Семейные хроники Трастамара (джен)

Иннокентий,  киборг линейки Irien, он же паразит, он же барражирующий фаллоимитатор, он же октопоид, он же Песец и Зайка-Поеб@йка, две недели назад сосланный на Кассандру в качестве специалиста по людоебству, мучимый тоской и голодом, выбирается из-под одеяла в комнате, отведенной ему главой ОЗК в замке Ванессы Кассандрийской. Волосы торчком, мордочка печальная. Кеша садится на кровати и начинает тихонечко подвывать. Подвывания едва слышные, почти в ультразвуковом диапазоне. Убедившись, что издаваемые им звуки никакого впечатления на окружающую его действительность не производят, как это обычно случается в квартире на Новой Москве или в доме на Геральдике (немедленно появляется Катрин с утешительным чупа-чупсом, заглядывает обеспокоенная Корделия, в крайнем случае на зов приходит Мартин со скотчем и мухобойкой) Кеша замолкает и предается размышлениям.

Кеша (размышляет): Кеша хочет домой... тарара-рара-рара-рам... Кеша хочет домой... Но не летят туда сегодня звездолеты и не ходят космопоезда... *

Некоторое время поразмышляв, слезает с кровати и достает из дорожной сумки планшет. Из-за двери доносится подозрительный шорох, и Кеша замирает. Долго, подозрительно прислушивается. Прикладывает ухо к одной стене, затем на цыпочках перебегает к другой и тоже прикладывает ухо. Затем решается выглянуть за дверь. Там стройными рядами маршируют тараканы. Кеша самозабвенно показывает им средний палец. В ответ взлетает с десяток средних лапок. Кеша поспешно закрывает дверь. Снова прислушивается. Тараканы за дверью продолжают шествие.

Кеша взбирается на кровать и запускает планшет. Вытаскивает из-под подушки покусанный стилус.  Задействовав текстовый редактор, выводит первое слово.

«Дражайшая опекунша моя, бесценная леди Эскотт. Это я, ваш Зайка-Поеб... то есть очень ласковый Зайка. Спешу засвидетельствовать Вам свои любовь и почтение, а также поздравить с юбилейной липосакцией».

Кеша откладывает стилус и смотрит в темное окно, за которым кассандрийский лес распускает листья и щупальца, и живо ему представляется дражайшая опекунша — леди Эскотт на кухне большой новомосковской квартиры, распахивающая перед ним, ласковым Зайкой, врата сокровищницы — огромного холодильника. Вслед за леди Эскотт к холодильнику шагают аркадийский кун Нагломорд и щенок Хвостогрыз, в миру Гоша и Филя. Кеша вздыхает, зажмуривается и воображает себя в компании Фили и Гоши. Вот он ласково и почтительно, даже умильно смотрит на свою опекуншу. С таким же трепетным умилением он взирает на вошедшую на кухню Корделию, грозную повелительницу тех сокровищ, которые хранятся в холодильнике, и даже на этого грубияна — Мартина. И пусть даже никто на его умильность взаимностью не откликается, он-то знает, что надо делать. Он, изловчившись, подставит этому грубияну подножку, потом заберется в холодильник, а если не удастся, то леди Эскотт испечет для него оладушки. Со сметаной... А дексяра за ним опять с гаечным ключом гоняться будет. Эх, вот она жизнь, вот оно счастье...

А на Новой Москве ужин, макароны...

Сейчас, небось, стоит у плиты эта жестянка красноглазая, лопаткой помешивает, сыром тертым макароны посыпает, а Корделия — ему: «Мартин, радость моя, сокровище мое, дай попробовать...» Он ей стол накрывает, и тостики с джемом, с сыром, с брынзой, с

ветчиной. У-у-у... Перепадает и Нагломорду с Хвостогрызом. Нагломорд ест деликатно, интеллигентно, будто аристократ какой, а Хвостогрыз хватает и чавкает. И аромат на кухне... А дверь из гостиной на террасу открыта, небо чистое, в звездах... Из города доносится музыка. И дроны плывут журавлиным клином. Вот один дрон отделяется, пикирует... Кеша на него вскакивает, и...

Кеша вытирает заблестевшую слезу и продолжает писать.

«А еще признаюсь я Вам, дражайшая моя опекунша, что являетесь Вы мне в мыслях каждым прожитым мною часом как видение, как образ поэтический и совершенный. Говорят, что тут в замке привидение обитает. И шляется ночами. Так вот, не привидение это, а Ваш астральный образ в квантовой неопределенности перемещается и приходит ко мне... И радостно мне становится, будто дома я снова, в скромном моем убежище, а Вы мне тайком конфеты таскаете...

А вчера, дражайшая моя опекунша, случилось со мной несчастье. Авторитет здешний, Реми Однорукий, за шкирку меня таскал. За то, что я ночью из замка вышел по самой что ни на есть служебной надобности, и собак ихних выпустил. Но и это еще не все. Джек меня на кухню позвал, вернее, не совсем позвал... Я сам, движимый товарищескими чувствами, помогать напросился, а он меня речную медузу чистить заставил. Я с щупальцев и начал, а надо было с головы. Так он медузу схватил и давай мне в морду тыкать, а потом мною в медузу. Едва вырвался. Трикси меня динамит, посылает к авшурам за шоколадом, а потом сама ест. И ничего не дает. Лаки подговаривает у Джека котлеты воровать, а Джек в меня швыряет чем попало. А еды нету никакой. Утром дают кашу, и вечером тоже. А каша манная, с комочками. Говорят, что рекомендации нашего красноглазого выполняют.  Он, говорят, им целую инструкцию написал, как со мной обращаться, чтоб, мол, в секс-режиме не заглючил. Вот они и следуют. А работать каждый день полагается, то баню строить, то стриптиз танцевать! Хуже, чем в «Книжном клубе». Я совсем из сил выбился, а туристки все прибывают и прибывают.  Хотел для них сеанс промискуитета устроить, так Кира не разрешает. Говорит, что я подобными мероприятиями им репутацию порчу. Должен, мол, приличия соблюдать. Любезная моя опекунша, возьмите меня отсюда, нету никакой моей кибернетической возможности. Упросите госпожу Корделию сжалиться...»

Войдя в образ, Кеша трет глаза кулаком. И жалобно всхлипывает.

«Скажите госпоже Корделии, что я буду памперсы менять, а на дрон больше не залезу, а если залезу, то лишите меня сладкого и сошлите в гостевой туалет. Я там жить буду. А ежели красноглазый мне памперсы не доверит, то я Вашего кота Нагломорда вычесывать стану. Меня тут один DEX научил. Готов и за робота-уборщика стараться. И даже в Mary переквалифицироваться. И в «мотылька» больше не мутирую, а только по Вашей личной просьбе. Дорогая моя опекунша, я бы и сам ушел, так на транспортник не пробраться, Реми Однорукий караулит. Я и колыбельную для мелких выучил: «Спят усталые игрушки, DEX'ы спят...» Буду им каждую ночь петь. И спать вообще не буду!

А Кассандра планета скучная. Ни тебе парков со статуями, ни ночных клубов, ни «Матушки-Крольчихи». Серость провинциальная. Надеялся, что тут меньшинства образовались, радужные, чтоб парад провести. А их тут и нет. Лесник здешний очень зверствует. В лес на «погулять» с туристками не пускает, только под его присмотром. Говорит, покусают их клопы за нежные части, а он отвечай. Говорит, что все мероприятия только под его неусыпным контролем с соблюдением правил техники безопасности. На Кассандре, мол, тля гигантская и пиявки водятся. Как бы к кому не присосались. А я — ему: «Сам ты пиявка», а он Кире нажаловался. Мол, нахамил я ему.

Дорогая моя опекунша, вы уж припрячьте для меня чупа-чупс, а красноглазому не показывайте. Сожрет».

Кеша вздыхает и снова смотрит в окно. И вновь мысленно переносится в новомосковскую квартиру Корделии. И вновь предстает перед ним леди Катрин с обоймой чупа-чупсов, и яркие их фантики отливают золотом в лучах новомосковского солнца. Рядом с ней Корделия в строгом деловом костюме и в лабутенах на высоченных каблуках.

От переизбытка чувств Кеша снова начинает поскуливать. Эх, было же время! И Корделия брала его с собой на тусу. О, это волшебное слово — туса!

«Звала меня хозяйка:

Пойдем со мною, зайка,

Тебе за это пайка

Достанется втройне».

На мне от Кляйна майка,

Там бизнесменов шайка,

Их жены: «Поиграй-ка» -

Кричат мне, — «На столе»

На стол взлетаю! Взмах!

В одних блестящих лоскутах

Канкан танцую! Бах!

И вот уже в одних трусах.

Красотки воют — ах!

Носить готовы на руках.

Являясь им в мечтах

Сияя, в блестках на крылах...

Крылах!

Крылах!»**

Кеша пританцовывает на кровати, забывается и с грохотом летит вниз. Очнувшись от сладких ностальгических видений, подтягивает к себе планшет и дописывает:

«Любезная моя опекунша, пожалейте вы меня, паразита голодного. Притесняют со всех сторон DEX'ы безманерные, невежеством и бескультурием тиранят. И купить нечего. Ни одного бутика, ни одного салона. Джек своим кассандрийским мрлоом мучит. Сил моих больше нет. А намедни Сара Соломоновна фантики под матрасом нашла и счет выставила. Эх, жизнь моя пропащая, хуже собак этих. Этим-то все можно! Вы уж попросите за меня гада этого красноглазого. Пусть перед госпожой Корделией слово замолвит. Скажите, что прощаю я ему и ноготь поломанный, и сердце разбитое».

Снова тяжко вздыхает и отсылает письмо.

Через пять минут Кеша уже сладко спит. И снится ему кухня новомосковской квартиры, дети на руках Корделии, Катрин с омолаживающей маской на лице, у холодильника сидят Гоша с Филей, а Мартин раскладывает по тарелкам перловку.