Проверено на грамотность 
На церемонию вручения грамот им разрешили одеться в черное. Конечно, семи лет обучения недостаточно, чтобы войти в сонм ученых мужей, но приближение к нему несомненно. Ожидается присутствие канцлера, вдовствующая императрица изъявила желание лично вручить грамоты каждому выпускнику. Всем явиться во дворец к часу Петуха(1). Сопровождение родителей и прочих родственников не возбраняется.
Накануне императорские гонцы с большой торжественностью доставили в дома выпускников знаки высочайшего благоволения: тонкие шнуры из желтого шелка, с кистями на конце. Их предписывалось повязать поверх черного пояса.
С утра Баян с Тал Талом отправились в городские бани: важность церемонии требовала особо тщательного мытья и бритья. К тому же полагалось приятно пахнуть, а в банях работали знатоки изысканных ароматов. Баян опять принялся ворчать насчет того, что племянник не желает брить голову, как пристало меркиту, но довод, что этого не делает никто из соучеников, вынудил его отступить. Скрепя сердце, он одобрил заколку-гуань из плотной кожи с серебряной накладкой, которую Тал Тал купил из сэкономленных личных денег, и подождал, пока один из прислужников несколькими гребнями из душистых пород деревьев расчешет вымытые и высушенные волосы юноши и скрепит заколкой плотный «хвост» на темени.
«Ничего, — утешал сам себя Баян, скептически поглядывая на медную гриву, спускавшуюся ниже лопаток(2), — у них впереди военный лагерь. Банщиков там нет, зато походы в полном доспехе и в шлеме — каждый день. Быстро поймут, почему бритому лучше».
— Ох, какие же вы у меня красивые! — Старая Нансалма вытирала счастливые слезы концом застиранного головного платка, со всех сторон оглядывая своих принарядившихся мужчин. — Ну прямо император с наследником! Думала, помру и не увижу…
Они были так несхожи между собой: один — в алой, синей и зеленой парче, другой — в матово-черном гладком шелке с тонким золотым шнурком на поясе; один — с шамширом в ножнах, украшенных самоцветами, другой — с ритуальной дощечкой-хубань из бамбука; один — на пороге зрелости, другой — в расцвете юности… Но оба смотрели друг на друга с одинаковой теплотой, и это роднило их сильнее, чем любые внешние черты.
Для церемонии выделили малый зал императорских приемов. Полсотни человек поместились там без толчеи и давки, оставив достаточно места перед возвышением, на котором стоял раззолоченный трон с каменными драконами по бокам. Он пока пустовал, но у его подножия уже собрались представители императорской академии в одинаковых черно-красно-белых одеждах: они пришли посмотреть на тех, кто, возможно, скоро сделается слушателем в их заведении. Среди них Тал Тал разглядел У Чифана, одетого так же. Он беседовал с одним из ученых — нестарым еще мужчиной с подвижным, полным юмора лицом. Тот что-то горячо доказывал учителю, при этом так энергично размахивая своей хубань, что мирная дощечка для записей в его руках походила на меч.
— Интересно, с кем говорит У-цзы. И о чем, — вполголоса заметил Тал Тал Есенбуге, стоящему рядом с ним.
— А я жду ее величество, — признался Есенбуга. — Говорят, она божественно прекрасна.
Выпускников выстроили в середине зала, вдоль прохода от дверей к трону, все остальные заняли места в соответствии с собственным статусом. Маджартай и Баян без колебаний стали в первом ряду.
В зале царило радостное оживление, которое обычно бывает там, где люди собираются добровольно и по хорошему поводу. Семеро выпускников находились в центре всеобщего внимания: им улыбались, ими восхищались вслух — и они сами светились от счастья.
Позади остались трудные экзамены и изнурительные уроки евнуха-распорядителя. Он гонял юношей до седьмого пота: «Три шага к трону, на колени, руки протянуть вперед ладонями вверх, встать одним движением, отходить спиной вперед три шага, затем поворачиваться через левое плечо, голову не поднимать, исподлобья не смотреть…» Одновременно приходилось запоминать порядок благодарственной церемонии в честь учителя, ничуть не менее торжественной, с той лишь разницей, что на У Чифана смотреть разрешалось.
В последний год учебы сами собой сошли на нет стычки между Танкиши и Тал Талом: на вражду не оставалось ни времени, ни сил. Тал Тал подозревал, что на экзаменационном поединке на мечах учитель нарочно поставил против него старшего сына Эль-Тэмура, чтобы проверить, хорошо ли усвоена притча о подарке и дарящем. Бой вышел отчаянным, противники оказались равны, и начальник дворцовой стражи, приглашенный в качестве судьи, объявил ничью. Одинаково измотанные, Танкиши и Тал Тал не сговариваясь пожали друг другу руки: знак не дружбы, но взаимного уважения, с которым они потом относились друг к другу до того, как жизнь развела их по враждующим лагерям.
Сейчас они стояли рядом, и Танкиши уже посвятил его в планы остальной компании: после завершения церемонии отправиться всем вместе в квартал Пинканли(3). От подобной перспективы всем сделалось еще веселее. Вдруг голоса начали стихать: вошел Эль-Тэмур.
Этому человеку не требовался глашатай, чтобы объявить о своем появлении. Его словно бы окружало облако холода: оно возникало прежде него, и люди безотчетно стремились держаться подальше и уступали дорогу. Маджартай и Баян, только что оживленно обсуждавшие, как выросли их «мальчишки» и пора их женить, при виде канцлера умолкли, подобрались и поклонились с подчеркнутой почтительностью.
— Да-а, семи лет как не бывало, — усмехнулся Эль-Тэмур. — Выросли дети, выучились, пора их к делу пристраивать, а? Что скажете?
— Конечно, пора, господин канцлер, — осторожно ответил за двоих Маджартай.
— Ну, своих я в гвардию отдам, самое место для таких молодцов. Кама с братьями отправится в свиту наследника… А ваших возьму к себе — пока младшими писцами, а там уж все будет зависеть от их прилежания.
— Это великая честь, господин канцлер. — Маджартай снова поклонился и недоумевающе покосился на неподвижного брата: ты чего ждешь?
— Сожалею, господин канцлер, вынужден отказаться, — произнес Баян и сам не поверил, что сказал это. — Тал Тал продолжит учебу в императорской академии.
Эль-Тэмур ничего не ответил. Он молча разглядывал своего подначального: без гнева, но с огромным удивлением, как если бы внезапно подала голос одна из деревянных колонн, подпиравших потолок зала.
— Тал Тал будет учиться дальше. — Левая рука Баяна сжала ножны сабли. Эль-Тэмур заметил этот жест. Глаза под тяжелыми веками медленно поднялись от побелевших костяшек пальцев к закаменевшим желвакам на скулах.
— Что ж, пусть учится… — канцлер говорил очень тихо, но Баян слышал каждое слово. — Умник мне тоже пригодится.
Больше не удостоив братьев ни единым взглядом, Эль-Тэмур отошел к трону. Маджартай дождался, пока он удалился на достаточное расстояние, и набросился на брата с упреками, ничуть не менее яростными от того, что высказывались они придушенным шепотом.
— Ты рехнулся?! Кому перечить вздумал, дурак?!
— Не рехнулся. Ты же сам боялся, что дети платой станут… Почему он распоряжается ими, как своими?!
— Я худшего боялся. — Маджартай немного остыл. — Писцом не так уж плохо. Должность маленькая, так что спрос небольшой, место спокойное, а если правильно себя повести, еще и денежное. Чего ты брыкаешься, не пойму? Неприятностей себе захотел?
Слушая брата, Баян заметил, что Тал Тал по другую сторону прохода смотрит на него с тревогой. Он был слишком далеко, чтобы расслышать разговор с канцлером, но выражение лиц отца и дяди подсказало ему, что то была отнюдь не дружеская беседа. Этот взгляд придал Баяну уверенности в своей правоте.
— Такой голове нечего делать под шапкой писца. К тому же он сам говорил, что хочет учиться в академии.
— «Хочет!» Да мало ли чего он хочет?! Разбаловал ты его! — Маджартай оглянулся на Эль-Тэмура. Тот что-то обсуждал с евнухом-распорядителем и выглядел не слишком сурово.
— Баян, слушай… Пока он не занят вроде бы… Пойди к нему, скажи, мол, виноват, погорячился, благодарю за честь… Ну послужит Тал Тал годик-другой в писцах, примелькается, а там как-нибудь пристроишь его в академию. Ну иди, не упрямься!
Он потянул его за локоть, но брат убрал руку и покачал головой:
— Нет. «Как-нибудь» — это не для меня. И не для него.
Маджартай уже открыл рот, чтобы вновь обругать его, но тут раздался зычный голос глашатая:
— Её величество вдовствующая императрица!
Тал Талу в самом деле сделалось очень не по себе при виде зловещей фигуры канцлера. Эль-Тэмур ни разу за все эти годы не появился в учебном павильоне и вроде бы вообще не интересовался, как постигают науки те самые мальчики, которых он с таким энтузиазмом собирал семь лет назад. Но вот теперь отец раздосадован, дядя хмур, а все из-за нескольких слов, которые сказал им канцлер. И слова эти определенно касаются сыновей! Случайно взглянув в сторону ученых, Тал Тал обнаружил, что У Чифан тоже наблюдал за Эль-Тэмуром. Учитель и ученик переглянулись с одинаковым беспокойством.
К счастью, появление императрицы развеяло тревожные мысли. Есенбуга тихо ахнул, восторженно глядя, как из распахнувшихся дверей вплывает в зал сияющая фигура. Тал Тал дернул его за рукав, потому что брат застыл столбом, тогда как уже давно следовало низко склониться перед ее величеством.
Перед опущенными глазами мелькнуло алое и желтое. Прошелестел шелк, тяжелый от плотной вышивки, прозвенели золотые подвески в прическе и на поясе, пронеслась волна благовоний — роза, пачули, жасмин, ландыш, и вот она уже на троне: императрица Будашири, надолго пережившая супруга и принявшая статус регентши при малолетнем императоре.
— Я бы умер от счастья, если б мне было дозволено поцеловать хотя бы край ее накидки, — шепотом признался Есенбуга.
— Ты для нее недостаточно красив, — хмыкнул Кама, стоявший с другой стороны от него.
— Да, наверное… — вздохнул юноша.
Тем временем началась церемония вручения. Евнух-распорядитель выкрикивал имена выпускников и передавал императрице шкатулки, обитые позолоченной кожей, в которых находились грамоты. Вызванному полагалось опуститься на колени и двумя руками принять ларец.
Будашири решила не ограничиваться молчаливой передачей шкатулки из рук в руки. С каждым из выпускников она о чем-нибудь заговаривала и требовала поднять голову, заявляя, что иначе ей не слышны ответы.
Когда очередь дошла до Тал Тала, он увидел прямо перед собой величественную красавицу с точеным надменным лицом, ощутил на себе бесцеремонный, оценивающий взгляд — как на вещь, и внутренне содрогнулся. Брат, очевидно, почувствовал что-то похожее: возвращаясь на свое место с ларцом в руках, он уже не выглядел восхищенным.
Самое хорошее в длинных пышных церемониях то, что они рано или поздно заканчиваются. Уже смеркалось, когда, наконец, были произнесены все положенные слова, выполнены все поклоны и получены все наставления. Императрица со свитой удалилась, ушел и канцлер. Самое время отдать отцам грамоты и, заручившись позволением, отправиться на поиски приключений в Пинканли! Есенбуга уже договаривался с отцом, но Тал Тала неожиданно окликнул У Чифан.
Конечно, учителю уже были вознесены все необходимые почести, но Тал Талу хотелось добавить что-то от себя — более личное. Поэтому он с удвоенной радостью поспешил к бывшему наставнику. Представители академии уже ушли, но собеседник У Чифана остался и теперь с доброжелательным интересом смотрел на подошедшего юношу.
— Значит, вы и есть тот остроумный молодой человек, кто сравнил луну с дырой в потолке?
Тал Тал молча поклонился в ответ.
— У, дружище, твой ученик всегда такой сдержанный или он просто оставил язык в шкатулке с грамотой?
— Обычно вопросы из него сыплются, как рис из дырявого мешка, — улыбнулся У Чифан. — Тал Тал, перед тобой господин Оуян Сюань, замечательный историк, превосходный каллиграф, великий сочинитель и самый едкий острослов империи. — При этих словах ученый отвесил шуточный поклон, помахав в воздухе дощечкой для записей. — Мы говорили о тебе и твоей будущей учебе в академии, в том числе и у Оуян-цзы. Надеюсь, твой отец не станет возражать и сам ты не передумал?
— Ваш бывший недостойный ученик не передумал, У-цзы! Он надеется, что у досточтимого отца возражений не будет.
— Прямо от зубов отскакивает! — рассмеялся Оуян Сюань. — Произношение безупречное. Если вы, юный господин Тал Тал, пишете так же четко, как говорите, вас ждет большое будущее.
— Главное, чтобы один известный нам обоим человек этому не помешал, — многозначительно заметил У Чифан, и его друг сразу посерьезнел.
— Определенно, канцлер выбрал всех вас как фигуры в своей игре, — продолжил учитель, подойдя к нему поближе и понизив голос. — И как игрок, он наверняка будет жертвовать вами ради своих целей. Не скажу, что способен противостоять ему, но, возможно, смогу дать полезный совет. Если заподозришь неладное, иди на старый постоялый двор, что на улице Ванфуцзин. Спросишь там тетушку Лю. Не удивляйся: она хозяйка публичного дома, но знавала лучшие времена. Она скажет, где меня искать.
— А еще она умная и проницательная женщина, демонически искусная ворожея и способна исторгнуть стоны наслаждения даже из уст покойника, — подмигнув, добавил Оуян Сюань.
— Не смущай невинность, старый развратник, — добродушно проворчал У Чифан.
— Если не ошибаюсь, невинности скоро наступит конец, потому что ребята собрались в Пинканли. Верно я говорю, Тал Тал? Ну, вот видишь!
Сердечно распрощавшись с учеными и получив от них пожелание хорошо развлечься наступающей ночью, он вместе с ними покинул пустеющий зал, где слуги уже начали гасить огни и закрывать окна, распахнутые по случаю теплой погоды.
У Чифан и Оуян Сюань ушли, а Тал Тал отправился на поиски Баяна. Он чувствовал себя виноватым: увлекшись беседой, заставил дядю дожидаться его, и теперь почти бежал к воротам, оглядываясь в поисках знакомой фигуры.
Баян обнаружился у одного из прудов: стоял, скрестив руки на груди и задумчиво глядя на воду, где дрожали золотые блики фонарей.
— Дайе, простите, что заставил ждать! У-цзы и его уважаемый друг пожелали дать мне наставления…
— Хватит из себя придворного корчить! — Баян резко повернулся к нему. — Говори по-человечески!
— Что-то случилось? — осторожно спросил Тал Тал, переходя на монгольский. — Что вас так разозлило?
— Эль-Тэмур собирается сделать вас с Есенбугой младшими писцами в своей канцелярии, — неохотно ответил Баян. — Маджартай согласился.
— А вы?.. — помертвевшими губами прошептал юноша.
— А я сказал, что ты будешь учиться дальше, в академии. Нечего тебе в писцах киснуть.
— Дайе! — отбросив все правила поведения, племянник крепко обнял дядю. — Дайе, спасибо! Я никогда этого не забуду!
— Ну-у, ты еще на шее у меня повисни, как в детстве, — с нарочитой суровостью проворчал Баян, не торопясь, однако, отодвигать его от себя. — Эль-Тэмур, конечно, был недоволен. Ты это видел?
— Он угрожал вам? — Тал Тал сам отошел и со знакомой уже тревогой смотрел на дядю.
— Напрямую — нет. Но он такой человек, который никогда не предупреждает о своих ударах… Ладно, как говорится, не будем умирать прежде, чем нас убьют. Ну что, идем домой?
— Дайе, я бы хотел… мы собирались в Пинканли… можно?
— Сегодня твой день. Можно. Только оставь мне грамоту, — он ухмыльнулся, — девицы ее точно не спросят!
Он забрал шкатулку и протянул племяннику увесистый мешочек:
— Держи. Без денег там делать нечего.
— Дайе…
На этот раз обнялись оба.
— Всё, беги, а то приятели без тебя уйдут. Между прочим, это не они стоят у ворот?
— Они! Спасибо, дайе! Спасибо!
Тал Тал унесся в темноту — только мелькнул черный шелк.
«Выучись как следует и превзойди этот спесивый ханьский сброд, что считает себя учеными, — думал Баян, прислушиваясь к громким голосам и взрывам смеха, доносившимся от ворот. — Покажи им, на что способен меркит!»
* * *
Первый кувшин вина купили сразу же за воротами и тут же выпили. На вкус оно было куда хуже архи, но от него приятно зашумело в голове и всё стало нипочем. Второй решили купить уже перед кварталом, до которого, как оказалось, было довольно далеко.
Танкиши и Талахай, шедшие первыми, наперебой рассказывали, где и как они прижимали во дворце зазевавшихся служанок. Кама с братьями смеялись и добавляли подробности. Тал Тал и Есенбуга веселились вместе с ними, но оба чувствовали, что выходит не очень.
— Слушай, а ты уже делал… это? — напрямик спросил Есенбуга, немного отстав от компании.
Старший брат помотал головой.
— А ты?
— Тоже нет… Но я один раз подглядел, как отец с наложницей… По-моему, там ничего трудного.
Тал Тал вспомнил жеребцов. Действительно, все выглядело довольно просто.
— Спр-р-равимся, — уверенно заявил он. От вина язык слегка заплетался. — Бларогодный… тьфу, благородный муж всегда безмятежен и спокоен!
Тем временем Кама заметил, что до Пинканли еще идти и идти, тогда как прямо сейчас они проходят мимо постоялого двора Лю.
— Зачем нам эта дыра? — удивился Танкиши. — Она же для нищебродов!
— Знающие люди заходят туда с другой стороны, — хитро улыбнулся Кама. — Мой отец говорит, таких красоток, как здесь, не найти и в лучших домах Цветочного квартала. А еще там всем заправляет настоящая ведьма по прозвищу «тетушка Лю».
— А я про нее слыхал, она будущее видит, — вспомнил Талахай. — Давайте к ней, правда!
Услыхав знакомое имя, Тал Тал насторожился. А вдруг там окажется У-цзы? Впрочем, он тут же отогнал от себя нелепую мысль, вспомнив вместо этого описание таинственной ворожеи, которое дал Оуян Сюань. Воображение тут же нарисовало образ красавицы, очень похожей на императрицу Будашири. Подумалось, что она, должно быть, очень злая колдунья и лучше держаться от нее подальше… Занятый размышлениями, Тал Тал не заметил, как, миновав полутемный коридор, очутился вместе со всеми в ярко освещенном и богато убранном зале, где вдоль стен располагались низкие столики, а на полу в середине был расстелен большой ковер.
— О, ранние пташки пожаловали, — произнес певучий женский голос, и откуда-то из-за драпировок вышла миловидная девушка в струящихся одеждах всех оттенков розового. — Добро пожаловать, молодые господа! Что вам будет угодно? — Она поклонилась с удивительным изяществом.
— Выпить, закусить, ну и все остальное, — Танкиши взял на себя роль главного и теперь старался говорить с небрежностью завсегдатая.
В руках красавицы непонятно откуда возникло серебряное блюдо.
— Здесь платят вперед, молодые господа.
Собрав деньги, она исчезла за драпировками, и оттуда немедленно выбежали семеро девушек, одетых, казалось, в лепестки цветов и перья сказочных птиц — несколько все было пестрым, тонким и воздушным. Тараторя наперебой о том, как хорошо, что к ним пришли такие чудесные щедрые гости, девушки подхватили каждого из них под руку и повели за столики. Тал Талу досталась пухленькая красотка с ямочками на щеках и дразнящей улыбкой. Заметив, что Танкиши и остальные обращаются к девушкам на «ты», он решил последовать их примеру.
— Как тебя зовут?
— Зовите меня Мэй-гу(4), господин, — промурлыкала она.
Из дверей гуськом потянулись служанки с подносами, на которых стояли кувшины и тарелки с закусками. От Мэй-гу пахло корицей и чем-то сладким, она прижалась к нему теплым мягким боком и только хихикнула, когда он обнял ее за талию.
Снова вспомнились жеребцы. А еще то, что в стойбище ему дали прозвище Гнедок — за цвет волос и резвые ноги. Да, ничего трудного тут нет и быть не может.
— А меня можешь звать Гнедой. — Ладонь соскользнула с талии на крутой изгиб бедра.
Мэй-гу вновь хихикнула и налила ему вина. Он успел сделать несколько глотков, когда другой женский голос, хрипловатый, тихий и без намека на кокетство, уточнил:
— Гнедой, говоришь?
Тал Тал едва не поперхнулся вином. Опустив пиалу, он увидел прямо перед собой два глаза, как два блестящих и острых наконечника стрел. Голубой и черный.
Эта женщина в алом ханьфу и с прической с дюжиной шпилек словно выросла прямо из ковра и присела к столу вполоборота, опершись локтем о столешницу и рассеянно оглядывая зал. В другой руке она держала трубку с длинным чубуком, от ее чашки поднимался зеленоватый дымок.
— Меткое прозвище, — продолжила незнакомка. — И редкий цвет. Мэй-гу, на сегодня ты свободна.
— Да, тетушка. — Девушка встала и ушла, даже не взглянув на того, к кому только что нежно прижималась.
— Тетушка?! — Тал Тал почувствовал, как стремительно улетучивается хмель.
— …Лю, — добавила женщина. — Обычно меня зовут так.
Она выглядела заметно старше девушек, обнимавших сейчас его приятелей. И определенно не стремилась ему понравиться.
— Вы колдунья?
— Мне больше нравится слово «ворожея».
— Демонически искусная?
— Лестная рекомендация, — тетушка Лю искоса взглянула на него и поднесла к губам нефритовый мундштук. — Кто же мне ее дал?
— Господин Оуян Сюань. А господин У Чифан сказал, что я могу обратиться к вам, если понадобится разыскать его.
Из трубки выплыло зеленое облачко. Запахло мятой и полынью. Смех, громкие голоса, звяканье посуды — все словно скрылось в этой легкой дымке. Странные глаза ворожеи вновь взглянули на него в упор, но острый блеск в них сменился мягким мерцанием. От этого невозможного сочетания света и мрака на одном лице начала кружиться голова и тело налилось свинцовой тяжестью.
— У тебя хорошие знакомства, Тал Тал.
— Откуда… вы… меня знаете? — К языку будто подвесили огромный камень.
— Я колдунья, или забыл уже? — Она опустила ресницы и встала одним легким движением. — Пойдем, Гнедой.
Морок спал. Тал Тал огляделся: зал был пуст.
— Твои приятели уже на пути к блаженству, — улыбнулась тетушка. — Утром вам будет о чем поговорить.
Она повела его извилистыми полутемными коридорами, скрытыми за тяжелыми портьерами. Внезапно налетал сквозняк, обдувая ноги, откуда-то слышался женский смех и сразу, без паузы, низкий долгий стон… Тал Тал шел как привязанный, всерьез опасаясь, что никогда не найдет дорогу назад и останется навсегда на этом постоялом дворе, который изнутри оказался намного просторней, чем выглядел снаружи.
Наконец они пришли в комнату, больше всего похожую на место ученых занятий: шкафы и стеллажи с книгами и свитками, стол с полным набором приспособлений для письма, кресло с высокой спинкой. Ни кровати, ни даже дивана.
Колдунья, оставив трубку на столе, подошла к своему гостю почти вплотную.
— Дай мне левую руку.
Он протянул ладонь большим пальцем вверх, как для рукопожатия.
— Ты дружелюбен и открыт… Это частое свойство юности. Хорошо, если сумеешь сохранить его с годами.
Тетушка Лю перевернула его ладонь, сжала своей и какое-то время молчала, опустив голову.
— Да, это в самом деле ты, — произнесла она с неожиданной грустью и ласково провела кончиками пальцев по его виску, коснувшись волос. Задержавшись на щеке, нежные теплые пальцы мягко погладили шею, чуть-чуть отгибая шелк воротника.
— Я не понимаю, о чем вы… — Ее прикосновения будоражили и в то же время пугали его.
— Сбывается мое предсказание. Сама себе нагадала, вот и сбылось… Но это неважно. Время разговоров заканчивается, Тал Тал. Если не ошибаюсь, ты в этот дом не беседовать пришел?
— Да, но вы отослали Мэй-гу…
— Думаю, я справлюсь не хуже нее. — Тетушка Лю указательным пальцем легонько ткнула его в кончик носа. — Но тебе следует переодеться.
Она отошла к шкафу и вернулась оттуда с чем-то белым и длинным, повесив это на спинку кресла.
— В этом будет удобнее. Сними с себя все, надень это и заходи вон в ту дверь. Я буду ждать там.
Неприметная дверца обнаружилась между двумя книжными стеллажами. Прежде чем скрыться за ней, женщина обернулась и добавила, улыбнувшись:
— Туфли снять не забудь.
Наступившая тишина нарушалась лишь легким потрескиванием фитилей в настенных светильниках. Тал Тал шагнул назад, к двери, откуда пришел. Меньше всего ему хотелось раздеваться. «Бежать!» — мелькнула отчаянная мысль. По пути сюда он заметил одно или два окна: можно выбраться через них, если не удастся найти выход из проклятого лабиринта. Да, он пришел не говорить, но не согласен менять хорошенькую девушку на ведьму, что щелкает его по носу! Он уже взялся дверную ручку, но остановился, пораженный неприятным открытием: получается, он трус? Собрался удирать, и от кого — от армии врагов? От свирепого хищника? От женщины! Как после этого смотреть в глаза Есенбуге, не говоря о Баяне?
Тал Тал вернулся к креслу и рванул золотой шнурок на поясе: он кто угодно, но не трус! За шнурком последовало все остальное, бесформенной грудой упавшее на сиденье кресла.
Оставшись в одних бельевых штанах, он распустил завязки, оттянул пояс и посмотрел внутрь. Не похоже, что ему чего-то хочется. Вот совсем.
По спине пробежал холодок ужаса: а что, если у него ничего получится? Если он не сможет… не сможет ничего? Эта женщина с жутковатыми глазами непременно поднимет его на смех и выставит вон. Что ж, он дойдет до ближайшего дерева и повесится на своем золотом шнурке. Жить с таким страшным позором невозможно.
Глаза защипало от слез, как если бы пугающее предположение уже стало явью. С трудом сглотнув ком в горле, юноша избавился от штанов, сковырнул с ног туфли и потянул со спинки кресла наряд, оставленный колдуньей.
Это оказался длинный просторный халат из тончайшего полупрозрачного шелка. Он так и льнул к коже, струясь по ней, как теплая вода. Пояса или завязок у халата не имелось. Закутавшись в него по самую шею, Тал Тал тяжело вздохнул и твердым шагом направился к двери между стеллажами, чувствуя себя безоружным героем, идущим на бой с чудовищем.
Дверь открылась в ту самую комнату, где не раз бывал Баян, — с широкой тахтой и толстым ковром на полу. Здесь царил полумрак и слышался тихий мелодичный перезвон невидимых колокольчиков.
Тал Тал не сразу узнал тетушку Лю: одетая в такой же халат, с распущенными волосами, небрежно перехваченными лентой, она выглядела моложе и чем-то напоминала Мэй-гу.
Шелк был такой тонкий, что когда женщина положила ладони ему на грудь, он почувствовал их тепло, как если бы она прикоснулась прямо к коже.
— У тебя все получится, — прошептала она ему на ухо. — Ни о чем не беспокойся, ты все сможешь… Я чуть-чуть помогу тебе, и ты все сделаешь сам. Сейчас зови меня Тао. Так звали одну не особенно счастливую женщину, которая жила восемьсот лет назад…(5)
— Тао…
От ее волос и дыхания шел незнакомый аромат, терпкий и свежий. Он будоражил и одновременно успокаивал, прогоняя страхи и сомнения.
— Тао…
Это звучало как обещание чего-то прекрасного и неизведанного.
Она начала целовать его. Медленно, осторожно, едва касаясь губами — шея, плечи, ключицы, ямка между ними у горла, — незаметно отодвигая ткань, прижимаясь к нему все теснее грудью, животом, бедрами…
У Тал Тала перехватило дыхание. Каждое прикосновение было как солнечный луч, как цветок в росе, как глоток родниковой воды… Он не знал, с чем еще это сравнить, никогда еще он не испытывал ничего более чудесного.
Тао говорила что-то, но он не слышал: ее кожа в полумраке отливала перламутром, шелк обливал молоком небольшие тугие груди с бусинами сосков, стекал по округлым бедрам…
— Когда я сбрасывала в ночи пену одежд своих… — прошептал Тал Тал, желая и не смея прикоснуться.
— «Как хотел бы я стать хоть одной из ветвей, чтоб касаться одежды соседки моей»(6), — Тао тихо рассмеялась. — Милый мой книгочей, я не рассыплюсь и не растаю, если ты до меня дотронешься. Представь, что хочешь зачерпнуть воду…
Грудь, как чаша, полностью поместилась в его ладонь.
— Если ты умеешь играть на цине, вспомни, как касаются струн в начале игры. Чем мягче прикосновение, тем глубже и чище получится звук. — Она позволила ему почти снять с себя халат и, не мешая его рукам, потихоньку оттесняла его к тахте, пока не усадила не нее.
Тал Тал опрокинулся на спину, все сильнее наливаясь горячей тяжестью внизу живота.
— Боги не поскупились, создавая тебя, — ладонь Тао скользнула вниз. — Твоя жена будет довольна. Ты помнишь? У тебя все получится.
Ей потребовалось лишь чуть-чуть направить его, он сделал все сам, когда увидел два белоснежных колена по обе стороны от своих бедер, почувствовал ладони, словно замершие в ожидании на его спине, заглянул в глаза — сияющий солнечный день и глубокая бархатная ночь, — уже не пугающие, а зовущие…
Тао вздохнула, принимая его в себя, и поцеловала в губы, и он ответил, и, отдаваясь древнему и вечному ритму, где-то на краю сознания, готового рухнуть в сладостную бездну, успел удивиться сам себе: неужели он всерьез собирался убежать?
…Когда он упал на нее, мокрый и задыхающийся, она укрыла его халатом и тихо поцеловала в висок, — как мать, баюкающая усталого ребенка.
Тал Тал попытался снова подняться на руках, опасаясь, что слишком тяжел, но Тао лишь крепче прижала его к себе.
— Лежи, ты легкий. У тебя все получилось замечательно…
— Спасибо тебе, Тао. — Он все-таки приподнялся и теперь смотрел на нее с восторгом: — Знаешь, если ты сейчас велишь мне прыгнуть с крыши этого дома или принести нефритовую печать императора — и прыгну, и принесу!
— О-о, тебе настолько понравилось? — рассмеялась Тао.
— Понравилось?! Да я будто умер и заново родился! Только скажи… — Он устал лежать и сел, уже не смущаясь своей наготы. — Это всегда будет так быстро?
— Нет, милый, так бывает только в самом начале, когда желание хлещет через край, а опыта нет совсем. — Тао набросила на себя халат и потянулась к трубке, лежащей рядом с тахтой на низком столике. — Изучи даосские трактаты «Искусство спальных покоев», и сможешь длить наслаждение так долго, как пожелаешь. Оуян-цзы, которого ты недавно упоминал, подскажет тебе, с чего начать, он мастер в этом деле.
— Я и не подозревал, что это целая наука!
— Твой учитель, между прочим, тоже весьма далеко продвинулся в ее постижении.
— У-цзы?! — Тал Тал расхохотался, — Да ведь он всегда такой суровый и серьезный!
— Чем жарче пламя в печи, тем плотнее закрывают заслонку. — Тао не спеша раскурила трубку и выдохнула струю зеленого дыма. — И ты скоро станешь суровым и серьезным, дружок, потому что твой огонь уже разгорается.
Что-то неуловимо изменилось в ее тоне, разноцветные глаза вновь сделались жутковатыми и насмешливыми, но теперь это лишь добавило притягательности ее облику. Она небрежно раскинулась на подушках и молчала, словно ожидая чего-то.
— Тао, ты в самом деле можешь видеть будущее? — вдруг спросил Тал Тал.
Она кивнула, наблюдая за кольцами дыма, плывущими в потолок.
— И мое — тоже?
— Да. Хочешь узнать его? Подумай, прежде чем ответить.
Тал Тал помолчал немного и решительно тряхнул головой:
— Нет, не хочу. Я хочу сам добиться всего в этой жизни, а не ждать, когда судьба проявит милость. И за свои ошибки буду отвечать тоже сам.
— Хороший ответ. Потому что если бы ты ответил «да», я солгала бы тебе. — Тетушка Лю села, оказавшись с ним лицом к лицу. — Когда тебе понадобится У Чифан, ты найдешь его здесь. И я тоже буду рада видеть тебя. А теперь ты устал и очень хочешь спать.
— Но я вовсе не хочу спа… — запротестовал Тал Тал, но веки сами собой начали опускаться, голову будто кто-то потянул вниз, и он заснул еще до того, как упал на постель.
Проснулся он оттого, что срочно требовалось облегчиться. Во сне его кто-то укрыл теплым пуховым одеялом и положил под голову мягкую подушку. Ворожея исчезла, на тахте рядом с ним была аккуратно разложена вся его одежда, которую он оставил в кресле. Поверх нее лежал тщательно свернутый золотой шнурок.
Тал Тал огляделся и заметил лист бумаги, пришпиленный к одной из драпировок на стене. «Тебе сюда», сообщала крупно выведенная надпись. Ниже красовался смешной пузатый человечек, прижавший руки к причинному месту.
За плотной тканью оказалась уборная. Тал Тал уважительно хмыкнул: к деревянному коробу сиденья крепилась высокая узкая каменная чаша с толстой трубой в днище — устройство для смыва. Кама, знаток повседневной жизни во дворце, рассказывал, что подобные штуки установлены в императорских покоях и наливают туда ароматическую воду. Здесь вода была обычной, но во всем остальном приспособление отличалось отменным удобством. На соседней стене висел рукомойник и свежее полотенце.
Одевшись и приведя себя в порядок, Тал Тал вышел в кабинет, где его встретила давешняя девушка в розовом.
— Хозяйка велела проводить вас, господин, — сообщила она с поклоном. — Пожалуйста, следуйте за мной, господин.
— А где тетушка Лю?
— У нее важные дела, господин, — девушка, не переставая, кланялась. — Пожалуйста, идите за мной, господин.
Вчера коридор представлялся темным и загадочным, а сегодня в его распахнутые окна лился свет и прохладный воздух раннего летнего утра. Дверь, ведущая на улицу, располагалась между ними.
— Передай, пожалуйста, тетушке Лю, что она самая прекрасная и добрая женщина Поднебесной, — попросил Тал Тал, выходя за порог. Солнце едва показалось над крышами домов, он зажмурился, подставив лицо его первым лучам, а потом зашагал домой — бодрый, зверски голодный и готовый от счастья обнять весь мир.
* * *
Тетушка Лю сидела на пороге, опершись спиной о дверной косяк и задумчиво покуривая неизменную трубку. Дымок над ее нефритовой чашкой поднимался серый и не пах ничем. Эта дверь выходила на заросшую бамбуком и глицинией тихую улочку, по которой не ходили случайные прохожие.
Из глубины дома, зевая, вышла Мэй-гу, растрепанная и полуодетая. Сейчас она выглядела не очаровательной юной соблазнительницей, а обычной, не очень молодой женщиной, какой на самом деле и была.
— Доброе утро, тетушка. Спасибо, что избавили меня от мальчишки. Ко мне позже пришел Баян… — Мэй-гу сладко потянулась. — Ну просто тигр, а не мужчина. А как вам этот рыжий?
— Гнедой, — рассеянно поправила тетушка Лю. — Оказался смышлен и очень мил. Конечно, тороплив и неловок, но глупо ждать чего-то от зеленого юнца.
— Да, об удовольствии тут говорить не приходится…
— Ошибаешься. Сегодня ночью я любила чужую смерть. Это ни с чем не сравнимое наслаждение.
1) 17.00 — 19.00
2) автор просит прощения у знатоков истории китайского и монгольского костюма. Конечно, ни о какой «гриве» не могло быть и речи, китайцы носили шелковые шапочки особой формы, под которые убирались волосы, а монголы брили головы, оставляя прядь на темени. Но у меня все-таки первична дорама, а в ней Тал Тал без роскошной шевелюры напоказ просто немыслим.
3) квартал увеселительных заведений и публичных домов. Существовал со времен династии Тан, т. е. с VI века н.э.
4) в переводе с китайского «роза». Традиционно в публичных домах девушкам давали имена по названиям цветов.
5) Сюэ Тао — поэтесса и куртизанка времен династии Тан
6) строчка из стихотворения Ли Бо «Воспеваю гранатовое дерево, растущее под восточным окном моей соседки»
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу
