Правды нет (джен)

Кутаюсь в одеяло, сворачиваясь калачиком, и утыкаюсь носом в подушку. Потом приоткрываю один глаз, сонно осматриваюсь: моя комната. В окно над головой проникают солнечные лучи. Ерзаю, снова устраиваясь поудобнее и думая, что Вирджил вполне мог мне позволить переночевать в отеле.

Просыпаюсь моментально. И первое, что я делаю, подскочив с матраса, — проверяю, на месте ли амулет. Пальцы натыкаются на нагретый кожей металл — хорошо, все хорошо. А потом я вижу свою одежду, висящую на дверце шкафа, и понимаю, что не помню, как раздевался. Да и вообще — как добрался до дома.

Или меня подобрали и уложили?

Прижимаю руки к лицу и снова утыкаюсь в подушку. Теперь — во вменяемом состоянии — совершенно не понимаю, как я мог выскочить из дома в неизвестность. Да еще и сесть в машину...

Вчера было слишком много событий, разговоров и открытий, а весь ужас ситуации отражается на моем состоянии только сейчас. То, что говорил Вирджил... Этому можно верить?

Но самое главное: как общаться с Алишем после моего побега? Получается, он подобрал меня где-то в парке — скорее всего, после того, как мне вернули амулет, — привел или принес домой, раздел и уложил спать. И что мне сказать ему в ответ?

Желудок жалобно урчит, сбивая меня с мысли. Прижимаю ладонь к животу и все-таки выбираюсь из постели. Надо поесть.

Сегодня на поздний завтрак красные блестящие и зеленые матовые яблоки, гроздь бананов и россыпь бордовой черешни. И все с прозрачными каплями воды на ярких шкурках. Я удивленно смотрю на стол, не решаясь взять хотя бы одну ягоду. Странное ощущение, что это не для меня, ведь я — так или иначе — провинился. Но тогда встает другой вопрос, заводящий меня в тупик: а для кого?

— Ешь, — просто говорит Алиш. Он стоит рядом с плитой, скрестив руки на груди — снова в кофте, под которой ничего не разглядеть. Отстраненно смотрю на его живот, пытаясь понять, есть там бинт или нет.

И как он себя чувствует? Я ведь совершенно забыл о его ранении. Может, помощь Трэнта все-таки дала свои результаты?

Неловко мнусь на месте, но все-таки аккуратно подхожу к столу и беру яблоко. Только собираюсь откусить, меня спрашивают:

— Как ночная прогулка?

Не знаю, что отражается на моем лице, но желудок подпрыгивает от паники, кажется, до самого горла. Хоть этот вопрос и логичен, в глубине души я надеялся, что Алиш обойдется без него. Сглатываю.

В голосе Алиша никакого намека на улыбку, издевательство, злость. Привычное равнодушие.

Но раз ему плевать, то почему тогда я вчера так сильно паниковал, что не предупредил его?

Кусаю яблоко — кисловатый сок брызжет на язык, заставляя поморщиться, — и поворачиваюсь к Алишу лицом. Пытаюсь невозмутимо и долго жевать, но этот серебристо-холодный взгляд, кажется, замораживает все процессы в моем организме. Кое-как проглатываю едва разжеванный кусок, который тут же встает комом в горле, и отвечаю:

— Неплохо, — голос хрипит, и вся задумка быть непоколебимым проваливается с треском.

Алиш просто молчит. По воздействию на меня это у него получается гораздо лучше, чем разговоры. Может потому, что когда он со мной говорит, то это хоть как-то показывает, что он «живой», а не механизм. О чем он думает? Он знает, где я был, или все-таки нет? Он злится? От этого спокойствия дрожь пробирает.

…И что он хочет от меня услышать? Я не могу добиться от него и слова правды, неудивительно, если это будет взаимно. Но соврать не получается — будто язык настроен против меня:

— Я хотел встретиться с Келлой.

Не знаю, почему говорю именно про Келлу. Зато в глазах Алиша я вижу вопрос — может, мне кажется, но это хоть что-то.

— Сам не заметил, как ушел из дома. А когда пришел в себя, то был уже далеко, и...

— Пришел в себя?

В его голосе в самом деле проскальзывает обеспокоенность?.. Или это мои личные галлюцинации?

Похоже, именно эта так называемая забота и показывает, что я для Алиша не просто какое-то бесполезное украшение. И что Вирджил говорил правду насчет того, зачем паранормам нужны люди.

— Морок, — поясняю. — Не особенно приятно, если тебе интересно. Но мне не сделали ничего плохого.

— Я вижу.

То есть, сделай они со мной нечто, не бросающееся в глаза, ответ был бы тот же?

— Так где же ты был?

Где я был? Как мне ответить? Я был в шикарном и наверняка дорогом отеле, в пентхаусе, с Вирджилом. А Вирджил из террористической группировки А-8, помнишь, мы разговаривали об этом? Как знал, да? Мы обсуждали ситуацию, происходящую с людьми, и играли на рояле. И что самое интересное — из этой встречи я вынес любопытную вещь: у людей — и у меня в частности, прошу заметить, — есть способности, как и у обычных паранормов. Я когда узнал, был просто в шоке, ты можешь себе это представить? Хотя вряд ли, мы ведь обсуждали этот вопрос: ты — не я. Но все равно, такое ведь не каждый день услышишь, тем более, если не знал об этом целых семнадцать лет.

Так и сказать?

А если люди — тоже паранормы, тогда неудивительно, почему Келла умеет накладывать морок, а во рту Вирджила совсем не человеческие клыки. Так — все сходится. Но все равно есть мелкая нестыковка: почему чего-то подобного нет у меня?

Пожимаю плечами про себя.

— Я был с тем, кто мне рассказал о происходящем, — отвечаю, наконец. — Все, что ты, скорее всего, и умалчивал.

Алиш смотрит на меня долго, будто бы ждет продолжения этой увлекательной истории. Но я молчу. И он подталкивает:

— А кто именно это был?

Следовало ожидать, что он захочет уточнить. Но стоит ли мне рассказывать все настолько подробно? И тут же сам на себя мысленно шикаю: если и надо было врать или недоговаривать, то в самом начале разговора, а по одному взгляду на Алиша становится понятно — сейчас это не принесет результатов.

— Он… тоже человек, — так уж и быть.

— Ты уверен? — Алиш спокоен.

Чертова выдержка.

Или он хочет наконец-то по-настоящему заботиться обо мне?

Но уверен ли я?

— Он не был похож на человека. Но… мне хочется ему верить, — так честнее.

Алиш подходит ближе, чуть наклоняется, чтобы его глаза были на одном уровне с моими, — я тут же отстраняюсь, продолжая крепко сжимать яблоко в руке.

— Кто это был?

Сглатываю, стараясь не шевелиться, будто меня могут сожрать. Или еще что — похуже.

— Я же сказал…

— Нет, — твердо прерывает Алиш. — Меня интересует его имя, его внешность, и кто он такой.

Все из-за этого якобы похищения? Он хочет найти Вирджила и…

Что? Убить?

Холодею.

Алиш же легко может отбирать чужие жизни. Наемник. По спине мурашки, стоит только вспомнить тот момент, когда он мне это говорил. «Я выполняю заказы — за деньги». Мне страшно от того, что может произойти. Ведь Вирджил — совсем не обычный паранорм, а человек. Наверняка опасный. Еще неизвестно, что он… «впитал». Да и А-8 — это не сборище бандитов, а организованная группа…

— Что ты хочешь сделать?

Алиш выпрямляется, выдыхает, не отводя от меня взгляда. Это выглядит… пугающе. Если с Алишем всегда не слишком спокойно, то сейчас — совсем страшно. Потому что, кажется, он злится.

— Эниа, — ровный голос, ледяной тон.

Сильнее сжимаю яблоко уже двумя руками, будто оно меня защитит — надкусанный талисман удачи.

— Кто. Этот. Человек.

Почему я боюсь сказать? Если Алиш будет знать, он вряд ли примет опрометчивое решение. Еле-еле открываю рот и едва слышно произношу:

— Из А-8.

Что удивительно — не нужно повторять дважды. Алиш просто кивает, словно я только подтвердил его мысли.

— Я был один на один с террористом, — говорю чуть громче, не понимая толком, что меня вдруг начинает так сильно раздражать.

Он смотрит в мои глаза, не показывая и толики эмоций. Просто слушает.

— Ты понимаешь? — спрашиваю чуть дрогнувшим голосом и повторяю — по слогам, четко: — С террористом. Могло случиться все, что угодно. Стоило только пальцами щелкнуть, и я бы стоял посреди отеля с поясом смертника. И чувствовал бы себя в нужном месте. Или… я не знаю, как они могли бы меня использовать.

— Этого бы не случилось, — просто говорит Алиш.

Уверенность. Непробиваемая. Хочется кинуть в него яблоко, сбить это безразличие и посмотреть, что за ним. Но я только беспомощно выдыхаю:

— Ты даже не был в курсе, где я находился всю ночь.

Что он скажет на это? С меня ведь не зря сняли амулет и убрали его в какую-то коробку еще в машине. Наверняка, чтобы заглушить сигнал чипа.

— Но вместо этого со мной решили просто поговорить, — отхожу чуть в сторону, чтобы положить яблоко на стол. Рука дрожит. Не оборачиваюсь на Алиша, но чувствую его взгляд. — Со мной болтали всю ночь. Я, оказывается, так скучал по обычным разговорам. И… самое главное: мне рассказали, почему люди так ценятся. Зачем мы необходимы вам.

— Хорошо, — отвечает Алиш после некоторой паузы.

Что? Оборачиваюсь, чувствуя, как у меня внутри что-то вот-вот оборвется.

— «Хорошо»? — переспрашиваю.

— Ты узнал, что хотел, — поясняет, не поменявшись в лице.

— Но узнал не от тебя! — повышаю голос. Я не могу так же хорошо держать себя в руках. Так же, как и не могу больше… натыкаться на эту стену. — Не от тебя, а от совершенно незнакомого мне типа.

Стоит отдать себе должное: Алиш меняет выражение лица с равнодушного на подобие удивленного. Можно ли считать это прогрессом?

Но меня даже это начинает бесить — буквально. Раздражать до скрипа в зубах.

Злость во мне закипает, мне даже кажется, что я чувствую привкус металла на языке.

Ему абсолютно плевать, что бы он сейчас не говорил или не делал. Ему нет никакой заботы до того, куда я могу пропасть. Я — чертова обуза на его шее, от которой ему никакого толка.

— Почему ты продолжаешь строить из себя хозяина? Легче сдать меня полиции, а там мне уже подберут кого-нибудь другого, кто обеспечит мне настоящую заботу, — выплевываю это, не подумав. Попасть к хорошему хозяину — шанс один на тысячу, если не меньше, но сейчас я могу говорить абсолютный бред, потому что я очень и очень разозлен.

И я не сразу замечаю, что Алиш с силой сжимает край столешницы. Только когда вдоль его руки от ладони по предплечью начинает плыть жар, затыкаюсь. А металл столешницы раскаляется добела за несколько невероятно долгих секунд. И самое жуткое — я слышу шипение.

— Алиш...

Он тяжело дышит. Будто глотает воздух. А когда отстраняет руку от стола, я вижу вмятины от ладони на раскаленном металле. И до меня доходит, откуда в ванной столько отпечатков от кулаков, костяшек и достаточно глубоких — от пальцев.

Злость испаряется, оставляя неприятный осадок и предоставляя место привычному страху. Который дополняется животным ужасом от происходящего. Сглатываю и потихоньку двигаюсь к двери.

— Стоять, — грубый окрик сквозь зубы. У меня от него мурашки от затылка до лопаток. Неудивительно, что я мгновенно замираю на месте.

Не этого я ожидал от вечно спокойного и держащего себя в руках Алиша.

— Мне… нужно, — протягивает руку. Руку, которая раскалена до предела.

И что он хочет, чтобы я с ней сделал? Пожал?

— Стоит бояться того, что произойдет дальше, или ты справишься? — спрашиваю нервно, боясь, что сейчас тут все вспыхнет. Выжженная часть земли за дверями дома настраивает не на самый позитивный исход событий.

— Все было нормально, — говорит, игнорируя мои слова. — Ни одного срыва.

Его ладонь вспыхивает — пламя ползет по руке до плеча, лижет ткань его кофты. А я какого-то черта стою и смотрю на это, не в силах отвести взгляд, вместо того, чтобы быть как можно дальше отсюда.

— Что ты сделал? — спрашивает, но интонация его голоса не подразумевает вопрос.

Нагретый воздух липнет к коже, а сердце гонит кровь быстрее. И это даже не столько страх, сколько накатившая заново злоба.

— Что я сделал? — мне плевать, даже если тут все взорвется. — Что тебе вообще могу сделать я? Это ты мне ничего не рассказывал. Это ты умалчивал о причине моего появления здесь. И это ты убил моего хозяина и занял его место, решив, что мне абсолютно безразлична моя жизнь и все, кто в ней есть.

Ощущение такое, словно я стою напротив огромного костра. Жар бьет прямо в лицо, заставляя отступать, а чувство самосохранения истерически подсказывает, что пора сваливать как можно быстрее. И следом как подтверждение:

— Беги, — хрипло, опасно. И больше похоже на звериный рык.

Повторять не нужно. Краем глаза замечаю всполохи пламени за спиной, когда распахиваю дверь и одним прыжком миную ступени крыльца под панический стук крови в висках, а потом…

Я где-то слышал, что за несколько секунд до смерти перед глазами пролетает вся жизнь. Будто бы мозг специально подкидывает картинки из жизни, чтобы погрузить оплетенное ужасом сознание в те счастливые моменты… сделать спокойно — хорошо — перед неизбежным.

Наверное, я вижу именно это. Хотя память подкидывает мне не Платона, а мое детство в приюте, среди голых белых стен. Огромные окна, светлые учебные классы и общие комнаты. Стерильное нутро. И мы — малолетние, порой напуганные, совершенно иные жители этого временного места. Не помню, общался ли я с кем-нибудь. Сейчас я — неожиданно для себя — жалею об этом.

Хотя что такого мне могли рассказать те, кто были точно такими же, как и я? С теми знаниями, что и у меня.

Жар окутывает меня с ног до головы, подталкивая волной вперед, подпаливает волосы — чувствую отвратительный запах, — и пожирает одежду, больно цепляясь к коже словно крючками. Забирается в поры, расползаясь внутри. Паника подкатывает к горлу, не давая мне заорать, и я пытаюсь сбросить с себя огонь, не останавливаясь ни на секунду. Запинаюсь о поваленное деревце, падаю на землю, сильно ударяясь плечом, но мне сейчас не до этого. Покрытая черным земля горячая, сожженная трава и кусты рассыпаются от прикосновения и заволакивают все вокруг меня пеплом. Катаюсь, в ужасе боясь остановиться, поднимая черно-серые клубы пыли, пока огонь на моей одежде не затухает. Тело дрожит. Царапаю пальцами горло, пытаясь вдохнуть побольше воздуха, но на языке одна гадкая сажа, и я только беспомощно хриплю.

Нужно встать.

С трудом упираюсь ладонями в землю, приподнимаясь. Ноги почти не держат. Зато выпрямившись, я могу нормально дышать — меня тут же сгибает кашель, почти до рвоты. Слюна черная и вязкая. Глаза заволакивают слезы. Сильно бью себя по груди ладонью, краем сознания понимая, что сам себе делаю больно. А когда мне становится немного легче, я оглядываюсь.

И снова давлюсь воздухом — уже от увиденного.

Все выжжено — начиная от самого дома и заканчивая тем местом, где я стою. Огонь трещит на деревьях, заставляя их рушиться прямо на глазах, рассыпаясь искрами; черный дым колеблется от ветра и взмывает в небо.

Выдавливаю какой-то нечленораздельный звук.

Тут же начинаю себя ощупывать. Плечо целое. А на теле просто несколько ожогов. Небольших, нестрашных. Провожу ладонями по голове: где-то подпалены волосы, а за правым ухом — от шеи до затылка — их вообще нет. Зато есть… длинный рваный порез. Снова смотрю на свою ладонь — вся в крови. Перетираю пальцами, смешивая ее с копотью. Выдранный клок волос я замечаю на торчащей ветке того дерева, об которое запнулся.

И как-то странно: мне совсем не больно. Только сердце тяжело бьется, отдаваясь тупой пульсацией в ране.

Осторожно делаю шаг в сторону дома. Меня шатает, но постепенно я подхожу к крыльцу. Под ногами черная сожженная трава и еще не остывшая от такой вспышки энергии земля. Из дома веет жаром, но нет дыма.

Теперь понятно, почему он сделан из металла и закаленного стекла. Продуманный Алиш, другого от него не стоило ожидать.

Аккуратно поднимаюсь. Подошва кедов пристает к полу, но не плавится.

Просто постараюсь ничего не касаться.

— Алиш? — зову. И сам не верю, что это мой голос: такой он сиплый, сдавленный.

Мне никто не отвечает. Но я вижу Алиша, он лежит на полу. И что удивительно — в одежде. Почему она не сгорела? Моя ведь кое-где обуглилась и…

О чем я думаю?

— Алиш, — подхожу ближе, опускаясь, вот только дотронуться не могу — тело горячее. И не подающее признаков жизни.

Под ложечкой начинает неприятно сосать. Но страх немного отпускает, когда пальцы Алиша едва-едва шевелятся. Мысленно говорю: «Спасибо».

Треск огня за дверями дома сменяет вой сирен — едва слышный. Пока. Пожарные? Скорая? Полиция?

Сколько раз такое случалось? И что Алиш делал в такой ситуации? И что делать мне? Найдут меня здесь — проблемы будут у обоих.

Понимаю, что я все же хочу доставить Алишу неприятности. Мстительное желание — за все, что он сделал и не сделал. И что он скажет в свое оправдание? Признается во всем? Или будет молчать, как и со мной? Соврет?

Шиплю от боли в руках, но все же переворачиваю Алиша на спину, нависаю, глядя ему в лицо. Голова начинает немного кружиться. Чувствую, как кровь с затылка стекает по новой траектории — по шее, щекоча кожу и забираясь в ямку между ключицами.

Веки Алиша чуть подрагивают, рот приоткрыт и дыхание частое, тяжелое. Он без сознания?

И что теперь?

— Лежи тут, — говорю непонятно зачем, а потом неловко поднимаюсь, покачнувшись от головокружения, и иду на второй этаж. Мне нужна целая одежда. Мне не нужно привлекать к себе внимания.

Не знаю, за сколько я справляюсь, но сирены становятся ближе и ближе. Единственный мой ориентир времени в этой новой реальности. Когда иду на выход, смотрю на все так же лежащего Алиша.

Слишком беспомощен. Слишком не такой, каким я привык его видеть. И в то же время понимаю, что находиться с ним рядом опасно — без сомнений. Выбеги я из дома чуть позже, от меня точно осталась бы только кучка пепла.

От осознания этого меня мутит.

Мешкаю, но все-таки побеждает чувство самосохранения: я быстро выхожу и направляюсь в ту сторону леса, которой еще не коснулся огонь. Дым застилает глаза и не дает нормально дышать, пока я пробираюсь через поваленные огнем деревья. А потом, выйдя на чистый воздух, дышу так глубоко и часто, что чуть не падаю от переизбытка кислорода. Приходится держаться за ветки и останавливаться через каждые пару шагов. Подталкиваю сам себя идти дальше — глубже. У меня нет опаски, что я заблужусь в этой чаще, у меня есть только боязнь, что меня обнаружат. В итоге замираю на месте только тогда, когда уже не слышу воя сирен.

А потом, пройдя чуть дальше в лес, выхожу на реку. Она оказывается больше похожей на широкий ручей, зато вся скрыта деревьями и кустами. В округе нет больше ни одной живой души — специально иду несколько метров вдоль течения. И, успокоившись, стягиваю с себя подпаленную и вымазанную в пепле одежду.

Вода оказывается ледяной, но мне абсолютно не до этого.

Стоя в реке по колено, пытаюсь отмыть руки. Смотрю на них. Под разводами сажи, под кожей пульсируют вены. Я чувствую странный жар — от макушки до самых пяток, будто внутри меня что-то… живое, самостоятельное — первые слова, которые приходят на ум, когда я осознаю это ощущение. А эмоций, кажется, просто не остается, чтобы ужаснуться этому или вообще как-то оценить. Просто смотрю. Пока не прихожу в себя от холода, въевшегося в самые кости.

Сложнее всего оказывается промыть рану на голове. Я просто зачерпываю воду в ладони, опрокидываю ее на затылок, а потом с силой сжимаю челюсти от боли или тихо вою, глядя на то, как окрашенные алым струйки вливаются в чистую реку и уносятся куда-то дальше в лес.

Кое-как вымывшись и продрогнув до костей, я одеваюсь. Невольно радуюсь, увидев, что прихватил с собой толстовку с капюшоном. И совершенно не знаю, что делать, когда понимаю, что у меня нет амулета Алиша.

Оглядываюсь, подумав на секунду, что можно вернуться и поискать его среди сожженной травы. Тут же себя одергиваю и, натянув капюшон, направляюсь в другую сторону — вдоль реки, к истоку.

С каждым шагом мне становится чуточку легче и теплее. И боль в затылке уже не такая острая.

Я совершенно не знаю, куда приведет меня течение.

Я только уверен в том, кого мне необходимо найти.