Invictus (гет)

Когда я прихожу в себя, горит свет.

Свет... Значит ли это, что он здесь?

Вообще-то мне все равно.

Лежа на спине, я безучастно разглядываю узор балдахина, сходящегося кверху тяжелыми складками. Столько времени под ним провела, а рассмотреть довелось только теперь...

Должна сказать, невелико упущение.

Я переворачиваюсь на бок, лицом к стене, и снова закрываю глаза. Каждая клеточка изломанного тела ноет от боли.

Раздается шорох.

Шаги.

Так он все-таки здесь...

У меня не осталось сил на беспокойство.

Тишина.

Мне кажется, если я оглянусь, то увижу его рядом с кроватью, склонившимся надо мной... наблюдающим... или что там можно делать настолько тихо.

С другой стороны, зачем мне оглядываться? Может, если я не стану смотреть на него, он оставит меня в покое...

Он стаскивает с меня одеяло.

— Вставай!

Черта с два. Чего мне бояться теперь, после... после всего?

— Не пытайся меня игнорировать, ты, мерзкая маленькая грязнокровка! Или прошлый опыт показался тебе недостаточным?!

Да пошел ты.

Внезапно раздается смешок, словно ублюдок вспомнил нечто забавное. Сладким, как патока, голосом он произносит:

— Риверсайд-Клоуз, 38.

Боже, нет.

Я вскакиваю как ошпаренная. Он стоит, прислонившись к столбику кровати, и его бледное лицо кривится в той самой, едва ли похожей на улыбку отвратительной гримасе.

— Не трогайте их!

Он картинно приподнимает бровь, и я в отчаянии выкрикиваю:

— Мои родители ничего вам не сделали!

— Они породили тебя, грязнокровка, — отвечает он, делая вид, что рассматривает свой безупречный маникюр. — Как по мне, этого более чем достаточно.

Его ухмылка пробирает до мурашек.

— Любой садовник скажет тебе, что лучший способ покончить с сорняком — это вырвать его с корнем, — продолжает он. — На деле не так уж сложно выяснить, где и когда рождается ребенок-грязнокровка, и я не вижу смысла в том, чтобы дать отродью прожить достаточно долго и тем самым стать для нас проблемой... Впрочем, как и в том, чтобы позволить его родителям повторить ту же ошибку.

Его слова должны меня шокировать, но все мои чувства притупляет смертельная усталость. Наш разговор ненормален, но также и глуп и бессмыслен... и я слышала это раньше.

— Тогда почему бы вам не прикончить меня и таким образом не избавиться от проблемы? — шепчу я.

Дернув краешком рта, он отвечает вопросом:

— А ты бы этого хотела?..

Под его пристальным взглядом я невольно вздрагиваю, и по его лицу расползается ухмылка.

— Так я и думал, — говорит он. — Тебе хотелось бы прожить как можно дольше — это глупое, но вполне естественное желание, — и я могу тебя заверить, что здесь ты в безопасности. С другой стороны, твои родители... Назови мне хоть одну причину, по которой я должен сохранить жизнь им, предоставив возможность беспрепятственно плодить грязнокровок.

Господи... Мамочка, папочка, мне очень жаль. Простите меня, я не знала... не знала, что, ответив на письмо из Хогвартса, я навлеку на вас все это...

Мысли проносятся в голове со скоростью света. Что можно противопоставить столь извращенной логике, основанной на слепой ненависти? В этих стенах ублюдок волен делать все, что взбредет в его больную голову, и я ничего не могу с этим поделать... кроме как понадеяться на его несуществующее милосердие.

Как же я его ненавижу!

— В связи с этим у меня к тебе предложение. Я, так и быть, оставлю в покое твоих родителей-магглов, если с этого момента ты будешь вести себя подобающе... Что скажешь?

А что тут можно сказать?!

— Почему я должна вам верить?

— Верить мне или нет — дело твое. Но если ты еще хоть раз посмеешь отнестись ко мне с неуважением, то клянусь тебе, грязнокровка, именно они за это заплатят... И мне почему-то кажется, что проверять ты не станешь.

Знаю, что мама никогда бы не позволила мне сдаться на его милость, но это мой выбор, не ее.

И это даже не выбор.

— Согласна, — отвечаю я, каким-то чудом выдавливая слова.

Голос — даже для моего незавидного положения — звучит чересчур глухо.

Потерянно.

Его губ касается легчайшая усмешка, но больше — ничего.

Несколько мгновений он выжидающе смотрит, а я не знаю, как быть. Что ему нужно?

— Ч-чего вы от меня хотите?

— Я ведь уже сказал тебе, чего хочу.

Что... ах, это. Ну, полагаю, подняться с кровати — далеко не самое худшее, что он может мне приказать, хотя... Тело болит так, что сейчас это и есть самое худшее.

Медленно опускаю ноги на пол и встаю, слегка пошатываясь. Сделав неуверенный шаг вперед, я спотыкаюсь о прикроватный столик и едва не падаю. Ублюдок грубо хватает меня за руку и толкает через всю комнату с такой силой, что я едва не сшибаю стул и вцепляюсь в его спинку, ощутив внезапный приступ головокружения.

Сзади раздается звук шагов.

Он обходит меня по кругу, придирчиво рассматривая со всех сторон. Его взгляд задерживается на моей груди, прямо напротив сердца. Тонкие губы насмешливо изгибаются. Я смотрю вниз...

Вот ведь скотина.

Я забыла, что в мантии — в том месте, куда он уставился, — зияет огромная прореха. Левой рукой я пытаюсь прикрыться, чувствуя, как к щекам приливает краска стыда.

Понятия не имею, почему я так реагирую, ведь до этого он видел намного больше.

— Хм-м, кажется, твоя мантия пришла в негодность и мне следовало бы дать тебе другую... Впрочем, это, — он мимоходом прикасается палочкой к моему левому предплечью, — самое меньшее, о чем тебе нужно волноваться.

Какого черта ты не оставишь меня в покое?!

Забывшись, я вскидываю голову и натыкаюсь на его взгляд...

Моя рука сама собой опускается.

Ненавижу тебя.

— Прекрасно, — ухмыляется он, но ухмылка исчезает так же быстро, как и появляется.

Он останавливается у противоположного края стола и тычет пальцем в стул, на который я опираюсь.

— Садись.

От слабости у меня подкашиваются ноги, и, несмотря на его раздражающий тон, подчиняюсь я беспрекословно.

Призвав кубок, он наполняет его вчерашним зельем и протягивает мне. С трудом принуждаю себя сделать первый глоток — пойло имеет легкий металлический привкус, напоминающий кровь, — но с каждым новым глотком в голове проясняется, а разлившаяся по телу усталость уходит без следа.

Допив, я ставлю кубок на стол.

Возможно, излишне резко, потому что он хмурит брови и наклоняется ко мне.

— Позволь мне прояснить одну простую вещь, — произносит он ледяным тоном. — Задание, которому требовалось твое, скажем так, участие, выполнено, и лично мне глубоко плевать, умрешь ты или нет. — Он делает эффектную паузу, будто подчеркивая значимость своих слов, и продолжает: — Я сохранил тебе жизнь забавы ради, грязнокровка, но если ты вдруг окажешься бесполезной, то так же легко могу и передумать... Равно как и наказать тебя за дерзость и непослушание, когда сочту это нужным.

Я не могу заставить себя посмотреть ему в лицо, и мой взгляд не отрывается от столешницы.

Не понимаю. Если он так сильно меня ненавидит, то почему принес сюда, а не...

— Да, малышка, — его шепот как никогда напоминает шипение огромной змеи, — пора тебе узнать, что есть вещи, расставаться с которыми неизмеримо больнее, чем даже с кровью.

В памяти неожиданно всплывает приглушенный шепот Гарри, рассказывающего о том, как Петтигрю отрезал себе руку, и меня передергивает. Такое чувство, что я попала в кошмарное сновидение, которое с каждой секундой становится все страшнее и страшнее. И если совсем недавно мне казалось, что я понимаю цель происходящего — ужасную, но при этом вполне осязаемую, — то теперь... Его вчерашняя размолвка с Макнейром очень четко показала, что теперь он не обязан отчитываться ни перед кем, и это означает...

...что он держит тебя ради собственного садистского удовольствия, и власть его над тобой безгранична, вот что.

Или же он хочет, чтобы я так думала?

— Но пока тебе не о чем беспокоиться, — говорит он вкрадчиво. — На сегодня у тебя будет другое задание.

Я с опаской слежу за тем, как он, слегка наклонившись, достает из-под стола большую книгу, пыльную и довольно потрепанную на вид. На ее корешке тонкой пурпурной вязью обозначено название: “Освоение Темных Искусств. Введение в Танатоническую Магическую Теорию”.

Узнаю? ее с первого взгляда.

Это та самая книга — будь она неладна! — которую я сдуру схватила тогда в библиотеке.

Что он задумал?

— Разве тебе не любопытно узнать о нашей совместной работе? Ты блестяще справилась с возложенной на тебя миссией, и было бы непростительной глупостью позволить Уолдену тебя уничтожить, — с этими словами он кладет книгу посередине стола. — Так что теперь у тебя появился шанс доказать мне свою ценность.

Мельком взглянув на книгу, я снова перевожу взгляд на ухмыляющегося чему-то ублюдка.

— О, ты боишься, что она закинет тебя на край света, и предпочла бы остаться здесь?.. Как это трогательно.

Можно подумать, что после вчерашнего у меня возникнет желание отправиться туда, куда он захочет меня отправить! Почему он должен перевернуть все с ног на голову?!

— Нет, грязнокровка, сейчас ты можешь читать ее без опаски. Советую начать с третьей главы. У тебя есть двенадцать часов, чтобы во всем разобраться.

Оглядев комнату, он небрежным взмахом палочки отодвигает стоящий у кровати столик в свободный угол и наколдовывает привычную миску супа и пару кусочков хлеба...

Но на этот раз рядом с миской появляется большой ярко-красный плод.

Яблоко.

Раньше в моем рационе не было фруктов. Я вдруг отчетливо представляю, как вгрызаюсь в спелую мякоть, как яблочный сок течет по моим пальцам, а я его с наслаждением слизываю...

В устремленном на меня взгляде мелькает нечто, и он усмехается.

— Это на тот случай, грязнокровка, если ты найдешь в себе силы поесть. И еще. Ты вся в крови, поэтому я надеюсь, что ты вымоешься к моему приходу... А то противно на тебя смотреть.

Ну и кто в этом виноват?!

— И чтобы ты не думала, будто я прошу невозможного, я оставлю тебе свет...

Он делает паузу, ожидая моего ответа.

— Благодарю вас, — отвечаю я, стараясь удержаться от сарказма.

Он самодовольно ухмыляется и дизаппарирует.

Взобравшись с ногами на стул, я обнимаю себя за коленки и начинаю мерно раскачиваться взад-вперед, уставившись в стену напротив — такую же серую и мрачную, как и мое будущее.

Сколько еще он собирается меня держать здесь? Что ему от меня нужно?

Может, мне бы стало легче, если бы я смогла заплакать, но... Я не могу. Это слишком ужасно.

Стул подо мной протестующе скрипит, и я останавливаюсь. Одному Мерлину известно, что со мной будет, если я его сломаю.

Тишина.

Пустота.

Я чувствую себя выжатой до капли, и не только потому, что мне пришлось уничтожить палочку.

Тебе не следовало так поступать. Никогда.

У меня не было выбора. Он ведь собирался пытать меня Круциатусом!

Он так или иначе это сделал.

И что же? Неужели я должна вызваться добровольцем только потому, что ублюдок на это способен?! Ну уж нет!

Я содрогаюсь.

Он не только может издеваться надо мной, как и когда ему заблагорассудится. С помощью Империуса он может заставить меня пойти на что угодно, даже без прямой угрозы моим родителям.

Думать об этом невыносимо.

Опускаю ноги на пол и прячу лицо в ладонях.

Господи, что же мне делать?

Что он хочет, чтобы я делала?!

Я могу проигнорировать его приказ и просто сидеть здесь, рассматривая причудливые линии каменной кладки до тех пор, пока пустота и безразличие, поселившиеся в голове, не завладеют всем моим существом. В сущности, мне даже думать ни о чем не придется — ни о камнях, ни о чем-либо еще.

Придется!

Зачем? Можно ведь погрузить себя в кататонический ступор, с которым он не сможет совладать...

...после чего отправится за папой и мамой! Он сказал тебе разобраться с тем, что написано в книге!

Господи. Раз ему нужно, чтобы я жила, то даже смерть он расценит как неповиновение...

Ты в ловушке, куда ни кинь, и обязана ему подчиняться.

Ненавижу!

— Ненавижу тебя, тварь, слышишь?! — визжу я, вскакивая на ноги. — Будь ты проклят!

Подлетаю к стене и со всей дури впечатываю в нее кулак.

Ой!

Корчась от боли, я сворачиваюсь калачиком прямо на полу.

Прекращай истерить, Гермиона. Ты должна во всем разобраться.

Как? Как и с чем я могу разобраться?!

Надо надеяться на лучшее.

Надеяться?! Ну как же. Моя надежда умерла в тот самый миг, когда за нами закрылась дверь той проклятой башни...

Когда я умерла для надежды.

Ты спятишь, если перестанешь надеяться. Хочешь, чтобы у родителей появился шанс?! Значит, ты ДОЛЖНА оставаться в здравом уме!

Иными словами, мне нужно держать себя в руках, чтобы заставить свой мозг работать в нужном направлении? Будто это поможет...

Что если я достаточно сильно его разозлю, и он меня прикончит? Орден наверняка сможет защитить моих родителей.

Даже не думай. Разве ты не видишь, что в Ордене чихать на тебя хотели? Кто ты для них? Правильно, никто. Грязнокровка. Так почему их должна волновать судьба твоих родителей? Каких-то жалких, по их мнению, магглов?! Которым, скорее всего, даже не сообщили, что ты пропала?

Так и есть.

Я медленно поднимаюсь с пола.

В моем случае вера — не просто слово, обозначающее чье-либо убеждение. Это — выбор, и я не сдамся.

С губ срывается горький смешок: все же я удовлетворю любопытство, за которое так жестоко поплатилась. У меня есть двенадцать часов — хотя нет, больше похоже на одиннадцать с половиной, — для того, чтобы поесть, принять ванну и выяснить, что ему все-таки нужно.

В раздумье потираю лоб. Возможно, мне следовало бы поесть, но я не так уж и голодна. Мой взгляд задерживается на яблоке, и желание запустить в него зубы на миг становится нестерпимым... Но нет. В первую очередь ванна, а остальное может подождать.

Доковыляв до ванной, я на полную мощность отвинчиваю краны.

Так или иначе, он почти наверняка наложил на яблоко какое-нибудь заклинание.

Ну и кем ты себя воображаешь, Гермиона? Белоснежкой?!

Ну а что? Было бы замечательно съесть отравленное яблоко и заснуть мертвым сном, дожидаясь, пока явится прекрасный принц и спасет меня из плена...

Мысль вызывает ухмылку, но в моей ситуации лучше смеяться, чем плакать. К тому же глупо полагать, что он подсыплет мне что-то в еду — вместо того, чтобы заколдовать с помощью Империуса или пригрозить Круциатусом... мне или моей семье.

Хотя ублюдок как-то сказал, что ненавидит использовать Империус на грязнокровках.

И именно поэтому он использовал Империус на тебе. Между прочим, дважды.

В первый раз он хотел продемонстрировать, что может это сделать.

А во второй?..

Не знаю. Я была не в том состоянии, чтобы размышлять над этим, и многого не помню, но мне показалось... на секунду, не больше, но я увидела в нем что-то человеческое...

Да неужели? Ты увидела это до или после того, как он выцедил твою кровь, заставил уничтожить палочку и едва не запытал тебя до смерти?!

После.

После, и я не хочу об этом думать.

Сбросив мантию, я вдыхаю полной грудью и осторожно погружаюсь в ароматное, обволакивающее тепло, едва не плача от восторга. Истертые в кровь лодыжки и запястья должны болеть немилосердно, но вместо жутких ран я вижу лишь слегка порозовевшую кожу. Недоверчиво прикасаюсь к макушке — в том месте, где он почти... нет, фактически выдрал у меня изрядный клок волос, — и не нащупываю ничего похожего. Кожа головы чуть более чувствительна, да и только.

Зелье?

Если судить по вкусу, зелье должно было восполнить потерянную — отнятую — кровь, хотя вполне допускаю, что у него есть и другой, заживляющий эффект. Или же он вылечил меня, пока я спала.

С его стороны это воистину благородный жест.

Он мог бы припугнуть меня Круциатусом, после того как я отказалась пить ту гадость, — или даже залить мне ее в глотку силой...

Он и припугнул, забыла?

Но не выполнил угрозу?..

Только потому, что еще одной пытки ты бы не пережила.

Ладно, может, так оно и есть. Но после того как он заставил меня принять зелье, ему больше не нужно было использовать Империус... Однако он его использовал и держал меня в том блаженном состоянии, в котором не было боли...

Бога ради, Гермиона!

Я плещу в лицо водой и тру себя мочалкой так яростно, что вскоре на теле не остается и следа от ужасных кровавых символов, только кожа в тех местах, где я особенно усердствую, краснеет и становится шершавой, как наждак.

Но... если есть хоть малейший шанс, что он начнет замечать меня, а не воплощение всего, что он так люто ненавидит, то стоит надеяться...

Мне нужно на что-то надеяться.

Не надежда, а бред сумасшедшего.

Выдавливаю на ладонь немного шампуня и растираю его в пену.

Я ведь не утверждаю, что он не способен причинить мне боль. Просто тогда мне показалось, что он не был уверен в своем желании так поступить. И заметь, ничего мне не сделал...

Зато теперь восполнил упущение с лихвой, верно?

Угу. И я не вижу в этом логики. Может, он просто пытается быть непредсказуемым?

Если так, то справляется он прекрасно.

Или же дело вовсе не в этом? Что если он хочет заставить меня забыть его вчерашнюю нерешительность и поэтому ведет себя как конченый ублюдок? Старается меня уверить, что пойдет на убийство не задумываясь... или же... уверить в этом себя?..

Не смеши.

Ладно. Все это, конечно, хорошо, но я хожу вокруг да около, ни на дюйм не приблизившись к конечной цели. И вообще: почему меня должно волновать его прошлое поведение? Я не должна злить его впредь, поэтому первым делом необходимо разобраться с книгой... Хотя нет. Для начала — поесть. Предпочитаю решать проблему на сытый желудок.

Нехотя выползаю из ванны и, потянувшись к стопке полотенец, обнаруживаю лежащую рядом с ней новую мантию. Казалось бы, мелочь, но от мысли, что сейчас я смогу надеть чистую — а главное целую — одежду, на душе становится чуточку легче.

Одевшись и подсушив волосы, я выхожу за дверь, закрываю ее за собой и направляюсь к столику с едой.

Остановись!

Что?

Тебе туда нельзя!

С чего это вдруг?!

Это может показаться странным, но... Меня не покидает чувство, что стоит мне только подойти поближе — и случится нечто ужасное.

Я мотаю головой.

Глупости. В том углу нет ничего такого.

Делаю еще один шаг...

Там небезопасно!

и снова замираю.

Это же просто смешно!

Вовсе нет. Мои ладони становятся липкими от пота.

Да чтоб его! Теперь я понимаю, почему он так злобно скалился, упомянув о еде. Мерзавец наложил на меня какое-то заклятие!

Ненавижу его!

Дикая злоба позволяет мне продвинуться вперед еще на шаг...

Стой!!!

Меня колотит дрожь.

И я знаю, что ступи я дальше...

Несомненно, это его рук дело. Ублюдок пытается меня запугать, но я ни в коем случае не должна поддаваться панике. На самом деле нет ничего страшного в том, чтобы просто подойти к столику и взять яблоко, такое сочное и сладкое...

Шаг — и волна жидкого пламени пробегает вдоль позвоночника, вырывая у меня болезненный вскрик. Стальная плеть хлещет меня по пальцам, ладоням, запястьям, превращая кости в мелкое крошево... Задыхаясь, я падаю на пол.

Я не могу, не могу! Это того не стоит... Ничто в мире того не стоит!

Резко отпрянув, я с ужасом ощупываю руки. Ни ран, ни переломов — ничего.

Господи, что это было?!

Я таращусь на безобидный с виду столик с едой... и вдруг замечаю на полу тонкую дугообразную линию, проходящую от стены до стены и отчетливо выделяющуюся на фоне каменных плиток.

Линию, которой — я уверена — раньше тут не было.

Я присматриваюсь, пытаясь определить, с чем имею дело. Похоже на какой-то порошок... Наклоняюсь ближе.

Руки снова начинают подрагивать. Морщась от неприятных ощущений, я убеждаюсь, что не ошиблась: на полу действительно рассыпан порошок, напоминающий цветом ржавчину. И чем ближе я к этой линии нахожусь, тем сильнее надрывается внутренний голос: “Держись от нее подальше!”

Набрав полные легкие воздуха, я дую на порошок изо всех сил. Тщетно. Каждая крупинка остается лежать на своем месте, словно приклеенная.

Обойти эту мерзость невозможно. Я могла бы попытаться через линию переступить, но даже на расстоянии чувствую, как щупальца Круциатуса тянутся ко мне, опутывают, подобно Дьявольским силкам, и стараются поглотить целиком...

На четвереньках я отползаю к двери, радуясь, что он далеко и не видит того, что тут происходит.

Кстати.

Раньше он ни за что не упустил бы возможность посмеяться над моей беспомощностью. Так почему он не здесь?

Наверное, потому, что его присутствие сделало бы ловушку очевидной. Он явно хочет, чтобы ты провалила задание.

Но почему? Он ведь сказал, что у меня есть двенадцать часов... Интересно, это его задание как-то связано с тем, что происходило в подземелье башни?

Наверняка да. И если ты поймешь, что именно произошло вчера, то разберешься и во всем остальном.

Господи, я не хочу об этом вспоминать...

Придется. Что он тогда сказал Макнейру? Не те обычные гадости, а нечто важное...

Сейчас. Он сказал...

“Разумеется, мы не будем до конца уверены, пока не увидим, как оно подействует на грязнокровок, но можешь не сомневаться: сварено зелье как следует”.

...сварено... та штука на полу...

“...пока не увидим, как оно подействует на грязнокровок...”

До меня вдруг доходит, что на полу рассыпаны остатки проклятого зелья, и они каким-то образом излучают ужас, боль и отчаяние, что я испытывала вчера.

Меня переполняет жгучая ярость.

Черт бы побрал этого ублюдка! Он опробует свое варево на мне!

Но если заклятие наложено не на еду, то это означает, что как только я окажусь по другую сторону, со мной все будет в порядке...

В самом деле? Ты ведь не знаешь наверняка. Зачем рисковать?

Преодолев это препятствие, я докажу, что его мерзкое заклятье не сработало.

Думаешь, его это обрадует?

Едва ли.

С другой стороны, он оставил тебе еду, и если ты до нее не доберешься, ему это точно не понравится...

Да что ему вообще от меня нужно?!

Он хочет, чтобы ты во всем разобралась.

Верно.

А темномагическая книга и полоска высушенной крови послужат отправной точкой.

В таком случае он не рассердится, если я взгляну на нее поближе?..

От мысли, что мне придется это сделать, перехватывает горло. Эта штука явно не хочет подпускать меня к себе... Дрожа всем телом, я невольно пячусь к двери ванной, но даже на расстоянии ощущаю ее присутствие.

Прекрати думать о ней, как о живом существе!

Может, если я разбегусь как следует, то все же сумею преодолеть барьер?

Я отталкиваюсь от стены и бегу по направлению к еде, чтобы...

меня накрыла сотканная из огня пелена, и крючья... острые как бритва стальные крючья застряли в теле, пропоров его насквозь... это невыносимо! разве вчера я недостаточно страдала?! я не могу!!!

остановиться в дюйме у черты.

Черт!

Я падаю на колени и в бессильной ярости колочу по полу кулаком. Не могу себя перебороть... Но и не могу позволить ему выиграть!

Он и так выиграл. Вчера, когда использовал твою кровь, чтобы сварить зелье.

Всего лишь первый раунд. Я найду способ отыграться.

Схватив со стола кубок, я направляюсь к раковине и наполняю его до краев. Возвращаюсь обратно.

Кровь водой не смоешь, даже не пытайся.

Ну нет!

Я со злостью выплескиваю воду на каменные плитки, чтобы наконец-то избавиться от порошка, и... Меня окутывает облако ржавого пара. Ледяные иглы, языки пламени... Ослепнув от боли, я бегу в ванную и запираюсь там, чтобы оно до меня не добралось...

Все в порядке! Ты в безопасности, слышишь?!

Паника понемногу отступает.

Лишь убедившись, что осталась невредима, я возвращаюсь в комнату, пообещав себе, что не стану приближаться к линии, пока не выясню, о чем говорится в книге.

Садясь за стол, я сознательно выбираю его место — освещение здесь чуть лучше, да и прямого запрета на это не было, — и бросаю взгляд на растрескавшийся кожаный переплет, на котором едва просматривается тисненый серебром герб. Книга очень старая: во всяком случае, выглядит она так, словно чары Сохранности выветрились из нее давным-давно.

Или же магия самой книги разъедает ее изнутри.

Он утверждал, что я могу дотрагиваться до нее без опаски... Но это его слова, которые отнюдь не добавляют желания заглянуть под обложку.

В то же время я не могу просто сидеть и пялиться на книгу до тех пор, пока он не вернется. Он меня убьет...

Так или иначе, Гермиона.

Не дав себе времени на раздумья, я резко раскрываю книгу и...

Ничего не происходит.

В этом он не солгал.

Судя по надписи на титульной странице, это и есть “Введение в танатоническую магическую теорию”... Губы кривятся в невеселой ухмылке. Я провела немало времени в библиотеках, чтобы не удивляться подобным лицемерным утверждениям, называющим толстенный том, написанный на понятном разве что специалисту языке, “Введением” во что бы то ни было.

Не впервой, справишься. Начни с третьей главы, как он и говорил.

Закатав для удобства рукава, я пододвигаю книгу поближе.

Прочитав название главы, я не знаю, плакать мне или смеяться. “Мстительный отклик и его использование в управлении вторичной производной векторов Хагалаза”. Одна из тех, что я успела пролистать перед его появлением. Если бы мне тогда удалось разобрать эти каракули, возможно, я бы смогла предугадать дальнейший ход событий...

И очень может быть, что он хочет, чтобы я так думала и тем самым разочаровалась в собственных силах. У меня не было времени, чтобы прочитать главу целиком — не говоря уже о том, чтобы понять написанное. И даже теперь, несмотря на то что у меня в запасе десять или одиннадцать часов, текст представляется не поддающейся расшифровке абракадаброй...

Не отвлекайся.

Ладно, поехали.

Примечание о применении векторов Хагалаза, читаю я.

Хагалаз — сила глубинной перестройки, имеющая потенциал к трансформации и разрушению. Студенту, вознамерившемуся приступить к изучению магии Танатоса, прежде надлежит ознакомиться с множеством существующих методов использования поля Хагалаза и его векторов. Тому, кто совершенствуется во владении Темными искусствами, лишь четкое понимание, каким образом объединение желаний и эмоций определяет состояние вектора, позволит управлять силами Порядка и Хаоса. Те же бесстрашные души, что прокладывают мост между Светом и Тьмой, должны разуметь, что малейшее расстройство ума может видоизменить производные вектора самым неожиданным и удручающим образом. Список наиболее распространенных эмоциональных связей приведен ниже в нотации Долохова*.

На первый взгляд текст лишен смысла.

Просматривая его снова, я стараюсь ухватить то, что кажется понятным: трансформация и разрушение... расстройство ума... видоизменить производные... удручающим образом?

Мне не нравится, как это звучит. И я понятия не имею, как все это связано с вчерашним зельем. Может, ситуация прояснится, когда я доберусь до конца главы?

Рассматривая руническую запись уравнения, машинально потираю лоб. Мозг отказывается работать... Тут бы не помешали перо и чернила.

И все же какое это облегчение, что я могу — пусть и ненадолго — погрузиться в абстрактный мир древних рун и попытаться найти баланс между Исой и Эваз, вместо того, чтобы взвешивать каждое свое слово в разговоре с ним.

Я определенно не в форме, потому что довольно долго не могу сосредоточиться. На экзамене во время сдачи СОВ на это дается намного меньше времени. Хотя... уровень СОВ не предусматривает подобных задач.

Могу поклясться, что ублюдок не верит, что я сумею во всем разобраться, и при этой мысли я испытываю знакомый трепет удовлетворения. Я прямо жду не дождусь, чтобы понаблюдать, как с его губ сползает самодовольная ухмылка...

Вообще-то я была бы на седьмом небе от счастья, если бы никогда больше не увидела его насмешливо улыбающегося лица.

И тебе по-прежнему требуется выяснить, как это работает.

Итак... Полагаю, вчера он не просто так отправил меня прогуляться по парковой дорожке.

Если я правильно трактую написанное, поле Хагалаза — это потенциальный диапазон реакций, которые возникают у человека вследствие какого-то негативного опыта, а вектор Хагалаза управляет этими самыми реакциями... Как и у любого вектора, у него есть длина и направление. Эти величины, скорее всего, зависят как от самого опыта, так и от восприимчивости мозга испытуемого. То есть, чем восприимчивее мозг, тем длиннее вектор, а что касается направления... не сомневаюсь, что именно опыт определяет, будет ли это трансформация или же разрушение.

Мимоходом отмечаю, что термин “разрушение” рассматривается в положительном контексте. Хотя чего еще можно было ожидать от книги по Темным искусствам?

И разве существующие законы физики не утверждают то же самое?

На прошлых каникулах мне взбрело в голову пройтись по школьной учебной программе, и я помню занудствования моего кузена Джона о том, что Вселенная постепенно погружается в хаос — потому что энтропия внутри нее растет... или что-то в этом роде. Так или иначе переход к порядку имеет “негативное” направление, что должно компенсироваться большим беспорядком в других местах.

Что ж, не раз наблюдав беспорядок в комнате Рона и сундуке Гарри, не могу с этим не согласиться.

Но...

Я морщу лоб.

То есть, выходит так, что при рассмотрении векторов Хагалаза с точки зрения энтропии можно утверждать, будто темная магия — или, во всяком случае, эта ее ветвь — нечто вроде проводника в нашем естественном стремлении к распаду?

Проводника, который ускоряет процесс... Или искажает его до неузнаваемости.

И если энтропия — это свойство физических систем, то вектор Хагалаза оказывает влияние на человеческий разум.

Но как?

В поисках ответа я продолжаю пялиться на ряды уравнений.

Где-то на краешке сознания возникает неясная мысль, и я медленно тянусь к ней, стараясь не спугнуть. Вот-вот... Внезапно, словно вспышка, меня озаряет понимание, и все сразу становится на свои места.

Первая производная вектора показывает скорость изменения основного поля Хагалаза. Иными словами, как быстро опыт — или, точнее, реакция человека на опыт, — толкает его к разрушению или трансформации. Вторая же производная... это скорость изменения изменения. Именно вторая производная ускоряет или замедляет деструкцию.

Теперь мне понятно название главы: “Мстительный отклик и его использование в управлении вторичной производной векторов Хагалаза”. Тот список “эмоциональных связей” — не что иное, как перечень способов управления эмоциями человека, толкающих его к разрушению.

Я и до этого знала, что темная магия завязана на негативных эмоциях. Например, Пробитасерум не сработал бы, если бы не было этого принципа... не говоря уже о Круциатусе.

Согласно приведенным уравнениям, месть всегда стремится к разрушению, независимо от того, чем она вызвана, — амбициями бездушного негодяя или же инстинктом матери, защищающей своего ребенка. И самые сильные эмоции, направляющие векторы Хагалаза в деструктивном направлении, — это страх и ненависть.

Ненависть.

Но ненависть — это то, что поддерживало меня все это время и позволило сохранить рассудок!

Меня пробирает озноб.

Дрожь, вызванная вовсе не холодом подземелья.

“Видишь, сколько в ней ненависти?” — сказал он вчера Макнейру.

Он прямо истекал довольством...

Господи.

Он хотел, чтобы я его ненавидела.

”Разве ты не хочешь отомстить мне, малышка?”

“Согласись, что в мире нет ничего слаще мести...”

“Мстительный отклик и его использование...”

Все это время я думала, что он просто-напросто выпячивает передо мной свои чистокровные предрассудки, а на самом деле он доводил меня до нужного ему состояния! Все те ехидные комментарии по поводу того, что я знаю и чего нет; его насмешливая снисходительность, с которой он встречал мои выпады; то, что он с самого начала не сокрушил меня Круциатусом, чтобы я не отчаялась раньше времени и не потеряла желание его ненавидеть...

Теперь ты знаешь, почему он вел себя как конченый ублюдок.

Потому что он такой и есть. Конченый ублюдок.

Ты пришла к этому умозаключению логическим путем или говоришь так лишь потому, что ненавидишь его?

Дурацкий вопрос. Разумеется, я его ненавижу!

Ох.

Вот дерьмо!

Я проиграла еще до того, как вошла в башню, потому что ненавижу его за то, что он со мной сделал. Ненавижу. Реагирую именно так, как он того хочет. Он поймал меня в ловушку моих собственных эмоций, и я ненавижу его за это тоже.

Как, ну как я могла быть такой идиоткой?!

Все более-менее прояснилось, верно?

Однако я до сих пор так и не поняла одного: почему? Почему он это делает? Если он жаждет уничтожить меня физически, то для этого существуют куда более легкие способы...

Или все это как-то связано с тем, что он хочет меня использовать? Что еще он может сделать, кроме как погрузить меня в это состояние?.. Не могу даже представить, а если бы и могла...

Что я могу предпринять?

В отчаянии я вцепляюсь в волосы, словно боль сумеет подсказать мне ответ. Я не хочу об этом думать, я хочу заорать... и орать до тех пор, пока звук не заполнит комнату целиком и не заглушит мерзкий шепот, звучащий в моей голове: ”Все, что ты делаешь, играет ему на руку. И даже твой крик играет ему на руку”. Перед ним я абсолютно беспомощна...

Ты НЕ беспомощна.

Да что я могу...

Посмотри в книгу, дура!

В книге сказано, как направить вектор в сторону разрушения, но не о том, как его остановить или развернуть в противоположную сторону... Странно.

Вовсе нет, учитывая тот факт, что книга посвящена изучению темной магии.

Но в ней также нет ни слова о том, что процесс необратим, верно? Как однажды сказала профессор МакГонагалл: ”Запомните, что любая трансфигурация возможна, если вложить в нее достаточно силы или мастерства. Просто некоторые попытки требуют чуть больше усилий”.

Трансфигурация оперирует менее тонкими материями — или, скорее, более осязаемыми, — но, как мне кажется, по тому же принципу. То есть, возникает вопрос изменения направления вектора Хагалаза таким образом, чтобы повернуть его в сторону трансформации, а не разрушения. Что подразумевает перенаправление второй и первой производных вектора в ту же сторону.

Это должно быть возможным.

Я в сотый раз смотрю на уравнение.

Если страх и ненависть приводят вектор к деструкции, то чтобы повернуть его в обратную сторону, я должна использовать... противоположные им чувства?

Только не говори мне о всепобеждающей силе любви или о чем-нибудь столь же идиотском! Можно подумать, если ты перестанешь его ненавидеть, то он внезапно признает магглокровок равными себе, предаст идеи Волдеморта и вы будете жить в мире и согласии до конца своих дней!

Как же. В реальном мире единственная вещь, в которую он может превратиться, — это корм для могильных червей, и, к моему величайшему сожалению, едва ли это произойдет в ближайшие несколько лет. К тому же действие векторов, насколько я могу судить, направлено на меня.

И еще... Антипод любви — это вовсе не ненависть, но равнодушие. Я поняла это, когда слушала бесконечную болтовню Джинни Уизли о Гарри, граничившую с одержимостью...

Ты уже знаешь, что противопоставить ненависти? И какого рода будет “трансформация”?

Трудно сказать. В книге предупреждают, что “…малейшее расстройство ума может видоизменить производные вектора самым неожиданным и удручающим образом...”

Но...

Ничего другого мне не остается. Если я не попытаюсь развернуть вектор, он так и будет толкать меня в пучину ненависти до тех пор, пока я в ней не захлебнусь... Да и вряд ли я проживу достаточно долго, чтобы беспокоиться о какой-то там “трансформации”.

Все, что мне нужно сейчас, — это остановить деструкцию. Чтобы он никогда больше не смог меня использовать.

Ну и как ты ее остановишь?

Посредством принятия.

Чудесно. Не то чтобы ты когда-то избегала трудностей, но сейчас ты говоришь о невозможном.

Вовсе нет. Это вопрос выбора. Тогда я выбрала ненависть, теперь же...

А что если он заранее предугадал твою реакцию и это решение ему только на руку?

Не знаю. Но не думаю, что он сможет использовать против меня мое стремление понять.

Раньше ты не думала, что твоя ненависть, направленная на него, будет влиять и на тебя тоже...

У меня нет другого логического объяснения, кроме того, что своими действиями он добивался, чтобы я его ненавидела. Даже книгу он показал мне с единственной целью: чтобы я поняла неизбежность происходящего и потонула в отчаянной, бессильной ненависти.

Пора бы тебе уже запомнить, что в волшебном мире законы логики не действуют. Особенно в том, что касается чистокровных.

Я могу и дальше демонстрировать ненависть, одновременно наблюдая за его реакцией. Так я смогу выяснить, что ему в действительности от меня нужно.

Конечно, если его реакция не будет притворством... Потому как он может заставить тебя думать, будто ты выяснила, что ему в действительности нужно.

Это произойдет лишь в том случае, если он меня раскусит.

До сих пор ему это удавалось.

До сих пор я не понимала смысла его поступков.

А теперь вдруг решила, что понимаешь?.. Не обольщайся.

Ну...

Он манипулировал людьми, когда тебя еще на свете не было! Ты и в самом деле считаешь, будто сможешь его переплюнуть?!

Но ведь должно же у меня быть хоть какое-то преимущество! Он не сможет использовать против меня то, чего не знает...

Ты говоришь как распоследняя слизеринка.

С волками жить...

О Боже.

Так вот в чем подвох? Он хочет, чтобы я стала отражением его собственных извращенных устремлений!

Господи, что мне делать?!

Прежде всего — успокойся. Перестань на него реагировать. Используй силу духа, а не хитрость, и тогда он не сможет ни во что тебя втянуть. Начни со своего понимания того, что хорошо и что плохо.

Хм-м. Это последнее, чего он от меня ждет, даже если и поймет, в чем дело...

Все не так!

Но как мне перестать его ненавидеть, когда он продолжает надо мной издеваться?!

Мой взгляд останавливается на предательской линии на полу.

Вот для чего ему все это понадобилось. Не для личного удовольствия — хотя не сомневаюсь, что он от души наслаждается происходящим, — но для того, чтобы подвести меня ко вчерашнему дню... К зелью.

К заклинанию.

Интересно, как оно действует?

Ты знаешь как.

Да.

Взглянув на рассыпанный порошок еще раз, я ощутимо вздрагиваю.

Каков бы ни был принцип, кажется, что заклинание поглотило все, что я чувствовала вчера, и сконцентрировало его в осадке из крови и зелья... Но зачем?

Зачем он это делает?

Моя кровь и кровь дракона... Что там насчет тринадцатого способа?

В книге нет алфавитного указателя, и это усложняет поиск. Я просматриваю страницу с оглавлением, но не нахожу ни единого упоминания о драконьей крови. Кажется, так называемая “танатоническая” ветвь темной магии не использует ее напрямую — или же...

Вот черт.

Разве он не упоминал, что книга принадлежала его деду? И что именно Волдеморт изобрел тринадцатый способ?.. Если он не солгал, значит, книга абсолютно бесполезна, потому что была написана намного раньше!

Я ищу пометки на полях, хоть что-нибудь...

Здесь должна быть подсказка! Иначе как мне во всем разобраться?!

А ты уверена, что он этого хочет? Похоже, он придумал еще один способ над тобой поиздеваться...

Я вздыхаю.

Похоже. Теперь мне остается дождаться его и послушать, что он скажет.

Машинально запускаю пальцы в волосы.

Сколько у меня осталось времени?

Не так много.

Бесчисленные страницы, исписанные неразборчивыми паучьими каракулями, рунические уравнения... Будь у меня в запасе несколько дней — я и то не уверена, что справилась бы.

Господи, я так устала...

Я опускаю голову на скрещенные руки.

Обязательно попытаюсь еще раз... только немного отдохну. Закрою глаза буквально на минуточку...

* — нотация Долохова (Dolohovian notation). Здесь нотация — изображение условными знаками, цифрами, буквами.