Правды нет (джен)

Не знаю, сколько я просто сижу и бездумно пялюсь на припорошенный туманной дымкой горизонт. Отстраненно подмечаю, что скоро рассвет, но не сразу понимаю, как становится холодно. В итоге перевожу взгляд на голубоватую воду бассейна — в попытке пошевелиться. Немного, но для начала сойдет.

Келлы тут уже нет, поэтому ничего не отвлекает меня от погружения в собственные запутанные мысли. В голове их просто миллион, одна чудовищнее другой. И это все настолько давит на меня, что в итоге я прижимаю ладони к вискам и упираюсь локтями в колени. Руки у меня ледяные, а лоб горячий, как нагретый сваркой металл, — может, хотя бы так получится заглушить все эти вопросы, которые так и остаются без ответов.

Вирджил подходит ко мне через несколько минут. Просто садится рядом, но не может не подметить:

— Смотри-ка, не дернулся.

Провожу ладонями по лицу и запоздало отодвигаюсь от него к другому краю диванчика.

— Надеюсь... — голос хрипит. Кашляю и повторяю: — Надеюсь, ты мне все расскажешь.

Вирджил кивает:

— С чего хочешь начать?

— Ну... — развожу руками и беспомощно смотрю на окна ближайшего небоскреба, будто бы оттуда мне помашут и покажут транспарант с подсказками. — Хотя бы имя. Откуда ты знаешь меня?

— Ты сам мне представился, — отвечает.

Сразу вспоминаю весь наш разговор от и до. Моргаю непонимающе, приоткрываю рот.

— Нет, — получается хмуро. — Я не помню такого.

Вирджил поджимает губы, улыбается, как будто бы извиняясь:

— В машине.

— Чт... Тебя там не было, — смотрю на него во все глаза.

А водитель? Нет. Совершенно другое лицо, другие волосы, да и руки, в конце концов,— на них не было ни одного такого грубого шрама.

— Ну не водитель — точно, — озвучиваю свои мысли.

Или... Может, я чего-то не заметил?

Вирджил снова кивает, но немного дольше, отводя взгляд в сторону. А потом просто закатывает рукав куртки, обнажая погрызенное шрамами предплечье и простой самодельный браслет с длинными завязочками.

И, что странно, на запястье Каллума, когда он пытался меня успокоить, болтались точно такие же веревочки. Так и вижу: выставляет руки ладонями вперед, приговаривая: «Успокойся, Эниа», — а из-под рукава куртки...

— У вас с Каллумом одинаковые браслеты, — подвожу итог. — Но как это объясняет...

— А у тебя действительно цепкое внимание к таким мелким деталям, — перебивает Вирджил, и звучит это... как похвала? — Хоть тебе и было страшно. Вот только Каллум куда-то подевался, — снова смотрит на меня.

А ведь правда. Как-то совсем уж не к месту оглядываюсь, будто точно увижу брата Келлы, но я и так знаю, что не встречал его с того момента, как он отцепил от меня свою сестру. И что Вирджил хочет сказать? Это какая-то загадка?

— Я не понимаю, — качаю головой и тру пальцами лоб. Чувствую, как под кожей пульсирует жилка. Еще парочка таких головоломок, и произойдет взрыв. — Вы успели поговорить, да? Пока я тут осматривался.

— Нет. С Каллумом ты сегодня не виделся вообще.

— О, моя голова... — получается настолько жалобно, что даже стыдно. И я пытаюсь даже не начинать думать, почему Каллума сегодня не было, хотя он был.

Это сведет меня с ума.

— Никто не понимает всего с первого раза. И многие просто не верят сказанному, — спокойно говорит Вирджил, и я могу просто прикрыть глаза, слушая. — Постараюсь не юлить, но учитывай, что некоторые факты бывает принять очень сложно: для нас создали вакуумный мирок, из которого старались никого не выпускать, вечно нам лгали, рассказывая какие-то сказки вместо того, что нам следовало бы знать.

Ветер мягко треплет листву декоративных пальм, проходится по воде, заставляя крохотные волны едва слышно биться о бортики бассейна, а шум машин где-то внизу отсюда кажется шепотом далекого моря. И на все это так удачно и аккуратно ложится звук голоса Вирджила: суховатый, приятный, живой.

На этом моменте я понимаю, что после Платона я ни с кем до сих пор не разговаривал. Просто так. Или не просто так, но чтобы сидеть и слушать кого-то другого, кто может сказать мне нечто важное. С Алишем — обрывки скупых фраз, основная идея которых «максимум информации, минимум воды». С Каллумом — отстраненное общение «ты мне — вопрос, я тебе, может быть, — ответ». С Келлой... Ох. Не до разговоров.

А с Вирджилом ощущение приятное и спокойное. Убаюкивающее. Хотя сейчас, наверное, часа три-четыре ночи, поэтому заслуга не только его.

Но все-таки открываю глаза, чтобы тут же вздрогнуть от внимательного взгляда и моментально проснуться.

Черт.

— Я думал, ты смотришь сны, — подмечает Вирджил, когда я медленно, но верно прихожу в себя от дремы. — Я бы предложил тебе остаться и поспать, но тебе нужно будет возвращаться к... владельцу. Иначе — нельзя.

Пытаюсь задавить зевоту, накрывая рот ладонью, приподнимаю плечи, будто бы нахохлившись, — все-таки прохладно. А Виржил продолжает:

— И — да, на тебя свалилось слишком много информации. Вот только ты должен узнать еще кое-что. Скажу прямо: первое — у людей тоже есть особенность, одна-единственная, у всех она одинаковая, но есть.

Тру глаз, молча смотрю на Вирджила. Маленькая, крохотная надежда где-то внутри моего солнечного сплетения начинает быстро-быстро махать своими хрупкими крылышками. Значит, не «пустышки»? Но одновременно — твердо и нерушимо: это неправда, он лжет.

— А... — не знаю, что сказать. Рассеяно смотрю на горизонт, который становится постепенно светлее, и снова на Вирджила. — А что... за особенность?

— Ты можешь впитывать чужое.

Впитывать... чужое?

— Самое забавное — именно поэтому идет такая оживленная торговля людьми. Именно поэтому нас порой насильно отбирают у родителей. И именно поэтому нам категорически запрещается уходить от владельцев.

Ничего не понимаю. С подозрением смотрю на Вирджила и жду момента, когда он уже скажет, что это просто глупая шутка.

— А в чем это выражается? — хочу знать, хоть и не верю до конца. — Как вообще такое возможно?

— Смягчающий эффект, — он пожимает плечами. — Чем больше ты рядом с паранормом, тем проще им управляться со своей силой. Хорошо работает с теми, у кого ее переизбыток и часто случаются срывы.

Тут же вспоминаю черные, покрытые сажей, копотью и отпечатками рук стены ванной. И тот выжженный ареал вокруг дома Алиша. А потом — как просто и легко между его ладоней перекатывается расплавленное стекло.

Ловлю себя на том, что чересчур сильно тяну прядь волос.

Вирджил не говорит ни слова, только снимает с себя куртку и накидывает мне на плечи. От чужого тепла по спине проходятся мурашки, и я даже расслабляюсь — пахнет кожей, сигаретами и чем-то пряным, будто духами, но настолько тонко, что в следующую секунду я думаю, что мне это просто показалось. Только кутаюсь плотнее и смущенно буркаю из-за воротника:

— Спасибо.

— Не за что. Заберу, когда тебя повезут обратно.

— Спасибо, — повторяю снова прежде, чем успеваю подумать. И быстро возвращаюсь к прежней теме: — Ты говоришь, я могу впитывать чужую силу? Но как это происходит? Почему я не чувствую процесса?

Вирджил поправляет рукава футболки, а я смотрю на открывшуюся шею и плечи и думаю только об одном: у него по всему телу шрамы?

— Организм знает, что делать, — отвечает он. — Вот ты дышишь, моргаешь, сглатываешь слюну, про внутренние органы вообще молчу — они работают без передышки, — но в целом создается ощущение, что ты ничего не делаешь. А все не так. И эта особенность тоже постоянная, она ни на секунду не останавливается. Можно ее притормозить, но это как задержать дыхание, — Вирджил тянет веревочки браслета, затягивая его. — Да и то, если у тебя хватает умения.

— Я могу этим управлять? — высовываюсь из-за воротника чуть больше.

— Конечно. Но только в том случае, если ты научишься этим пользоваться.

Задумчиво жую губу, цепляюсь взглядом за мерцающую вдали красную точку самолета. Значит, это то, о чем Алиш умалчивал. Невольно усмехаюсь. «Умалчивал». Тут больше подойдет «всячески скрывал и игнорировал вопросы, хоть отдаленно связанные с этой темой».

Только все равно это как-то нереально.

— Не верю, — пожимаю плечами. — Точнее, я хочу тебе поверить, потому что... — колупаю пальцами жесткую «молнию» куртки, — потому что, если это правда, я... «Не буду казаться себе ущербным», — не могу произнести это вслух. — Но если нет?

— Тогда сам придумай причину, по которой тебя приобрели, как какую-то безделушку.

Поджимаю губы и зарываюсь в куртку чуть ли не по самый лоб. Почему я должен все это выслушивать? Почему должен верить кому-то, кого даже не знаю?

Даже не пробую больше поддерживать разговор, пока Вирджил неожиданно не треплет меня по макушке.

— Иногда я забываю, какие вы все ранимые и трепетные, — проговаривает задумчиво, когда я выглядываю из-за воротника, — что девочки, что мальчики.

Молчу, но от поглаживаний не увиливаю. И ловлю себя на мысли, что мне это нравится. Или я просто сонный и уставший после пережитого стресса. В таком состоянии я бы и Алиша не боялся. Наверное.

Что он сейчас делает? Ищет меня? Или плюнул? Может, ждет, когда я сам вернусь? Нервничает? Или спокоен? Ходит по дому туда-сюда или сидит на месте, разбирая и собирая оружие?

Что меня ожидает, когда я вернусь? Под ложечкой начинает противно сосать, и сонливость пропадает, а я выныриваю из-под руки Вирджила. Тот сразу убирает ладонь, трет о другую, сжимает замком. Наверное, он не из тех, кто любит кого-то трогать. Но спасибо за попытку — мне этого, кажется, не хватает.

— Ты сказал, что в А-8 одни люди, — начинаю тихо, — но почему тогда у... у тебя клыки, а у Келлы...

За ворот курки забираются теплые пальцы, проходятся костяшками по моей шее и мягко тянут за волосы вместе с ленивым, но любопытным вопросом:

— А у Келлы что?

Зря припомнил, наверное.

Быстро поднимаюсь с дивана, увиливая от внезапных прикосновений, отхожу в сторону и оборачиваюсь. Да так и замираю: на Келле только легкий шелковый халат, едва стянутый поясом, и я без проблем вижу ее голые ноги чуть не до тазовых косточек и полуобнаженную грудь, по которой с волос стекают капли воды. Вижу и остро-торчащие соски — их облегает влажная ткань халата.

Нужно просто взять и отвернуться. Или всего лишь закрыть глаза, чтобы кровь в голову не ударила. Но я так и смотрю, не в силах даже моргнуть.

Эта женщина...

— Ты бы оделась, — голос Вирджила приводит меня в чувство, и я понимаю, что я все еще в отеле, на самой верхушке небоскреба, куда заявился не совсем по собственной воле.

А Келла мгновенно меняется прямо на глазах: взгляд перестает быть таким цепким и проникающим, между бровей появляется крохотная морщинка — как от дискомфорта.

— Меня мутит, — тихо открывает секрет Вирджилу, аккуратно и будто бы осторожно устраиваясь на его коленях, — и швы болят.

Покрытые шрамами руки Вирджила обнимают ее за талию, заключая в свой маленький безопасный мирок.

Тут же понимаю, что я тут абсолютно лишний. Но такая Келла — слабая, уставшая — не позволяет мне уйти просто так: стягиваю с себя куртку Вирджила и накидываю ее на плечи Келлы. Получаю в ответ едва слышное «Спасибо, сокровище» и только после этого снова захожу в номер, оставляя их одних.

Понятно, что мне рассказали слишком много. Семнадцать лет жить и знать одно, и внезапно получить гору информации, что все совершенно по-другому. Но когда я пытаюсь начать обо всем этом думать, голова гудит. Поэтому пытаюсь отвлечься, а об остальном подумать... когда просплюсь, наверное.

В номере полнейшая тишина. Слышно только звук лопающихся пузырьков в аквариуме — и все. Поэтому, когда я как можно тише приподнимаю крышку, закрывающую клавиши рояля, стук о гладкий белоснежный корпус кажется оглушающим.

Платон иногда слушал фортепианную музыку, включал ее в своем кабинете. Не громко, а лично для себя. Я пару раз заходил к нему, чтобы просто послушать. Казалось, звук, хоть и потертый временем и записью, проникал в самое сердце — легко и тонко, ненавязчиво. И пока я сидел в одном из кресел, погруженный только в эти мелодии, представляя себе, что мог испытывать тот, кто написал подобное, Платон не говорил ни слова. Кажется, это были те моменты, когда мы становились ближе и понимали друг друга еще больше.

Провожу пальцами по чистым блестящим клавишам и, замешкавшись на секунду, мягко давлю на одну. Звук — тонкий, звонкий, прозрачный — оплетает все мое тело. Выдыхаю. И сажусь на круглый табурет, начиная просто перебирать клавиши — одну за другой, — вслушиваясь в их поразительное звучание.

И пусть я вижу этот инструмент в первый раз, мне кажется, что ничего превосходнее я не встречал. Закусив губу и улыбаясь, пытаюсь вспомнить звучание одной из мелодий, игравших тогда в кабинете Платона. Проверяю на звучание каждую клавишу, пока подбираю нужную последовательность, и, похоже, что-то начинает получаться. Даже приноравливаюсь играть обеими руками — неловко и рвано, чертовски неумело, но так и улыбаюсь, не в силах остановиться.

И я совершенно не замечаю присутствия за моей спиной... кого-то. Пока этот кто-то не пытается мне подыграть, опустив исполосованную шрамами ладонь на клавиши. Моментально сбиваюсь и подаюсь в сторону от Вирджила.

— Брамс, что ли, — спрашивает как ни в чем не бывало.

И почему всем надо обязательно меня напугать до колик в желудке?

— Не... не знаю.

— Похоже, — и пробегается — одной рукой — ровно в той же последовательности, что и я, только более... размеренно и правильно. — Оно?

Киваю, глядя на то, как он играет.

— «Венгерский танец», какой-то там номер*. До сих пор помню. Хоть где-то это знание пригодилось, — смеется.

Неожиданно приятный смех.

— Мой хозяин слушал... — проговариваю тихо, кивая на рояль.

— А мой — заставлял учить, — Вирджил грустно улыбается. — Странное пристрастие у него было. Хотя по сравнению с остальными смотрелось вполне себе.

Не знаю, что сказать. Только пожимаю плечами и провожу пальцами по клавишам. А затем, оглядевшись, спрашиваю:

— Где Келла?

Вирджил убирает руку от рояля, тут же меняясь в лице.

— Спит. Ей нужно отдохнуть. Хотя это мало чем поможет.

— Почему?

Дурацкое «почему» — вечно слетает с языка. Поджимаю губы, чтобы не сказать еще что-нибудь более глупое.

— Из ее состояния одним отдыхом не выбраться, — Вирджил отходит. — У тебя были еще вопросы? Я помню — насчет того, откуда у нас, людей, не людские способности.

— Да.

И как это вылетело у меня из головы?

— Все благодаря той же самой особенности.

— Впитывать чужое? — уточняю. — Но как это...

— Одно дело просто перенимать на себя часть силы паранорма, другое — намеренно отбирать часть, присваивая ее себе, — Вирджил опускается на диван. — Ты можешь с легкостью взять то, что приглянется. Или то, чем ты можешь защититься или помочь кому-то другому.

— Так не бывает, — эта мысль так и бьется тупым концом мне в висок, пока я иду от рояля к креслу и сажусь в него.

— Неудивительно, что ты в это не веришь. Я бы тоже не поверил, если бы не испытал на себе. Но я ведь не паранорм. Я — человек. Тот, кто был точно таким же, как и ты, — беспомощным, слабым и просто собственностью одного богатенького урода, который делал со мной все, что ему заблагорассудится. Разве это то, чего мы все достойны? С чего эти — якобы наделенные властью — выродки считают себя выше нас? Просто... Ты можешь не верить, но представь, какая это возможность наконец-то почувствовать себя уверенным и сильным. Зачем мне тебе все это рассказывать, если я один из них?

Снова пожимаю плечами, кутая пальцы в рукавах кофты. И решаюсь спросить:

— Но... зачем убивать?

— Я говорил, что это обман. Ты хоть раз видел жертв на фотографиях с последствиями взрывов? Это такое наглое вранье, что... Вот скажи, если бы тебя не искала полиция, ты бы сообщил о том, что встречался с членом террористической группировки?

Интересный вопрос. «Что было бы, если...» Задумчиво смотрю в сторону, представляя, и через некоторое время просто молча киваю.

— Видишь? Они проникли в мозги, сделали нас врагами всего мира.

Мысли ворочаются устало, измученно. Прижимаюсь щекой к мягкой спинке кресла.

— Не спи, Эниа, — Вирджил легко треплет меня по щеке, отчего я тут же открываю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд. — Пойдем, — тянет меня из кресла, — я провожу тебя до лифта хотя бы. Сядешь в ту же машину, в которой тебя сюда привезли. Номер...

Он говорит мне номерной знак автомобиля, а я еле волочу ноги. Похоже, батарейка в моем теле окончательно села и требует подзарядки.

Не помню всего, но в лифте я чуть не засыпаю, прижавшись скулой к стеклу. Зато успеваю отметить, что солнце вот-вот покажется из-за горизонта. Машину нахожу каким-то чудом и, завалившись туда, даже не замечаю, как засыпаю на заднем сидении, не дождавшись, когда она тронется с места. Зато перед самым впадением в дрему я понимаю, почему Каллума сегодня «не было».

— И почему сразу не догадался… — совершенно неразборчиво бурчу себе под нос и — все, энергия кончается.

__

*Johannes Brahms — Hungarian Dance No. 5 in G minor (слушать здесь: http://music.yandex.ru/embed/3615993/track.swf )