Три ада (гет)

Когда Гермиона добралась до окраины деревни, на улице уже заметно стемнело. Она никогда не бывала в этой части Хогсмида, расположенной в стороне от главной дороги. Домов здесь было немного, а те, что встречались на пути, находились довольно далеко друг от друга — примерно на расстоянии нескольких десятков ярдов — и надежно прятались среди редких, но высоких деревьев.

Было тихо. Фоукс уже давно не летал над головой, и Гермиона понятия не имела, куда пропал её пернатый друг.

Дамблдор наткнулась на небольшую открытую поляну и хотела было осмотреться, но зацепившийся за колючий кустарник конец мантии заставил её злобно выдохнуть горячий воздух из лёгких, который мгновенно превратился в облако густого пара, и остановиться.

Гермиона, бурча проклятия в адрес Морганы, нагнулась к земле и, застонав от досады, обнаружила, что ткань застряла где-то у корней глубоко среди веток. Несколько попыток подергать за край мантии привели к неутешительному треску ниток, поэтому, не придумав ничего получше, она опустилась на четвереньки и принялась по одной отцеплять зловредные колючки от одежды. Полностью сосредоточенная на своём занятии, Гермиона потеряла счет времени, не подозревая, сколько уже просидела под кустом. Дамблдор отвлеклась лишь тогда, когда в нескольких ярдах от неё послышались голоса.

Гермиона так и замерла: одной рукой натянув на себя подол мантии, а второй — всё ещё держась за колючку. Она могла поклясться, что услышала в разговоре свою фамилию. Интересно. Стараясь дышать тише и реже, Гермиона медленно развернулась в сторону незнакомых голосов и как можно ниже прижалась к земле. Дамблдор не нашла в себе смелости отодвинуть мешающие хорошему обзору ветки, торчавшие прямо напротив лица. Испугавшись в любой момент быть обнаруженной, она довольствовалась видом на потертые чёрные сапоги, запачканные осенней грязью, и такие же тёмные края мантий, в которые, как она подозревала, подозрительные мужчины были завернуты с головой.

— Ты должен понимать, какой это риск, что ты пришёл ко мне, Легран! — зло прошипел более высокий и широкоплечий человек собеседнику. — Я верю в отсутствие у тебя некомпетентности, но иногда твои необдуманные поступки заставляют меня в этом сомневаться.

— Прошу прощения, командир. Но Дамблдор…

— К черту Дамблдора! — рявкнул мужчина. — Начался учебный год, он и носа не покажет из своей любимой школы.

— И всё же он сделал это, — неуверенно продолжил человек, которого назвали Леграном. — Он решил создать союз Министерств для борьбы против вас, командир, и некоторые страны уже присоединились.

Гермиона вздрогнула, когда высокий мужчина красноречиво выругался на французском, и она была уверена, что если бы Альбус только услышал подобные выражения, то непременно прополоскал бы рот этого господина мыльной водой. Потом разъярённый человек сделал несколько быстрых шагов, угрожающе приближаясь к Леграну.

— Именно поэтому я и здесь, идиот. Чем раньше я заполучу в свои руки необходимый рычаг давления, тем быстрее мы разберёмся с этой неприятной маленькой проблемой.

Всего на секунду тишина вернулась на поляну, но потом Легран всё же догадался, о чём или о ком шла речь.

— Девчо-о-нка, — певуче протянул он, и Гермионе показалось, что даже кивнул головой в одобрении. — Она сильная, командир?

— Ай, да девчонка бесполезна, — мужчина резко махнул рукой, а потом добавил с открытой насмешкой. — Маленькая принцесса. Делит мир исключительно на хорошо и плохо и не видит ничего дальше этого. А он носится с ней, как курица с яйцом.

— Командир, быть может, тогда вам стоит вернуться к армии? Волшебный мир Европы наконец-то увидел смысл в Ваших словах. Война, которую развязали магглы, открыла им глаза. Армия становится больше изо дня в день, и мы все ждём вашего возвращения. Вы должны…

— О, — высокий человек перебил Леграна, — так ты, значит, бросил доверенную мной работу и пришёл сюда, чтобы рассказать, как следует поступить?

Уже через мгновение в руках у более крупного мужчины была волшебная палочка. Когда он успел её вытащить? Или она всё время была зажата между его пальцев? Гермиона удивилась тому, насколько необыкновенно длинным было волшебное древко. Дамблдор приподнялась на локтях, чтобы получше рассмотреть его исключительную форму, но резко палочка пропала из виду, а потом потрескивающий луч магии залил пространство вокруг красным светом. И мужчина громко закричал.

Гермиона знала это проклятие. Она тихо ахнула, тут же прикрыв рукой рот, когда луч столкнулся с грудной клеткой мужчины, и тот, вопя, повалился на землю. Его конечности неестественно выкручивались в тщетной попытке снять болезненное напряжение мягких тканей, но ничего не могло помочь против круциатуса. Нет, между сном и действительностью была колоссальная разница. Реальность была куда уродливее, громче, отвратительнее. Мужчина валялся в грязи. Он цеплялся одной рукой за жухлую траву, а другой — сжимал рубашку в том месте, где его тело встретило красную молнию. Человек рыдал и захлебывался слезами. Гермионе хотелось прикрыть уши, но она не думала, что это поможет заглушить страшные вопли. Да и двинуться лишний раз девочка очень боялась, поэтому только беспомощно закрыла глаза.

Дамблдор не знала, сколько прошло времени, прежде чем все громкие крики сменились оглушающей тишиной. Не было слышно ничего: ни шуршания опавших листьев, ни звуков, которые издавали обитающие в лесу твари, — как будто вся природа впала в глубокий летаргический сон. Только быстрые удары сердца гулко стучали в голове. Напряжение достигло своего пика, и Гермиона больше не могла просто лежать на холодной земле, не зная, что происходит вокруг. Проклятое любопытство в конце концов взяло вверх над страхом, и она открыла глаза, встречаясь со злым и измученным взглядом лицом к лицу.

Мужчина, по лицу которого обильно стекал пот, лежал на боку, повернутый в сторону Гермионы. Он тяжело и глубоко дышал и был болезненно бледен. Второй человек, возвышавшийся над скученной на земле фигурой, всё ещё не замечал спрятавшуюся в кустах девочку. Дамблдор растерялась. Она застыла на месте, не зная, как быть. Гермиона почувствовала, как рубашка под мантией намокла и прилипла к спине, когда подвергнувшийся пыткам мужчина с заметным усилием разжал пальцы, выпуская из руки оторванные сухие травинки, которые тут же были подхвачены холодным ветром. Он с очевидным усилием, отразившемся на сморщенном лице, вытянул указательный палец и трясущейся кистью указал в сторону куста.

И Дамблдор побежала.

Вслед ей летели вспышки проклятий. Они пролетали над головой и попадали в деревья, оставляя на каре обожженные пятна, выстреливали в землю под ногами — она взрывалась, выбрасывая в воздух грязные комья почвы. Волшебник, гнавшийся за Гермионой, точно намеревался покончить с девочкой одним взмахом палочки. Дамблдор извивалась между деревьями, старательно избегая каждого брошенного заклинания. Она наткнулась на высокий валежник и спряталась за ним. Лучи проклятий больше вспыхивали, и лес моментально погрузился во мрак.

Гермиона достала палочку. Она так крепко сжимала волшебное древко в руках, что рукоятка жалобно потрескивала от сильного давления. Но Дамблдор была сосредоточена на других звуках, которых, к сожалению, было не так много. Она судорожно дышала, вплотную прижавшись к сухим стволам. Гермиона трясущейся рукой потянулась к золотой цепочке, но для того, чтобы повернуть медальон, были необходимы обе конечности, а она уже не могла заставить себя убрать палочку. И — вот оно! — хруст ветки — ошибка преследователя, спасшая ей жизнь.

— Протего! — кричит Гермиона, вкладывая все силы и всю магию в мерцающий прозрачный щит.

Уже в следующую секунду валежник за её спиной взрывается, а Дамблдор отбрасывает вперёд. Девочка выставляет перед собой руки и морщится от яркой, пронзающей боли в ладони, сжимающей грушевую ветвь. Но эта боль, к сожалению или к счастью, не идёт ни в какое сравнение с тем, как чувствует себя спина. Мерлин, её точно зажали между молотом и наковальней — невозможно горячей наковальней — и хорошенько ударили несколько раз. Если бы не щит, луч проклятья прошиб бы Гермиону насквозь, а ошметки её тела стали бы замечательным украшением леса на Хэллоуин.

Дамблдор, скуля, отползает как можно дальше, приваливается к стволу, оглядываясь по сторонам, и видит его.

Высокий и широкоплечий мужчина, голову которого покрывает капюшон мантии, стоит рядом с костром, вспыхнувшем на том самом месте, где совсем недавно валялись сухие сучья. Языки пламени бросают тени на полы его одежды и выплясывают причудливые танцы. Человек поднимает палочку, вычерчивая ей узор в воздухе, и огонь, сменив привычный цвет на ярко-голубой, точно испуганное живое существо, содрогается и мчится в разные стороны, отрезая все возможные пути для бегства. Мужчина входит внутрь очерченного пламенем круга, стены которого сразу устремляются вверх, к небу. Воздух вокруг буквально резонирует от огромного количества магии. Он, кажется, давит на грудную клетку и не дает Гермионе нормально дышать. Или мужчина уже успел наслать какое-нибудь удушающее проклятие, которое Дамблдор даже не заметила?

Пальцы девочки отказываются сжимать грушевую ветвь с прежней силой. Древко кажется таким тяжелым, да и продолжать держать его — то ещё глупое занятие. Да, гораздо разумнее бросить волшебную палочку в это прекрасное голубое пламя. Может быть, оно даже разгорится ещё сильнее? Гермиона полностью расслабляет кисть, чувствуя, как древко медленно скатывается с пальцев. А высокий человек, между тем, подходит всё ближе, и его глаза пылают расплавленным золотом.

Нет, Гермиона Ариана Дамблдор, ты не отпустишь свою гребаную палочку не сейчас, никогда. Совсем идиотка? Соберись!

С неё точно скатывается тяжёлый груз, и Гермиона уже беспрепятственно делает глубокий вдох. Пальцы снова решительно обхватывают грушевую ветвь, и её собственная магия яростно потрескивает в воздухе. Человек, явно чем-то удивленный, останавливается. И Дамблдор решительно пользуется его секундной заминкой.

— Редукто!

Гермиона вкладывает в разрушающее заклинание всё своё отчаяние. Палочка агрессивно обжигает пораненную ладонь, а луч, сорвавшийся с заостренного конца, с треском бьёт прямо по мужчине. В воздух поднимается столб пыли. Дамблдор, хрипло дыша сквозь кашель и полностью игнорируя дрожь во всём теле, поднимается с земли, из последних сил цепляясь за толстый ствол дерева в поисках поддержки. Она знает, что заклинание оказалось довольно сильным, поскольку мужчину напротив сейчас окружало слабое мерцание поднятого щита, а сам он отступил на один короткий шаг назад. Но приложенных усилий явно недостаточно, чтобы волшебник потерял контроль над окружающим их волшебным огнём. Там, где голубое пламя касается растительности, не остается и следа живого — только серый пепел. Интуиция подсказывает Дамблдор, что не стоит даже пробовать прикоснуться к ядовитому огню.

Когда пыль немного оседает, Гермиона нервно наблюдает за тем, как мужчина с интересом рассматривает чёрную земляную воронку, образовавшуюся вокруг него. С досадой Дамблдор не может не думать о том, что, если бы мужчина вовремя не поднял щит, она могла бы с таким же увлечением разглядывать дырку в его животе. Гермиона ведет плечами и едва сдерживает шипение, когда по спине пробегает волна тупой боли. Наверное, она даже может позволить себе считать, что общий счёт «один — один». Их взгляды снова встречаются. Мужчина медленно отряхивает одежду, переступает через яму и идёт к ней. С каждым его широким и уверенным шагом сердце девочки стучит всё сильнее. Она практически чувствует быстрые удары с другой стороны грудной клетки. И когда надежда на чудо почти покидает Гермиону, в небе раздаётся пронзительный и такой знакомый крик.

— Фоукс!

И мужчина, и девочка вскидывают головы вверх. Оглушающий крик повторяется. А потом феникс яркой красно-оранжевой вспышкой прорывается через ледяной огонь. Храбрый пернатый защитник выставляет перед собой сильные лапы с острыми крючкообразными когтями и на большой скорости врезается в мужчину. Волшебник старается отмахнуться от крупной птицы, но феникс не прекращает свои яростные атаки.

В какой-то момент Гермиона замечает: в том месте, где Фоукс пробил стену голубого пламени, огонь вернул свой привычный цвет. В голову тут же закрадывается безумная идея, в которой Дамблдор видит один только возможный шанс на спасение. Она бросает последний взгляд на отбивающегося от птицы волшебника, а потом решительно разворачивается и натягивает мантию на голову, заправляя под плотную ткань каждый вьющийся локон.

Милый Мерлин, помоги мне.

Гермиона срывается с места и бежит к единственному в голубой стене рыжему пятну. Она отказывается думать, боясь потерять с таким трудом собранные крохи решимости, и прыгает прямо в огонь.

Языки пламени обдают жаром сначала её лицо, руки, крепко сжимающие края мантии у шеи и груди, а потом и остальное тело. Гермиона ощущает жалящее тепло всего несколько секунд, а потом приземляется на колени за пределами огненной стены. Кажется, здравый смысл совсем покидает девочку, а тело двигается само по себе, ведомое одними лишь инстинктами, кричащими: беги!

И Гермиона бежит. Просто спасает свою жизнь. Несётся вперёд, борясь с желанием кричать на каждом шагу. Вокруг темнота. Из-за этого ей кажется, будто ранее редкие деревья теперь близко-близко прижимаются друг к другу. Или она двигается в сторону чащи? Их ветви, как длинные кривые и когтистые руки, тянутся к ней, стремясь порвать мантию. Гермиону охватывает паника. Она бежит так быстро, как только может, через раз забывая дышать. Оглядывается, спотыкается и снова мчится. В голове только звуки приближающихся шагов, а перед глазами маячит расплавленное золото. Где-то далеко голос разума шепчет: «Тебе всё кажется». Но этот шёпот настолько тихий, что Гермиона попросту отказывается его слышать, и поэтому она вынуждена снова и снова оглядываться, спотыкаться и бежать. Как проклятая Дамблдор повторяет одни и те же действия. И если бы она только могла успокоиться, то непременно назвала бы себя идиоткой.

Носок ботинка очередной раз цепляется за кочку, и Гермиона отчаянно старается как можно быстрее переставить ногу, чтобы избежать падения, но отвлекается на неожиданную волну тепла, пробежавшую по всему телу. Дамблдор, точно мягкое пуховое одеяло, окутывает стойкое ощущение безопасности. На неё разом наваливается вся усталость и необъяснимое чувство облегчение. Она больше не пытается устоять на слабых ногах, падает на землю, со стоном перекатываясь на онемевшую спину, и тяжело дышит, больше не сдерживая слезы.

— Альбус?

Грубый низкий голос кажется Гермионе смутно знакомым. Она старается приподнять голову, прислушиваясь к глухому шороху опавшей листвы. Тяжелые неторопливые шаги приближаются, и вот большой человек уже стоит буквально перед её носом: грязные высокие ботинки находятся в непосредственной близости от лица Гермионы, а яркий свет фонаря нещадно режет заплаканные глаза.

— Девчонка?! — удивляется мужчина. — Так вот почему барьер не сработал, — едва слышно бормочет он себе под нос, опускаясь рядом с ней на корточки и убирая в сторону фонарь. — Милый Годрик, что с тобой случилось?! Что ты вообще тут делаешь?

Наконец, Гермиона узнает в мужчине крайне обеспокоенного Аберфорта Дамблдора, и оставшиеся крупицы тревожности покидают её.

— Помоги мне, — хрипит она, — пожалуйста.

Мужчина хмурит брови, но больше не задаёт вопросов. Он вешает фонарь на локоть, а потом, неуклюже подняв девочку на руки, несёт её в сторону мрачного двухэтажного здания. Гермиона, прежде чем попасть внутрь, успевает заметить висящую на ржавой скобе над дверью облезлую деревянную вывеску с изображением отрубленной кабаньей головы.

Её проносят через грязную, насквозь пропахшую перегаром и покрытую толстым слоем пыли комнату, освещенную только огарками свечей. Аберфорт проходит через дверь, спрятанную за барной стойкой, и поднимается по узкой скрипучей лестнице. Они оказываются в небольшой гостиной с потертым ковром и зажженным камином, над котором висит масляная картина — портрет Арианы. Гермиона встречается взглядом с молодой светловолосой девушкой и шокировано замирает, когда та ей тихо улыбается.

Аберфорт опускает девочку на облезлый пыльный диван. Он, не говоря ни слова, идёт к высокому столу со стоящим на нём графином, наполняет водой стакан и возвращается к Гермионе.

— На, выпей. — Девочка даже подпрыгивает от резкого и громкого голоса. — Пей, говорю!

Гермиона чувствует нестерпимую сухость во рту, а её язык, явно действуя сам по себе, пробегает между губами. Не в силах больше терпеть жажду, она хватает стакан и залпом выпивает его.

— Спасибо, — шепчет Гермиона тихо, но, к счастью, её голос больше не хрипит.

Аберфорт кивает, а потом садится в полностью гармонирующее с диваном кресло — такое же выцветшее и грязное, — с которого тут же в воздух поднимается облако пыли.

— Неужели Альбус выпустил тебя погулять? А, девчонка?

Пока Гермиона думает, сказать ли ей правду или попытаться выкрутиться, как сделал бы Том, Аберфорт достает из-за пазухи серебряную фляжку — её фляжку! — откручивает крышку, принюхивается и усмехается.

Когда он только, чёрт возьми, её вытащил?

Запоздало Гермиона оглядывает себя. По кудрявым локонам, спадающим на плечи, нетрудно догадаться, что Оборотное зелье перестало действовать. Во всей этой суматохе она совершенно забыла, что для поддержания облика должна была пить его по чуть-чуть каждый час. Теперь ей придется пережить ещё одну неприятную трансформацию тела, если, конечно, девочка намерена вернуться в Хогвартс незамеченной. Нет, Гермиона не собиралась делать этот день ещё хуже.

Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт! Только не это!

Когда она изменилась назад? Видел ли психопат её истинный облик? Он наверняка знал Альбуса, и это точно не сулило ничего хорошего.

Вдруг громкий, привлекающий внимание кашель выдернул Гермиону из раздумий, побуждая вернуться к разговору.

— Мистер Дамблдор, вы умеете хранить секреты? — спросила она, приподнимая маленький подбородок и деловито складывая руки на груди.

Аберфорт, сощурившись, внимательно оглядел девчонку, а потом, закинув голову назад, громко рассмеялся.

— Сэр? — позвала Гермиона, но смех мужчины стал только сильнее.

— Девчонка, — заговорил он, немного успокоившись, но всё ещё улыбаясь. — Не зови меня так, ради Мерлина! Когда я слышу, как кто-то обращается ко мне мистер Дамблдор, мне начинает казаться, что прямо за моей спиной стоит Альбус. Аж жуть берёт!

Не придумав ничего лучше, Гермиона криво улыбнулась Аберфорту в ответ.

— Что ж, хорошо, — расслабившись, она откинулась на спинку дивана. — Но у меня тоже есть условие: вы начнете называть меня Гермионой.

Неужто Слизерин? — спросил Аберфорт, приподняв бровь, а потом сам себе и ответил: — Нет, ни один нормальный слизеринец не будет бегать ночью по лесу, да ещё и в таком виде.

Если бы лицо Гермионы не было измазано в грязи и копоти, мужчина смог бы разглядеть на её щеках вспыхнувший стыдливый румянец. Она достала из кармана палочку и быстро наложила на себя очищающие чары. Но не прошло и минуты, как на юбке стали проявляться красные пятна.

— Дев… Гермиона…

Девочка задрала край юбки, хмуро глядя на содранные коленки.

— Подожди.

Мужчина вышел за дверь, а когда вернулся обратно в гостиную, в руках у него была небольшая жестяная коробочка. Он присел рядом с Гермионой и достал маленький стеклянный пузырек. Девочка сглотнула, узнав экстракт бадьяна.

— Будет щипать, но залечится быстро.

Гермиона зашипела, когда зелье попало на поврежденную кожу. Но раны были несерьезные, поэтому неприятные ощущения прошли довольно быстро. Она снова взяла в руки палочку, чтобы очистить кожу и одежду от крови, удовлетворенно отметив, что царапин на ногах больше не было.

— Спасибо.

Мужчина что-то неразборчиво прокряхтел, поднимаясь с дивана и возвращаясь к креслу.

— Мне нужно в Хогвартс, — сказала Гермиона дрогнувшим голосом.

— Так иди, — пожал плечами Аберфорт. — Альбусу не скажу, не бойся. Больно надо разговаривать с ним из-за такой мелочи.

Гермиона посмотрела на окно. За ним было настолько черно, что девочка не смогла увидеть даже ближайшие деревья. На секунду ей показалось, что где-то там в темноте промелькнули два золотых огня. Встряхнувшись, она опять взглянула на мужчину.

— Не скажете? — решила уточнить Гермиона. — Ладно, — она глубоко вздохнула, чтобы потом резко выпалить: — На меня напал мужчина в чёрной мантии и с золотыми глазами.

Аберфорт только скептически приподнял бровь, а после нахмурился.

— Ну хватит, иди домой.

Он начал подниматься, но то, что потом сказала Гермиона, заставило его замереть на одном месте.

— Я не вру! Он был не один. С ним был человек, которого звали Леграном. И он знал Альбуса! Он сказал… сказал, что Дамблдор решил создать союз Министерств! — тараторила она, задыхаясь. — А потом мужчина с золотыми глазами разозлился и проклял его. И… и меня заметили, а потом я побежала. А потом… потом…

Гермиона замолчала и попыталась отдышаться.

— Святой Годрик, — пораженно прошептал Аберфорт, глядя перед собой. — Легран? Леон Легран?! Он здесь.

Гермиона теперь с изумлением наблюдала за мечущимся по комнате мужчиной.

— Кто?

На улице что-то громко стукнуло, и оба застыли в напряжении. Аберфорт пришёл в себя первым и, достав палочку, начал шептать неизвестные заклинания.

— Будем надеяться, что это ветер, — пробормотал он, закончив выводить руны в воздухе. — Тебе повезло, что ты прибежала к «Кабаньей голове», — заметив на лице девочки полное непонимание, Аберфорт пояснил: — Этот трактир. Сегодня закрыто, поэтому я активировал мощный защитный барьер. Он пропускает только связанных кровью. Мой брат магическим путём принял тебя в род. Ты, и правда, Дамблдор.

Гермиона задумчиво нахмурилась.

— Да, — прошептала она в ответ, извлекая из-под рубашки золотую цепь.

— Что там у тебя?

— Портключ, — просто ответила Гермиона, угрюмо разглядывая медальон. — Прямо к воротам Хогвартса.

— Но с ним всё равно нельзя попасть за защитные чары школы, — догадался Аберфорт.

— Нельзя.

— Тогда стоит найти другой способ вернуть тебя в Хогвартс. Думаю, что Грин… что тот волшебник до сих пор не успокоился. Честно говоря, я считаю, что мы должны сообщить об этом Альбусу, чтобы…

— Нет! — вскрикнула девочка, вскакивая на ноги. — Ты не можешь, нет! Ты пообещал!

— Гермиона, послушай, — начал Аберфорт, но девочка продолжала отрицательно мотать головой.

— Он больше мне не поверит. Никогда-никогда.

Она посмотрела на взрослого мужчину с такой невысказанной обидой, что тот был вынужден уступить.

— Хорошо, я расскажу ему про подозрительного мужчину, но не скажу, что именно ты с ним встретилась. Идёт? — в ответ девочка только нетерпеливо кивнула. — Но как же тогда отправить тебя в школу?

Пока Аберфорт задумчиво поглаживал бороду, которая была не только короче, чем у его старшего брата, но и не такого насыщенного каштанового цвета, Гермиона медленно подошла к камину и встала перед портретом. Светловолосая девушка на нём все ещё также грустно улыбалась.

— Спасибо за вашу палочку, — Гермиона поднесла грушевую ветвь к картине, на что Ариана нахмурилась и покачала головой. — Что-то не так? — озадаченно спросила девочка.

Девушка с портрета указала на руку, которая крепко сжимала древко. Гермиона проследила за взглядом, а потом убрала палочку в карман и поднесла ладонь к лицу — яркий розовый след рассекал её от холма Юпитера, пробегал вдоль по линии ума и чуть заходил на холм Луны.

— А… Аберфорт, — позвала она неуверенно. — Не мог бы ты дать мне ещё немного бадьяна?

Мужчина торопливо подошёл к ней и потянул за руку. Его губы скривились, когда он провел пальцем по поврежденной коже, а потом Аберфорт громко проклял Моргану.

— Боюсь, экстракт тут не поможет.

Гермиона испуганно выдернула ладонь и подняла на него недоумевающий взгляд, застыв с невысказанным вопросом, готовым в любой момент сорваться с языка.

— Понимаешь, есть такая магия… Чёрт, я уверен, что на моем месте сейчас должен стоять Альбус, — снова выругался Аберфорт.

— Что не так с моей магией? — быстро спросила Гермиона, боясь того, что волшебник вдруг замолчит. — Альбус никогда не говорит мне всей правды.

Мужчина был ошеломлен таким прямым, а главное, правильным вопросом. Но это было не его дело. Да и к девчонке он не имел никакого отношения. Но что-то не давало ему просто промолчать. Альбус никогда не сказал бы ей всей правды. Всё ради такого любимого им всеобщего блага. Нет, ради её же блага будет правильным, если девчонка уже сейчас узнает, какая отвратительная магия необузданно бурлит внутри такого маленького и беспомощного тела, познакомится с ней и, быть может, начнёт контролировать. Нет, Аберфорт давно пообещал, что не станет скрывать никакой правды. Тем более от семьи.

— Она тёмная, — сказал он наконец, всячески игнорируя испуганный взгляд карих глаз. — Сильная, но тёмная. Однако эта магия твоя. Она вплетена прямиком в магическое ядро, поэтому тебе нечего бояться.

Несколько секунд девочка молчит, и даже на расстоянии Аберфорт может слышать, как крутятся шестеренки в её кудрявой голове.

— И Альбус знает? — голос дрожит, а Гермиона и сама не понимает, зачем спрашивает. Конечно же, он знает.

Девочка угрюмо смотрит под ноги. Теперь понятно, почему ей не разрешено посещать занятия с другими детьми. И она вынуждена каждый день проводить в башне. Одна. Словно какой-то монстр.

— Твоя магия не делает тебя плохим человеком, Гермиона.

Она резко вскидывает голову, а в непролитых слезах теплится надежда. Ей и самой хочется верить.

Эти слова. Такие нужные ей сейчас слова успокаивают, и разум Гермионы опять включается, подбрасывая всё больше вопросов.

— Почему… Почему моя магия сделала это? — она равнодушно выставила ладонь вперед, словно та была каким-то исследовательским проектом. — Она ранила меня.

Аберфорт еле сдержал очередное проклятье, очевидно, в последний момент осознав, что рядом с ребёнком стоит внимательнее подбирать выражения.

Но она была такая… Невозможная девчонка! Так он никогда от неё не отделается. Стоит ему ответить на один вопрос, как у маленькой Дамблдор появляется ещё чёртова дюжина других. Поразительная любознательность. Прямо как у Альбуса.

— Потому что у тёмной магии такая природа. — неохотно проворчал Аберфорт и чуть не взвыл, когда девчонка снова раскрыла рот. — Чтобы что-то дать, она должна что-то забрать, — указал он на её ладонь. — Этим-то она и отличается от простого волшебства — черпает силу не из магического ядра, а из жизненной энергии.

— А…

— А остальное спросишь у Альбуса, — мужчина раздраженно махнул рукой, а потом задумчиво потер подбородок. — Надо придумать, как скорее вернуть тебя в школу.

Он так и стоял по центру комнаты, а Гермиона тем временем озиралась по сторонам в поисках чего-нибудь интересного. Её взгляд невольно снова метнулся к картине.

— Чего она хочет? — девочка указала на портрет.

Аберфорт неуверенно пожал плечами.

Ариана настойчиво манила их к себе рукой, а когда оба — и мужчина, и девочка — приблизились к камину, то, развернувшись, она пошла вдаль по извилистой тропинки. Светловолосая девушка остановилась, когда достигла размера нескольких дюймов, потом снова махнула им и совсем скрылась из виду.

— Она ушла? — удивилась Гермиона.

Девочка подошла к картине, осмотрела её со всех сторон и, встав на мыски, потянула за раму в бок.

— Ну надо же! — воскликнула она, отодвигая картину в сторону и восхищенно рассматривая тёмный туннель. — Здесь проход! Подсади-ка меня!

Мужчина подошёл ближе.

— Ты собралась туда? — с неверием спросил Аберфорт, на что Гермиона, не отрывая взгляда от туннеля, быстро кивнула. — Чёрт, ты даже не знаешь, что там!

Девочка повернулась и посмотрела на него так, словно он как гидра отрастил несколько лишних голов.

— Там, — указала девочка на проход, — ответ на вопрос, как вернуться в Хогвартс.

— Почему ты такая уверенная?

— Потому что Ариана помогает мне, — заявила она решительно. — Я чувствую это — сама магия зовёт меня.

— Нет, всё-таки Гриффиндор, — усмехнулся Аберфорт и достал палочку. — Ну, раз так, отойди-ка.

Волшебник, не произнося ни слова, быстро взмахнул древком несколько раз, и с его конца слетели бледно-жёлтые огоньки. Они недолго покружились на месте, а потом полетели в туннель. Аберфорт сосредоточенно нахмурился, слегка нагнувшись вперёд, как будто прислушивался, а потом вздохнул и убрал волшебную палочку.

— Ну, по крайней мере, туннель безопасен.

Волшебник наклонился к Гермионе, которая тут же, точно маленький ребёнок, вытянула навстречу руки, но потом, опомнившись, неловко отдернула их, прижимая к груди. Он поднял её на каминную полку и отодвинул картину в сторону, полностью открывая проход.

Девочка неуверенно ступила в туннель, выставив перед собой грушевую ветвь.

— Люмос!

На конце палочки загорелся белый свет, который тотчас разогнал темноту. Гермиона с любопытством осмотрела проход, но не нашла ничего интересного — только голые земляные стены да пыльный каменный пол.

— Давай девчонка, у меня нет всего дня, — поторопил Аберфорт, а потом вдруг хлопнул широкой ладонью по девичьей спине. — Не дрейфь!

От толчка Гермиона, проигнорировав всплеск мучительной боли, непроизвольно шагнула вперёд и, обернувшись, последний раз, прежде чем уйти, посмотрела на мужчину.

— Спасибо, — сказала она серьёзно. — За всё.

Мужчина завел руку за спину, достал из заднего кармана серебряную фляжку и кинул её Гермионе.

— На вот, не попадись, — подмигнул он. — Напиши мне, девчонка.

Аберфорт, усмехнувшись, решил не обращать внимание на вспыхнувшее на лице Гермионы возмущение, приправленное хорошей порцией раздражения, и, не тратя больше времени, вернул картину на место. Арианы на портрете всё ещё не было. Мужчина задумчиво почесал затылок, простояв напротив пустого портрета несколько минут, а потом всё-таки решил написать Альбусу письмо.

Нет, сегодня он не будет единственным, кому испортили вечер.

* * *

Том не спал всю ночь и вот уже второй день никак не мог успокоиться. Он внезапно открыл полезность Гермионы и никак не мог понять, почему до сих пор не замечал столь очевидного. У неё было то, чего так не хватало Риддлу — влияние на профессора Дамблдора. Безоговорочное. Абсолютное. Она так легко заставила волшебника отступить, а тот так запросто подчинился. Том был удивлён. Но сильнее слизеринца поражало совсем другое: была ли Гермиона настолько наивной, чтобы так просто встать на его сторону, чтобы так слепо поверить ему? Или у них было гораздо больше общего, чем он всегда полагал? Том размышлял об этом вторые сутки и так и не смог понять мотив Гермионы, ведь никакой очевидной выгоды для неё не было.

Наконец, он был вынужден спуститься в Большой зал. Это был второй Хэллоуин, который Риддл проводил в замке и, как и любой другой студент, он хотел бы попробовать приготовленные по этому поводу угощения. В общей гостиной его уже дожидались Долохов и Малфой, которые рассказали, что Эйвери вместе с Вальбургой и несколько других слизеринцев решили слегка припугнуть парочку грязнокровок, демонстрируя исключительно гостеприимность и, таким образом, знакомя их с традициями волшебного мира. Том, конечно, предполагал, что в них может проснуться чувство вседозволенности. Даже ждал этого. Но то, что его дорогие друзья уже на следующий день возобновили свои грязнокровные крестовые походы, удивило. Кажется, слизеринцы теперь свято верили, что Том найдёт выход из любой ситуации.

«Это хорошо, — подумал Риддл. — Таким и должно продолжаться».

Однако Том решил, что в ближайшее время обучит их не только команде «фас», но и таким важным и жизненно необходимым командам, как «фу» и «место». Разумеется, Риддл не ограничится только лишь этим. Да, он выдрессирует их идеально. И они будут верно и преданно служить своему хозяину, ластясь к его ногам, как псы самых благородных пород.

В Большом зале, хоть пир ещё не начался, уже было довольно шумно. Привидения старались изо всех сил напугать первокурсников, которые не переставали громко визжать. Том легко скользнул на своё обычное место за слизеринским столом. И если Долохов, сидевший справа, был уже привычным делом, то Вальбурга, занявшая место по другую сторону от Риддла, стала сюрпризом — неприятным, как он мог бы отметить. Блэк сразу же завязала стандартную светскую беседу, постепенно вовлекая всех в разговор.

— Мой брат, Сигнус, скоро женится, — начала она, принимая от Альфарда Блэка стакан тыквенного сока и благодаря брата одним чуть заметным наклоном головы. — Но наверняка вы все уже в курсе. Свадьба пройдёт в родительском поместье перед Рождеством. Это будет грандиозное событие. Замечательное завершение года. Вы все ведь получили приглашение?

Том почти скрипнул ножом по тарелке, чуть не промахнувшись мимо жаркого, но в последний момент успел взять себя в руки. Конечно, он не получал приглашения. И это злило. Во что играла Вальбурга? Собиралась его унизить?

— Ах, Том, — Блэк тут же повернулась к нему с притворным ужасом на лице. — Пожалуйста, прими мои глубочайшие извинения. Конечно же, ты приглашен.

Вальбурга не обратила ни малейшего внимания на чуть не подавившегося от такого громкого заявления Альфарда и как ни в чём не бывало продолжила:

— Я была счастлива рассказать родителям о достойнейшем представители нашего факультета и уверена, что до Рождества ты, безусловно, добьешься ещё больших успехов.

В её тёмных глазах через край плескалось восхищение, и Том прекрасно понимал, какими недавними событиями оно было вызвано.

Так Блэк, значит, довольно кровожадная? Как интересно.

— Благодарю за оказанную честь, Вальбурга, — вежливо улыбнулся Риддл. — Я обязательно буду среди гостей.

— Конечно, — Блэк снова отвернулась от него, возвращаясь к беседе. — Ах, как же повезло Друэлле! Каждая уважающая себя ведьма мечтает стать частью благороднейшего дома Блэков.

— Вы забыли добавить древнейшего, уважаемая леди, — вставил Долохов, и смех прокатился по столу.

Вальбурга сделала вид, что не услышала.

— Её счастье, что Сигнус ещё со школы бегал за ней как потерявшийся щенок.

— Моя дорогая мисс Блэк, — Абраксас, судя по напряженной вежливой улыбке, изо всех сил старался держаться в рамках этикета, который он впитал в себя вместе с материнским молоком, но больше не мог отмалчиваться, слушая столь надменную речь. — Нужно ли мне напомнить, что фамилия Розье также входит в число священных двадцати восьми семей, а Друэлла сама по себе прекрасная ведьма.

Вальбурга немедленно наградила Малфоя уничтожительным взглядом, словно перед ней был не молодой лорд, а домашний эльф.

— Друэлла Розье прекрасная ведьма, — согласилась она. — Именно поэтому она достойна стать Блэк.

— И всё-таки не стоит забывать о её корнях, — вступил в разговор Эйвери. — Все мы знаем, где лояльность этой семьи. Винда Розье входит в ближний круг самого Гриндевальда. Говорят, он уже полностью контролирует Францию.

Бессмысленная беседа неожиданно перестала быть таковой. Том напрягся. Он всё ещё равнодушно разрезал жаркое на маленькие и аккуратные кусочки, периодически отправляя их в рот, но теперь внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одного слова. У него не было достаточно денег, чтобы оформить подписку на «Ежедневный пророк», и, к огромному сожалению и величайшему раздражению, интересы его однокурсников не выходили за рамки «Ведьмополитена» у прекрасного пола и «Еженедельника ловца» у мужской половины. А в комнате Гермионы он вообще не находил прессы. Только в те редкие моменты, когда кто-то из старших слизеринцев забывал газету в общей комнате, Том мог узнать, что творится за пределами стен Хогвартса. Но этого было мало. Эти ничтожные крохи информации никак не могли удовлетворить Риддла, поэтому его так интересовал разговор о волшебной политике. Ведь она — политика — всегда шла бок о бок с властью.

— Неудивительно, что всё больше волшебников стремятся присоединиться к нему, — продолжил Фабиан. — Эта отвратительная маггловская война только доказывает, насколько прав был Гриндевальд. И что магглы — действительно опасные существа.

За столом вдруг стало тихо. Никто из слизеринцев не смел открыто выражать политические взгляды. Одно неверно сказанное слово сейчас могло запросто натравить на их семьи Министерство. Но Абраксас, чей отец был не только главой попечительского совета школы, но и занимал место судьи в Визенгамоте, почувствовал в себе внезапную уверенность.

— Не опаснее гоблинов и прочих тварей, — сказал он, не скрывая отвращения. — Мой отец вообще считает их грязными варварами. И все благородные волшебники с ним в этом согласны, — слизеринцы, будто бы сговорившись, кивнули. — А потому отменить Статут, как того хочет Гриндевальд, и открыто править магглами абсолютно глупо. Они ещё бесполезнее домашних эльфов. Мы должны держаться от них подальше.

Том едва сдерживал смех. Ах, как же тонко велись политические игры! Малфой, Блэки, Эйвери да почти все слизеринцы имели родственников, заседавших в Визенгамоте. Ещё бы, ведь места в составе судебной коллегии буквально передавались по наследству! И если бы все они поддерживали политику Гриндевальда, тёмный маг давно бы покорил Британию. Но где же он тогда? Точно не прогуливается по Косой аллеи. Да ни один представитель благороднейших и древнейших в здравом уме не откажется от власти и не передаст её добровольно в чужие руки. Священные двадцать восемь семей не позволят никому встать над ними. Пусть даже если этот кто-то весьма близок к их убеждениям.

Сборище лицемеров.

Правда, Риддл мог их понять. Он и сам привык не разделять.

— Ну, Польше досталось, — как бы между прочим сказал Антонин, разрезая свой ужин с беззаботной улыбкой. — Франция, конечно, ещё что-то пытается, но всё бессмысленно. Поговаривают, что на улицах там через каждые десять ярдов валяется хотя бы один труп, — а потом, медленно прожевав кусочек еды, злобно добавил: — И это необязательно грязный маггл.

Многие за столом закашлялись, а девочки незамедлительно отложили подальше серебряные приборы. Абраксас бросил на Антонина крайне неодобрительный взгляд.

— Где твои манеры, Долохов?! — зарычала на него Вальбурга.

Том незаметно усмехнулся.

— Что? — Антонин посмотрел на Блэк, вопросительно подняв бровь, и впервые оторвался от тарелки. — Ах, прошу меня простить.

Он со звоном положил нож и вилку на стол, взял в руки льняную салфетку, чуть промокнул губы и повернулся в сторону Вальбурги.

Она даже побагровела от злости.

— Ты! — прошипела Блэк не хуже змееуста. — Во что ты тут играешь?!

С лица Антонина испарилось всё веселье, и в твёрдом взгляде была одна лишь серьёзность.

— Играю? Я? — удивился Долохов. — Только вы здесь играете. Европейские Министерства не могут защитить своих волшебников от магглов. Позор, — выплюнул он. — И эти самые волшебники идут за помощью к Гриндевальду. Это ждёт каждую страну. Так может нашему Министерству пора уже признать хоть какую-нибудь опасность!

Риддл знал, что Антонин прав. Если правительство ничего не предпримет, то на Англию сначала скинут бомбы, и пострадает как маггловская её часть, так и волшебная, а потом Гриндевальд беспрепятственно попадёт в страну и будет встречен здесь героем. Так он увеличит свою армию, а потом поведёт её против всего неволшебного мира.

Том не хотел бы этого признавать, но план был хорош. И он обязательно сработает, если только кто-нибудь не объединит Министерства. Но сначала Правительства всех стран обязаны убедить своих граждан, что способны защитить их от маггловской войны, что магглы для волшебников… не угроза. Только тогда люди перестанут присоединяться к Гриндевальду.

Вальбурга уже собиралась бросить в сторону Долохова очередную колкость, как староста слизерина, Тореус Нотт, чей отец занимал место Главного чародея в Визенгамоте, поспешил вмешаться.

— Хватит, — оборвал он их. — Весь мир переживает не самые лучшие времена, поэтому здесь и сейчас мы не станем критиковать правительство, подрывая тем его авторитет.

Не говоря больше ни слова, староста вернулся к ужину, и все остальные последовали его примеру. Больше никто до конца праздника не обсуждал волшебную политику.

— Что ж, — произнесла Вальбурга, поднимаясь из-за стола. — Для сна ещё слишком рано. Мой отец говорит, что, если на Хэллоуин дождаться часа ведьм, ваша волшебная сила возрастет.

— Ты в это веришь, Вал? — посмеивался Альфард. — Это всё детские выдумки.

— Но спать, правда, не хочется, — согласился Эйвери, когда группа слизеринцов выходила из Большого зала. — Может, прогуляемся? Наверняка есть парочка отважных грязнокровок, которые решат побродить по тёмным коридорам.

Компания прошла мимо спуска в подземелья и свернула к лестницам.

— Тогда нам стоит подняться повыше, — заметил Долохов. — Обычно, смелые пташки порхают рядом с гриффиндорской башней.

Том шёл в центре их маленькой группы рядом с Абраксасом и Вальбургой. Он всё не мог выбросить из головы разговор о войне и политике. Было бы неплохо узнать об этом больше. Узнать всё.

Риддл упустил тот момент, когда они поднялись на восьмой этаж. Он был здесь раньше, поэтому знал, что они приближаются к тупику. Вот сейчас завернут за угол и…

— Ну надо же! — Фабиан рванул за поворот. — Кто у нас тут?

Том поднял взгляд и безучастно смотрел, как Эйвери толкнул мелкую девчонку к стене. Надо отдать должное, несмотря на гриффиндорский галстук, она не проронила ни звука, только впилась в слизеринца злобным взглядом, когда её спина ударилась о твёрдый камень.

— Ай-ай-ай, — Антонин вышел вперёд, грозя пальцем. — Что первый курс делает здесь после отбоя?

Девчонка резко повернулась в его сторону, а её зелёные глаза пылали решимостью.

— Отойди от меня.

— Заткнись, грязнокровка! — крикнула Вальбурга, доставая волшебную палочку и направляя её на гриффиндорку.

Девочка только устало вздохнула, даже не обратив внимание на оскорбление, и уже поворачивалась в сторону Блэк, как вдруг застыла, встретившись взглядом с Томом.

Прислонившись к стене, Риддл продолжал наблюдать за происходящим без особого интереса. И он совсем не понимал, почему гриффиндорка, которую он, не считая дня сортировки в начале учебного года, видит впервые, с таким усердием сверлит его глазами.

Долохов подходит к девочке ближе и, схватив за светлый локон, грубо тянет вниз.

— Молчишь? — спрашивает он, не отпуская волосы.

Гриффиндорка шипит сквозь стиснутые зубы, а потом с остервенением отпихивает Долохова от себя, попутно пнув его в колено.

Антонин, зажмурившись, сгибается и растирает ушиб руками. Теперь от боли шипит он, а девчонка победно ухмыляется.

Так знакомо.

— Ну, маленькая дрянь, — бормочет Антонин, вытаскивая из кармана волшебную палочку. — Ты за это заплатишь. Как там говорится: кошелёк или жизнь?

Но не успевает Долохов произнести и слово, как гриффиндорка, делая шаг вперёд, выхватывает собственное волшебное древко, и его острый конец всего через мгновение упирается в шею Антонина.

И Том понимает, что не может отвести взгляд от грушевой ветви.