Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

После этих мыслей наша героиня устало, почти не осознавая себя, с какой-то грустной будничностью, склонив голову, глядя себе под ноги, но ничего не видя, механически, но инстинктивно тихо и осторожно, неся в себе ауру беззащитности, которую можно было ощутить ещё острее, глядя на её узкие, хрупкие плечи — открыв и затворив за собой дверь, вышла из спальни.

Коридоры замка были безмолвны, пусты и серы. Да, в них уже не царила та темнота, как бывает по ночам — но в этих стенах сейчас царила атмосфера обыденности, "обычности". Они не выражали ничего. Но эта неестественная окружающая немота всё же вызывала у Консуэло едва ощутимое чувство, которое можно было бы назвать "не по себе" — в этой атмосфере чуть осязаемо душой, существом, веяло мрачностью и мертвенностью.

Спустившись по лестнице, она ровными и спокойными шагами, чьё спокойствие было вызвано не умиротворением, но утомлением души — направилась вперёд — в ту же сторону, куда шла, боясь упасть — чтобы стать вестником мрака для родных Альберта Рудольштадта.

Пройдя гостиную и ступив с ковра на тёмный, почти чёрный пол, оттенок которого, почти сливался с цветом её траурного платья, наша героиня пошла наискось — к чулану. В этом наряде, со скромной причёской — волосами, собранными в пучок — она и сама была больше похожа на ничем не приметную служанку, метла и совок в руках которой выглядели бы как нельзя уместнее.

Внезапно, пройдя половину дороги, Консуэло краем глаза заметила фигуру слуги в сером костюме. Она повернула голову, видя, что тот хочет обратиться к ней.

— Пани Консуэло..., — прозвучал его тихий голос, полный нерешительности и робости.

Казалось, что робость мешала ему смотреть в лицо нашей героине. Он собирался сказать ей что-то ещё, но несколько мгновений не решался. Однако наконец всё также негромко, почти шёпотом проговорил:

— У вас что-то случилось?.. Быть может... быть может, вам нужна помощь?

— О, нет, нет, я благодарю вас... Просто... просто я решила съесть то небольшое количество забытой провизии, которую взяла с собой в дорогу, но сделала это неаккуратно, и теперь мне нужно подмести крошки. Ещё раз благодарю вас, но в сравнении с вашей ежедневной работой по содержанию в чистоте и порядке этого огромного замка — которую я очень уважаю, и перед которой я даже преклоняюсь, восхищённая вашими многолетними преданностью и стараниями — да и в силу моих привычек, воспитанных жизнью в нищете — ведь моя мать была больна, и я ухаживала за ней, и у нас, конечно же, не было возможности нанять сиделок или служанок, и потому все заботы о доме тогда легли на мои плечи — а потом, после её смерти — ещё несколько лет ничего не менялось, и я сама заправляла свою постель, стирала себе одежду и, пусть и скромными средствами, но неизменно сама поддерживала порядок и чистоту в своём скромном жилище — эти действия совсем не трудны для меня.

— Но... ведь вам предстоит... сегодня вам предстоит... такое испытание... Так позвольте же мне позаботиться о вас хотя бы в том малом, в чём может быть полезна моя помощь... Вы столько пережили...

Господи, зачем он напомнил ей?.. В глазах Консуэло вновь выступили слёзы, но, понимая бесхитростность его слов, невольно ранивших, её, наша героиня смогла сдержать дрожь в голосе и ответить:

— Да... и я молюсь Богу, чтобы выдержать его... и я сделаю всё, чтобы не доставить лишних забот ни вам, ни несчастным близким Альберта. Простите меня — но это всё, что я могу сказать.

Слуга, чувствуя неловкость из-за необходимости ответить что-то, но не находя слов, ещё несколько мгновений продолжал смотреть на неё, а потом, едва заметно молча поклонившись — удалился, исчезнув за поворотом во мраке коридора.

Наша героиня, не ощутив этого состояния слуги и не желая доставить ему смущения, последовала дальше и приблизилась к небольшой железной двери. Чулан оказался не заперт. Консуэло быстро нашла там метлу и совок, и взяв их в одну руку, направилась обратно в свою спальню, и на сей раз она не встретила никого. Дорога её прошла без иных происшествий.