движение рукой. Пальцы, сжимавшие винтовку, на долю секунды сложились в жест. Она коснулась большого пальца указательным, образовав кольцо. Потом указала на пол под массивным лабораторным столом.

Хаус нахмурился. Что это? Случайный жест?

— Этот «прототип», — продолжал Кейн, повышая голос, — является ключом к предотвращению еще большей катастрофы! Если вы его заберете, вы обречете на смерть миллионы!

— Я готов пойти на этот риск, — ответил командир. — Отдайте кейс. Это мое последнее предложение.

Боец в серой броне снова повторил жест. Кольцо из пальцев. И снова указал под стол. А потом — на гермодверь, ведущую в другой сектор лаборатории.

«Под стол. Потом к двери».

Это уже не было случайностью. Это был сигнал.

Хаус толкнул локтем Формана, который стоял на коленях рядом.

— Смотри, — прошептал он. — Слева от их командира.

Форман скосил глаза. Он тоже увидел. Боец медленно, почти незаметно, подняла левую руку и показала три пальца. Потом два. Потом один.

Обратный отсчет.

— Что, черт возьми, это значит? — прошептал Форман.

— Это значит, что сейчас начнется веселье, — ответил Хаус. — Когда я скажу «сейчас» — падай.

— Вы совершаете чудовищную ошибку! — взревел Кейн, понимая, что переговоры зашли в тупик. Он решил, что его просто пытаются взять на понт. — Взять их! Мои приказы имеют высший приоритет!

Это была искра.

Бойцы ViroTech, подчиняясь прямому приказу, вскинули оружие.

Для спецназовцев это выглядело однозначно. Угроза. Агрессия.

— Огонь! — рявкнул их командир.

И ад разверзся.

В замкнутом пространстве лаборатории грохот двадцати автоматических винтовок слился в один сплошной, оглушающий рев. Пули, рикошетя от стен и оборудования, превратили воздух в смертоносный ураган.

Хаус, Форман и Тауб рухнули на пол за секунду до того, как над их головами просвистел первый рой пуль.

Это не был бой. Это было истребление. Две группы профессионалов, каждая из которых была уверена в своей правоте и в предательстве другой, просто методично убивали друг друга. Они не искали укрытий. Они шли стенка на стенку.

В первые же секунды этого хаоса, когда все внимание было приковано к перестрелке, «Ангел» сделал свой ход. Она не участвовал в бойне. Он метнулся к Кейну, который в ужасе прижался к стене. Одним коротким, выверенным движением он выбил из его рук бронированный кейс.

Он полетел по скользкому от крови полу. Прямо к Хаусу.

— Беги! — крикнул искаженный голос из его шлема, перекрывая грохот выстрелов.

Хаус, не раздумывая, схватил кейс.

— Под стол! — крикнул он Форману и Таубу.

Они нырнули под массивный стальной лабораторный стол, который, как по волшебству, уцелел в этом шквале огня. «Ангел» последовала за ними, скользнув в укрытие в последнее мгновение.

А Хаус, сжимая в одной руке кейс, а в другой — трость, захромал к единственному пути отхода — к гермодвери, ведущей в другой сектор, которую ему ранее показал «Ангел».

Но Кейн, чей инстинкт самосохранения был сильнее страха, увидел это. Его лицо исказилось от ярости. Его приз! Его триумф! Ускользал у него из-под носа!

Он проигнорировал бойню, в которой гибли его люди. Он бросился в погоню.

За Хаусом.

* * *

Хаус вывалился в коридор. За его спиной грохотала бойня. Он бежал, хромая, боль в ноге была невыносимой, но адреналин глушил ее. Он несся по стерильно-белым коридорам Сектора «Сигма», которые теперь были залиты мигающим красным светом аварийной тревоги.

Он слышал за спиной шаги. Тяжелые, быстрые. Кейн, несмотря на свой дорогой костюм, был в хорошей форме.

— Стой, ублюдок! — ревел он. — Это мое!

Хаус завернул за угол, едва не поскользнувшись. Он увидел впереди перекресток. Три коридора, расходящиеся в разные стороны. Куда?

И тут он увидел это. На стене, прямо перед ним. Едва заметная, нанесенная каким-то флуоресцентным составом, который был виден только в красном свете, маленькая стрелка. Указывающая налево.

«Ангел». Она не просто спасла их. Она оставила для него путь.

Он свернул налево.

Он бежал по бесконечному коридору. Двери, двери, двери. Все заперты.

Шаги Кейна приближались.

Хаус толкнул одну из дверей. Она была не заперта. Он влетел внутрь и захлопнул ее за собой.

Он оказался в смотровой. Через огромное бронированное стекло он увидел то, что заставило его замереть.

Это был виварий. Огромный, многоуровневый зал, полный клеток. Но в клетках были не крысы или обезьяны.

Там были люди.

Десятки людей в простых серых робах. Они сидели или лежали на нарах, их лица были пустыми. Некоторые были поражены вирусом — на их коже виднелись знакомые лиловые узоры. Другие выглядели здоровыми. Подопытные. Контрольная группа.

ViroTech не просто моделировала чуму. Она выращивала ее. В живых инкубаторах.

Дверь смотровой распахнулась. Влетел Кейн. Его лицо было багровым от ярости, дорогой костюм порван. В руке у него был пистолет, который он, видимо, подобрал у одного из своих мертвых бойцов.

— Конец игры, доктор, — выдохнул он, наводя ствол на Хауса. — Отдай. Мне. Кейс.

Хаус отступил назад, прижимая кейс к груди.

Они стояли друг против друга. Врач и монстр. А между ними, за стеклом, молчаливые, обреченные свидетели их финального спора.

Кейн тяжело дышал, его грудь вздымалась. На идеальном лацкане его пиджака было пятно чьей-то крови. В его глазах больше не было аристократической скуки. Только чистая, первобытная ярость собственника, у которого пытаются отнять его вещь.

— Я построил все это! — прошипел он, обводя стволом пистолета виварий. — Этот мир! Этот порядок! Из хаоса и глупости таких, как вы! Я — бог этого мира! А ты… — он снова нацелил ствол на Хауса, — …ты — просто бактерия. Раздражающая, упрямая бактерия, которая не понимает своего места.

— Даже у бактерии есть право на жизнь, — ответил Хаус. Он медленно отступал, прижимая к себе кейс. Его мозг лихорадочно искал выход, но выхода не было.

— Права? — Кейн рассмеялся. Злобным, срывающимся смехом. — У вас нет прав! У вас есть только функции! И ваша функция, доктор, закончилась! Отдай кейс!

— Нет.

Это было не геройство. Это было упрямство. Последнее, что у него осталось.

— Я предупреждал, — сказал Кейн.

И выстрелил.

Боль была похожа на удар раскаленного лома. Пуля вошла в левое плечо, раздробив кость. Хаус рухнул на пол, кейс выпал из его ослабевших рук. Он закричал. Пронзительно, от боли и ярости.

Кейн медленно подошел. Он не смотрел на Хауса. Он смотрел на кейс. Он пнул его ногой, отбросив в сторону. Потом он наступил на раненое плечо Хауса.

Хаус снова закричал.

— Теперь ты понимаешь? — прошипел Кейн ему в лицо. — Всю свою жизнь ты играл в бога в своей маленькой больнице. Решал, кому жить, кому умирать. Но здесь, в моем мире, ты — ничто. Пыль.

Он убрал ногу. Он поднял пистолет и приставил его ко лбу Хауса.

— Жизнь твоей пациентки, — сказал он, его голос стал спокойным, почти философским, — жизнь твоего друга… жизнь всего этого проклятого города… все это для меня не значит ничего. Это просто цифры в отчете. Статистическая погрешность. А ты… ты даже не погрешность. Ты — просто раздражающий ноль.

Он взвел курок.

— А теперь… конец игры.

Он смотрел в глаза Хауса, ожидая увидеть страх. Но он не увидел его. Он увидел в них что-то другое. Презрение. И… усмешку.

— В чем дело? — спросил он. — Последние слова?

— Ты… — выдохнул Хаус сквозь боль. — …ты даже не проверил… магазин…

Кейн нахмурился. Он посмотрел на свой пистолет. Оружие, которое он подобрал у своего бойца. И он понял. После короткой бойни в коридоре, после нескольких выстрелов…

Он нажал на спуск.

Раздался сухой, безжизненный щелчок.

Пистолет был пуст.

Лицо Кейна исказилось от ярости и унижения. Он замахнулся, чтобы ударить Хауса пистолетом.

И в этот момент дверь лифта за спиной Хауса, которую он даже не заметил, с шипением открылась.

На пороге стояли они. Новая группа спецназа. В такой же серой броне, но их командир был другим. И с ними был он. «Ангел». Его шлем был все еще опущен.

Они не кричали. Не предупреждали.

Они просто открыли огонь.

Десяток стволов превратили Аларика Кейна в кровавое решето. Он даже не успел вскрикнуть. Он просто рухнул на пол, в лужу собственной крови, рядом с человеком, которого считал ничтожеством.

Командир новой группы опустил оружие. Он посмотрел на Хауса, лежащего на полу. На Формана и Тауба, которые, услышав выстрелы, вбежали в смотровую. На виварий, полный молчаливых, обреченных людей.

— Спектакль окончен, — сказал он.

А «Ангел», стоявший позади него, медленно, почти незаметно, кивнул.