Ты не победишь! (гет)

До остановки, выжатая по-максимуму, я добрела еле-еле. Эмоционально изнасилованная, не успевшая перекусить, я уже не обращала внимания на косые взгляды пуритан-прохожих, которые, узрев мой "модный", местами изодранный, местами заляпанный грязью прикид, истошно делали вид, что любуются рекламой нового транспорта на стенде, располагавшемся подле моей скромной неординарной персоны. Как будто впервой встречать на улице девушку в одежде аля Фреди Крюгер снова вышел на тропу войны, с прической, напоминающей птичье гнездо, и без пространственно-ориентационной картины в глазах. Совсем люди без фантазии: удивляются, жалостливо смотрят на жертву отработки… Им бы с Девидсоном познакомиться! Вот тогда бы чистенькие костюмчики не остались первозданно откутюренными. Могу поспорить, сидели бы на скамеечке с таким же, как у меня, звериным негодованием в разбитом вдребезги сердце! И с урчащим веселые песенки животом, который требовал, чтоб его накормили. Только где же взять любимые мармеладки, если их беззастенчиво сожрал монстр-второгодник? Тяжело вздохнув, дабы вновь не увлечься мысленным подбором казни, я полезла в сумку за кошельком.

Каково же было мое изумление, когда там я нашла стодолларовую купюру с оранжевым стикером, наклеенным прямо на лоб многоуважаемому Бенджамину Франклину. "На химчистку" — гласила простая надпись, и снизу приписка: "у самой-то, наверняка, денег не хватит". И меня накрыло второй волной агрессии. Господи, ненавидеть Девидсона больше, чем я уже ненавидела, было просто невозможно! Он исхитрялся доставать меня, даже будучи на расстоянии километра. Его низкие выходки пробуждали во мне первобытную жажду скормить его племенам людоедов в Новой Гвинее. Хотя, подозреваю, бедные каннибалы побоялись бы варить суп из этого пропитанного ядом и желчью человека. От греха подальше вернули бы Кретина ближайшим авиарейсом обратно родителям, чтоб те до конца жизни мучились, наблюдая, как их ненаглядное чадо прожигает свою никчемную пустую жизнь.

Не успела я подумать о тщетности Девидсонова бытия, как кошмар моей жизни вновь нарисовался на безоблачном горизонте. Нарисовался, причем не как-нибудь, а на своей дорогой тачке. Взял и затормозил около остановки, завидев любимую жертву своих издевательств.

— Сладенькая? — насмешливо помахал он мне рукой.

Я принципиально отвернулась, давая понять, что никаких сладеньких, горьконьких и солененьких тут нет. Ну, или, во всяком случае, я их не знаю. Девидсон предполагал, что я не брошусь на него с криком: "О да, прокати меня! Я со времен вымирания динозавров лелеяла мечту сесть в твое спортивное авто!", однако моя холодность определенно оскорбила Его Величество. Не поверив в искренность моего отчаянного желания избавиться от его королевского высочества, он по-детски надул губы.

— Я подвезу! — как глухонемой пытался он докричаться, изображая пальцами неведомые фигуры, видимо, обозначающие направление маршрута.

Он снова стал супер-стар. Крутой мальчик в крутой машине. Изображающий Казанову. Большая половина девушек и даже, думается, некоторые бабушки не отказались бы запрыгнуть на сиденье рядом с лохматым блондином, харизмой сшибающим с ног. Мне же хорошо было и на скамеечке. Не так помпезно, как в кадиллаке с откидным верхом, зато подальше от объекта, притягивающего как магнитом несчастья на мою голову. В общем, пока Питер играл в сердобольного парня, я с остервенением копалась в сумке, чтобы всеми фибрами души показать, сколь безразличны мне его кривлянья. На мое счастье, вдалеке замаячил нужный номер автобуса и, когда он причалил к остановке, я, не медля ни минуты, вбежала по ступенькам в открытые двери.

Я думала, этого хватит, чтобы Девидсон успокоился и отстал. Оказалось, проигрывать даже такой маленький раунд Кретин не намеревался: дождавшись последнего гудка, идиот мило подрезал автобус и на добродушное матерное сопровождение водителя абсолютно наплевал.

— Выходи, Купер! — сигналя снова и снова, орал идиот.

У меня щеки зарделись от любопытных взглядов попутчиков.

— Если не выйдешь, я буду стоять тут вечно! — показывая разгневанному водителю неприличный жест и сильнее прижимая крыло своего спортивного авто к фаре автобуса, надрывался самый ненавистный парень во вселенной.

Стоит ли говорить, что наша "влюбленная" пара обрела кучу сопереживателей в лице отправившихся по своим делам, но не утративших чувство сотоварищества дам. Подбадривая меня неуместными замечаниями, они клятвенно уверяли, что сердиться на такого романтичного кавалера без причины не стоит. Хотела бы я рассказать им душещипательную историю о том, как этот романтичный заставил меня сигануть с трехметровой высоты, а потом ещё и добавил перчику игрой в умирающего. Но все, что я могла, это улыбаться одними уголками губ и тайно желать господину Кретину добавки серого вещества. Однако обделенный им при рождении на недостачу не жаловался. Он с упорством барана гнул свое.

— Я знаю, ты сердишься, душа моя, — на манер друга-Ловеласа прорычал Девидсон и, видя, как я взглядом посылаю ему лучи лютой ненависти, картинно смахнув импровизированную слезу, продолжил: — Мне не следовало оставлять тебя одну! Но теперь я здесь, иди сюда!! — на последнем он сорвался, и слова приобрели едва ли не угрожающий оттенок.

Впрочем, заметила это одна я. Остальные смотрели на меня как на истеричку, которая отказывается пойти на примирение с сущим ангелом. Что ж. Я не собиралась уступать. Послав Девидсону скупую улыбку, я тоже отдалась актерской игре.

— Этот мужчина… — шепотом сообщила я особо любопытным, — психопат. Он сбежал из больницы и… преследует меня.

Я всегда терпеть не могла пошлые бульварные истории, вытряхивающие наружу грязное белье. Но раз Питер соизволил бросить мне вызов… Никуда не денешься. На потеху публике я вжалась в свое сиденье, обняла как последний оплот счастья и покоя рюкзак, в притворном ужасе ойкнула, когда Девидсон привстал со своего места в жажде докричать до меня свое абсурдное требование. Пассажиры, порешившие, что оба мы явно беглецы из дурдома, стайкой отпрянули в конец салона. Лишь парень-панк так и остался куковать подле меня, да и то по причине того, что был не в курсе происходящего. Похоронная музыка, звучащая из недр его наушников как нельзя удачнее подходила трагикомичности сложившейся ситуации.

— Ко мне, Купер! — надрывался Дедидсон.

Мне уже жалко стало его горло. Бедолага. Он же завтра будет совершенно не способен бросаться идиотскими фразочками, коль продолжит в том же духе!

— Хей, урод! Ты тут не один как бы, — озвучил мою версию ответа нетерпеливый нотинстонец, по-видимому ещё не успевший познакомиться с Королем поближе. — Свали в туман! — жестокосердно пожелал он побагровевшему от натуги Кретину.

Кретин, впрочем, мольбам аудитории не внял. Наплевав на протестующих, продолжил свою старую песню о главном. Он бы и не закончил её, не лопни терпение у водителя, который и без того пустил коту под хвост все расписание.

— Либо ты убираешься с дороги, либо я звоню в патрульную службу, — миролюбиво предупредил мужчина ростом с гнома — величиной ярости с Халка.

В подтверждение своей угрозы мой доблестный гремлин-защитник достал из кармана телефон-лопату, зыркнул на притихшего и о чем-то размышляющего Питера, после чего демонстративно поднес сотовый к уху. На сей трагичной ноте самодурство Девидсона завяло. Я уж было повязала траурную ленточку на его бессильном стремлении выиграть, как сами-знаете-кто, наградив меня коварным оскалом, сложил лапы в молитвенном жесте.

— Я… просто хотел помириться со своей девушкой, — проблеял засранец.

Он, хитрый плут, понял, что его борзые выходки не прокатят, и теперь, перевоплотившись в саму невинность, сменил амплуа.

— Вы же позволите мне вернуть её расположение? — он воззрился на водителя глазами кота из Шрека. От такого напора оттаяло бы любое циничное сердце. Кроме моего, конечно же!

Водитель, покачав головой, сдался. Отбросив условности, вспомнив, видать, собственную горячую молодость, подмигнул Королю придурков Нотинстона и по-братски подбросил идейку:

— Хочешь дожидаться у моря погоды, флаг в руки, — бибикнул он в подтверждение своей термоядерной правоты. — Но раз гора не сдвинулась с места, сам иди к горе, малыш, — голосом бывалого соблазнителя в сто пятом поколении хмыкнул ушастый гремлин, в руках которого сейчас была не только баранка, но и моя судьба!

Девидсон запрокинул подбородок и рассмеялся. Он показал новому другу пальцами окей, отогнал машину, вышел, пикнул сигнализацией и, к моему вящему ужасу, в два прыжка забрался в салон автобуса. Под осуждающее шипение женской половины и уважительные кивки мужской Кретин с видом безутешного сластолюбца ковылял ко мне. Он пыжился изо всех сил. Кружок драмы бы уже бравировал стоя при виде тяжелых вздохов и томных взглядов, брошенных Мажором в мою сторону. Букеты кровавых гербер летели бы к ногам позера. А вот мне, изнывающей от раздражения, муза диктовала дать Девидсону хорошего пинка. Испытания на прочность в оранжерее Питеру показалось мало: он решил добавить себе приключений во внеурочное время. Я, в общем-то, человек не жадный, и была бы очень даже не против развлечений Питера. Только не за мой счет!

Однако Девидсон из тысячи нотинстонцев выбрал, чтоб ему провалиться, меня! Которая тетёшкала рюкзак и волком смотрела на господина Кретина, схватившегося за поручень около моего сиденья. Панк у окна попытался встать, чтобы освободить место вновь прибывшей грозе района. Я сухо осадила его фразой "Девидсон не инвалид (и тихо добавила "пока что"), так что не развалится, постоит!". С мученическим выражением лица паренек сел, всеми фибрами источая ауру "за чтооо?". Наблюдавший за всем этим Девидсон нисколечко не огорчился. Повиснув на поручне, кошмар моей жизни обратился ко мне:

— Ты всегда сбегаешь, Сладенькая?

Игнорировать Кретина было нереально, потому что, изловчившись, он встал таким образом, чтобы задевать своим коленом мое. Горячий взор Девидсона так и блуждал по воротничку моей блузки, до неприличия поднятому вверх в попытке скрыть от посторонних пастбище укусов и засосов, наставленных не кем иным, как Мажором всея Нотинстона.

— Нет, только когда мне неприятно чье-то общество, — самозабвенно ставя кружочек пыли от каблука на его ботинке, радужно улыбнулась я.

Парень на заднем фоне подавился жвачкой и прирос носом к стеклу. За неимением лучшего он закопался в карманах, якобы потеряв ключи от дома. Ему не импонировала перспектива получить подзатыльник от Девидсона, скуксившегося после моих слов и отыскивающего того, на кого можно беспрепятственно выплеснуть злобу. Его напыщенный пессимизм давил на расшатавшиеся нервы, а колено — на испещренную синячищами ногу.

— Но раз ты здесь, — плотоядно улыбнулась я зачарованно моргнувшему Идиоту, — то у нас есть время обсудить Берджесса. Это здорово, не находишь? — в довершение прочего мило похлопала я Девидсона по руке.

Тот сжал губы и отвернулся. Играть в парочку, видно, расхотелось: мозг опух от перенапряжения. Ещё бы… Девидсону бы букварь вслух прочесть, а тут Берджесс. Не удивительно, что парень мрачно замолчал. Мне, впрочем, тоже не было резона ввязываться в дискуссию. В скором грядущем меня ждала встреча с мистером Хеллфаером, ожидавшим хотя бы черновик статьи о Ричардсоне. Естественно, никакого черновика у меня не было. За что спасибо надо сказать опять-таки обожаемому господину Кретину! Бросив на него угрюмый взгляд, я вздохнула.

Я и Девидсон. В общественном транспорте. Вместе. Устроили представление, и теперь на нас все пялятся. Лучше быть просто не может! Благо, хоть Величество притих ненадолго…

Так мы и ехали в автобусе: я, сложившая ножки крестиком, Девидсон, источающий пары праведного гнева, и его жаба, не дающая хозяину порассуждать на тему удивительных книг прекрасного английского писателя. Чтоб не тревожить последнюю, я мудро замолчала и последующие пять минут спокойно читала Кундеру с телефона. Это время было, наверное, самым тяжелым за всю историю существования Его величества. Попыхтев, потоптавшись и, очевидно, истлев от одиночества, Питер выхватил у меня гаджет и на правах соколлеги по модерновой литературе дал царское согласие выслушать лекцию об Энтони Берджессе.

— Отлично, — отбирая у него телефон, беззлобно согласилась я, уже привычная к быстрой смене настроений придурка.

До "Ванс эпон э тайм" было ещё девять долгих остановок, Питер, похоже, отставать не собирался, так что тоном древней сказительницы, призванной заинтриговать дитя махараджи, я принялась повествовать:

— Ни для кого не секрет: самым популярным и, надо отдать ему должное, необычным произведением, вышедшим из-под пера Берджесса…

— …да-да… является "Заводной апельсин", искрометная антиутопия, рассадник боли, иронии и неологизмов, выпотрошенных из разных языков мира, — имитируя зевоту, продолжил за меня Девидсон. На мой удивленный взгляд он никак не среагировал. — Давай уже ближе к влиянию на общественность и нравы, Купер. Иначе мы уснем раньше, чем ты доберешься до главного.

Справившись с замешательством, я коротко изложила суть проблемы, быть может, несколько утрировав сказанное своими бойкими комментариями. Питер слушал внимательно, не перебивая, не вклинивая в монолог свои шуточки. Лишь однажды он сбил меня с мысли. Когда, согнав-таки моего соседа с насиженного места, подтолкнул меня к окну.

— Я слушаю, слушаю, — нагло прислонившись головушкой к моему плечу и застыв в позе умирающего лебедя, уверил засранец.

А я-то распиналась! С тем же успехом могла бы спеть ему гимн. Или колыбельную. Или… усыпальную, для полного счастья окружающих, и вообще, мира во всем мире! А если Питер не прекратит давить мне темечком на плечо, погребут его величество раньше срока! И сгинет он, так и не узнав, что Энтони Берджесс стал террористом, взорвавшим все святое в постмодерновой литературе. Какой печальный конец, не находите? Питер ведь и с того света потом будет попрекать меня, что не наиграла ему оперу "Троцкий в Нью-Йорке" или не пересказала в красках "Вожделенное семя". Последнее, думаю, пришлось бы Кретину по душе. Он бы и сейчас нашел повод посмаковать веселое название. Но не зверь же я какой, чтобы насиловать его мозг ненужными знаниями! Тем более, они Королю придурков явно жали: вместо того чтобы трепетно задавать мне нужные вопросы и получать нужные ответы, Девидсон потерся о мое плечо макушкой и капризно посмотрел на дорогущие часы, никак не клеящиеся со скромной обстановкой салона.

— Села бы в машину, я бы, может, придумал сопливую историю про твоего кумира, — пространственно махнул лапой Кретин. У него хватило смелости ещё и потрепать меня сочувственно по коленке. — Но ты же изображала статую свободы, да, Купер?

Я пронзила ледяным взглядом лапу моего горе-однокурсника. Снежная Королева удавилась бы от зависти при виде моего холодного презрения. А Девидсону было хоть бы хны! Он с приторной улыбочкой растопырил пальцы, чтоб обвести выпуклую часть. Что ж! На сим я распрощалась с ветвью мира и от души треснула инвалида на голову по шаловливой конечности.

— Больно!! — рыкнул Кретин, сощурившись.

— Берджессу тоже больно от твоих слов, — пригвоздила я его злобным комментарием.

Питер в ответ на скабрезность лишь придвинулся ко мне ближе. Полагаю, ещё дюйм — и он не оставит мне возможности дышать самостоятельно.

— Хочешь на коленочки, дитя? — поинтересовалась я с ехидцей, когда Мажор всея Нотинстона сдвинул меня на самый край сиденья.

— Хммм… — задумчиво выдавил он. — Лучше ты ко мне, — он… он имел наглость даже подмигнуть после своей остроумности!! И потянул лапы, ускоряя ход событий. — Да не стесняйся, Сладенькая. Ты не такая уж и тяжелая… Хотя некоторые части, признаю, выглядят аппетитно, — в подтверждение пошлой правоты Питер скосил глаза на среднюю пуговку моей блузки.

Я покраснела и скрестила руки на груди.

— Кретин! — окрестила я своего первобытного спутника.

Он что, действительно думал, я польщусь на его пакостный комплимент?

— Хей! Совсем ты меня не ценишь, Сладенькая! — тут же опротестовал прозвище Кретин. — Я, вообще-то, сегодня работал как вол. Совсем без сил, — в подтверждение своего физического изнеможения Мажор сложил лапы на груди крестом, издал нечто среднее между воем гиены в период пожирания добычи и стоном мамонта перед последним боем, после чего нагло заявил:

— Ты должна мне, как минимум, обед. За все страдания.

Я поджала губы. Иметь дело с Девидсоном было сродни безумию! Вроде бы, перед тобой взрослый адекватный человек, а рот откроет — и хочется треснуть его чем-нибудь потяжелее, чтоб перестал ребенка из себя строить.

— В тебе сидит порция мармелада, Девидсон, — как можно спокойнее напомнила я ему недавнюю кражу. — Между прочим, моего.

Питер смиренно кивнул, признавая чревоугодие.

— Так что обойдешься, — жестоко подытожила я.

Сезон споров был снова открыт. Я поняла, что пробудила в Девидсоне демона протеста, уже когда мельком глянула на второгодника. Напыжившись, будто солнце проглотил, Питер предупреждающе заверил:

— Урок Листера через неделю, Купер, ты в курсе?

О, я была в курсе, что минута позора не за горами, и уже продумывала в голове план, как заставить Кретина написать этот чертов доклад, потому что многоуважаемый преподаватель, сколько бы я ни упрашивала его по телефону, не разрешил мне сменить партнера. "Только мистер Девидсон, мисс Купер!" — нанес сокрушительный удар моей психике коварный литератор. Он играл роль злой мачехи, выбравшей Золушке бракованного принца! А уж что Девидсон был бракованный на всю голову, я не сомневалась. Никакие "Пожалуйста, мистер Листер! Я даже готова сменить тему!" не вывели мой тонущий корабль из проклятущей гавани. Профессор ещё и обещание с меня взял. С грустной формулировкой: "Направьте огонь Вашего боевого задора на желание приобщить многоуважаемого мистера Девидсона к изучению творчества Берджесса, мисс Купер, хорошо. Прошу Вас". И отключился. Он что, подписал с Кретином договор доканать меня, несчастную?! Именно этот вопрос я беззвучно задавала погасшему экрану. Убитая провалом, отнюдь не вдохновленная на подвиги!

— Листер критически строг, когда дело касается его предмета, — подлил масла в огонь моей безнадежности Царственный Блондин и закинул ножку на ножку. Позер чертов!

Я пронзила его ядом своего негодования, убедилась, что придурок разве что самолетики не пускает и хороводы не водит от счастья узреть мою беспомощную злость.

— Могу как непосредственный участник сказать: скрупулезности нашему с тобой любимому преподу не занимать. В прошлом году он довел до слез ту ещё зубрилу со второго курса. Даже "С" влепил. Она, бедняжка, зря готовилась чуть ли не с августа к своему этому… модернизму Лоуренса. Распиналась полчаса. А он её одной фразой отбрил, представляешь? — Девидсон сделал круглые глаза, видимо, грозясь запугать меня до смерти.

Можно подумать, одного грядущего участия в выступлении перед публикой вместе с ним было не достаточно для того, чтобы я потеряла сон и покой. Однако в словах Кретина определенно был смысл. Я слышала: профессор недолюбливает обделенных талантом оболтусов, из-под пера которых выходит нудная писанина. На скрытую же угрозу Мажора я по-змеиному улыбнулась.

— Тогда тебе не стоит тревожиться, — доверительно заверила я изумленно моргнувшего идиота. — Ты же у нас исполин мысли, Девидсон. Уверена, мистер Листер упадет замертво, услышав твою часть доклада, — мрачно предположила я дальнейший ход событий. — Если, конечно, не почит с миром уже во время вступления.

Закончив, я снабдила его выразительным взглядом и отодвинулась настолько далеко, насколько этого позволяло узкое сиденье. На лице Питера дернулся мускул. Тень звериной заинтригованности мелькнула в потемневших омутах. Ему, кажется, в кайф были мои резкие слова. Он… он втянул в себя воздух, как хищник перед решающим прыжком, прищурился и коротко хохотнул.

— Твоя бесстрашность, Сладенькая, — пробуя прозвище на вкус, проговорил Кретин, — она до жути сексуальна, — продолжил он, но отчего-то в подернутых негодованием глазах я читала совсем другое. — Совсем не боишься меня, да? — он поддел пальцем мой подбородок и с нажимом поднял его.

— Скорее, жалею, — отодвигая его руку в сторону, поправила Девидсона я и в ответ на его недоумение закончила: — потому что человек, ничего в жизни не добившийся, а также мешающий развиваться другим, жалок, Сладенький.

Я смело выдержала и его убийственный взгляд, и его громогласное:

— Сама нарвалась, Купер!

Под громкий скрип его зубов и под аккомпанемент разбушевавшегося гнева я гордо встала. Увы, момент выбрала неудачный. Выйдя из туннеля, автобус прибавил скорость. Не успев уцепиться за поручень, я покачнулась. Секунды промедления вполне хватило господину Кретину, чтобы сцапать меня за руку.

— Раз обед отменяется… — с притворным сожалением припомнил мне Питер.

А в следующий миг с такой силой потянул вниз, что я, растерявшись, послушно плюхнулась ему на колени.

— Что ты дела… — ошарашено начала я, силясь тут же исправить ситуацию и вновь встать.

Размечталась! С вероломством питона Девидсон обхватил меня обеими ручищами поперек талии. Кончик его носа уткнулся в сгиб между шеей и плечом, мизинец лег подозрительно близко к пуговкам блузки.

— Сближаюсь с партнером, — почти в самое ухо выдохнул засранец.

Он пересадил меня поудобнее. Чтобы ступни никоим образом не касались пола. Развернул боком, обнюхал волосы. Извращенец долбаный! И даже колени поднял, когда я задергалась.

— Видишь, Сладенькая, я не безнадежен: чего-то добиться все ж таки могу, — в подтверждение этого "могу" Питер сильнее вжал меня в свой торс.

Краснеть ярче помидора, по логике, невозможно. Однако я опровергла этот общеизвестный факт. После бестактного, пошлого, абсолютно возмутительного поступка Девидсона побагровели даже фибры моей души. Метающая громы и молнии, источенная яростью, я уставилась на своего нахального врага.

— Умение досаждать окружающим я перечислила, не обольщайся, Дорогуша, — впиваясь в лапы Девидсона ногтями, напомнила я.

Лохматый блондин скривился от боли, но, чтоб ему пусто стало, под вящий смешок дебила напротив обнял меня совсем по-медвежьи.

— Убери коготки, котенок, — настоятельно попросил Кретин, лишая меня возможности дышать самостоятельно, — или очень пожалеешь.

Адреналин добавил экспрессии происходящему, по венам заструилась чистая лава безумия. Мне было необходимо — до зубного скрежета, до самовыражения — опротестовать приказ Питера. Поставить его на место. Обскакать. Доказать, что не один он тут звезда парада. Доказать, что Лиззи Купер, первокурсница Нотинстона, помощник редактора в самой раскрученной редакции Лондона и по совместительству соколлега Кретина по научной работе, нисколько не уступает Мажору в упрямстве. И, дабы доказать оное, я, в пику сказанному, с радостью пантеры посильнее пропорола кожу Девидсона своими ногтями. В тот миг, наблюдая за сменой настроений на загорелом лике идиота, я впервые пожалела, что не вняла совету Себа и не сделала хороший маникюр. Отточенные ноготки причинили бы кошмару моей жизни ещё больше страданий. Впрочем, он и без того взбеленился нехило. Разве что с носика возмущение не закапало. Побелел, задышал, как рыба, пойманная в сети изверга, прорычал мне в ухо что-то угрожающее. А потом он… кажется, слетел с катушек.

Судорожным движением Девидсон рванул в разные стороны полы ворота моей блузки.

— Продолжим? — когда первая пуговица вырвалась с мясом и звякнула где-то под ногами, уточнил он, выразительно поглядев на мои сеющие боль пальцы.

Я коротко сглотнула. Масштаб трагедии только сейчас вырисовался в голове до конца. Я на коленях у Питера. Обездвиженная. Без возможности вырваться. Посреди полупустого автобуса. Смущенная, взбешенная и до чертиков страждущая поквитаться с Кретином всея Нотинстона. Всклокоченным и жмущимся ко мне, словно медведь к родной льдине. Столь же, как я, желающий одержать победу, столь же неадекватный.

Мне неудобно было смотреть в глаза ублюдочному Мажору: любой поворот, любой вздох давался с трудом. Но, пересиливая дискомфорт, я полосовала его нескрываемой яростью. Несмотря на холодок, побежавший по коже истерзанной шеи, я все ещё не сдавалась. Вцепилась в лапы Короля как в святая святых. Я думала, Девидсон не посмеет раздеть меня на виду у досужей толпы. Но Величеству, не получившему желаемого, похоже, было плевать на всё и на всех. Методично ослабив хватку, Питер медленно расстегнул вторую пуговку.

— Мннн, какой вид! — восхищенно провозгласил сукин сын, едва его взору открылось хитросплетенье засосов и укусов.

Я в соседнее королевство бы с удовольствием отправилась. Или в Занзибар! Да куда угодно, лишь бы не видеть, как демонически жадно блеснули глаза Кретина. За неимением даже возможности прикрыться, я испытала нечто сродни панике. В то же время отчаяние и гнев рвали душу на части. Колоссальный микс из разрозненных чувств! И в эпицентром проблем был синеокий дьявол, наклонивший голову к моей шее, чтобы почать новую трапезу.

— Девидсон, я сдаюсь! Твоя взяла, — поднимая руки вверх, поспешно провозгласила я его победителем, лишь бы Кретин не наградил меня очередным "подарочком".

В саркофаге, конечно, и в красных тапочках я видела его победителем, но, увы, выбора у меня не было. Лучше отступить в мелкой битве, чем остаться потом в дураках. Мою вселенскую мудрость Девидсон оценил: его губы остановились буквально в миллиметре от горла, левая лапа мягко скользнула на мою напряженную щеку.

— То-то же, — хмыкнул идиот, ввергая меня в пучину ненависти.

Его левая ладонь, прикорнувшая чуть выше талии, погладила меня по пиджаку.

— Будешь такой умничкой, кто знает, может, я и доклад осилю, Сладенькая, — мечтательно потершись о мое плечо подбородком, пробормотал мерзопакостный блондин.

Ему, похоже, приятно было прижиматься ко мне, гладить, обнимать. В глазах Кретина я была чем-то сродни кукле, с которой можно делать все что хочешь. Меня, однако, подобный расклад совсем не устраивал. Изловчившись, я таки сделала единственное, на что была способна в этой странной ситуации, а именно, треснула скалящегося Девидсона рюкзаком по голове. От изумления, тот даже на миг забыл, что он Король и все такое: ошалело схватился за ту часть туловища, которой пользовался очень редко и выдал в мой адрес эвфемизм явно не из лексикона благородных лордов в сто пятом поколении.

— Никогда. Больше. Не. Называй. Меня. СЛАДЕНЬКАЯ! — выпустила я, наконец, на волю фонтан своего негодования. — И ещё.

Я спустилась с помоста, на котором крепились сиденья, встала лицом к Питеру, сдавила рукой поручень так, будто задушить его собралась, и очень спокойно, почти одними губами произнесла:

— Я больше не поведусь на твои уловки, Девидсон. Так что прекрати цирк и начни уже учиться. Если, конечно, не хочешь оставаться до конца дней своих заносчивым безмозглым дегенератом, который десять лет не может перейти на второй курс.

После этой сокрушительной лекции я развернулась и, аккуратно переступив через спортивную сумку зачарованного перебранкой соседа, побрела к выходу, надеясь, что Девидсон не поскачет следом. О том, что выгляжу как мечта садиста, я предпочитала не думать. Жала кулачки к горлу, прикрывая бардовые пятна, старательно тянула блузку вверх, стягивая воротничок у подбородка.

Там и настиг меня Питер. У дверей, почти открывших путь к спасению. Мрачный, будто Аид, только что поднявшийся из преисподней, Кретин схватил меня за шкирку и почти стянул с подножки, когда автобус притормозил на остановке.

— Это уже чересчур, Девидсон! — иссушенная переизбытком событий, передозированная Питером и его хамством, я взорвалась: — Пожалуйста, найди себе другой объект для игр. Мне некогда потакать твоим ужимкам! У меня… у меня работа, в конце концов!

Саркастичной улыбке Питера позавидовал бы волкодав. Не выпуская мое запястье, он чванливо хмыкнул:

— Работа, значит… — и с хамоватой уверенностью иронично добавил: — Так и знал. Вы все одинаковые, когда дело доходит до денег.

Я непонимающе моргнула. Девидсон закатил глаза и потянулся к заднему карману, чтобы продемонстрировать мне секундой позже золотую кредитную карточку.

— Сколько? — похлопывая ею по моему плечу, гадко уточнил ублюдок.

Будто я продажная девка, а он постоянный клиент. Лучше бы ударил, скотина!

Во рту встал ржавый привкус горечи. Перед глазами поплыл красный туман злости. Необузданной и ненавистной. Той злости, которая затапливала после смерти мамы, когда другие дети показывали на меня пальцем и перешептывались. "Её отец ещё не оплатил семестр. Они теперь бедные… Я слышал, что мама Купер… " И много подобного бреда. Тогда я была младше, скромнее, боязливей. Поэтому кусала губы в тщетной попытке смолчать. Вылилась моя сдержанность, однако, в преднамеренную порчу казенного имущества, то есть полет стула из окна классной комнаты.

Сейчас я была тоже на грани. Ладони свернулись в кулаки, от благоразумия остался один пшик. Я даже не различала контуры людей на остановке, настолько ярко пышело пламя ненависти в моей трепещущей от негодования груди.

— Давай же, Сладенькая, не стесняйся, — приплюсовал к уже сказанному господин Кретин, — можешь назвать любую цену. Добрый Питер… — он замешкался, прежде чем растоптать мои чувства окончательно и бесповоротно: — …возместит жадной мисс Выскочке моральный ущерб.

В подтверждение тому Добрый Питер честолюбиво потряс кредиткой перед моими глазами, с долей отвращения посмотрел на мое горящее лицо и вбил финальный гвоздь в гроб нашей так и не начавшейся дружбы:

— Предпочитаешь в долларах или евро?

Его слова липкими щупальцами стянули душу в узел. Терпение, этот маяк, не дававший мне свернуть с праведного пути добра, разлетелось вдребезги. Резким движением — так обычно убийца хватается за пистолет — я расстегнула портфель, достала из кошелька ту самую, подписанную Девидсоном купюру и, не помня себя от фанатичного желания заткнуть его поганый рот, смачно налепила стикер на лоб Кретину.

— Сдачи не надо! — наслаждаясь результатом своей феноменальной работы, залихватски отрапортовала я. — Купи себе на неё мозги, Девидсон!

Стоило сделать нечто подобное только ради того, чтоб узреть восхищенную оторопь на лике Величества. Оранжевый, кстати, очень шел моему затаившему дыхание врагу. Миленько смотрелся на носу. Писк сезона, не иначе. Изумленная мина тоже безумно красила Девидсона. Не ожидавший ничего подобного, он потерял контроль над ситуацией и голодным волком, упустившим добычу, таращился на меня. Карточка в левой руке подрагивала. На скулах Кретина проступили красные пятна ответного бешенства.

Мы стояли на перекрестке. Вокруг бурлила жизнь. Пешеходы уныло топали на зеленый, где-то в небе ворчливо гудел двигатель самолета, машины муравьями ползли по линии горизонта. Был час пик. И потому народ торопливо двигался в сторону метро: движение над ним стояло. Закутанные в шарфы, увешанные наушниками, подростки безразлично огибали нашу колоритную парочку, люди же постарше сочувственно смотрели на остатки здравого смысла, впитавшиеся в наше с Девидсоном зрелищное одеяние.

В общем шуме и гаме я не сразу разобрала предупреждающую фразу "око за око" Мажора. А когда смысл до меня дошел, предпочла сделать большой шаг в сторону крестообразного дома. Мне всего-то надо было добраться до него — и сказочке про месть оглушительный конец. Тем более что сотканный из тонких материй Кретин уже решил по полной программе отблагодарить меня за украшение в виде Бенджамина Франклина. Сорвав со лба взгрустнувшего президента, Король Нотинстонский прорычал нечто нечленораздельное и, видя, что причина его кручины беззастенчиво ускользает из поля зрения, ринулся в погоню.

Второй раз за день мы бежали марафон, правда, теперь слагаемые поменялись местами: я была той, кто возглавляет шествие, а Девидсон — тем, кто догоняет.

Идиотская ситуация. После всего сегодня пережитого. После всех выходок Питера… вот так бежать. Захлебываясь адреналином, слыша, как рвано дышит за моей спиной лохматый диктатор. Истлевая от жажды победы. Видя впереди только спасительную дверь близлежащего дома. В этой стрелой летящей к своей цели девушке я с трудом узнавала привычную, скрупулезно сдержанную Лиззи Купер. Раскрасневшаяся, сверкающая пятками незнакомка совсем не чувствовала сожаления или страха. Ей нравилось. Нравилось нестись во весь опор, ощущать хлесткое дуновение ветра в лицо, нравилось, что ноги подгибаются от усталости, а горло будто потерли наждаком. Она хотела выиграть. Любым способом. Это… это будоражило!

Едва не столкнувшись с внушительного вида молодым человеком около желанного подъезда, я таки проскользнула мимо него в приоткрытую дверь. И с грохотом захлопнула её за собой, таким образом отнимая у Девидсона минуты на поимку жертвы.

Вспотевшая, разгоряченная, я перепрыгивала через ступеньки. Секунда — и я бы оказалась в узеньком коридорчике, ведущем к зданию редакции.

Судьба-злодейка, однако, решила все за меня…