— Ещё рано, — пресёк Альберт сам себя, не считая, что вправе предаваться этой радости раньше времени.
— Но мне и вправду хочется поблагодарить тебя. Кто бы ещё смог сделать для меня такое?
— Просто они тебя не любили. Не любили по-настоящему. Обманывались сами, а потом, осознав собственную лживость, использовали греховное притворство против тебя.
— Да, я уже очень давно и сама это понимаю. А сейчас, Альберт, тебе нужно отдохнуть, — сказала она, и, видя, что он хочет что-то произнести в ответ, добавила: — Прошу, не противоречь мне. Я вижу, что ещё одно усилие — и ты тотчас же упадёшь в обморок.
В этот момент, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось опереться о ближайшее дерево. Перед глазами стало темно.
— Да, — Альберт действительно хотел лечь сейчас, потому что знал: именно в этот день он закончит намеченный этап своей работы — возведёт стены, призванные надёжно отделять их таинство от внешнего мира. — Я сделал всё, что должен был сделать в этот день. И мне хватило на это сил, и я благодарю за это Господа, — едва смог проговорить он становящимся металлическим и хриплым голосом, его глаза начали закрываться.
Она протянула руки, чтобы, взяв за похолодевшие ладони, поддержать Альберта, но он нашёл в себе силы тяжело опуститься под ближайшее дерево и, расстелив старую шаль, лечь на траву.
— Прости меня... Постепенно его дыхание успокаивалось. Консуэло сидела рядом и наблюдала. Через небольшой промежуток времени, убедившись в том, что Альберт заснул, она пошла в соседнюю деревню, чтобы договориться о вечерней трапезе. Возвращаясь, она решила обойти дом со всех сторон, чтобы лучше осмотреть.
Не спеша оглядывая добротное и вместе с тем такое лёгкое и красивое на вид здание, осторожно проводя кончиками пальцев по цветам, она ещё раз убеждалась в многогранности талантов этого необычного человека.
Видя, что Альберт по-прежнему внешне безмятежно спит, она в колебаниях остановилась возле двери, вокруг деревянной ручки которой тоже был оплетён цветок. Это растрогало Консуэло до глубины души, и ей не удалось сдержать вздох негромких слёз. Она обернулась, боясь потревожить сон Альберта, тот ничего не слышал, но кто знает, какие всё же сны видел сейчас?.. Консуэло отчаянно хотелось верить, что в них — только блаженство и рай, котором он жил в течение последних трёх лет. Она молила об этом бога, но вряд ли это было так — слишком сильны были переживания, — и стояла так несколько секунд.
— А что, если нельзя? — она вполне могла предположить такой ход мыслей Альберта, обусловленный только ему одному ведомыми причинами, но которые он смог бы объяснить, и Консуэло смогла бы его понять.
Но всё-таки она отважилась пойти на риск и сделать шаг внутрь. Тихо растворив дверь, она вошла. Дом оказался просторным, чего нельзя было заметить, находясь с внешней стороны. Она поняла, зачем это нужно: две половины — для него и для неё, — чтобы потом они могли соединиться, слиться...
Выходя из прекрасного одинокого строения, Консуэло увидела, что Альберт уже стоит чуть поодаль и смотрит на неё, любуясь и радуясь — да, он сделал всё в точности так, как нужно.