Если ветер столкнётся с волнами (Бифлифный инктобер) (джен)

Чёрные воды волновались, ударяясь о серый песок владений Черновода. На небе клубился густой туман, опускаясь на воду, делая тёмные воды ещё мрачнее и словно бы глубже, ужаснее. У берега, подогнув хрупкие колени, сидела девушка в лёгких одеждах, совсем не подходящих погоде.

— Цинсюань...

— Хэ-сюн...

Черновод, как всегда мрачный и неразговорчивый, опустился рядом с ней на песок, не произнося ни слова упрека. Лишь черные одежды его колыхнулись от ветра, словно вторя бушующей стихии.

— Сегодня в твоих водах шумно. И туманно. Ты на что-то зол?

— ... Нет. — демон отвернулся, поджимая губы и подгоняя волны. Сегодня ещё один корабль пойдёт ко дну.

— Ну, Хэ-сюн! Не ври, пожалуйста... Я ведь ради...

— Твои цветы распустились. Те, заморские, аквилегии⁽¹⁾ вроде бы.

— Да? Тогда пойдём, Хэ-сюн, пойдём смотреть! — Ши Цинсюань вскочила, подхватывая подол платья, и потянула Хэ Сюаня за рукав.

Тот, не сопротивляясь, поднялся следом, позволяя увлечь себя за богиней, словно большая черная тень, ведомая огоньком. Они прошли сквозь мрачные скалы дворца, по узкой тропинке, пока перед ними не открылась небольшая поляна, укрытая от ветра и тумана. Там, словно маленькое чудо, расцвели аквилегии — их белые, нежные головки склонялись друг к другу, словно шепчась о чем-то своем. Цинсюань едва не взвизгнула от счастья, глаза её заблестели, а руки невольно потянулись к лепесткам. Взгляд вновь обернулся к демону.

— Они такие красивые! Я так рада, что они выжили в этом мрачном месте... Спасибо, Хэ-сюн, что позволил им расти здесь. — и с яркой улыбкой он вернул взгляд цветам, не заметив, как смягчилось выражение лица Хэ Сюаня при виде этой искренней радости.

Он молча наблюдал, как Цинсюань осторожно перебирает лепестки, как её лицо озаряется светом в полумраке поляны. Помнил ведь, как та с трепетом высаживала эти экзотические цветы, привезенные откуда-то издалека, как переживала, что они не приживутся в суровом климате Чёрных владений. И теперь, видя их цветущими, демон, как и богиня, чувствовал странное, непривычное тепло, разливающееся в груди. Хэ Сюань приблизился, стараясь не нарушить хрупкое очарование момента. Это было так непривычно, когда кто-то в его обители чему-то радуется. Здесь никогда не было места для счастья. Но Цинсюань... Цинсюань до сих пор здесь. После всего, что случилось, после всей его злости и ненависти, после того, как он отнял у неё все. Почему этот светлый, добрый Бог до сих пор здесь? С ним, в вечной тьме и му́ке. Он должен был прогнать её ещё давно, вместе с её братом. Но не смог.

И теперь этот бог радостно перебегает от кустка к кустку, смеясь до одурения счастливо. Глупый бог.

Он шагнул вперед, его тяжёлые шаги потонули в шепоте ветра. Остановился рядом, не смея прикоснуться, словно боялся разрушить хрупкую иллюзию. Цинсюань повернулась к нему, и демон утонул в её сияющих глазах. В них не было ни упрека, ни страха, лишь бесконечная доброта и… надежда? Надежда на что? На прощение? На искупление? Для кого только?

Неожиданно Ши Цинсюань коснулась его руки, и демон вздрогнул, словно от удара сильного. Его ладонь была холодной, чужая же — тёплой, а прикосновение нежным, осторожным. Демон едва подавил желание сбежать.

— Хэ-сюн, ты замерз, — прошептала дева, и Хэ Сюань невольно подался навстречу этому теплу, как росток к солнцу.

— Я в порядке, — хрипло ответил демон, отводя взгляд. Ему было стыдно за свою слабость, за то, что он позволяет себе хоть на мгновение забыть о своей ненависти. Хоть на мгновение почувствовать любовь.

Но Цинсюань, казалось, не заметила его смятения. Она просто улыбнулась той самой светлой, обезоруживающей улыбкой, которая согревала демоническое небьющееся сердце.

— Хэ-сюн, знаешь, эти цветы… они напоминают мне о тебе. Такие же сильные, такие же… прекрасные, несмотря на тьму вокруг.

Последние слова прозвучали почти шепотом, и демон почувствовал, как по щекам, против воли, потекли слёзы. Он отвернулся, пряча лицо за ладонью, не в силах вынести этого признания. Сердце разрывалось от боли, вины и… нежности.

Может быть, когда-нибудь он сможет простить себя.

И тогда, возможно, он сможет принять и прощение Цинсюаня.

А пока в душе его туман боли, густой, как волны.

А в душе Цинсюань — хрупкие, белые цветы прощения.

1)

Вернуться к тексту