Под крестом и за пиками (джен)

— Позвольте мне последнюю попытку, — сказала Елизавета Федоровна, выслушав молодых людей. Ее племянник Дмитрий и Феликс Юсупов приехали в Москву вместе, желая узнать ее мнение и получить благословение. — Я хочу поговорить с ней. Если она снова отвернется, делайте, что должно.

— Разумеется, тетя Элла.

— Мои смельчаки. — Она поцеловала в лоб сначала одного, потом второго и перекрестила их. — Россия не забудет вас. Но дайте мне попробовать. Не может быть, чтобы моя сестра окончательно ослепла.

Елизавета Федоровна поехала в Царское село и, уже будучи там, запросила аудиенцию у императрицы. Она сделала все по этикету, сделала покорно и миролюбиво, чтобы не задеть самолюбие Аликс. Та до сих пор по-девчоночьи бунтовалась против старшей сестры. Элла пришла не за скандалом.

— Ты по делу или так? — спросила Аликс. Она принимала ее официозно, стоя, в зале приемов, а говорила до оскорбительного грубо. Выпячивала дистанцию между ними, подчеркивала холодность и нежелательность приема.

— По делу, — ответила Элла, а сама рассматривала сестру. — Присядем? — сказала и чуть не откусила себе язык, но поздно: Аликс уже посмотрела на нее волком и резко кивнула. На власть ее покусилась, на статус хозяйки. Кто здесь предлагать должен? Они сели, и Элла тут же попыталась перевести разговор на более приятную тему: — Как твои девочки?

— Хорошо, спасибо, — процедила Аликс сладчайшим голосом, который не скрывал, а, напротив, выказывал, что терпение ее было на исходе. Элла поймала ее презрительный взгляд на своем монашеское одеяние.

— Ты не спросишь, как моя обитель? — спросила Елизавета Федоровна.

— Ты для этого сюда приехала? Чтобы об обители своей хвастаться? Как это на тебя похоже! Ничего другим не оставишь, всё себе.

— Алике, Алике, о чем ты говоришь. Я не понимаю тебя.

— Да ты — только себя и понимаешь! Зачем ты сюда приехала, говори сразу. У меня полно дел, все для тебя отложила.

Элла сцепила зубы.

— И я благодарю тебя за то, что ты уделила мне время. Я слышу, как много вы с Ники трудитесь. Если бы вы знали, как много я молюсь о вас двоих, бедных, как молю Бога, чтобы он дал вам хоть немного отдыха.

Аликс ничего не сказала, но видно было, что она стала понемногу остывать.

— Милая моя, я слышу ты преуспела на медицинской стезе. — Аликс зарделась, и Элла даже осмелилась пересесть к ней на диван и взять ее руки в свои. — Мама была бы рада.

— У Оли получается очень хорошо, но это потому, что она за дело взялась всерьез. А Татьяна ленится, брезгует, потому и результат хуже.

— Ты большая молодец. И твои девочки тоже. Хорошо, что люди видят, как о них печется царская семья. Это укрепит их в любви к Ники.

— Что ты разговариваешь со мной, как с маленькой? Разве я сама не понимаю? Или думаешь, я из одного человеколюбия? Нет, я честнее тебя, я признаю, что у меня был и корыстный мотив.

— Все, что на благо людей, — хорошо, — сказала Элла осторожно. — Я знаю, ты понимаешь, как важно сейчас, именно сейчас, чтобы народ любил Ники, чтобы они чувствовали его заботу, а ведь пока он там, ты — и этого никто не отрицает, милая, — ты здесь за него. Как важно именно сейчас, во время большой войны, чтобы народ, армия и император были едины.

Аликс не нашла, что возразить, и Элла продолжила:

— Меньше всего я хочу причинять боль тебе или Ники, ты знаешь, как я люблю вас обоих, но я не могу молчать. Было бы трусостью или преступлением скрыть от вас то, что я знаю. Я чувствую, как на нас надвигается буря. Все слои общества, от низших до высших, и даже те, кто на фронте, дошли до предела. Отстрани от себя этого человека.

— Элла, уйди.

— Верни его, когда наступит мир, если тебе он так нужен, но сейчас отстрани его. Хотя бы на время. Дай слухам утихнуть, а умам успокоиться. Пусть люди направят свою злость на нашего врага, там, где ей место.

Аликс качала головой и криво улыбалась.

— Как ты любишь строить из себя святую! А на деле главную добродетель — покорность — так и не выучила.

Элла отодвинулась и прохладно сказала:

— Я говорю только из любви к тебе и страха за бедную Россию.

— Моего слова тебе должно быть достаточно, чтобы почитать этого человека святым! Любому подданному, только если он хороший подданный, должно быть достаточно того, что я знаю, зачем Григорий мне нужен! Что на то императорская воля. Хороший подданный поймет, что он может знать не все, но я—то знаю! И не их дело спрашивать с царя или царицы.

— Те, кого ты называешь хорошими подданными, льстецы и обманщики. Они пользуются тобой. Им нужна одна нажива.

— А тебе нужно, чтобы все было по-твоему.

— Нет, мне нужно, чтобы ты наконец прислушалась к своему народу.

— Я слушаю! И я знаю, что, несмотря на все ваши козни, народ любит меня и обожает Ники. Несмотря на так называемое высшее общество и Думу, которая только и делает, что интригует против меня.

— Конечно, — сказала Элла, помолчав, — конечно, они тебя любят. Но ты не позволяешь им выказать свою любовь. Между тобой и людьми стена, и имя этой стены Григорий Распутин.

Аликс хохотнула.

— И вот ты опять доказываешь, что ничего не знаешь. Я только что вернулась из поездки в Новгород. Меня никогда так хорошо не принимали.

Элла посмотрела на нее с болью. Одна удачная поездка в такое время, и она достаточно наивна, чтобы приводить ее в контрпример всему, всему!

— Аликс, услышь меня. Дума говорит страшные вещи, страшные, но в них есть справедливость, и не я одна это вижу. Правительству никто не верит после того, как вы так часто и так неосторожно меняли министров. Церковь, а крепче нее у самодержавия опоры нет, и та ропщет. И Распутин — символ всему. Уступи. Выкажи ту покорность, которую проповедуешь, научи меня, неумную…

— Не указывай мне, Элла. Мы больше не в Дармштадте. Я твоя императрица. А мнение общества надо уметь игнорировать, когда надо. Тебе давно пора этому научиться. Я научилась. Без этого править нельзя. Что бы эти шакалы ни говорили, для меня они мусор. А ты! Представляю, как тебе было горько, когда в тебя, любимицу Москвы, стали там камнями бросать!

Элла побурела до кончиков волос.

— Этот грязный фанатик будет твоим концом. Ты ещё пожалеешь, что не послушала меня и всех, кто желал тебе добра. Когда-нибудь помутнение в твоей голове рассеется, и ты увидишь, что он дьявол, посланный тебе как испытание.

— Как ты смеешь? Мой сын жив благодаря ему. Мой муж жив благодаря ему — Григорий молится о нем постоянно, а ты?! Уходи из моего дома.

Элла почувствовала, как слезы застилают ей глаза.

— Ведь в эти сплетни впутывают и твоих детей. Какие гадости говорят о твоих девочках, Аликс. Ради них — послушай меня, — сказала она тихо.

Аликс обомлела и вдруг как будто превратилась в дикого зверя.

— Убирайся отсюда! — закричала она. — И если приблизишься к Ники, я прикажу выкинуть тебя отсюда!

Элла не знала, как доехала до Петербурга, а там до дворца Сергея Александровича. После гибели мужа Элла передала его в собственность Дмитрию. Он с Феликсом вскочили, когда она зашла в комнату.

— Сестра выгнала меня как собаку! — воскликнула она и разрыдалась в объятиях Дмитрия.

— Все средства исчерпаны, — сказал Феликс наконец. Он смотрел на Елизавету Федоровну с ужасом: он никогда не видел ее плачущей. — Не беспокоитесь, тетя Элла. Распутина скоро перестанет нам досаждать.