Три русских волка и японская крольчиха (гет)

Примечания:

[1] Ли Сынгиль у меня тут девушка (хе~), поэтому её имя не склоняется. На темы Сынгыль/Сынгиль: на корейском пишется сынгИль

— Сначала мы сходим в храм, потом в другой храм, но уже буддистский, после заберёмся на башню. Ещё мы обязательно походим по берегу моря и, конечно же, прогуляемся по окрестностям, — произнёс Виктор.

Юри кивнула. В Фукуоке она была не раз и, пожалуй, хорошо знала этот город. Помнится, когда девушка училась в старшей школе, она снимала здесь квартиру какое-то время, чтобы не ездить из Хасецу в Фукуоку и обратно. Повезло, что хозяйка была хорошей подругой их семьи, поэтому Кацуки получила огромную скидку. А доучившись, девушка сперва вернулась в родной маленький городок, а потом и вовсе уехала в Детройт.

— Весь город невозможно осмотреть за один день. — Юри покачала головой.

Виктор на секунду задумался. А потом его лицо озарила улыбка.

— Хорошо! Тогда сперва снимем номер в гостинице!

Юри кивнула, мысленно отмечая, что Виктор оговорился.

Но, как оказалось, нет. Так как их автобус остановился около какой-то гостиницы, Никифоров лично пошёл к стойке регистрации и, пока Кацуки сидела на диванчике и переписывалась с Пхичитом, он действительно заказал один номер. Поводив карточкой перед лицом девушки, фигурист с довольным выражением лица отдал её ей.

— Я могу потерять, а ты — нет. Ты более ответственная, — произнёс он.

— Хорошо. — Юри кивнула и убрала карточку в сумку. — Ты в какой номер заселился?

— Мы, — поправил её Виктор. — В сто сорок первый. Это на третьем этаже. — Но, заметив удивление на лице фигуристки, выпалил: — В России, если туристов меньше трёх, они всегда заселяются в один номер. Так у нас принято.

Юри показалось, что её обманывают. Подумав, что ей стоит позвонить Миле и переспросить на этот счёт, Кацуки встала с кресла и потянулась.

— Тогда я предлагаю начать нашу экскурсию с Дадзайфу Теммангу. Это синтоистское святилище, один из самых посещаемых храмов.

— Отлично! Идём же!

Отправиться в храм они решили на велосипедах, которых в городе было полно. Они вообще являлись одним из основных видов транспорта в Фукуоке — наряду с машинами и поездами. Рядом с каждой гостиницей находился небольшой магазинчик, где можно было взять велосипед напрокат на целый день по маленькой цене, чем фигуристы и воспользовались.

Стоя на перекрёстке и дожидаясь синего света, потому что в Японии светофоры были не привычные русским красный-жёлтый-зелёный, а синий-жёлтый-красный, если идти по европейскому стандарту и перечислять слева-направо. Но так как японцы читали и писали справа-налево, то и светофор в их понимании был красным-жёлтым-синим.

Внезапно где-то сбоку зазвучала песня. Люди начали переходить дорогу, а Виктор — оглядываться по сторонам. Юри тихо засмеялась. Для Никифорова такое было непривычно, но для японца — обыденно.

— Тут не только сигнал светофора меняется, но и музыка играет. В каждую сторону своя мелодия. Это сделали специально для слепых, чтобы им было легче ориентироваться. Когда пойдём пешком, ты заметишь, что дорожки тут рифлёные, — объяснила Кацуки.

Виктор присвистнул и что-то произнёс по-русски. Заиграла новая мелодия, и они двинулись в путь.

Вообще, на велосипедах можно было очень быстро добраться до любой достопримечательности. Примерно десять минут — и ты на месте.

Припарковав велосипеды, фигуристы вошли в храм. Юри почувствовала небывалую гордость за Японию: взгляд Виктора был по-детски восторженным. Он оглядывался вокруг, а его губы сложились в букву «О». Никифоров спрашивал обо всём: о статуях, об истории этого храма, о самом храме, о воротах, об умывальнях.

— Когда я училась в школе, я всегда перед экзаменами приезжала сюда и просила Тензина-саму помочь мне.

Вспомнилось, как раньше они с Микото, её одноклассницей и лучшей подругой в старшей школе, бежали сюда. Как замирали перед воротами в храм и, поклонившись, входили на его территорию. Потом делали хараи — символический обряд, когда они мыли руки и ополаскивали рот, тем самым очищаясь от скверны. Потом девушки кидали монетки в несколько йен в деревянный решетчатый ящичек. И только после этого, прозвенев в колокол и поклонившись, они складывали руки в молитвенном жесте и просили о помощи на экзаменах.

Микото была девушкой доброй, яркой, светлой и запоминающейся. Она состояла в студенческом совете и всегда везде была первой. Юри нравилось дружить с ней, общаться, ходить в школу и из школы. Они даже квартиру вместе снимали! Некоторое время они называли друг друга сёстрами, но потом, после окончания старшей школы, девушки разбежались. Юри — в Детройт на каток, а Микото — в Токио, в Токийский университет, куда смогла поступить на бюджет. Девушке всегда легко давалась учёба, её привлекала физика. Поэтому пойти она решила на физика-теоретика.

Сейчас общение они более-менее наладили, однако переписывались редко, а звонили — ещё реже. Юри занята на катке, а Микото — в университете.

Недавно школьная подруга писала, что хочет собрать весь их 3-1 класс вместе, чтобы вспомнить былые деньки. Кацуки была только «за» — было интересно взглянуть на бывших одноклассников спустя пять лет.

— И бог тебе помогал? — вывел её из приятных воспоминаний голос Никифорова.

— Да. Но, думаю, тут больше благодаря моим знаниям я не проваливалась.

— Надо было и мне в своё время удариться в синтоизм. Хотя, я же не японец. Мне нельзя. — И он грустно вздохнул и опустил взгляд вниз, отчего Юри почувствовала приступ жалости и погладила мужчину по спине. Тот поднял на неё свои печальные голубые глаза, и сердце девушки замерло.

— Меня успокоит только мороженое, — грустно произнёс он.

Кацуки поняла, что ей манипулируют. Причём умело так, давя на жалость. Так только Виктор и маленькие дети умели. И всё равно она не могла противиться этому взгляду и этим голубым глазам. Девушка вздохнула и кивнула, мягко улыбнувшись. Лицо Никифорова тут же просветлело, он широко улыбнулся, глаза заблестели знакомым азартом. Мужчина крепко обнял свою подопечную, после чего тут же отпустил и пошёл на омовение. Щёки девушки запылали предательским румянцем, а сердце гулко забилось в грудной клетке.

Она на автомате последовала за тренером.

Виктор был удивительным человеком: непосредственным, добрым, непостоянным, забывчивым, глупым. Он заставлял Юри громко смеяться, порой плакать, зачастую — улыбаться. И лишь изредка грустить.

Кацуки восхищалась Виктором. Он был её кумиром многие годы. Стремление стоять рядом с ним привело к тому, что она пошла в фигурное катание. А теперь он стал её тренером, и она его знала уже не только, как Виктора Никифорова с постеров или интервью в журналах, но и как Виктора Никифорова в реальной жизни, в быту.

Люди, которых теперь модно называть иностранным словом «хэйтеры», а на деле просто ненавистники, всё время придумывали про Виктора небылицы. То он урод, который пользуется людьми, то он выигрывает только благодаря постели, то он вообще переодетая женщина и у него пятеро детей. Юри, конечно же, не верила этим бредням, но, когда узнала тренера получше, всё равно с облегчением выдохнула. Виктор был… Виктором. Он был непоседливым. Кто-то сказал бы, что он похож на ребёнка, но Кацуки с ним не согласилась бы. В двадцать семь, имея пять золотых медалей и являясь одной из самых знаменитых личностей, сложно оставаться ребёнком. На тебя всегда давят со стороны. Каждый раз ты должен доказывать всем, что ты лучше. Но постепенно это становится сложнее и сложнее. Ты теряешься, пугаешься, волнуешься… Поведение Виктора не наигранно, оно ни в коем случае не детское — просто таким образом он пытается успокоиться.

Всё это время он бежал-бежал-бежал-бежал и бежал. Бежал без остановки, не оглядываясь. Бежал вперёд, оставляя всех позади. В восемнадцать было просто быть лучшим, в двадцать семь — уже нет. Теперь на одном таланте не покатаешься. Теперь лёгкие уже не те, получить травму становится всё легче, а запороть самое простое движение — элементарнее. Ему нужно постоянно оглядываться назад, на своих соперников.

Виктору уже двадцать семь — почти тридцать. За ним длинным хвостом следует двадцатитрёхлетний опыт фигурного катания. Фанаты уже могут предугадать его программу: тут он сделает тройной Флип, а тут — четвертной Сальхов. Его уже изучили. Досконально. Точно. Вызубрили каждую мелочь, каждую особенность, которая теперь — обыденность.

Никифоров не стар, нет. Морщины ещё не появлялись, а выпадение волос — его личные страхи. Просто теперь молодёжь начинает теснить в сторону, крича злобным голосом Плисецкого: «Уйди с дороги, старикан!» И вроде бы Виктор должен подвинуться, но он не собирался. Лёд был ему слишком дорог, чтобы так просто уходить.

Юри понимала это. И добровольно стала его личным катализатором. Она пропускала сквозь себя все его эмоции: как положительные, так и отрицательные. Она всегда поддерживала его, обнимала по вечерам и улыбалась мягко-мягко, как улыбаются либо родному человеку, либо возлюбленному.

И Юри не знала, к какой категории она относила Никифорова. Девушка осознавала, что начинает привязываться к кумиру сильнее, чем следовало бы фанату. Но ничего не могла с собой поделать. Просто Виктор — это Виктор. Кацуки не могла охарактеризовать его иначе. Да и зачем? Всё и так понятно.

Он ей дорог. Точно так же ей дороги и Юрий, и Пхичит, и Мари, и мама с папой, и семья Нишигори, и Селестино, и Ли Сынгиль и Мила. Они — часть её семьи. Странной, удивительной, сумасшедшей. Пусть некоторые даже и не знакомы, но для неё они все — родные люди, которых она любит сильнее, чем всё остальное. Сильнее, чем лёд, сильнее, чем фигурное катание и сильнее, чем кацудон. А любит их просто за то, что они есть, что общаются с ней, улыбаются, смеются и скрашивают её жизнь. Кацуки уверена: не будь их — не было бы и её.

Пхичит Чуланонт — милый и дружелюбный таец, который младше неё на четыре года и с которым она делила не только каток, но и комнату — произошла ошибка в канцелярии, и их заселили вместе — был ей как младший и очень энергичный брат. Или лучший друг — одно другого не исключает. Пхичит всегда и везде был впереди других. Он много фотографировал, много писал и много болтал. Юри могла его слушать часами. Пхичит никогда не надоедал, за что девушка была ему искренне благодарна.

Юрий, который, пусть и был тем ещё грубияном, воспринимался девушкой, как сын. И пусть она никогда не была беременна и даже не думала о детях, но Плисецкий зародил в ней материнское чувство. Юри ощущала ответственность за «Русскую Фею» (или «Русского Тигра», как он требовал себя называть). Она постоянно помогала ему, мягко направляла и всегда улыбалась. Она любила его всем сердцем, без остатка. И Юрий отвечал взаимностью.

Однажды, когда они разговаривали по Скайпу и девушка спрашивала об экзаменах — Юрий заканчивал девятый класс, и нечто странное под названием ОГЭ висело над ним. Тогда он попросил её не волноваться, общаясь с ней мягко и осторожно, как никогда ранее. Это было приятно.

Мари была старшей сестрой, как в реальности, так и по ощущениям. Она всегда зорко следила за сестрой, помогала ей с уроками в школе, оберегала, обнимала, гладила по голове. Юри не могла бы одним словом описать всё то, что она испытывала к Мари — простое «люблю» казалось слишком сухим для того, чтобы отображать все эмоции девушки.

Такая же история была с родителями. Безграничное уважение и благодарность к ним тесно переплетались с такой же безграничной любовью. Порой Юри словно прошибало, и она понимала, что у неё есть мама и есть папа. От этого почему-то счастливые слёзы наворачивались на глаза. Мама всегда поддерживала, вкусно кормила и обнимала. Отец же поощрял увлечение дочери, пусть и совершенно не разбирался в фигурном катании.

Селестино Чалдини — её первый тренер. Он буквально вдохнул жизнь в её катание. Мужчина направлял её все эти годы, как теперь направляет Пхичита. В своё время он ей даже отца заменил. И Кацуки ему многим обязана.

Семья Нишигори — это те самые лучшие друзья детства, которых уже невозможно отличить от родных. Они настолько влились в жизнь Юри, настолько стали её частью, что девушка порой и забывала, что они — не её брат и сестра с племянниками.

С Ли Сынгиль вообще отдельная история. Они встретились на Чемпионате Четырёх Континентов в прошлом году, где Юри обошла кореянку на двенадцать баллов. Казалось бы, вместо этого их ничего и не должно было связывать, однако Судьба в лице Пхичита распорядилась иначе. Чуланонт просто-напросто влюбился. Беспамятно. И всё время мучил этим Юри. Ну, девушке пришлось подойти и познакомиться. А потом ненавязчиво дать номер Пхичита.

Мила была её очередной соперницей, что не мешало им дружить. Бабичева также являлась хорошим информатором о жизни Юры (а поначалу и про Виктора много рассказывала), за что удостоилась от оного прозвища «Ведьма».

А Виктор… С ним было сложно. Она чувствовала фанатскую влюблённость, но вместе с тем уже нечто большее, непонятное и заставляющее сердце трепетать сильнее. Во всяком случае, Юри была точно уверена в одном: Виктор — это Виктор. И его ничто не изменит.