Страницы истлевшей жизни (джен)

— Симон, пожалуйста, тебе нужно поесть.

Энни снова толкает к нему тарелку, наполненную чем-то вкусным, но есть по-прежнему не хочется. Как и вставать с кровати. Открывать глаза по утрам. Думать. Разговаривать. Это сладостное эмоциональное отупение, в котором он пребывал девяносто девять процентов времени, оказалось на редкость отличной штукой. Если бы только Энни его не трогала…

— Ты собираешься сегодня на занятия? — её голос снова попытался вытащить его из приятного тумана, но Симон не поддался. — Уже неделя прошла…

Симон не замечал времени. С таким же успехом мог пройти год. Всё равно.

— Ты должен что-то с этим делать, — Энни всё ещё не теряла надежды достучаться до него. — У меня просто руки опускаются… Я не знаю…

Его давно уже не интересовали её чувства. Не пугали слёзы. Ему было просто всё равно.

— Симон! — Энни потрясла его за плечо. — Ты слышишь меня?

Он слышал, но это не имело значения. Было бы здорово не слышать.

— Почему ты всё время улыбаешься?

Потому что ему впервые в жизни было так хорошо. Он ничего не чувствовал, и это было прекрасно.

— Если ты не ответишь мне, я закричу!

Валяй. Какое ему дело?

— Я вызову специалиста из Мунго! Тебя закроют в клинике! Ты этого хочешь?

Мерлин, да замолчит она когда-нибудь?

— Жак просил тебя жить дальше!

Жак… Имя отозвалось внутри громким эхом. Приятным. Если Симон что-то и чувствовал, так это постоянное присутствие Жака рядом. О большем он и не просил.

— Я больше не могу так, Симон! — Энни сорвалась на крик, и что-то со звоном разбилось где-то в комнате. — Я не могу больше так жить! Ты… ты как будто не живой! Я не могу этого выносить! Не могу!

Хлопнула дверь. Симон не шевелился. Если она не может, никто её не заставляет. Ушла? Прекрасно. Всё равно. Больше ему не будет надоедать её голос.

Голову полоснуло страшной болью, и Симон вскрикнул, прижав ладонь ко лбу. Он непроизвольно открыл глаза и тут же со стоном с головой зарылся в одеяло. Возвращались звуки. Возвращались эмоции. Возвращалась боль. И Энни не было рядом. Энни…

Симон с трудом приподнялся. Рука, на которую он опёрся, дрожала, на лбу выступил холодный пот. Мерлин, сколько он не ел?

— Энни? — сил хватило только на шёпот. Никто не отозвался. Симон сполз с кровати, опёрся о тумбочку, но ноги отказывались его держать. На тумбочке стояла тарелка с оладьями, и Симон с жадностью сжевал несколько штук, не чувствуя вкуса. Стало полегче.

Внутри всё болело. Было больно глотать. Голова кружилась. Хотелось вернуться в состояние блаженного беспамятства, но Симон не знал, как это сделать. Что это было вообще? Может, он болен? Может, он умирает? Нельзя сказать, что его это сильно волновало, просто хотелось бы знать. Но лучше — снова погрузиться в свою нирвану, тогда уж точно станет совсем всё равно.

Симон, наконец, осторожно поднялся на ноги, колени ещё немного дрожали, но, кажется, падать он не собирался.

— Энни? — снова позвал Симон, медленно двинувшись за перегородку, стараясь держаться поближе к стене. — Энни, пожалуйста, иди сюда!

Почему она не отвечает? Она наверняка понимает, как необходимо ему её присутствие. Особенно сейчас, в первые минуты… Сейчас боль накинется на него, и ему нечего будет противопоставить ей, нечем будет отбиться. Она же видела, что боль может сотворить с ним. Симон быстро поморгал. Ему показалось, что в квартире мигнул свет. Но ведь сейчас утро, в окно светит солнце, свет не включен, он не может мигнуть. И этого коридора, этого тёмного коридора, его нет в их квартире, его не может быть… Почему тогда Симон идёт по нему? Что это там, что это там виднеется на полу? Это же рука, а на ней папины часы…

— Саймон… Саймон…

Он резко обернулся и замер, глядя на водоворот серого шёлка и светлых локонов. Мама кружилась так быстро, что выхватить её лицо ему никак не удавалось. Симон протянул руку в её сторону, сделал шаг и вдруг замер.

Это же всё ненастоящее. Этого не может быть. Симон потряс головой. Он стоит в их с Энни квартире, возле входной двери. Нет здесь никакого коридора. Нет мамы. Он не хотел всё это видеть.

— Энни! — отчаянно выкрикнул Симон, хватаясь за голову, стараясь удержать разум от этих проникновений своей личной «темноты».

Запах краски. Такой сильный, такой резкий. Симон с наслаждением вдохнул его. Папа… Он где-то рядом, нужно только увидеть его в этом тумане, который вдруг окружил Симона.

— Саймон, иди сюда! — папа позвал его откуда-то сзади, и Симон, радостно улыбаясь, повернулся на его голос.

— Сим…

Перед ним стоял Жак. Радость захлестнула Симона с головой. Он хотел было броситься к другу, хотел рассказать, как плохо ему было без него, и вдруг оказался на кухне их с Энни квартиры.

— Господи… — Симон пошатнулся, уронил один стул, но успел уцепиться за стол и устоять на ногах. — Что это? Энни!

— Уходи отсюда! — в самое ухо крикнул Жак, и Симон застонал, стиснув голову руками. — Быстро! Иди на улицу! Быстро!

Симон бросился в коридор, сдёрнул с вешалки джинсовый пиджак и выскочил за дверь. Он сбежал по ступенькам и вылетел на улицу с такой скоростью, как будто за ним гналась толпа Пожирателей смерти с Волан-де-Мортом во главе. На улице стало чуть легче. По крайней мере, родители его больше не звали.

Проходившие мимо люди смотрели на него с откровенным изумлением. Симон машинально оглядел свой наряд. Домашние брюки, в которых он неделю провалялся в постели, были страшно мятыми. Выглядывавшая из-под пиджака футболка была, мягко говоря, не первой свежести. Симон знал, что он не мыл волосы, а сейчас даже не удосужился расчесаться, но его это мало волновало. Ему необходимо было с кем-нибудь поговорить, чтобы удержаться на краю этой бездны безумия.

Ноги сами понесли его к дому на Площади Гримо. Дверь ему открыл заспанный и недовольный Сириус.

— Чего надо? — не слишком вежливо осведомился он, но вдруг замолчал, окинув Симона быстрым взглядом. — Что с тобой случилось?

Симон шагнул в дверной проём вслед за хозяином и сразу же попятился. Опять этот коридор… Перед глазами мелькнуло застывшее лицо отца. Симон громко и часто задышал. Сириус повернулся к нему, а дальше Симон плохо помнил, что произошло. Блэк как будто растворился, а на его месте появился парень с серыми глазами, так похожий на него. Но теперь Симон отчётливо видел, что Регулус Блэк, хоть и был страшно похож на старшего брата, всё же был другим.

— Всё будет хорошо, — шепнул он, приложив палец к губам, и Симон вдруг со всего размаха ударил его по лицу.

— Это ложь! — заорал он с такой силой, что чуть не сорвал связки. — Ничего у меня не было хорошо! Никогда! Ни одной минуты!

— Ты спятил что ли? — рявкнул парень, вдруг становясь старше и выше ростом.

— Заткнись! — Симон снова саданул его по лицу. — Зачем ты спас меня? Зачем? Зачем?

Он снова замахнулся, но парень ловко увернулся от его кулака, и вдруг Симон почувствовал сильный удар по щеке, такой сильный, что из глаз искры посыпались. Он отлетел к стене, стукнулся спиной, зато в голове чудесным образом прояснело.

— Ты больной что ли? — ошеломленно спросил Сириус, вытирая кровь с нижней губы. — Да ты-то рот закрой!

В этот раз миссис Блэк замолчала почти мгновенно, как будто и ей было интересно послушать разговор.

Симон был в шоке. Такого с ним раньше не случалось. Он никогда настолько не выпадал из реальности. И никогда не дрался.

— Тебе, может, в больницу надо? — не очень-то тактично поинтересовался Блэк. — Ты что-то совсем не того. Или, может, накурился чего?

Симон помотал головой и сполз по стене на пол.

— Чего расселся? — Сириус грубо дёрнул его за рукав. — Пошли давай на кухню. У тебя кровь из носа идёт.

Симон машинально вытер что-то мокрое, посмотрел на пальцы, увидел кровь и засмеялся.

— Да ты вообще не в себе, — Сириус покачал головой и потащил Симона на кухню. — Кикимер!

— Что прикажет хозяин Сириус? — проскрежетал появившийся эльф, бросая на хозяина взгляды, полные ненависти.

— Принеси какую-нибудь тряпку, мокрую, холодную, — распорядился Сириус. — И бутылку огневиски.

— Я пить не буду, — выдавил Симон, падая на ближайшую лавку. — Я домой пойду.

— Посиди немного, потом пойдёшь, — Блэк опустился на стул напротив. — Что за чертовщина с тобой творится? Что ты там орал в коридоре?

Симон только головой помотал, закрывая глаза и прислоняясь спиной к холодной каменной стене.

— На, приложи к носу.

В грудь ударилось что-то мокрое и холодное, и Симон разлепил отяжелевшие веки. Машинально приложив смятый носовой платок к переносице, Симон уставился в стол.

— Я правда так похож на того человека, который тебя спас? — немного нерешительно спросил Сириус. — Ты же с ним меня перепутал?

Симон кивнул, не имея никакого желания уточнять, что он не перепутал, он увидел в коридоре Регулуса.

— Слушай, я знаю, ты уверен, что это был мой брат, — Сириус устало потёр лоб. — Но это не может быть правдой. Регулус был труслив, откровенно труслив. Он бы не рискнул своей жизнью даже ради меня, может, только ради нашей дражайшей матушки.

— Это был он, — Симону было всё равно, поверит ему Блэк или нет. Он в собственной правоте нисколько не сомневался.

— Чёрт бы тебя побрал, — почему-то сказал Сириус.

— Он же был такой молодой, — пробормотал Симон. — Почему вы думали, что он такое чудовище?

Сириус не ответил.

— Вам просто стыдно, да? — вдруг понял Симон. — Вы всегда плохо думали про брата, и теперь вам стыдно, потому что он оказался…

— Заткнись! — оборвал его Сириус. — Это не был мой брат.

— Мне всё равно, что вы думаете по этому поводу, — Симон пожал плечами и снова закрыл глаза. — Я просто рад, что знаю его имя.

Странный булькающий звук заставил его посмотреть на Блэка. Тот сидел, закинув голову назад, и прямо из горлышка пил огневиски.

— Вы знаете, что это был он, — констатировал Симон, убирая платок с переносицы. У него было странное ощущение, что этот разговор с Блэком вёл кто-то другой внутри него.

— Заткнись! — Сириус закашлялся, пролив огневиски на свою и без того замызганную рубаху. — Не лезь не в своё дело.

Симон замолчал. Но как только повисла тишина, внутри снова зашевелилось какое-то нехорошее чувство. Симон потряс головой.

— Да что с тобой, мать твою, не так? — рявкнул Сириус. — Ты псих что ли?

— Что-то типа того, — брякнул Симон, цепляясь за любую возможность поговорить. — Детская травма. Сейчас снова обострилось.

— А девчонка твоя где? — вдруг спросил Сириус. — Почему ты один разгуливаешь в таком состоянии?

— Ну, я уже неделю не совсем вменяемый, — Симон вытер пот со лба. — Она ушла сегодня утром. Не выдержала.

— Бросила тебя? — уточнил Блэк, снова прикладываясь к бутылке.

Симон пожал плечами.

— Слушай, это же твой друг исчез, да? — Сириус со стуком поставил бутылку на стол, и Симон вздрогнул. — Дамблдор говорил нам.

— Мой, — признал он через пару секунд.

— Это из-за этого ты такой? — уточнил Сириус, и Симон кивнул. Он думал, что Блэк фыркнет, рассмеётся в голос, покрутит пальцем у виска, отпустит какой-нибудь саркастический комментарий, но тот молчал, с отсутствующим видом глядя в стол.

— Не знаю, что делать, — почему-то признался Симон, бессильно роняя руки на колени.

— Ничего тут не сделаешь, — глухо бросил Блэк, шмыгнув носом. — Нет его. Что тут делать?

Симон содрогнулся. По позвоночнику прошла волна холода.

— Постепенно привыкаешь, — Сириус закусил губу и помолчал несколько секунд. — Проклинаешь каждый новый день, но живёшь. А его нет.

— Я никогда не привыкну, — с отчаянием заявил Симон, представляя себе долгие годы жизни без Жака. — Никогда не смогу.

— Он же живой у тебя? — спросил вдруг Блэк. — Дамблдор говорил что-то, я не запомнил.

— Пока да, — Симон почувствовал, что сейчас разревется как девчонка перед этим странным, совершенно незнакомым человеком. — Но в любой момент… И он не вернется, я его все равно больше не увижу никогда. Без разницы тут.

— Идиот! — выпалил Блэк. — Да если бы это было возможно… Если бы Джеймс просто уехал… Это было бы совсем другое…

Симон с трудом вспомнил, что Блэк был лучшим другом Джеймса Поттера.

— Как вы справились? — шёпотом спросил он. — Как?

Сириус расхохотался резким лающим смехом.

— Справился? — он потряс бутылкой с огневиски над головой. — Чёрта с два я справился!

— А как же… — Симон поморщился, — как же привыкаешь? Проклинаешь, но живёшь?

Сириус плеснул огневиски в два стакана, пролив при этом гораздо больше на стол, и толкнул один стакан Симону. Тот машинально сжал пальцы вокруг холодного стекла.

— Лучше тебе спросить Римуса, — Блэк закашлялся. — Он как-то выжил. Я не могу.

— Но вы же не один, у вас есть мистер Люпин, — напомнил Симон, делая глоток отвратительно пахнувшей жидкости и хватаясь за горло.

— Римус, — Сириус покачал головой и запустил пальцы в грязные волосы. — Бедняга…

Симон не совсем понял, почему человек, незаслуженно просидевший в Азкабане чуть ли не половину жизни, жалеет человека свободного, но уточнять не стал.

— У вас есть Гарри, — вместо этого сказал он, вспоминая невысокого черноволосого, ничем особо не примечательного парнишку, которого видел во время Турнира Трёх Волшебников.

— Гарри, — Сириус зажмурился. — Всё, что у меня есть. Только ради него я тут сижу. Давно бы уже выкинул что-нибудь, но он будет переживать, если со мной что-то случится. Только он меня и держит на плаву.

Симон снова отхлебнул из своего стакана под тяжёлым взглядом Сириуса, чувствуя, как странно легко становится в голове.

— А меня держал только Жак, — снова закашлявшись, выдавил Симон. — Только он.

— А девочка твоя? — уточнил Сириус, допивая оставшуюся в своём стакане жидкость и даже не думая морщиться.

— Раньше она помогала, — признался Симон. — Теперь вряд ли. Он зря ушёл.

Сириус ничего не сказал, только моргнул пару раз, но Симону вдруг почудилось осуждение в его взгляде.

— Он думал, что помогает мне, — воинственно заявил он. — Он сделал это ради меня. Ему тоже плохо, даже хуже, чем мне. У него вообще никого больше нет.

— Ну и какого хрена он тогда свалил? — Сириус навалился грудью на стол и требовательно впился в Симона взглядом. — Зачем бросил тебя?

— Он считает, что его присутствие сводит меня с ума, — пояснил Симон, понимая, как абсурдно это звучит, но Сириус снова не засмеялся. — В буквальном смысле. У нас с ним какая-то зависимость друг от друга. В эмоциональном плане.

— А он тоже псих? — грубо уточнил Сириус, подливая Симону огневиски.

— Он не псих! — огрызнулся Симон, не обращая внимания на слово «тоже». — Жак — гений. И у этого есть обратная сторона.

— А, погоди, — Сириус хлопнул себя по лбу. — Точно же. Дамблдор что-то говорил. Что нельзя ему про Орден рассказывать. Что нельзя ему доверять.

Симона полоснуло болью.

— Он в этом не виноват, — грозно уточнил он. — Он лучший человек на свете, ему просто чертовски не повезло.

— Ты пей, — посоветовал Сириус, снова поднося свой стакан к губам, и Симон от злости одним махом опрокинул в себя остатки огневиски. В голове стало совсем легко, а кухня вместе с Блэком начала слегка кружиться перед глазами. Запоздало мелькнула слабая мысль, что стоило бы закусывать, он страшно долго не питался нормально.

— Меня бесит, когда про Жака говорят так, — важно было донести до Сириуса эту мысль. — Как будто он в чём-то виноват. Наоборот, ради безопасности окружающих он принёс себя в жертву, между прочим. И он сделал бы это раньше, но я не позволял.

Сириус задумчиво поджал губы, не глядя на Симона.

— И вообще, — Симона понесло, остановиться он уже не мог, — знаешь, что бы со мной было, если бы не Жак? Я бы уже давно был в психушке. Я бы так и не принял приёмных родителей, я бы так и не отпустил маму и папу, я бы так и видел их всё время, как сегодня.

Сириус нахмурился, но глаз на него не поднял.

— А знаешь, как это страшно? — Симон разжал пальцы, и стакан покатился по столу. — Ты даже не понимаешь, где настоящая реальность. Это жутко. И совершенно не понятно, как с этим бороться теперь.

— Знаю, — внезапно ответил Сириус, когда Симон уже окончательно решил для себя, что тот погрузился в свои мысли и перестал его слушать. — Я смотрю на Гарри и вижу Джеймса. Мне приходится напоминать себе, что это не мой друг, это его сын, и ему нужен взрослый, адекватный крёстный отец, потому что больше у него никого нет. И всё равно — он вылитый Джеймс. Мне всё кажется, что время повернулось вспять.

Симон кивнул. Ему это было понятно.

— А ещё хреново по утрам, — добавил Сириус, с силой потерев глаза. — Я вижу Джеймса каждую ночь. И Лили. Я просыпаюсь среди ночи или утром, такой счастливый, секунд на двадцать, пока не понимаю, что это был очередной сон.

— Почему ты не пытаешься сейчас? — Симон опёрся на руку, сидеть становилось сложно. — У тебя есть возможность начать заново…

— Да поздно, — Сириус махнул рукой. — Какое заново? Зачем? Без Джеймса всё не так. Как будто в мире не стало…

— Того, что делало этот мир привлекательным, — закончил Симон, чувствуя, что проваливается в сон.

— Что-то вроде того, — пробормотал Сириус, и рука Симона подломилась. Он стукнулся виском о столешницу, но боли не почувствовал. Сил подняться тоже не было, слишком хотелось спать.

— Сириус, ну сколько можно? — раздался громкий голос, который вырвал Симона из тёмного сна без сновидений. — Это уже переходит всякие границы, ты это понимаешь? Сейчас десять часов утра!

— Остынь, Римус, — Сириус говорил, сильно запинаясь. — Я должен был помочь бедному мальчику.

— Помочь, Сириус! — Симон понял, что слышит Люпина. — Помочь, а не напоить!

— Как можно разговаривать на такие темы на трезвую голову? — заартачился Блэк. — Надо было тебе прийти раньше.

— Я был на дежурстве, — заскрипела отодвигаемая скамья, и Симон тихонько застонал. Этот звук был слышен как будто внутри его головы.

— На дежурстве? Сегодня? — насторожился Сириус. — Что-то случилось?

— Ничего не случилось, — Римус сделал крохотную паузу прежде чем ответить. — Просто подменял Нимфадору.

— Почему?

— Она устала, Сириус, — Люпин тихо вздохнул. — Девочка не до конца понимала, во что ввязывалась. Я считаю, Дамблдор не должен использовать для своих целей детей. Для каких угодно целей.

— Она не ребёнок, Римус, она взрослая женщина.

— Она слишком молода, — Люпин кашлянул. — Участие в Ордене таит в себе множество опасностей, Сириус. Ты как её двоюродный дядя мог бы переживать и побольше.

— У Нимфадоры есть мать, — Сириус громко зевнул. — Если Андромеда не смогла повлиять на неё, никто не сможет.

— Мне кажется, она относится к тебе по-особому, — очень тихо сказал Люпин.

— Да, чувствует вину, — в голосе Сириуса отчётливо слышалась горечь. — Как и все.

— Сириус, я…

— Да хватит тебе уже извиняться! — снова послышался звук отодвигаемой мебели, и Симон внутренне сжался от мерзкого ощущения в голове. — Лучше придумай, что делать с мальчишкой.

— А что с ним нужно делать? — Симон почувствовал, как Люпин повернулся, чтобы посмотреть на него.

— Он странный какой-то, заявился ко мне сам не свой, двинул мне по лицу, говорил со мной, как будто я это не я, а Регулус…

— Ты всё-таки веришь, что это был он?

— Мне больше ничего не остаётся, — Сириус сказал это как-то устало. — Может, я и ошибся насчет него, но какая теперь разница?

— Тебе не приносит это радости? — осведомился Люпин.

— Знаешь, не особо, — хохотнул Сириус. — Лишняя капля вины в моём море.

— Сириус…

— Мы не будем снова обсуждать это, Римус, мне это не поможет. Я должен был раскусить Питера раньше.

— Сириус, ты не мог…

— Что делать с мальчишкой? Ему нельзя оставаться в Ордене, он не может отвечать за себя.

— Могу, — промямлил Симон, с трудом приоткрывая один глаз. — Я не могу бросить Энни одну.

— Она ушла от тебя, забудь, — Сириус вернулся на своё место.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Люпин, пытливо разглядывая Симона. — Дамблдор рассказал нам, что твой друг исчез. Ему, видимо, сообщила Энни. Мне очень жаль.

Симон кивнул, но думать про Жака сейчас не хотелось.

— Я не хочу уходить из Ордена, — только повторил он.

— Понимаешь, это никого не волнует, — насмешливо протянул Сириус. — Главное — безопасность Ордена. Если тебе нельзя доверять, ты не можешь быть с нами.

— Я бы тебе тоже не доверял, — отрезал Симон, осторожно приподнимая голову и охая от боли. — Ты не намного адекватнее меня.

— Если бы не Гарри, да, — Сириус не обиделся. — Но если для его блага я должен сидеть взаперти в этом гнусном доме, я буду сидеть столько, сколько придётся. Ты просто не понимаешь этого.

— У меня есть Энни, — напомнил Симон, мысленно задаваясь вопросом: есть у него Энни или уже нет. — Я пришёл сюда только ради неё.

— Я думал, что смерть твоих родителей тоже сыграла свою роль, — сдержанно заметил Люпин.

— Нет, — Симон отрицательно качнул головой. — Я не собираюсь мстить. У меня всё было относительно хорошо, я не хотел разрушать свою жизнь второй раз. Но теперь мне всё равно, а Орден отвлекает.

— Ты не можешь быть уверен, что твоя жизнь без друга не сложится счастливо, — нерешительно заметил Люпин, и Сириус громко хмыкнул. — У тебя есть замечательная девушка, тебе есть ради чего жить.

— Энни не сможет быть рядом со мной вечно, — впервые признал Симон. — Я слишком странный, а теперь это только усугубится. Ей лучше поискать кого-нибудь поспокойнее. Зачем ей все эти проблемы? Я сам попрошу её оставить меня. Родители в другой стране, и они не занимают в моей жизни того места, какое должны были бы занимать. У меня ничего нет.

— Послушай, Симон, — негромко заговорил Люпин, глядя на него с мягким, но твёрдым выражением. — Не хочу вызывать жалость, но я оборотень.

Симон подпрыгнул на своём месте, не обращая внимания на ослепительные вспышки боли, разрывающие голову.

— Да, и всю жизнь я сталкиваюсь с подобной реакцией, — Люпин грустно усмехнулся.

— Это не твоя проблема, Римус, — с угрозой в голосе прорычал Сириус, — это проблема окружающих. Сколько раз можно тебе повторять?

Люпин грустно улыбнулся и вернулся к Симону.

— Мне повезло, я смог учиться в Хогвартсе, и за это я навсегда останусь благодарен Дамблдору. У меня появилось трое замечательных друзей. И всё было хорошо. Да, я понимал, что у меня никогда не будет жены и детей, но у моих друзей они будут, и я смогу приходить к ним в гости. И в моём положении это было бы счастьем. А потом всё это рухнуло. Как выглядело это в тот момент: один из моих лучших друзей предаёт нас, по его вине погибает Джеймс, тот цемент, который держал нас вместе, погибает Лили, его прекрасная жена. Мало того, этот предатель собственноручно убивает моего последнего друга, а потом его сажают в Азкабан. Остаётся сын Джеймса, Гарри, но даже если бы я захотел, мне бы его никто не отдал, потому что я ему никто. Мало этого, я ещё и оборотень.

Люпин перевёл дыхание. Симон слушал его как завороженный.

— И вот я остаюсь один. Двое друзей мертвы, третий — лучше бы он был мёртв. Мои родители к тому моменту уже умерли. Я остаюсь один. У меня нет постоянной работы, оборотни слишком опасны, чтобы их нанимать. У меня почти нет средств к существованию. И опять-таки спасибо Дамблдору, он взял меня преподавать в Хогвартс. Я об этом не смел даже мечтать. А потом я узнаю, что двенадцать лет я жил в жуткой лжи, которая заставила меня думать ужасные вещи про невиновного человека. И всю оставшуюся жизнь я буду жить с грузом вины перед ним.

Симон не знал, ждут ли от него ответа, но сказать ему в любом случае было нечего.

— Я говорю это к тому, Симон, что в самом начале, когда только всё случилось двенадцать лет назад, я думал, что не выдержу. У меня не было ничего, ради чего стоило бы жить. Но я переждал тот момент, и посмотри на меня теперь. У меня есть Сириус.

Сириус выдавил кривоватую улыбку, но Симон видел, что ему было не по себе.

— Я вернусь домой, к Энни, — Симон осторожно встал, стараясь не обращать внимания на боль в голове. — Она, наверное, жутко волнуется.

— Вечером собрание Ордена, — напомнил Сириус. — Дамблдор захочет поговорить с тобой.

Симон кивнул. Он понимал, что Сириус теперь всё расскажет Дамблдору, но просить того скрыть недавний эпизод не стал. Во-первых, это было бы нечестно. Во-вторых — Сириус всё равно расскажет.

Путь до квартиры Симон проделал гораздо быстрее, чем ожидал. Он буквально пробежал мимо окон бывшей квартиры Жака, вскарабкался по лестнице на свой этаж и с отчаянно колотящимся сердцем позвонил в дверь.

Энни открыла почти моментально. С красными от слёз глазами, вне себя от волнения, она вдруг со всей силы замолотила в грудь Симон стиснутыми кулачками.

— Я уже чёрт знает что передумала! — выкрикивала она. — Как ты мог так просто исчезнуть! Даже не предупредил!

— Энни, ради Бога, прости меня! — Симон усадил ей на диван, сел рядом и крепко обнял её за худенькие, вздрагивающие от рыданий плечики. — Я идиот. Но я сам не знал, что так получится.

Энни вдруг резко вскинула голову и принюхалась.

— Ты что, пил? — с подозрением спросила она.

— Я был на Гримо, — Симон смущённо заёрзал на своём месте. — Говорил с Сириусом. Мне было это нужно, Энни, прости. Это, кажется, немного помогло.

Энни с сомнением кивнула и, сделав глубокий вдох, вытерла глаза.

— На учёбу идёшь? — осторожно уточнила она.

— Если успею, буду во второй половине дня, — Симон встал и подошёл к висевшему на стене большому зеркалу, которое подарил Энни Жак, как только они въехали в квартиру. — Ну и видок у меня!

Энни нервно хихикнула. Симон следивший за ней в отражении, видел, что она жутко боится спугнуть его, чтобы он снова не вернулся к своему состоянию инфузории туфельки.

Самому Симону в это состояние всё ещё очень хотелось, но после разговора сначала с Сириусом, потом с Люпином, кое-что в его сознании поменялось. Не он один пережил нечто подобное. Не он один потерял лучшего друга, который был для него всем. Но он один собирался просто сдаться и позволить себе опуститься на самое дно. Разве он был слабее всех? Разве у него не было ни одной причины попробовать пережить уход Жака? Такие причины были. Была Энни, отношения с которой зашли уже слишком далеко, чтобы она могла безболезненно пережить их разрыв. Были родители, которые возлагали на него все свои надежды и у которых не было других детей. Был Орден, наконец, который давал ему возможность стать полезным, сделать что-то хорошее, запомниться, оставить след в истории. Он должен жить дальше.

— Я должен научиться жить без тебя, Жак, — прошептал Симон, сидя на своей кровати с письмом лучшего друга на коленях.

Он знал, что друг его не слышит. Он был уверен, что Жак не станет копаться в его мыслях. Но как по-другому объяснить эти разжавшиеся тиски, в которых, оказывается, до этого находилась его голова? И как только они разжались, Симон перестал чувствовать Жака рядом с собой.

— Прости меня, — прошептал он напоследок, зная, что теперь друг его уже точно не услышит. — Но я должен научиться жить без тебя.