Неправильно... или? (версия 2.0) (гет)

Что же, прежде всего надо учиться на своих ошибках. В прошлый раз он решил делать все не так, как сделал бы сам, а так, как посоветовал «мистер икс из экстранета». И, сконцентрировав все внимание на этих советах, едва не упустил девчонку не только из отношений, но еще и из жизни. Из ее жизни, имеется в виду. Ведь выслушай он ее тогда — и ей не пришлось бы в одиночку идти на встречу с бандитами. Свои ошибки Найлус усвоил. И раз уж она просто не может не влезать во все заварушки — пусть хотя бы ему рассказывает, во что она собирается вляпаться в следующий раз. Потому что влезть она явно задумала, уж больно спокойно себя вести начала, а это весьма нехороший показатель.

Стук в дверь заставляет отвлечься от собственных мыслей и пригласить девчонку войти. Неловкость чувствовалась только поначалу — уже две минуты спустя Рин сидела на свободной койке напротив Найлуса, поджав ноги и грея руки о кружку с горячим напитком. И привычно с места в карьер вела разговор о том, о сем. Прежде всего — о Вермайре.

— Там у нас все так поворачивается, что Киррахе запрашивает себе одного из наших в отряд, а еще один человек остается, чтобы настроить бомбу, пока мы идем на выручку к Киррахе. И этого одного тоже геты начинают щемить. Тогда тот принимает решение: активировать бомбу и защитить ее до взрыва. После этого всего появляется выбор: либо мы возвращаемся к бомбе и вытаскиваем этого самого «одного», либо же пробиваемся к Киррахе и спасаем его отряд, ну и того человека, которого изначально отдали саларианцу.

— И ты это воспринимаешь не как выбор между одним и многими, а как выбор между одним и вторым напарником.

— В игре я просто чередовала оба варианта. Там особо на сюжет и дальнейшие отношения с персонажами это не влияет, так что спасаем отряд Киррахе и того, кого до этого рандомно выбрали в качестве помощника саларианцев. И мы про игру говорим, а не про реальную жизнь.

— И что делать собираешься? — уточнил у девчонки Найлус. У него уже был наготове один план, но делиться им до того, как свою идею выскажет девчонка, он считал неуместным.

— Просто дам Киррахе больше наших. Если их будет много, то и пробиться к точке встречи смогут вовремя, — уверенно произнесла Рин.

— Это логичный довод. Но я бы на твоем месте плясал, что называется, от бомбы.

— В смысле?

— Дай мне с ней похимичить — и ни один гет ее не разрядит вовремя.

— Ты хочешь сказать, что…

— Хочу сказать, что я останусь рядом с бомбой вместо одного из этих двоих. Знаешь, строго между нами: между мной и хоть Кайденом, хоть Эшли есть большая разница. Особенно в вопросах всего взрывающегося.

— И где же ты со всякими взрывающимися вещами научился обращаться, м? — с интересом в голосе протянула Рин.

— Нигде конкретно, но в то же время — везде. Как и ты, не правда ли? Я про приемчик Арктуса с незаметной заменой патронов. Правда, он так в основном «Инферно» с криостазными меняет, а ты решила вместо полониевых холостые вставить почти незаметно для всех.

— Почти?

— Я видел, как ты тренировалась в грузовом трюме это проворачивать. Ну а потом сообразил, что к чему, когда ты Лиаре условный жест показала. Хотя, каюсь, в какой-то момент даже я поверил в то, что ты собираешься убить Бенезию. Если не секрет, почему она? И почему еще и Сарен? Что ты в них видишь такого, что заставляет тебя жалеть их?

— Не знаю даже… Боюсь, что реально могу оказаться на их месте при случае?

— Что? Ты сейчас серьезно, что ли? Знаешь, у меня не самая плохая фантазия. Для турианца. И я не могу представить, чтобы ты…

— Ты не можешь. А я могу. Ты читал про дело Бернса в моем личном деле?

— Биотики-экстремисты, угнавшие грузовой корабль. Я помню.

— Да какие там экстремисты… Мои ровесники. Причем без моей подготовки. Кир был младше меня на год. А это ведь он все организовал. Знал, что себе уже помочь не сможет, но пытался до последнего спасти сестру и друзей. Меня на это подписал. А потом умер. Я была рядом с ним, когда все произошло. Со мной последней он разговаривал. И то, что он говорил тогда, сделало его для меня очень близким, Найлус. Я тогда впервые почувствовала, как с чьей-то смертью пропадает часть меня, понимаешь?

Он не ответил. Замер, боясь пошевелиться и спугнуть разоткровенничавшуюся девчонку. Потому что понимал: если сейчас ляпнет что-то не то — не видать ему больше той откровенности, с которой Рин делилась своими переживаниями с тем же Джокером.

— Так вот, мне тогда натурально хотелось разнести все и вся с собой в придачу, Крайк. И это при том, что человек мне не был достаточно близок, что я знала виновных в его смерти и, в общем-то, имела вполне конкретный вектор направления деятельности и того урода, которого заставлю за сделанное заплатить. Кира это не вернуло, конечно, но, по крайней мере, в моих силах было спасти его сестру и восстановить что-то типа вселенской справедливости, понимаешь? Когда я разобралась с этим делом, почувствовала себя лучше. Знала точно, что сделала все, что в моих силах, чтобы исправить ситуацию до тех пор, до которых это в принципе возможно сделать. А еще — я заметила, что рядом со мной куча народу, готового мне помочь. И поддержать меня. Что меня не оставят один на один со всем происходящим как в физическом, так и в психическом плане. Так вот, я когда дело Сарена изучала, кое-что поняла. Верней, увидела.

Рин махом выдула начавший остывать напиток и, вздохнув, произнесла едва слышно, но в то же время — чеканя каждое слово:

— Увидела то, что могло бы произойти со мной, будь человек более близким мне и будь окружающим чуть больше насрать на меня и все со мной происходящее. Знаю, у турианцев вообще плохо со всякой там психотерапией, моральной поддержкой, мол, это Спарта, детишки — и все на том.

— И ты думаешь, что он был другим. И что он все еще остается где-то в глубине души тем самым другим, кем был раньше. И ты надеешься, что тебе удастся до этого другого достучаться.

— Как-то так. Считаешь это глупым?

— Я не знаю. В Иерархии тебе бы сказали выкинуть эту дурь из головы, но вот те же азари посоветуют развить эту мысль и добиваться нужных результатов прежде всего дипломатией, а не оружием. Я лишь попрошу не забывать о здравом смысле. Хотя бы в тех рамках, в которых к тебе вообще применимо это понятие.

— Я не буду раздумывать в стиле «стрелять или не стрелять», если он нападет на меня, если ты об этом. Но знаешь, в игре была возможность переубедить его во время последней встречи на Цитадели. Он понимал, что попал под контроль, ну и чтобы дать Шепарду возможность все исправить, пускал себе пулю в голову. Согласись, этот поступок — далеко не злодейская выходка.

— Соглашусь.

— Даже спорить не будешь? — в голосе девчонки мелькнуло удивление.

— Не буду. Потому что я очень хочу, чтобы в этот раз оказалась права. Это долгая история, если честно, но…

— Но времени у нас в любом случае хоть отбавляй, так что рассказывай, — Рин завозилась на койке, устраиваясь поудобней. И подливая под шумок кипяточка из термоса, стоящего на тумбочке между кроватями, себе и Найлусу.

Он глубоко вздохнул. Уже успел турианец заметить одну вещь: люди, да и инопланетяне тоже, готовы поделиться с этой терранкой самой сокровенной информацией. Рассказать о том, что их беспокоит, попросить совета или помощи, поделиться своими переживаниями… И все это — без страха быть осужденными. Вспомнить тот же Ферос. Турианка Найлусу бы его срыв из-за Лиз не простила. Как и то, что было на Теруме. На Цитадели, когда он упомянул Сарена и свое неверие в то, что Спектр мог по доброй воле предать Совет. А Рин просто выслушивала и пыталась, как могла, его подбодрить и… успокоить как-то, что ли? Без унижения, без оскорблений в нытье, без призывов собрать себя в кучу и перестать мотать сопли на кулак… И каждый раз у Найлуса возникал в голове мысленный вопль: «а что, так можно было?!».

— Я уже рассказывал, как в армию от договорного брака сбежал?

— Было дело, — кивнула Рин.

— Скажем так — я там не прижился. От слова «совсем». Посмотри на Вакариана — и увидишь меня в его возрасте. И сейчас-то я по меркам наших тот еще вольнодумец, а уж что во времена юношеского максимализма было — можно только представлять. Знаешь, я тебе завидую. Не тому, что ты поступаешь так, как считаешь нужным, а тому, что у тебя с самого начала нашлась куча союзников, которые поддержали твою линию и выгородили тебя практически во всех возможных неприятностях. Нейр, Индриа, Арктус, тот же Андерсон… Отрабатывая многочисленные гауптвахты, раз за разом получая взыскания, выслушивая, как меня позорят перед всем строем, я и мечтать не смел, чтобы за меня кто-то вступился. Или хотя бы поддержал в разговоре один на один, без посторонних ушей. Чувствовал себя при этом как последний кусок дерьма, осознавал себя им, но поступать так, как от меня требовали, все равно не мог. Зная, что выполнение приказа приведет к напрасным смертям, или что следуя заданному алгоритму, я потрачу на задачу в два раза больше времени… Сарен потом сказал, что я просто был умней всех своих командиров вместе взятых, а они это понимали и злились из-за моего нежелания под них прогнуться. Именно после встречи с Сареном все изменилось.

Он украдкой посмотрел на Рин и с удивлением заметил, что взгляд серых глаз остался таким же сфокусированным, каким и был пять минут назад. Словно он не сложную тираду произнес, а говорил что-то настолько простое и понятное, что ее даже не вынесло «в астрал», как это обычно бывало при занудных разговорах. А назвать этот разговор иначе, чем занудством, Найлус не мог. Как и не мог остановиться, прекратить говорить и объяснять все, что скопилось на душе.

— Долго рассказывать, в чем была суть его задания, да и не уверен, что я имею право это делать, — тихо произнес он. Мысленно добавил «да и не уверен, что хочу», потому что суть была не в задании и не в миссии Сарена как истинной, так и выданной «для прикрытия» турианским военным. Рин кивает, словно читая его мысли. Слова сами рвутся из горла, и Найлус продолжает говорить, как будто заранее отрепетировал эту речь. Как будто хотел это давно рассказать хоть кому-то, но не подворачивалось возможности. — Я, как обычно, не сдержался и сделал пару замечаний по стратегии, которую выдвинуло мое начальство. На меня рявкнули, чтобы заткнулся, а Сарен одним лишь взглядом заставил заткнуться их. И сказал, чтобы я продолжал говорить. Выслушал, разнес в хлам восемьдесят процентов моего плана, а оставшиеся двадцать пустил в дело. Спросил, готов ли я жизнью поручиться за верность предоставленной информации. Я согласился. Он сказал, что тогда я иду с ним.

— И ты пошел? Не увидел в его словах скрытой угрозы или намека на то, что он тебя…

— Я знал, что то, что я говорю — верно. Так чего мне было бояться?

Рин кивнула. Ее глаза сощурились. А взгляд исподлобья дал Найлусу понять, что только что ей в голову пришла какая-то новая мысль. Впрочем, перебивать его она больше не стала, махом головы призвав турианца продолжать рассказ.

— Операция завершилась успехом, Сарен убрался с нашей территории. А потом — вернулся через месяц. За мной. Забрал меня на свой корабль и…

— На тот самый корабль, что был на Иден Прайм? Найлус, это же Властелин, я ведь…

— Ты правда думаешь, что я бы промолчал, доведись мне на нем побывать? Рин, в чем-то я долбоеб похлеще тебя, но не стал бы умалчивать об этой информации. Хотя Властелина я в то время пару раз видел. И это меня… — он хотел сказать «пугает», но понял, что это слово не подходит. Как и не подходят все остальные. Расстраивает? Настораживает? Злит? Или все это вместе?

— Я, кажется, понимаю. Ты боишься, что все то, что дал тебе Сарен, дал на самом деле не он, а Властелин.

Скрипнули зубы. Пальцы стиснули кружку так крепко, что еще немного — и далеко не хрупкий пластик разлетелся бы на части. В каюте повисла странная тишина, которую Рин, вопреки самой себе, не торопилась прерывать. Словно хотела дать сказать что-то важное Найлусу. Словно от его слов что-то зависело. Хотя на самом деле — что бы он не сказал, это не решало ровным счетом ничего. Не изменяло прошлого. Прошлого, в котором он…

— Он забрал меня к себе. Выдвинул меня в кандидаты на Спектра и взялся натаскивать на эту работу во время совместных заданий. Не только готов был слушать мои предположения, но заставлял меня их высказывать. Высмеивал, издевался, если я допускал ошибки, но никогда не затыкал лишь на основании воинской иерархии. Я смотрел на него так же, как и ты — на Андерсона. Неудивительно, правда, учитывая схожесть ситуаций в целом? И я не то что не замечал его методов работы… Мне плевать на них было, Айрин. Спектрам разрешают действовать вне рамок и правил. Посмотри на себя! — он сорвался на крик и поставил кружку на тумбочку с такой силой, что блоки данных, стопкой лежащие у стенки, посыпались вниз. Рин даже не дернулась. — Ты хватаешь в команду полный сброд на основании «они мне понравились», шаришься по чужим карманам, выпускаешь на свободу представителя расы, что едва не уничтожила Галактику! И это только за одну лишь последнюю нашу совместную миссию, заметь. И что тебе на это говорит Совет? А ничего! Формальные фразы вроде «надеюсь, вы осознаете опасность», или «советую не забывать об осторожности». И Сарен слышал от них то же самое, даже если взрывал здание, где с одним террористом находился десяток-другой заложников. Я слышал то же самое вместе с ним, когда помогал ему на этих заданиях. Когда делал все то же, что и он, и считал это правильным просто потому, что сам Совет дал нам право использовать любые цели и средства. И я больше всего боялся, что если где-то напортачу и начну с ним спорить, то он выкинет меня обратно в регулярную армию, где все то дерьмо, которое мне пришлось переживать до этого, продолжится с удвоенной силой.

Рин нахмурилась и сложила руки на груди. Найлус отчасти даже пожалел о тех откровениях, которые сейчас обрушил на ее голову. Ведь Рин могла не отдавать себе отчета в том, что Найлус работал с Сареном достаточно долго, чтобы по уши искупаться в чужой крови. В том числе и крови тех людей, что оказались в неподходящее время и в неподходящем месте.

— Когда все изменилось?

— Когда я начал предлагать решения, которые позволяли обойтись меньшей кровью. И Сарен начал их одобрять, пуская в дело. Когда он же говорил мне о том, что я должен действовать так, как сам считаю нужным, не оглядываясь на чужое мнение и не ожидая чужого одобрения. Когда задания, что давал нам Совет, становились больше моими, чем его. И в тех заданиях, что были до этого, я начинал видеть другие пути, которые Сарен легко мог найти, но предпочитал не делать этого.

— Вы поссорились? — с пониманием в голосе спрашивает Рин.

— Нет, — судя по удивлению в серых глазах, такого ответа она не ожидала. — Мы общались друг с другом. Так же, как и с тобой сейчас. На разные темы. В основном, обсуждали задания, иногда находили время поговорить о чем-то еще. Нас было всего двое, так что выбор собеседников был очень сильно ограничен, сама понимаешь. И я находил все больше вещей, в которых наши взгляды расходились. И все больше понимал, что нам с ним не по пути. Когда он спокойно говорил, что пожертвует мною ради выполнения задания. Когда снова и снова повторял, что цель оправдывает средства. Когда прибегал к пыткам при допросе подозреваемых и явно получал от этого удовольствие. Я не могу даже сказать тебе, в какой именно момент принял решение уйти, но его это решение и не удивило особо. Уже будучи Спектром, я ушел и приступил к самостоятельной работе. И с Сареном периодически сталкивался на Цитадели после заданий. Но я даже разочаровавшись в нем и его методах, не мог предположить Иден Прайм. И не мог предположить всего того, что мы будем обсуждать с тобой сейчас. Что ты заставишь меня снова вспомнить все это и… И посмотреть на все под другим углом.

— Под другим углом смотришь не только ты, но и я сейчас. И на тебя, и на Сарена.

— И как тебе открывшийся вид?

— Все еще сильней запутывается. С твоих слов становится понятно, что он успел хорошо тебя изучить. Все твои методы, приемы, уловки… Почему же он не добил тебя на Иден Прайм, м?

— Что ты… — он почувствовал, как земля в буквальном смысле слова ушла из-под ног. Как защелкали в голове реле и картинки из прошлого встали перед внутренним взглядом в ряд, обретая непривычную четкость. Сарен не дал контрольный в голову, когда выстрелил в него на Иден Прайм. Сарен не удивился, увидев его на заседании Совета. И даже на Новерии Сарен не со взрывчаткой их в одной комнате закрыл и не пустил дистанционно по вентиляции отравляющий газ, а просто закрыл двери и ушел, что было… Абсолютно непохоже на те методы, к которым привык Найлус. — Ты думаешь, он сопротивляется?

— Вполне возможно. Или просто играет с нами. Пока не встретим, не узнаем. И пока не попытаемся сбросить контроль — не поймем, был ли он вообще.

— Ты пытаешься меня опять запутать?

— Нет. Я просто допускаю два варианта развития событий. Первый — Сарен мудак сам по себе, омудачился по доброй воле, по ней же действует, а следовательно — помилования не заслуживает. Второй — Сарен не мудак, а откровенно мудацкие вещи творит под влиянием Властелина. И в этом случае правильней вытащить его из лап Жнеца и посмотреть на сабжа в естественной среде обитания, то есть без левых щупалец в мозгах.

— Хороший план! Я целиком и полностью «за». Давай же выпьем за эту гениальную идею. А заодно попробуем понять, как при реализации второго варианта нам не угробиться в процессе. Потому что лично мне пока что на тот свет неохота, да и тебе там делать нечего.

— Я уже там всех заебала, и меня вернули, если помнишь. Правда, решили вместо моей обычной жизни эту подсунуть, ну да я не жалуюсь, меня все устраивает. А не угробиться в процессе… Ну, сымпровизируем что-нибудь на месте, в первый раз, что ли?

— Хороший план, Шепард. И главное — надежный, без всевозможных сюрпризов и неожиданных подвохов, — сарказм из него сейчас на нервной почве так и пер. Но Рин это, кажется, даже нравилось.

— А что? В прошлые разы же прокатывало. К тому же, у импровизации есть свои плюсы: никто не может предугадать твоих действий, а значит, не сможет и помешать их осуществлению. Так что Властелина мы в итоге все равно выебем. Без вазелина. Потому что на эту тушу никакого вазелина не напасешься. За это и выпьем, — хмыкнула девчонка, салютуя ему кружкой.

Машинально чокнувшись с ней, Найлус махом выпил очередную кружку. И понял, что то ли от разговоров, то ли от всего пережитого на Новерии его начинает вполне ожидаемо клонить в сон. Возможно, Рин это заметила до того, как осознал он сам, потому что неожиданно вспомнила, что пообещала «поебаться мозгом с Бенезией» и поспешила с ним распрощаться. Сил у Найлуса после этого хватило только на то, чтобы выключить свет и заползти, наконец-то, под одеяло. Все, теперь спать-спать-спать… Судя по всему, у них с Рин разные уровни «жизненной энергии», потому что у девчонки сна не было ни в одном глазу. Или ему только казалось это?

* * *

Много времени объяснения Лиары не заняли. Кухня, душ, койка — все это Бенезии показали за полчаса, после чего дочь сослалась на желание поспать и направилась в их каюту. Поскольку ей самой спать очень хотелось, матриарх тоже направилась отсыпаться.

Это было… непривычно. И дело не в архитектуре человеческого корабля, и даже не в «общаге», как называла их каюту Рин, нет. Дело в том странном отношении, которое она улавливала сейчас от команды. За последние столетия жизни Бенезия привыкла к тому, что к ней относились как к лидеру, вождю, кому-то превосходящему. И она готова была к тому, что после всего произошедшего все это исчезнет. Станет пылью. Мусором под ногами. Что она станет никем. Но вместо этого…

Руки на койку, прыжок вверх, и вот — она уже на своем месте. Напротив пустой койки, где обычно спит Рин. Прижавшись спиной к стене, матриарх накрывается одеялом и пытается понять, что же кажется странным в девочке с Земли, да и во всей остальной команде тоже.

В команде даже больше, чем в девочке. Все слишком просто приняли тот факт, что Бенезия теперь тоже стала частью этой команды. Даже те, кто изначально возражал против ее принятия. И это Бенезию удивляло. Вдвойне удивляло, насколько свободно в этой команде чувствовала себя Лиара. Та самая девочка, которую Бенезия в детстве заставить не могла не то что подружиться — заговорить лишний раз с кем-либо. Может быть, Лиара просто повзрослела, а всем странностям есть логическое объяснение, которого Бенезия пока что не видит, а может быть…

Плавное шипение — и дверь каюты открывается. В полумраке видно светлую взлохмаченную макушку Рин. Та забирается на свою койку тем же жестом, что ранее использовала Бенезия. И только устроившись поудобней, замечает, что матриарх не спит.

— А я думала, ты уже дрыхнешь давно, — с усмешкой шепотом заявляет она. Шепотом — потому что на нижних койках спят Эшли и Лиара.

— Не спится, — таким же шепотом отвечает Бенезия. — К тому же я думала, что мы сегодня займемся разбором твоих видений.

— Можем заняться сейчас, я не против. Ну это если тебе по мозгам не долбанет. А то Лиара говорила, что ваши от этого дела могут устать зверски.

Смешок удалось подавить. Рин явно не понимает разницы между девой-азари и матриархом. Хотя сама чуть ранее заявляла о том, что у Бенезии больше опыта. Так что, возможно, просто не видит логической связи.

— За мои мозги не беспокойся. И тебе нужно оказаться ближе ко мне, — она постаралась, чтобы последнее не звучало, как намек на умственную неполноценность Рин. Поскольку та до слов Бенезии не планировала никуда двигаться — видимо, рассчитывала, что матриарх сможет провести объятия вечности, не приближаясь для этого к ней.

— Ок, не вопрос. Двигайся тогда к стенке, — фыркнула девчонка. И стоило Бенезии прижаться спиной к стене, как девчонка оказалась одним прыжком вплотную к ней. Бенезия хотела сказать, что можно было встать и вместе выйти из каюты, но поняла, что это уже не имеет смысла, ведь Рин решила пойти по пути наименьшего сопротивления своей лени. — Ну и?

Сейчас, когда они лежали фактически в одной постели лицом к лицу, матриарх неожиданно почувствовала что-то сродни… смущению. И это было чувство настолько странное и непонятное, что голос немного охрип, когда она произнесла:

— Посмотри мне в глаза.

Взгляд прямой. Только сейчас Бенезия поняла, что впервые находится так близко к человеку. И что человек этот ведет себя слишком странно. Бенезия знала, что людям свойственно два типа реакции на азари. Первая — вполне очевидный половой интерес, который демонстрировали по отношению к танцовщицам и представительницам… кхм… эскорта. Второй — страх и неприязнь, а отчасти даже брезгливость. Вызваны эти чувства были в основном неправильной интерпретацией поведения азари. Те же прикосновения, объятия, слияние сознаний — у всего этого представители других рас видели и подозревали исключительно сексуальный подтекст. Бенезия догадывалась, что существуют и другие, но не ожидала, что ей самой доведется встретить такого «другого» и общаться с ним. Верней, с ней.

— Расслабься.

— Уже. И можно без прелюдии. А то я тут засну, и мы обе окажемся в двусмысленном положении, когда народ проснется и засечет нас в обнимку на одной койке.

Судорожно вздохнув, она заглядывает в глубину серых глаз. Импульс — и она готова снова провалиться в бездну отчаяния, боли и страха, которая накрывала каждый раз при погружении в видения Сарена с протеанских маяков. Готова к тому, что будет снова просыпаться от собственного крика и раз за разом видеть картины гибели целой цивилизации. Но вместо этого… все оказывается совершенно иным.

«Видишь? Смотри. Мы были сильными. Мы были развитыми. Но нас уничтожили. Стерли в прах, избавились от самой памяти о нас, низвергли в бездну цивилизацию и оставили лишь руины. Они сильны. У нас нет надежды. Нет будущего. Мы чувствуем себя ничтожными. Мы боимся. Мы умираем».

Это было все, что увидел Сарен в видениях маяков. Все, что он смог понять в этом послании, которое было адресовано будущим цивилизациям. Все, что он… Идиот! Какой же он идиот!!!

«Видишь? Смотри. Как бы ни пытались они заставить нас покориться, сдаться без боя, мы все равно продолжали бороться. Даже зная, что проиграем, даже зная, что нам не устоять — мы не позволим перебить себя просто так. Мы заставим их заплатить за наши смерти. Мы сделаем так, чтобы их стало меньше. Меньше для вас!»

«Видишь? Смотри. Они низвергают в прах наши города. Стремятся уничтожить не только нас, но и саму память о нас. Ты ведь знаешь, что они не смогли это сделать. Ведь ты видишь все это! И ты теперь тоже помнишь…»

«Видишь? Смотри. Для нас все кончено. Мы не смогли с ними справиться, не смогли спасти себя. Но остались вы, и теперь вам предстоит сделать то, что не получилось у нас. Вы ведь будущее. Будущее будет лучше прошлого. Будущее исправит ошибки, сделает верный выбор и сможет избежать повторения прошлого».

«Видишь? Смотри. Мы поможем вам. Оставим это послание, чтобы вы заранее знали о том, что предстоит. Чтобы вы получили то, чего не было у нас: времени все исправить!».

«Видишь? Смотри. Мы умираем. Нам страшно. Но мы надеемся, что вы сможете все изменить. Отомстите за нас. Не повторяйте нашу судьбу. Это нужно закончить. Исправить. Предотвратить. Сделайте это! И ради нас, и ради самих себя, и ради тех, кто будет после вас».

«Видишь? Смотри…»

Каждое видение представало в новом свете. Каждая сцена через призму ее восприятия ощущалась иначе. Да, были и боль, и страх, и горечь и понимание близкого конца, но вместе с ними ощущался и другой спектр эмоций: решимость, желание все исправить и… надежда? Даже не она — уверенность в том, что рано или поздно все закончится. Что цикл будет прерван, как и любой цикл в принципе. И что они так или иначе внесут свою лепту в то, чтобы этот цикл прервать: не смогут сами, так передадут эстафету тем, кто будет после, чтобы уже они защищали себя, исправляли ошибки прошлого и строили другое будущее. То, в котором не будет места тварям из темного космоса.

И самое странное и страшное одновременно — что у этого всего была логика. И сейчас на Бенезию обрушилось понимание всей логики Рин и всей мотивации ее поступков. Придавило каменной плитой, запутало на пару мгновений еще больше, а потом — резко изменило все так, что сложные и двойственные вещи вдруг стали простыми, объяснимыми и понятными. И… это… ее мир?

— Ну и? — раздается рядом нетерпеливый голос. Только сейчас Бенезия поняла, что связь сознаний уже давно разорвана, а она лежит рядом с Рин и смотрит невидящим взглядом прямо перед собой.

— Как ты… увидела все это. Как ты могла разглядеть ЭТО ТАМ?! — Бенезия почувствовала, что ее трясет.

— Эй, блять, вы двое, дайте поспать, — в койку снизу ударил чей-то кулак. Впрочем чей — это и так понятно, поскольку под Бенезией спала Уильямс.

— Поговорим утром? — шепотом спросила Рин и, не дожидаясь ответа, метнулась на свою койку. Уже оттуда едва слышно произнесла: — Спокойной ночи.

— Это уже было, — хмыкнула Бенезия. — Тебе спокойной ночи, Рин.

Ей самой кажется, что она вряд ли уснет. Потому что нервная дрожь продолжает колотить тело. Потому что перед глазами еще стоят видения из маяка, обретшие новый смысл. Потому что сердце начинает стучать сильней, когда становится очевидно: надежда есть. Просто они с Сареном — слепые глупцы, которые так и не разглядели истинного смысла послания протеан. Не сумели сделать то, что легко расшифровал этот ребенок…

«Видишь? Смотри…» — тысячи голосов она слышит снова, уже в полусне. Они сливаются в один, почти детский и очень знакомый. Голос, который готов все исправить. И который готов почтить память прошлого такой же жертвой, если вдруг у них ничего не получится. И за этим голосом Бенезия теперь готова следовать до конца. Потому что сейчас окончательно понимает — только это будет единственным верным выбором. Бороться, чтобы не ударить в грязь лицом перед прошлыми цивилизациями. Умереть с честью, если смерть неизбежна. И даже если конец неизбежен — своей смертью дать шанс тем, кто будет после. Ведь они больше не одни. И никогда одни не были.

Уже утром она вспоминает то, что должна была вспомнить еще на этапе помощи Сарену. Что у каждого живого существа — своя призма восприятия информации. Любой информации, особенно такой, которая закодирована в визуальном ряде без дополнительного пояснения, как это было с протеанскими маяками. И у Рин восприятие оказалось не только более объемным, чем у Сарена, но еще и более… целостным? Верным? Бенезия не знала, как это описать. Чувствовала только, что Рин на самом деле вовсе не «обычный человек», за которого себя выдает. Конечно, это казалось абсурдом. Но в своих подозрения Бенезия в итоге не ошиблось. Правда, потребовалось более двух лет на то, чтобы понять, кого же на самом деле занесло в этот мир…