Донор памяти (джен)

Гарри и самому не верилось, что рядом с ним по Косому переулку шагает Дадли. Он прекрасно помнил свои ощущения, когда впервые оказался здесь с Хагридом. Тогда он жалел, что у него не десять пар глаз одновременно – слишком уж невероятным казалось всё вокруг. Сказать, что Дадли с Брианной выглядели потрясёнными – значит заметить, что они просто наведались на прогулку в Гайдн-парк. Гарри старался сейчас не думать про состояние четы Дурсль, а просто боцманом прокладывал дорогу мимо лавочек с ингредиентами для зелий, магазинов волшебных принадлежностей и волшебников, буднично делающих свои покупки.

Салон Лаванды находился недалеко от банка Гринготтс, белоснежного величественного здания. Таинственная вывеска над арчатым входом заведения «Прозерпина» сулила избавление от порчи, предсказание судьбы и отворот от чёрных заклинаний. Гарри ещё раз поразился тому факту, что он обратился за сомнительной помощью к Лаванде и смело толкнул дверь.

Лаванда, как ни в чём не бывало, поздоровалась и попросила всех присутствующих занять места на круглых пуфиках, расставленных возле овального стола, на котором стоял магический шар. Дадли держал Брианну за руку. Гарри старался сохранять спокойствие.

Лаванда задала пару вопросов, затем зажгла ароматические свечи, достала огромный фолиант в потёртом переплёте и углубилась в никому неведомые дали. Полутёмная обстановка комнаты, уверенный потусторонний вид хозяйки магического салона вселяли надежду.

Через какое-то время Лаванда оторвалась от созерцания магических толкователей.

– Дадли, скажите, как вы относитесь к магическому миру?

Дадли выглядел так, словно у него спросили, есть ли жизнь на Марсе.

– Я? – он покосился на Гарри. – Я верю в волшебство, – простодушно ответил он.

– Это одновременно облегчает нашу задачу и всё усложняет. Ваша дочь – магла. Никакими магическими заклинаниями нельзя побороть её недуг. Уповать можно было только на медицинское чудо. Я хочу сказать – магловское чудо, каким является трансплантация. Донор, единственный подходящий ей донор, оказался волшебником. Шар мне показал, что в конфликт вступили две линии, равноправно существующие в чертогах разума. Если бы вы стойко не признавали наличие волшебного мира, ради дочери вам пришлось бы его принять. Но теперь понятно, что всё гораздо сложнее. Дело не в вас с Гарри, – Лаванда немного помолчала, – а в вашей общей крови. Я говорю о крови Эванс. Лили и Петунья Эванс были сёстрами. Одна была волшебницей, другая маглой. Сёстры любили друг друга, но обстоятельства сложились так, что при жизни они не успели разобраться в своих чувствах. В жилах вашей дочери течёт кровь Эванс. Её единственный шанс на спасение в том, чтобы кровь эта соединилась. Гарри – идеальный донор. Я изучала магловскую медицину, и кое-что понимаю в таких вещах. Но пока две половинки будут настроены против друг друга – Петунья Дурсль не поправится.

Поскольку Дадли потерял дар речи, ответил Гарри:

– Лаванда, послушай. Всё это чудесно – то, что ты увидела в своём шаре, но как мы сможем вернуть прошлое? Тётя Петунья отвергала мир волшебников. Если ты говоришь об этом, то, увы, ничего не получится.

Брианна дрожащей рукой поднесла к глазам платок. Лаванда же не выглядела огорошенной, когда возразила Гарри:

– Ошибаешься! Мне нужна вещь, которая связывает двух сестёр Эванс.

Повисла пауза.

– Лаванда, ты не могла бы выражаться яснее? Что ты имеешь ввиду?

– Мне нужна вещь, которая хранит воспоминания о чувствах двух сестёр. Гарри, не мне тебе рассказывать, что телесная память есть практически у всех вещей, соприкоснувшихся с волшебством. Особая аура, магическая память открывает внутреннее око и помогает решить многие проблемы, которые волшебники, лишённые дара видения, не в силах разъяснить.

Гарри, не смотря на напряжённость ситуации, поморщился – все эти пространные постулаты всегда вгоняли его в сонное состояние.

– Лаванда, прости, что перебиваю, давай ближе к делу. Что это может быть? Общая фотография?

– Конечно нет! Магловские снимки останавливают мгновения, но не более. Они несут память, но это не то.

Гарри лихорадочно соображал. В доме тёти Петуньи и дяди Вернона упоминание о магических способностях Лили Эванс было под строжайшим запретом. В детстве Гарри не видел ни одной фотографии родителей и на все свои робкие вопросы получал сухие пожелания не спрашивать вообще. «Твои родители погибли в автокатастрофе. И не задавай мне больше свои вопросы».

В голове звучал резкий голос тёти Петуньи, мелькали обрывки видений из Омута Памяти – воспоминания Северуса Снейпа о маленькой рыжеволосой волшебнице и её старшей сестре, которая всеми фибрами души ненавидела волшебство. «Я одна знала ей цену. Родители гордились, что в нашей семье появилась колдунья. Она была чудовищем».

Всё это пронеслось молниеносно, вихрем. Гарри ещё даже не успел повернуться к Дадли, чтобы понять, что чувствует он, как вдруг в сознание ворвалась ещё одна картинка. Вспышка была такой яркой, что Гарри невольно зажмурился, а в ушах звенел голосок:

– Тунья, гляди! Смотри, как я умею!

Наверное, и Лаванда, и Дадли с Брианной очень удивились, когда Гарри резко вскочил:

– Лаванда! Ты можешь снять антитрансгрессионную защиту со своего салона? Мне срочно нужно попасть домой.

Лаванда, надо отдать ей должное, не стала задавать лишних вопросов. Она взмахнула палочкой, заставив воздух вокруг завибрировать.

– Сколько времени тебе понадобится?

– Я быстро!

Гарри крутанулся на пятках и исчез. Брианна вцепилась в руку Дадли с такой силой, что у того побелели костяшки пальцев, сжатые в кулак. Они не поспевали за разворачивающимися событиями, не понимали, что происходит, но отчаянно верили, что волшебники помогут.

Гарри аппарировал в тупичок возле своего подъезда. Через пару минут он уже ворвался в квартиру, напугав Джинни.

– Господи, Гарри! Где ты был? Я уже отправила Весту на твои поиски.

– Джинни, всё потом. Мне нужен мой альбом.

– Какой? Да что случилось?

– Джинни, родная, нет времени, – Гарри, как был, в ботинках, чуть не бегом понёсся в спальню, оставляя на полу грязные следы.

– Гарри! Да что происходит?

– А папа в ботинках! А ты нас ругала вчера за то, что мы в мокрых носках прошли по ковру, – голос подал Джеймс – дети высыпали из гостиной на звук голосов.

– Папочка! Ты обещал мне вчера рассказать сказку, а сам меня усыпил, – Лили тоже требовала внимания.

Гарри наотмашь открывал ящики прикроватной тумбочки, пока, наконец, в среднем не обнаружил старенький фотоальбом в кожаном переплёте – подарок Хагрида. Быстро перелистал его и с облегчением вздохнул. На одной из последних страниц лежала магловская фотография с потрескавшимися уголками – две девочки крепко обнимали друг друга. Здесь же, бережно прижатый страницами, хранился засохший цветок шиповника, который и сейчас, после стольких лет, выглядел так, будто его только что сорвали с куста, хотя он и потерял немного цвет.

Гарри окинул взглядом своё семейство. Джинни, в ожидании ответа от Гарри уже успевшая убрать за ним грязь; Джеймс, как всегда с перепачканным носом; Лили, с доверчивыми открытыми глазёнками и Альбус, робко стоящий возле самой двери. Комок подкатил к горлу.

– Идите ко мне, – Гарри раскинул руки в стороны, через мгновение заключив в свои объятия жену и прильнувших детей.

Долгие секунды они стояли вот таким тесным клубком, состоящим из частичек, но который был единым удивительным гармоничным целым. В такие моменты как никогда понимаешь, что самая дорогая вещь на земле – это семья. Не поднимая головы, он поцеловал Джинни в макушку:

– Боже… Как же я вас люблю.

Немного справился с эмоциями, пообещал Лили обязательно рассказать сказку, Джеймсу назидательно попенял, что маму надо слушаться. Затем обнял Джинни:

– Джинни, я ненадолго. Я всё расскажу тебе потом. Это касается Петуньи.

Джинни хорошо знала Гарри. В нужный момент она умела не закатывать истерик и не докучать женскими расспросами. Гарри так знаком был этот её взгляд – решительный, сильный и одновременно нежный.

– Мы будем ждать тебя.

Гарри прижал к себе альбом и трансгрессировал в таинственный салон с не менее таинственным названием по имени загадочной планеты, в котором он свято надеялся найти ответы на многие вопросы прошлого.

Лаванда тем временем предложила гостям чаю, чтобы скрасить неловкое молчание, повисшее после исчезновения Гарри, но Дадли и Брианна отказались. Поэтому все трое напряжённо молчали в терпеливом ожидании и облегчённо вздохнули, когда Гарри появился в углу комнаты. Хотя его возвращение несло лишь новые вопросы. Лаванда тут же принялась восстанавливать защиту, одновременно интересуясь, что принёс Гарри. Гарри положил на столик альбом и бережно раскрыл на нужной странице.

– Что это?

Дадли и Брианна невольно вытянули шеи, стараясь рассмотреть получше.

– Этот цветок сорвала моя мама, когда была ещё совсем маленькой девочкой и не знала, что она волшебница. Тётя Петунья хранила его все эти годы.

– Откуда ты это знаешь? – Дадли был потрясён.

Гарри вздохнул:

– Долго объяснять. Так что, Лаванда, цветок подойдёт?

Лаванда утвердительно кивнула головой:

– Думаю, да. В любом случае сейчас узнаем. Так, подождите немного.

Лаванда принялась буднично готовиться к ритуалу, словно собралась печь пироги, а не совершить практически невозможное. Она достала из секретера необычную чашу, плоскую, больше похожую на блюдо. Сначала Гарри показалось, что это обычная глиняная тарелка с каёмочкой. Но приглядевшись, он рассмотрел сложный орнамент из магических письмен.

– Это чаша Прозерпины, способная извлекать магическую память. Если обе девочки в момент соприкосновения с цветком испытывали сильные чувства, мы сможем воспоминания преобразовать в потаённое, в сущность, – пояснила Лаванда.

Гарри ничего не понял.

Лаванда поместила чашу посреди стола, аккуратно достала цветок из альбома и положила в центр. Затем наставила вокруг непонятных предметов, знакомыми из которых для Гарри оказались только свечи в старинных подсвечниках. Назначение остальных штуковин было известно одной Лаванде, которая уверенно занималась своими манипуляциями. Она попросила всех подняться и левитировала пуфики к дальней стене, освободив пространство вокруг стола. Потом попросила Дадли, Гарри и Брианну взяться за руки и встать поближе.

– Я надеюсь, что у нас всё получится. Чтобы вы не увидели, вы не должны разрывать цепь. Держитесь за руки.

Лаванда повернулась к столу, выставила вперёд обе руки и раскрыла ладони над цветком, словно человек, который решил погреться у огня. Гарри и Дадли с Брианной услышали странные магические песнопения. Лаванда входила в транс. Сначала они увидели, что письмена по краям чаши засветились. От каждого символа вверх тянулись белые лучики света, которые вскоре сплелись в единое кольцо. Цветка шиповника уже не было видно за этой сияющей преградой. А потом что-то случилось с самой комнатой. Гарри показалось, что они находятся не в тесной душной гостиной салона, а где-то на бескрайнем просторе вселенной. Он почувствовал лёгкие дуновения ветерка, в воздухе запахло свежестью. Пространство открывалось. Засушенный цветок всплыл над сияющим кольцом света, тоненько подрагивая лепестками, а затем свет этот словно разорвал его, прорвавшись золотым ярким снопом. Взметнувшись вверх, мощный поток рассыпался фонтаном. Когда он начал спадать, в центре магического круга обозначились две фигуры. Сначала очертания их были размытыми, напоминавшими привидения в дневное время суток, затем образы стали приобретать чёткость. Это были две женщины. Одна – молодая, рыжеволосая, другая постарше, с чёрным пучком на затылке. Лили и Петунья Эванс. Если бы Гарри мог, он бы вскрикнул от потрясения, настолько осязаемыми были фантомы. Петунья во все глаза смотрела на свою сестру.

– Лили? Это ты? – голос призрака отдавался многократным эхом. Гарри почувствовал, что по спине побежали мурашки.

– Здравствуй, Тунья.

Гарри совсем не помнил маму. Если не считать тех нескольких моментов, когда он видел её вот так же. Ему хотелось сорваться с места, позвать её, но Дадли крепко держал его за руку, как бы напоминая, что это всё не на самом деле. Мама умерла. Но вот же она – совсем рядом. Сёстры, вернее их призраки, не замечали людей вокруг, видимо находясь в своём измерении только вдвоём. Но и Лаванда, и Дадли с Брианной, и Гарри слышали каждое слово.

– Здравствуй, Лили. Неужели это правда ты?

– Да, это я.

Петунья немного помолчала. Видно было, что слова ей даются с трудом.

– Лили… Я не успела тебе сказать.

– Тунья, – Лили перебила сестру, мягко ей улыбаясь. – Тунья, спасибо, что ты позаботилась о Гарри.

– Я… О, господи…

– Ты приняла его. Все годы, которые он провёл на Тисовой улице, Гарри был всё же под защитой.

– Лили… Лили, прости меня.

– За что?

– За всё, – слова, которые поначалу давались с трудом, теперь лились неудержимым потоком, толкаясь и вырываясь наружу, возвращая тёте Петунье её обычную стремительную манеру речи. – Я виновата. Мальчик не знал настоящей материнской любви. Я была слишком обижена. Я всегда завидовала тебе. Что ты волшебница, что ты добрая и к тебе все тянутся, что всё у тебя получалось с лёгкостью, за что бы ты не бралась. Я слишком поздно всё поняла. Лили, я люблю тебя.

– И я тебя люблю, Петунья.

– Ты меня простишь? Ах, если бы можно было всё вернуть. Если бы можно было изменить прошлое.

– Мы не в силах порой изменить наше прошлое, но в нашей власти сделать будущее лучше.

Петунья обняла Лили в порыве чувств:

– Сестрёнка. Я люблю тебя.

– И я тебя.

Две фигуры в центре стола озарились золотистым свечением, которое стало вновь разгораться. Когда плотный туман рассеялся, тоненькие лучики света вернулись в свои обиталища – магические письмена. Гарри ощутил себя снова в замкнутом пространстве небольшого помещения, а в ушах еще звучали голоса двух сестёр, которые сказали друг другу то, что не успели при жизни.

Комната постепенно возвращалась в своё обычное состояние. Цветок шиповника плавно опустился в чашу. Лаванда в последний раз взмахнула палочкой, затушив свечи. Дадли и Гарри, не сговариваясь, крепко обнялись. По лицу Брианны катились слёзы…

Эпилог

Шиповник в этом году заневестился рано. Нежные парашютики легко подхватывались ветерком и разносились далеко вокруг – от крылечка с разномастными резиновыми сапогами до буйных зарослей можжевельника, изначально посаженного в качестве живой изгороди, но давно уже расползшегося между старыми яблонями. Гарри всегда нравилась запущённость сада Норы, которая словно насмехалась над чопорностью Тисовой улицы с её аккуратными подстриженными лужайками. Похоже, Дадли и Брианне тоже пришлось по душе приволье милого поместья, так как они оба сидели с совершенно блаженным видом.

Идея собраться в Норе принадлежала Молли. Когда Джинни поделилась, что Петунью выписали из больницы, Молли предложила приехать на выходные в Нору.

– Детям нужен свежий воздух! Ты посмотри на Альбуса, он совсем прозрачный.

То, что внуки гостили в Норе почти всё лето, бабушка как-то позабыла.

Дадли с Брианной с радостью согласились.

Теперь в доме номер четыре по Тисовой улице царила обычная суета, звучал детский смех, и совсем не верилось, что всё страшное осталось там, за чертой.

Прошло больше месяца с того памятного вечера, когда Гарри и родители Петуньи посетили магический салон Лаванды Браун. Когда Гарри вывел своих спутников обратно в магловский мир через неприметный бар «Дырявый котёл», у Дадли зазвонил телефон. Мистер Бах просил срочно приехать в клинику. Когда все трое примчались в больницу, Лео, пожав руки Гарри и Дадли, сразу провёл их в свой кабинет. Гарри уже и не знал, что подумать. Доктор пригласил всех устраиваться поудобнее, а затем заговорил:

– Мистер Дурсль. Вчера я звонил вам по поводу вашей дочери, сообщив, что надо готовиться к худшему.

Брианна метнула на Дадли быстрый взгляд, полный ужаса, а Лео продолжал:

– Время, увы, в случае Петуньи неотвратимо шагало против нас. Её положение было критическим. Мы ничего не могли сделать.

Брианна прижала ладошки ко рту. Гарри почувствовал, что перехватило дыхание. Леонард, увидев реакцию на свои слова, торопливо пояснил:

– Господи, я остолоп. Вы неправильно меня поняли. Её положение было критическим до сегодняшнего вечера. Часа два назад всё изменилось. Я пока сам не понимаю, что произошло и боюсь давать прогнозы, но факт на лицо – все показатели девочки вдруг резко пошли в гору. На моей практике впервые случилось, что после пересадки реципиент так долго не реагировал на вмешательство. И это первый случай, когда после месячного застоя такой прорыв. Если бы я своими глазами не видел результаты анализов все эти недели, я бы сказал, что это ошибка. Это просто невероятно! Но Петунья Дурсль на данный момент может считаться практически здоровой. Я звонил вам, Дадли, но ваш телефон был вне доступа сети.

И Гарри, и Дадли прекрасно знали, почему мистер Бах не смог дозвониться сразу. Они переглянулись. Сознание пока не позволяло вдруг вот так резко обрадоваться. Они столько времени ждали. Но постепенно смысл стал доходить. Брианна расплакалась. Её никак не удавалось успокоить. Ни уверения, что всё теперь будет хорошо, ни стакан воды с каплями не помогал. Дадли уговаривал Бри успокоиться, а у самого так дрожали руки, что он пролил половину этого самого стакана. Потом они все вместе ходили к Петунье в палату, в сотый раз просили мистера Баха подтвердить, что его вердикт не шутка, а Брианна держала дочку за руку и снова плакала.

Гарри смутно помнил, как они вообще добрались до Литтл Уингинга. Многонедельная сдерживаемая тревога сменилось отупляющим чувством облегчения. Всё получилось. Девочка будет жить. Гарри хотел трансгрессировать сразу домой, но пришлось ехать на такси с Бри и Дадли, чтобы убедиться, что Пирс в полном порядке. Пирс совершенно не комплексовал по поводу вида своей новой няни. Когда Гарри и чета Дурсль зашли в дом, они застали малыша за милым занятием – он откручивал домовику уши. Видимо, мальчик решил, что это новая плюшевая игрушка. Когда Гарри, наконец, после стольких волнений оказался на пороге своей квартиры, он понял – как же он устал. Сил не было даже разуться.

На другое утро Гарри с Джинни вместе наведались к Дурслям. Брианна сразу подружилась с Джинни и потащила её показывать новые обои – они давно хотели сделать ремонт в детской, но было не до этого. Дадли, протягивая Гарри чашку с чаем, доверительно поделился:

– Ты представляешь, я проснулся сегодня утром, а на сердце привычная тоска. Так мне плохо было. А потом я вспомнил и даже петь захотелось. Звонил мистер Бах, сказал, что если всё пойдёт так и дальше, Петунью выпишут через три недели, – тут Дадли улыбнулся и добавил: – И он сказал, что это не иначе, как волшебство!

Жизнь покатилась своим чередом. Гарри с головой окунулся в новую работу, успешно пройдя переподготовку, не забывая наведываться на Тисовую улицу время от времени. Петунью выписали, хотя, конечно, ей приходилось постоянно находиться пока под наблюдением врачей.

В тот день, когда Гарри пригласил семейство Дурсль провести выходной день в Норе, он поймал себя на мысли, что Тисовая улица больше не соперничает с ним. Гарри шёл мимо аккуратных лужаек, мимо одинаковых домиков и улыбался. А она даже милая, эта улица, подумалось Гарри.

В Нору Дадли привёз всех своих на машине, хоть и пришлось провести в дороге несколько часов. В Оттери-Сэнт-Кэчпоул их уже поджидали Гарри с Роном, которые и проводили всех от деревни вверх к холмам, где в буйной растительности вересковых пустошей скрывалось волшебное поместье.

Рон с Гермионой и детьми тоже были здесь. Молли суетливо принялась хлопотать, сразу вовлекая Брианну в круговерть женских забот. Дети носились по всему поместью, с детской непосредственностью приняв Петунью Дурсль в свои игры, совершенно не испытывая неловкости от того, что они только что познакомились. Глядя на Петунью, нельзя было сказать, что ещё пару месяцев назад ребёнок лежал прикованный к больничной койке смертельным недугом. Разве что, бледность и худощавость напоминали о том, что болезнь эта не страшный сон.

Гарри с Роном и Дадли сидели в плетёных креслах и разговаривали, поджидая, когда женщины справятся на кухне. Артур, совершенно седой в тех местах, куда ещё не добрались залысины, и в больших очках, выглядел, возможно, как и подобает человеку пенсионного возраста, но эта иллюзия сразу испарилась, когда он с детским блеском в глазах обратился к Дадли:

– Скажите, Дадли, как именно в магловском боксе используют заклинания апперкот, джеб и кросс?

– Года бегут, а дурь всё та же, – прокомментировал добродушно Рон.

Потом все, наконец, собрались за праздничным столом, где, как обычно, яблоку было негде упасть – Молли расстаралась вовсю. Брианна, Джинни и Гермиона непринужденно болтали о своих женских штучках, на другом конце стола мужчины обсуждали что-то своё, дети с неутомимой энергией носились рядом, не забывая подбегать за кусочком чего-нибудь вкусненького. Одна Молли никак не могла усесться, а всё порывалась вскочить, зорко следя, чтобы тарелки не были пустыми. Пирс, как переходящее знамя Гриффиндора, кочевал с одних коленок на другие – всем непременно хотелось его понянчить. В конце концов, он чуть не уснул на руках Гермионы, и Брианна понесла его спать. Лили с Петуньей усадили Молли под старую яблоню, требуя рассказать им сказку.

– Бабуля! Ты обещала!

– Ну хорошо. Про что будем рассказывать сегодня?

– Расскажи про шиповник!

– Ладно, слушайте. Жил-был колдун. Люди сторонились его, потому что он был злой и коварный. А неподалеку в деревне жила юная прекрасная волшебница, чистая душой. Злой колдун увидел красоту волшебницы и решил жениться на ней. Но девушка не хотела выходить замуж за злого, старого мага. Тогда колдун подкараулил волшебницу и хотел силой притащить в свой дом. Девушка, чтобы не попасться в лапы злодея, превратилась в куст с красивыми цветками и обворожительным запахом. Злой колдун рассердился и хотел оборвать цветки, но на стеблях вдруг выросли шипы, которые не дали сорвать ни один цветок. Маг изранил себе все руки и порезался. Он заколдовал куст, и девушка уже не могла превратиться обратно. Люди обходили его стороной, потому что боялись шипов. Но однажды в тени шиповника присела отдохнуть с дороги старенькая волшебница. Она услышала, как куст девическим голосом говорит ей, чтобы она не боялась, а приготовила из ягод чай. Старушка послушалась, заварила чай с красными плодами и почувствовала, что вся хворь с неё сошла. Она словно помолодела на десять лет. Слава о чудесном целебном кусте быстро распространилась по всей округе. Люди оберегали шиповник и ухаживали за ним. А злой колдун от порезов заразился незнакомой лихорадкой и в страшных муках умер. Ладно, мои хорошие, играйте, мы пойдём принесём десерт, – Молли поднялась, поцеловала обеих девочек и, прихватив Гермиону и Джинни, отправилась на кухню.

Столик стоял возле заднего крылечка, прямо возле кустов шиповника. Гарри заметил, что Лили с Петуньей подошли и копошатся рядом.

Лили сорвала с куста нежный розовый цветок, положила на ладошку и повернулась к своей троюродной сестрёнке:

– Тунья, гляди! Смотри, как я умею!

На лице Петуньи читалось любопытство, когда она наклонилась к цветку.

Гарри почувствовал, что в ушах зазвенело. Дежавю…

Цветок на ладошке Лили открывал и закрывал лепестки, как странная многогубая устрица. Глаза Петуньи расширились от удивления. Но на лице не было и тени неодобрения.

– Как ты это делаешь?

– Не знаю. Оно само так получается.

– Лили, я так рада, что познакомилась с тобой. Я люблю тебя, – Петунья в порыве чувств обняла Лили, и обе девочки, хохоча, повалились на траву. Цветок шиповника слетел с ладошки Лили и плавно опустился на землю. Петунья подняла его и бережно положила в карман платьица.

– Зачем он тебе? Тут полно таких.

– Нет, этот особенный. Я положу его в свой дневник и буду вспоминать о тебе, когда мы долго не будем видеться.

Гарри почувствовал, что Дадли тоже наблюдает за всей этой сценой. Рон с мистером Уизли ушли как раз к женщинам, чтобы помочь принести угощения.

Девочки убежали, а Дадли и Гарри немного помолчали.

– Как странно, – первым нарушил тишину Дадли. – Удивительное чувство. Мне показалось, будто мама где-то рядом. Знаешь, Гарри, я никогда тебе этого не говорил, но я горжусь, что мой брат волшебник.

Гарри промолчал.

– И вообще, – продолжал Дадли, – всё, что произошло с нами, с Петуньей – это страшно, но если бы не она, мы так бы и не узнали, что все эти годы нужны были друг другу. А теперь, когда ты ещё стал и донором для моей дочери…

– Не надо, Дадли. Весь фокус в том, что неизвестно, кому повезло больше. Скорее, это не я стал донором для Петуньи, а она для меня.

– Как это?

– Она помогла примирить прошлое.

Два мира, два бытия. Волшебники и маглы. Колдовство и вера в чудо. Не важно, кто ты. Важно – какой ты. Обоими мирами правит любовь и доброта, пока человек остаётся человеком.