Холодный мир (джен)

— Добрый вечер, синьор. Приветствую вас в Итальянской республике. Ваши документы? — капитан пограничной службы в чрезмерно шикарной форме обратился к пожилому господину в приличном костюме, внимательно рассматривавшему темнеющее небо над Альпами.

— Прошу, — отозвался пожилой, предъявляя западногерманский паспорт на имя "Макс Бользен". Никаких нареканий документ не вызвал, и офицер вернул его законному хозяину, повернувшись к соседу — тощему молодому американцу с толстым путеводителем в руках: — Ваши документы?...

Закончив проверку паспортов и покинув вагон, синьор капитан отошёл в сторонку. Формально — закурить. Фактически — поговорить с человеком, сидевшим в чёрном "фиате" на обочине.

— Вы выполнили наше поручение, капитан?

— Так точно, синьор, — заискивающим голосом молвил бравый страж итальянской республики. — В поезде едет человек по фамилии Бользен. Точь-в-точь как на вашей фотографии. Направляется на юг. Где я могу получить оплату, синьор?

Водитель "фиата" отсчитал полтора десятка стодолларовых купюр.

— Это только аванс, мой капитан. Остальное мы выплатим иначе. Моё руководство похлопочет за вас в Риме — такие кадры нужны нам на более ответственных постах....

Через час в Москве приняли шифрованную радиограмму, гласящую: "Бользен, он же Исаев, находится в Италии. Пункт назначения — Неаполь".

Штирлиц проснулся от звона колокольчика проводника и его же монотонного: "Флоренция, Флоренция, стоянка тридцать минут!". Исаев не стал судорожно вскакивать, одеваться и бежать на перрон, чтобы поскорее разглядеть заветный город — с вокзала всё равно многого не увидишь — а размеренно привёл себя в порядок и поудобнее устроился в купе, которое с ночи осталось в его полном распоряжении.

Теперь, когда его прежний спутник — американский студент, докучавший ему всю дорогу разговорами о фрейдизме и тантра-йоге — сошёл в Вероне, Исаев мог остаться наедине с собой и предаться любимому занятию: размышлениям и сравнениям. Италия за два с половиной десятилетия, которые Штирлиц в неё не возвращался, значительно изменилась. Итальянцы — во всяком случае, те, которых он видел в поезде — окончательно избавились от фальшиво-серьёзного духа, который они напускали на себя в подражание Муссолини и который им был так не к лицу.

Избавились, да не все... Вошедший в Риме католический священник какого-то высокого ранга поздоровался с Исаевым неразборчиво и индифферентно, едва ли не первым делом уставившись в требник с намерением просидеть так до самого Неаполя. Не нравится — не ешь, подумал Штирлиц и тоже погрузился в свои планы.

"Первым делом необходимо выяснить, когда грузы Дорнброка прибудут в порт. В Италии это нетрудно, а тем более в Неаполе — чиновник предоставляет информацию каждому, кто платит. Затем — название корабля, владелец, порт приписки... Если эта ниточка действительно ведёт в Японию, придётся вплотную заняться Блофельдом. Старина Эрнст оказался жив и снова в стране сакуры — но какую роль он играет в сети, которая объединяет и Фридриха Дорнброка, и Синдзо Осато, и — не было заботы... — Айсманна? Не удивлюсь, если он всё это и подстроил — ещё в войну было понятно, что Блофельд далеко пойдёт...".

Тут Штирлиц отвлёкся на падре: "И кстати, что это за священник? Какая-то подозрительно ярославская физиономия для святого итальянского отца. Неужели в Центре взялись-таки за "перебежчика Исаева?". Догадка оказалась верной, но слишком запоздалой.

— Комедия окончена, Максим Максимович, — вернул Исаева в объективную реальность "патер". Произнёс он эту фразу по-русски, вытащив из требника спрятанного "макарова". — Руки в карманы — и не вынимать. Из поезда вы выйдете только со мной.

На выходе с вокзала Штирлица ждали два карабинера у автомобиля — вроде и убедительно загримированные, но со множеством мелких огрехов в форме. "Всё-таки кто-то на Лубянке решил прервать мои похождения, — подумал разведчик. — Это не так плачевно. Я всего лишь потеряю день-другой, пока наверху не разберутся, в чём дело, и не вышвырнут меня на все четыре стороны".

"Патер" передал его "карабинерам", которые запихали добычу в небольшой тесный автомобиль и тронулись.

— Мы едем в участок? — поинтересовался Исаев.

— Не валяйте дурака, Максим Максимович, — ответил старший "карабинер" по-русски. — В аэропорт Каподичино. Дождёмся сигнала от Центра и отправим вас на родину.

Наконец автомобильчик КГБ въехал на территорию огромного складского комплекса при аэропорте, который с некоторых пор, видно, служил еще и перевалочной базой Конторы. Ряженые карабинеры остановились в огромном ангаре, после чего заперли наглухо двери и надели на Исаева наручники. Помещение было практически пустым, только в дальнем углу возился тип в рабочем комбинезоне экспедитора.

— Нам долго здесь сидеть, товарищи? — осведомился Штирлиц. — Сейчас жара стоит, а я всё-таки не самый здоровый человек на Земле...

— Раньше надо было думать, а не когда приключений захотелось, — грубо-флегматично отозвался старший.

— Вы не беспокойтесь, у нас хорошая вентиляция, — кивнул младший, исполнявший партию "хорошего полицейского". — И просидим мы здесь только до вечера. В десять прибудет транспортный самолёт, на нём и отправитесь домой. — Тут агента прервала рация, замигавшая в углу с энтузиазмом новогодней ёлки. Старший, уже принимая сообщение из Москвы, рукой подал знак напарнику подойти и они живо принялись что-то обсуждать. Исаев выхватывал лишь отдельные фразы: "Что? Этого в Тегеран? А они не ох**ли?! Американцы в два счёта его выкрадут при необходимости! Почему не в Россию?".

Пока коллеги выясняли отношения с Центром, к койке, отведённой Исаеву, по возможности незаметно подобрался экспедитор. Когда Штирлиц смог разглядеть его лицо, то понял, что уже давно знаком с этим человеком.

— Товарищ Штирлиц? — шепнул неаполитанец в спецовке.

— Да, Паскуале. Ты всё ещё с нами... — Тогда, в тридцать восьмом, Максим Максимович знал его ещё подростком из портовых кварталов, ставшим связным подпольной ячейки компартии. Без его знания неаполитанских закоулков Штирлиц вряд ли выполнил бы то задание живым и невредимым. А без Штирлица, забравшего связника у держиморд Муссолини "в разработку", вряд ли бы остался живым Паскуале. Теперь он окреп, несколько погрузнел и зарос чёрной щетиной, но всё же помнил, что и как их связывало.

— Он самый, товарищ Штирлиц. Я здесь за всем присматриваю, партийное поручение. За что вас невзлюбил Центр?

— Тебе лучше не знать, старина, — уклончиво ответил Исаев. — Важно, что эвакуация в Россию не входит в мои планы. Есть карандаш и бумага?

— Предсмертную записку готовите, товарищ?

— Да что ты несёшь, Паскуале... Лучше слушай внимательно, что я в ней пишу, — продиктовав нужный текст, Штирлиц продолжил: — А теперь при первой возможности передай записку в "Алькубиерре". Это "хитрый кабак" английской разведки на площади Карилла, — и глядя, как нехорошо покосился на него старый соратник, добавил: — Так надо...

"Ещё раз спасибо товарищу Лонсдейлу за мою счастливую старость", подумал Штирлиц. "Теперь грозный агент 007 из помехи окончательно станет частью плана".

Седьмой прикрыл уютную комнату старой, довоенной ещё цековской дачи на Оке, в недрах соснового бора, задёрнул занавески, достал из чемоданчика плохо замаскированную под портсигар рацию и забормотал на плохом немецком:

— Первый! Приём! Приём. Докладывает Седьмой. В Москве мне сообщили, что Штирлиц перехвачен нашей итальянской резидентурой. Приняты меры по его отправке на перевалочную базу организации.

— Похвально, Седьмой. От вас я такого успеха не ожидал, — саркастично отозвался Блофельд. — Но передайте им там — Штирлиц нужен живым! И без ударов по голове — это его критически важный ресурс!

Тем временем в старой, узкой и высокой каменной башне на площади Карилла, на углу одной из тех тёмных улочек, что взбираются оттуда вверх по склону к замку Сент-Эльмо, тоже не сидели без дела. Внизу, где до полуночи шумел ресторан "Алькубиерре" — средней руки, но зато крайне популярный в округе — жарили, парили, нарезали, подносили, записывали и обсчитывали без передышки. На втором этаже дела творились гораздо более тихие, но и гораздо более серьёзные.

В комнате над рестораном стоял солидно выглядящий магнитофон, наподобие тех, что используются в американских и приличных европейских студиях звукозаписи. С залом его связывали провода, протянутые к хорошо замаскированным микрофонам. Периодически к магнитофону наведывалась дама более чем очевидных достоинств. Тёмно-каштановые кудри и бездонные глаза в южном вкусе сами по себе были крайне заманчивы, а загорелая под средиземноморским солнцем кожа и пышные губы придавали ей сходство с мулаткой.

Ассунта внимательно следила за работой звукозаписывающего аппарата: скоро можно будет снимать с него бобину и отправлять наверх. Там уже из болтовни посетителей за столиком у окна сделают выводы: сколько их партия получила из Москвы на этот раз, хватает ли ей на предвыборную болтовню и можно ли её перекупить, а если да, то за сколько...

Вообще-то ничьей шпионкой Ассунта Алькубиерре быть не собиралась отродясь — запросто пулю получить можно. Была она честной — в неаполитанском смысле — женщиной, хозяйкой этой траттории, с тех пор, как получила её в качестве отступного от очередного ценителя её прелестей. Но по сравнительной дешевизне "Алькубиерре" стали сюда захаживать деятели из левых партий, а также русские моряки.

И в один прекрасный день к Ассунте заглянул джентльмен — как положено, прилизанный, с иголочки — и сделал деловое предложение. Не возражает ли синьора, если правительство её величества королевы поставит здесь устройства для звукозаписи? Правительство очень интересуют произносимые в вашем заведении звуки. Тысяча в год. Что вы, каких лир! Чистые фунты стерлингов, отдельный счёт в самом "Банке Святого духа" на ваше имя. Хорошо, тысяча двести. Слово джентльмена.

Работа была несложная — знай себе меняй катушки с магнитными лентами, отсылай их в консульство да периодически информируй залётных агентов из Лондона, что к чему в городе. А что русского Ассунта не знала — так слушать и не её дело. (А английский волей-неволей выучишь, если семь лет кряду таскаться по вечерам с солдатами да моряками). Однако же, надо не забывать наведываться и в ресторан.

За столиком в углу сидел в одиночестве здоровяк Паскуале и сосредоточенно накручивал спагетти на вилку. Этот человек редко сюда заявлялся, хотя на зарплату старшего экспедитора мог себе это позволить. В кварталах у подножия Сент-Эльмо Паскуале хорошо знали — он был заводилой у коммунистов квартала ещё со времён Сопротивления, за восстание сорок третьего года против немцев даже имел какую-то медаль. Ходил слушок, что он ещё и русской разведке лучший друг, но уличить его никому и никак не удавалось.

— Чао, Паскуале! Давно ты у нас не появлялся. Всё в политических баталиях... Странно, что ты ещё не депутат. Макароны не пересолены? — осведомилась у него хозяйка.

— Привет, Ассунта, — ответил великан из порта, прожевав "карбонару". — Вообще-то у меня письмо к тебе есть... Выйти бы нам, дело не для лишних ушей. — Они направились в служебное помещение, где Паскуале вынул сложенное вчетверо послание Штирлица и сунул Ассунте прямо в карман фартука, сделав при этом игривую ухмылочку. То, что Паскуале был счастливым мужем и троекратным отцом, ему в таких вопросах не мешало.

— Полегче, я теперь снова девушка честная. А как ты прознал, что надо ко мне идти?

— У меня есть уши, — отмахнулся Паскуале. — Про письмо не забудь: человек в переплёт попал, и выручить его можешь ты. Или никто.

— Поймут ли твои товарищи? Я ведь не адвокат и не решальщик из каморры, но ты пришёл ко мне. Значит, знаешь, что работаю на ваших врагов.

— Он мне жизнь спас. Да что вы, бабы, понимаете в таких делах...

— Ступай, — обиделась Ассунта. — Иди драных кошек на своем складе учи. — Но записку оставила себе. Она могла быть интересна наверху: по почерку и не совсем естественным для итальянского предложениям в авторе легко было распознать иностранца.

"Я арестован сотрудниками КГБ. Если с вашей помощью я выйду на свободу, можете рассчитывать на конструктивное сотрудничество. Передайте эту информацию 007, раз он всё равно собирается в Неаполь (это точно). Доверять я на данный момент могу только ему.

Штирлиц".

Африкански-смуглое лицо хозяйки на время приняло задумчиво-сердитое выражение. Ассунта испытывала противоречивые чувства к человеку, который когда-то превратил её будни на площади Карилла в фейерверк — а потом исчез на два года. Но тысяча двести фунтов стерлингов в год перевесили — до этой же суммы в лирах мало кто в городе умеет считать...

"Какой здесь, к чёрту, сентябрь!" — думал Бонд, стоя в пробке на очередной узкой средневековой улице, напоминавшей ему неприятности в кишках. Солнце Кампании выжимало из залётного британца пот не хуже, чем на Ямайке. Да ещё радио в машине заклинило, не переключаясь с какой-то коммерческой станции:

"Как только что сообщил наш западногерманский корреспондент, сегодня утром Фридрих Дорнброк — четвёртое состояние ФРГ и шестое состояние Европы — был госпитализирован с подозрением на инсульт. Как полагают медики, причиной могло стать нервное потрясение, пережитое капитаном баварской индустрии после известия о гибели его правой руки вице-президента концерна Генриха Бауэра, который сломал шею, неудачно упав с лестницы во время швейцарской командировки. Череда странных смертей, связанных с корпорацией Дорнброка, тянется ещё с начала августа, когда..."

"Подельник "Спектра" неудачно упал с лестницы? Эту шею явно сломал кто-то одушевлённый. Возможно, Айсманн..." — подумал агент 007. Наконец, когда затор рассосался, он нагло припарковал автомобиль прямо на тротуаре и с чувством глубокого удовлетворения вышел на свежий воздух.

До этого 007 был в Неаполе в шестьдесят шестом году — Ми-6 нужно было разобраться с одним из боссов каморры, что присвоил себе записи тайных переговоров Кастро с лидерами Христианско-демократической партии, а добывшего их агента отправил на дно залива. Проблема мафиозо была быстро решена, но в процессе возникла другая... Бонд слишком хорошо помнил, как его ревновала после каждой командировки Сильвия Тренч — а теперь он имел дело с итальянкой, и тогдашние сцены можно было смело умножать на три.

Но инструкции резидентуры, полученные в Риме, были исчерпывающи — если на кого-то и можно положиться под сенью Везувия, где без "проводника-туземца" не найдёшь даже слона, то это Ассунта Алькубиерре с её обширными связями в самых различных кругах. На площади Карилла его, разумеется уже ждали — судя по расчётливо подобранным духам и платью хозяйки.

— Добрый вечер, Джеймс, — Ассунта готовилась принять агента за старинным столиком с вином и морепродуктами.

— Хмм, "Лонардо" шестьдесят третьего года... Но ведь к морским ежам подают белое вино, — этот кулинарный пароль, пришедший из основной профессии Ассунты, не мог не вызвать у Бонда улыбку.

— Так подают в Париже, а в Италии свои правила, — усмехнулась ему в ответ женщина из резидентуры. — Итак, Джеймс Бонд, ты улетел на свой остров, не успела я проснуться, забыл обо мне на два года, а теперь осмелился явиться сюда... Видно, дела у королевы совсем плохи, раз я после этого тебе понадобилась.

— В яблочко, — кивнул агент, придвигаясь ближе. — Но всё-таки я рад снова с тобой работать.

— Знаю, тебе есть с кем сравнивать, — вяло, для проформы, отстранила его рукой Ассунта. — Какая там по счёту сотня случайных знакомых в твоём послужном списке?

— Спать с кем-то, кроме тебя, я способен только ради интересов Англии. Теперь я предпочёл бы перейти к делу, — Бонд снова переместился поближе к la bella donna и урчащему на комоде вентилятору.

— Ты получил сообщение об этом Штирлице, Джеймс?

— Так точно, мой адмирал, — козырнул 007 шпионке, подливая обоим заветную сладкую отраву урожая шестьдесят третьего года.

— У нас есть шанс заполучить Штирлица. У русских он теперь не в фаворе, его схватили. Есть малый из местных коммунистов — Паскуале, предан ему что твоя собака. Он-то нам и поможет проникнуть к твоему колбаснику.

— Попробуй связаться с нашим гидом, — распорядился Бонд, расстегивая пиджак. — А я с твоего позволения приму душ. У вас, к несчастью, ещё не кончилось лето.

— Мне не жалко. Даже интересно, сколько отпечатков женских пальцев тебе придётся смыть, — за то, как Ассунта улыбалась, ей сходили с рук даже эти непрекращающиеся подколки. Агент отправился приводить себя в порядок, тогда как помощница связалась с Паскуале по рабочему телефону. К счастью, он никуда не уехал — не хватало только позвонить к нему домой и нарваться на жену.

... — Он придет через два часа, — окликнула шпионка выходящего из ванной Джеймса, положив трубку. 007 сменил форму одежды на ультралёгкую, вернувшись на сушу только в повязанном вокруг бёдер полотенце.

— И как нам занять это время, Ассунта? Может быть, искупим мои грехи? — вкрадчиво поинтересовался Бонд, аккуратно, но настойчиво обнимая неаполитанку за загорелые плечи.

— Учти, Джеймс, это будет суровое искупление, — погрозила ему пальцем "мулатка", при этом просияв. — Мы можем не успеть...

— Тогда начнём прямо сейчас, — промурлыкал 007, почти одновременно притягивая её к себе, зарываясь носом и губами в роскошную каштановую гриву и нащупывая ещё мокрыми руками на платье застёжку-"молнию"...

— Джеймс...

Затем они лежали, как греющиеся кошки, не смущаясь даже укоризненного распятия над кроватью очаровательной резидентши.

— Мммм, — смуглая рука переползла с его груди под подушку и, пошарив там, вытащила "Вальтер". — Ты опять его туда засунул, Джеймс. Это же неудобно.

— Неудобно быть без защиты в такую торжественную минуту, — поцеловав Ассунту в плечо, Бонд отобрал пистолет и тут увидел часы — Боюсь, у нас не так много времени. Собираемся.

...Спустя десять минут недавние счастливые жертвы Амура с самым напряжённым видом сидели в гостиной в обществе Паскуале и обсуждали план спасательной операции.

— Сейчас русские оставили на базе двух человек, — рассуждал посланец Штирлица, — но их может быть существенно больше. К тому же я не ручаюсь за самолёт. Мало ли сколько там будет людей.

— Мы можем полагаться на кого-то, кроме нас троих? — требовательно спросила Ассунта.

— Двоих, — отрезал 007. — Ты не должна засветиться.

— Есть одна компания — пять молодцов, их боится весь старый город. Выполняют серьёзные заказы каморристов, поэтому болтать не приучены, — уточнил Паскуале.

— Превосходно. Твой фургон вместит ещё шесть человек?

— Однажды в него влезла вычислительная машина с американской базы — что твой гардероб, — похвастался посредник. "Феликсу на заметку", подумал Джеймс и скомандовал:

— Тогда мы идём на абордаж.

Бонд не уставал поражаться тому, как Паскуале ведет свой рыдван по непролазным темнеющим переулкам старого города, даже не царапая бортами многовековые дома. Громил в кузове, похоже, болтанка не раздражала: они сидели абсолютно беззвучно, оправдывая репутацию верных головорезов. Наконец, фургон вырулил в новые районы, на широкую Виа Дон Боско. Через десять минут показались и закрытые ворота Каподичино.

— Кто там? — поинтересовался по-итальянски старческий голос из будки охранника.

— Водопроводчики, — абсолютно безмятежно соврал Паскуале. — Водопровод хотим починить. Ангар 2, линия 4, — и сунул в будку, как в торговый автомат, жирную пачку лир.

— Поезжайте. Ээээээх, помогай вам святой Януарий! — следом за мощным зевком страж воздуха, видимо, нажал на какой-то рычаг, и ворота нехотя стали раздвигаться. В течение нескольких минут чичероне агента петлял по вымирающей вечерней складской зоне, пока не прибыл к искомому ангару. У переднего входа стояли два автомобиля: слегка запылённый "фиат" и свежая "ланчия".

— Новенькие подъехали, — шепнул Паскуале. — "Фиат" я давно знаю, а этот второй здесь ещё не ошивался.

— Редкий вид, согласен, — поддакнул Джеймс. — Ещё и под охраной... — У машин караулил не внушающий никакого доверия мужчина, которого нужно было убрать с дороги.

— Водопроводная компания, — соврал Бонд, доставая подготовленные Паскуале инструменты. — Нам сообщили, что в этом районе трубу прорвало.

— У нас всё в порядке, — резко ответил караульный. — Можете ехать.

— Не уверен, — покачал головой 007. — Для профилактики вас надо заткнуть, — и агент вывел охранника из строя съемной деталью от трубы. Аккуратно перешагнув через жертву, он нажал левую кнопку часов и заковырял отмычкой в замочной скважине, подозревая, что неаполитанские двери не окажут серьезного сопротивления. Паскуале, придерживая обрез, вошел в ангар вместе с Бондом, но занял оборонительную позицию в дверях.

В тусклом свете лампочки "Ноль-Ноль" всё же разглядел двоих тюремщиков Штирлица. Третий — новоприбывший из "ланчии" — вёл с ними довольно напряжённый разговор:

— Нет, насчёт вас распоряжения не было. Сказано русским языком — самолет держит курс на Тегеран.

— А в Иран-то зачем? — недопонял один из кагэбэшников. — Это враждебная территория, товарищ майор — он сбежит, ищи потом ветра в поле! А виноватыми назначат нас!

— Ничего не знаю, приказ Центра, — отрезал человек из "Ланчии". — Он у вас под транквилизаторами, да?

— Так точно.

— Ходить сможет самостоятельно?

— Сможет, — выступил из тени в самый, как ему показалось, неожиданный момент Бонд и навёл на всё сборище "вальтер-ППК". — А вот вам придётся не двигаться!

Наивно было бы полагать, что русские явились сюда без оружия и не попытаются пустить его в ход. Так и случилось. Майор попытался выхватить табельный пистолет. 007, конечно, успел повредить ему рабочую руку, но противник отвлек на себя внимание от остальных. Джеймс еле успел отскочить за ящики с неразборчивыми надписями, прежде чем два оставшихся агента начали стрелять.

Бонд произвёл два выстрела поверх коробки, подавляя огонь сотрудников КГБ. Судя по пальбе со стороны двери, неаполитанские союзники вовремя включились в конфликт. Через минуту агенты, отстреливаясь, отступили к заднему входу. Там их обезоружили люди Паскуале, зашедшие с тыла, и аккуратно связали. Раненый в руку майор пытался было "снять" самого Паскуале по силуэту в двери, но 007 метнул в него коробкой полегче.

— Хороших парней всегда вовремя выручает кавалерия, — одобрительно кивнул Джеймс неаполитанцам и направился в угол, где на кушетке лежал в позе эмбриона скованный Штирлиц. Судя по тому, что Исаев вяло, но двигался, коллеги действительно ввели ему хорошее, крепкое успокоительное, а не снотворное. Бонд аккуратно усадил старого льва разведки и с помощью пилки в часах быстро разрешил его узы со словами:

— Добро пожаловать в свободный мир, Макс Отто фон Штирлиц.

"Все идет по плану", подумал Максим Максимович Исаев...