Какого цвета красная стена? (джен)

Глава девятая, в которой рыжий навигатор молчит и осваивает метод собственного дуплицирования, капитан прячется в медотсеке, где страдает и наслаждается чувством вины, а доктор благодушествует и рассуждает о полезности тирании и самодурства.

В следующие два дня Станиславу начало казаться, что количество рыжих киборгов на корабле увеличилось как минимум раз в пять — Дэн был повсюду. Нет, он не то чтобы путался под ногами или демонстративно навязывал свое общество, нет — он просто как-то мягко и незаметно оказывался каждый раз неподалеку. Или в своем кресле. Или у кофеварки. Или у двери в грузовой отсек. Всегда. Где бы Станислав ни находился и куда бы ни шел. В любое время дня и ночи. Он словно бы вообще перестал спать — вставая ночью в санузел или попить воды, Станислав неизменно видел над спинкой навигаторского кресла рыжую макушку.

Больше всего Станислава раздражало то, что навигатор не пытался оправдаться и вообще не заговаривал первым. Словно бы ждал чего-то. Словно бы это Станислав был перед ним виноват, а вовсе даже и не наоборот. На капитана он даже и не смотрел — мимо смотрел, словно капитана и нет, словно он пустое место! Но при этом всегда словно бы случайно оказывался рядом, и спастись от его молчаливо ожидающего присутствия можно было разве что в санузле или собственной каюте — даже в грузовом отсеке не получалось отвязаться от непременной рыжей тени, что уж говорить про коридорчик и пультогостиную. Даже в машинном отделении, куда Станислав заглянул потолковать с Михалычем, капитан первым делом наткнулся не на механика, а на навигатора. Хотя, казалось бы, — чего ему там делать?

И счесть это случайными совпадениями мог бы разве что ну очень наивный человек, да и тому пришлось бы очень сильно постараться. «Космический Мозгоед», конечно, не круизный лайнер с кучей палуб, но все ж таки и не настолько мал, чтобы постоянно натыкаться на одного и того же члена экипажа — особенно когда идешь в противоположную сторону от того места, в котором только что с ним столкнулся буквально нос к носу!

— Стасик, ну ты совсем замордовал мальчика, — с мягкой укоризной попенял капитану Вениамин за чашечкой чая, когда друзьям удалось остаться вдвоем в медотсеке, недвусмысленно заперев дверь красным сенсором (но Станислав был уверен, что это временная мера и стоит только высунуть нос за дверь — в коридоре наверняка тут же обнаружится наглая рыжая морда, вроде бы совершенно случайно как раз в этот миг проходящая мимо).

— Я бы еще поспорил, кто кого замордовал! — хмыкнул Станислав. — Мне вон в коридор не выйти, по полдня в каюте отсиживаюсь.

— Помирился бы ты с ним, а?

— Я с ним не ссорился.

— Ну да, ну да… Только молчишь все время и смотришь мимо, словно он пустое место. А мальчик переживает.

— Переживает он… — начал привычно заводиться Станислав. — Это я переживать должен! Это он мне в душу плюнул, не я ему! Он вообще себя кем возомнил, что для него капитан — пустое место под фуражкой?! Все знал — и молчал! Это как называется, а?! Я ему вообще тут капитан или кто?!

— Ты, Стасик, конечно же, капитан! Только ты обиженный капитан. А обиженные редко способны рассуждать здраво, они только на одно и годятся — баржи-цистерны по ближнему космосу водить. С водой.

— С какой водой? — подозрительно нахмурился Станислав, сразу припомнив во всех смыслах дурно пахнущую историю с цистерной святой воды, которую так и не удалось доставить страждущим монахам, потому что в ней расплодились меракийцы.

— Той самой, Стасик, — благодушно улыбнулся Вениамин, довольный, что удалось хотя бы на время переключить внимание капитана на другое. — Которую на обиженных возят.

— Венька, ты меня не путай! Я не обижен! Вот еще, глупости это, с чего тебе вообще в голову взбрело? Просто… — Станислав вздохнул, с силой потер лицо руками, приводя мысли в порядок. Ну хотя бы в относительный. Сказал уже более спокойно (Венькина хитрость сработала): — Понимаешь, тут дело в другом. Проблема ведь не в Дэне — вернее, не только в нем. Проблема во мне самом. Он ничего не сообщил мне о своих подозрениях, потому что все еще не верит до конца. Вернее, даже не «не верит», а не доверяет. Чувствуешь разницу? То есть мне как человеку он, может быть, уже и верит, а вот как капитану — не очень. Не настолько, чтобы еще и доверять. Понимаешь, Венька? Он. Мне. Не доверяет. До сих пор… Так какой же из меня, к чертям собачьим, капитан, если мне даже киборги не доверяют?!

— Хороший капитан, Стасик, — убежденно возразил Вениамин, разливая по чашкам только что вскипевший чай и пододвигая Станиславу сахарницу. — Очень хороший! Плохой бы о таком вообще не задумывался. И, конечно же, ты обижен — и любой бы на твоем месте реагировал бы точно так же. Ну сам подумай, что может быть обиднее, чем если тебе не доверяют! Ты, понимаешь, к человеку со всей душой — а он тебе в душу плюнул. А тем более что и не человек даже вовсе, а и вообще киборг!

— Да при чем тут это, Венька?! — возмутился Станислав снова, и на этот раз куда искренней. — Киборг он, понимаешь… Знаем мы таких киборгов! Как глупость какую задурить — так он человек, а как отвечать — так какие с процессора взятки! М-м-мозгоеды они, а не киборги! Переживает он… Вот и пусть переживает! В следующий раз трижды подумает, прежде чем такую глупость совершить.

— И совершит другую, Стасик. Это нормально — глупости совершать. Главное, чтобы такие, которые исправить можно, а то ведь… Ну вот, к примеру, возьмет он сейчас и запорет трассу, потому что все время на тебя оглядывается.

— Ну ты и сказанул, Венька! — Станислав даже не возмутился, хмыкнул только — настолько смехотворным показалось ему предположение Вениамина. — Запорет он, как же… Это Дэн-то? Кто угодно, только не Дэн!

— Хорошо, согласен, — тут же покладисто пошел на попятную Вениамин, размешивая сахар ложечкой в поллитровой чашке и с удовольствием грея о нее ладонь (в медотсеке было прохладно), — Дэн трассу ни в жизнь не запорет, это я действительно погорячился. Но мальчика все равно жалко, мальчик-то хороший.

— А меня не жалко?!

—И тебя жалко, Стасик. Мне всех жалко. Я же врач, мне вас потом чинить, ежели вдруг что. Лучше я вас заранее... пожалею.

Станислав покрутил в пальцах пустую чашку (и когда выпить успел? Вроде бы только что полная была! Причем кипятком…), посопел. Наконец проворчал уже спокойнее:

— И что мне теперь, расцеловать его, что ли, за все его выкрутасы?!

— Думаю, расцеловывать — это лишнее, это тебя неправильно понять могут. Ты его лучше заставь Полине по кухне помогать… Или нет, готовить он любит, для него это вовсе не наказанием будет… Ты его лучше полы мыть заставь, вот! Или хотя бы обругай, как ту же Полину обругал, он и успокоится.

— Да в том-то и дело, что не за что мне его наказывать! Даже отругать толком — и то не за что. Нет, ну ты сам подумай — за что? За то, что не наябедничал на товарища? Не заложил подругу капитану? То есть за недоносительство ругать, да? Так получается?! Тебе самому не противно? Вот и выходит, что вроде как и не за что его наказывать. И не только формально, но даже и по-человечески. Он ведь ничего плохого не сделал, понимаешь, Венька? Действительно ничего.

— А это неважно, Стасик! Ты ведь его сейчас куда сильнее наказываешь — именно тем, что не обругал даже. Словно он даже ругани не достоин.

— Да не за что мне его ругать, говорю же! Полину было за что и ругать, и наказывать, она договор нарушила и меня обманула, как болвана последнего… Правда, тут сам виноват, надо было бдить внимательнее… Но и ты тоже хорош! «Воображаемый зверик, девочка хорошо справляется»! Тоже мне диагност — живое от неживого отличить не сумел! Так что если тут кого и ругать — так это нас с тобою, дураков старых. А его-то за что? Поначалу он точно так же ничего не знал, как и мы, а потом… просто ничего не сделал. В этом и проблема: просто ничего не сделал. И все. Ни плохого, ни хорошего. Так ведь и не обязан был! За что тут ругать-то? За что наказывать? За то, что не настучал на товарища? За то, что мне не доверяет? Так за это, скорей, меня самого наказывать надо, как не справившегося с обязанностями.

— А ты поругай просто так, Стасик! — Вениамина не так-то легко было сбить с той метафорической лошади, в метафорическом седле которой он обосновался с уютом и комфортом, как обосновывался всегда и везде, всем своим видом показывая: я здесь надолго. — Ни за что, примитивным капитанским произволом. Капитан ты, в конце концов, или кто? Вот и рявкни по-капитански. Прояви характер и самодурство, имеешь право. И всем сразу будет счастье. А то ведь и Тед переживает, тоже считает себя виноватым, я вот тоже мучаюсь, кусок в горло не лезет. — Доктор с аппетитом откусил сразу половину бутерброда с сыром и колбасой, прожевал не без удовольствия и подытожил: — Ну куда это, скажи мне, Стасик, годится?

— Тед? — неприятно удивился Станислав. — А он-то тут при каких делах? Тоже знал, что ли?

— Да нет, он не знал. Просто… — Вениамин с огорчением отложил недоеденный бутерброд, понимая, что в ближайшие минуты ему могут понадобиться обе руки — например, подхватить то, что будет падать со стола, если капитан его ненароком опрокинет. — Стасик, ты только не нервничай, пожалуйста, но Дэнечка… он очень на тебя похож. Стасик, не злись, но это правда! Может, он просто тебя неосознанно копирует, ну выбрал себе образцом, как отца-командира… Стасик, ну не надо так на меня смотреть! Понимаешь, он ведь тоже первым делом именно на Теда подумал, когда сделал анализ Полининой слюны и обнаружил… ну, то, что он там обнаружил. Думал, Тед ее так утешал, ну после твоего введения беззверного режима… И, понимаешь, Стасик… Он ведь тоже постеснялся спросить напрямую.

— М-мозгоеды!

* * *