Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

— Господи... Неужели..., — невольно вырвалось у неё с тихим, но глубоким вздохом от неимоверного облегчения, а от свежего воздуха и ощущения высоты голова закружилась ещё сильнее.

Сделав ещё один шаг вперёд — отойдя от края — Консуэло вновь с трудом, боясь неловко упасть — ещё и по той причине, что по-прежнему держала в руках фонарь и свечу — опустилась на землю. Вновь поставив эти два предмета по обе стороны от себя, она приняла ту позу, в коей находилась там, в пещере — согнув колени, опустила на них вытянутые руки, а сверху положила голову, и закрыла её предплечьями.

Но теперь наша героиня не рыдала. Достаточно плотно, самозабвенно смежив веки, она застыла в этой позе. Ей нужно было прийти в себя. Свежий, прохладный воздух проникал сквозь сомкнутые руки.

Вокруг от лёгких порывов ветра шумела зелёная природа — на кронах деревьев и кустов шевелился каждый лист, двигалась каждая травинка под ногами Консуэло, а она сосредоточенно, сконцентрированно, словно молясь, впитывала в себя эту первозданность.

Проведя так несколько минут, наша героиня ненамеренно неспешно, словно постепенно возвращаясь из иного мира, подняла голову, и, открывая глаза подобно тому, кто приходит в сознание — с трепетом ресниц — так же медленно отстранила обе ладони от лица — как будто это давалось ей с огромным трудом. Отчасти последнее было так, но и отчасти же причиной тому служило желание побыть здесь, в этой атмосфере, в этой свободе и отрешённости — ещё немного.

И вот, наконец, Консуэло начала неспешно подниматься.

Встав в полный рост, несмотря на свою врождённую физическую хрупкость — словно атлант, расправляющий плечи — она наклонилась и, взяв свечу и фонарь, пошла вперёд.

Шаги её были неторопливыми.

Если бы случайный, заблудший в этих лесах путник увидел эту странную девушку, несущую среди пусть и ненастного, но вполне светлого для прогулок утра, предметы, чьё назначение — озарять путь — свечу, что она забыла задуть и так же горящий фонарь — чьё кремовое платье было испачкано землёй — то тот человек мог бы предположить, что наша героиня посещала ужасное подземелье, чтобы совершить над своей жертвой (ибо в силу своего наряда эта незнакомка не могла быть таковой, а грязь его восприятие безотчётно объяснило бы случайным падением) какой-нибудь тайный, страшный, мистический обряд — в то время как убитый горем юродивый Зденко, казалось, готов был совершить это с ней самой — но вот только даже такая кара не искупила бы в его глазах вины Консуэло, и без того переживающей наяву муки ада.

Дойдя таким образом до главных дверей замка, она поставила на маленькую каменную площадку фонарь и тихо и осторожно дотронулась до круглой серой ручки.

Дверь едва приоткрылась. Послышался предательский скрип. Но в ответ не раздалось ни звука. Взору нашей героини предстала тонкая полоса пустого, безлюдного пространства.

Тогда девушка вновь наклонилась — стараясь делать это медленно — так, чтобы не шелестело платье — и вновь подняла фонарь.

Открыв дверь ровно настолько, чтобы можно было проскользнуть внутрь с вещами, что она держала в руках, Консуэло, быстро и беззвучно ступая, проникла в гостиную замка, затворила дверь, отозвавшуюся тем же скрипом, и, быстро осмотревшись и не обнаружив никого в пределах своего взгляда, направилась, продолжая то и дело оглядываться по сторонам и подобрав подол платья так, чтобы оно не касалось пола и издавало как можно меньше шума, в комнату, где лежали её вещи.

Перед тем, как войти в свою спальню, наша героиня с осторожностью вернула на место взятую в коридоре свечу.

Дверь, которой девушка благополучно достигла, открылась без единого звука, повинуясь её лёгкому движению, и Консуэло тут же затворила её за собой.

Поставив фонарь на слишком маленький и, разумеется, не предназначенный для подобных предметов туалетный столик — отчего вещь заняла почти всё его пространство — наша героиня села на кровать, вновь опустив голову на колени и закрыв её руками. Теперь она могла вздохнуть с облегчением.