Парадокс выбора (джен)

Рождественский Хогвартс был похож на ожившую открытку, где каждая деталь казалась сотканной из волшебства. Высокие окна были украшены инеем, который легкими кружевами расползался по стеклу, а за окном, под редкими зимними звёздами, медленно падал снег, устилая белым ковром замковые дворы и вершины башен. Из труб поднимался дым, клубящийся в морозном воздухе, а над озером витал легкий туман, словно отражая зимнюю дрёму всего замка.

Большой зал переливался праздничным светом: двенадцать огромных ёлок, украшенных зачарованными свечами, мишурой, сверкающими шарами и золотыми гирляндами, тянулись до самого потолка. Там, под зачарованным небом, плавно кружились искусственные снежинки, не тающие на волосах и одежде. Длинные столы были накрыты яркими скатертями, а блюда ломились от жаркого, пирогов, пудингов и волшебных сладостей.

Коридоры замка пахли еловыми ветками, корицей и пряниками. По углам стояли зачарованные фигурки — миниатюрные хороводы снеговиков, танцующие между собой призраки, — а портреты оживлённо обсуждали подарки и праздничные планы, подмигивая проходящим ученикам. В библиотеке также висели шелестящие дождики, а в классах профессора добавляли в уроки небольшие игры или показательные чары.

Даже гостиные факультетов наполнились ещё большим уютом: в каминах потрескивали дрова, кресла обрастали мягкими подушками и пледами, а окна украшались веточками омелы. Вечерами старшекурсники устраивали игры и обмен подарками, младшие — лепили снеговиков на дворе или катались с обледенелого пригорка. Праздничное настроение пронизывало весь замок, и даже привычные школьные заботы отступали, уступая место тёплому предвкушению зимних чудес.

В такие дни Хогвартс ощущался не просто школой, а настоящим домом — старым, величественным и уютным, хранящим тепло своих стен и готовым поделиться им со всеми, кто здесь находится прямо сейчас.

В гостиной Гриффиндора собрался практически весь факультет, и шум стоял такой, будто это не сборище студентов, а настоящий базарный рынок. Впрочем, все умудрялись прекрасно слышать друг друга, несмотря на частые хлопушки с мишурой внутри, смех и гомон.

— Давай, Лили, открой его, — весело обратился к девушке Уильям, также держа в руках её подарок, упакованный в небольшую коробку, размером с футбольный мяч, — или так и будешь держать интригу до самой ночи?

— Я просто открою всё и сразу потом, так интереснее! — Отнекивалась с лёгким смехом Эванс, сжимая в ладонях бархатную упаковку подарка Моррисона.

— Ну не томи-и-и-и, — с лукавой улыбкой протянула МакКиннон, — я тоже хочу знать, что там! Одна ты их складируешь, уже целая горка у нас в комнате появилась, имей совесть, подруга!

Рыжеволосая ещё немного сопротивлялась, в «отчаянной» попытке сражаясь с неутомимым напором блондинки, но её поражение было заранее предрешено. Никакая девушка не выстоит против уговоров открыть собственный же подарок.

— Это… Спасибо огромное! — Растрогавшись и прикрыв невольно округлившийся рот ладошкой, разом поражённо выдохнув, она завороженно любовалась украшением:

Серёжки, которые Уильям выбрал для Лили, были тонкой работой: маленькие, почти невесомые капельки тёплого золота, в центре каждой из которых сиял аккуратный изумруд размером чуть больше булавочной головки. Камни мерцали мягким зелёным светом, переливаясь в зависимости от угла света — не броско, но изысканно, словно ловили в себе отблеск её глаз. Золотая оправа была выгравирована едва заметными завитками, придающими украшению нежность и лёгкость, а тонкие крючки выглядели такими изящными, что казались почти невидимыми.

Когда Лили держала их на ладони, серёжки казались удивительно тёплыми, словно в них хранилось солнечное тепло или добрые мысли дарителя. Это был не роскошный подарок, но очень личный для самой Эванс: скромный, но продуманный, подчёркивающий её красоту без лишней вычурности. Уильям выбрал их, словно знал, что они подойдут именно ей — не ради показного блеска, а ради того мягкого, сердечного сияния её харизмы, которое Лили всегда носила с собой.

— Рад, что тебе понравилось, — довольно скромно улыбнулся парень, стараясь не смотреть на рыжеволосую и с иронией обратившись к Марлин: — Как эксперт со стороны, проконсультируй, я угадал с подарком?

— На все сто процентов, — усмехнувшись, будто лиса, и посмотрев на Моррисона каким-то сложно читаемым взглядом, довольно подтвердила блондинка, — можешь не сомневаться, вкус в аксессуарах у тебя определённо присутствует.

— Примеришь? — Вырвал Лили из любования переливом изумрудов парень.

— Да-да, конечно!

Торопливо кивнув, будто боясь, что серьги сейчас исчезнут, девушка ловко и бережно нацепила их, сразу показывая богатый опыт обращения с этим типом украшений, аккуратно задвинув часть волос за ухо, дабы подарок был виден:

— Ну как… мне идёт? — Немного замялась девушка, уткнув взгляд в мягкую ручку кресла.

— Ты даже не представляешь, насколько! — Восторженно сказала МакКиннон. — Я даже сомневаюсь, что может быть что-то лучше.

— Да, ты прекрасна, Лили, — удовлетворённо кивнул Уильям, довольный абсолютным успехом. Нужно будет отдельно отблагодарить ту сердобольную старушку, которая и помогла подобрать подарок…

На самом деле парень обошёл множество магазинчиков, как магических, так и магловских, дабы подобрать лучшее украшение. Определиться было сложно. Хотелось чтобы бижутерия отражала характер девушки, но при этом подходило к её внешности. Камень был выбран сразу, изумруды прекрасно сочитались с глазами Эванс, а вот с формой, размером, застёжкой, пришлось знатно помучиться. Если бы не добродушная продавщица, Моррисон навряд ли бы смог определиться и обошёл бы ещё с десяток магазинов.

Рыжеволосая бы и дальше смущалась от такого внимания, но, благо для неё весь шум в гостиной прервал громкий девичий голос старосты факультета, усиленный с помощью заклинания:

— Гриффиндор, минуточку внимания! Гриффинд-о-ор! — Когда затих последний из людей, она неловко откашлялась, продолжив: — Спасибо за понимание. Итак, я от лица старосты и всего седьмого курса хочу поздравить каждого из вас с Рождеством! Пейте, ешьте, гуляйте, веселитесь и запомните этот вечер на все каникулы!

Помещение потонуло в многочисленных радостных и поздравительных криках, до потолка вновь ударили зачарованные хлопушки с миниатюрными снежинками внутри, а веселье и не думало сбавлять обороты.

Чуть позже Лили сидела рядом с Марлин и Алисой, раскладывая маленькие подарки и записочки, которые девочки приготовили друг другу — смех и лёгкие подколки звучали у них почти без перерыва. Эванс выглядела полностью довольной жизнью, и улыбалась по-настоящему, искренне радуясь весёлой компании и празднику, каждый раз стараясь заправить волосы обратно за уши, если те выбивались из причёски.

Уильям неподалёку обсуждал с Фрэнком и Мэри последний матч Пуффендуя против Слизерина, разговор о котором завела МакДональд — втроём они азартно жестикулировали, перебивая друг друга, споря о том, кто в сборной змей всё же играет хуже. Уильям несколько раз украдкой посматривал на Лили с Марлин, невольно улыбаясь, когда видел, как они веселятся.

Мародёры, как всегда, держались вместе: Сириус, Джеймс, Питер и Римус устроились ближе к камину, и парни строили планы на рождественские каникулы, уже обсуждая, кто и как те будет проводить, хотя Блэк принимал не слишком активное участие, ибо будет вынужден провести каникулы с семьёй. Питер восторженно поддакивал каждому предложению, а Римус, слегка устало улыбаясь, старался их немного урезонить, но всё равно выглядел расслабленным.

Адам с Эдвином устроились чуть в стороне, ведя тихий разговор — то ли о подарках, то ли о чём-то своём, с редкими улыбками и одобрительными кивками в сторону друзей. На досуг других курсов Уильям не особо обращал внимание, развлекаясь сам и наслаждаясь тем, что уже имеет.

* * *

Поезд медленно замедлял ход, колёса с глухим стуком катились по рельсам, с каждым мгновением всё медленнее, пока за окнами уже можно было различить знакомые строения Лондона, замелькавшие среди серых улиц. За стеклом плотно висел туман, как и полагается под конец декабря, и вокзал Кингс-Кросс приближался, будто возникал из белесой дымки.

По всему поезду чувствовалось лёгкое возбуждение: ученики собирали свои чемоданы, с шумом стаскивали шапки, поправляли мантии, кто-то торопливо прощался до встречи после праздников. Гул голосов становился всё громче, словно сама атмосфера впитывала ожидание встречи с домом.

В проходах сновали совы в клетках, чемоданы катились с грохотом, и отовсюду доносились обрывки разговоров — о подарках, о планах, о маминых пирогах. Поезд уже почти остановился, и тишина магии Хогвартса осталась где-то позади, растворяясь в предвкушении домашнего уюта.

Сам Уильям также ждал встречи с семьёй, которые каждый год провожали и встречали его с поезда, и это стало уже небольшой локальной традицией в чете Моррисон. Отец наверняка взял небольшой отгул на пару дней, а мать, когда не находится в очередной экспедиции, и так практически всё время проводит дома.

Поправив красный шарф с красивой золотистой вышивкой, — подарок Лили, — дабы тот тщательно прикрывал горло, парень поудобнее перехватил свой облегчённый чарами чемодан, все ещё стоя в купе, где также были Эванс с МакКиннон и Лонгботтомом, с лёгким сочувствием смотря на более младших учеников, вынужденных мучиться с собственными сундуками, хотя находились и те, кто также как и сам Уильям, были лишь с одной поклажой.

Поезд потихоньку замедлялся, совсем скоро окончательно остановившись у вокзала, потому и такой кипиш, свойственный всем, кто привык делать всё в последний момент.

— Не знаю как вы, а я буду по вам скучать за это время, — с лёгкой улыбкой начала Лили, — и завидовать. Наверняка сестра опять будет вредничать и вести себя, будто ворожея.

— Ну, у меня тоже мама не с лучшим характером, — смиренно пожал плечами Фрэнк, — как видишь жив ещё. Хотя иногда сам в это не до конца верю

— Пф-ф, — весело фыркнув и поправив своё бежевое пальто, сказала после небольшого вздоха Марлин: — Меня, я уверена, мама опять будет мучить своими картинами, будто другого развлечения в жизни не существует.

— Что? — Недоумённо отозвался Уильям, когда на нём скрестились три пары глаз. — Меня всё устраивает в семье, недовольным ещё не был ни разу.

Дальнейший разговор потонул в шуме поезда, который принялся тормозить. Ребята не спешили выходить в коридор, где совсем скоро начнётся давка, давая самым ретивым выйти первыми, после чего сами спокойно покинут вагон.

Ещё минут пять длился этот ужас, где практически каждый желал поскорее увидеть родственников, подталкивая спереди идущего локтями, стараясь унести собственные вещи одной рукой. Хаос в чистом виде.

На платформе царило настоящее столпотворение: повсюду толпились родители, братья, сёстры, бабушки, жадно вглядываясь в лица выходящих из поезда детей. Некоторые уже радостно махали руками, другие подпрыгивали на месте, стараясь разглядеть своих сквозь толпу.

Чемоданы грохотали по платформе, совы в клетках жалобно ухали, а коты недовольно мяукали — повсюду сновали ученики, переговариваясь наспех, обнимаясь, напоминая друг другу встретиться после каникул. Старшие школьники помогали младшим не затеряться, а первокурсники выглядели слегка растерянными, озираясь на огромную толпу.

Мамы хватали детей в объятия, чуть ли не душа их поцелуями, отцы хлопали по плечу или помогали с тяжёлыми вещами. Смешанные запахи: парфюма, холодного воздуха с улицы, магических предметов, горячего шоколада из кофейни у вокзала — всё сливалось в одну бурлящую, тёплую массу возвращения домой.

Попрощавшись с друзьями, Уильям быстрым шагом направился к матери, которую заметил сразу же, стоило только выйти. Она всегда, уже как четыре года, находилась на одном месте в день приезда, возле одного из фонарей, каждый раз ожидая его именно там.

Эвелин Луна Моррисон: изящная, сдержанная, она выделялась на фоне суетливой толпы лёгкой уверенностью. Её длинные светлые волосы были аккуратно убраны, мягкие волны блестели под рассеянным зимним светом, а зелёные глаза внимательно и чуть улыбчиво скользили по лицам выходящих студентов, пока не нашли того, кого искали.

Она не бросилась навстречу с поспешными объятиями — вместо этого улыбнулась уголками губ, тепло и спокойно, когда Уильям шагнул ближе. Пальто сидело на ней идеально, движения были точными, выверенными, в ней читалась привычка к наблюдательности, свойственная тем, кто годами работает с магическими существами.

Когда сын подошёл, Эвелин мягко коснулась его плеча, чуть после притянув в объятия, легко поджав губы, будто скрывая слишком явную радость, — но её глаза светились счастьем. Она окинула его быстрым взглядом с головы до ног, проверяя, цел ли, здоров ли, прежде чем наклониться чуть ближе, понизив голос до почти заговорщического:

— Ну что, дорогой, в этот раз надеюсь обойдемся без неожиданных сюрпризов? — Явно припомнив ему собственную рассеянность перед последними сборами, продолжала улыбаться женщина.

— Пожалуй, да, — также улыбнувшись и крепко обняв её в ответ, впрочем, быстро отпустив, парень поинтересовался: — Отец ждёт дома?

— Джонатана выдернул Фостерли, — глава госпиталя Святого Мунго, — у них там что-то срочное, но он клятвенно заверил, что освободится, когда мы вернёмся, — чуть недовольно сморщившись, будто вновь услышала писк надоевшего комара, Эвелин, обхватив сына за плечи одной рукой, предварительно спросила: — Готов?

— Да.

Трансгрессия всегда начиналась со странного ощущения — словно мир мгновенно сжимался вокруг тебя, втягивая в крошечную точку, а воздух становился вязким, почти липким. В этот момент пространство переставало быть привычным: небо, земля, свет и звук смешивались в один слепой, бесшумный вихрь, и сердце учащённо билось, будто инстинктивно ощущая, что вот сейчас ты буквально рвёшься сквозь ткань мира.

А потом — резкий хлопок, и всё возвращалось на место. Земля снова под ногами, воздух хлёстко бьёт в лицо, пространство разжимается, как пружина, а в животе коротко подступает лёгкая дрожь, похожая на ту, что бывает после резкого падения. Мир вокруг будто на мгновение искривлялся, но тут же собирался заново, и ты стоял на новом месте, чуть ошеломлённый, с лёгким чувством тошноты на языке.

Уильяму никогда не нравились эти ощущения, но со временем привык, да и отрицать полезность этого навыка он даже и не думает. Сам на следующем курсе, или вообще этим летом, если сможет уговорить мать, освоит. Лишней такая мобильность никогда не бывает.

Дом их семьи стоял в тихом уголке Мусвелл-Хилл — уютного лондонского района, где старые деревья склонялись над аккуратными улицами, а из каждого окна теплым светом светились вечерами уютные дома. Их двухэтажный коттедж выглядел почти неприметным снаружи: светлый кирпич, тёмная крыша, аккуратный палисадник с низким заборчиком. Но стоило переступить порог — и ты оказывался в совершенно другом мире. Скрытый от обычных людей чарами, и если того потребует ситуация — мощной защитой, работающей в пассивном режиме и не пропускающей никого постороннего.

Кухня на первом этаже была настоящим сердцем дома. Широкий деревянный стол в центре, старенький, но полностью чистый, стоял под большим окном с цветочными занавесками. Над плитой висели пучки сушёных трав, а рядом с холодильником — маленькая доска, на которой магическим почерком сами появлялись записки при необходимости: «Молоко», «Не забудь корм». На полках помимо обычной посуды стояли мерцающие склянки с зелёными и синими настойками, колдокофейник тихо булькал сам себе на пару с чайником, а метла, вместе с остальными не слишком востребованными инструментами мирно дремала в углу небольшого чулана под лестницей.

Ванная была компактной, но удивительно светлой. В ней, помимо обычной сантехники, стояло высокое зеркало, которое утром шептало комплименты (и слегка подгоняло, если кто-то слишком долго копался), а у раковины тихо журчал магический кран с бесконечной водой. На полке возле ванны стояли пузырьки, этикетки на которых напоминали, для чего они: «От усталости», «Согревающая пена», «Для особых вечеров».

Гостиная была самой волшебной частью первого этажа. Большой камин, не подключённый к общей сети Министерства, с живым пламенем, которое не только грело, но и рассказывало короткие сказки, если об этом попросить (смысл этого зачарования парень так и не осознал до конца), мягкие кресла и диван с вязаными пледами, расшитыми звёздами. По стенам висели колдографии: Уильям с мамой на морском берегу, Эвелин верхом на гиппогрифе, отец — русоволосый мужчина с добрыми глазами — с улыбающимся, ещё маленьким сыном под боком. А также общая семейная фотография. Эти колдофото иногда шевелились: мама поправляла прядь волос, отец счастливо улыбался, Уильям приветливо махал рукой. На книжных полках стояли не только магические книги, но и странные артефакты: раковина, которая шептала об океане, если поднести ту к уху, крошечный кристалл, светящийся мягким синим светом, и живой глобус, сам указывающий, где сейчас находится тот или иной представитель семьи.

На втором этаже были две просторные спальни. Комната Эвелин и её мужа была оформлена в спокойных, приглушённых тонах: на тумбочке стоял ночник в форме луны, мягко светящийся по вечерам, а над кроватью висел семейный портрет — совсем юная Эвелин с мужем, счастливыми и полными надежд. В шкафу хранились дорожные плащи, перчатки, магические карты, а на комоде лежал блокнот, который женщина использовала для общения с коллегами на расстоянии.

Комната Уильяма отражала его относительно уравновешенный характер: книги о магической теории, коллекция перьев из путешествий, маленькая витрина с интересными камешками, фигурками и артефактами. На просторной кровати можно было спокойно растянуться во весь рост, не боясь упасть, а в углу у окна стояла гитара, как одно из немногих увлечений, прошедшее с ним сквозь обе жизни, на стене висела колдография с друзьями из школы — Лили стояла рядом, улыбаясь, а остальные ребята: Фрэнк, Адам и Эдвин то хлопали его по плечу, то принимали разные позы. Над этим фото они долго поработали, дабы вариативность была достаточно большой, зато каждый раз при взгляде на него появляется практически невесомая улыбка ностальгии.

Этот дом был не просто жилищем — он являлся одним из важнейших мест в жизни парня.

Отец действительно уже находился в доме, мирно попивая свой кофе, вкус которого Уильям не переносил, предпочитая чай, постоянно поглядывая на часы, впрочем, сразу встав, стоило только услышать звук открывающейся двери.

— Уильям! — Крепко обнял сына, стоило тому только снять обувь и повесить своё пальто на крючок. — Как доехал?

— Ничего интересного, — с теплотой ответил на объятия парень, отстранившись спустя несколько секунд, — а чего от тебя хотел Фостерли, сегодня-то?

— Этот старикан не мог меня найти вчера, потому приглашение передать хотел, — с ворчливым недовольством пояснил Джонатан, а на немой вопрос сына ответил, попутно забрав у жены пальто, дабы повесить: — Я знал, что он организует приём, но всё ожидал, когда решит огласить это всем. Собственно, про этот сюрприз мы и упоминали в письме.

— Мог бы хоть какую-то интригу сохранить, дорогой, — с легкой усмешкой вставила Эвелин, неспешно пройдя на кухню, — и Фостерли старше тебя всего на пятнадцать лет, уже тогда, получается, и ты будешь «стариканом»?

— Никогда в жизни! — Весело посмеялся отец. — Я всегда буду свеж и полон сил, уж ты-то сможешь в этом убедиться точно!

— Тебя сын слушает, пошляк, — с беззлобным смешком ответила женщина, — так что следи за языком.

— Так я ж ему всё и рассказывал про…

— Пожалуйста, не упоминай этот эпизод моей жизни, — весело фыркнув, попросил Уильям, ибо это было то ещё для парня зрелище, как здоровый мужик рассказывает сыну, который на тот момент общим возрастом недалеко от него ушёл про то, как всё у людей устроено.

— Завтра, кстати, сходим выберем тебе подарок в Косой Переулок, — заварив чай себе и сыну, сказала Эвелин, — и выберем мне платье в «Твилфитт и Таттинг».

Со стороны мужской части семейства одновременно послышался тяжелый вздох, однако грозный взгляд матриарха не выявил виновников, хе-хе. Поход Эвелин по магазинам — это всегда занятие крайне мучительное, ибо примерять различную одежду и аксессуары она может часами. Впрочем, эта черта свойственна всем девушкам, потому тут Уильяму остаётся только смириться и получать удовольствие.

* * *

Особняк Бенедикта Фостерли, главного врача Святого Мунго, сиял в морозном вечернем свете, будто сам был частью старинной волшебной сказки. Йоль — древний магический праздник, альтернативный Рождеству, — был временем не только семейных чудес, но и укрепления старых связей, в том числе среди самых влиятельных волшебных семейств Британии. На этот вечер Фостерли собрал в своём особняке цвет магомедицинского мира — известных лекарей, магозоологов, травников и алхимиков. И, конечно, почти все прибыли со своими семьями: сыновья, дочери, жёны, а кое-где и старшие ученики, что помогали завязывать новые знакомства.

Особняк, окружённый сверкающим в лунном свете садом, был высок, с тёмной крышей и колоннами у входа. По дорожкам горели парящие огоньки, которые мягко освещали путь.

Внутри воздух был пропитан ароматами хвои, пряностей и лёгкого медового дыма, а стены украшали живые ветви омелы и колдовские гирлянды, в которых золотые звёзды медленно вращались сами по себе. В центре большого зала стояла ель — праздничное дерево, украшенное мерцающими шарами, лентами и древними амулетами, символами удачи на будущий год. Повсюду звучал тихий смех, осторожные деловые разговоры, перемежаемые поздравлениями и традиционными пожеланиями Йоля: здоровья, долгой жизни и благосклонности магии.

Джентльмены-волшебники собрались группками, обсуждая успехи в лечении редких недугов, последнюю разработку в области зелий или достижения своих учеников. Их мантии были сдержанных, глубоких цветов, но с обязательными роскошными деталями — вышивкой, тонкими серебряными или золотыми нитями, фамильными знаками. Атмосфера была одновременно тёплой и слегка напряжённой — здесь всё же встречались не просто друзья, но и соперники, иногда даже недоброжелатели, вынужденные улыбаться ради приличия.

Эвелин Моррисон выглядела безупречно: её платье из мягкого зелёного шёлка подчёркивало изящную фигуру, а изумрудные серьги и браслет с маленькими магическими камнями мерцали тонким светом, гармонируя с её зелёными глазами. Она двигалась с той лёгкой уверенностью, что присуща женщине, привыкшей быть в окружении сильных магов, но не теряющей своей индивидуальности. На её плечах была накинута лёгкая мантия цвета лесного мха, украшенная тонкой золотой вышивкой.

Джонатан Моррисон выглядел почти сдержанно, но это сдержанность парадного величия: его чёрная парадная мантия сидела безупречно, подчёркивая статную фигуру, а под ней скрывался классический чёрный смокинг с идеально выглаженной рубашкой и элегантным галстуком-бабочкой. Его вид ясно давал понять, что он не просто спутник жены — он сам человек уважаемый, хоть и склонный держаться чуть в тени более громких фигур.

Йоль в доме Фостерли был временем блеска, любезностей и стратегических разговоров — торжество, где под шёпотами поздравлений и смеха плелись тонкие нити медицинского общества, соединяя одних, отталкивая других и создавая новые истории, которые ещё долго будут обсуждать в тёплых гостиных и кабинетах влиятельных волшебников не одной только Британии, ибо здесь присутствуют и иностранные гости. Никаких особо видных политиков — это было закрытое мероприятие, куда допускались только уважаемые в сфере врачевания люди.

Уильям не любил такие сборища, хоть и понимал важность присутствия здесь. Просто стоять с приклеенной улыбкой и слушать то, как каждый из гостей пытается доказать, что именно он самый-самый из них всех, просто раздражает своей скукой.

У него нет знакомых, с кем можно было бы здесь зацепиться языками, да и не любитель он болтать с незнакомцами, но всё же на этом мероприятии появлялась возможность услышать что-нибудь новое, над чем стоило бы поразмышлять. Большинство своих мыслей касательно магии он выписывает в тщательно зачарованные от лишних глаз дневники, с друзьями, в основном, не касаясь этой стези.

А какие у него увлечения, кроме построения домыслов и попытки хоть как-то систематизировать известные ему школы магии? Если не считать изучение самих заклинаний и книжек, которые помогают парню совершенствоваться для предстоящей войны, которая, он уверен, плотно его коснётся? …Он не знает.

Нет какого-либо постоянного хобби, вроде рисования или писательства обычных историй. Его первостепенная задача — становиться сильнее себя прежнего для не слишком оптимистичного будущего. И дополнительная практика на ЗОТИ вместе с собственными тренировками в Выручай комнате этому крайне способствуют…

Так что это получается, он стал тем маньяком силы (культивации), как многочисленные герои из прочитанных когда-то давно маньхуа?.. Мерлин всеблагой, нет, конечно, у него есть дело, к которому лежит душа. И если это боевая магия, это вот совсем не значит, что он хоть чем-то похож на тех безмозглых главных героев комиксов, собирающих себе гаремы красавиц.

Ему нравится чувствовать в своих руках силу, которая и не снилась его отцу, знать, что он может постоять за себя и своих близких, сможет пройти будущую войну, оставшись в живых… Ну, всё это когда-то в будущем. А вообще, он нормальный представитель собственного возраста: живое общение с друзьями, учёба, дополнительные занятия сверху этого…

Он же не собирается завоёвывать всю страну, вон, уже есть кандидат с модной анаграммой, ему нет нужды идти в политику, а амбиции его не настолько всепоглощающие, дабы пожрать его самого в их пламени. Уильям всего лишь хочет стать превосходным волшебником, найти любовь всей жизни, завести семью и банально жить, исследуя новые грани волшебства. Мелочно? Возможно, но парню плевать на чье-либо мнение в этом вопросе. Это его жизнь, и только ему самому решать, как поступать в ней.

И это он ещё относительно определился, а ведь его цели могут и поменяться на все сто восемьдесят градусов, если произойдет что-то из ряда вон… Всяко лучше, чем бродить в неведении относительно самого себя, будто слепой котёнок, не зная, куда податься.

Представления сына семейства Моррисон, когда тот попутно был вынужден слушать не слишком увлекательные диалоги на всякие врачебные темы, к чему у него нет сильного интереса, заняло часа полтора, когда наконец он смог незаметно уйти к столу с закусками, однако по пути зацепился за одну знакомую фамилию: «Вернер».

Неторопливо взяв небольшую тарелку с канапе и пристроившись у расписной колонны (и сколько денег было потрачено на этот особняк, для парня загадка), он начал бессовестно подслушивать диалог трёх пожилых джентльменов, один из которых, судя по акценту, — немец.

— …Состояние фрау Амелии все ещё стабильно тяжёлое, — негромко рассказывал усатый коротко стриженный мужчина, одетый в типичную нарядную мантию, — мы не знаем, что за тёмное проклятье на ней применил муж, а сам он отказывается как-либо сотрудничать. Откупился ото всех и заперся в своём особняке, verrücktes Schwein, — явно выругался тот.

— Мы можем послать наших специалистов, наверняка… — предложил полностью седой мужчина пожилого возраста, Фостерли собственной персоной, однако был беспардонно перебит:

— Вы уже посылали, и что? Да ничего! Nicht von Ihnen, nicht von den Franzosen, nicht einmal wir wissen es! — Резко, но негромко сказал немец. — Прошу прощения. Просто эта фрау — вызов всей известной нам медицине, к тому же ещё и крайне охотно спонсировала множество клиник, и потерять её будет ударом болезненным для всех нас.

— Я понимаю, герр Вольнэрштайн, — терпеливо повторил главный врач, — и всё же прошу подумать.

— Конечно, как скажете…

Потеряв интерес к происходящей беседе, но при этом не желая идти и искать кого-то его возраста или постарше на пару лет, ибо желания вновь играть роль угодливого паренька, а по-другому вести себя тут запретили родители, идти же на конфликт с ними он не желает из-за такого пустяка, то выбор очевиден.

Да и парню уже не терпится опробовать свой новый подарок, исписав пару листов — чёрный, практичный дневник с зачарованием на бесконечные страницы и даже собственный каталог, так ещё и защитой от воров, на голову превосходящую его собственную (а уничтожение содержимого с дублированием текста на свою копию, даже если эту защиту взломают, которая сейчас хранится в его персональной ячейке Гринготтса, а ту уже открыл он сам с помощью матери, парень считал апогеем и финальным доводом в покупке)! Ну разве не мечта? Он тогда сразу привязал эту вещицу в себе с помощью небольшой капли крови, оставшись полностью довольным.

Кто-то мог бы сказать, что вести дневник — это как минимум странно, в его-то возрасте… Уильям бы только посмеялся над этим плебеем. Теперь он может без опаски записать абсолютно всё, что помнит из прошлой жизни, связанное с известным нынче ему миром, любые мысли, домыслы и догадки, планы, да те же расчёты и попытки вывести новую формулу, вести без боязни того, что это увидит кто-то посторонний! Даже текст для любителей подглядывать размывается, становясь нечитаемым! Насчет гоблинов он не беспокоился — те скорее убьют сами себя, чем нарушат договор с клиентом, такой уж они народец, откровенно мерзкий, если не учитывать магический банк.

Ну а на самый крайний случай защита есть и на копии, если и взломают которую, то увы, уничтожится содержимое уже безвозвратно. В общем, парень доволен как слон этим подарком. И даже это нудное сборище, куда «уважаемые» и действительно уважаемые волшебники притащили своих дочерей и сыновей, не сможет поколебать его довольство.

К счастью, всего через ещё каки-то три часа (что он только не съел за это время), чета Моррисонов наконец отправилась домой, тепло попрощавшись с организатором приёма Бенедиктом.

Уж эти каникулы он проведёт хорошенько отдохнув…