Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Да, то обстоятельство, что опасность быть замеченной кем-то из жителей замка миновала, приносило Консуэло облегчение, и на какое-то время она отдалась этому чувству, забыв обо всём и застыв в той же позе, в коей рыдала, сидя на голой земле пещеры Шрекенштейна. Но теперь она успокаивалась и напряжение и дрожь постепенно покидали тело нашей героини.

Но, внезапно, по прошествии нескольких минут, перед внутренним взором Консуэло вновь возник образ Зденко — его глаза, неотрывно и беспощадно смотрящие на неё, горящие от ярости, и, казалось, прожигающие душу насквозь, щёки, что и в беспечной и светлой весёлости никогда не хранили румянца, чуть розовые губы, едва выделявшиеся на бледном лице...

Но тогда, в подземелье, она видела в его взгляде не только гнев, но и бессилие, отчаяние, безысходность, беспомощность, тоску — от которых сердце нашей героини заболело ещё сильнее — вопреки её чувствам — когда ей казалось, что нет боли невыносимее той, что рождает безвременный уход того, кто был для неё дороже собственной жизни. А это значило, что натура юродивого не стала лишь исступлённым неистовством, не сделала из него обозлённого, ослеплённого горем человека, который чувствуя, что ему нечего терять, готов...

"...похоронить меня там, где не нужен гроб — как для моего избранника — там, где моей кончины не узрит никто, и где моё тело никогда не будет обнаружено — в бесконечных тёмных коридорах, куда свет способен проникнуть отныне лишь с приходом его второго — после Альберта, который своим уверенным шагом не ступит туда уже никогда, как ступал, ведя меня за собой — хозяина", — эти мысли пронеслись в голове нашей героини неожиданно, с быстротой молнии и напугали её так, словно до сознания Консуэло только сейчас донёсся тот оглушающий удар грома, что прозвучал после ухода Альберта в иной мир.

Да, Зденко желал ей смерти. Он был объят этим желанием. Но он остался человеком — Консуэло читала это в его глазах. Сердца, что имели такие люди, как этот юродивый — не способны сплошь и до конца их дней сделаться бесформенным, серым камнем, суть коего — лишь слепое ожесточение. Те мягкость, доброта и святость, что заложены, вплетены в их суть при сотворении таких душ Господом, не позволяет им превратиться в подобие могильного памятника.

Однако в то же время где-то в глубине своего существа Консуэло терзали сомнения, переходящие в страх. Нет, это была почти уверенность — и в последнем она с трудом признавалась даже самой себе.

"Но не пытаюсь ли я лишь убедить себя в этом — ибо, если я поддамся этому страху сейчас — он уничтожит меня без всяких ножей, кинжалов и... воды, что Зденко грозил выпустить, если я тотчас же не уйду... Нет, нет, боль Зденко пройдёт..., — вновь уверяла себя Консуэло, но сомнение медленно, постепенно, предательским жалом проникало в её разум и чувства, — ...но пройдёт постепенно. Если подобным чувствам вообще возможно исчезать, растворяться в солнечной печали... Но, коли это всё же произойдёт — то, быть может, для этой трансформации его душе потребуется даже больше времени, нежели моей. Но только бы этот несчастный человек удержался от сотворения непоправимого в пылу горького отчаяния. Господи, огради его — ибо после его рассудок не выдержит греха, искупить который будет невозможно даже его собственной гибелью. Ведь в своей сути этот юродивый наделён добрым сердцем, и он, даже будучи уверенным в своей правоте, прозреет и, даже не простив, а, быть может, и не поняв меня, окажется неспособным отнять чужую жизнь, свершив суд вместо Бога, — подумала наша героиня, помня о том, какое бессилие и отчаяние звучали в его голосе даже тогда, когда он проклинал её. Но в следующий миг душу её посетило горькое открытие. — Боже мой! "Прозреет"?! Я ли произношу эти слова в своих мыслях?! Я сужу других за их возможные будущие грехи — в то время как сама содеяла убийство ангела. И... я боюсь мучительной смерти, — она горько посмеялась над собой. — О, как же презренны и малодушны мои мысли и чувства! Я не боялась за жизнь Альберта, оставляя его в одиночестве, без своего присутствия, когда была самым его дыханием — а теперь холодею при мысли о физических муках — когда сама лицезрела телесную и душевную агонию моего избранника. В этой агонии должна была умереть я, а не он!.., — и она вновь заплакала — хотя и тихо, но почти зарыдала, уронив голову на руки и закрыв лицо. Плечи её вздрагивали. — Изгнание, вырывание моей души из бренной, земной плоти станет благодеянием!.."

Но постепенно, незаметно для самой себя, наша героиня вновь подняла взгляд, и, ничего не видя перед собой, возвратилась мыслями к подземелью Шрекенштейна и её встрече со Зденко:

"Но... всё же... моя душа рвётся туда... На что я надеюсь?.. Чего жду?.., — но для Консуэло всё же не так важно было найти ответы на эти вопросы, как возникающее помимо её собственной воли стремление совершить это путешествие вновь. — Прощения, которого не будет никогда?.. Я не могу прийти туда завтра — после похорон моего любимого человека — чтобы отыскать Зденко вновь. Ибо я увижу Зденко в том же состоянии. Или, быть может, даже хуже — коли он станет тайно наблюдать за церемонией — а это вернее всего будет так — зрелище ритуала лишь усилит его горе и не даст этой страшной ране начать затягиваться. И тем самым я навлеку на себя неминуемую, скорую, как молния, что осветила спальню её возлюбленного, озарив его мёртвый, но прекрасный лик — и долгую божью расплату".

Но сейчас он остался там, в подземелье. Она знала, что юродивый не пойдёт за ней, когда родным его друга и наперсника предстоит пережить самые горестные и тяжёлые моменты их судеб — похороны сына и племянника. Зденко не станет причинять им боли сверх той, что уже выносят их сердца, лишая её жизни на их глазах — ибо он знал — эти люди, коих по его убеждению, сделало несчастными её бессердечие — верят в честность преступницы, и он понимал, что не сможет разуверить их. Она чувствовала это.

"Как же мучительно то, что я всё же никак не могу до конца разгадать его натуру... Быть может, в нём и вправду больше жестокости..., — в памяти Консуэло возникли картины, с каким непостижимым, неостановимым упорством при их первой встрече строил юродивый преграды на её пути в обиталище её будущего возлюбленного. — Если Зденко встретит меня завтра ещё раз — когда я буду уходить из замка — им может завладеть непреодолимое стремление уничтожить меня — и потому я не должна попасться ему на глаза. Сегодня, в подземелье, Господь сохранил меня. Но зачем?.. у меня нет ответа на этот вопрос... Горе притупило мой страх, но я не знаю, какое чудо сдержало Зденко от того, чтобы схватить меня, лишить возможности сбежать и выпустить воду, дабы наступила моя мучительная кончина. Быть может, он не чувствовал в себе физических сил, потому как оплакивал Альберта в течение всей ночи, вспоминая их беседы, каждая из которых была сокровенной — где Альберт поверял ему свои сердечные тайны и внутренние муки, о коих не мог рассказать более никому, либо же открывал тайны земной жизни, постигнутые в разговорах с Богом?.. Но предстоящий же обряд похорон моего избранника может окончательно лишить его душевных сил, отчего грядущей ночью, вероятнее всего, Зденко овладеет крепкий сон, призванный подарить юродивому отдохновение. И оттого наутро его гнев может возобладать над всеми остальными его чувствами, и он возымеет твёрдое намерение убить меня...".