Белые камешки, хлебные крошки (гет)

До осени еще неделя. Но осень уже везде. Листья начинают желтеть по краям, дождь моросит почти постоянно. Стрела заскрипела в мокром воздухе, дернулась и нехотя поползла к маячащему впереди центру мишени. Колокольчики и стеклянные шары звенят не переставая — ветер меняется, но не утихает.

Утром Снейп заходит в гостиную и успевает застать там щегольски одетого домового эльфа. Тот передает Ксенофилиусу несколько книг и какой-то бумажный сверток, одними глазами изображает поклон и пропадает. В комнате остается слабый запах озона, обычные следы аппарации.

— Это Лесли? Луна рассказывала о нем.

— Да, наш маленький ангел-хранитель, — с теплотой в голосе говорит Ксенофилиус. — Вы сегодня рано.

— Не спится. — Северус показывает на книги. — Можно?

— Разумеется!

Книги редчайшие и очень ценные. Снейп усмехается: теперь понятно, откуда они берутся, кто их добывает. Полезный ангел. Где таких выдают?

— Ночью была гроза. — Ксенофилиус разворачивает сверток и выкладывает на журнальный столик множество мелких пакетиков и баночек — с ингредиентами, ясное дело. — После грозы часто бывает сложно уснуть. Особенно когда осень на пороге. Или, может быть, дело в том, что вам не хочется в Хогвартс?

— Хочется. Мне хочется в Хогвартс. У меня масса исследований, требующих продолжения. Просто…

— Просто — что?

— Ну… Там… Там ведь тоже все переменилось. Новые правила, новые предметы, новые порядки. Я не возражаю, все по делу, все толково, своевременно и логично. Но это как заново начинать преподавать. С нуля. Каждый шаг обдумываешь. То, что раньше делалось автоматически, теперь требует внимания. И потом…

— Да?

— Как бы это сказать… Мне порой не хватает фантазии представить, какие еще идеи способны зародиться в головах новых первокурсников. И дело не в катастрофичности нарушений, дело… в самом подходе. Вы знаете, что отколол прошлогодний первый курс под конец второго семестра? Они организовали фан-клуб. А знаете чей? Мой. Почему вы смеетесь? Это не смешно, между прочим! Это возмутительно! Дети всегда были ужасны, но эти оказались ужаснее всех предыдущих!

— А как вы хотели? Вы — загадочный, вы — герой войны, двойной агент, легенда, про вас пишут газеты, о вас ходят тысячи историй, одна завиральнее другой. Вас считали погибшим, вы женились на девушке, которая вас спасла, к тому же вашей студентке. Такое для народного сознания даром не проходит, особенно если представителям народа по одиннадцать лет. Это, знаете ли, биография.

— Биография… Это же не повод вваливаться в мой кабинет всей толпой и спрашивать, правда ли, что я могу превращаться в летучую мышь!

— Ого! Они реально это сделали? Уважаю. — Ксенофилиус снова смеется. — И что вы ответили, профессор? Надеюсь, обошлось без жертв и разрушений?

— Ответил, что я сейчас их самих превращу во что-то похуже летучих мышей!

— А они?

— Были в восторге. Они какие-то… другие, понимаете? Инопланетяне. Они не боятся. Не только меня — вообще…

Ксенофилиус внезапно поворачивается к нему и спрашивает:

— Кого вы видели в зеркалах, Северус? Раньше, когда цепляли краем взгляда отражение и отворачивались. Кого вы там видели? Можете не отвечать, если не хотите.

Снейп долго молчит. Но все же отвечает.

— Чудовище на цепи. Без лица, без души. Без биографии. И уж точно без фан-клуба, — фыркает он. — Так себе картинка. Лишний раз, конечно, смотреть не хотелось. Но зато все было понятно и предсказуемо.

— А теперь?

— Теперь… я вижу… незнакомца.

— И вам страшно?

— Я не… — Северус замолкает, не договорив. Потом тихо произносит: — Да.

Ксенофилиус кивает — как будто это самый естественный ответ.

— Ну разумеется. Страх же не против вас. Он — за. Он кричит: я тебя берегу. Просто… берет старые карты.

— Старые карты… — повторяет Северус медленно, словно пробует слова на вкус. — Которые давно не отражают реальность. Но я все еще пытаюсь по ним идти.

— Потому и потерян иногда, верно? — Ксенофилиус улыбается, глядя в окно. — Я сам много лет выстраивал путь по звездам, которые уже погасли, но были видны. И я верил, что они живы. Вы же знаете, как это бывает: галактика уже мертва, а ты все еще сражаешься за ее свет. Тратишь силы на призраки созвездий.

— Но как обходиться вообще без карт? Если старые не годятся, а новые не составлены — и на это уйдут годы… Это здесь так можно. С Луной, с вами… А в Хогвартсе… — Он кривится. — Слишком много людей.

— Ну… Луна, например, просто идет за тем, что едва дрожит в воздухе. Что только что возникло. Что может исчезнуть в любую секунду.

— И делает вид, что в этом есть смысл.

— Она не делает вид. Она наделяет смыслом. Неважно, что карты старые. Важно, что звезды — новые. Их можно наносить и на старые карты — небо-то остается прежним.

Северус молчит. Смотрит на руки.

Ксенофилиус продолжает спокойно:

— У Луны нет иллюзий насчет живых людей, Северус. И у нее нет нужды в том, чтобы человек непременно был "исправным". Она выбрала вас не после ремонта. А до.

— Тогда это не выбор. Это безрассудство.

— Может быть. А может, это просто другой способ выбирать.

Северус говорит не сразу, едва слышно:

— Я часто думаю, что Хогвартс — это только фон. Что все главное уже случилось.

Ксенофилиус снова кивает:

— Да. Но на этом фоне проще заметить, как заново возникает собственный голос. Или спокойный и изучающий взгляд в зеркало. Или дети, глядящие на вас с восхищением и без страха приносящие вам свои самые нелепые вопросы. Или просто стакан глинтвейна посреди рабочего дня… без меда, но с гвоздикой.

Северус усмехается:

— Вы с ней заодно?

— По крайней мере в этой жизни — совершенно точно. — Теперь они смеются уже вдвоем. — Только не превращайте меня пока во что-то похуже... чего бы то ни было. Мне нужно закончить эксперимент, как раз пора.

— О, тот самый? О котором мы говорили три дня назад?

— Именно.

— Вам нужен ассистент?

— Ассистент — нет. Соавтор — да.

— Пожалуй, тогда и впрямь стоит подождать с превращениями.

— Спасибо большое. А вы действительно умеете… ну… в летучую мышь?

— Ксенофилиус!

— Молчу!

— Пойдемте уже! Пока вы не спросили, как записаться в фан-клуб.

— Какая отличная мысль!

— О боже…

До осени еще неделя. Целая неделя. Прорва времени. Океан времени. Они успеют.