Упала, очнулась - султанша! (джен)

Один день спустя.

Проходя мимо гарема, я услышала негромкие голоса. Остановилась возле окна, но так, чтобы силуэт не был виден — ещё не хватало быть замеченной изнутри. Это случилось не возле входа, не там, где наверху покои Валиде, а сбоку. Здесь слуги ходили не так часто, поэтому пока что опасности не было. А в разуме и верности следующих за мной Лале и Мёге сомнений не было никаких.

Яркие рыжие волосы я узнала сразу.

— Она ведь нарочно позвала меня. Вздумалось на меня посмотреть. А посмотрела — и испугалась, что уведу её драгоценного мужа.

Он тебе что, телёнок на верёвочке, чтоб его увести? И вообще — я, может, чего-то не понимаю, но разве уводить чужого мужа — это не тяжкий грех?

— И не зря. Я его... уведу, Мария.

— Не сходи с ума. Она жена Султана. Королева. Да и к тому же мать его наследника.

— Наследника Повелителя я тоже рожу!

— Встань, — строго велела подошедшая Нигяр-калфа.

— Теперь чисто или ещё подметать? — демонстративно ангельским голоском вопросила вскочившая Александра.

— Хорошенько помойся. Сейчас отправишься в баню. Вечером пойдёшь в покои властелина.

От омерзительно болезненной вспышки ревности я лишь скривила губы и зашагала прочь.

* * *

Двенадцать часов спустя.

Покои Валиде были полны наложниц в статусе уст, приглашённых, видимо, в качестве поощрения за примерное поведение. Играла весёлая лёгкая музыка, ярко горели свечи, создавая ощущение уюта. Все проблемы были где-то там, за окнами, в вечерней темноте, а мы, казалось, в этой светлой комнате в полной безопасности.

Я вела особо ничего не значащий, но расслабляющий диалог с Гюльфем. С нами за столом сидели Лале и Мёге. Иногда рядом пробегал скучающий маленький Мустафа. Бедный ребёнок — тут же ни детских площадок, ничего... только между людей можно проскакать, да и всё. И то, если заденешь кого, будут упрёки в плохом поведении.

Ладно, придумаем что-нибудь. В конце концов, уломаю Сулеймана на разрешение построить небольшую площадку для игр где-нибудь в тихом уголке сада.

— Гюльфем, — обратилась Валиде. — Присядь-ка сюда.

Она послушно встала и, обойдя соседний стол (ёлки-палки, ну как же тут тесно!), проследовала к дивану, где восседали матушка и Дайе.

— Слушаю вас, госпожа.

— Пойди скажи им, пусть сыграют мою любимую мелодию. Иди.

Кстати, неплохой ход. Кажется, именно сейчас Махидевран рассказывала Гюльшах про судьбу соперницы, и что оная находится здесь лишь благодаря жалости Династии. Думаю, многие были того же мнения. Но Валиде, демонстрируя своё доброе отношение к ней (а просьба, не приказ, да ещё и почти родственное похлопывание по плечу и ладони — достаточно чёткий знак) показывала, что проявлять открытое неуважение к пусть и бывшей, но всё же султанше — опасно.

Возможно, матушка услышала разговор невестки с калфой и решила так поддержать уязвимую подопечную.

— Большая семья — это такое счастье, — с улыбкой сказала Дайе.

Бедная, так жаль. Тоже ведь мечтала, но не судьба... только покрывать Нигяр и оставалось, чтобы хоть у той получилось.

— Сулеймана хотелось бы здесь видеть. За ним нужно кого-нибудь послать.

— У Султана сегодня наложница. Он пригласил Александру.

Я с силой сжала кулак под столом, продолжая улыбаться Гюльфем, Лале и Мёге. Не терять лицо, не терять лицо, нетерятьлицо.

Гад. Гад. ГАД!!!

Настроения, разумеется, не было никакого, поэтому спустя где-то полчаса я сослалась на усталость и ушла к себе.

Делать совершенно ничего не хотелось. Лале и Мёге, отпущенные мной отдохнуть, вроде бы направились на кухню. Так даже лучше — пусть их там знают и хорошо относятся. От лишнего источника информации и лояльно настроенного персонала хуже не будет.

Я же от скуки (и чтобы немного отвлечься) села вышивать на балконе, слушая шум моря и вдыхая вкусный прохладный воздух.

Вдруг запела скрипка.

Я оторвалась от незавершённого узора на ткани и увидела тёмный силуэт на соседнем балконе этажом выше.

Он играет для Сулеймана — ну, чтоб им с Александрой хорошо спалось — или для меня?

Ибрагим не смотрел в мою сторону. Даже не поворачивался. Однако, придерживая инструмент, голову наклонил так, чтобы лицо было обращено вбок и вниз — как раз сюда. И что-то в выражении его лица, в серьёзности чуть сжатых губ, в мечтательно закрытых глазах как будто без слов говорило.

Для тебя.

Он высекал из скрипки настолько нежные, переливающиеся, тягучие звуки, что по рукам и плечам пробежались мурашки. Вряд ли можно играть так, лишь чтобы усладить слух друга-брата.

Он словно вкладывал в мелодию душу.

Должно быть, это звучит любовь?

— Хатидже-султан.

Я вздрогнула от неожиданности, заморгала и повернулась.

— А, Гюльфем... я задумалась.

Задумалась, какого хрена её пустили в наши покои без разрешения. Хотя Мёге и Лале тут сейчас нету, остальные — чужие люди, видимо, побоялись оскорбить отказом пропустить без прямого запрета.

Надо будет с этим что-то делать.

— Посмотри. Послушай Ибрагима, — предложила я, чтобы как-то развеять появившуюся напряжённость.

— Похоже, вы только смотрите. И вам нравится!

Я хмыкнула, и мы негромко захихикали над "шуткой": дескать, ты не слушаешь мелодию, Хатидже, а любуешься музыкантом. Похоже, это такая игра: она знает, что я не только смотрю, но не давит, а я знаю, что она знает, но не даю повода поймать себя на логических несостыковках.

— Что за глупости, Гюльфем. Музыка всегда прекрасна.

Я вновь устремила взгляд на балкон, а собеседница с хитрым прищуром и "я-всё-знаю" улыбкой принялась пялиться на меня. Боковое зрение и в этот раз не подкачало. Ну ни дать ни взять Фатьма! Такая же подъёбщица.

— Что, нечего делать? — не выдержала я. Она, продолжая улыбаться, отрицательно покачала головой, мол, да, страдаю от безделья.

— Ай, Гюльфем, испортила удовольствие. Пойдём внутрь.

* * *

Десять часов спустя.

Одеяло, пусть и приятное наощупь, великолепно расшитое, с тёплой набивкой внутри, какого-то хрена было слишком коротким. Нормально укрываешь верх — вылезают наружу голые пятки. Прячешь ноги, подворачивая под них нижний конец ткани — и плечи, руки голые. А надоеливый комариный писк, будто назло, раздаётся как раз тогда, когда я только-только проваливаюсь в сон.

Ладно, хорошо, я бывалая. Накроюсь пледиком.

Мда. Чувствовалась разница между шёлком и шерстью, это ничего, но хуже, чем от единого, так сказать, одеяла. Ещё чёртов пледик так и норовил сползти прочь даже от малого движения.

Да к тому же жарко становилось...

Я плотно закрыла от комаров тонкий, прозначный балдахин, сменила десять позиций, но всё равно так и промаялась до утра, уснув примерно с рассветом.

Когда часа через четыре входящий в мою комнату Сулейман оглушительно грохнул дверьми, я дёрнулась и злобно зарычала, даже не пытаясь открыть слипшиеся, болящие веки.

— Чё н-нада?

— Вставай.

— Подождёт.

— Кто?

— Мир.

— Хатидже, вставай, надо поговорить.

— Говори сейчас! — возмутилась я, с болью приоткрывая глаза. — Садюга, шайтанов сын!

— В таком случае ты — шайтанова дочь, — весело огрызнулся Сулейман, нагло усаживаясь НА МОЮ кровать.

— Отстань.

Вместо ответа он сдёрнул с меня одеяло.

— Тиран! Тиран и сатрап! — возопила я, вцепившись в ускользающий конец и отчаянно оттягивая его на себя. Но, к сожалению, Сулейман был сильнее и держал крепко, не давая вырвать или получить хоть немного больше площади.

Холод комнаты обрушился на горячее после сна тело с абсолютной безжалостностью. И хорошо, что я в пижаме была, в шёлковых шортиках, а если б нет? А если б брат сейчас трусы мои созерцал?

Может, он этого и добивался.

— Сейчас встану, — злобно прошипела я, признавая поражение. — Уйди, дай одеться.

С мерзейшей довольной улыбочкой Сулейман встал и прошествовал к двери. Я с большим трудом подавила желание швырнуть в него чем-нибудь.

Пришлось вставать, открывать шкаф и искать нечто пристойное. Благо ещё не пришло время, когда я обычно просыпалась (говнюк припёрся раньше, словно назло), поэтому Мёге и Лале спокойно дремали в комнате по соседству и не успели пригнать отряд служанок для моего утреннего ритуала подготовки к новому дню. Нахрена они это делали, я понятия не имела, но подозревала, что у девочек было весьма своеобразное представление о моём (а, следовательно, и их тоже) статусе. Впрочем, пусть. Не помешает.

Промучившись с платьем (будить кого-то не хотелось) и распахнув двери в коридор, я ожидаемо никого там не обнаружила. Ну в целом логично — не подпирать же Великому Султану стенку возле покоев сестры? Не по статусу. Да и слуги с ним наверняка были, просто снаружи остались, пока он надо мной измывался.

Матерясь себе под нос на все лады, я потащилась на поклон к охреневшему от вседозволенности Величеству.

— Что случилось?

— Я выбрал управляющего твоим вакфом. Им станет Джелялзаде Мустафа-челеби.

Это вообще кто?

Вроде какой-то неприметный чувачок лет на десять старше нас. Писарь. Никаких иных сведений пока больше нет. С одной стороны — тёмная лошадка, с другой — вроде бы в интригах особо не участвовал.

Для начала сойдёт. Если что, попрошу брата заменить его на кого-то другого, и всего делов. Да и вообще, если мужик не глупый (а вряд ли бы Сулейман, при всей его гадливости, поставил откровенного тупицу на, по сути, начальственную должность моего вакфа), мы сможем договориться.

Интересно, как? По идее, это запрещено. Тебе даже с Искандером видеться формально нельзя, а он пусть и бывший, но супруг!

Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Ну и, думаю, при свидетелях и через ширмочку нормально будет, в самом крайнем случае — письма. Хотя Валиде ворчать станет... однако, скорее всего, в общем и целом это возможно.

НО ЁЛКИ, БЛЯТЬ, ПАЛКИ!

— Ты разбудил меня и заставил прийти, чтобы сообщить об этом? — очень, очень спокойным голосом спросила я.

Он поднял от каких-то бумаг нарочито равнодушный взгляд.

— Да. Это ведь важно, не так ли?

..никогда раньше жизнь Сулеймана не была в такой серьёзной опасности.

Булькнув слова благодарности, но кипя от возмущения, я развернулась и пулей вылетела к себе, надеясь, что девочки ещё не развили привычную бурную деятельность и я ещё успею хотя бы немного подремать перед завтраком с Валиде.

Разумеется, хрен там плавал.

Войдя в свои покои, я обнаружила очередное броуновское движение служанок и наткнулась на укоризненные взгляды подруг.

Ещё бы, ходила одна хрен знает где, теперь небось ещё и слухи пойдут.

С какой стати я обязана оправдываться?

Не обязана, но если не дашь им причину, кто-то может вспомнить эту, на перввй взгляд, мелкую деталь и истолковать по-своему.

Блять...

Добро пожаловать в Топкапы.

— Повелитель звал меня к себе, — нацепив на морду лица максимально пафосную маску, провозгласила я. — Теперь нужно собираться на приветствие Валиде. И побыстрее!

Чем больше работы — тем короче языки. Пусть посуетятся, авось к полудню забудут эту небольшую странность.

Желудок противно заурчал, и я вдруг поняла, что отчего-то зверски голодна. Так что спешка совсем не будет лишней.

Впрочем, уж чем хорош Топкапы, так это качеством прислуги. Даже джарийе здесь были достаточно вышколены, а уж с учётом того, что Лале и Мёге, вероятно, выбирали не абы каких, красоту мне навели достаточно быстро.

И мы, наконец, отправились КУШАТЬ!

— Валиде, доброе утро, — поздоровалась я, обняла её, поцеловала в щёку и кивнула на приветственный поклон Махидевран.

— И тебе, дочка. Проходи, сейчас всё подадут.

За завтраком Махидевран была крайне печальна. Сидела с каменным лицом, пустым взглядом глядя в тарелку с едой. Я сочувственно посмотрела на невестку и сделала мысленную пометку — зайти к ней (и Мустафе заодно) немного позже.

Бедная, бедная девочка... поверь, тебе не одной грустно. Не должна ты из-за измен страдать. Ни одна женщина не должна.

— Махидевран, — позвала матушка, нарушив тишину за столом.

— Да, Валиде?

— Позавтракай. Ты задумчива, грустна. Если заболела, пригласим лекаря.

— Благодарю, Валиде. Мне лекарь не поможет. Я...

— Помнишь, что сегодня ночь четверга? Тебя будет ждать твой господин. Всё будет хорошо — как раньше.

Какой-то уж слишком личный разговор.

Эй-эй-эй! Ребята, можно не при мне? Вы тут в открытую обсуждаете, будет ли мой братец её сексом хальветить сегодня?

С другой стороны, дело государственной важности, как-никак.

Ой, заткнись. В конце концов, из членов правящей семьи только Валиде должна знать такие подробности, не обязательно и меня посвящать.

Ну, вообще-то, член правящей семьи — это Сулейман...

Если. Я. Подавлюсь. Мы. Сдохнем.

Ладно, молчу.

* * *

Восемь часов спустя.

Тихий, приглушённый плач я услышала, ещё даже не открыв двери.

— Махидевран?

Она сидела на диване, слегка сгорбившись от навалившегося несчастья и вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в покрывало. В комнате достаточно сильно пахло розовым маслом — здесь явно готовились к ночи. Ночи одного мужчины и одной женщины.

— Что случилось? Почему ты плачешь? — спросила я, сев рядом.

И уже зная ответ.

— На меня обрушилось горе, Хатидже. Пока я жду мужа здесь... он развлекается с русской рабыней в своих покоях!

Я тяжело сглотнула, чувствуя, как где-то в сердце отдаются глухой болью её слова. Что тут можно сказать? Как утешить, когда самой хочется разреветься от несправедливости этого мира? Какие слова выбрать?

Я могла лишь сесть поближе и обнять её. Предложить дружеское плечо в момент печали. И сделать вид, что скатившаяся по щеке слеза — это от сочувствия невестке.

И только.

Больше я ничего не могла.

Гюльшах тактично отвела взгляд, когда я растерянно подняла глаза. Махидевран, казалось, немного затихла, а потом вдруг заплакала громче, крепче прижимаясь ко мне.

Поверила.

Поверила в то, что хоть кто-то из Династии её понимает. Что хоть кто-то на её стороне.

— Мустафа спит? — шёпотом спросила я у калфы.

— Да, госпожа.

Не хотелось бы, конечно, вести разговор по душам, когда маленькому ребёнку необходимы тишина и покой (мы с ним много играли сегодня). Но тащиться ко мне сквозь длинные коридоры, да ещё и в заплаканном состоянии — не вариант. Кроме того, оставлять шехзаде одного — не лучшая идея. А балкона в покоях Махидевран нет.

Вот странно. Не два же балкона во всём Топкапы? Неужели ничего получше не нашли? Или это профилактика такая, чтоб ребёнок не вывалился?

Уже неважно.

— Махидевран, — мягко позвала я. Помедлив, она подняла заплаканные глаза. — Ты не одна. Я с тобой. Я чувствую твою боль, но, к сожалению, ничего не могу сделать... таковы традиции. И таково желание Сулеймана.

Невестка содрогнулась в рыданиях.

Я совершенно сознательно сделала это. Добавила болезненную, но, увы, правдивую фразу. Никакие это не традиции. Никакие не обязанности.

Сулейману нравится принимать других женщин.

И чем скорее Махидевран вырвет из груди это пагубное сейчас чувство собственности, тем меньше боли ей придётся перенести. А значит, меньше потратится нервов, меньше будет страданий даже несмотря на то, что жизнь без любви — далеко не самая лучшая участь.

Но и не самая худшая.

Она мягко спит, сладко ест. Занимает высокое положение во дворце даже без расположения Сулеймана. За весь сериал, насколько я помню, кого только не отхреначили — но мать старшего наследника даже пальцем не тронули.

Я была уверена в логической цепочке, потому что это был и мой план тоже.

И хотя в принципе я могла бы начать давать советы в стиле "будь веселее, старайся завлечь моего брата", это очень мало бы помогло, поскольку Хюррем, думаю, уже заняла место в сердце Сулеймана. К тому же в таком случае Махидевран пришлось бы буквально ломать себя как личность. Улыбаться снаружи, кричать и корчиться от боли внутри. Да ещё и длительное время. Так ведь и крышей поехать недолго.

Да, девушка формально лишь наложница с приобретённым титулом султанши (впрочем, я считаю её невесткой — мать племянника всё-таки), но она подобного не заслуживает. Никто не заслуживает.

Я действительно хотела в будущем посоветовать ей сдерживать эмоции при... э... супруге?.. По идее нет, но пусть так. Быть приветливой, весёлой, благодарить за внимание и подарки. Однако это было бы лишь временной маской. Получив желаемое (то есть просто не потеряв остатки уважения), её можно снять. Типа, поприветствовала бывшего, минут десять поулыбалась, а когда он свалит, можно и расслабиться. Поплакать, разбить пару тарелок, пожелать лучей поноса рыжей вражине и всё такое.

И жить дальше, не страдая ежедневно и ежечасно. Потому что если тебе насрать — значит, нечему болеть. Нет чувства, которое предают измены.

Но конкретно сейчас этот совет не пригодится. Сейчас её стадия — "отрицание".

* * *

Один день спустя.

Сулейман, по идее, должен был как-то организовать нам с Джелялзаде Мустафой встречу, чтобы мы могли обсудить проект вакфа, но от него не было ни слуху, ни духу. Пока что лучше было не пинать братишку на этот счёт, мало ли, какие ещё государственные дела есть, поэтому от скуки я просто вышивала в покоях матушки. Она медленно прохаживалась позади, наблюдая за процессом.

От Фатьмы вчера поздно вечером пришло письмо — она немного задержится, поскольку ехать ей всё-таки придётся вместе с мужем, которого за каким-то фигом вызвал брат, так что, надеюсь, сестра не позже, чем через неделю, ну, максимум дней десять будет здесь. Кстати, может, они разведутся? Было бы неплохо. Нечего молодой девчонке за старым пердуном сидеть. Алкас Мирза вне доступа, но Кара Ахмеда-пашу надо промониторить.

Неожиданно двери лязгнули, открываясь, и зашла грустная Махидевран.

— Мустафа не с тобой? — спросила Валиде вместо приветствия.

— Ибрагим забрал его утром. Они должны были пойти с Султаном на пятничную молитву.

Невестка до сих пор была печальна. Хафса, конечно, тут же заметила это и постаралась, как могла, поддержать.

— Твоё богатство — это сын. Ты в нём должна черпать силы. Главное — его счастье и благополучие. Ему нужна твоя улыбка, Махидевран. И мне не хочется супругу Султана видеть в слезах.

Она промолчала, опустив голову.

— Хатидже, дочка. Соберите всех этим вечером. Устроим веселье с угощениями и красивой музыкой! Я желаю, чтобы у всех было хорошее настроение.

Не многовато ли праздников? Уж третий день подряд, считай. Сначала танец наложниц при вступлении Сулеймана на престол, потом тусовка в покоях Валиде во время его первого хальвета в качестве Падишаха, теперь это.

Нет, ну а что нам теперь, тухнуть в уголочках, что ли? Не каждый день брат и сын Султаном становится. Думаю, ещё долго гулять будем!

— Будет славно, — улыбнулась я, — займусь подготовкой. Дам указания Дайе.

— Позвольте, я пойду посмотрю, как Мустафа.

— Постой, я тоже иду.

А то сейчас жопа от бесконечного сидения отвалится. Надо размяться.

— И я хочу видеть за ужином только ваши улыбки, — строгим тоном заявила матушка.

Ну да. А что у нас внутри — пофигу, верно?

— Разумеется, Валиде, — слегка сдавленным голосом ответила Махидевран, — с вашего позволения.

* * *

— Вот так! И вот так! И так!

Весёлые крики маленького Мустафы и звонкий стук битвы на деревяшках были слышны даже тогда, когда мы ещё не видели его. Махидевран, узнав голосок сына, зашагала немного быстрее, почти выходя за рамки строгого этикета. Мне, конечно, было плевать, но с её стороны это показатель сильной любви к ребёнку.

— Моли о прощении, я убью тебя, изменник!

Хрена себе игры у пацана. Я в его возрасте на жучков наступить боялась, а он человеку к горлу меч приставил. И пусть игрушечный, и пусть понарошку, но ёб вашу мать...

В тепличных условиях дворцов я порой забывала, в каком веке живу.

— Прошу простить меня, шехзаде. Пощадите!

— Папа, папа, я победил твоих воинов!

— А меня тебе не победить, злодей!

— Мустафа, беги, он победит тебя, — улыбаясь, крикнул Ибрагим. — Держи крепче меч!

— Молодец, нападай. Так, так. Бей, бей, бей! — смеялся Сулейман, шутливо отпрыгивая от отпрыска. — Не отступать... молодец!

Какой же он ещё ребёнок в душе. Двадцать шесть лет — не так уж и много для главы государства.

Счастлив тот, кто до старости смог сохранить этот блеск в глазах.

В сериале брат не смог. Но здесь — я очень постараюсь, чтобы у него получилось.

— Дорогу! — провозглосил шедший за нами Сюмбюль, и стражники синхронно отвернулись.

Сулейман взглянул на нас, оценил ситуацию и вернулся к игре с сыном. Ибрагим же, поклонившись, вновь принялся наблюдать за ними. Впрочем, продолжи он глядеть на нас, это можно было счесть нарушением, так что всё правильно.

Махидевран с кислым лицом смотрела на происходящее. Я поддерживающе дотронулась своим локтём до её (ну нельзя же было начинать отчитывать при Ибрагиме, Сюмбюле, других евнухах и страже), но, поглощённая собственными переживаниями, она этого даже не заметила.

А ты бы на её месте как себя вела, поддерживалка хренова?

В целом да, тут мои действия просто капля в море. Но лучше, чем ничего...

И я решила сделать ход конём, чтобы хотя бы немножко отвлечь её от терзаний.

— Он вас очень утомил?

Ибрагим, похоже, не сразу понял, что вопрос задан ему. Он моргнул, переваривая поступившие данные, и с секундной задержкой повернулся; но я уже делала вид, что увлечена битвой брата и племянника. Нам нельзя стоять рядом по этикету дворца или, вероятно, даже видеться, так пусть мы хотя бы не будем пялиться друг на друга при всех. Сохраним лицемерные крохи приличий.

— Нет, напротив. Мустафа источник нашей радости, нашего счастья.

Я чувствовала, как он смотрел на меня во время разговора. На меня, не на своего покровителя-султана или шехзаде. Хотя для хранителя покоев это было бы безопаснее.

Сердце вдруг застучало немножечко чаще.

А ты, Махидевран, слушай, какой хороший твой сын. Как его любят, как его обожают и Падишах, и его приближённое лицо. Это должно пусть и чуть-чуть, но согреть твою душу.

— Иди сюда. Я одолел тебя! Иди сюда, иди.

Сулейман левой рукой обхватил Мустафу вокруг туловища и приподнял, как какой-то предмет, а после ловко перевернул жопкой вперёд и понёс к нам, словно мешок. Я не сдержала улыбку. Но племянник совсем не боялся и совершенно спокойно себя чувствовал в таком положении.

Доверял отцу.

Я невольно вздрогнула.

— Я победил, так нечестно!

— Нет, победил я, ты повержен! Отцы всегда честны.

Притащив малыша к нам, брат вальяжно, но бережно поставил его на землю, разогнулся и поднял взгляд на Махидевран.

Ну давай, давай, всего минут десять поулыбайся и всё!

— Мустафа, довольно, сынок, пойдём. Зачем отнимать время у Султана?

Бля-я-а-ть... она ему претензии выкатила...

Ой, можно подумать, ты не выкатывала. Уж молчала бы, а? Вела себя позорно, невоспитанно, но всё с рук сходило, потому что Сулейман тебя любит.

Ну я другое — я сестра. Он меня знает больше двадцати лет, мы через многое прошли...

А она ему сына родила. Подумаешь. Вынипанимаити, эта другое...

Ладно, согласна. Но у меня соперниц нету, а у неё есть. Поэтому это не совсем такая семья, как у нас.

Ну тут да. В общем, пока что миссия по корректировке поведения Махидевран с треском провалилась.

— Возьми этого непоседу, он с самого утра с мечом в руках, — с замедлением ответил Сулейман, похоже, решив, что ему просто показалось. — Давай, Мустафа, иди с матерью. Хатидже, идите.

Понятно, нас культурно послали. Ну и пожалуйста, ну и не очень-то и хотелось.

Возле поворота Махидевран не выдержала и оглянулась. Я проследила за её взглядом и увидела, что брат тоже смотрит на нас.

И в глазах его то ли вина, то ли грусть. А может, всё вместе.

* * *

Четыре часа спустя.

Я провела время с Мустафой, поиграла с ним. Постаралась, как могла, успокоить Махидевран. Несмотря ни на что, я очень сочувствовала бедной девочке. Я могла понять её боль и старалась как-то облегчить... но не знала, как.

Затем я сходила к себе, переоделась в нежнейшее, блестящее голубое платье из персидского шёлка, сменила украшения, заплела косу набок и отправилась на обед к Валиде. Обед перед праздником. Матушке явно хотелось начать уже веселье, поэтому принимать пищу мы закончили достаточно быстро, без долгих бесед. Махидевран отчего-то осталась в том же наряде, даже серьги и ожерелье не поменяла. Почему? Нету других? Надо потом аккуратно, чтобы не обидеть, намекнуть ей на более светлые, цветные ткани. А то в этом коричневом как-то не очень смотрится.

Плавная, звенящая, изящная музыка с лёгким мотивом была слышна даже за закрытыми дверями гарема. Но когда перед нами зашла Дайе, наложницы прекратили играть — все встали для поклона. Нигяр указала рукой на подготовленный для матушки диван и повела её к нему, почтительно оглядываясь. Это была не наглость (типа, смотри, я больше тебя про гарем знаю), а жест уважения. Улыбаясь и следуя за ними, я окинула взглядом ташлык.

И краем глаза заметила силуэт наверху, напротив входа.

Махидевран немного задержалась, прежде чем сесть — конечно, было ясно, почему. Наверняка Хюррем ещё и не поклонилась, когда они взглядами встретились, хотя должна была. Иначе — дерзость.

— Вон стоит, — негромко, но зло сказала она, обращаясь к Гюльшах. — И смотрит своими змеиными глазами, словно хозяйка.

— На этаж для фавориток поселили. Хюррем-хатун, — ядовито выплюнула имя калфа.

Невестка обернулась на Валиде. Думаю, в её голове только что пронёсся не один нелестный эпитет. Ведь это именно Валиде устроила праздник, на котором Сулейман заметил Александру, и это Валиде отдала приказ подготовить её к вечеру. Если б не дерзость рыжей рабыни, их хальвет состоялся бы в первую же ночь.

Я слегка нахмурилась. Какой бы она ни была, это всё же моя Валиде, и я не позволю вредить ей. Впрочем, матушка, улыбаясь, наслаждалась красивой мелодией, не обращая ни на что особого внимания. Заметив взгляд Махидевран, она слегка качнула головой, мол, "вот видишь, всё в порядке".

В представлении Айше Хафсы, которая, думаю, не любила Селима Грозного, наложницы не особо страдают от наличия у господина других. Больше за детей беспокоятся. Но, так как у Мустафы пока соперников нет, она, вероятно, посчитала инцидент с огорчением невестки исчерпанным.

А это нихрена не так.

Да. Поэтому придётся как-то разруливать ситуацию самим.

Кстати, матушка же, по идее, должна слышать их разговор?..

Не думаю. Она впервые за десятки лет наслаждается истинным, настоящим спокойствием и предсказуемостью — ей не до того. Да и новую роль матери Султана осваивает. Почти персональный рай. Что за дело тогда до чьей-то трепотни?

Ну ладно, допустим.

— Пригласи её сюда, — велела Махидевран верной служанке.

— Но, госпожа, ведь... Валиде-султан тут, может, она против?

— Вздумала меня учить, Гюльшах, ты в своём уме? А ну быстро иди за ней.

Вообще-то твоя подчинённая не самые глупые вещи говорила. Да и не стоит так грубовато разговаривать с тем, кто должен быть вернее всего — неужто даже на это смекалки не хватило? Или просто нервы сдают от присутствия соперницы?

Калфа, нервно сглотнув, подчинилась.

Хюррем неохотно спустилась, села с другими рабынями; и Махидевран отчего-то затихла. Может, подумала, что не такая уж и опасная эта новая фаворитка? Подумала, что зря беспокоилась?

Как бы то ни было, на удивление уже около часа они обе старательно делали вид, что другой не существует, и наслаждались музыкой. Или, по крайней мере, изображали это.

В центре гарема, на проходе, с девушками танцевал карлик, которого я раньше не видела. Может, из дворцового театра? Надо будет не забыть спросить. Вдруг он окажется полезным? Или вдруг я смогу чем-то помочь — вряд ли его судьба была такой уж лёгкой. Мне, с моими ресурсами, наверняка не будет сложно, а лишний дружелюбно настроенный человек появится.

Вдруг я заметила, что Махидевран прямо-таки прожигает виднеющийся недалеко впереди от неё рыжий затылок взглядом. Хюррем, видимо, почувствовав что-то, медленно повернулась. Не до конца, даже лица из-за волос не было видно. Но хватило и этого.

Искра.

Буря.

Безумие.

— Александра!

Музыка, как назло, за пару мгновений до того стихла и новую мелодию просто не успели начать. Нигяр настороженно уставилась на госпожу. Ну ещё бы, с её взрывной подопечной, похоже, здоровенный скандал намечается. А ну как станут разбираться, кто мог подобной дерзости рабыню обучить — опросят девушек, и что они покажут? Правильно, что именно Нигяр с ней больше прочих занималась. Вряд ли, конечно, такое случится, но всё же. Плюс Валиде для калфы человек новый, она пока не знает, чего ждать от новой главы гарема.

— Говорят, что ты красиво танцуешь. Для нас станцуешь, Александра?

Яд из голоса невестки можно было черпать не то что ложками — половниками. И ещё на ведро бы осталось. Это была провокация, причём довольно грубая. Такое поняли бы от другой наложницы или калфы, а от султанши... примут, конечно, однако маленькая зарубочка в головах останется. Мол, недостаточно изящно для госпожи.

Тем не менее, она была в своём праве. Мать шехзаде спокойно может приказывать даже фавориткам. Правда, не икбал (не беременным), и всё же.

Хюррем не сдвинулась с места, продолжая недобро смотреть в ответ. А вот это нехилая такая дерзость — должна была кабанчиком метнуться и уже вовсю танцевать.

И все, понимая, что это дерзость, начали растерянно переглядываться — что ж сейчас будет? Нигяр метнула просящий о помощи взгляд на Дайе, Дайе равнодушно уставилась на неё, мол, "госпожа велела, и всё тут". Валиде, помедлив, заморгала и мирным тоном согласилась с невесткой:

— Станцуй.

Дёрнув уголками губ, будущая Хасеки приблизилась к нам и вежливо улыбнулась. Я с интересом осмотрела подошедшую девушку. Рыжие волосы красиво переливались от блеска свечей, синее платье удачно контрастировало со светлым оттенком кожи. Большие серьги с белыми каплеобразными камнями перекликались с овальным кулоном того же стиля и материала. Недурна. Не Мисс Вселенная, но весьма недурна. А редкий цвет волос даёт дополнительную фору.

Зазвучал задорный мотив, и она принялась двигаться. Я заметила крупное белое кольцо на её правой руке — ну всё, точно полный комплект. Явно брат подарил.

Поджав губы, Махидевран наблюдала за танцем. Уверена, бедолаге хотелось найти тысячу и один недостаток, лишь бы убедиться, что это не Сулейман бабник, а вот эта конкретная ведьма его приворожила.

Ну честное слово, похоже, бедная наша невестка надеется, что он с наложницами спал и плакал, спал и плакал.

Выполнив особо резкое движение, Александра позволила себе надменный взгляд на соперницу. В случае чего можно было сказать, что это лишь часть танца, но Махидевран явно поняла посыл и раздражённо отвернула голову. Валиде уже заметила накалившуюся атмосферу, потому что быстро посмотрела на невестку, словно надеясь, что ссоры не будет.

— Хватит, Александра.

Ну это пипец. Ей даже не хватило терпения пару минут подождать до конца. Только что Махидевран ещё чуть-чуть уронила себя в глазах рабынь. Чуть-чуть, но уронила.

Гений мысли, сама ты бы как себя вела, если бы тебе любимый человек изменил?

Я бы его обматерила и сию секунду отношения разорвала.

А у неё такой возможности нет. Пока жив Мустафа, она навсегда к Династии привязана, ну хоть тресни. Так что не осуждай, ведь у тебя-то выбор был, есть и будет.

Музыканты удачно вписали завершающий аккорд в мелодию и стихли. Хюррем резко опустила руки и шагнула чуть назад, опустив взгляд в пол.

Ух ты, скромница какая.

Нигяр, в отличие от султанши, явно была довольна — её подопечная не нахамила, не наорала, не поддалась на провокации. Ну прям не человек, а чудо.

Интересно, почему калфа сразу поставила на Хюррем, даже не увидев Махидевран?

Ну почему сразу поставила? Просто дала совет рабыне с потенциалом. Выстрелит — хорошо, нет — ну, на нет и суда нет. И сейчас не то чтобы против матери наследника, просто переживает, что закинула удочку к ништякам (ведь дружба с новой госпожой — это явные ништяки), а рыбка с крючка сорваться может.

— Ты понимаешь, чем надо завлекать.

Откуда, кстати? Что-то уж больно сильный энтузиазм у девчонки, для которой только недавно рухнул весь мир. По совету родителей из сна переключилась на месть? Хочет стать следующей Валиде и повлиять на решения относительно важных для себя тем?

Это реально звучит как пусть хреновый, но план, однако всё равно как-то странно. И хотя, наверное, не должна невинная девица настолько сильно стремиться на хальвет к незнакомому мужику, кто знает, на какие выверты способна искалеченная психика.

Я бы посочувствовала ей, если бы не слышала в сериале фразу в адрес ещё даже не приехавших Мустафы и Махидевран: "пусть сдохнут, мне-то что". Добрая невинная девочка, блять...

— Хюррем.

Благостная улыбка сбежала с лица Валиде. Она чаще заморгала, а затем сощурила глаза, решив, должно быть, что ей послышалось. Нигяр нервно сглотнула.

— Что ты сказала?

— Меня звать Хюррем, — чётко произнесла наложница, взглянув Махидевран прямо в глаза. — Александры нет, султан Сулейман выбрать имя.

— Не смей дерзить мне, Александра.

— Это ты не смей дерзить.

Всё. Финиш. Пиздец.

Нихуя ж себе. Рабыня с госпожой так-то даже заговорить без разрешения или обращения не имеет права, а тут единожды отхальвеченная хатун на ТЫ султаншу, мать единственного наследника называет. По гаремным законам Хюррем только что заработала себе на фалаку.

— А ну увести, — велела пришедшая в ярость Валиде. Она явно ведь настроилась наконец на отдых, а тут на тебе — новые проблемы, наглая наложница. И вроде мелочь, накажи да и всё, но настроение испорчено. К тому же спускать на тормозах оскорбление матери шехзаде нельзя.

Тем временем матушка с каждой секундой злилась всё больше.

— Бросьте в темницу эту дрянь. Не желаю её видеть!

Нигяр хотела было что-то сказать, даже открыла рот, но промолчала. Не нашла слов. Или побоялась. Уже не важно.

Дайе резко мотнула головой, подавая нужный знак. Двое евнухов быстро подхватили Хюррем под руки и потащили к выходу.

— Оставьте меня! Оставьте! Я Хюррем! Хюррем!!

Махидевран торжествующе улыбнулась и расслабленно откинулась на спинку сиденья. О матушке, конечно, такого сказать было нельзя — её разум явно обрабатывал новую информацию, старался понять, как такое могло случиться, кто виноват и что теперь делать.

Впрочем, раздражённо вздохнув, она махнула рукой, и музыканты послушно заиграли вновь. Однако все понимали, что того безмятежного настроения, которое витало здесь ещё пять минут назад, больше не будет. Валиде недовольно покосилась на невестку.

Праздник был испорчен. Для всех, кроме Махидевран.

* * *

Полтора часа спустя.

Поймав какого-то евнуха, я велела ему:

— Ступай к Повелителю. Скажи, что тебя Хатидже-султан послала. Другим не говори. Передай, что Хюррем-хатун бросили в темницу за то, что она прилюдно оскорбила Валиде-султан и Махидевран-султан. Потом придёшь в мои покои и доложишь, получилось сообщить или нет.

Потому что хамство — это оскорбление.

— Госпожа, я...

— Живо. Срочно. Сейчас! — зашипела я. Бедолага сглотнул, поклонился и отправился выполнять.

Сюмбюля я не стала дёргать, потому что тогда он оказался бы меж двух огней. И, скорее всего, подчинился бы Валиде, а не мне. Более того, уже знал бы, что я собираюсь сообщить брату, и сделал бы всё, чтобы этого не допустить — ибо иначе матушка посчитает его предателем. Падишах ведь сегодня знает, что есть такой евнух, а завтра нет. В отличие от постоянно контактирующей с ним Валиде. Так что посланник, которого я бы велела отправить Сюмбюлю, скорее всего, споткнулся бы и повредил лодыжку, а потому не дошёл. Если не чего похуже.

Сама я не хотела идти по примерно той же причине — матушка непременно узнала бы, кто настучал, и её раздражение явно обратилось бы против меня. В случае случайно выбранного слуги — пойди, во-первых, узнай, кто донёс, а во-вторых, кто послал. И хотя, в принципе, это не так уж сложно, я желала дополнительно перестраховаться. Если не выгорит, просто вечером к Сулейману зайду. Уж до вечера Хюррем как-нибудь подождёт, не развалится.

Хотя, конечно, и хреново там, в темнице. Но ей полезно будет хоть немного проветриться, покорней стать, пусть даже чисто внешне. Потому что открытое хамство матери наследника, думаю, во времена моего отца вообще карали Босфором.

* * *

И, разумеется, спустя час (потому что брат где-то пропадал) евнух принёсся до полусмерти напуганный (видимо, от его ярости), с требованием немедленно выпустить Хюррем, а мне — прийти и объясниться. Ну, чтоб у матушки точно сомнений в личности стукача не осталось.

Блять, серьёзно, ничего лучше придумать не смог?!

Говнюк, я ж только ложку с едой ко рту поднесла. Но да ладно.

Горестно вздохнув, я в сопровождении Лале и Мёге потащилась по уже знакомому пути.

Он спросил только одно.

— Это правда?

— Думаешь, я стала бы тебе врать? — изогнула бровь я.

— Как она оскорбила Валиде? Я хочу знать.

А про Махидевран, значит, ни слова? Быстро же ты её вычеркнул, козёл.

Я послушно вывалила всё, чему была свидетелем, и добавила:

— Твоя новая любимица на "ты" обращалась к госпоже и нарушила правила гарема. Темница, возможно, слишком жёсткое наказание, но оставить просто так это нельзя. Хюррем должна быть наказана, Сулейман. Если спросишь моё мнение, я думаю, что запереть её на пару дней в отдельной комнате без завтрака и обеда, чтобы зубрила правила, а после заставить публично извиниться перед султаншей было бы достаточно.

— Можешь идти, — устало произнёс брат после некоторого раздумья.

Это ты можешь идти! Причём смело можешь идти в жопу! Понятно?

Фыркнув, я развернулась, ядовитым тоном пожелала спокойной ночи (ну не получилось по-другому, ревность своё брала), и, не поклонившись, отправилась к себе.