Время итогов (джен)

Толя разогнул затёкшую спину и потянулся. За окном уже начинало темнеть, солнце скрылось за горой. Перед менестрелем лежала груда пергаментных свитков, исписанных корявым Толиным почерком, и Изборник, раскрытый на двадцать третьей странице.

— Милорд, — хрипло позвал Толя, не рассчитывая, впрочем, что Люциус ещё здесь. Но раздались тихие шаги, и герцог с книгой в руках вынырнул из полумрака между стеллажами.

— Да? Я был там, у окна.

— Я подумал, что вы уже ушли, — устало вздохнул Толя, потирая глаза.

— Зачитался, — коротко ответил министр, и Толя вдруг сообразил, что не боится его ни капельки.

— У вас клякса на носу, — вдруг улыбнулся Люциус, и менестрель скосил глаза.

— Верно… Милорд, я перевёл двадцать три страницы…

— Показывайте, — потребовал герцог, садясь рядом с ним и откладывая свою книгу на край стола. Менестрель поглядел в неё и выхватил взглядом пару строк: «…разгневался же Дракон зело и во гневе своём повелел тех послов на кол посадити и кожу у них со спины…». Толя вздрогнул и отвёл взгляд. Люциус тем временем перебирал его свитки, сверяясь с Изборником.

— Там, где вы ставите скобки — значит, не уверены? — по-деловому спросил он.

— Да, — подтвердил Толя. — Видите ли, я сначала переписывал текст нашими буквами, а потом сверялся со словарём, ведь там как раз так…

— Ясно, — министр выудил из груды свитков нумерованный цифрой «один», вчитался в кривые, сползающие вниз строчки.

— «В начале была тьма, и не было ничего, кроме тьмы, ни времени, ни пространства». Нор ут авенде…

Чуть запрокинув голову, он смотрел наверх остановившимся взглядом.

— О чём вы думаете, милорд? — тихо спросил Толя, но Люциус молчал, лишь ветер из приоткрытого окна колыхнул пирамиду свитков на столе. Наконец министр ответил:

— Я думаю о том времени, когда и времени-то не было.

Голос его звучал сдавленно.

— Ничего не было, ни вас, ни меня… И одновременно было всё. И эта книга, и этот вечер — как зерно во тьме земли, как плод в утробе матери… Знаете, когда всё пройдёт, — а древние говорили, что пройдёт всё, — опять наступит тьма…

Толя замер, поражённый тем, с каким спокойствием были сказаны эти слова, но сам сказать ничего не успел. Дверь в библиотеку открылась и на пороге возник Хаурун.

— А! Вот вы где! — воскликнул он. Подойдя, король уселся напротив них, подцепил один свиток, посмотрел.

— Мудрствуете?

Толя молчал, видя, что Хаурун мигом разрушил всю атмосферу тишины, в которой как будто позванивала манящая тайна. Видимо, Люциус почувствовал примерно то же.

— И вам не помешало бы, — прохладно ответил герцог и подтолкнул к нему «Деяния Дракона». — Почитайте на досуге.

Толя, глядя на Хауруна, определил, что он, судя по всему, где-то носился целый день. Тот же едва взглянул на книгу и заявил:

— Знания не в книгах, а в жизни, — и внезапно переменил тему: — Вот вы тут сидите, а нас ваше чудо до седьмого пота загоняло! Как только у него сил хватает?

— Натворил что-нибудь? — поинтересовался герцог.

— И он, и мы с Лией, — ухмыльнулся король. — Играли в салки, прятки, жмурки, потом развалили доспехи в коридоре на третьем этаже…

— Кто их примерял?

— Жан, конечно, — фыркнул король. — Потом лип к нам всем, просил научить фехтованию. А как его учить, если он шпагу в вытянутой руке удержать не может, обеими хватается? Я ему палочку дал — так позиции и разучивали. Талант!

Хаурун внезапно посерьёзнел, нахмурился.

— Слушайте, Люциус, я не знаю, какие у вас планы, но сказать ему надо, и вы это должны понимать. Но у меня такое ощущение, что вы просто не решаетесь. Если не скажете, я сам скажу, потому что не дело так! Думаете, он не понимает, что родители его предали?

Министр кивнул медленно, не глядя на него.

— Вы правы, я трушу.

— Не ждал от вас этих слов, — напряжённо произнёс Хаурун.

— Всё меняется, — ответил Люциус. — Дайте мне время, я должен собраться с духом.

Хаурун кивнул, посидел ещё немного молча, потом поднялся:

— Ладно, пойду я. Идите ужинать, весь день сидите. Только не в Сот, там сейчас Жан спит, умаялся, труженик.

Когда он ушёл, Толя обернулся к Люциусу, который как будто забыл о менестреле.

— Милорд?..

— Всё нормально, — ровно ответил герцог. — Нормально.

Он встал, отошёл к камину, потянулся. Внезапно Толе в голову пришла страшная мысль.

— Но ведь это всё пройдёт, исчезнет, — сказал он с отчаянием.

— Исчезнет? — переспросил Люциус.

— Эта минута исчезнет. И ночь эта исчезнет, и вы, и я… — Он понимал, что несёт чушь или, того хуже, говорит дерзости, но отчего-то не боялся. — И если вы сейчас рассердитесь… То какое это будет иметь значение, если всё исчезнет, покроется мраком? И ни могил не останется, ни надписей, ничего. Тьма.

Люциус слушал внимательно.

— А вы не думали, что однажды в этой тьме снова может вспыхнуть свет? Что он вспыхивал много раз до того, и много раз всё опять погружалось во тьму?

— Но сколько же это лет? — прошептал Толя, остановив на нём взгляд. — Тысячи тысяч?

— Миллионы. — Люциус улыбнулся так, будто они говорили не о времени, которое оба не могли охватить разумом. — Миллионы миллионов.

— Так вы, получается, верите, что ничто бесследно не исчезает, — полувопросительно произнёс Толя.

— Бесследно — это было бы нечестно и бессмысленно, — серьёзно ответил герцог. — Мир это зерно, в котором заключено всё, что было и что ещё только будет. Вы никогда не замечали, что обстоятельства меняются, а ситуации — нет?

— Не знаю… Нет. А вы… получается, вы хотите сказать, что и человек живёт не один раз?

— Я предполагаю, что да, — ответил герцог, смерив его странным взглядом. — Здесь мы не можем сказать точно, остаётся только верить.

— Зачем вам во что-то верить… — едва слышно прошептал Толя. — Вы же сильный, вас никакое знание не может убить… — И тут же он вспомнил, каким потерянным и непонимающим был Люциус, когда рассказывал ведьме о своём приключении.

Менестрель посмотрел в окно, на перемигивающиеся звёзды. Казалось ужасающе неправдоподобным, что когда-то они взрывались в бездонном небе, что мучилась вздыбленная земля под ледяным ветром и жадным пламенем — ведь здесь, в библиотеке замка Наскального огонь миролюбиво трепетал в каменной пасти, а из окна тянуло не холодом, а свежестью.

— А боги? Что вы про них-то думаете? Они тоже умирают или смотрят со стороны?

Люциус улыбнулся — мягко, будто разговаривал с ребёнком.

— Мы можем только предполагать, но, чувствуя одухотворённость мира, я скажу — умирают. Ведь я же объяснял вам сейчас, что в Древнем языке не было разделения на названия живого и неживого, всё мыслилось живым.

— А в наше время разве умерло? — недоумённо спросил Толя.

— Нет, это человек разучился смотреть и видеть.

— Знаете, когда я листал Изборник, мне показалось, что страницы живут какой-то своей жизнью… — признался Толя. — Другое дело, живы ли они сами по себе или только потому, что писец вкладывал в них своё искусство, а значит, и частичку своей души…

Люциус пронзительно посмотрел на него, и Толя чуть съёжился под этим взглядом: он знал, что так герцог смотрит на добычу, будь это книга, женщина или неосторожная куропатка в поле.

— А вы схватываете на лету, — произнёс министр. — Вспомнили мой давнишний урок о классах существительных?

— Что существительные делятся на наименования людей, животных, природных явлений, абстрактных понятий и вещей, сделанных руками человека? Нет, не вспоминал, — ответил Толя, в смущении перечислив всё, что знал. — Я так сказал.

— Интуиция у вас, кстати, неплохая, — глядя на него всё так же, прокомментировал Люциус. — Вы умеете систематизировать знания и использовать их в неожиданных областях, а это многого стоит. Может, вас тоже в университет отправить, а? Хотите?

— С Хауруном? — уточнил Толя, вспомнив их разговор при выезде из Керминора.

Люциус рассмеялся.

— Вот образчик верного наперсника! — воскликнул он.

— Я по-другому не могу, милорд, — смущённо, но твёрдо сказал Толя. — Я давал ему клятву…

Министр махнул рукой:

— Клятву давали все, верны ей единицы, так что не обольщайтесь насчёт остальных… Ну, что же вы, тащите сюда перо, чернильницу, бумагу — начертите мне таблицу глагольных окончаний. Активный залог, настоящее время. Нужно же проверить вашу интуицию. Да учебник-то закройте, чтобы не подсматривать…