Под крестом и за пиками (джен)

Осенью 1916 года в мозгу у Феликса Юсупова созрела гениальная идея. Если действовать через императрицу невозможно, как в красках сообщила ему матушка, значит, надо действовать через Распутина. С врагом надо бороться его же средствами: приблизиться к Распутину, обещая расчетливому старику золотые горы, через него вернуться в фавор императрицы и уже тогда, выйдя из опалы, убедить ее, что Распутин ей не нужен.

Так думал не он один. Министры часто сперва завоевывали расположение Распутина, получали должность, а потом начинали копать под старца, если были похрабрее. Если расчет Распутина и расчет императрицы оказывались неверны столько раз, почему бы им не ошибиться вновь и поверить в искренние намерения Феликса?

— We all plant the seeds of our own destruction, ((англ.) Каждый сеет семена собственной погибели.) — философствовал Феликс, не забывая, что он всё-таки выпускник Оксфорда. Жена слушала его, широко распахнув глаза. Она была его первым конфидентом. Ирина очень немногое понимала в монологах мужа, но была в восторге и со всем согласна. Феликсу другого и не требовалось: восхищенный зритель соответствовал всем его нуждам в собеседнике. Они ладили великолепно. — Вот и старец Распутин сам будет звать меня к себе. Он подлетел слишком близко к солнцу. Нашему пожилому Икару, который дожил до седин, а ума не нажил, пора лететь в обратном направлении.

Феликс пришел к старцу под предлогом, что он хотел излечить свою язву, которая мешала ему пойти на фронт и отдать долг родине.

Распутин был высоким стариком с кучерявой черной бородой, сальными волосами, носом картошкой и глазами-бусинками. Он обладал удивительным даром гипноза, и мало кто мог перенести его пронзительный взгляд.

На все красноречие Феликса Распутин отвечал, что "благое дело, благое", а сам хмыкал себе под нос да кивал. Он только наговаривал да давал травяные отвары. Иногда Распутин набирал в рот святой воды и плевал в лицо пациенту, но Феликс, скрипя зубами, терпел и превозносил старца на невообразимую высоту. В каждый свой новый приход Юсупов говорил, что ему стало намного лучше и он почти забыл про свой недуг. Старик только напыживался, говорил "то-то!" и продолжал заниматься тем же шаманством.

С присущей ему деликатностью Феликс заговорил о том, как сильно его матушка скучает по общению с императрицей, как батюшка чувствует, что в это тяжёлое время они могли бы делать для страны больше — если бы были допущены. Как они волнуются, что императорская чета вынуждена справляться со всеми испытаниями в одиночестве.

— Как хорошо, что у них есть Вы, Григорий Ефимович! — воскликнул Феликс и тут же почувствовал, что дал маху. Распутин глянул на него своими страшными глазами и ухмыльнулся. Феликс тут же заговорил о другом, но урон был нанесен.

Старик что-то подозревал. Не мог он не знать, как долго и с какой страстью Юсуповы пытались вырвать его из Царского села, как если бы он был плющом, а не человеком. А если он что-то подозревал и продолжал принимать Феликса у себя, значит, он просто играл с ним. Деньги брал, слушал обещания о еще больших капиталах, а сам и не думал просить императрицу за него. Говорил, что Бога будет о нем молить, а про себя посмеивался. За нос его водил. Ну, посмотрим, кто кого.

Даже мать стала беспокоиться и писала ему из Крыма, где с мужем и внучкой проводила осень. До нее дошли слухи о том, что Феликс начал сближаться с Распутиным, и она требовала разъяснений. Феликс их не предоставил, убеждая, что просто ищет компромат на Распутина.

В мстительных думах Феликс пришел на открытие Государственной думы после полугодового перерыва. Тема была животрепещущей: темные силы и министерская чехарда.

Временщики, которые во времена мира оставались бы у власти годами, теперь раскачивались и падали каждые два месяца, как бумажные фигурки, на которые достаточно подуть и они исчезнут.

Кто неделю назад казался не сменяем, на этой был сменен. К середине '16 года уже все поняли, что нет никого, кто был бы незаменим, и новые министры, назначенные с благословения Распутина или в результате лавирования между разными политическими силами, не считали нужным переезжать на казенные квартиры. Все равно скоро скажут съезжать.

А сам Распутин оставался.

С думской трибуны депутаты обвиняли царское правительство в глупости или измене, в неспособности довести войну до победного конца. Их огонь праведного гнева распалил Феликса, и домой он вернулся, уже готовый на заговор.

На следующее утро Феликс отправился к Родзянко, председателю Государственной думы и старому приятелю Юсуповых.

— А всё-таки Распутина надо бы убрать, — сказал Феликс почти мягко после того, как они обсудили будущее России.

— И физически! — громыхнул Родзянко. — Убрать физически, вот что я вам скажу. Как и действовать иначе, если все перепробовано, а ничего не выходит. Да попадись он мне в руки! Для меня вопроса нет: Распутин должен быть уничтожен.

— Так за чем же дело стало! — воскликнул Феликс, вскакивая с кресел. Родзянко моргнул на него несколько раз пустыми глазами и решительно тряхнул головой:

— И действительно! Именно так и надо!

— Так давайте!

— Если бы я только был чуть помоложе, — вздохнул Родзянко. — Я бы именно так и поступил, не будь я столь стар. Конечно, как иначе. Да и какой тут может быть разговор: такого-то клеща, шпиона, изменника... Э, что же, Вы не останетесь на чай?

— Занят.

— Передавайте Вашей матушке привет от меня и от жены. Ах, радикулит! А то бы я...

— Передам-передам, — сказал Феликс и запрыгнул в карету. — Родзянка! — фыркнул он, отъезжая.

С другими потенциальными соучастниками разговор был еще короче. "Да, конечно надо, но что вы, как, не всерьез же, если императрица узнает, и ведь за ним следят..."

Так Феликс узнал, что Распутина охраняют сразу три учреждения, но соратников не приобрел.

Раздраженный, как-то раз он пришел домой и застал у жены ее подругу, Ирину Энери, известную пианистку. Она приехала попрощаться с Ириной перед отъездом той в Крым: она снова приболела, и петербургский климат был ей противопоказан. Феликс понимал, что там Зинаида выпытает из невестки все, и милостиво разрешил Ирине не скрывать от его матери ничего, что она знала о заговоре.

— И как поживает Ваш муж? — спросил Юсупов, у которого уже мелькнул в голове план. — Оправился после травм?

— Прекрасно оправился, я беременна. — “И от него! Ни за что не поверю”, — подумал Феликс. — Дорогая, — Ирина Энери повернулась к Ирине Юсуповой и указала глазами на свой живот, — ужасная морока, как я тебя понимаю, и хуже всего: я не смогу выступать! Он хотел Вас видеть, кстати говоря, Феликс, Вы его уже неделю не навещаете.

— Не откажу нам обоим в удовольствии.

Феликс действительно сдружился с поручиком Сухотиным, пока тот отлеживался в Петербурге после ранения, полученного на фронте. Теперь Сухотин служил в запасе. Человек это был страстный и увлеченный, но нервный, готовый стрелять в каждую тень, что представляло серьезную опасность, так как он был хорошим стрелком. Высокий блондин с выпуклым лбом и водянистыми глазами, он называл себя толстовцем (Толстовец — последователь философских идей Льва Толстого), но в пределах разумного. Высокомерное выражение настолько часто появлялось на его лице, что без него он бы выглядел, как другой человек.

— Человека забирают из дома и суют в окопы, — говорил он, чуть ли не в трясучке. — И дают палку вместо винтовки и говорят идти против немца. А у немца винтовка!. И человек начинает думать, почему у него палка, а у немца винтовка. А другие ему помогают думать и отовсюду: измена! Попробуй потом остановить его полицейскими нагайками. А что государь, где государь, какой государь? Нет, дворянин во мне проснется только, когда я увижу, как императора станут разрывать на площади, не раньше. Тогда я ринусь ему на помощь.

— А может всё-таки сейчас, — предложил Феликс лениво, — и мы предотвратим столь мрачную развязку?

— Что Вы предлагаете?

— Убить Распутина.

— Я согласен.

— Рисков не бойтесь. С нами будет великий князь.

Дмитрий Павлович находился в Ставке с императором, другими родичами и генералитетом, но по просьбе Феликса выловил момент и приехал в Петербург.

— Да, я тоже об этом думал, — ответил он, когда Феликс изложил ему суть своего предложения. Они сидели в ресторане в центре Петербурга, за лучшим столиком, попивая кофе. — Но не знал, как превратить замысел в жизнь.

— С тобой нас будет трое. Дело останется за малым: убить старика и избавиться от тела.

— Феликс! Как ты можешь говорить об этом так пошло! Я делаю это для государя.

— Конечно. Как и я.

— Я не узнаю его, он будто околдован. Он ходит и отвечает, но жизни в нем нет. Интерес, воля, все исчезло.

Николай II был несколько лет воспитателем Дмитрия после того, как Елизавета Федоровна ушла в настоятельницы. К Дмитрию он относился очень хорошо и всегда принимал его у себя с радостью.

— Я сделаю все, чтобы облегчить его ношу, — сказал Дмитрий мрачно. — Дядья хотят вынудить его руку.

Феликс зевнул.

— Это пройденный путь и, увы, пройденный бездарно.

— Дело не в этом. Я не хочу заставлять его делать то, что ему противно. Мне придется вернуться в ставку, но это ненадолго: меня тоже хотят отделить от государя. Сейчас это, как ни странно, будет нам на пользу!

Дума продолжала бушевать. Депутат Пуришкевич громогласно обвинял Распутина и Александру Федоровну в том, что из-за них престиж императора в армии летит в тартарары. Это возымело сильный эффект, потому что, во-первых, Пуришкевич был такой страстный монархист, что даже черносотенец, и от него слышать критику царского режима было немыслимо. Во-вторых, Пуришкевич действительно много времени проводил со своим санитарным поездом на фронте и, соответственно, скорее всего знал, о чем говорил. В-третьих, он не использовал иносказания, к которым досели прибегали все остальные.

Незамедлительно Феликс позвонил Пуришкевичу и договорился о личной встрече.

— Ваша речь прекрасна, но результата не возымеет, — сказал Юсупов с порога. — Император не любит подчиняться Думе. А императрица из упрямства только сильнее вцепится в Распутина.

— И что же — не делать ничего?

— Почему ж? Распутина можно убить.

— Да кто же за это возьмётся?

— Люди найдутся.

— Вы думаете?

— Я убежден! Один из них перед Вами.

Пуришкевич начал нервно ходить по комнате.

— Князь, князь, таким не шутят. Вы не говорите мне ничего, о чем я сам бы не думал, причем годами...

— Владимир Митрофанович, не волнуйтесь. Не волнуйтесь. Все в порядке. Если Вы готовы...

— О, я готов! Для империи, для монархии я готов.

Пуришкевича не раз и не два уводили из Таврического дворца, где состоялись заседания Думы, за драки и за то, что он не мог сдержать свои порывы.

— Вот и славно. Приходите ко мне сегодня. Я познакомлю Вас с нашими единомышленниками.

Познакомив нового участника кружка с Дмитрием и Сухотиным, Феликс приступил к делу.

— Мистер Распутин давно ищет случая встретиться в интимной обстановке с одной известной петроградской красавицей. Не буду раскрывать личность дамы, скажу лишь, что она моя жена. Она сейчас в Крыму, но я пообещал нашему другу, что могу устроить им встречу прямо у себя дома. Дескать, она болеет и жаждет встретить такого известного целителя, как Григорий Ефимович, и, разумеется, в интимной обстановке, у нас дома. Вы видите, друзья, что при таком расчете избавиться от Распутина не составит труда, надо лишь решить как.

В ходе бурной дискуссии пришли к выводу, что отравление — наилучший вариант ввиду того, что прямо напротив дворца Юсуповых находился полицейский участок и звуки выстрелов вызвали бы подозрения.

— Нам нужен яд, — заключил Юсупов.

— Врач сможет достать цианистый калий, не вызывая подозрений. Предлагаю кандидатуру своего боевого товарища, доктора С. С. Лазаверта, — сказал Пуришкевич торжественно. — Он два года провел со мной на фронте.

Молодые люди переглянулись.

— Принято.

Еще с полчаса они для приличия поговорили о политическом устройстве России — в 1916 году в России без этого было нельзя. Заговорщики решили встретиться еще раз, чтобы уточнить план и познакомиться с доктором.

— Кстати, как Распутин к Вам относится, Феликс? — спросил Дмитрий. — Вы пользуетесь его доверием?

Юсупов рассмеялся.

— О, несомненно! Я ему очень нравлюсь. Он пророчит мне карьеру большого государственного деятеля и обещает все для этого устроить.

— А Вы что?

— Я скромно отвечаю, что не нахожу себя достаточно опытным для столь ответственной работы, но что я глубоко польщен мнением такого проницательного человека, как Григорий Ефимыч.

Все рассмеялись.

— Mais c'est ravissant, vraiment ravissant, ((франц.) Но это очаровательно, просто очаровательно!)— повторял с улыбкой великий князь.

— Клянусь вам, господа, — хохотал Юсупов, — у цыган я приобрел бы такие же услуги, как у этого старца, да позрелищнее.

— А его это ле-че-ние? — спросил все больше молчащий Сухотин. — Оно вообще работает?

— Умоляю. Хотя последнее время я действительно чувствую себя недурно, — хмыкнул Феликс. — Хоть какая-то польза от моей жертвы, а то сколько можно терпеть этого мужика.

Ввиду того, что Дмитрий был занят следующие две недели и не мог не появиться на встречах, так как это вызвало бы ненужные вопросы, заговорщики отложили вопрос до 16 декабря 1916 года.

Столь красивая дата привела Феликса в восторг: он увидел в ней предзнаменование грядущего успеха и подтверждение исторической значимости события.

Благодаря такой отсрочки у молодых людей оказалось достаточно времени, чтобы съездить в Москву за благословением.