Гриффиндорцы не плачут (гет)

Через полчаса они вдвоем уже сидели на кухне и в полном молчании ели плохо сваренную овсянку. И Симус, и Дин давились этой едой, но поделать с собой ничего не могли. Говорить не хотелось. Хотелось сидеть рядом и молча смотреть друг на друга.

Сначала, когда Симус только увидел Дина на пороге своего дома, он не поверил. Просто не смог. Слишком много плохого было в этой жизни, чтобы вот так просто принять наличие чего-то хорошего. Дин всего лишь пожал плечами, вошел в прихожую и лениво произнес:

— Ты до третьего курса вел личный дневник, куда записывал все свои переживания, как девчонка. А потом я однажды сказал тебе: "Симус, у тебя есть друзья — зачем тебе еще и дневник?", и ты улыбнулся. Больше никаких дневников не было.

Симус покачал головой. Разумеется, это было правдой, и. разумеется, Финниган был уверен с самого начала — это Дин. Просто поверить в это было очень сложно.

— Ну, и как ты здесь оказался? — наконец, Симус не выдержал и нарушил молчание.

Слишком долго они сидели так. Финниган, казалось, уже запомнил Дина буквально наизусть — и увидел уставшее посеревшее лицо, и понуренные плечи, и явную худобу. Тут же Симус усмехнулся — вряд ли Дин смог не заметить его собственные царапины и синяки, доставшиеся от Кэрроу. Они, как обычно, лезли в самое пекло. Оба. Гриффиндорцы, которые никогда не плачут.

— Сбежал, — просто ответил Дин и улыбнулся, заметив удивленный взгляд Симуса, — да не, не из Азкабана. От одного типа, Теда Тонкса. Запрещал пользоваться магией, чтобы нас не поймали. Ну, а ты меня знаешь...

Финниган устало улыбнулся. Да, это было очень в духе Дина.

— А потом, — продолжил Дин, — я узнал, что у тебя случилось. Я не мог не прийти, понимаешь?

Симус понимал. А еще очень хотелось заткнуть Дина. Чтобы он просто помолчал. Потому что слова больно резали и кромсали на маленькие кусочки. Потому что хотелось не слышать этого горького голоса, этих вздохов, и все сильнее понимать — мир сломался, и никогда не будет прежним.

— А ты... как в Хогвартсе? — тихо спросил Дин и с болью в глазах посмотрел на Симуса.

— Превосходно. Снейп раздает леденцы провинившимся, а Кэрроу дарят цветы. Тишь, да благодать.

Дин ухмыльнулся. Он все понимал. Хотелось обнять Симуса и рассказать о том, что в Хогвартсе, наверное, лучше, чем скитаться по горам и все время бояться. Но Дин понимал: Хогвартс никогда не станет прежним. И магический мир — тоже. Война сломала всех.

Они легли спать в гостиной. Симусу было страшно и горько. А Дину было очень холодно. Они боялись колдовать, боялись говорить, боялись делать резкие движения. Им казалось, что весь мир слишком далеко, где-то не здесь, и хотелось только одного — чтобы так все и осталось. Слишком страшно было говорить и даже ходить — они боялись, что и без того хрупкий мир разобьется вдребезги.

Ночью Симус кусал костяшки пальцев, пытаясь не разрыдаться. Завтра, на похоронах, мир должен был разбиться. Потому что у Финнигана не был сил смотреть на то, как его мать опускают в землю и засыпают ее гроб землей. Не хотелось слышать эти смазливые голоса, жалеющие Аманду. Не хотелось говорить что-то и вспоминать прошлое. Не хотелось идти под дождем, кусая губу и всхлипывать. Не хотелось казаться еще слабее, чем он был сейчас.

А Дину иногда казалось, что он задыхается. Он закрывал глаза и тут же вспоминал его старый дом, веселого отца с Элли на руках, улыбающуюся мать, которая превосходно готовила. Он вспоминал, как они бедно жили, как не хватало иногда денег на еду, и как плакала от счастья мама, когда он получил письмо из Хогвартса. И как жалел он, что не сможет помочь семье — ведь теперь, без маггловского образования, он не может помочь им ни пенсом. Ему не хотелось, чтобы его сестра жила в нищете, чтобы ее дразнили из-за собственноручно сделанных платьев и порванных юбок. Не хотелось, чтобы мама горбилась на двух работах, пытаясь заработать на хлеб. Не хотелось, чтобы там, на кладбище, лежал его отец, который всего лишь пытался помочь им, своей семье. Но Дин Томас не хочет вернуть все назад. Теперь он — гриффиндорец, и он больше не плачет.

С самого утра шел проливной дождь. Едва они, с трудом укрывшись плащами, вышли на улицу, стало понятно — долго они не протянут. Дождь хлестал с огромной силой, и приходилось наклоняться, чтобы не упасть от такого напора.

Они продолжали молчать и двигались плавно и спокойно. Они все еще боялись разбить этот мир, который сегодня грозил расшириться.

Они трансгрессировали ко входу на кладбище и облегченно перевели дыхание — тут дождь был слабее. Симус запрокинул голову и несколько долгих минут молча стоял, ловя ртом капли. Дин понимал, что друг плачет. И что он ничем не может ему помочь.

— Пойдем, — тихо произнес, наконец, Симус, и они двинулись к центру кладбища. Через несколько минут невдалеке показалась похоронная процессия — несколько человек в черном и гроб посередине. Финниган ухватился за плечо друга и попытался не свалиться. Стало плохо. Тошнота подкатывала к горлу, хотелось кричать, плакать и бежать отсюда, скорее, скорее!

Дин, будто распознав его мысли, покачал головой и, крепко взяв Симуса за плечо, твердым шагом направился к процессии. Их не заметили.

Шли они недолго — совсем скоро люди остановились, и вышедший вперед волшебник взмахнул палочкой. Секунда — и гроб плавно опустился в вырытую заранее могилу. Симус судорожно сглотнул и подошел почти к самому краю. В гробу лежала мать. Гораздо бледнее обычного, в своем старом платье, она все равно казалась Симусу самой прекрасной волшебницей на свете. По ее лицу текли ровным потоком грязные дождевые капли, и Финнигану казалось, что она плачет. Она была необычно живой сейчас, лежа в этом гробу, который вскоре должны были засыпать землей.

Они не дождались конца церемонии. Симус просто не мог видеть, как маму закапывают в землю, и, едва священник начал читать понятные одному ему молитвы, Симус резко повернулся и едва ли не бегом бросился к выходу из кладбища. Дин опустил голову и пошел за ним. Томас понимал лучшего друга — его отец погиб этим летом, и раны, несмотря на то, что прошло уже полгода, были по-прежнему свежи.

Он нашел Симуса под деревом у выхода с кладбища. Тот сидел, скорчившись, и безудержно плакал. Его и без того исцарапанные пальцы с огромной силой вонзались в землю и в кору дерева. Он рвано всхлипывал и все никак не мог успокоиться. Дин молча опустился рядом и крепко обнял друга, пытаясь унять его. Сил вырываться у Симуса не было.

Несколько минут они сидели молча, крепко обняв друг друга и не дергаясь. Несмотря на дождь и ледяную землю, это место под деревом казалось им самым спокойным местом на земле. Единственным местом, где не было войны.

Несколько оставшихся дней они сидели в гостиной перед камином, который почти не грел, и молчали. Пара ничего не значащих фраз за завтраком, привычный вопрос "Когда ты уедешь?" и привычный ответ "Скоро". Им не хотелось расставаться. Но Симус вспоминал Невилла и ОД и понимал — не вернуться нельзя. А Дин помнил, как обещал Луне бороться до конца и никогда не сдаваться, как клялся матери, что все будет хорошо, и как с улыбкой обещал Элли всегда возвращаться. Он не мог предать их, как не мог Симус предать Хогвартс. Тот Хогвартс, который они еще помнили.

— Если мы проиграем, — начал вдруг в один вечер Симус, и Дин вздрогнул, — давай пообещаем друг другу — никогда не забывать про тот мир, который мы знали. Давай, а?

И Дин кивнул. Просто потому что не мог не кивнуть. Он не мог сказать, что он верит в Победу. Он не мог сказать, что скорее умрет, чем останется жить в мире, где царит Волдеморт. И уж точно никак не мог объяснить Симусу, что забыть о том, что было раньше, и как раньше было хорошо — невозможно.

Дин ушел первым. Просто в одно утро напоследок крепко обнял Симуса, проглотил бутерброд и улыбнулся: «Я ухожу. Встретимся... когда-нибудь». И, мотнув головой, вышел из дома. Симус молча смотрел ему вслед. И лишь когда в саду раздался негромкий хлопок, говорящий о трансгрессии, Финниган вздохнул, взял рюкзак и твердым шагом подошел к двери. Он оставлял этот дом, но надеялся, что, когда они победят, он вернется сюда. И они вместе с Дином наведут здесь порядок, и хорошенько напьются. И теперь, когда Симус подумал об этом, он внезапно понял — они победят. Просто потому, что они не могут по-другому. Ведь они чертовы гриффиндорцы, которые почему-то никогда не плачут.