Среди руин цветут деревья (джен)

От автора. Просто на всякий случай, вдруг кто-то не читал. Глория из Джинксланда — персонаж части «The Scarecrow of Oz». Краткий сюжет — тут http://oz.wikia.com/wiki/Scarecrow_of_oz

1

Велика и прекрасна страна Оз, лежащая в сердце материка. Мертвая пустыня окружает ее кольцом, ограничивая внешнее воздействие, лишая жителей возможности хотя бы однажды в жизни увидеть океан Нонестика. Советы пяти регионов королевства присягали в верности юной Озме, и девочка, надевая корону, верила, что именно она будет нести добро на волшебные земли. Девочке, в тёмных волосах которой пламенели маки, пели торжественные гимны жители самой большой страны на континенте.

Формально находясь на территории страны Оз, Джинксланд никогда не подчинялся ни местному правительству региона кводлингов, ни самой Озме, ни кому-либо до нее. Карликовое королевство, как и вся остальная страна Оз, было отделено от внешнего мира бескрайними песками Мертвой пустыни, но от самой страны Оз его отрезал высокий горный хребет. Джинксландские горы по сравнению с той же Короной Мира были достаточно молоды, время не успело раскрошить в пыль их острые пики. Хребет поднимался до облаков, не каждый дракон мог преодолеть его даже на перевалах. Именно горы являлись тем ключевым фактором, в соответствии с которым создавалась история королевства: прошлое его не изобиловало ни войнами за независимость, ни гибельной ассимиляцией с прочими жителями страны Оз, ни регулярными верноподданническими визитами в Изумрудный город. С момента заселения этих земель их жители были предоставлены сами себе.

Разумеется, многолетняя изоляция не могла существенно не сказаться на образе жизни и мышления джинксландцев. Миролюбивые и спокойные, люди здесь никогда не отливали пушек, не мастерили арбалетов и не учились маршировать в строю. Город-королевство Джинксланд держался на сельском хозяйстве и ремеслах, и этого вполне хватало, чтобы удовлетворить потребности населения. Джинксландцы научились не нуждаться во внешних землях, не надеяться на чью-то помощь — мир по ту сторону гор для них не существовал. Кто знает, возникло бы вообще это королевство, не будь между ним и регионом кводлингов Джинксландских гор, и если бы возникло, то сколько лет продержалось перед тем, как окончательно раствориться во влиянии более могущественных соседей… однако теперь на этот счет оставалось лишь строить гипотезы. Природа щедро одарила королевство, избавив от необходимости идти на поклон в Изумрудный город.

Бразды правления этим райским уголком в тисках гор и пустыни последние несколько лет находились в руках Ее величества королевы Глории. Именно к ней и были отправлены из Эв доверенные подчиненные генерала Маттаго. Разумеется, послам было строго запрещено даже упоминать своего настоящего начальника — вместо него следовало ссылаться на принцессу Лангвидэр, племянницу покойного короля Эволдо. В отличие от того же Меремаха, что не один десяток лет водил свою армаду по просторам океана Нонестика, глава штаба сухопутных сил был в политической игре далеко не новичком и отчетливо понимал, какую реакцию даже у правительницы небольшого города-королевства вызовет обращение к ней военного командования соседней страны. Можно не сомневаться, сразу же возникнет вопрос, почему гонцы к королеве присланы не именем эвийского правителя, следом вполне вероятна мысль о возможном перевороте — и это при условии, что на материке персоны королей и королев едва ли не священны. Лишнее беспокойство со стороны соседей Маттаго было ни к чему.

Послы — а их было десять человек, включая одного из сыновей самого генерала — прибыли в Джинксланд, преодолев пески на спинах драконов. Страна, запертая между горами и пустыней, была настолько мала, что, казалось, Эвна со всеми ее пригородами заняла бы эту местность целиком. Пересечь Джинксланд можно было за несколько часов неспешной ходьбы, причем, в отличие от густо застроенной эвийской столицы, здесь не последнее место занимали леса и возделываемые поля. Земля, залогом мира в которой стали горы. Когда драконы, ища подходящее место для приземления, начали снижаться на лугу возле небольшой реки, всадники невольно заметили, что над деревенькой неподалеку медленно стелется розовая дымка. Будучи не понаслышке знакомыми с коварством этого очаровательного природного явления, они, не сговариваясь, подняли драконов на прежнюю высоту и вернулись к самой границе Мертвой пустыни. Здесь, по соседству с гибельными песками, эвийский отряд провел около часа: туман рассеялся, растворившись в траве, и она засияла на солнце каплями росы. Лишь тогда эвийцы осмелились продолжить путь — позволив драконам снизиться, они двинулись к королевскому дворцу, что сверкал своими башнями буквально в нескольких минутах полета от границы. Расстояния в Джинксланде выглядели совсем иными: чтобы пересечь Эв с запада на восток, требовалось двое суток, путешествие от северной границы до южной отнимало неделю, здесь же всю страну меньше чем за день можно было обойти пешком.

Небольшие горные драконы летели медленно, позволяя своим седокам внимательно рассмотреть местность. Если не считать королевского дворца, весь Джинксланд напоминал эвийцам окрестности столицы: размеренная сельская жизнь, работа в поле, которую крестьяне выполняли быстро и слаженно, нетронутая природа, ручьи и родники… Тот факт, что эта идиллическая картина отражает не отдельную деревню, а целое королевство, не укладывался в головах привыкших к большим расстояниям эвийцев. Еще более странным, шокирующим казалось им то, что именно из уютного мирка Джинксланда вошли в Эв люди, построившие Карсалью, город-призрак Аттею и Сентабу, это порождение тёмных сил на краю ущелья Рох. Каждый наедине со своими мыслями, послы генерала думали об одном и том же: какими бы мирными ни выглядели окружавшие дворец деревеньки, все они, как и открытая беззащитная Сентаба, могут таить в себе неизведанную опасность.

Дворец королевы Глории, как и всё в этом городе-королевстве, выглядел воплощением безмятежности. Вокруг был разбит сад, у ворот прохаживалась стража. При виде эвийских драконов солдаты нисколько не насторожились — лишь торжественно замерли на своих местах, встречая гостей. Казалось, здесь никто и ничему не удивляется. Такое отношение лишь еще больше насторожило посланцев: Фертеб Кенейя тоже без малейшего колебания впустил чужаков в свои владения — и где теперь армия, что должна была заставить главу Сентабы покориться воле Его величества? А это Джинксланд, земля, с которой много столетий тому назад вышли те, кто заложил у подножия Короны Мира первые камни трех городов.

Однако розовый туман бесследно растворился над рекой у границы, воздух был чист и прозрачен, а за невыполненное задание Маттаго всегда карал строго. Посланцам не оставалось ничего другого, кроме как, мысленно распрощавшись с жизнью, оставить своих драконов неподалеку и церемонно подойти к дворцовым воротам.

— Сиятельная Глория, королева Джинксланда, приветствует вас, чужестранцы, — заговорил один из стражников.

— Пусть будут долгими дни сиятельной Глории на троне Джинксланда, — поклонился в ответ предводитель эвийского отряда капитан Гор. — Пусть будут долгими дни ее детей на троне Джинксланда. Ее высочество принцесса Лангвидэр шлет королеве Глории заверения в искренней дружбе и просит Ее величество уделить нам немного драгоценного времени. Страна Эв нуждается в помощи.

Их впустили довольно быстро. Дворец «сиятельной Глории» по эвийским меркам не мог равняться с жилищами даже правителей какой-нибудь глуши вроде Анардаху, однако здесь, посреди равнины с разбросанными по ней деревеньками, смотрелся произведением иного мира. Послы с интересом оглядывались. Умиротворение, словно витавшее в воздухе, настигло наконец и их, прогнав прочь тревогу. Впрочем, ощущение это длилось недолго — ровно до тех пор, пока им не сообщили, что королева Глория не сможет принять их раньше завтрашнего утра. После Сентабы это могло означать только одно: ночью на долину опустится розовый туман, вытянет из тел жизненные силы, оставив лишь высохшие останки. Ночевать здесь означало неминуемую смерть. Тихое, отгороженное от мира королевство являлось родиной нынешнему правителю Сентабы. Причем город на краю ущелья был ловушкой, которую они знали, — а ведь могли существовать другие, опаснее и страшнее розового дыма, идущего из глубин.

Заметив почти суеверный ужас на лицах большинства чужеземцев, секретарь королевы, почтенная пожилая дама, слегка удивилась, однако промолчала. Умиравшая от скуки Глория могла бы принять их хоть немедленно, но того требовали приличия: у королевы не может быть много свободного времени, ее день расписан по минутам — именно такое впечатление должно сложиться у гостей.

— Возможно, у Ее величества будет время после ужина, — стараясь скрыть откровенное непонимание их реакции, смилостивилась дама и тут же заметила, как у молодых послов светлеют от облегчения лица. Возглавлявший отряд капитан, однако, оставался по-прежнему мрачен.

Им предложили комнаты во дворце, гостеприимно приглашая переночевать. Всё тот же капитан вежливо, но непреклонно пресекал эти попытки, объясняя отказ тем, что принцесса просила вернуться до утра, а от Короны Мира до столицы несколько часов полета. Джинксландцы выглядели искренними.

Фертеб Кенейя, открывая ворота, тоже выглядел искренним.

Ее величество Глория пригласила их разделить с ней вечернюю трапезу. Ей самой не терпелось увидеть чужестранцев, неожиданно принесших вести извне. Причем не из Оз, от Глинды или малолетней глупышки Озмы, с которой Глории за пятнадцать лет на престоле уже довелось однажды повстречаться, а из-за пустыни, из-за взлетающих в небеса крошащихся вершин Короны Мира. Никаких новостей из королевства Эв она не получала уже очень давно.

Глория не могла сказать, оправдали чужестранцы ее надежды или нет: она и сама не знала, чего от них ждет. Когда женщина, как и подобает королеве, с некоторым опозданием появилась в столовой, ей навстречу церемонно поднялись эвийские посланцы. Строго согласно этикету она позволила их командиру поцеловать ей руку. Они держались довольно спокойно — и всё же от взгляда Глории не укрылась тщательно сдерживаемая нервозность. Словно чего-то ждут.

Глория приветливо улыбнулась. Немногочисленные гости Джинксланда уносили в своих впечатлениях образ одной из самых очаровательных правительниц на материке. Глория была неизменно мила, ее манеры сочетали королевское воспитание и всё еще сохранившуюся беззаботность молодости, и благодаря этому дочь покойного короля Кинда получала возможность располагать к себе людские сердца. Эвийцы не стали исключением: те, кто помоложе, с восхищением смотрели на статную джинксландскую королеву, ловя оттенки ее улыбки; даже капитан Гор немного смягчился.

— Я рада принимать на своей земле наших друзей из королевства Эв, — заговорила Глория, усаживаясь на свое место во главе длинного стола. Пышные шелестящие юбки ее наряда расстелились по полу озером голубых кружев. По правую руку от матери нетерпеливо ерзали на высоких стульях с резными спинками наследные принц и принцесса Джинксланда. Место напротив Глории, которое обычно занимал король Пон, пустовало. От взгляда капитана Гора не укрылось, что дети сидят рядом с королевой, — пусть неуловимо, но это подчеркивало неравенство мужа и жены на иерархической лестнице страны.

Ужинали в Джинксланде рано — в Эв в это время многие едва заканчивали обедать. Однако в королевстве, где испокон веков было принято вставать до зари, даже правящая семья подчинялась общему распорядку. Глория хлопнула в ладоши, браслеты на ее руках тихо зазвенели. В ту же секунду двери столовой бесшумно распахнулись, и слуги внесли первые блюда. Королева укоризненно посмотрела на детей и вновь обратилась к прибывшим.

— Надеюсь, семья Его величества находится в добром здравии? Мне доложили, что вы действуете именем принцессы Лангвидэр — так ли это? Боюсь, мы не имели чести быть представлены друг другу. Однажды я навещала короля Эволдо в его владениях на западе. С королем случилась беда?

— К сожалению, Его величество добровольно покинул этот мир, — капитан Гор с выражением величайшей печали на лице опустил взгляд в тарелку. — Он окончил дни в океане Нонестика, передав трон своей племяннице.

Глория сочувственно покачала головой. Она видела Эволдо и его семью лишь однажды, и они не произвели на нее особого впечатления, однако выразить соболезнования по поводу преждевременной кончины эвийского короля требовали приличия.

— Джинксландский народ скорбит о душе короля Эволдо. Однако какое дело привело в наш уединенный край посланцев принцессы Лангвидэр? Здесь редко бывают гости, — она печально улыбнулась, словно чувствуя некую вину за то, что пустыня и неприступные горы лишают чужеземцев возможности посетить долину Джинксланда. — Мы рады приветствовать вас здесь и вашими устами передать принцессе выражение самой теплой дружбы.

— Пусть боги оберегают ваши дни на троне Джинксланда, — сидевший ближе всех к королеве капитан церемонно кивнул. — Принцесса нуждается в совете правителей этого благословенного места.

— Так говорите же! — нетерпеливо воскликнула Глория. Гости из внешнего мира принесли в застывший быт Джинксланда порывы свежего ветра.

— Ее высочество принцесса Лангвидэр намерена реформировать местное управление регионов королевства. Страна Эв нуждается в переменах, это принесет благоденствие в дома ее жителей. Как вам известно, королевство состоит из одиннадцати провинций, каждая из которых обладает особой, только для нее характерной магией. Дабы максимально точно сочетать возможности этой магии, Ее высочество повелела своим подданным предоставить сведения о природе используемых сил.

Глория слушала внимательно, с затаенным холодком в душе догадываясь, куда клонит этот суровый капитан в украшенном орденами парадном мундире. У Джинксланда и страны Эв было лишь одно связующее звено. Всеми силами королева старалась не выдать своего волнения.

— Дабы избежать непонимания в столь непростом вопросе, мы обращаемся к правителям Джинксланда. Известно ли вам что-либо о фамильной магии рода Або'Кенейя, что покинул родину несколько столетий тому назад, принеся присягу верности королевству Эв?

Глория не побледнела, не закусила губы — лишь сердце заколотилось судорожно и гулко, как после долгого бега.

— Кенейя — джинксландцы лишь по крови. Они ушли отсюда очень давно, — после недолгой паузы задумчиво ответила королева, постукивая по краю стола точеными пальцами. — Однако почему вы не спрашиваете у них самих? Мне известно лишь то, о чем говорится в летописях.

— Ее высочество Лангвидэр не может полагаться на честность своих подданных. К сожалению, слишком многие хотят выйти из состава королевства, думая лишь о личной выгоде. Ее высочество намерена максимально предотвратить беду, а потому ищет правдивых сведений у истоков. Люди, что владеют городами на западе страны, пришли из Джинксланда.

Глория медленно кивнула. Она не заметила, как в зал вошел ее муж. В свою очередь Его величество король Пон окинул собравшихся тусклым взглядом и молча сел напротив Глории. Дети с интересом прислушивались к беседе. Отчасти из-за того, что разговор принимал не подходящее для ушей юных наследников направление, отчасти просто из желания сосредоточиться и оттянуть время королева ответила не сразу.

— Я поняла ваш вопрос. Я прошу вас, господа, спокойно закончить трапезу, после чего я пошлю за вами, капитан. Даю вам слово, вы сможете покинуть Джинксланд до полуночи.

Остаток ужина прошел в молчании. Глория была погружена в свои мысли, король Пон мрачно ковырял вилкой в тарелке, эвийцы старались вообще ни о чем не думать. Ворота в Сентабе закрывают в полночь. Удастся ли им, покинув Джинксланд, не последовать через несколько дней за Эволдо? Гору было строго-настрого запрещено рассказывать Глории о тумане над ущельем, о смерти нескольких тысяч солдат и самого короля от страшного недуга, о том, что целая гномья армия сгинула под розовой пеленой. Объяснение, придуманное взамен, выглядело вполне невинно. Теперь всё зависело от этой миловидной женщины, что неподвижно сидит на стуле с высокой позолоченной спинкой, выдавая внутреннее напряжение лишь подрагивающими ресницами.

Глория поднялась из-за стола первой. Кивнула присутствующим и медленно вышла, гордо вскинув голову, затянутая в корсет, сопровождаемая шелестом пышных юбок. За пятнадцать лет на троне королева научилась держать себя в руках. Оставшись одна, Глория выскользнула из дворца через боковую дверь и очутилась в саду. С детства она любила прятаться здесь от назойливых нянек и, повзрослев, так и не сумела расстаться с привычкой доверять садовым деревьям свои размышления и печали. Здесь она первые десять раз отказала предложениям Гуги Гу, здесь впервые объяснилась с Поном, сюда, счастливая, принесла своего первенца-сына.

Деревья приветливо зашелестели ей навстречу. Подобрав длинные юбки, Глория зашагала по тропе к белой резной скамейке в глубине сада. Никто не решался нарушить здесь покой королевы, а может, ее попросту переставали замечать. Это были джинксландские садовые чары, и они опекали лишь тех, кто действительно в них нуждался. Глория опустилась на скамью и, запрокинув голову, подставила лицо тёплому ветру. Бешено колотящееся сердце понемногу успокаивалось.

Глории было восемь, когда ее отец, король Кинд, трагически погиб, сорвавшись в ущелье, отделяющее долину от Джинксландских гор. Возможно, кто-то ему помог, возможно, так распорядилась судьба, — принцесса была мала, чтобы рассуждать об этом. Мать же ее, привыкшая к гибельному ощущению той надежной защиты, каковой служила для нее спина царственного супруга, оказалась не способна отстаивать права ребенка, а через полгода и вовсе приняла яд, оставив Глорию одну перед реальностью мира. Девочка была еще слишком юна, чтобы приобрести хоть каких-то сторонников, а потому вопрос престолонаследия решился просто и бескровно: трон занял советник короля.

Его величество Фирс царствовал четыре года. У нового короля был сын, ровесник самой Глории, и девочка, часто сбегавшая из-под надзора многочисленных гувернанток, быстро прониклась сочувствием к застенчивому пареньку, что боялся любого громкого звука и ударялся в слезы, едва отец повышал на него голос. До знакомства с непоседливой Глорией принцу Пону и вовсе не приходило в голову, что можно удрать из дворца и бродить в полном одиночестве по джинксландским полям, предаваясь размышлениям, вместо того чтобы сидеть с учителем в душном классе и зубрить устав королевства Джинксланд, написанный замысловатой вязью. Глория была первой, кто, жалея нерешительного мальчишку, взял его за руку не как принца, а как ребенка, с которым хочется подружиться. С ней он считал камешки на берегу ручья, с ней слушал птичьи трели в лесу и удирал от старухи Блинки, что грозилась поколотить обоих своей клюкой, и его не волновало, что эта девочка — дочь короля, смерть которого приписывают его, Пона, отцу.

Глория искренне горевала, забившись в угол в своей комнате, когда принц, испугавшись побоев, впервые не поддался искушению вновь сбежать с ней на луг. В крови девочки кипело неповиновение. Пон бунтарем не был. Однако тогда, в детстве, это вызывало лишь горькую обиду.

Фирс был убит вооруженной стражей по приказу первого министра. Короля закололи в постели, выпустив кровь, как праздничной свинье. Младший брат короля Кинда не был готов провести остаток жизни в ранге советника. За одну ночь мальчик, будущий наследник джинксландского трона, как и несколько лет назад принцесса Глория, лишился всего — и Пона это сломало. Тогда, в детстве, Глория не замечала.

Король Крюл оказался немногим лучше короля Фирса. А Глории уже тринадцать, еще два года — и пора будет сватать. Еще два года — и прощай вольное детство, и слишком странно смотрит на принцессу старик Гуги Гу, слишком часто подносит королю дорогие подарки. А Глория смеется, отгоняя дурные мысли, и навещает Пона, пытаясь вытащить из вечной угрюмой меланхолии.

Им стоило бы поменяться местами. Ей родиться свободолюбивым мальчишкой-принцем, ему — трогательной хрупкой девочкой, слёзы которой способны разжалобить самое жестокое сердце. Однако судьбе было угодно подшутить, и девчонке досталась храбрость, которой хватило бы на троих. В детстве Глория не замечала этой странности, а, повзрослев, начала _стараться_ не замечать. Печальная женская мудрость приходила к принцессе постепенно.

Король Крюл сватал Глорию за Гуги Гу. Иногда, пролистывая в памяти минувшие годы, женщина спрашивала себя: будь у нее шанс вернуться туда, к себе девятнадцатилетней, пошла бы она за старого вельможу? Гуги Гу не любил ее. Можно даже сказать, он любил ее примерно так же, как и она его, — мысленно проклиная и желая скорейшей смерти. Но Глория была красива. Он мечтал сделать из нее бессловесную куклу, демонстрировать гостям и гордиться собственным успехом. У нее был шанс получить взамен роскошь, сравнимую разве что с дворцами Изумрудного города. Да что там, она могла потребовать засыпать Джинксланд бриллиантами — ходили слухи, что старый шут знается с гномами. Они могли бы составить неплохую пару, однако реальность толкнула Глорию в спину слишком поздно, когда Гуги Гу отправился в могилу спустя два месяца после ее коронации, а она, глупая влюбленная девчонка, неожиданно поняла, что за время правления двух последних королей от казны осталось лишь название. Самый богатый придворный Крюла прожил совсем недолго при новой королеве — не выдержало сердце, и, стоя перед его гробом, Глория ловила себя на том, что видит в этом человеке лишь его золото. Она могла владеть этим золотом. Она сберегла свою честь, отказав ему ровно сорок раз, и осталась ни с чем, вынужденная штопать чулки и сдерживать желание сшить новое платье. Глории девятнадцать, она коронована, она замужем за принцем Поном и знает, что родит ему как минимум троих детей. И сын унаследует трон Джинксланда, а девочек сосватают за королевских советников, и это будут самые счастливые браки в истории страны.

Королеве девятнадцать, и она счастлива. То, что мысли о богатстве Гуги Гу были голосом разума, а вовсе не предательством возлюбленного Пона, Глория поймет лишь через несколько лет, когда нужда хоть немного ослабит свои тиски. Когда детям можно будет нанять учителей, когда сама она станет появляться на балах в новых роскошных платьях. Джинксланд выбирался из бедности усилиями королевы, обладавшей удивительным чутьем в подборе чиновников. Иногда, посмеиваясь над собой, Глория думала, что экономность, в какой-то мере скупость — лишь плата за упущенный шанс прибрать к рукам сокровища Гуги Гу. Она была влюблена — и она платила.

Его величество Пон, взошедший на трон вместе с Глорией, не имел и трети ее силы духа. Иногда королеве казалось, что царственный супруг так до конца и не повзрослел, застряв где-то в юных годах. Она выслушивала доклады о восстановлении хозяйства в стране, принимала решения, карала и миловала — король продолжал бродить по лугам, писать стихи и предаваться сумбурным размышлениям. Глория скрывала за праведным негодованием банальную зависть. Ей двадцать два, она ждет первенца и ни дня не может расслабиться — стране нужна сильная рука, и что поделаешь, если это рука королевы, а не короля. Она ведь любила этого мечтательного мальчишку, не раз утирала ему слёзы и подсказывала верный путь, настолько привыкла, что муж и жена вопреки традициям поменялись ролями, что вскоре и вовсе перестала обращать на это внимание.

«Наша славная Глория… Глория, Глория…»

Она выстукивает этот марш на собственном колене. Его величество Пон носит корону лишь номинально. Глория по-прежнему тиха и любезна, вот только за любезностью теперь отчетливо чувствуется готовность перегрызть горло любому, кто осмелится забрать ее абсолютную власть в Джинксланде. И лучше быть единоличной владычицей маленького клочка земли, чем петь дифирамбы Озме, глупой девчонке, возвышение которой на троне Оз казалось сущим бредом. Озме помогает Глинда. Глория тяжело вздыхает: ей в свое время не помог никто, ее короновали и оставили одну. А ведь она была не намного старше.

Его величество Пон больше не вмешивается в ее дела. Он так и остался впечатлительным подростком, помощником садовника, которому она сама надела на голову королевский венец. Подданные идут со своими просьбами к Глории. С ней, с матерью, советуются учителя ее сына и дочери. Она в курсе всех дел Джинксланда, в ее честь исполняют марш на открытии балов во дворце. «Наша славная Глория» вьется волнами за ее спиной. Королеве двадцать семь.

Говорят, где-то далеко, за Мертвой пустыней есть страна Эв. Джинксландской королеве безразличен внешний мир, каждый день она благодарит великого Торна за то, что воздвиг вокруг Джинксланда барьеры из гор и песков. Никто не покидает заповедный край. Тем больше разгорается ее любопытство при виде выбитых золотом вензелей короля Эволдо. Король приглашает правящую семью Джинксланда нанести визит в эвийскую столицу. Зачем? Глория непонимающе хмурится: у Джинксланда не было никаких контактов с внешним миром. Она не видит смысла покидать вдоль и поперек изученный клочок земли, боится себе признаться, но ее пугает внешний мир.

Король Пон, бесполезный для государства, уже давно потерявший значимость для собственной жены, ищет утешения в вине. Глория вновь видит его растерянным ребенком, хочет привычно, по-детски погладить волнистые волосы мужа — у нее не один сын, у нее их два. И только у одного из них до сих пор всё впереди. Вино и женщины, король ищет мечтательных податливых красавиц, рядом с которыми выглядит героем. Глория смеется над остатками былой любви и по ночам уединяется в спальне с очередным государственным проектом. Она в этой стране и король, и королева. «Наша славная Глория». Королева знает, что была слепа, что, поддавшись пламени юношеских чувств, потеряла и их, и шанс пустить сокровищницу Гуги Гу на благо Джинксланда. Что у нее, по сути, осталось? Глории двадцать девять.

Глории двадцать девять, десять лет на троне. Уходящая молодость взлетает за ее спиной погребальным костром, лукаво искрится в глазах детей. На что ты потратила десять лет своей жизни? На сопляка-мужа, на страну, которая только на тебе и держится, на судорожное желание сберечь лишний золотой. Ее короновали и забыли, разоренный двумя предыдущими королями край музыки и благоденствия стал ее клеткой. Возможно, именно это толкает Глорию к золоченому свитку гербовой бумаги, она пробегает пальцами выпуклые узоры и знает, что примет это странное приглашение. Молодость дает право быть безрассудной. Иногда Глории хочется стать, как Глинда, бессмертной, подчинить неведомую магию материка, передать ее в наследство своим детям. Однако ее удел — Джинксланд, и лучше клочок независимой земли, чем унизительное положение одного из вассальных регионов Оз. «Глория, Глория!..» Каждый раз под звуки этого марша она стремительно мчится назад, в свои девятнадцать лет, где она влюблена и счастлива, где еще не знает, что будет ждать ее впереди, — Глория думает, что в тех пяти минутах оркестра осталась ее душа.

Возможно, именно поэтому она примет приглашение. Чтобы вновь, как в первый раз, входя в бальный зал, слышать гимн своей страны, приветливо кивать придворным, наслаждаться атмосферой праздника. Только город — не ее Джинксланд. Душная, пьяная запахом магнолий Эвна, где шелест цветов сливается с шелестом кружев, и невозможно представить этот город иным. Глории хочется смеяться, кружась вслед за лепестками. Они повсюду: падают с ветвей, путаются в волосах, океан, отравленный сладким белым ядом, прибивает их к берегу. Дорожка к трону короля, ослепительно белая, кажется выложенной лепестками магнолий. А она, Ее величество Глория, снова молода, снова полна сил. С улыбкой встречает испытующие взгляды эвийских министров. Знать везде одинакова, они готовы, не переставая любезно улыбаться, проглотить ее с потрохами.

А потом, когда десятки незнакомых имен сливаются в монотонное бормотание, в толпе придворных мелькают неподвижные, словно высеченные из камня лица с хорошо знакомым разрезом глаз — и у Глории обрывается что-то в груди. Джинксландцы. Здесь, в чужой стране, ее соотечественники, которых она видит впервые — а она знает в лицо каждого знатного жителя своего маленького королевства. Неожиданность настолько сильна, что женщина застывает изваянием — лишь замечает в их коротких бородах тонкие золотые нити. Чужестранцы на службе королевства Эв.

Глория не спрашивает их историю, верит, что из заповедной долины никто не уходит. Им удалось покинуть Джинксланд, и она не хочет знать, каким образом у них это вышло. Лучше держать под контролем все тайны маленького клочка земли, чем пытаться вмешаться в ход событий внешнего мира. Внешний мир пугает Глорию. Она просто сядет на дракона, впервые в жизни сделает что-то, не думая. Полуживая от усталости, через несколько часов вцепится затекшими пальцами в тонкую витую решетку, не в силах оторвать взгляда от клубов розового дыма, поднимающихся откуда-то с запада. Диковинный дым будет течь по тротуарам, зыбкими щупальцами оплетать деревья, воспаленное воображение нарисует Глории тихое шипение туманных змей. Древняя, чужая магия, не эвийская и не джинксландская, сдерживаемая в глубоком расколе сила. И королеве кажется, что она летела сюда лишь затем, чтобы увидеть этот город, жила лишь затем, чтобы однажды раствориться в розовом дыму. Город тянет к ней свои плети, и тонкая решетка будет сдерживать их — Глории кажется, что розовый дым поет ей колыбельную. Она больше не различает сон и явь, осыпающиеся камни на краю ущелья сменяются полупустыней предгорий, сверкающие купола тонут в зыбком мареве.

— Где я нахожусь?

— Сентаба. Ущелье Рох.

Глория кивает, широко распахивая глаза. Туман бесследно исчез, словно и не было его вовсе. Мысли путаются в бешеном хороводе: что она делает в городе, название которого слышит впервые в жизни, что толкнуло ее на этот бессмысленный полет над страной, пугавшей своими просторами… Безрассудство молодости — а ведь она уже не молода, она правит Джинксландом десять лет, и эти годы забрали у нее ее беспечность. Глории хочется взлететь над бездной, раскинув руки. Она впервые видит Корону Мира, раскрошившиеся древние пики, видит отвесные склоны ущелья Рох и даже не пытается понять, какие силы впустили ее в отражение ее собственного королевства.

Джинксланд на территории страны Эв. Совершенно иной, не подвластный своей королеве край. Не ее Джинксланд. Глория чувствует, как дурманящая эйфория охватывает всё ее существо. Здесь, в колышущемся розовом мареве, она может вернуть назад свою молодость.

Резким ударом в грудь возвращается реальность. Глория вздрагивает, сжимает пальцами подлокотник скамейки. Вот уже пять лет стоит ей закрыть глаза — и стелется в памяти розовый туман над ущельем. Робкая, несмелая дымка, появляющаяся над ручьями и озерами Джинксланда, приводила жителей в восторг. До визита Глории в Эв в долине не видели ничего подобного. Королева привезла туман извне, дабы украсить свои владения. Она и сама не до конца понимала, каким образом ей удалось воссоздать на своей земле что-то подобное, что-то настолько чужое и вместе с тем прекрасное, — придворные алхимики склонялись к тому, что память королевы искусно вплелась в магию материка, позволив повторить хотя бы внешнюю сторону розового тумана. Он появляется всякий раз, едва королева засыпает, — еще один повод славить Глорию, владычицу благословенных земель Джинксланда. А Глории скоро тридцать пять.

Женщина резко поднялась со скамьи, расправила длинную юбку и, гордо вскинув голову, направилась обратно во дворец. Она и так просидела в саду слишком долго, забыв о времени и о том, что ее слов ждут гости из далекой страны. Чужестранцы просили совета, а она обещала помочь. Солнце садилось за Джинксландскими горами, освещая страну Оз. Проходя по длинному коридору в библиотеку, королева велела позвать капитана Гора. Ей было удобнее беседовать с ним наедине — Глории казалось, что в беседе со всем отрядом она непременно выдаст свои истинные чувства. Страна Эв на берегу океана и закрытый от внешнего мира Джинксланд были, словно жизненной нитью, связаны гораздо крепче, чем думали эти мужественные люди, преодолевшие пустыню на драконах.

«Наша славная Глория!..»

Капитан Гор появился в библиотеке спустя несколько минут. Глория приветственно махнула рукой ему навстречу, он поклонился, почтительно поцеловал ее руку. Легкая улыбка чуть тронула губы королевы.

— Я прошу вас садиться. Надеюсь, ваше путешествие не было опасным?

— Ваше величество, пересечь Мертвую пустыню отнюдь не так сложно, как об этом говорят. Секрет в том, что у большинства обитателей материка нет способа это сделать. Пустыню можно преодолеть либо над землей, либо под — третьего не дано. Под землю в здравом уме никто не полезет. Мы выбрали путь по воздуху, а он абсолютно безопасен, если не снижаться над песками. Благодарю Ваше величество за беспокойство, — Гор вновь поклонился и сел напротив королевы. Глория чуть наклонила голову. Казалось, она не может решиться на что-то важное, собирается с духом, словно перед прыжком в воду.

— Я обдумала ваш вопрос, капитан. В желании вашей госпожи получить информацию из, по сути, первичного источника есть определенная логика. Джинксланд существует очень давно, он не намного моложе всей остальной страны Оз. Ученые до сих пор не ответили на вопрос о происхождении наших предков, однако мы точно знаем, что первые джинксландцы не были кводлингами. Это место не подчиняется стране Оз.

Глория помолчала, подбирая слова.

— Кенейя — джинксландцы по крови. Предки нынешних поколений покинули страну несколько столетий назад, об этом говорится в летописи. Я не могу назвать вам причину — не потому, что пытаюсь скрыть ее от вас, напротив, я ее просто не знаю. Текст не содержит никаких, даже самых туманных упоминаний. Также мне не удалось найти ничего, что касалось бы их способностей. Могу лишь предположить, что они вызвали к жизни каких-то духов. Здесь, в Джинксланде, материк свободен от подземных сил, а собственные способности долины по-своему ограничены. Корона Мира, в свою очередь, издавна считалась небезопасным местом, там осмеливались жить лишь гномы. Но гномы — не люди. Боюсь, это всё, чем я могла вам помочь. Люди, родившиеся в Джинксланде, не могут его покинуть. Имена же тех, кому это удалось, исчезают из летописей королевства. Основатели рода оставили долину очень давно, порвав все связи с нашим маленьким миром. У них джинксландская кровь — и на этом всё. Я сожалею.

— И всё же ваша помощь ценна для нас. Ее высочество Лангвидэр предполагала, что в их лице мы имеем дело с типичными способностями джинксландцев. Однако теперь мы знаем, что это не так.

Глория непонимающе вскинула брови.

— Возможно, я чего-то не понимаю, но о чем именно мы говорим? Что-то случилось? Я сожалею также о том, что мои соотечественники доставляют неприятности высокочтимой принцессе Лангвидэр.

Город, плывущий в розовом дыму, — он нереален, и вместе с ним растворяются миражом предгорья, дрожат зыбкие, полупрозрачные пики Короны Мира. Хребет, что огибает Мертвую пустыню, — древний, крошащийся скелет материка. Глория не знает, какие силы влекут ее сюда, расчетливую, уже давно потерявшую способность принимать безрассудные решения. Ей двадцать девять, она мать двоих детей и временами не может поверить в то, что это именно она надевала когда-то королевский венец Джинксланда. Она думает, что правила этой страной всю жизнь, и иногда просыпается от жгучей ненависти к огороженному горами и пустыней клочку земли, который пленил ее своей безмятежной долиной.

А Фертеб Кенейя полгода назад похоронил жену и до сих пор не до конца понимает, что тело той, с которой он был обручен еще в детстве, принял фамильный склеп Карсальи.

Глория читает безнадежность на его губах, Глория знает, что они нужны друг другу в этом розовом дыму. Королева Джинксланда чувствует ответственность за всех своих подданных, даже тех, что забыли родину ради предгорий Короны Мира. Она сделает всё, чтобы вернуть жизнь в его потухший взгляд, а сама… оживет на одну ночь и навсегда оставит на краю ущелья Рох свою юность. Простит себя за глупую влюбленность, что подняла на королевский трон безвольного супруга, а ветер подхватит эхом истерические нотки ее звонкого хохота. Глория заберет с собой красоту розового тумана.

Капитан Гор молчал. Ему было строго-настрого запрещено посвящать королеву Джинксланда в подробности битвы под Сентабой. Однако сейчас, глядя в испуганные глаза женщины, бравый военный чувствовал, что не имеет права оставить ее в неведении. Незаметно и как-то неожиданно она вдруг потеряла всё свое равнодушие.

Глория знала лишь, что, помимо города на краю ущелья, есть по крайней мере еще один, однако почему-то была уверена, что заданный капитаном вопрос имеет отношение лишь к Сентабе. Там пляшет за решеткой розовый туман, к которому хотелось прикоснуться пальцами, попробовать его на вкус, вдохнуть, ощущая губами древнюю власть материка. Это не джинксландская магия. Сильная, безжалостная, не подвластная никому из действующих королей. Одна ночь подняла Глорию на вершину этой магии, королева окунала руки в непрозрачный розовый дым, пыталась задержать в пальцах и забрать с собой. Порождения ущелья Рох могли подчиняться ей — Глория знает, что они не причинят ей вреда, потому что так сказал Фертеб Кенейя, человек, с которым по иронии судьбы ее объединяет одна ночь.

— Там что-то случилось? — уже тверже повторила женщина, нервно переплетая пальцы. Капитан опустил взгляд.

— Там туман, Ваше величество… он убивает всех, кто войдет в город, — выдавил он и стиснул зубы. — Вы могли знать, откуда он взялся.

Туман… сквозь него не проходят солнечные лучи. Глория медленно кивнула, молясь лишь о том, чтобы капитан не заметил ее бледности. Она не имеет права на слабость. Фертеб Кенейя старше ее намного, очень намного, ему и его семье нет дела до далекого Джинксланда, и Глория чувствует укол уязвленного самолюбия: настоящие люди ее страны, их не волнует внешний мир. Глории двадцать девять, и она знает, что в своей жизни была счастлива лишь одну ночь. Ее желание лететь на драконе неизвестно куда, ветер предгорий и тихое эхо двух голосов на краю ущелья — это казалось миражом, не более реальным, чем поднимающийся снизу туман. Не это ли и есть настоящий Джинксланд своей королевы?

— Сожалею, но причина этого явления мне неизвестна, — холодно отозвалась Глория. — Они не пользуются силой Джинксланда, даю вам в этом слово королевы.

— Я благодарю вас, Ваше величество, — капитан поднялся. — Позвольте заверить вас, что принцесса Лангвидэр и эвийский народ будут готовы откликнуться на любую вашу просьбу. Принцесса надеется, что препятствия материка не помешают дружбе двух королевств.

Глория махнула рукой, приказывая ему удалиться. Эти люди боятся тумана. Вот почему, заметив розовое марево над озером, они рванули на своих драконах назад к пустыне, как о том докладывала разведка. Страх их настолько силен, что даже слабая копия вынудила отряд отступать. Королева не смогла сдержать улыбки. По всей видимости, она знает далеко не всё о тумане, что поднимается над ущельем Рох, для нее до сих пор остается загадкой не только природа, но и способности этого диковинного явления.

Смутное беспокойство не переставало терзать ее душу. Принцесса Лангвидэр… откуда вообще там принцесса, если у короля пять сыновей? Принцесса ищет истоки этой силы, всё указывает на то, что она, находясь в Эвне, боится не меньше, чем ее подданные. Туман над ущельем — скорее защита, он вступает в игру лишь в тех случаях, когда над городом нависает угроза. Выходит, их вынудили обороняться. А ведь Глория почти забыла сумасшествие предгорий, небо, словно пронзенное пиками Короны Мира. Прошло уже больше четырех лет — и с новой силой вспыхнула в памяти виденная лишь однажды Сентаба и тёмный пролом, отделяющий ее от горного хребта.

2

Слуги, подгоняемые безутешной семьей рошерийского правителя, сновали по саду до самого вечера, однако голову убитой девушки так и не нашли. Тело наследницы тихо похоронили в закрытом гробу сутки спустя — ни у кого не было желания устраивать традиционные пышные проводы. Не столько ее смерть, сколько странный для здешних мест способ ужаснул обитателей дворца: среди столичной и провинциальной знати были в широком ходу многочисленные яды, искусство отравления шлифовалось веками, и, съезжаясь в столицу, министры брали с собой самых проверенных поваров, старались избегать любых, даже случайных прикосновений своих соперников и на всяких случай везли в перстнях целые коллекции смертоносных порошков — просто на всякий случай. Яды в Эв были самой развитой областью науки.

Собираясь в столице, королевские министры полностью осознавали ту опасность, что нависала теперь над их семьями. Однако никто не ждал, что в первую же ночь кто-то будет убит настолько жестоко. Отравление той же девушки не вызвало бы такой паники в разрозненных рядах эвийцев: здесь, в высших кругах, при борьбе за королевский трон это было бы привычным делом. Но ей отсекли голову, и голова бесследно исчезла. На короткий срок столь ужасное событие отчасти сплотило провинциальных лордов. Пусть они ни на миг не забывали, с какой целью покинули свои владения, однако споры в тронном зале возобновились лишь после того, как обезглавленное тело было предано земле. Пролилась новая кровь за королевский трон.

Обстановка во дворце ощутимо изменилась. И если сами министры продолжали увлеченно поливать друг друга бранью и таскать за бороды, попутно меряясь титулами и владениями, что должны были обеспечить им право на престол, то сыновья и охрана не выпускали из рук оружие, а женщины больше не решались передвигаться по дворцу в одиночестве. В этой напряженной атмосфере прошел весь следующий день, по итогам которого совет министров разделился на два лагеря: одни продолжали упорствовать в том, что каждый из них достоин трона, другие, не желая вновь подчиняться и вместе с тем не видя шансов пробиться наверх, начинали требовать независимости. Страну Эв составляли одиннадцать регионов, которые сильно различались по своему влиянию.

Первым об отделении заговорил старый лорд Унхева с земель Анардаху. Его собственный род вёл свою летопись гораздо дольше, чем династия короля Эволдо, однако это было единственной особенностью, которой северный род мог гордиться. Унхева содержал дворец и полагающийся статусу штат слуг лишь потому, что овечью шерсть из Анардаху закупали для нужд эвийской армии. По сравнению с большинством противников Унхева был беден как кладбищенская мышь. Он рассчитывал на то, что, перекрыв поставки шерсти в Эв, усилит торговлю с Ринкитинком и наконец озолотится.

На заседаниях совета министров идея героического освобождения из-под власти Эвны негласно висела в воздухе с тех самых пор, когда королевство начало собираться по лоскутам в своих нынешних границах. Новому королю, кем бы он ни оказался, пришлось бы возглавить изрядно уменьшенную территорию. Крики и брань не стихали вот уже несколько часов, когда двери тронного зала неожиданно открылись. Королевский советник Орес Нао неспешно переступил порог и сделал знак кому-то в коридоре. В тот же миг ударил гонг. Хмурые взгляды министров скрестились на фигуре советника. Нао не принадлежал к знати, так что путь наверх ему был, по сути, заказан, если бы не врожденное умение анализировать ситуацию при дворе и быстро принимать решения. Он интуитивно понимал и предчувствовал и, казалось, видел людей насквозь, а потому быстрое продвижение по службе не заставило себя ждать. За неполных три десятка лет он прошел путь от простого солдата до советника Его величества.

Орес Нао скрестил руки на груди и лукаво улыбнулся.

— Господа, я прошу вашего внимания.

Министры непонимающе хмурились. Король умер, его успели сбросить со счетов вместе со всем его окружением, и появление кого-то из бывшей свиты Эволдо не сулило ничего хорошего. Не свои же услуги он пришел предлагать. Десять человек не сводили с него испытующих взглядов.

— Совет министров собрался в столице с хорошо известной всем нам целью — поставить новую правящую династию взамен предыдущей. Его величество Эволдо отправил королеву и наследников в рабство к гномам, после чего покинул этот мир. Однако вы забываете о двух немаловажных обстоятельствах, господа. Нового короля не примет династическая книга — это раз. Любой из вас для эвейятских обрядов коронации будет являться чужаком.

— Не морочь нам головы, — мрачно хохотнул Огару из Гаялета. — Лично мне ничто не помешает взять новую книгу и короноваться хоть на острове Элбоу.

Остальные согласно зашумели. Орес Нао продолжал стоять в дверном проеме, словно рассуждая о чем-то незначительном, о чем-то, что не стоит особого внимания. Да и в целом обстановка не содержала ни намека на подобающую случаю торжественность.

— А во-вторых, господа, правящая династия не может быть заменена до тех пор, пока жив хоть один ее представитель. В вашем случае это принцесса Лангвидэр, племянница короля Эволдо.

В зале на несколько минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь редкими скептическими смешками. Упоминание Лангвидэр выглядело сейчас неумелой шуткой. Этим людям не нужно было напоминать, кем на самом деле приходится королю женщина с островов, — именно они дали ей право называться родственницей Эволдо, закрепив своими подписями соответствующий документ. Слишком неуклюже Нао пытался сейчас их остановить — отпуская ехидные комментарии его умственным способностям, они не сразу вспомнили, что Лангвидэр уже нет в живых.

— Мы не хуже твоего знаем, что ее казнили, — первым опомнился Урту Вамаре из центрального региона Вей-Вамаре. — Без головы еще никто не бегал, о высокочтимый советник.

— Мы также не хуже твоего знаем, что признание ее племянницей короля — фальшивка, — недобро усмехнулся Огару из Гаялета. Всем им, собравшимся сейчас в тронном зале главам родов, казалось сущей глупостью вспоминать об этой женщине. Король умер — пришло время нового короля.

Орес Нао ответил не сразу. Он обвел собравшихся лукавым взглядом, после чего укоризненно покачал головой.

— Неужели вы, господа, уже забыли, что именно ваше слово стоит печатями под признанием ее королевской родственницей? Вы настаиваете на том, что подписали фальшивую бумагу?

— Это уже не играет роли, — пошел на попятную Огару, всё еще стараясь поддерживать беседу в прежнем тоне. — Она мертва.

— Она жива. Вместо Лангвидэр казнили двойника. Что касается принцессы, то она сейчас в безопасности. Прежде чем требовать смены династии, подумайте, к каким последствиям это приведет. Она признана родственницей короля именно вами. Это круг, господа, из которого нет выхода.

Королевский советник отсалютовал присутствующим какой-то свернутой в трубку бумагой и, не говоря больше ни слова, вышел. Министры хмуро переглянулись. На этот раз ничто не напоминало то злополучное заседание, на котором Эволдо требовал признать Лангвидэр его племянницей. Он согнал в зал толпу вооруженной стражи, надеясь вырвать согласие на клинках. Именно тогда ушел из столицы Ферсах Кенейя, а двое старших внуков Унхевы были арестованы и отправлены в Западную башню. Этим всё и началось.

Заговорили все одновременно. Упоминание Лангвидэр в качестве возможной наследницы не вызывало ничего, кроме снисходительных смешков. Женщина не имела никакого отношения к королю Эволдо — если бы не одна существенная поправка. Унхева, как один из пострадавших от фантазий Эволдо касательно пленницы (останься Его величество жив — и Анардаху пришлось бы совсем несладко), понял эту поправку первым. Он с силой стукнул палкой об пол, привлекая к себе внимание.

— Кто-нибудь вообще видел эту принцессу, гномы ее возьми! Если вместо нее и правда казнили кого-то еще, как бы нам не пришлось в скором времени об этом жалеть… Не знаю, как вы, а лично я не рассчитывал, что кто-то из них останется жив. Без головы не бегают, как тут верно заметили.

— Хорошо, давайте допустим, что она жива, — задумчиво прервал губернатор столичного округа, теребя на пальце перстень-печатку. — Какие из этого выводы? Коронация женщины, не мужчины, уничтожает договор. Который, в свою очередь, появился именно благодаря нам. Может, если она все-таки жива… так и убить ее от греха подальше? Она записана племянницей, этого не изменишь, мы сами вырыли себе яму. Значит, нужно исправлять положение.

— Кто ж знал, что так повернется? — отозвался глава Ромьераланда. — У короля пять сыновей, какая разница, сколько там по женской линии будет… они в принципе не могли наследовать. Речи не шло о том, чтобы ее короновать, трофей с островов. Если мы не можем сами отменить договор, то я поддерживаю, убить будет проще. Лишняя боль на наши головы.

— Хотя мне, по большому счету, неважно, сядет она на трон или ляжет в гроб, — философски заключил Унхева. — Анардаху выходит из состава королевства.

— Править, сидя на тюках шерсти? — поддел Ксефалай. Унхева не ответил, лишь метнул в его сторону убийственный взгляд. Постепенно министры замолчали. Советник Его величества ненавязчиво и словно походя объявил принципиально важную новость: Лангвидэр жива, более того, пленница с островов, не имеющая никакого отношения к стране Эв, вполне может получить корону, так как осталась единственной наследницей правящей династии. И поди теперь докажи, что ее вписали исключительно из соображений личной выгоды, — расторжение подобного рода договоров всегда выливается в большие проблемы: жители материка связаны с ним силами настолько древними, что природа этих сил ускользает от человеческого понимания. Допускать женщину к власти не хотелось никому — это рушило все надежды совета министров на смену династии и на личное возвышение. Оставалось лишь, устранив ее, продолжить прерванную борьбу.

Покидая тронный зал, Орес Нао улыбался. Он посеял в душах провинциальных феодалов семена недоверия, теперь оставалось в скором времени собрать урожай. Это напоминало искусную игру судьбы: они признали женщину с островов родственницей короля Эволдо — и именно поэтому Лангвидэр теперь имеет право наследовать престол, а они ничего не могут с этим поделать.

В отличие от королевских министров, съезжавшихся в столицу на заседания совета и проводивших большую часть времени в своих провинциях, Орес Нао, советник и ближайший помощник Эволдо еще до коронации последнего, видел Лангвидэр неоднократно. Женщина обладала запоминающейся внешностью, он мог бы узнать ее из тысячи — он мог поклясться, что в тот злополучный день топор палача отсёк от шеи именно ее голову. И за волосы над помостом поднимали, несомненно, ее голову. Лангвидэр не могла остаться жива. У нее не эвийская внешность, в королевстве, да и, пожалуй, на всём побережье не было бы женщины, способной сыграть ее двойника. По приказу Эвьен на главной площади Эвны казнили именно чужеземку с островов.

Неразлучная троица заговорщиков, объединившая представителей флота, воздушных и сухопутных войск, явилась к королевскому советнику днем раньше. Когда Маттаго, не тратя попусту время, сходу заявил, что Лангвидэр жива и следует ее короновать, Нао от неожиданности поперхнулся и едва сдержал желание честно сказать, что досточтимые военачальники коллективно сошли с ума. Однако, выслушав до конца предлагаемую ему версию, пришел к выводу, что это как раз тот случай, когда лучше промолчать. Нао не был до конца уверен в том, какие именно мотивы побудили его изобразить искреннюю заинтересованность, однако он сделал именно это. Иногда имеющиеся сведения бывает выгоднее придержать для себя, а потому он лишь недоверчиво уточнил, уверены ли господа генералы в том, что принцессе Лангвидэр удалось избежать казни.

Как оказалось, план разрешения создавшейся ситуации у них уже был готов, оставалось лишь заручиться поддержкой первого советника, которого королевские министры выслушали бы с большей вероятностью, чем собственно военных. Лангвидэр осталась единственной наследницей — приведя ее к власти, эвийские генералы получали куда более сильные рычаги управления, чем опостылевший совет министров. А это было большим соблазном… Нао даже не поинтересовался, каким образом казненную принцессу, тем более лишенную головы, собираются представлять народу как новую правительницу, — он согласился участвовать практически сразу: идея была сама по себе незаурядной. Ради такой идеи имело смысл держать язык за зубами.

Советник короля покинул дворец и прошел по тропинке в дальний конец сада. Маттаго настаивал на том, чтобы не дожидаться согласия совета министров: у них из-под носа уплывает возможность смены династии, глупо ждать, что аристократия провинций смирится с этим в течение дня. Кроме того, они могут попытаться отыскать и отравить Лангвидэр. Орес Нао вновь промолчал, что тому, чья голова несколько дней назад отделилась от тела, яд, в общем-то, не страшен. В узком кругу эвийских военных коронация женщины с островов была назначена на самое ближайшее время. Удивительнее всего оказывалось то, что никто из организаторов этого заговора не видел Лангвидэр со дня ее казни, однако все почему-то были уверены, что дела ее обстоят благополучно. О ее местонахождении догадывался, по всей видимости, Меремах, но он упорно делал вид, что не желает принимать в делах материка никакого участия.

Ветер трепал ветви деревьев. Что бы ни происходило в столице, дворцовый сад оставался прежним: клумбы пышных роз под окнами Эвьен, цветочные лепестки на посыпанных кирпичной крошкой тропинках, бесчисленные магнолии, шелестящие тёмной листвой. Судьбоносные события в жизни эвийцев пришли с отцветанием магнолий. Белые цветы унесли в свой саван королевскую семью, отправленную на запад армию, женщину с островов и полчища гномов. Казалось, что, рассыпаясь, они забирают с собой беспомощные души, не давая им найти свою дорогу на небесах.

По обе стороны забора прохаживалась вооруженная стража. После убийства рошерийской наследницы охрана дворца усилилась за счет личной свиты министров, и от садового уединения остались теперь лишь зыбкие следы: хмурые часовые прочесывали тенистые аллеи, стараясь не упустить из виду ни единого клочка земли. Королевский советник отсалютовал приветствовавшим его стражникам и, заметив невдалеке знакомые фигуры, направился вдоль забора к ним.

Меремах по обыкновению курил трубку. Полковник Хансаро с откровенно скучающим видом рассматривал улицу.

— Мы начали думать, что они загрызли вас на месте, — усмехнулся он, кивая на окна тронного зала, в котором собрались министры. Орес Нао виновато развел руками.

— Я успел сбежать. Господа министры — во всяком случае, те, кто еще не утратил остатки разума, — решают, как поступить. Им, поверьте, не до моей скромной персоны. Несмотря на то, что именно я разрушил все их радужные надежды, которые они так старательно сюда везли. Там дым столбом, и я удивлюсь, если они управятся к утру. Отметим удачное начало?

Все трое выразительно переглянулись. Этим вечером в доме адмирала Меремаха будут звучать тосты в честь привезенной им в Эв пленницы с Саламандровых островов. Командир армады и сам, оглядываясь назад, толком не понимал, каким образом он умудрился так тесно впутаться в дела материка, однако все, кто был знаком с историей появления Лангвидэр в королевстве, безоговорочно считали его едва ли не главным действующим лицом. В последние дни Меремаха не однажды посещала идея вновь подняться на корабль и отдать приказ о путешествии в один конец — на какой-нибудь Регос, лишь бы подальше от дворцовых заговоров. Однако пока освободиться не получалось, а события развивались слишком быстро. Кто знает, быть может, и правы те, кто считает его обязанным участвовать во всём этом: через Лангвидэр он получит возможность дополнительно вооружить свою армаду, продвинуть по службе кого-то из подчиненных, причем с большой вероятностью сможет это сделать в обход командира эвийского флота, с которым у Меремаха катастрофически не получалась совместная работа. Судьба Лангвидэр в королевстве Эв складывалась таким образом, что женщина уже второй раз оказывалась в роли некого пускового механизма, дающего начало череде неконтролируемых событий.

— Принцесса островов принесет нам удачу, — Хансаро жестом изобразил поднятый кубок. — Кто бы мог подумать.

Принцесса островов мертва, ей отрубили голову. Орес Нао изогнул губы в характерной лукавой ухмылке: если эта женщина была бесполезна для них при жизни, то после смерти сможет неплохо послужить общему делу. Он уже видел себя ее ближайшим советником, по сути, человеком, который будет подписывать судьбу Эв ее рукой. Живая, мертвая… какая разница?

— Вы идите, — махнул рукой адмирал. — Жена дома, встретит. Я скоро вернусь, — и, невозмутимо попыхивая трубкой, зашагал вглубь сада. Тесно стоявшие деревья словно смыкались за его спиной. Обогнув дворец, Меремах вышел со стороны бывших покоев Лангвидэр. Со второго этажа продолжали доноситься крики и брань — эвийская аристократия любила выяснять отношения. Управляя граничащими землями, королевские министры — такая уж была традиция — люто ненавидели друг друга.

Меремах остановился перед раздвоенным деревом. На низком подоконнике, свесив ноги наружу, сидела юная дама в длинном белом платье. Ее ярко-рыжие волосы вились непослушными локонами, не имея ничего общего с прическами знатных эвиек: в королевстве считалось едва ли не непристойным показываться в обществе без цветов и драгоценностей в волосах, это прощалось разве что простолюдинкам. Адмирал был абсолютно уверен, что никогда прежде не видел эту даму во дворце — слишком запоминались с первого взгляда огненно-рыжие локоны.

Шею молодой женщины плотно охватывало несколько рядов крупного жемчуга. Меремах заметил это как-то походя, задержавшись взглядом на ее руках — она поправляла упавшую на лицо длинную прядь. Узкие ладони, тонкие запястья, кажется, сожми посильнее — и сломаешь. Она же, неожиданно вскинув голову, заметила, что за ней наблюдают, — и этот незначительный жест будто мгновенно забрал ее силы, заставив замереть, застывшим взглядом уставиться куда-то сквозь деревья. Теперь она напоминала скорее фарфоровую статую, из тех, что так любила расставлять в саду королева.

Оцепенение растворилось столь же внезапно. Женщина медленно наклонила голову, нетвердой рукой всё-таки убрала с лица рыжую прядь, а затем неловко спустилась в сад. От земли ее отделяло расстояние не больше длины ее собственной ступни, однако она споткнулась и с большой вероятностью попросту бы упала, если бы не продолжала держаться за подоконник. Так падают те, кто не чувствует равновесия, и дети, которые едва научились ходить. Женщина стояла на тщательно ухоженной клумбе, подол ее длинного платья расстелился по влажной земле. А потом она сделала шаг вперед.

По ее щекам и носу разбегается россыпь веснушек, отчетливо заметных даже на золотистой коже. Знатные эвийки не загорают — это считается неприличным. Ошейник из плотно стянутого жемчуга отделяет миловидное загорелое личико от бледной кожи открытых ключиц. Адмирал Меремах на своем веку видел много странностей мира, однако столь явная, резкая разница оттенков кажется до смешного противоестественной. Только лицо… загорелое лицо и та часть шеи, что видна над рядами жемчуга, кажутся принадлежащими кому угодно, но только не этому телу. Женщина медленно и нетвердо бредет в его сторону. У нее зеленые глаза, это становится видно вблизи. Над правой ключицей тонкая, едва заметная нить зажившего пореза — это проявил чрезмерную активность первый помощник капитана, задев ее клинком. Меремах мысленно напомнил себе, что в его возрасте хорошо бы сдерживать эмоции, и на лице его не дрогнул ни один мускул. Ветер взметнул рыжие волосы женщины. Лицо… Та, которую он вёз на своем корабле из забытой богами глуши Саламандровых островов, была определенно старше. Холоднее, сдержаннее. Молчала, не зная языка, но ненавидеть умела и молча. Перед ним сейчас — молодая, свежая и явно простолюдинка. Этим глазам положено смеяться, а пухлым губам — нетерпеливо ждать поцелуя возлюбленного. Женщина шла навстречу, и черты миловидного лица, застывшие, безжизненные, с каждым ее шагом по капле утрачивали очарование. Красивая. А ощущение — словно от набальзамированной посмертной маски. Лишь выработанное годами хладнокровие позволяло сейчас Меремаху спокойно ее рассматривать. Наконец она остановилась. Ветер шелестел листвой деревьев, играл длинными рыжими прядями.

Тело — ее. Лицо… чужое. Глупость какая-то.

— Вы искали меня, адмирал?

Он поймал себя на том, что против воли вздрогнул. Она не знает эвийского.

— Вам интересно, что еще сделают со мной ваши изобретательные соотечественники?

Она медленно поднимает обе руки. Промахивается, ногти царапают висок. Уже не отрывая пальцев от лица, ведет руки ниже, к застежке жемчужного ошейника, что скрыта под длинными волосами, долго пытается расстегнуть, кажется, ломает.

— Вы довольны, адмирал?

Она держит жемчужный ошейник в руке. Ее шатает — женщина прислоняется к дереву и смеется, а Меремах молчит, не до конца веря в реальность происходящего. Женщина с чужой головой пронзительно хохочет под окнами тронного зала.

Вечером у себя дома адмирал пил гораздо больше, чем его гости, — судорожно старался выгнать из памяти стоявшую в тени деревьев рыжеволосую женщину. Его предупреждали, по крайней мере, он мог догадаться, что именно кроется за философским спокойствием королевского алхимика. Живая, мертвая… по сути, и впрямь никакой разницы, потому что ни тогда, ни сейчас, когда сознание затуманено вином, он не мог до конца решить, к какому миру отнести представшее его глазам существо. У нее чужая голова. Эта мысль не давала до конца забыться, погрузиться в пьяный сон, — Меремах не обращал внимания на своих гостей, он сидел за столом, бессмысленным взглядом уставившись в стену, а память вновь и вновь повторяла тягучие минуты.

Никакой разницы.

Здравый смысл продолжал отчаянно цепляться за ставшее уже привычным возражение: вместо нее казнили двойника. Шрам на ключице был тот самый: ее задели даже не саблей, обычным длинным ножом — и за время пути с островов порез полностью затянулся, а сейчас и вовсе оставил лишь тонкий шрам. Ее тело — лицо не ее. И он, Меремах, тоже причастен к тому, что женщина с чужой головой сядет на трон королевства Эв. Он послушался старого плута-алхимика, наивно веря, что принцессе удалось спастись, он не придал значения казавшимся бредом рассуждениям. Меремах лихорадочно искал хоть какое-то рациональное объяснение, за которое можно было бы ухватиться, спасаясь от сумасшествия. Магия? Возможно, женщине просто изменили внешность, дабы уберечь ее от преследования со стороны жадных до власти министров. Тогда зачем… делать это настолько уродливо? Чужая голова не может полноценно управлять телом, отсюда неточные движения и неуверенная походка. Это было слишком странно и нелепо, чтобы оказаться реальностью.

Утро принесло новые перемены. Гордо объявив о независимости своих земель от гнёта королевства Эв, выехал обратно на север старый лорд Унхева. Несколько часов спустя с тем же девизом отбыл из столицы Огару из Гаялета — по всей видимости, короноваться на острове Элбоу. Ближе к полудню территория королевства потеряла Вей-Вамаре. Ни для кого не было секретом, что введение эвийских войск на земли опьяненных доселе невиданной самостоятельностью феодалов вернуло бы прежние границы максимум в течение суток, однако в творившейся неразберихе заниматься этим было попросту некому. Оставшиеся провинциальные правители еще не до конца верили в возможность восстановления прежней династии через Лангвидэр, армия репетировала торжественный парад. Служанки под руководством Нанды причесывали рыжеволосую голову женщины, переплетая сверкающую диадему венком белых роз. Принцесса Лангвидэр умеет менять собственный облик. Такой правительницы не было еще ни в одной из стран материка.