Радужный звук (джен)

Ночь была тёмной, но я никак не мог заставить себя включить свет. Не хотелось оказаться в невыгодном положении, как на ладони, хотя от окружающего мрака было не по себе. Я прочесал весь дом, но кошка в руках, уже успокоившаяся, не подавала никаких сигналов об опасности. Я заходил в каждое помещение, снова и снова пересекал гостиную, кухню, холл, но ничего, всё безрезультатно. Я отгонял непрошеные мысли, представляя, как же глупо выгляжу. Получалось плохо. Всё ярче представлялись всевозможные ужасающие картины, где на переднем плане изувеченное женское тело.

Когда я уже начал поддаваться панике, что-то тёмное проскользнуло в полуметре от меня, едва не сбив с ног. Прошмыгнув в гостиную, из которой я выходил, оно скрылось за высоким книжным стеллажом, притаилось там, словно поджидая свою жертву. Как бы мне ни хотелось в тот момент убежать, спрятаться, исчезнуть, я должен был встретиться с этим существом лицом к лицу. Или тем, что у него было вместо лица.

Я не имел ни малейшего представления, издают ли доски под моими ногами хоть какие-то звуки, но взбудораженная фантазии вопила: «Да! Ещё как издают!» И не просто звуки — оглушительный мерзкий скрип, который должен быть слышен даже на окраине ближайшей деревни, расположенной километрах в тридцати отсюда, если не больше. И за каким чёртом мы отправились в такую даль? Не сиделось мне в четырёх стенах. Тоска съедала. От скуки загибался. Если кто-то действительно наблюдает за нами сверху, будь добр, верни мне мою тоску, мою скуку, мои четыре стены. Мою жену.

Ещё пара шагов, и я, если не отключусь от ужаса, охватившего меня, кажется, полностью, наконец, увижу то, что заставляет моё сердце разбивать рёбра в щепки в бесплотных попытках вырваться. Ещё один. А кошка всё никак не реагирует. Ещё шаг. Я понимаю, что вокруг не просто темно — мрак непроницаем. До меня вдруг доходит, что я в какой- то момент закрыл глаза. Но теперь я никак не могу заставить себя открыть их.

Я ведь собирался взглянуть в лицо своему страху. Ну, так, вот он. Прямо передо мной. Воздуха катастрофически не хватает, ноги словно срослись — чувствую себя треской на рыбном прилавке. Как-то я не всё продумал — как мне с этим существом общаться? Почему я так уверен, что оно отдаст мою жену? С чего я вообще взял, что оно не сожрёт меня, едва увидев перед собой?

За этими удручающими и запоздалыми мыслями я не сразу заметил, как кошка начала вырываться из моих рук. Ничего удивительного, что я её упустил. В неудачных попытках поймать её на лету в последний момент открываю глаза и вижу лишь, как в доли секунды едва различимый маленький силуэт исчезает в густой темноте. Не успеваю я прийти в себя, как оттуда на меня что-то бросается и почти валит с ног. Разум заставляет оттолкнуть это существо и бежать, но тело его не слушается.

Вместо того, чтобы отшвырнуть, оно как-то привычно, на уровне рефлексов притягивает Нечто к себе. Несколько мгновений требуется, чтобы сознание догнало инстинкты — в моих объятиях такое родное, такое тёплое тело. Такое живое. Знаю, что надо схватить её покрепче и бежать из этого дома, но совершенно не могу пошевелиться. Только сейчас осознав, насколько я всё это время боялся больше никогда не почувствовать её дыхание на моём плече. Она дышит. Она здесь, со мной, и она жива.

В чувство меня привело зажатое между нами злобно урчащее лопоухое существо, предпринимающее тщетные попытки выбраться. Опомнившись, я хватаю за руку жену и стремительным шагом направляюсь к выходу. Та безропотно следует за мной, но и рвения никакого не выказывает. Подёргав ручку входной двери, я понял почему.

Я всё-таки включаю свет, и первое, что бросается в глаза — непрерывно шевелящиеся синеватые губы. Вглядевшись внимательней, я смог разобрать одну единственную повторяющуюся фразу: «Он нас не отпустит. Он нас не отпустит. Он нас не отпустит». Сейчас я в полной мере смог оценить все изменения, произошедшие с моей супругой за столь короткое время. Некогда яркая, весёлая, по-мальчишески неусидчивая, сейчас она больше всего была похожа на куклу с этой побледневшей кожей и остекленевшими глазами, повторяющая одни и те же слова.

В одно мгновение весь мой мир снова обрушился на меня этими неживыми глазами, нарожденными детьми, невысказанными словами. Я словно попал под водопад, придавивший меня к мокрым острым камням, не позволяющий даже вздохнуть, не то что выбраться. Но так быть не должно. Я ведь нашёл её и терять вновь не намерен. Осталось увести её отсюда, а после уже разберусь с остальным. Но проще сказать, чем сделать — дом действительно выпускать нас не хотел. Тем хуже для него.

Я вернулся в гостиную, не выпуская из рук двух моих самых важных существ. Дверь, как и предполагалось, тоже не поддалась. Подняв тяжёлый деревянный стул, я как следует замахнулся и разнёс его о стекло. Стул разлетелся в щепки от силы удара, а вот дверь отпружинила. Без единой царапины на гладкой поверхности, она будто насмехалась над моими попытками выбраться. Попытав счастья с окнами, я пришёл к неприятному выводу — чтобы выйти отсюда живыми, нужно нечто большее, чем физическая сила. Знать бы, что.

Оглядев уже почти успокоившуюся жену, которую я усадил в кресло, вручив ей хмурого карманного лекаря, я с удовольствием отметил, что глаза уже не выглядят искусственными, а к лицу постепенно возвращался привычный румянец. Хоть она всё ещё выглядела нездоровой, но, во всяком случае, вполне живой. Это внушало оптимизм и заставляло лихорадочно обдумывать варианты спасения. Но что можно противопоставить «зданию», будучи человеком из крови и плоти? Похоже, придётся всё-таки познакомиться с хозяином этого дома, если его можно так назвать.

А ведь есть ещё тот старик. Сомневаюсь, что он не в курсе происходящего. И видел я его только в первый день, точнее ночь, странно, что он ни разу не объявился с тех пор. Может, та тень и есть дряхлый старец, а я его вижу иначе из-за моих галлюцинаций. Впрочем, эта теория ничем не обоснована — я не принимаю никаких тяжёлых лекарств уже дней десять. Но даже если это так, то как объяснить пропажу человека на сутки и то, что мы стали заложниками этого дома?

Слишком много нестыковок. Как бы мне ни было жутко от одной только мысли, что придётся ещё какое-то время пребывать в этом кошмарном особняке, но я не могу не признать, что для успешного побега из него нужны силы.

Разделение я счёл весьма опрометчивым предприятием, так что вместо того, чтобы идти за едой одному, за обеденным столом, всё ещё накрытым к завтраку, мы расположились вместе. Заметив горькую ухмылку, которой моя благоверная одарила наполненные едой тарелки, я нарыл в заднем кармане блокнот и ручку, с которыми я с некоторых пор почти сроднился.

В нетерпении ёрзая на стуле, я провожал взглядом каждую размашистую букву летящего почерка, и ещё до того, как было написано последнее слово, уже принял решение — сможем мы выбраться живыми или нет, но Дом должен быть уничтожен в любом случае. И дело даже было не во врождённом человеколюбии или во внезапно возникшем комплексе героя. От одной мысли, что этот филиал ада и после нас будет коптить небо, только что съеденный завтракоужин начал просится обратно. Но лучше бы, конечно, обойтись без жертв с нашей стороны.

Меня снова охватывает ощущение, что происходящее не вызывает во мне адекватной эмоциональной реакции, словно всё это так же естественно, как сходить в спортзал перед работой или прогуляться по парку воскресным солнечным днём. Я осознаю иррациональность своего восприятия, но даже так мысли текут плавно, не торопясь: как-то лениво и пассивно я представляю собственную смерть и даже смерть самого близкого мне человека.

Сейчас было бы логичнее метаться по дому в поисках выхода, но не мирно трапезничать, предаваясь философским размышлениям. Может, этот дом уже начал меня пожирать, и в качестве лёгкой закуски перед главным блюдом выступило моё здравомыслие. Хотя нет, с ним-то всё в порядке. Что-то происходит, но я никак не могу понять что. Стоит мне мысленно приблизиться к разгадке, и я чувствую, как она удаляется от меня. Сама она остаётся на самом видном месте — протяни руку и бери. Меня от ответов отделяет непроходимая трясина, она сковывает меня, подавляет волю.

Пусть я не понимаю до конца происходящего, но чувствую — ещё немного, и от желания бороться не останется и следа. Глядя на то, как моя жена с аппетитом уплетает давно остывший бекон, я очень чётко осознаю, что в этом случае мою участь вскоре придётся разделить и ей. Ещё бы меня это как-то взбодрило, заставило вскочить со стула, биться в дверь, окна, но я всё ещё мерно работаю челюстями, уничтожаю довольно сочное, надо сказать, яблоко. Удивительно, что они в это время года такие крупные, такие…

Какие яблоки?! Мне нужно за что-то зацепиться, как-то выбраться из этой топи, пока это ещё возможно. Это должно быть что-то яркое, мощное. Если даже мысли о поглощающем всё моё существо здании не вызывают бурю эмоций, должно быть что-то более экстраординарное, то, что не позволит о себе просто так забыть, даже думать так вяло, как это происходит сейчас.

Словно в ответ на мои молитвы — лицо напротив искажается гримасой ужаса, а мир вокруг наполняется красками. И звуками. Да, это захочешь — не выбросишь из головы. Оно у меня за спиной.