Блэкродские тайны (гет)

Это лето, наполнившее моё сердце надеждами, стало для меня особенным, несмотря ни на косые взгляды односельчан, так никогда и не узнавших, кто спас их жизни в роковую рождественскую ночь, ни на холодность мачехи, сестёр и даже собственного отца, добившихся того, чтобы я стал чужим в родном доме. Даже опасность мести Беллатрисы отодвинулась куда-то на второй план, уже не волнуя меня как раньше. Всё моё существо было поглощено нахлынувшем на меня чувством к Андромеде, мечты о которой наполнили яркими красками мои унылые летние каникулы. Впервые мне не хотелось проводить их где-нибудь у друзей. Целыми днями я гулял неподалёку от загадочной рощи, и, порой забывая, что могу быть увиденным, проникал под её мрачную тень. Сердце грела мысль, что и она, возможно, тоже вспоминает все проведённые вместе вечерние часы. Увы, под крышей дома, вокруг которого я незримым стражем ходил кругами каждый день, происходило то, чего я давно втайне боялся — Андромеда влюбилась. И влюбилась, увы, не в меня.

Её избранник был на пять лет старше и приходился ей троюродным братом. Дело в том, что прадед Андромеды по матери, Гвендаль Розье, был выходцем из Бретани, неизвестно по каким причинам более века назад приехавший искать счастье в наших краях. По ту сторону Ла-Манша у него осталась многочисленная родня, с которой время от времени потомки Гвендаля Розье обменивались визитами. Вот и в то лето, молодой Рауль де Розье впервые высадился на английский берег с целью изучения британской волшебной фауны. Приходившаяся ему тёткой, Друэлла Блэк (мать Андромеды), любезно пригласила молодого человека погостить в её доме. Мне никогда не довелось узнать, закрадывалась ли в умы родственников Андромеды или самого Рауля мысль о браке, но в том, что на какое-то время она завладела самой Андромедой, сомнений быть не могло. То, что она попала под власть нежного чувства влюблённости, стало понятно мне сразу, как только я нашёл её взглядом в пёстрой толпе на платформе 9 и 34. В тот самый момент, когда сердце моё радостно ёкнуло, её тонкий стан загородила от меня стройная фигура молодого волшебника. Рауль был красив, и в малейших его движениях и улыбках, угадывалась пылкая натура, так привлекательная для молодых женщин, любимцем которых он, без сомнения, был. Светлые вьющиеся волосы волной спадали на высокий чистый лоб, небесно голубые глаза пылали юношеским задором, а тонкие усы придавали особое очарование и некоторую взрослость. От меня не укрылся влюблённый, полный искреннего восхищения взгляд Андромеды, когда молодой человек галантно поцеловал её руку в белой кружевной перчатке. После этого пальцы их на несколько мгновений дольше положенного соприкасались друг с другом, а взгляды были так красноречивы, что ошибиться было невозможно — этих двоих связывает гораздо большее, чем просто родственные либо дружеские чувства. Воображение рисовало мне тайные встречи в саду среди диковинных растений тёплыми летними ночами, пока я, ворочаясь в постели, лелеял свои мечты, неразрывно связанные с образом Андромеды. И хотя это было далеко не первым разочарованием в моей жизни, именно эта обида стала одной из самых глубоких, оставившей заметный рубец в моей душе на долгое время. Андромеда представлялась мне предательницей, хотя по справедливости, не должна была мне ровным счётом ничего и не была связана со мною никакими обязательствами. Но прошло ещё много времени, прежде чем я смог понять, что человек менее всего свободен в своих чувствах, и их появление, ровно, как и исчезновение, вовсе не зависит от его воли.

Всю дорогу до Хогвартса я терзался муками ревности, рассеянно и порой раздражённо отвечая на весёлые вопросы и замечания друзей. Хотелось увидеться с ней немедленно, услышать из её уст открывшуюся мне истину и… умереть. Но возможность выпала лишь через несколько дней после возвращения в школу. Заметив как-то вечером одиноко бродящую около озера фигурку Андромеды, я тут же кинулся прочь из замка. Под сенью деревьев Запретного леса я, наконец, встретился с той, мечты о которой не давали мне покоя.

— Ах, Тед, нас могут увидеть, — боязливо зашептала Андромеда вместо приветствия, но тут же улыбнулась, показывая, что не злится на меня. На миг у меня отлегло от сердца. Ровно до того момента, пока девушка не начала свой рассказ, предназначенный мне как лучшему другу и человеку, которому она может довериться.

Ещё какое-то время назад я бы был на седьмом небе от счастья от такой характеристики, но сейчас я чувствовал себя жестоко обманутым. Просто друг, которому можно рассказать всё, в том числе и о своих любовных переживаниях. Что может быть ужаснее и унизительней такой роли?

Андромеда болтала, всё больше погружаясь в свой рассказ и словно бы забывая о моём присутствии. По её словам, Рауль де Розье обладал всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, в то время как недостатки и изъяны, казалось, вовсе не были ему свойственны. С воодушевлением она описывала его красивые ухаживания, которые молодые девушки наивно принимают за признаки вечной любви. Огромные букеты роз на её кровати, парящие под потолком птицы и свечи, записки, сочинённые ради неё одной стихи и мелодии — всё это произвело на неё неизгладимое впечатление и убедило в серьёзности намерений Рауля.

— Он играл сочинённый им романс на фортепиано, — улыбаясь, проговорила она. — Надо же, никто и не догадался о том, что он посвящён мне.

В голове крутились сотни язвительных слов, но вместо этого я протянул:

— Я бы хотел уметь играть на фортепиано.

Она посмотрела на меня с жалостью, через мгновение сменившуюся весёлым задором. В те дни она была влюблена и счастлива, а потому была готова быть доброй феей для всех и каждого. И всё же я был очень удивлён, когда придя в назначенный ею час выручай-комнату, обнаружил там огромный старинный музыкальный инструмент, сложенные на нём ноты и целый стеллаж книг, посвящённых музыкальному мастерству.

— В моём возрасте учиться поздно, — пожал плечами я, страшно смущаясь.

— Учиться никогда не поздно, — невозмутимо ответила она.

Тонкие пальцы умело легли на клавиши, лёгкими плавными движениями извлекая из грузного инструмента волшебные звуки. Нежная медленная мелодия наполнила комнату, прежде чем Андромеда запела нежным бархатным голосом:

Твоим зеленым рукавам

Того, кого забыла ты?*

Печальная мелодия обволакивала, завораживала, и я, одурманенный ею, чувствовал каждый звук, пропускал сквозь себя каждое слово, жадно впитывая и запоминая навсегда. Впоследствии я научился играть на фортепиано весьма сносно, но петь доверял только Андромеде.

— Это и есть его романс? — спросил я, всё ещё очарованный её исполнением.

— Нет, конечно же, — она загадочно улыбнулась. — Не проси меня играть столь личное.

Я закусил губы, стараясь не выдать той обиды, что нанесла мне эта короткая фраза. В один короткий миг я вновь оказался за чертой её жизни. Это было похоже на то, как захлопывается перед самым твоим носом прежде радушно открытая дверь.

Андромеда всё же заметила, что допустила бестактность, и поспешила загладить её. Терпеливо и подробно она объясняла мне подробности нотной грамоты, к которой я, как показалось мне на первом занятии, абсолютно не был способен. По правде сказать, моё желание научиться играть не было таким уж сильным. Но видя энтузиазм моей учительницы, я так и не сознался в этом, а все её задания выполнял с прилежностью настоящего хаффлпаффца. Со временем это принесло свои плоды, я научился слушать и слышать музыку, а звуки, извлекаемые мною из инструмента, больше не походили на причудливую какофонию, а сливались в мелодии, хотя и не поражавшие своей гениальностью, но и не раздражающие слух. Но не это было главным для меня. Я готов был учиться чему бы то ни было, лишь бы иметь возможность как можно чаще видеть Андромеду, порой, словно случайно касаться рукою её руки. Иногда бывало, она накрывала мои, лежащие на клавишах пальцы, своими, показывая, как следует играть, и в эти минуты я был на вершине земного блаженства. Одно только могло омрачить мою радость — ненароком обороненное в разговоре имя Рауля либо долгий мечтательный взгляд в никуда, подсказывающий, что мысли её витают совсем далеко и мне в них не нашлось места.

Проблема моя, как ни странно, решилась самым, что ни есть, банальным образом и без всякого моего вмешательства. Уже в ноябре в очередном письме дочери миссис Блэк сообщала, что Рауль, к огромному негодованию всей родни, женился на какой-то ветреной актрисе, сбежав с нею из дома. В довершении всего оказалось, что актриса была маглой и, похоже, не подозревала о магии и благородном происхождении своего новоиспечённого мужа. На долгие несколько месяцев эта тема стала излюбленной в гостиной дома Блэков, а ненависть к маглам благороднейшего семейства усилилась в стократ. Для Андромеды, приехавшей домой на рождественские каникулы, бесконечные порицания возлюбленного были особо болезненными. В эту зиму она заметно осунулась и помрачнела. Но весна и молодость вдохнули в неё новые силы и, пережив традиционное для каждой девушки первое любовное разочарование, она взбодрилась и стала жить дальше.

К слову, брак Рауля оказался недолгим — жена ушла от него через два года. Дальнейшая его судьба мне не известна, так как к этому времени она уже не представляла интереса ни для меня, ни для Андромеды.

Всё это время наши уроки игры на фортепиано продолжались. Часто моя учительница становилась рассеянной, задумываясь о чём-то своём, когда мне стали хорошо удаваться некоторые простенькие мелодии. Я из-за всех сил подавлял в себе желание вторгнуться в её раздумья, ибо в такие моменты я особенно чувствовал присутствие кого-то третьего. Но жизнь учила меня такту и уважению к чувствам других, а в особенности тех, кто нам дорог. Я учился слушать и слышать, даже когда хотелось говорить, понимать, даже когда сам не был понятым, любить, не требуя любви взамен. Но даже в эти дни, когда она, казалось бы, была так далека, я продолжал верить, что она не потеряна для меня. Шло время, лучший целитель от сердечных ран, образ молодого француза мерк в калейдоскопе ярких красок жизни, пока не превратился в маленькую точку, слабо различимую и сохранившуюся где-то в глубинах памяти. И тогда я понял — час настал.

— Что это? — спросила она чересчур строго, найдя в один из вечеров на крышке фортепиано белую розу.

— Роза, — спокойно ответил я.

— Я вижу, — карие глаза чуть сузились. — Что она делает здесь?

— Я думал, она понравится тебе, — я пожал плечами.

— Ты же не пытаешься ухаживать за мной? — голос её заметно дрогнул.

— Тебе это не по душе? — сжав руку в кулак, промолвил я.

— Ах, Тед! — Андромеда опустилась на табурет, отводя глаза. — Ты же понимаешь, что мы с тобой… Ты всё испортишь, если влюбишься в меня… Или ты уже… — в глазах её промелькнуло озарение, когда она вновь поднялась, смотря теперь на меня так, будто видела впервые. — Ах, бедный Тед!

Это было невыносимо. Менее всего я ждал её жалости, этой подачки с чужого стола. Я увернулся от её руки, застывшей с намерением дотронуться до моей щеки, развернулся и вышел из выручай-комнаты. В душе моей боролись демоны, и сам я, казалось, падал в пучину ада, увязая в ней. Я был уверен, что никогда больше не заговорю с Андромедой, не смогу даже приблизиться к ней. В первый раз в жизни мне захотелось сбежать из Хогвартса, ставшего мне родным домом. Она была везде, в каждой мелочи, вековые стены помнили её походку, её запах и не было здесь ни одного укромного уголка, который бы не ассоциировался у меня с ней. Даже гостиная Хаффлпаффа, порог которой она никогда не переступала, напоминала мне о долгих раздумьях перед камином, когда я, возвращаясь из выручай-комнаты, прокручивал в голове каждый момент прошедшего вечера, детально вспоминая каждый её жест, каждый взгляд, каждое ненароком обороненное слово.

Так прошло около двух недель. Порой я замечал, что Андромеда пристально смотрит в мою сторону, но глаз не поднимал. Но в тот день она даже не подняла головы, когда я зашёл в класс, и только когда я шлёпнулся на своё место, около моей руки приземлилась записка.

Ты так и не научился играть.

Что это было: укор или приглашение? Я не успел подумать толком, как тонкий голосок Мел вернул меня к реальности.

— От кого записка? — её маленький любопытный носик уже готов был сунуться мне через плечо, но я резким движением смял пергамент.

— Да так, балуется кто-то, — стараясь не смотреть в сторону Андромеды, ответил я. — Ты что-то хотела?

Мелани замялась и покраснела до нежных чуть оттопыренных ушек.

— Слизнорт устраивает вечеринку в честь дня святого Валентина… Ты уже нашёл себе пару?

Вообще-то Мел нравилась мне. Весёлая, красивая, она с первого взгляда привлекала к себе внимание, и многие были бы не прочь пойти с ней на вечеринку. Но она симпатизировала мне, и грех было не воспользоваться такой возможностью, когда все мои мечты об Андромеде пошли прахом. Повинуясь обиде, я, не глядя в сторону слизеринцев, громко произнёс:

— Я хотел бы пойти на вечеринку с тобой.

Мелани победно улыбнулась. Чмокнув меня в щёку, она шепнула на ухо «Я согласна», но начавшийся урок, к счастью, прервал все дальнейшие возможности излияния её чувств. И всё же то и дело она посылала мне кокетливые улыбки, в то время как Андромеда была серьёзна и сосредоточенна. Я ещё раз украдкой перечитал записку. Сердце стянуло болью и сожалением. И всё же я не смог в тот вечер усидеть в гостиной, ноги сами принесли меня в выручай-комнату.

К моему удивлению, Андромеда была там. Увидев меня, она вскинула голову, и я готов поклясться, что в этот миг в глазах её сверкнула радость.

— Я подумала, ты захочешь продолжить уроки, — сказала она вместо приветствия.

— Да, было бы неплохо, — откликнулся я.

Она молчала, не зная, как сказать, что ждала меня каждый вечер с того самого дня, как я ушёл, фактически признавшись ей в любви. Нужные слова она сможет найти только через пять лет.

— Тебе не стоит бояться, — глупо начал я. — Мы друзья, и только… Ты же хочешь быть моим другом?

— Конечно, — маленькая ладошка оказалась в моей руке, но сразу же после неловкого рукопожатия одёрнулась.

— И вообще, я иду на вечер к Слизнорту с Мелани Стоун, — зачем-то заметил я, испытывая при этом мрачное удовлетворение.

— Я знаю, — она опустила ресницы. — А я с Натаниэлем Эйвери. Начнём занятие?

Я кивнул, усаживаясь за инструмент. Всё вновь потекло своим чередом. Но простите, если я утомил вас описанием своих любовных переживаний. По правде говоря, не о них стоило мне думать в те дни, когда война, страшная, беспощадная, ужасная по своей разрушительной силе война стучалась в наши двери. Увы, я был слишком молод, чтобы до конца осознавать её опасность. А меж тем, она уже поселилась под сенью когда-то приветливого и радушного замка. За тот год, прошедший с инцидента в Блэкроде, всё сильно изменилось. Гриффиндорцы и слизеринцы ненавидели друг друга лютой ненавистью, угрозы от будущих приспешников Тёмного лорда раздавались всё чаще, а роковое слово «грязнокровка» словно приговор звучало теперь в замке на каждом ходу. Даже преподаватели не могли исправить ситуацию. Предчувствие беды, вязкое и липучее, растекалось по школе. И все мы понимали, что скоро её вековые стены перестанут быть нам защитой.

— Это ужасно! — пропищала Мел, сворачивая номер «Ежедневного пророка». — Ты только почитай — от одного теракта, связанного с обрушением моста, десятки раненных. Это нельзя так оставлять!

— Тебя покусали гриффиндорцы? — вяло пошутил Роб. — Тоже собралась в мракоборцы?

Представители львиного факультета наперебой заявляли о своём решении в выборе будущей профессии и усиленно тренировались в Защите от Тёмных искусств. Равенкловцы утверждали, что, чем гибнуть зазря, стоит потратить силы на разработку нового оружия, способного уничтожить Воландеморта. Мы же почти всем курсом записались на дополнительные занятия по колдомедицине, и теперь, проходя в крыле практику, практически регулярно вправляли конечности пострадавшим после тренировок гриффиндорцам и после неудачных опытов равенкловцам.

— Нет, — покачала головой Мел. — Я стану настоящим колдомедиком, как мадам Помфри. Клиентов, в ближайшее время, к сожалению, будет много…

И действительно, совсем скоро она стала лучшей в этом предмете на курсе, обойдя даже отличников с других факультетов. Стоит сказать, что Мел ужасно гордилась собою. Я лишь улыбался, слушая её монологи о новых методах в колдомедицине, вычитанных ею из медицинских журналов, которые теперь стопками валялись в наших гостиных.

Я убеждал себя, что мне хорошо с Мел. Её было приятно обнимать, целовать, слушать. И я настойчиво глушил в своей душе голосок о том, что поступаю неправильно. Непоправимое произошло одним из поздних вечеров, когда мы чуть дольше обычного задержались на прогулке. Стояла тёплая апрельская ночь, и уходить от тёмного озера было особенно жалко. Я сжимал в руке тёплую ладошку, и думал о том, что, может, вот она и есть та самая, и я напрасно гонюсь за тем, что никогда не станет моим. Не знаю, о чём думала она, но на обратном пути, когда мы тенью крались по замку, она вдруг прижалась ко мне и тихо прошептала:

— В нашей спальне никого нет. Дженни вот уже неделю ночует у Тима с седьмого курса. Эльза и Карен подхватили простуду…

Неизвестно о чём думал я, когда я позволил увести себя так далеко, как не должен был заходить ни за что на свете. Но простит мне читатель эту слабость, ведь я был всего лишь горячим юношей, попавшем под власть женских чар. В голове моей словно помутилось, когда Мел, усадив меня на свою кровать, танцевальным движением скинула с себя куртку и платье и принялась за мою одежду. Я неуклюже погладил её по маленькой груди, скользнул на талию. Признаться, я слабо представлял, что делать дальше. Руководствуясь заложенной мужской природой инстинктом, я уложил Мел под себя, оставляя поцелуи-мазки на её шее. Она уверенно раздвинула ноги, ещё не понимая, на что идёт.

— Ай! — Стоун громко вскрикнула, когда я, навалившись на неё, приступил к делу. Я испуганно отшатнулся, чувствуя себя полным кретином. Лицо девушки было искажено гримасой боли, и хотя мои собственные ощущения были более чем приятными, её явное неудовольствие здорово сбивало с толку.

— Всё нормально, продолжай, — прошептала Мел, впрочем, уже без былого энтузиазма.

Это было… круто. Непередаваемые восхитительные ощущения распирали меня, когда я, потный и уставший, повалился рядом с Мел на подушку. Ей было хуже: в глазах читалось откровенное разочарование. «Она сама этого хотела» — сказал сам себе я, пытаясь заглушить голос совести. Потупив немного, я обнял Стоун.

— Прости, глупо вышло, — зачем-то прошептал я.

— Всё нормально, — повторила она. — Давай спать.

И отвернулась, оставив меня один на один с собственной совестью. Совершенно разбитый я поднял глаза вверх, рассматривая полусферический деревянный потолок цвета глаз Андромеды.

*«Зелёные рукава» (англ. Greensleeves) — английская фольклорная песня, известная с XVI века. Дважды упоминается в произведениях Уильяма Шекспира, в том числе в комедии «Виндзорские насмешницы».

http://quietslough.tumblr.com/post/125426335672/