Иллюзия свободы (гет)

Нет ничего прекраснее, чем любовь и дружба в одних отношениях: одно окрыляет, второе — дарит взаимопонимание и взаимоподдержку.

Любовь без дружбы — не любовь, а лишь страсть. Ведь как можно жить без поддержки, понимания, внимания и искреннего участия? А ведь это все — дружба, что нужна в любви.

Скрипнув дверью, домовик вошел в комнату и остановился перед хозяином, по пути наградив Гермиону презрительным взглядом.

(В дальнейшей беседе с домовым эльфом, часть диалогов и отдельные моменты взяты из оригинала, п/а)

— Хозяин, — квакнул Кикимер и низко поклонился, бормоча себе в колени: — Снова вместе с грязнокровкой в старом доме моей хозяйки...

— Я запрещаю тебе называть кого бы то ни было «грязнокровкой»! — рявкнул Гарри. Кикимер с его носом-рыльцем и налитыми кровью глазами казался ему существом на редкость непривлекательным и до того, как он выдал Сириуса Волан-де-Морту. — Я собираюсь задать тебе вопрос и приказываю ответить на него правдиво. Ты понял?

— Да, хозяин, — ответил домовик и снова поклонился.

Гарри заметил, что губы эльфа беззвучно шевелятся, наверняка изрыгая оскорбления, которые вслух ему произносить запретили. Стараясь не обращать на это внимание, Поттер тут же начал свой допрос, чтобы побыстрее избавиться от этой неприятной ситуации:

— Кикимер, что тебе известно об этих вещах? — он указал на вещи, лежащие на столике.

— Всё это принадлежит досточтимому роду Блэков, хозяин, — проквакал, закрыв глаза, эльф. — ...Кикимер плохой эльф не смог уберечь вещи хозяев... Их пытался украсть мерзкий ворюга Наземникус Флетчер. Он уже начал красть вещи хозяев: картинки мисс Беллы и мисс Цисси, перчатки моей хозяйки, орден Мерлина первой степени, кубки с родовым гербом и... и... — Кикимер глотал воздух, его впалая грудь быстро поднималась и опускалась, потом он открыл глаза и издал леденящий кровь вопль: — ...и медальон, медальон хозяина Регулуса, Кикимер поступил дурно, Кикимер не выполнил приказ!

Гарри отреагировал инстинктивно: как только Кикимер бросился к стоявшей на столе грузной статуэтке, он прыгнул на него и прижал к полу. Визг Гермионы смешался с воплями эльфа, однако Гарри перекричал обоих:

— Кикимер, приказываю тебе хранить неподвижность!

Почувствовав, как эльф закоченел, Гарри встал на ноги. Домовик так и остался лежать на полу, из его глаз лились слезы.

— Разреши ему подняться, Гарри, — прошептала Гермиона.

— Чтобы он сам себя лупцевал статуэткой? — фыркнул Гарри и опустился рядом с эльфом на колени. — Ну, хорошо, Кикимер, сядь. Мне нужна правда: два года назад в гостиной наверху был найден большой золотой медальон. Мы его выбросили. Ты после украл его?

На миг наступило молчание — домовик выпрямился и взглянул в лицо Гарри. А затем сказал:

— Да.

— Уже лучше. Хоть сейчас ты исполняешь приказ, говоря правду. Ты сказал «медальон хозяина Регулуса». Что это за медальон? Откуда он взялся? И какой приказ тебе дал Регулус Блэк? Кикимер, расскажи мне все, что ты знаешь.

Эльф зажмурился, сжался в комок, опустил мокрое лицо между коленей и принялся раскачиваться взад и вперед. Когда он заговорил, голос его звучал приглушенно, но в тихой и гулкой библиотеке различался достаточно ясно.

— Хозяин Сириус сбежал, скатертью дорога, он был плохой мальчик, он разбил своим беззаконным беспутством сердце моей хозяйки. А хозяин Регулус был истинной гордостью семьи, знал свой долг перед именем Блэка, знал, в чем величие чистой крови. Много лет он беседовал с Темным Лордом, который собирался вывести волшебников из тени, чтобы они правили маглами и магловскими выродками. А когда ему исполнилось шестнадцать, хозяин Регулус присоединился к Темному Лорду. Он так гордился, так гордился, так счастлив был послужить...

— Он был Пожирателем смерти, — шепнул Гарри Гермионе. — Сириус рассказывал мне о нем. Вступил в Пожиратели совсем молодым, потом перетрусил, хотел уйти — и они его убили.

— И однажды, через год после вступления в ряды, хозяин Регулус приказал Кикимеру послужить Темному Лорду. Это высокая честь, сказал хозяин Регулус, честь для него и для Кикимера, который должен сделать все, что прикажет ему Темный Лорд, а потом вернуться домой. Когда Кикимер вернулся домой и всё рассказал хозяину Регулусу, хозяин Регулус очень встревожился, очень. Он велел Кикимеру спрятаться, из дома не выходить. А потом... это было немного позже... хозяин Регулус ночью пришел к чулану Кикимера, и хозяин Регулус был странный, не как обычно, в расстройстве ума, сказал бы Кикимер... и он попросил Кикимера отвести его в ту пещеру, в пещеру, где Кикимер был с Темным Лордом... Хозяин Регулус достал из кармана медальон, такой же, как у Темного Лорда, — сказал Кикимер, слезы уже текли по обеим сторонам его рыльца. — И он велел Кикимеру взять его и, когда чаша опустеет, поменять медальоны... Кикимер взял этот медальон и поменял его на медальон хозяина Регулуса...

Рыдания Кикимера стали похожими на скрежет, Гарри приходилось напрягать слух, чтобы разобрать его слова.

— И он приказал... Кикимеру уйти... без него. И он велел Кикимеру... идти домой... и никогда не говорить хозяйке... что он сделал... но уничтожить... первый медальон. Этот медальон, о котором Кикимера спрашивает новый хозяин... И он выпил... все зелье... а Кикимер поменял медальоны... и смотрел, как хозяина Регулуса... утаскивали под воду... и...

— Что за пещера? Кто утаскивал под воду? — затаив дыхание, спросил Гарри.

— Пещера у моря. А за той пещерой была другая, гораздо больше, и в этой пещере было огромное черное озеро... и там была лодка, на которой можно было добраться до острова... На острове стояла чаша, полная зелья... и руки, мертвые руки, высунулись оттуда и утащили хозяина Регулуса под воду...

— Инферналы, — в ужасе прошептали Гарри и Гермиона.

— Ах, Кикимер! — простонала расплакавшаяся Гермиона. Она опустилась рядом с эльфом на колени, пытаясь обнять его. Но он немедля вскочил на ноги и с нескрываемым отвращением отпрыгнул от нее.

— Грязнокровка коснулась Кикимера. Что сказала бы хозяйка?

— Я же велел тебе не называть ее «грязнокровкой»! — рявкнул Гарри, но эльф уже и сам наложил на себя взыскание: упал на пол и начал биться об него лбом.

— Останови его, останови! — закричала Гермиона. — Разве ты не видишь, как ему плохо? Они же обязаны подчиняться любому приказу!

— Кикимер, стой! Стой! — крикнул Гарри.

Эльф лежал на полу, задыхаясь и дрожа, вокруг его носа поблескивала зеленая слизь, на мертвенно-бледном лбу, которым он колотился об пол, набухали ссадины, налитые кровью глаза припухли, наполнились слезами. Ничего более жалостного Гарри еще не видел.

— Итак, ты принес медальон домой, — сказал он; ему было не до милосердия, требовалось выяснить все до конца. — И попытался уничтожить его?

— Что ни делал Кикимер, он не смог даже царапину на нем оставить, — простонал эльф. — Кикимер перепробовал все-все, что знал, и ничего, ничего не помогало — так много могучих заклятий было наложено на крышку медальона. Кикимер был уверен: чтобы уничтожить медальон, нужно его открыть, а он не открывался... Кикимер наказал себя и попробовал еще раз, потом еще наказал и опять попробовал. Кикимер не смог выполнить приказ, Кикимер не уничтожил медальон! А его хозяйка сходила с ума от горя, потому что хозяин Регулус пропал, а Кикимер не мог рассказать ей, что случилось, нет, потому что хозяин Регулус ве-велел ему не говорить никому в семье о том, что было в пе-пещере...

Домовик снова стал рыдать, захлебываясь слезами, так что разобрать что-либо было сложно.

— Кикимер, — спустя некоторое время сказал Гарри, — когда тебе станет немного лучше, сядь... ээ... пожалуйста. Гермиона, похоже, у нас в руках медальон, который принадлежал Волан-де-Морту, и по какой-то причине Регулус Блэк пытался уничтожить его, — заговорил он взволнованно и тихо, словно их могли подслушать.

— Нужно узнать у Кикимера, что было, когда он был в пещере с Волан-де-Мортом, — попросила не менее взволнованная Гермиона.

— Кикимер, для чего Темный Лорд взял тебя в пещеру? Что ты там делал? Ты знаешь, как там оказался медальон? — спросил Гарри домовика.

— Когда Кикимер отправился к Темному Лорду, Темный Лорд не сказал Кикимеру, что они станут делать, но взял Кикимера с собой в пещеру у моря. На острове стояла чаша, полная зелья. И Те-темный Лорд велел Кикимеру пить его... — Эльфа трясло с головы до ног. — Кикимер пил, и, пока он пил, он видел страшное... Кикимер горел изнутри... Кикимер кричал, молил хозяина Регулуса спасти его, молил хозяйку Блэк, но Темный Лорд только смеялся... он заставил Кикимера выпить все зелье... и бросил в пустую чашу медальон... и опять наполнил ее зельем. А потом Темный Лорд уплыл, оставив Кикимера на острове... Кикимер хотел воды, он подполз к берегу острова и пил из темного озера... и руки утащили Кикимера под воду...

— Как же ты выбрался? — спросил Гарри и нисколько не удивился, обнаружив, что задал этот вопрос шепотом.

Кикимер поднял уродливую голову и взглянул на Гарри большими, налитыми кровью глазами.

— Хозяин Регулус позвал Кикимера назад, — сказал он.

— Понятно, но как тебе удалось спастись от инферналов?

Домовик, похоже, не понимал, о чем его спрашивают.

— Хозяин Регулус позвал Кикимера назад, — повторил он.

— Понятно, и все-таки... — всё еще не понимал Гарри.

— Это же очевидно, Гарри, — сказала Гермиона. — Он трансгрессировал.

— Но... в той пещере, я полагаю, нельзя трансгрессировать, иначе бы не нужна была лодка и такие трудности, чтобы добраться до чаши. Тогда бы уже и сам Волан-де-Морт и Регулус просто переместились в пещеру, — сказал Гарри.

— У эльфов своё волшебство, не такое, как у нас, правильно? — уточнила Гермиона. — В Хогвартсе они трансгрессировали в любую сторону, а мы не могли.

Наступило молчание, Гарри переваривал услышанное. Как мог Волан-де-Морт совершить такую ошибку? И пока он думал об этом, Гермиона ледяным тоном произнесла:

— Разумеется, Волан-де-Морт считал ниже своего достоинства вникать в особенности домовиков и на манер всякого чистокровки относился к ним, как к животным. Ему и в голову не пришло, что они могут обладать волшебством, о котором он ничего не знает.

— Высший закон домовика — приказ хозяина, — нараспев сообщил Кикимер. — Кикимеру велели идти домой, Кикимер пошел домой...

— Вот видишь, ты сделал, что тебе велели, ведь так? — ласково сказала Гермиона. — Значит, в невыполнении приказа ты не повинен!

Кикимер, раскачиваясь все с той же скоростью, потряс головой. Он зарыдал так, что произносить связных слов больше уже не мог. По щекам смотревшей на него Гермионы текли слезы, однако притрагиваться к нему она больше не решалась.

Гарри опустился на корточки и потряс головой, стараясь прояснить ее.

— Я не понимаю тебя, Кикимер, — в конце концов, сказал он. — Волан-де-Морт пытался убить тебя, Регулус умер, чтобы сокрушить Волан-де-Морта, и все-таки ты с радостью выдал ему Сириуса? С радостью отправился к Нарциссе и Беллатрисе и передал через них сведения Волан-де-Морту...

— Гарри, у Кикимера голова устроена по-другому, — сказала Гермиона, утирая слезы тыльной стороной ладони. — Он раб. Эльфы-домовики привыкли к дурному, даже жестокому, обращению. В том, что сделал с Кикимером Волан-де-Морт, ничего такого уж необычного не было. А войны волшебников — что они значат для эльфов вроде Кикимера? Он предан людям, которые добры к нему, и миссис Блэк, наверное, была добра, а Регулус был добр определенно, вот он и служил им с полной охотой и разделял их верования. Я знаю, что ты хочешь сказать, — продолжала она, увидев, что Гарри собирается ей возразить, — что взгляды Регулуса изменились... Но, похоже, Кикимеру он об этом не сказал, так? И я, пожалуй, знаю почему. И Кикимер, и родные Регулуса чувствовали себя в большей безопасности, придерживаясь давних воззрений на чистоту крови. Вот Регулус и старался защитить их всех.

— Сириус...

— Сириус вел себя с Кикимером ужасно, Гарри, и не смотри на меня так, ты знаешь, что это правда. Когда Сириус перебрался сюда, Кикимер уже провел в одиночестве долгое время и, наверное, изголодался по хоть какой-нибудь привязанности. Уверена, «мисс Цисси» и «мисс Белла» были очень милы с Кикимером, когда он оказался у них, вот он и услужил им, рассказав все, что они желали узнать. Я давно говорила: волшебникам еще придется заплатить за то, как они обращаются с домовиками. Что же, Волан-де-Морт заплатил... и Сириус тоже.

Гарри не стал с ней спорить. Глядя на домовика, рыдавшего на полу, он вдруг вспомнил слова, сказанные ему Дамблдором всего через несколько часов после смерти Сириуса: «Сириус... никогда не считал Кикимера существом, чьи переживания могут быть столь же глубокими, как человеческие...»

Выпрямившись, Гарри так и остался стоять, погруженный в размышления, как и Гермиона, которая пристроилась рядом. Наконец он нарушил молчание.

— К нам в руки попала вещь, которую Волан-де-Морт хотел спрятать ото всех. Для охраны которой наполнил целое озеро инферналами! Столько предосторожностей! Что же в нём такого?! — со всё более возрастающем интересом он смотрел на медальон.

— По-моему, нам нужно срочно рассказать об этом Дамблдору! — Гермиона так же не смогла отвести заинтересованного взгляда от медальона, который Гарри рассматривал со всех сторон, крутя в ладони.

Гарри задумчиво взглянул на неё.

— Мы обязательно расскажем ему, но не сейчас и уж точно не по почте. Мы постараемся сами узнать как можно больше, а потом всё расскажем директору.

— Но, Гарри...

— Гермиона, нас как всегда оставят за бортом, лишив всей информации! Всё равно всё, что касается Волан-де-Морта, затрагивает и меня. Вспомни хотя бы философский камень, дневник Тома, если бы не наше вмешательство, как бы всё могло обернуться.

Зная, какая она ответственная в таких серьезных вещах, Гарри постарался привести как можно более убедительные и весомые доводы.

— Ну, пожалуйста, Гермиона, давай пока сами поищем все, что сможем, а потом, если у нас ничего не получится, расскажем обо всём директору. Пролежал же он столько лет без дела, и еще некоторое время, если о нем никто не узнает, ничего не случится. Возможно, в нем спрятана какая-то загадка, которая поможет мне одолеть Волан-де-Морта. Или таинственная сила, которой он завладел и припрятал до поры до времени. Как это ни тяжело признавать, но именно на мне лежит клеймо пророчества — устранить Волан-де-Морта, так что именно я и должен во всем разобраться.

— Гарри, это недопустимо! Ты понимаешь, что мы сделаем? Мы скроем ото всех, и даже от директора, такую важную вещь! А вдруг сила, спрятанная в нем слишком опасна? Сам посуди, что сделал для сохранности этого медальона Волан-де-Морт. Это говорит о том, что к нам в руки попала не просто драгоценная безделушка, и мы не можем ею «играться». Что будет, если он попадет не в те руки? Да вообще, что сейчас думать, если мы даже не понимаем, что это такое! Как мы сможем уберечь других и себя от этой вещицы, не имея о ней ни малейшего понятия? Что мы скажем потом, когда о нём узнают? И что еще хуже, как мы будем себя чувствовать, если узнаем, что, скрыв его, мы навредили всем, или вообще из-за него кто-то пострадал?

Возможно, Гарри затронули бы убеждения Гермионы, но, несмотря на весь риск, он отчетливо понимал, что стоит только узнать кому-то о медальоне, как директор его тут же заберет, а они узнать что-либо смогут не скоро, и только тогда, когда Дамблдор посчитает это нужным. Поэтому как бы он не хотел спорить или, тем более, ссориться, Гарри решил попытать счастья и дальше упрашивать её сохранить всё в секрете.

— Гермиона... Гермиона, я тебя прошу, не нужно никому вообще ничего говорить, тогда никто и не пострадает! Он не будет валяться где попало, так что никому не принесёт вреда. А мы за это время узнаем, что это за вещь. Пожалуйста, пойми, если мы только заикнемся о нём, его тут же отберут и ничего не скажут. Кто, как ни ты, знает, что директор лишнего слова мне не скажет, если не посчитает это нужным. А он считает нужным ничего не говорить и не объяснять мне, что к чему, до тех пор, пока всё не закончится. Но что это мне даст? Если это связано с Волан-де-Мортом, то связано и со мной. Поэтому, прежде всего я имею право знать. К тому же именно мы его обнаружили.

— Не главное, кто это нашел, — тихонько возразила Гермиона.

— Но важно то, что именно мне приходится рисковать своей жизнью в этой борьбе, и именно я ничего не знаю, все, делая сослепу, на удачу, которая в любой момент может закончиться. Вдруг от этого медальона зависит исход пророчества и моя жизнь? — Гарри для большего эффекта взял ладошки Гермионы в свои и сжал их. — Пожалуйста, давай хотя бы попытаемся. А если что-то пойдет не так или мы ничего не найдем, тут же расскажем Дамблдору.

Он понимал, что сейчас всё зависит от решения любимой, и очень надеялся, что она, как бывало и раньше, ради друзей пойдет против нарушения правил, установленных другими, которые сам Гарри считал несправедливыми и бесполезными, а потому был полностью убежден, что поступает правильно.

По её выражению лица и позе он четко видел, что в ней борются две силы: рассказать обо всем директору и не нарушать правила, и нарушить правила, но помочь ему. Вот только учитывая аргументы, которые она привела, Гарри не был уверен в решении, которое она примет.

Наконец, после довольно продолжительной паузы, Гермиона спросила:

— Но это очень опасно, где мы будем хранить его?

Лицо Гарри просияло:

— Я знал, что ты поймешь меня! Хранить.... Но ведь у нас есть хранитель, который уже неплохо справлялся со своей обязанностью до этого. Кикимер, — обратился он к домовику.

— Я хочу попросить тебя кое о чем, Кикимер, — сказал Гарри.

В поисках помощи он взглянул на Гермиону: приказ он хотел отдать мягко, но в тоже время не притворяясь, будто это не приказ. Впрочем, его изменившийся тон, видимо, заслужил одобрение Гермионы — она поощряюще улыбнулась ему, в то же время еще не до конца осознав, какое именно задание Гарри хочет поручить домовику.

— Это очень важно. Мы хотим закончить работу, которую начал хозяин Регулус, хотим... ммм... сделать так, чтобы его смерть не была напрасной. Я хочу, Кикимер, чтобы ты... — эльф кивнул, поднялся на ноги, а на Гарри вдруг накатило вдохновение. — Кикимер, я, ээ... хотел бы, чтобы ты взял эту вещь, — сказал он, вкладывая медальон в руку эльфа. — Пусть она будет у тебя, пока мы не сможем уничтожить её и выполнить приказ Регулуса. Я уверен, он был бы рад, если бы именно ты владел им и охранял его, пока мы не сможем его уничтожить, и если после уничтожения темной сущности медальона, сам он останется целым, пусть он будет и дальше в твоей собственности, как в знак благодарности за все, что ты...

Эльф, взглянув на медальон, одурело и горестно взвыл и снова бросился на пол. Почти полчаса ушло у них на то, чтобы успокоить Кикимера, до того потрясенного переходом медальона, за который его любимый хозяин отдал свою жизнь, в его собственность и возможностью выполнения приказа дорогого хозяина Регулуса, что он и на ногах-то стоять не мог. Заверив домовика также в том, что он больше не допустит разграбления имущества Блеков, Гарри отпустил его на кухню, предварительно разрешив ему снова тренсгрессировать в пределах дома.

В ответ он получил заверения от Кикимера, что тот не подведет и сохранит медальон как самое драгоценное сокровище. А также будет помогать хозяину защищать его имущество. Домовик отвесил глубокий поклон Гарри и даже как-то смешно дернулся в сторону Гермионы — возможно, то было попыткой уважительного прощального привета. А потом раздался обычный громкий хлопок: домовик трансгрессировал.

— Бедная миссис Блек, она так и не узнала, что стало с её сыном. А Кикимеру даже нельзя было что-либо сказать, потому что он получил приказ! И как после такого не бороться за права домовых эльфов? Нет ничего хуже, чем быть безвольным рабом!

— Мне кажется, Гермиона, мало бы кто согласится с тобой, и Регулус Блэк в том числе. Домовики счастливы служить своим хозяевам, они не знают другой жизни и не хотят её знать. Им не нужна свобода, за которую ты так активно борешься. Но уж точно и я согласен, что волшебники должны задуматься о своем отношении к домовикам и научиться понимать, что у них также есть чувства. Первым, кто мне это показал, был Добби, но я никогда не забуду урок, который, сам того не зная, мне преподал Кикимер... Выходит, Регулус был смелым человеком, он не только смог признать свою ошибку, но и решился на борьбу со своим прежним кумиром, сильнейшим волшебником, за которым пошли многие аристократические семьи, в том числе и семья Блэк. Жаль, что Сириус этого никогда не узнает, может, это как-то изменило бы отношения между ними, — грустно вздохнул Гарри.

— Да, мы все ошибались в брате Сириуса. Но я хочу сейчас поговорить о другом. Боюсь, что было ошибкой — отдавать такую вещь Кикимеру, мы ведь не знаем что это. Если Волан-де-Морт прикладывал такие усилия, чтобы спрятать и охранять медальон, то это что-то очень важное для него. А то, что столь важное для него, значит, еще более нехорошее для всех нас. Что было бы, сумей Флетчер украсть вещи из дома, а с ним медальон?

— Гермиона, но еще более опасно было бы оставить его у себя. В Хогвартс я его взять не могу, я же не буду носить его везде и всюду с собой, а в спальне оставлять нельзя. А вот Кикимер довольно неплохо смог охранять его все эти годы, так что никто и ни о чем не узнал, поэтому он лучше всего подходит для того, чтобы оберегать его и дальше от посторонних глаз, до тех пор, пока мы не сможем его открыть и уничтожить. К тому же на доме сейчас будет дополнительная защита, так что не только посторонние, но и никто из ордена не сможет добраться до него, даже если захочет. Я бы мог даже отправить домовика в своё поместье, но это вызовет ненужную шумиху. Придется объяснять куда он делся, а нам этого не нужно, так что я просто прикажу Кикимеру перебраться в защищенную часть дома.

— Может, ты и прав, время покажет... Кстати, о времени. Давай не будем терять его, ведь перед нами стоит очень важная задача. Теперь нам нужно найти не только информацию о том, как защитить дом, но и всё возможное про медальон Регулуса.

— Скорее уж Волан-де-Морта. Но ты права, давай приступим к делу немедленно, — несмотря на то, что за день они изрядно утомились, Гарри согласился с предложением Гермионы, осознавая важность поисков. — Тогда ты займешься заклятиями, потому что я уже столько всего пересмотрел по этой теме... Еще немного информации из этой области и меня начнет мутить от получившейся «каши». Сейчас я тебе дам книги, в которых я нашел что-то более-менее подходящее, а сам займусь поисками информации о медальоне. Пожалуй, начну с раздела «Тёмные артефакты и семейные реликвии».

Обложившись книгами, они увлеченно, насколько позволяла усталость, занялись «копанием» информации в глубоких недрах библиотеки, не замечая, как течет время.

Когда бури и эмоции поутихли, и размеренность поиска стала потихоньку надоедать, Гарри всё чаще стал задерживать свой взгляд на Гермионе. В голову ему стали приходить мысли совершенно в другом направлении от поисков. Может быть, усталость или позднее время так повлияли на него, но он стал замечать, что всё меньше мог сосредоточиться на книгах и всё больше увлекался мыслями о любимой девушке.

Выгодно разложив вокруг себя стопки книг, Гарри из-за них стал наблюдать за подругой, сидящей на противоположном конце большого стола. Ему нравилось вот так ненароком подглядывать за ней. Приносило удовольствие видеть, как она поправляет случайно выбившуюся прядку, или как она внимательно исследует книги, иногда водя по ним пальчиком. Ему представлялись вот такие же семейные вечера, когда они бы вместе занимались в библиотеке. Зная Гермиону, таких вечеров, а может, и ночей было бы не мало.

«Но не все, уж я бы об этом позаботился, — замечтался Гарри. — Да и перерывы мы бы делали почаще. Кстати, на счет перерыва, уже поздно и пора идти спать. Если я не утащу сейчас же отсюда Гермиону, то она так и уснет на месте. Можно было бы отнести её на руках прямо в спальню, — он окинул взглядом фигуру девушки, как раз в этот момент тянувшейся к полке за новым фолиантом. — Воздушная, грациозная, легкая, красивая, самая драгоценная ноша, которую бы мне пришлось нести в своей жизни... Д-а-а, раскатал губу, рискну так сделать, и она меня в порошок сотрет. А может, рискнуть и узнать что будет, — ухмыльнулся он. — Кто может мне запретить помечтать? Может, чем больше я буду мечтать, тем больше шансов, что хоть одна сбудется».

— Чему это ты улыбаешься, а, Гарри? Ты что-то нашел? — повернувшись к столу и не отрывая взгляда от книги, которую она положила на стол, спросила Гермиона.

— Как ты?.. — задохнулся он, начиная заливаться краской.

«Неужели она всё это время видела, что я наблюдаю за ней?» — запаниковал он.

— Нет, я ничего не нашел в эт... ой книге подходящего, — все же нашел что сказать Гарри. — Не один темный артефакт не подходит описанием под то, что нас интересует, — подавляя глубоким вздохом волнение, закончил он.

— Так что тогда тебя так обрадовало? Ты довольно улыбался, Гарри, — не отставала Гермиона.

— Просто я уже очень устал и с удовольствием представлял себе, как пойду в свою кровать и завалюсь спасть.

Решив, что вряд ли в таком состоянии сможет на ходу придумать что-то вразумительное, он решил сказать правду. Почти всю.

Она подняла глаза от книги и, пристально посмотрев на него, уточнила:

— То есть ты представлял себя в кровати и довольно улыбался, при этом смотря на меня?

«С каких это пор Гермиона научилась задавать бестактные вопросы?! Может, я уже просто заснул, пока перелистывал эти бесконечные страницы? Пусть будет так!» — взмолился Гарри, пораженный тем, как выглядел вопрос, при этом осознавая, что это реальность и искать помощи не откуда.

— Я просто смотрел вперед перед собой и задумался. Вот и всё, — пожал он плечами. — А прямо передо мной ты, вот так и получилось, что я смотрел на тебя. А почему ты спрашиваешь? — задал он свой вопрос, надеясь увести в другое русло разговор.

— Спрашивают обычно, потому что хотят получить ответ, — отрезала она. — Но твой ответ меня не удовлетворяет, потому что... — набравшись решимости, она добавила: — Я твой взгляд на себе ловлю уже неоднократно.

«Значит, заметила», — сглотнув, подумал он.

— Ну, может, и взглянул пару раз, что в этом такого?

— Хотя бы то, что ты отвлекаешь меня от поисков. Может, ты всё же объяснишь мне, что ты хотел?

— Всего-навсего утащить тебя в кровать! — выпалил Гарри и запнулся.

Вначале он немного смутился получившейся двусмысленности фразы. Но потом упрямо решил ничего не уточнять, так как такой допрос начал его утомлять.

«И совершенно не тем, что такие вопросы загнали меня в угол», — пытался он убедить себя.

— Мог бы просто сказать об этом, я бы согласилась и пошла с тобой спать, — немного разочарованно ответила она.

Видимо, Гермиона не заметила никакого возможного подтекста в их разговоре. Гарри же, сознание которого уже вовсю углубилось в обдумывание этого самого подтекста, получающегося в их диалоге, не смог удержаться и выдал следующую фразу:

— Гермиона, я был бы счастлив, если бы ты пошла со мной спать, но боюсь, что, будучи неженатыми, нам не следует этого делать.

Увидев, как её лицо становится пунцово-красным от осознания того, на что похоже то, о чем они сейчас говорили, и как это выглядело со стороны, Гарри стал проклинать свой несдержанный язык и бушующие гормоны.

— Прости, я не хотел тебя смутить, — тут же поспешил он извиниться перед подругой. — Думаю нам и, правда, пора спать, пока мы не наговорили ещё какой-нибудь чепухи друг другу.

Почему-то эта фраза огорчила Гермиону еще больше, что оставило довольно неприятный осадок в душе Гарри.

«Потому что на самом деле это была никакая не чепуха, а моя мечта, и я как всегда всё порчу», — появившаяся мысль кольнула прямо в сердце.

— Думаю, ты прав, и мы продолжим поиски завтра. Кое-какие заклинания я уже нашла. В книгах, что ты мне дал, практически всё есть, соединим еще с тем, что я узнала сегодня. Немного уточнений и мы сможем установить ограничение, добавив необходимые нам исключения.

Дойдя до своих комнат в смущенном молчании и неуклюже пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по своим спальням.

Улегшись на кровать, Гарри долго ворочался и не мог уснуть. Иногда он проваливался в сон, но потом снова резко просыпался, обдумывая сегодняшний день. Столько всего произошло, новые загадки взволновали его душу. Он еще раз убедился в том, что Гермиона — это тот человек, на которого он всегда может положиться. Но больше всего ему не давала покоя борьба между все более возрастающим чувством убежденности в том, что он ей не безразличен, и сомнениями, которые стремились уверить его в обратном. Поэтому он снова и снова прокручивал в голове воспоминания, пытаясь найти новые факты, которые, возможно, ускользнули от него.

«Может, это всё моё больное воображение выдает желаемое за действительное, но я не могу не видеть некоторые моменты. Почему она огорчилась? Может, потому что тоже не считает это чепухой! И всегда переживает за меня... за Рона тоже переживает.... Нет, за меня больше! Правда, может, это потому, что они поссорились? Но они всегда ссорятся! И ведь не оттолкнула меня! Нужно было еще и поцеловать её... Ага, дурак, и потом бы опять мучился и не вылазил из дебрей сомнений, как в прошлый раз, когда не получил ответа на свой поцелуй, или, того хуже, понял бы, что не нравлюсь ей... Но она всегда рядом, так смотрит... её взгляд... — прикрыв глаза, он старался восстановить образ Гермионы. — Всё замечает, что касается меня... А еще она внимательный человек, преданный друг и заботится обо всех окружающих, даже если это никому не нужный домовик! Ну, может, хоть этот танец что-то значит?! А-а-а! Я сейчас от этих «может» сойду с ума!» — порывисто сев в кровати он обхватил голову руками.

— Вот пойду и прямо сейчас спрошу её! — внезапно для себя решил Гарри.

Взбудораженный, разгоряченный, он словно в бреду вскочил с кровати и помчался к двери любимой. Но когда он уже схватился за ручку двери, весь его запал иссяк, и Гарри остановился в нерешительности, не зная войти или нет. Воображение рисовало Гермиону, крайне сердитую тем, что он разбудил её посреди ночи ради всяких «глупостей», но горячее сердце молило решиться и войти в желанную обитель. Нарушить покой любимой, но избавиться от мук неведенья. Постепенно те же мысли, от которых он мучился, метаясь в кровати, стали кружиться в его сознании, одолевая его. Плохо соображая, он начал метаться уже возле двери. Слыша громкий стук своего сердца, которое мешало трезво думать и лелеяло сладкую надежду, он направлялся к двери, чтобы преодолеть эту преграду на своем пути, но стоило ему сделать шаг к ней, как решимость давала трещину, и голос рассудка начинал звучать громче сердца. Так повторялось пару раз. На последнем заходе Гарри так четко вспомнил лицо Гермионы и её реакцию после поцелуя на платформе, что, обессилев от постоянных сомнений и терзаний, он, притулившись лбом к двери, позволил страху победить. Ведь он мог своими действиями разрушить дружбу и не построить любви, полностью потеряв Гермиону.

— Что же мне делать?! — печально вздохнув, прошептал он.

В этот момент он почувствовал себя особенно одиноким, осознавая то, что он не может ни у кого спросить совета, подсказки, как можно понять — любит ли тебя девушка или нет.

Так прошло несколько томительных минут. И когда Гарри собрался уже вернуться к себе, ему показалось, что он услышал глухой стон. Он навострил уши и стал усердно прислушиваться, но звук не повторялся. Вдруг стон повторился, уже громче прошлого, а потом еще и еще. Он растерялся, не зная, что ему делать, но тут он услышал отчаянный крик Гермионы и без раздумий, чуть не снеся злополучную дверь, вломился к ней в комнату.

Гермиона металась на простынях. Она сжимала кулачки с такой силой, что ногти впились в ладони, и на них выступила кровь. Гарри, мигом преодолев остаток расстояния, разделяющего их, приник к ней и, приловчившись, смог её «поймать». Он пытался привести её в чувства, чтобы щупальца кошмара как можно быстрее отпустили ее из своих объятий.

Постепенно ему удалось добиться того, чтобы Гермиона открыла глаза, но она не сразу пришла в себя. Её сознание все еще пребывало в кошмаре, и она, не узнавая Гарри, продолжала кричать. Она пыталась оттолкнуть его руками и ногами, так что ему с трудом удавалось с ней совладать. Он одновременно старался и сдерживать её, и ласково поглаживать, успокаивая и нашептывая: «Гермиона, это я. Это я, ничего не бойся, ты в безопасности!».

Наконец, он смог добиться того, что она узнала его. Кинувшись к нему в объятия, всхлипывая, она повторяла: «Они нашли меня. Они снова нашли меня. Я не могла убежать, Гарри. Я не смогу убежать. Они всегда находят и будут опять рвать меня на части».

Она обнимала его так крепко, словно от этого зависела её жизнь. Гарри в ответ прижимал её к себе, покачивая в своих объятиях, нежно поглаживая и целуя в лоб. Девушка вся взмокла во время кошмара, некоторые пряди волос прилипли к лицу, и он, осторожно убрав их, оттер ладонью слезы с её лица и зашептал: «Ш-ш-ш, малыш, никто тебя не найдет. Я с тобой и никто больше не посмеет тебя обидеть! Никто!» После этих слов он, всё ещё держа её в объятиях, снова поцеловал её в лоб, словно подтверждая свои слова.

Так они просидели еще довольно долгое время, пока Гермиона постепенно не расслабилась и не затихла. Гарри уже не целовал её, лишь слегка успокаивающе поглаживал по руке.

— Мне приснился кошмар, — словно оправдываясь, заговорила она сиплым голосом.

— Ты бы знала, как я испугался за тебя, когда услышал твой крик. Хорошо, что я оказался рядом. Это, наверное, последствия последних событий, — всё же не удержавшись, он еще раз наклонился к ней и поцеловал в висок.

— Да, наверное...

— Ты хочешь рассказать? — тихо спросил он.

Она помолчала пару минут, но потом заговорила:

— Это люди. Много людей, они находят меня и причиняют мне боль, разрывая меня на части.

— Просто кошмар! — ужаснулся Гарри.

— Не то слово, — слабо улыбнулась Гермиона.

— Прости, просто не могу подобрать слов. Мы обязательно, приехав в Хогвартс, сходим к мадам Помфри. Может, на первое время она пропишет тебе зелье сна без сновидений. В доме такого ничего нет, но не волнуйся, я рядом и помогу тебе справиться. У тебя ладошки поранены, их нужно обработать.

Он, выпустив её из объятий, сделал попытку встать, но она, крепко вцепившись в его руку, попросила не уходить.

— Но просто необходимо заняться твоими ладошками, а я оставил палочку в комнате.

— Я сама всё сделаю, только не уходи! Пожалуйста, — тихо добавила она.

Взяв с тумбочки палочку, она залечила ранки, и тогда Гарри, взяв её ладони в свои, поцеловал их, после чего помог ей лечь.

— Гермиона, тебе нужно заснуть. Сон сейчас будет лучшим лекарством для тебя, — уговаривал он её.

— Гарри, но я боюсь засыпать, вдруг мне снова приснится этот кошмар.

— Не волнуйся, я буду рядом и буду охранять твой сон, — заверил он. — Спи крепко и ничего не бойся, я никуда не уйду.

Утомленная Гермона даже не стала спорить с ним, настаивая на том, чтобы он тоже пошел спать. Из-за пережитого стресса и потерянных сил она начала постепенно проваливаться в сон, и её глаза уже были закрыты, когда она спросила:

— А как ты узнал, что мне снится кошмар? Как ты оказался рядом?

— Я всегда рядом, Гермиона, — услышала она ответ, засыпая. — Потому что я люблю тебя, — чуть слышно добавил он через время.

* * *

Гермиона, проснувшись, хотела потянуться, но почувствовала, что её кто-то держит за ладонь. Она открыла глаза, и её взору предстала удивительная картина. Совсем рядом с её лицом находилась взлохмаченная шевелюра, а её обладатель, умостив лицо на свою руку, спал.

Еще немного приподнявшись, она увидела, что Гарри спит, сидя на полу, облокотившись на её кровать. На неё нахлынули воспоминания вчерашней ночи, и она ужаснулась:

«Гарри так провел остаток ночи?! Он же может заболеть!»

Следующая мысль согрела и заставила сердце забиться еще быстрее:

«Он не выпускал моей руки и был со мной рядом всё это время! Любимый...»

Слёзы непроизвольно выступили на глазах. Смахнув их, она стала аккуратно поглаживать Гарри, нежно перебирая его волосы. Почувствовав прикосновения, он завозился и, открыв сонные глаза, устремил взгляд на неё. Некоторое время он глупо улыбался, но когда понял, что это уже не сон, резко встрепенувшись, моментально выпалил:

— Ты как?! Гемриона, как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?

— Это я должна спросить тебя, Гарри, как ты себя чувствуешь? Ты всю ночь просидел на полу, так же и заболеть можно!

— Не волнуйся, со мной всё впорядке, — поспешил он её успокоить. — Прости, я заснул, — огорчился он. — Как ты спала остаток ночи?

— Благодаря тебе я спала безмятежно. Ты вообще не должен просить прощение, наоборот, я очень хочу поблагодарить за то, что ты сделал для меня. Спасибо тебе большое, Гарри, — искренне поблагодарила она и быстро, что он даже не успел понять, что случилось, поцеловала его в щеку.

— Пожалуйста, Гермиона, ты всегда можешь рассчитывать на меня! — заверил он, смотря на неё немного ошалело и, всё еще не веря в такой подарок.

— Могу сказать даже больше, я не хочу, чтобы тебе снились кошмары, но с удовольствием бы охранял твой сон всегда, — добавил он.

Потянувшись и зевнув, он постарался сделать вид, что не заметил удивления, появившегося на лице Гермионы после его слов.

— Что-то я проголодался. Как смотришь, чтобы прямо сейчас позавтракать?

— Я согласна, Гарри, только приму ванну и спущусь.

Условившись позавтракать и потом пойти в библиотеку продолжить свои поиски, он отправился в ванную на другом этаже, оставив ту, что находилась ближе, для Гермионы. Приняв ванную и переодевшись, они спустились в кухню и то, что там увидели, напомнило им одно высказывание: «Против всего можно устоять, но не против доброты» [1]

Кухня разительно отличалась от той, какой она была еще вчера. Полы и полочки шкафчиков были вымыты, кастрюли и сковородки начищены, тарелки и бокалы сверкали, а на столе находилась еда, источающая приятный аромат. Когда ребята немного пришли в себя и откликнулись на приглашение Кикимера, то убедились, что еда была не только аппетитной на вид, но и на вкус. Особенно Гарри понравился французский луковый суп.

— Спасибо, Кикимер, — сказал Гарри. — Это самый вкусный луковый суп, который я когда-либо пробовал.

— Всегда рад услужить, хозяин Гарри, — заквакал домовик, сгибаясь в почтительном поклоне.

Такое изменение в эльфе было столь поразительным, что Гарри не сразу мог привыкнуть к таким резким переменам, но такое отношение находило отклик и в его сердце. Он начал чувствовать, что его отношение к домовику становится теплее, и осознал, что в свете последних событий былая ненависть ушла. По крайней мере, вид Кикимера уже не вызывал жгучего желания придушить его.

Уточнив меню обеда и еще раз поблагодарив домовика, они отправились в библиотеку, так как Гермионе уже не терпелось продолжить поиски и закончить задуманное. Гарри таким энтузиазмом не горел, так как понял, что поиски информации о медальоне будут нелегкими и очень долгими, а потому утомительными. И это еще не факт, что им что-то удастся откопать в ближайшее время.

«Хотя если принимать во внимание упорство Гермионы, всё возможно», — вздохнув, он потянулся к очередному огромному фолианту с множеством страниц, усердно набитых информацией каким-нибудь волшебником, которому, по мнению Гарри, как раз было бы полезно иметь усердия поменьше, страниц хотя бы на двести-триста.

Провозившись до обеда, он, как и предполагал, ничего не нашел, зато Гермиона смогла обработать всю необходимую информацию. Еще какое-то время они потратили на обсуждение и завершающие приготовления окончательного варианта защиты дома. Соединив действие некоторых обрядов и заклинаний, они смогли закрыть доступ на весь второй этаж, оставив только некоторые комнаты доступными Люпину, а также оставив гостиную, кухню и пару комнат на первом этаже для дел ордена. Выбившиеся из сил, уставшие, но довольные результатом, они отправились на обед.

Переговариваясь о предстоящих занятиях в школе и о друзьях, по которым они соскучились, они приятно провели время и немного восстановили силы. Гарри хотел уговорить Гермиону пойти в свои комнаты и отдохнуть, но её ничего не могло отвлечь от библиотеки Блеков, доступ к которой она не будет иметь, после того как они уедут. Ненадолго отвлечь ее от поисков смог только Люпин, который вызвал их по каминной сети.

Кикимер услужливо сообщил Гарри о «визитере» и уже успел приготовить место у камина, чтобы было удобно разговаривать с гостем. Присев поближе к камину, ребята с жадностью слушали последние новости из уст Рема. Он рассказал им, что Фреду намного лучше и все Уизли в порядке, поведал о новых подробностях, которые ему были известны, и о том, что, скорее всего, скоро министерство не сможет сдерживать газеты, даже «Ежедневный пророк». Или другие издания вплотную займутся провалом правительственных сил в последнем инциденте, а пока в газете появился список жертв.

Гермиона сказала, что уже видела газету, и как ни страшно это говорить, но, к счастью, знакомых в нем не оказалось. Также Люпин упомянул, что по просьбе очнувшегося Фреда Артур Уизли взял под контроль судьбу ребенка, который был с ними на Косом. Чтобы полностью успокоить подростков, Люпин вскользь упомянул, что с ним все в порядке и он до сих пор находится в безопасном месте.

— Вот даже могу по камину связываться с друзьями и другими орденцами и надоедать им, нарушая их уединение, — подмигнув, он улыбнулся, отвечая на вопрос Гермионы о том, как обстоят его дела.

Немало смутившись после таких слов, Гарри с Гермионой решили украдкой посмотреть на реакцию друг друга и еще больше смутились, увидев, что такое желание пришло к ним одновременно. Гарри даже слегка покраснел. Он перевел взгляд на первый попавшийся предмет и сбивчиво пояснил, что на самом деле с ними есть еще Кикимер, а гости сами виноваты, что не посещают их, хотя для них дом открыт.

Пока они играли в «гляделки», они не заметили понимающее выражение на лице Люпина и по-доброму «улыбающиеся» глаза.

Узнав, в свою очередь, как обстоят у них дела, нужна ли им помощь, он сообщил, что послезавтра приедет за ними и они все вместе отправятся на платформу. Получив заверение от своих подопечных, что без него они не будут ничего предпринимать, и, договорившись, что обсудят все остальные моменты уже при личной встрече, Люпин распрощался с ребятами. Напоследок он не забыл поддеть их фразой о том, чтобы они не баловались, и закрепить её поощрительной улыбочкой, которая доказывала, что этот человек все еще является одним из мародеров, не заводилой, но их неотъемлемой частью.

— Мне кажется, или, прощаясь, он начал говорить что-то о Тонкс? — спросила Гермиона, весьма удивленная поведением профессора Люпина.

— Я не совсем уверен, о чем он говорил, — задумчиво протянул Гарри, поднимаясь с коленок и помогая встать Гермионе.

Приказав Кикимеру для лучшей охраны перебраться в защищенную часть дома вместе со всеми пожитками, они отправились в библиотеку.

«А может, Ремус как раз и есть тот человек, который дал мне совет, можем, сам того даже не осознавая, подтолкнул меня», — размышлял Гарри, поднимаясь с подругой назад в библиотеку. — Зная Рема, могу предположить, что, не видя чего-то такого, он бы не позволил себе подобных подколок. И если во мне, я знаю, что он мог увидеть, то неужели он увидел это же в Гермионе?».

Он неуверенно покосился на подругу. Она тоже была погружена в свои мысли и на него не смотрела.

«Когда еще у меня будет такой шанс... Нужно решиться, иначе я точно сойду с ума. Только бы какой-то знак и я рискну, а там будь, что будет», — продолжал терзаться сомнениями Гарри, чувствуя, что скоро он не выдержит и все равно хоть как-то, но проявит свои чувства по отношению к любимой.

Погруженный в свои мысли он рассеянно листал страницы, особо не вникая в текст. Ему даже показалось, что он начал перекладывать по кругу ту же стопку книг, потому что иллюстрацию, на котором изображался корчащийся волшебник, испытывающий на себе действие одного из старинных проклятий, он уже видел.

Неожиданно его отвлекла реплика Гермионы о том, что ужасно жаль, что нельзя взять с собой всю библиотеку в Хогвартс и продолжить исследования там, потому что у Блеков явно есть книги о темном волшебстве, которых нет в замке или которые находятся в запретной секции — к ним мадам Пинс их ни за что не подпустит.

После такого заявления Гарри так и застыл, а потом, внезапно хлопнув себя по лбу, умчался на космической скорости из библиотеки, весьма озадачив таким поведением Гермиону.

Она была весьма взволнована и заинтригована таким поведением друга. Когда же она увидела вернувшегося и запыхавшегося Гарри, с довольной улыбкой протягивающего ей книгу, о которой она недавно так мечтала, то удивление её выросло до непомерных границ.

— Гарри, но как?! Продавец же заломил непомерную цену! Когда ты успел?! — глаза её засияли в предвкушении, и слегка дрожащими руками она взяла книгу из его рук.

— Гермиона, для тебя всё что угодно, ведь я купил её тебе. Она твоя, и я с радостью отдаю её тебе, — довольный и гордый произведенным эффектом, он и сам сиял счастливой улыбкой. — Прости, что я не отдал её тебе сразу, как-то в последних событиях мысли о ней затерялись. Нет, только не вздумай пробовать отказываться, теперь, как оказалось, для меня это не дорого, но даже если бы было не так, я бы все равно купил её для тебя. В общем, ты меня обидишь, если попытаешься отказаться, — предупредил он её попытку. — Если бы я мог, я бы и больше сделал для тебя, а лучше, чем твоя довольная и счастливая улыбка, для меня благодарности и не нужно.

— Ох, Гарри, спасибо! — кинулась к нему в объятия Гермиона, не в силах вымолвить еще что-то.

— А насчет того, как я это сделал, тут тоже все довольно просто. У меня же теперь есть домовики, и я с их помощью перед возвращением в банк успел смотаться в магазин и убедить продавца, что именно ты самый преданный ценитель древних и редких экземпляров книг, и потому именно ты должна быть её обладательницей. И да, такой способ благодарности мне очень нравится, — крепче прижав к её себе, ответил он на объятия.

Какое-то время они безмятежно наслаждались моментом. Но, обнимая подругу, Гарри вспомнил их объятия на Косом и пробуждение на следующий день, когда ему казалось, что Гермиона может в любой момент исчезнуть, и появилось неудержимое желание убедиться в том, что это не так. Нахлынувшие чувства побудили его еще крепче обнять её. Он прошептал тихо и почти умоляюще:

— Прошу тебя, будь всегда осторожна! Береги себя! Я просто не представляю, что будет, если с тобой что-то случится...

— Гарри, не волнуйся, я всегда осторожна и берегу себя.

Ему не показалось это достаточным, он даже наоборот усмотрел в её ответе упрямство и нежелание признавать, что ей, как он считал, иногда не помешала бы дополнительная осторожность.

— Я серьезно. Не хочу, чтобы ты рисковала собой и впутывалась в авантюры даже ради меня!

Пытаясь быть более строгим, он слегка отстранился от неё.

— Но я тоже серьезно говорю. А что до авантюр, пока они крутятся вокруг тебя, я не могу не впутываться в них, но буду делать это осторожно, — спокойно ответила Гермиона, хотя и была застигнута врасплох поворотом разговора.

— Ты не понимаешь, что можешь погибнуть?! Ты могла погибнуть от лап мантикоры! Ты должна обещать мне, что постараешься не попадать в опасные ситуации.

Она удивленно уставилась на Гарри, думая о том, что он требует от неё невозможного. Отойдя от него и положив его подарок на стол, она тяжело вздохнула и, предчувствуя назревающий спор, возразила:

— Гарри, в тот день любой мог погибнуть. И как я могу тебе такое обещать? Назревает война, все больше людей погибает от рук Волан-де-Морта и его последователей, и я не собираюсь сидеть в сторонке и смотреть, чем все закончится. Особенно, если это касается тебя, я не дам тебе обещание не вмешиваться.

— Вот это-то меня и пугает. Сколько вокруг меня людей погибает. Из-за меня... я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Не говори так, твоей вины в этом нет. И, Гарри, ты не можешь меня просить об этом, я всегда буду рядом с тобой, что бы ни было. Но это не значит, что я буду специально рисковать собой. Я всегда взвешиваю свои решения и стараюсь избежать ненужной опасности, ты же знаешь это.

— Правда?! — Гарри почему-то разозлился не на шутку, его рассердило, что Гермиона продолжает гнуть свое, словно не слыша его и не чувствуя его отчаянного страха не только потерять её, но и оказаться причиной этого. — Тогда что это было в Косом переулке?

— О чем это ты?

Гермиона старалась сделать свое лицо невозмутимым, что у неё не очень хорошо получалось.

— Ты знаешь, о чем я! Если ты всегда осторожна и бережешь себя, как ты могла сделать это?! — наступал он, повышая голос.

— Понятия не имею, о чем ты. Но что бы я ни сделала в той ситуации, мы все работали ради одной цели — выжить.

— И как заклинание «Unose mutuo animosus» помогло бы тебе выжить?!

— Гарри, прекрати. Ты прекрасно знаешь, что это было необходимо. Твои силы были исчерпаны, тебе грозило серьезное истощение волшебных сил, а нам нужно было двигаться дальше. Если бы мы тебя оставили одного, ты бы погиб! Применив его, я смогла поделиться с тобой своими силами, так что ты после этого смог не просто двигаться, а даже сражаться. Или ты предлагаешь нам оставить тебя и самим спасаться, так что ли?!

— Если бы это спасло твою жизнь, то да! И потом, ты знаешь, насколько это заклинание опасно. Как ты вообще решилась его применить?!

— Зачем же я его учила, если не для того, чтобы применять в подходящее время.

— А ты хоть понимаешь, что было бы, если бы я не остановился? Ты помнишь, почему это заклинание отнесли к разряду крайне опасных? Почему его не преподают в школе и практически перестали применять? Ты не догадываешься, почему мы нашли его только в одной-единственной дряхленькой книжонке, которая лучше бы давно испепелилась?!

«И куда только смотрит мадам Пинс», — подумал Гарри.

— Я считаю, что было целесообразно его применение. И даже при учете всей опасности его использования, если бы все повторилось, я бы сделала то же самое, потому что не смогла бы оставить тебя. Возможно, мы бы погибли вместе, а так мы все выжили.

Гарри уже готов был выйти из себя, от безысходности ему хотелось что-нибудь разбить или сломать, видя, что Гермиона даже не собирается раскаиваться в содеянном.

— Но что было бы, если бы я не остановился? Я даже думать об этом не хочу! В лучшем случае, ты бы стала сквибом, в худшем, ты бы могла... А ведь практически все случаи применения этого заклятия заканчивались плачевно, да оно даже не всегда выходило у волшебников правильно, лишь только причиняя вред использующему его человеку... — Гарри четко вспомнил свои ощущения и безумный страх, который испытывал в тот момент, представляя себе последствия этого поступка. Из-за нахлынувших чувств его гнев иссяк, он весь как-то обмяк, а его желание убедить Гермиону стало еще более крепким. Он подошел и взял крепко, но нежно её за плечи, заглядывая ей в глаза. — Я тебя умоляю, не делай так больше. Это просто невероятное везение, что все так прошло, что все получилось правильно, и я смог остановиться. Ты и Рон, еще Уизли и Рем — это все, что у меня есть. Я не хочу, чтобы кто-либо из вас погиб. Особенно ты. Я не перенесу, если с тобой... что-нибудь случится, да еще и по моей вине...

— Гарри, но я так же не смогу пережить, если что-то случится с тобой! Ты тоже должен это понять, — теперь она высвободилась из его рук и горячо доказывала свою правоту. — И еще ты должен осознать, что люди погибают не из-за тебя, не потому, что они любят тебя и находятся рядом. Это не твоя вина, а вина тех, кто это делает! Вина Волан-де-Морта, вина пожирателей, вина тех, кто убивает, калечит, губит. Ты же тот, кто борется, чтобы этого всего не было. Борьба не бывает без потерь, но эти потери не твоя вина, не ты виноват в бедах и смерти других!

— Гермиона...

— Гарри, я прошу тебя, давай оставим этот разговор, он бесполезен, потому что ты только расстраиваешься, а я не могу поступить по-другому, впрочем, как и ты. Ведь я знаю, что ты тоже не оставил бы меня и сделал все возможное для моего спасения. Да, я рискнула, но все же я надеялась, что у меня получится, потому что у меня были некоторые преимущества по сравнению с другими волшебниками, которые пытались его применять. Дальше в книге говорилось о них, о том, почему у большинства не выходило. Может, даже большее преимущество, чем я думала до этого... Этот момент не выходит у меня из головы, еще тогда я удивилась...

Гермиона говорила все тише. Казалось, что она даже забыла о присутствии Гарри, и приводит какие-то доводы самой себе. Особенно Гарри в этом уверился, когда она, увлеченная своими размышлениями, не ответила ему на вопрос о том, что это за момент.

Не желая продолжать поднятую тему, из-за которой они чуть не поссорились, Гарри решил перевести разговор в другое русло. Для себя он решил, что не позволит ей рисковать собой и сбережет любыми способами, но следить за этим ему придется самому. Чтобы она ни говорила, но если с ней что-то случится по его вине, он не переживет этого.

— Что же, времени осталось не так много, думаю, нам не стоит засиживаться как вчера, так что продолжим наши поиски.

Он облокотился о книжный шкаф и, запустив свою руку в волосы, взлохматил их.

— Может, нам нужно выбрать еще какие-то критерии поиска и расширить его диапазон. Эм... Гермиона... — позвал он, помахав ладонью перед её лицом. — Как думаешь, может, мы не там ищем? Потому что я не нашел пока и близко чего-то подходящего.

— А-а-а... Ах да, Гарри, еще столько книг по этой теме, мы обязательно что-то найдем! Я уверена, что этот предмет относится к темным артефактам, возможно, я уже встречала что-то подобное. Пока я склоняюсь к мысли, что это какая-то древняя реликвия, скорее всего, не имеющая отношения к семейству Блеков, ведь эта вещь Волан-де-Морта. На нем ведь выгравирована змея, что может говорить о том, что медальон как-то связан со Слизерином. А после событий второго курса я бы даже не удивилась, окажись, что он принадлежал самому Салазару Слизерену.

— Знаешь, Гермиона, а я тоже не удивлюсь, если будет так. Он обладает очень темной энергией. Я не стал говорить тебе сразу, но уверен, что сила, заключенная в нем, почувствовав угрозу уничтожения... в общем, я не знаю как точно свои ощущения передать, но мне показалось, словно медальон... забеспокоился что ли...

— Забеспокоился, — прыснула от смеха Гермиона. — Ох, Гарри, всякое бывало, но чтобы медальон испытывал чувства?! Я думаю, тебе это показалось.

— И ничего в этом смешного нет, — насупился Гарри. — У меня даже было ощущение, словно он стал тяжелее, может, даже в нём что-то шевельнулось. И можешь не верить, сколько тебе хочется, но я знаю, что я почувствовал. Это было очень-очень странно.

— Прости, я не собиралась смеяться над тобой, но то, что ты говоришь, действительно выглядит нелепо. Просто я бы скорее, поверила, что такое — о том, что предмет, даже темномагический, может быть живой — мне могла рассказать Трелони, имеющая третий глаз, но никак не ты. Хотя уже столько невероятного с нами происходило, так что всякое может быть. Тем более с учетом того, кто хозяин этой вещицы.

— Вот именно что всякое. Так что объем работы стоит перед нами огромный. В Хогвартсе нам будет хоть немного полегче, подключим Рона к поискам. Как там говорят — две головы хорошо, а три лучше, — пошутил Гарри.

— Говорят: одна голова хорошо, а две лучше, — машинально поправила Гермиона

— Всё равно монстр, — продолжил он шутить.

Но Гермиона шутку явно не оценила. Снова задумавшись о чем-то, она прошептала:

— Да, этого не избежать, он тоже будет...

— Ну, всё! Так больше продолжаться не может! — Гарри почувствовал, что он больше не может ждать, особенно из-за волнения, которое он испытывал за Гермиону всякий раз, когда они затрагивали эту тему. — Ты обещала мне все рассказать, и я думаю, что время пришло, мы никуда не уйдем отсюда, пока ты мне не расскажешь, что случилось между вами.

Её поведение, упорное нежелание рассказывать, непонятная грусть, чередующаяся с меланхолией, не только не вязались в образ привычной Гермионы, но и вызывали тревогу, с которой Гарри никак не мог справиться. Он чувствовал, что ему нужно разобраться в этом вопросе, потому что это поможет любимой. И хотя она начинала потихоньку «отходить» и становиться прежней, Гарри на уровне интуиции был убежден, произошло что-то очень серьезное, и именно случившееся не дает ей справиться со своими «проблемами», как он их назвал. Поэтому он решил, что обязательно добьется ответа от неё, как бы она ни отпиралась. А ночное происшествие только укрепило его решимость.

— Может, в другой раз, не думаю, что сейчас подходящий момент, — снова завела свое Гермиона.

— Даже не пытайся снова избежать ответа, ты обещала, — Гарри, сложив руки на груди, занял позу, показывающую, что он весь во внимании и не сдвинется с места, пока не узнает ответа.

— Всё так сложно объяснить, я не знаю с чего начать. Может, просто оставим все, как есть? — Гермиона сделала еще одну слабую попытку избежать разговора.

Правда, она заранее знала о её тщетности, так как уже дала обещание и не сможет его нарушить. К тому же Гарри не даст этого сделать, да и разговор действительно необходим. Рон — их общий друг, и отношения между ними по-любому отразятся на их отношениях с Гарри. Хотя сейчас она хотела оказаться где угодно, только не в этой комнате, не перед ждущим объяснений другом. Было страшно, что, узнав о них с Роном и их, мягко говоря, ссоре, Гарри все же перейдет на его сторону, ведь она не собиралась рассказывать подробности разрыва отношений с Уизли.

Гарри на слова Гермионы лишь слегка повел плечами, упорно молча и ожидающе глядя на неё.

Глубоко вздохнув, Гермиона обреченным тоном поведала:

— Хм... если говорить вкратце, то мы поссорились. Вот, — зачем-то добавила она.

— И это твой ответ? — Гарри был весьма удивлен и растерян.

— Что тебя удивляет?! Что я могу еще сказать?! Ты ведь хотел узнать, почему я решила уехать от Уизли, и что случилось между мной и Роном? Так вот я и говорю — мы поссорились, — ни с того ни с сего вспылила она.

— То, что вы поссорились, меня как раз не удивляет. Уж кому, как не мне, знать, что вы часто ссоритесь. Но я рассчитывал на более, эм.... обстоятельный ответ, — нахмурил брови и слегка обиженно ответил он. — Например, я бы хотел знать, что между вами произошло. Почему произошла ссора. Я же вижу, что это что-то очень серьезное. Он что-то тебе сделал, да?

Гарри даже немного поддался вперед, напряженно вглядываясь в её лицо. Он немного со страхом ожидал её ответа. За это время он много раз думал, что будет, если Рон причинил Гермионе боль, тогда ему, не желая этого, придется принять трудное решение, результатом которого станет потеря не просто друга, а человека, которого Гарри считает братом. Но если Рон виноват и сделал Гермионе что-то плохое, он станет на её сторону, как бы ему или Рону не было больно, ведь, возможно, ценой будет их дружба.

— Что же, ты имеешь право знать, — все же сдалась Гермиона. — Гарри, давай присядем.

Словно боясь к нему прикоснуться, она осторожно прошла возле него и жестом пригласила его к мягким креслам в углу комнаты.

Вытянувшись по струнке, она уселась на самом краешке кресла. Состояние Гермионы ярко выдавало её неуверенность и нервозность. Она, не глядя на Гарри, начала свой рассказ.

— Ты был прав, утверждая, что между нами что-то произошло. В смысле, между Роном и мной. Именно поэтому я спрашивала тебя о нашей дружбе, ведь Рон наш общий друг, и я боялась лишиться тебя, твоей дружбы. Очень тяжелый на самом деле разговор для меня, поэтому прошу, пока не перебивай и дослушай до конца. Рассказывать не так много, но очень сложно, — глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, она продолжила. — Мы с Роном расстались...

— Что? — не удержавшись, Гарри все же перебил Гермиону. — Расстались?! В смысле, вы встречались?!

Даже не видя взгляда друга, Гермиона по тону его голоса поняла, насколько он шокирован и, как она отметила, расстроен. Еще чуть ниже опустив голову, она продолжила:

— Это было не так долго. Мы решили никому не рассказывать, чтобы не создавать проблем. К тому же, ты сам знаешь, учеба отнимает у меня много времени. Думаю, я была не готова к таким отношениям. Сейчас я понимаю, что это было ошибкой — согласиться встречаться с Роном, и это я виновата, что наша дружба разрушена. Когда же он предложил мне стать его девушкой, я согласилась, думая, что моих дружеских чувств к нему хватит, я смогу полюбить его и сделать его счастливым...

— То есть ты не любишь его? — резко перебил её Гарри.

Услышав его вопрос, Гермиона спрятала свое лицо в ладонях, уверенная в том, что наступил тот момент, которого она так боялась, и который так четко виделся ей возле водоема Уизли. Она слегка подрагивала, чувствуя, словно её кошмар ожил.

— Прости, Гарри, прости меня. Я не собиралась, обижать его или как-то причинять боль. Я, правда, думала, что смогу его полюбить. Я пыталась.... Прости меня. Я не собиралась обманывать его или играть его чувствами...

Не в силах больше оправдываться и чувствуя, что сейчас её захлестнут эмоции, Гермиона решила подождать реакции Гарри, в глубине души надеясь на лучшее, но готовясь к самому худшему.

— Ты молчишь? Ты считаешь меня плохой подругой? Ты не хочешь меня видеть и говорить со мной?! — не выдержав гнетущей тишины, она всё же решилась посмотреть Гарри прямо в лицо. Убрав ладошки, она с отчаянием воззрилась на самого важного в её жизни человека, которого, возможно, она не сможет больше назвать даже другом. От этой мысли её сердце сжалось в тугой комок, а из глаз начали капать первые предательские слезы.

Увидев, в каком состоянии находится Гермиона, Гарри почувствовал, как его уязвленные чувства отходят на второй план, уступая место заботе, состраданию по отношению к ней. Поддавшись порыву, он вскочил с кресла и, взяв её руки в свои, уселся на корточки перед ней.

— Что ты, это ты прости меня! Я уже говорил тебе, что только предательство могло бы разрушить нашу дружбу. Я не считаю тебя плохой, и у меня и мыслей не было, чтобы не видеть тебя. Наоборот, я хочу, чтобы ты была рядом. Ты всегда будешь моим самым близким человеком. Но я скажу честно, эта новость ошеломила меня. И мне было обидно, что ты не рассказала мне о ваших отношениях с Роном, — после небольшой паузы Гарри решился озвучить мучавший его вопрос. — Почему ты молчала?

Гарри старался сохранять спокойствие и говорить как можно мягче, чтобы помочь ей успокоиться, хотя в его душе сейчас творился настоящий хаос, и он сам не мог определить, какие чувства он испытывает больше. Горечи разочарования и боли от того, что Гермиона встречалась с его другом, предпочтя ему Рона, и скрывала это, или облегчения от того, что она его не любит, и у самого Гарри все же есть шанс. Хотя за эти чувства Гарри испытывал уколы совести, впрочем, как и за то, что вместо поддержки он умудрился сделать состояние Гермионы ещё хуже. Всё же её ответ был очень важен для него, поэтому он старался отгонять мысли о том, как ей нелегко дается этот разговор. Пришло ощущение, словно сейчас, если он не упустит этот момент, произойдет что-то важное для него. Очень важное. Поддавшись этому ощущению, он еще крепче сжал ладони любимой и, смотря прямо в её блестящие карие глаза, твердо решил добиться от неё всей правды.

— Гарри, я не считала нужным говорить об этом.

— А я думал, между нами нет, и не будет тайн. К тому же вы мои друзья, и скрывать вечно у вас бы всё равно не получилось. Мне кажется, более веские причины заставили тебя так поступить. Вы боялись обидеть меня?

— И да, и нет. Правда, немного я боялась, что это может разрушить нашу дружбу. Но больше мне было неловко, поэтому я попросила Рона никому не говорить, даже тебе.

— Неловко... Любя, человек с радостью рассказывает о своей половинке. Он не скрывает и не стесняется своих чувств к нему. Он может не говорить об этом всем, но кому может доверять влюбленный может даже надоесть своими восторженными репликами и описаниями счастливых моментов. Если же происходит наоборот, то на это должны быть причины. Понимаешь, я хочу знать... Пожалуйста, скажи мне, Гермиона, почему ты не говорила мне о том, что встречаешься с Роном, при этом не любя его и зная, что, если у вас что-то не срастется или даже если получится, наша дружба или даже дружба всех нас может разрушиться? Так почему?

— Гарри, я не знаю... я не могу... Что я могу сказать тебе? Я не могу сказать, прошу тебя, не мучай меня!

Она вырвала свои ладони из рук Гарри и постаралась встать с кресла, но он одним рывком усадил её на место.

— Гермиона, прошу...

— Но зачем?! Зачем тебе это нужно?! Разве не понятно, что я совершила глупость! Разве этого недостаточно? Что ты хочешь от меня услышать? Что я должна сказать?! Зачем вообще тебе нужно это знать, если уже все в прошлом?!

Тактика Гермионы — «лучшая защита — нападение» могла бы сработать, но не в этот раз. В ответ на её эмоции Гарри почувствовал, что внутри его словно что-то прорвалось, сметая барьеры, которые сдерживали его порывы. Словно потоки воды, тушащие пожар, они заглушали страх, который он испытывал ранее. В голове стоял гул, заглушая доводы разума, а самые сокровенные чувства сами рвались наружу, требуя такого долгожданного выхода. Не вполне отдавая себе отчет в том, что он делает и говорит, Гарри, обхватив Гермиону за плечи, притянул её поближе к себе и горячо зашептал:

— Гермиона, ты очень важна для меня. Гермиона... я хочу сказать... я не могу больше...

— Гарри, что... — почему-то испугавшись дальнейших слов друга, она попыталась высвободиться, но в этот раз он держал её так крепко, что она даже не смогла пошевелиться, а его пальцы, цепко держащие её, даже причиняли небольшую боль. А Гарри распалялся все больше.

— Я не могу больше молчать! Это выше моих сил. Гермиона... Некоторые поступки, моменты... они дали мне повод надеяться... что ты тоже испытываешь такие чувства, как и я... а я... я... люблю тебя! Да, именно так! Одну тебя и думаю уже давно, хотя и понял это недавно. Люблю и всегда буду любить и... Гермиона... я надеюсь... не знаю, что испытываешь ты...

Произнеся вслух заветные слова, теперь Гарри мог повторять их хоть тысячи раз. Но, видя, что подруга неверяще и пораженно смотрит на него, сердце начало заполняться паникой, а разум уже готовился предпринять очередную атаку с новым арсеналом веских «аргументов» того, что он полный идиот, поддающийся своим чувствам, и это приведет, как всегда, к одному итогу — потери близких ему людей. Все же то ли «безумие» еще не отпустило его полностью, то ли отчаяние дало ему сил на «последний шаг», но уже через мгновение он прикоснулся своими губами к её губам, повторяя свой поступок на платформе железнодорожного вокзала. Томясь от сладкого желания почувствовать вкус этих манящих губ и боясь, что Гермиона снова может не ответить и это будет концом, погубит их дружбу, как уже она погубила её дружбу с Роном, Гарри, затаив дыхание, ждал решения.

Прошло несколько долгих томительных секунд, когда его измученное сердце, истаявшее в ожидании, пропустило удар. Он, почувствовал, что Гермиона ответила, вовлекая его в их первый и настоящий поцелуй. Без слов она попыталась выразить бушевавшие внутри чувства, затаенную любовь и нежность, которую она копила для этого человека. Так что под конец они чувственно целовались, утопая в чувствах друг к другу. Переполнявшие эмоции немного мешали сосредоточиться на поцелуе, мысли, совершенно перемешавшись, гудели нестройным хором в голове. Когда им уже было необходимо разорвать поцелуй, они раскрасневшиеся, но со счастливо лучащимися глазами одновременно произнесли:

— Люблю...

— Люблю...

Почему-то это вызвало у обоих смех, и, улыбаясь, они изучающе смотрели друг на друга, как будто бы видя впервые.

— Сознаюсь, что я не совсем представляю, что я сейчас должен сказать или сделать, — взлохматив волосы на затылке, признался Гарри.

— Гарри, я читала много книг, мне попадались истории любви, но сейчас я не хочу ничего делать по ним. Люблю тебя, и лишь это чувство подсказывает мне сейчас, что мы могли бы еще раз поцеловаться.

На этот раз Гермиона сама, потянувшись, поцеловала его. Положив свои руки ему на плечи, она прильнула к нему, так что чуть ли не полностью перебралась к нему на колени. От такого порыва Гарри чуть было не свалился на пол в довольно нелепой позе. И хотя возможная перспектива почувствовать, как любимая «свалится» на него сверху, была заманчива, он, не желая оказаться в нелестном виде, привстал и поднял её с кресла на руки. При этом она издала звук не то восторга, не то легкого испуга, но уже через миг она сидела на его коленях в тесных объятиях.

Не замечая, сколько времени прошло, забыв обо всем мире, они целовались, шепча ласковые слова любви. Постепенно поцелуи стали более нежными и осторожными, Гарри и Гермиона, словно прочитав мысли друг друга, подарив последний поцелуй, затихли, просто наслаждаясь теплом и уютом объятий.

Гарри первым нарушил молчание.

— Гермиона, как же я люблю тебя! До этого я мало что имел, но если я потеряю тебя, то мне уже ничего не нужно будет от этой жизни, — он прошептал ей в самое ушко.

Затем он помог ей усесться поудобнее у него на коленях, так, чтобы видеть её лицо, но дальше не разрывать их объятия.

Поглаживая её по спине, он разглядывал любимую девушку. Временами на его лице играла счастливая улыбка, а перед глазами появлялись уже полюбившиеся картинки, которые он видел ранее в своих мечтах и которые теперь, он верил, смогут стать реальностью.

Гермиона также «парила» где-то в мечтах, но вдруг по её лицу «пробежала» тень тревоги. Она резко посерьезнела и даже заметно разволновалась.

— Гарри, ты прав, я действительно должна была тебе сказать. Ты прав также в том, что я не могла сказать тебе о том, что встречаюсь с Роном, ещё и потому что случайно могла сознаться тебе в своих чувствах. Я не могла этого допустить, ведь думала, что ты никогда не полюбишь меня. А я люблю тебя одного, даже встречаться с Роном я согласилась, не только думая, что сделаю его счастливым, но и чтобы побороть свои чувства к тебе. Только, как видишь, у меня ничего не получилось, а я поняла лишь одно — как бы ты ко мне ни относился, как к подруге или сестре, а я буду всегда любить лишь тебя. Прости меня, Гарри, теперь ты знаешь за что...

Несколько слезинок, не удержавшись на ресницах, скатились по щекам Гермионы. Все еще не верящий своему счастью Гарри постарался собрать их поцелуями.

— Гермиона, прошу, не бойся, я не пожалею о своих словах из-за этого. Вообще я не жалею, что сознался тебе, теперь я действительно счастлив! Намного тяжелее было держать чувства в себе и метаться между сомнениями, то веря и надеясь, то убеждая себя в том, что даже шанса нет быть с тобой. Я верю тебе, и я чувствовал, что ты испытываешь ко мне больше, чем дружеские чувства, но всякий раз умудрялся убедить себя в том, что мое влюбленное сердце подтасовывает факты так, чтобы я верил лишь в то, во что хочу верить. Я действительно не могу потерять тебя. Не мог тогда, и теперь тем более не могу. И я не обижаюсь на тебя, хотя мне и больно было узнать, что ты встречалась с Роном.

— Ты расскажешь почему? — спросил он через время.

Гермиона заерзала, но все же без всяких отговорок сразу ответила.

— Он не смог принять того, что мы больше не вместе. Наше расставание и послужило причиной ссоры.

— Могу его понять, — прижав её к себе и поцеловав в висок, задумчиво протянул Гарри.

— Только в этот раз все намного серьезнее, мы наговорили друг другу много чего, и я не вижу пути к тому, чтобы между нами были хоть какие-то отношения, не говоря уже о былой дружбе. Гарри, только не думай обо мне плохо, я тебя прошу. Я знаю, что совершила ошибку, но я не хотела сделать ему больно. К тому же, узнав о том, что он мне потом сам сказал, я бы все равно порвала с ним. Надеюсь, он будет счастлив с Лавандой и сможет все забыть.

— А ты?

— Гарри, я не буду повторять всего, что было, но забыть я не смогу.

Гарри почувствовал, как Гермиона напряглась при этих словах.

— Наверное, я понимаю. Только не знаю, что делать, — грустно добавил он.

— Ради тебя я могу постараться, но не дружить, а относиться к нему, как к твоему другу.

— Спасибо. Но думаю, что это может не помочь. Зная Рона, я могу представить, что будет, когда он узнает о нас. Я думаю, что он действительно любит тебя и ему очень больно потерять тебя, поэтому он так себя повел.

— Может, тогда мы не будем ему ни о чем говорить?

— Гермиона, прятаться и лгать мы тоже не будем. Я по себе знаю, как плохо узнавать правду последним. Возможно, смотря по состоянию Рона, мы не покажем своих отношений сразу. Нужно увидеть, как разрыв повлиял на него, я не хочу делать ему еще больнее. Знаешь, хотя я не сделал ничего такого, но почему-то приходит чувство, словно я подвел или даже предал его.

— Я понимаю тебя, Гарри, но думаю, в этом отношении у тебя перед ним нет вины. Ты не можешь отвечать за меня и решать, кого я буду любить. И это я обманула его ожидания, а не ты. И опять же я виновата перед Джинни, но все равно я не жалею, что люблю тебя, и не перестану этого делать, даже при том, что я никогда не хотела бы причинять боль никому из Уизли.

— Что же, не будем загадывать наперед. Увидим их реакцию и тогда поймем, что нам нужно делать. Будем надеяться, они смогут понять и принять. Но ты права, Джинни может быть также больно. Только я со своей стороны не пойму, в чем ты виновата перед ней.

— Понимаешь, мы договорились, что ничего не будем предпринимать, чтобы ты сам решил и, если полюбишь кого-то из нас, сам выбрал, — водя пальчиком по его руке, ответила Гермиона виноватым тоном.

— Я выбрал тебя, — твердо, чтобы снять любые сомнения, ответил он.

— Джинни так любит тебя...

— А я люблю тебя.

— И что я ей теперь скажу... Теперь она точно решит, что я специально делала все, чтобы забрать тебя у неё, а я обещала ей.

— Ты обещала, что я сам решу, так вот я сам и скажу ей, что это мое решение. Думаю, тогда она поймет, что ты тут ни при чем. Хотя, конечно, ты виновата.

Гермиона, не ожидая таких слов, удивленно воззрилась на Гарри, даже перестав шевелиться.

— Виновата, что такая красивая, что я не могу тобой налюбоваться. Виновата, что такая умница, что я тобой восхищаюсь. Виновата, что всегда была рядом, поддерживала меня в самые трудные минуты, так что стала нужнее воздуха. Виновата в том, что я люблю тебя и не могу справиться со своим желанием поцеловать тебя, — улыбнувшись, он поцеловал растроганную и смущенную Гермиону.

— Тогда ты не менее виноват, ведь это именно твоя вина, что ты единственный, кого я люблю так сильно, что не могу быть ни с кем другим, — в ответ заулыбалась она.

В этот раз Гарри не поцеловал Гермиону, а смотрел на её губы, о чем-то задумавшись.

— Гарри, что? — понимая, что он хочет о чем-то узнать, и, волнуясь от этого взгляда, спросила она.

— Гермиона, я могу тебя спросить?

— Конечно, почему ты спрашиваешь? — удивилась еще больше Гермиона, а Гарри, почему-то начал краснеть.

— Только, прошу, не обижайся, но мне будет легче, если я буду знать. Всё же я не знаю, сколько вы встречались, а это не кто-то, а Рон, он мне как брат, и меня особенно интересует... Ведь когда дело касалось Крама или Корнера, то я тоже, но сейчас особенно.... В общем, не знаю, как спросить...

— Ты зря волнуешься, и я совсем не обижаюсь, я бы тоже думала об этом, будь на твоем месте, хотя и не знаю, спросила бы я или нет. Но я рада, что ты сделал это, и не хочу, чтобы между нами были хоть какие-то преграды. Мы только целовались, и то не часто. Не знаю, как другие, а я не нахожу удовольствия в поцелуе, если не испытываю к этому человеку чувств, а потому у меня не было никакого желания лишний раз целоваться.

— Я хотел спросить тебя только о том, часто ли вы целовались с Роном. Но то, что ты сказала, очень важно для меня. Спасибо тебе, что ты у меня такая, — довольно заулыбался Гарри, хотя и видно было, что он порядком смущен обсуждаемой темой, как, впрочем, и сама Гермиона.

— А вот почему ты спрашиваешь о Краме или Майкле, я не понимаю, я никогда не встречалась с ними и уж тем более мы не целовалась.

— Но Корнер поцеловал тебя в щечку, я сам видел!

— Когда это? — удивленно приподняв брови, поинтересовалась Гермиона.

— Это было случайно, я не подглядывал, честно-честно. Я шел с тренировки и увидел, как вы прощаетесь, он еще так улыбался довольно, и ты покраснела. В общем, не очень-то я хочу вспоминать этот момент, но это было первый раз, когда я приревновал тебя.

— Ты ревновал?

— И почему это ты такая довольная? Это было ужасно. Знаешь, именно с того времени я стал задумываться о своих чувствах к тебе. Думаю, я все же объясню ему, что дружба — это одно, а поцелуи — это другое! — слегка раздраженно ответил Гарри.

— Гарри, не обижайся, я никогда не буду специально вызывать у тебя ревность и радоваться этому. Просто мы только сознались в чувствах друг к другу, и то, что ты ревновал, для меня не привычно и лишь только подтверждает реальность того, что я сейчас нахожусь тут с тобой.

— Но всё же поцелуй был, — упрямился Гарри.

— Майкл считает себя знатоком девушек, и он всего пару раз позволил себе это. Это была его инициатива, а я была действительно смущена, так как не привыкла к особому вниманию к себе с мужской стороны. Мне, как девушке, льстило внимание, приятно было узнать, что я могу нравиться, но дальше этого у нас никогда ничего не заходило, к тому же ему хватает женского внимания, и он не доставал меня.

— Ох, как ты можешь так говорить о себе? Боюсь, что еще не раз мне придется приревновать, увидев заинтересованные взгляды, бросаемые на тебя.

— Гарри, а может, мы даже должны поблагодарить Корнера, что теперь мы все знаем, — попыталась сменить разговор Гермиона.

— Ну, уж это вряд ли, — фыркнул он, вспомнив одухотворенное лицо Майкла, «наматывающего» очередной круг вокруг Гермионы. — Чтобы понять наши чувства и убедиться, что это реальность, мне не нужен никакой Корнер. Достаточно, чтобы ты была в зоне досягаемости.

Лукаво подмигнув, Гарри припал к её губам, вовлекая в очередной поцелуй.

Остаток вечера они «убеждались в реальности» происходящего. Во время перерывов, когда они делились своими чувствами, которые испытывали до этого момента друг к другу, Кикимер умудрился незаметно и, не побеспокоив пару, принести увлеченному «чтением» хозяину и его гостье угощения.

Когда же Гарри заметил, что Гермиона, в усталости прикрыла глаза, он, нежно взяв её на руки, понес в ее спальню. Хотя ей было немного страшновато, когда они спускались по лестнице, она уже не боялась находиться в объятиях любимого и не пыталась отстраниться от него. Потому что больше не боялась утонуть в этом ощущении, так как знала, что его тепло теперь принадлежит ей, и она еще не раз ощутит его близость.

Уложив её в кровать, Гарри еще раз нежно поцеловал её, пожелал спокойных снов и отправился в свою комнату. Сны в эту ночь у Гермионы были действительно спокойными и прекрасными, потому что и во сне ей снился уютный уголок библиотеки Блеков. Гарри также знал об этом, так как поставил специальные оповещающие чары на случай, если бы любимой снова стало плохо.

На следующее утро они проснулись отдохнувшими и освеженными. К тому же оно началось необычно. Как они убедились, с утра поцелуи не менее приятные, чем вечером, впрочем, и днем они вполне себе хороши, в чем влюбленные не забыли удостовериться.

Первую половину дня, по настоянию Гермионы, они посвятили сборам к завтрашнему дню и предстоящей поездке. Собирая по дому свои вещи, они старались как можно чаще попадаться друг другу на глаза, так что на упаковку вещей ушло довольно много времени. Конечно же, Гермиона не забыла вложить книги, которые Гарри разрешил ей взять, также и из библиотеки Блеков. Без своей чудо-сумочки она вряд ли бы смогла утащить с собой свою коллекцию книг, увеличившуюся за последние два дня до размеров мини-библиотеки.

Вкладывая подарок Гарри, она еще раз пролистала книгу и не нашла в ней ничего особенного. Чувство, что она просто не проживет без неё, которое появилось в магазине, прошло, не оставив и следа. На его смену пришло удивление, чем книга так привлекла её внимание, и легкое разочарование из-за несбывшихся ожиданий. А также стыд, что из-за её, как оказалось, прихоти, Гарри истратил свои деньги. Испытывая легкую тяжесть на сердце и укол совести от того, что она так поступает с подарком любимого, всё же в свете последних событий она решила отложить её прочтение в конец запланированного списка.

«Скоро начнется учеба, плюс ко всему есть очень важное задание, первостепенное — найти хоть что-то про медальон, а потому подарок по приезду в Хогвартс первое время займет почетное место на полке с любимыми и важными книгами, но его чтением я все же займусь попозже», — рассуждала она.

Гарри решил, что одну комнату они подготовят специально для Гермионы на случай, если каникулы они проведут на Гриммо. Для этого вторую половину дня они посвятили уборке и ремонту более просторной и подходящей для неё комнаты.

Если бы не помощь Кикимера, вряд ли бы они закончили задуманное, так как совместное и близкое пребывание, случайные прикосновения постоянно отвлекали их от работы, так что под конец они, уже даже не стесняясь присутствия домовика, могли целоваться, забыв о делах и всяких планах. Зная, что скоро у них не будет столько свободного времени, когда они могли бы оказаться наедине, а также вкусив сладость поцелуев, они словно задались целью за один день узнать самые разные виды этих ласк.

Все же они успели выполнить задуманное. Комната стала чище, уютнее. Несколько предметов мебели они стащили из других помещений, так что теперь спальня была не только красива, но и весьма комфортабельна.

Уставшие и голодные, сидя на пуфе, они любовались проделанной работой и уплетали еду, которую притащил Гарри.

Заметив, что он, так и не допив свой чай с молоком, о чем-то задумался, и, судя по нахмуренному лбу, о чем-то не очень приятном, Гермиона спросила, что его так встревожило.

— Понимаешь, один момент не дает мне покоя. После нашего поцелуя я случайно вспомнил слова Джинни и не понимаю, зачем тогда она это говорила.

— Какие слова? О чем ты, Гарри?

— Не волнуйся, Гермиона, я тебе верю, просто не пойму, зачем она так сказала.

— Гарри, объясни толково, а то после такой фразы можно только испугаться, — она тоже отставила свою чашку, начиная беспокоиться.

— О да, прости, ты же не слышала её слов, потому и не понимаешь о чем я. Помнишь, когда в магазине близнецов ты подошла ко мне попрощаться?

— Конечно, помню, мне было так тяжело уходить от тебя, я готовилась сказать Рону, что не поеду с ними домой и в добавок ко всему в тот момент я волновалась о том, что ты можешь неправильно меня понять, и я потеряю тебя. Но твои заверения придали мне сил... Я не видела возле тебя Джинни в магазине. Она потом подошла к тебе, да?

— Да, когда ты подошла к Рону... — запнувшись, Гарри внезапно стукнул себя кулаком по ноге. — Вот дурак! Теперь, когда я знаю, о чем вы говорили, все выглядит совсем по-другому! И я в такой момент мучился ревностью, вместо того, чтобы помочь тебе! Прости, Гермиона! Я буду всегда стараться поддерживать тебя! Что бы ни было, я вначале всё узнаю у тебя, прежде чем делать какие-то выводы! Сейчас мне так стыдно...

— Гарри... — попыталась успокоить его Гермиона, но он, не дав ей закончить, перебил:

— Не нужно. Я знаю, что виноват, и знаю, что ты меня простишь. Но представь, если бы я, поверив, перестал бы надеяться на то, что мы будем вместе? Людьми двигают самые разные побуждения и мотивы, к тому же у нас с тобой есть враги, которые могут играть на наших чувствах друг к другу, поэтому мы должны держаться вместе, доверять, а не верить тому, что наговаривают другие. Цена такой ошибки слишком высока — мы можем лишиться нас.

— Конечно же, твои слова имеют смысл. Более того, я тебе скажу, что я и раньше беспокоилась о таком развитии событий. Когда ты мне рассказал об обществе З.У.Д.Э., и что оно пыталось сделать, то одна из первых мыслей, пришедших мне, была такой: «Возможно, название организации как-то связано с Г.А.В.Н.Э.», чтобы, в случае чего, никто не заподозрил, что ты не мог так поступить. Ведь ты поддержал меня, вступив в мою организацию (Гарри благоразумно не стал уточнять, что Гермиона записала его в добровольно-принудительном порядке, так что у него в принципе и не было другого выбора, п/а), и общественность могла бы принять как возможность вариант, что «Поттер, мальчик искалеченный Волан-де-Мортом»... Прости, Гарри. Мне самой неприятно повторять газетную грязь, но люди чаще верят газетам, чем пытаются включить свой мозг и сопоставить факты! Поэтому некоторые могли поверить тому, что ты под моим влиянием мог такое совершить. А значит, мной могут воспользоваться во вред тебе! И эта мысль теперь не дает мне покоя. Что, если из-за меня тебе навредят?! Все знают, что я и Рон близкие для тебя люди, и могут, используя нас, навредить тебе, что же будет теперь, когда все узнают, что я твоя девушка?!

— Сказал бы я — «Добро пожаловать в мой ад», но он настолько жесток, что я не рад, тому, что ты испытала такие же чувства, — он подсел поближе к любимой, приобняв её одной рукой за плечи, и притянул к себе. — Все же теперь ты можешь понять, почему я так боюсь, что ты можешь пострадать из-за меня. Разве я могу так «отблагодарить» тебя, ведь ты позволила мне все эти годы быть рядом...

— Но мы не можем не быть вместе, ты же знаешь, я все равно не оставлю тебя! — Гермиона, повернувшись к нему, упрямо вздернула нос, готовая доказывать свою правоту.

— Как и я тебя, малыш! — подмигнул Гарри.

— Что?! Какой я тебе малыш?! — возмутилась она.

— Ах да, прости, малышка, — уже вовсю смеясь над выражением лица Гермионы, исправился он.

— Гарри Джеймс Поттер, если ты еще хотя бы раз так назовешь меня, то я запущу в тебя... хотя бы вот этой подушкой, — нащупав подушку, лежащую рядом, Гермиона дернулась за ней и с самым угрожающим видом взялась за «орудие мести».

Гарри, все так же продолжая весело смеяться, замахал отрицательно свободной рукой.

— Не-е-т, нет. Как скка...жете, Ваша Светлость, — слегка заикаясь от смеха, ответил он. — Но видела бы ты свое лицо, не удивлялась, почему мне захотелось назвать тебя ма...

Гермиона слегка приподняла подушку.

— Милой девушкой...

— То-то же, — победно заулыбалась Гермиона. — Эх, Гарри, и все же тебе нужно было задать вот этой самой подушкой. Мы говорили о таких серьезных вещах, разве время так веселиться?

— Милая, ты права, но нам нужно было отвлечься, я не хочу, чтобы такой прекрасный день так грустно закончился, — сделав виноватое лицо, оправдывался он. — К тому же лично мне понравилось тебя так называть. Когда ты вот так сердишься и упрямо готовишься отстаивать свою правоту, притом, что я даже не собирался спорить, ты похожа на маленькую девочку, вот поэтому мне так и хочется тебя называть.

— Гарри...

— Ну, всё, я же знаю, что ты умная и взрослая, разве я это оспаривал?

— Да нет, я не о том, ты опять уходишь от темы, — не реагируя на реплику Гарри, чтобы он снова не отвлекся, она продолжила: — Все же нам нужно и дальше следить и делать всё возможно для того, чтобы снизить возможный риск до минимума и нашими чувствами никто не смог воспользоваться. К тому же ты так и не рассказал, что тебе сказала Джинни.

— Ах да, прости. По её некоторым фразам я мог бы сделать вывод, что у вас с Роном довольно бурно развиваются отношения, и что вы, пока были в Норе, целовались так активно, что не заметить этого было просто нельзя, а ты...

— Джинни такое сказала?! — пораженно воскликнула Гермиона.

— Ну, она сказала, что «старается вам не мешать и не заходить без спроса в комнату Рона», чтобы не застать некие пикантные картины, я полагаю. Она вообще была уверена, что вы с ней скоро станете родственниками, — дернув плечами, ответил Гарри. — Ты же сказала, что вы вообще редко целовались, а в Норе поссорились, потому что ты сказала о разрыве отношений. Не думаю, что напоследок ты хотела нацеловаться с ним вдоволь. Гермиона, конечно же, я верю тебе, — видя её реакцию, поспешил он заверить. — Я только не понимаю, зачем Джинни говорила мне такое про вас?

После этого вопроса оба погрузились в свои размышления. Гермиона первая решилась заговорить.

— Знаешь, я вспомнила одну фразу, которую мне сказал Рон, когда я только сообщила ему. Он сказал что-то вроде того, что зря накричал на сестру. То есть другими словами, что она была права, а он не верил ей и вот узнал, что это правда. Я тогда не придала значению этому, но сейчас начинает вырисовываться общая картина. Получается, что уже тогда Джинни рассказала что-то Рону. Может, она поняла, что я не люблю его как парня, может, она, догадываясь о моих чувствах к тебе, рассказала о них ему. Из всех её слов и поступков, которые я сейчас вспомнила и обдумала, второе становится вернее. Если сплюсовать то, что она говорила тебе, то я не обязана была держать перед ней слово о том, чтобы ничего не делать для того, чтобы стать твоей девушкой, — без каких-либо эмоций, выдававших отношение к сложившейся ситуации, делилась своими выводами Гермиона.

— Это так не похоже на Джинни.... Неужели я лишусь всех Уизли, потому что они не смогут принять наших отношений? — Гарри, расстроенный и грустный, стал водить ладонью по руке Гермионы. — Ты только не думай, что я жалею о нас. Никогда я не жалел, и не пожалею, я счастлив, что я с тобой, и тебя ни на кого не променяю, но Уизли мне как семья, и мне тяжело думать о том, что я причиню им боль и лишусь их расположения. Миссис Уизли вряд ли будет относиться ко мне и дальше с теплотой, зная, что я разбил сердце её дочери и отбил девушку у сына.... Но все же у меня не укладывается в голове, ведь это так не похоже на Джинни, я даже не знаю, как теперь себя вести с ней. Я давно уже подозревал, что она так и не смогла смириться...

— Гарри, она же любит тебя. Я не говорю, что она повела себя правильно, но она очень тебя любит, а потому старается делать, что может, для того, чтобы привлечь твое внимание. Она ведь и с парнями другими встречалась, чтобы ты заметил её.

— Что?! Не самый умный способ, чтобы показать, что она интересуется мной, — удивился Гарри.

— Ну, этот способ должен был помочь сделать так, чтобы ты заинтересовался ей, — почему-то в голосе Гермионы отчетливо прослеживалось оправдание.

А её щеки, покрывшиеся румянцем, подсказали Гарри один вывод:

— Гермиона, это что, ты ей посоветовала? — удивился он еще больше.

— Я прочитала о таком способе в книгах. Некоторым девушкам он помог, поэтому, когда Джинни у меня попросила совета, я подсказала ей то, что считала лучшим, на основании узнанного из книг. К сожалению, на своем опыте в этой отрасли я ничего не могла посоветовать, — Гермиона покраснела еще больше. — Ты не можешь отрицать тот факт, что, по крайней мере, это помогло Джинни быть более раскованной в твоем присутствии. Раньше она стеснялась, не могла раскрыть себя. У неё много достоинств, но она так смущалась, что ты не мог воспринимать её всерьез, а из-за этого ты мог заметить в ней девушку.

— Что же, я заметил в ней девушку, как и Рон, который хотел скрутить всем её воздыхателям голову. Через время я тоже понял, что мною, скорее, двигали братские чувства. Так что твой совет помог только частично. Скажи мне, Гермиона, а когда ты давала совет Джинни, ты уже испытывала чувства ко мне?

— Да, — волнуясь, ответила она, не зная, куда он клонит.

— Как же ты смогла давать ей советы, помогающие добиться моего расположения, когда сама хотела быть со мной? — удивился он.

— Может, ты не поймешь, но я тебе уже говорила, Гарри, что сама я, хотя и надеялась в глубине души, все же не верила, что мы можем быть вместе, что ты полюбишь меня. Я всегда была рядом с тобой, но ты никак не показывал, что видишь во мне что-то большее, чем подругу. Поэтому как мне ни было больно, но я стала смиряться с тем, что возле тебя будет какая-то другая девушка. А лучше, чем Джинни, варианта я не видела, ведь я знала, что она любит тебя, в отличие от той же Ромильды Вэйн, которой ты нужен был просто как трофей. К тому же, не забывай, что она моя подруга. И хотя я ревновала её, но если я сама ничего не могла сделать, я могла помочь хотя бы ей. И я не могла поступить с ней нечестно, сказав ей специально что-то неправильное, я искренне, обдумывая все возможные варианты, сказала то, как бы я сама поступила, будь на её месте.

— Ты бы тоже встречалась с другими парнями?! — вспоминая поцелуй Дина с Джинни, воскликнул пораженный Гарри.

Гермиона почему-то не смутилась, а наоборот, заулыбалась.

— Ну, во-первых, как мы узнали, это весьма проблематично для меня, так как мало бы кому понравилось встречаться с «зубрилкой, не любящей поцелуи». А во-вторых, я учитывала ситуацию и характер Джинни, а не свой, я же говорю, что постаралась поставить себя на её место, а не представляла себя.

Гарри после полученных объяснений почувствовал, как на сердце стало легче. Потому что он не представлял, как бы выдержал всё время сдерживать желание поубивать всех, если бы Гермиона успела перевстречаться со столькими парнями.

— Ладно, тут мы разобрались, — примирительно закрыл он тему. — Думаю, что этот случай нас учит очень важному моменту: не все советы, касающиеся чувств и жизни, хороши, и не всем подряд они подходят. А могут даже навредить, так что лучше десять раз подумать, прежде чем его дать, даже если он основан на мудрости из книг, — видя, что она и так чувствует себя виноватой, он перестал развивать эту мысль. — Но, конечно, не ты советовала ей себя вести так, как она поступает последнее время. Любовь — это светлое чувство, а, думая лишь о том, как заполучить «любимого» человека, и делая ради этого что угодно, я считаю, что это не любовь. Если любишь по-настоящему, то счастлив, когда с дорогим сердцу человеком все хорошо, как бы ни было больно тебе. Не хотелось бы верить тому, что мне однажды сказали про Джинни, что она любит меня только как «героя, мальчика, который выжил».

— Не думай так, Гарри. Джинни отправилась за тобой в Министерство, она действительно любит тебя. Просто ей очень больно осознавать, что ты не будешь с ней. Но нам действительно нужно быть поосторожнее, и только когда мы встретимся со всеми в поезде, мы увидим четче, как нам следует себя вести. Ты воспринимаешь её как сестру, поэтому сможешь её понять и простить, я верю в это. Когда я думаю о том, какая я счастливая с тобой, и как мне было мучительно думать, что ты никогда не будешь моим, я в какой-то степени даже понимаю её.

— Но ты бы не поступила так! Джинни — хорошая девушка, но вы все равно разные, и люблю я тебя, рано или поздно ей нужно будет это понять. Но ты права, я обязательно поговорю с ней сам. Не хочу, чтобы она совершила ещё какую-то глупость, надеясь, что мы смогли бы быть вместе. Как я не хочу делать ей больно, но в этот раз я более твердо объясню ей, что не люблю её как девушку. Мне обязательно нужно лично поговорить с ней.

«И не только с ней», — про себя отметил он.

— Гарри, будь помягче, все же это очень больно. Я теперь даже не могу представить, что бы я испытала, начни ты со мной такой разговор, — от одной такой мысли Гермиона почувствовала, как в сердце пробирается холодок.

— Конечно же, я буду осторожно подбирать слова, — заверил он. — Не волнуйся так насчет нашей любви. Только от нас зависит, будет ли такой разговор. А мы сделаем все, чтобы его никогда не было, и я верю, что не будет, чего сам всем сердцем желаю. А что касается того, чтобы перестраховаться для защиты, то я теперь не думаю, что идея никому не говорить о нас такая уж плохая. Мы скажем только самым близким и тому, кто должен знать — Рону, Джинне, Луне и Невиллу. Остальным мы не будем сообщать, ты согласна?

— Я полностью поддерживаю твое решение, так и сделаем, будем держать в тайне ото всех, что мы теперь пара, — вздохнув, она положила голову на плечо Гарри.

— Так нужно, пока жив мой враг, и пока он и его приспешники охотятся за мной, — поглаживая Гермиону по волосам, он поцеловал её в лоб и задумчиво уставился на чашку с недопитым чаем.

Вспомнив о словах Гарри, что он не хотел бы, чтобы вечер заканчивался грустно, Гермиона решила отвлечь его от тревожных мыслей. Она захотела рассказать Гарри кое-что о них самих, которая, как она полагала, взбодрит его.

— А знаешь, что наши чувства в какой-то степени были проверены волшебством?!

— Что ты имеешь в виду? — отведя взгляд от чашки, он удивленно воззрился на Гермиону.

Видя, что она завладела его вниманием, Гермиона постаралась придать своему виду таинственности. Ликуя при этом, что сможет заодно показать Гарри, что её «поцелуй» с ним на Косом переулке — не такой и глупый поступок.

— Помнишь, вчера мы заговорили о заклинании, передающем волшебные силы от одного волшебника другому, в случае, если тот истощен, а ему срочно нужно пополнить «резервы»?

— Еще бы! Постой, неужели ты сейчас расскажешь мне, что это за момент, который не выходил у тебя из головы? После того как ты прочитала в книге о том, почему у большинства оно не получалось? — озарился догадкой Гарри. — Я еще тогда очень заинтересовался, что ты такое узнала, и какое у тебя было преимущество перед другими. Я весь во внимании!

— Именно об этом я и расскажу сейчас. Узнав о его опасности, ты перестал им интересоваться, не желая, чтобы кто-то мог пострадать. Я же думала о том, что оно может оказаться очень полезным и помочь нам в борьбе. Гарри, я все запомнила, что ты мне говорил, и буду осторожной, сейчас не об этом, — закатив глаза, Гермиона поцеловала его в щеку и продолжила. — Так вот, я решила исследовать этот вопрос поглубже и нашла информацию только в одном очень старинном фолианте. Вначале я удивилась, что книга делает в разделе сильных заклинаний, думая, что описанное в ней, скорее, похоже на сказку. Но потом я натолкнулась на фразу: «Ибо применять заклинание «Unose mutuo animosus» могли лишь истинные храбрецы, твердо уверенные в своей любви. В одном лишь имея ложное сердце и лишенное силы истинной любви, дающий свой дар, не только лишится его, но и понесет неминуемую кару. Ибо наказан он будет своим доверием за растрату волшебных сил... чище и сильнее которых нет...» Как отмечалось далее, это всего лишь обрывок, дошедший со времен создания заклинания. Текст, а так же то, что он находился в книге «Любовь — несравненное волшебство», естественно, натолкнул меня на мысль, что, если человек испытывает любовь, то у него больше шансов его выполнить. Любовь — один из самых важных составляющих этого заклинания, это была одна из существенных причин, почему я решилась его применить, так что нельзя упрекнуть меня за безрассудство, ведь я уже до этого взвесила некоторые факты.

— Ну да, ну да, — легонько щелкнув её по носу, Гарри наигранно закивал. — Только учти, что я запрещаю тебе, что бы ни случилось, когда-либо еще его применять. Риск не только в том, получится его выполнить или нет. Если оно и выйдет, слишком большая опасность, что в следующий раз я не смогу остановиться. Гермиона, я еле-еле это сделал.

— Эм... — потирая нос, она продолжила. — Но ты же так быстро остановился...

— Поверь, мне стоило больших усилий так поступить, даже притом, как сильно я люблю тебя. Я не хочу пройти еще раз через это. Мы не можем так рисковать, поэтому я обещаю, что не буду его применять, и ты должна обещать тоже. Ты же понимаешь, что будет, если принимающий дар не сможет остановиться...

— Хорошо, Гарри, я обещаю, — она посмотрела на него как можно серьезнее, чтобы он поверил в правдивость её слов. — Так вот, — после небольшой паузы продолжила она. — Момент, который не давал мне покоя после того, как я применила это заклинание, заключался в том, что, возможно, мои затаенные надежды верны, и ты тоже любишь меня, — схватив его руку, она не дала Гарри повторить его прошлое действие. — Если в том, что я тебя люблю, я не сомневалась, то о тебе я не могла знать наверняка, лишь мечтать, что ты так же ко мне относишься. Слова же «уверенные в своей любви» и «лишенное истинной любви», натолкнули меня на мысль, что её должны испытывать оба для того, чтобы заклятие получилось. Из этих размышлений я и сделала вывод, что по причине отсутствия чувств между волшебниками, пытавшимися его выполнить, в большинстве случаев оно не выходило. То ли само волшебство «наказывало», если силы тратили на человека, который был этого недостоин, то ли потому, что, лишь имея искренние чувства, оно вообще бы сработало. Лично я склоняюсь ко второму варианту. Но факт остается фактом, из-за плачевных последствий его использования, противоположных желаемому результату, о нем постепенно стали забывать, либо, зная, не хотели применять. Кто же захочет лишиться волшебных сил, став сквибом, или даже лишиться жизни? На такой риск мало кто решился бы даже во время боя. Если глубоко исследовать этот вопрос, то можно будет написать неплохое эссе, я думаю, профессору Флитвику оно очень понравится.

— Получается, что после случившегося ты еще больше стала задумываться о чувствах, которые, возможно, я испытываю к тебе. А теперь, точно зная обо всём, ты считаешь, что само волшебство подтвердило искренность наших чувств и чистоту побуждений, позволив тебе сотворить это заклинание и поделиться со мной своими силами? — зная любовь Гермионы к учебе и видя, что она, «нырнув» в привычную стихию, не скоро из неё «вынырнет» и постарается рассказать как можно больше подробностей, Гарри решил «помочь», чтобы, наконец, озвучить долгожданные выводы.

— Вот да, именно это я и хотела сказать, — она слегка «надулась», разгадав его маневр. — И вообще нам, наверное, пора спать, завтра ответственный день, нам нужно быть полными сил, не говоря о том, что нельзя проспать.

— Ну, на самом деле я только рад, что нам не нужно проверять чистоту наших чувств, хотя я в них и так не сомневался, — заметил он.

— Я тоже в них не сомневаюсь, Гарри, я только хотела сказать...

— Конечно-конечно, никто и не собирается спорить, малышка, — весело подмигнул он Гермионе, успевая увернуться от занесенной для броска подушки. — И все же, кто-то тут отрицает, что бывает похож на ребенка, при этом начиная подушечный бой, — подтрунивал он.

— Ну, все, Гарри Джеймс Поттер, тебя уже давно пора проучить!

Она, наполовину действительно желая проучить его, наполовину поддавшись любимому, желая, как и он, отвлечься хоть на время от всех грустных мыслей и тревог, которые они затронули сейчас и которые их жали впереди, начала обкидываться с ним подушками. Хотя она не ожидала от себя такого поступка, так как не делала ничего подобного даже в детстве, будучи уверенной, что это занятие «не пристало для такой серьезной девушки». Впрочем, Гарри тоже был лишен в детстве таких шалостей, пусть и по другим причинам (если не учитывать времени, проведенного в Хогвартсе, п/а). Так что это занятие было для них в новинку, но от этого не менее интересным.

Под конец веселья, Гермиона, оттесненная к кровати, начала подозревать, что за её неожиданно «меткими» попаданиями и внезапной «неловкостью» Гарри таился какой-то коварный план. Её подозрения еще не успели полностью сформироваться, как Гарри, «случайно» пошатнувшийся после попадания в него подушки, свалился на кровать, увлекая за собой Гермиону.

Он придерживал Гермиону руками так, чтобы была возможность видеть её лицо. Его взгляд был теплым, а глаза счастливо блестели. Она, как завороженная, не могла оторвать своего взгляда от него.

Внезапно Гарри, полностью притянув её к себе, чувственно поцеловал, а потом, снова приподняв, немного хрипловатым голосом произнес:

— Гермиона, я люблю тебя и буду любить всегда, спасибо тебе за то, что ты у меня есть.

— А я люблю тебя...

Она хотела потянуться к нему за следующим поцелуем, когда Гарри, лукаво улыбнувшись, заметил:

— Снился мне тут один сон... с твоим участием, там все тоже начиналось на кровати...

— Гарри, ну ты и нахал! — наигранно строго произнесла Гермиона.

Найдя на ощупь подушку, она засмеялась и уже приготовилась замахнуться ею, когда Гарри, ловко приподнявшись, переложил любимую на свободную часть кровати. Он, быстро поцеловав её, вскочил, чтобы ретироваться из комнаты, при этом весело смеясь.

— Только закончилось все купанием в море. Приятных снов! — Гарри успел даже помахать рукой, перед тем как закрыть дверь, в которую врезалась подушка, летящая в него.

— Приятных снов, любимый, — прошептала Гермиона, откидываясь на кровать и предаваясь сладким мечтаниям.

Если бы она захотела, то смогла бы сейчас создать самый сильный в своей жизни патронус.

_____________________________

Сноски:

1. Жан Жак Руссо, французский писатель и философ-просветитель, композитор, представитель сентиментализма.