Интриганка (джен)

Научное сообщество Британии было полно снобизма, высокомерия, лицемерия и алчности. Кто бы сомневался-то? Когда я прибыла в отель перед торжественной выдачей чеков, профессора торчали в холле перед залом и обменивались любезностями. С фальшивыми улыбками они говорили друг с другом о том, с какой искренностью готовы поздравить тех, кто удостоится гранта, хотя по глазам было видно, что каждый уверен в том, кому именно он достанется. Они пытались вести себя так, будто область науки — башня из слоновой кости, чуждая всему мирскому, но пили и ели далеко не как монахи. Взгляды, которыми провожали меня, вообще были что-то с чем-то. Там было и превосходство, и надменность, и жадность… И всё это куда более ярко выражено, чем позволяли себе аристократы. Мда… Фонду точно нужно будет какое-то приличное лицо, чтобы мне больше не приходилось этого наблюдать… Габриэль не приходилось.

Математиков пригласили в зал, и они быстро расселись. Когда я только готовилась, я хотела произнести длинную вступительную речь, в которой могла бы отметить значимость развития науки и приложения к ней сил молодых учёных и профессоров. Хотела отметить уже существующий вклад некоторых из них. Хотела упомянуть интересные математические проблемы, над которыми они работали. Но, посмотрев на их ро… лица, как-то перехотела. Меня воспринимали как кошелёк, которому некуда просыпать содержимое, а кошелёк должен звенеть деньгами, а не о науке говорить.

Наконец все расселись, и шум в зале прекратился. Я вышла на сцену и осмотрела прибывших учёных. Никто из них не был одет особенно дорого, хотя и дешёвым платье было не назвать. Особого внимания тоже никто не демонстрировал. На какую-то секунду я подумала, что было бы великолепно прямо здесь показать какую-нибудь высшую математику, до которой в это время ещё не додумались, но быстро отбросила эту мысль — это всё же не магия, понадобится, возможно, слишком много времени, чтобы изобразить нечто подобное. Так что я сделала ещё один шаг к краю сцены и заговорила.

— Я рада приветствовать всех вас на этой конференции, — я улыбнулась. — Мне очень льстит, что мой маленький грант привлёк так много внимания в научном сообществе. Как и мой отец, я считаю, что наука и искусство — суть развития и процветания человечества, а потому людей, посвящающих этому жизнь, следует поддерживать. Мне было сложно определить, с какой области начать, и всё же я решила, что именно математика является той самой наукой, что лежит в основе всего. Хотя это исключительно теоретическая дисциплина, она в то же время, вне всяких сомнений, самая практическая. Математика описывает гармонию мира, а потому она есть и в живописи, и в музыке, и в литературе, и в самой природе, если только присмотреться, — я сделала небольшую паузу и снова осмотрела зал. Ну, как и ожидалось, не особо-то меня и слушали. — Однако не стану утомлять вас своими размышлениями на эту тему. Как профессорам царицы наук вам куда больше известно о её значимости. Поэтому сейчас я просто передам пять грантов, поскольку выбрать только одного получателя оказалось слишком сложно. Итак…

Я называла имена, и профессора по одному поднимались на сцену. После вручения чека каждому предоставлялось слово, и после этого зал заслушивал длинную, явно подготовленную заранее речугу. Как же хорошо, что свою я сократила, иначе к концу раздачи слонов у меня бы отвалились ноги. Да и эти речи несколько сбили спесь с остававшихся в зале, так что возмущений особо не было. И только когда последний закончил публично хвалить самого себя и свою работу, а я снова взяла слово, меня грубо перебили выкриком из зала:

— А на каком основании был сделан выбор?

— Это важно? — я склонила голову набок.

— Вы полагаете, что мы должны смириться с тем, что вы выделили этих пятерых, не обращая внимания на остальных? — это уже другой голос.

Профессора загалдели, выражая возмущение. А где же искренние поздравления, в которых они так усиленно заверяли друг друга перед началом церемонии? Я выждала с минуту, а потом подняла развёрнутые ладони, призывая к тишине. Я не пыталась перекричать их, а просто ждала. Вот же… Только скандала мне здесь не хватало. Наконец, чей-то довольно почтенный голос гаркнул так, что остальные притихли, а потом с первого ряда поднялся благообразный мужчина в летах. Мы с ним встретились взглядами, и я поняла, что вот как раз он меня слушал с самого начала. Возможно, единственный во всём зале.

— Давайте дадим её сиятельству хоть слово вставить, — с улыбкой произнёс он. — Леди Муркивинд, вы ведь и в самом деле не обращались в научное сообщество, чтобы оценить значимость работ профессоров?

— Верно, я не обращалась, — я кивнула. — Однако я бы не назвала ценность работ главным критерием. Описание трудов изучали мои помощники и управленцы, о которых, я уверена, вы слышали. Они оценивали, в первую очередь, потенциал и перспективу направлений изучения. Как вы понимаете, они в большей степени интересовались практической стороной вопроса, нежели теорией в чистом виде. Кроме того, я хочу напомнить, что «грант» и «премия» — это не одно и то же. Я хотела поддержать учёных, работа которых сейчас в разгаре и требует приложения умственных и душевных сил. Возможно, было несколько самонадеянно пожелать в рамках своего первого шага в этом направлении поддержать будущие достижения, а не вознаградить прежние, но я надеюсь на понимание.

— Я полагаю, что предоставленные вами гранты не так значимы, как та замечательная возможность, которую вы нам дали, организовав встречу для обмена идеями и теориями, — с улыбкой кивнул мне мужчина. — Можем ли мы рассчитывать на то, что подобные встречи будут проходить и в дальнейшем?

— Это входит в мои планы, — я улыбнулась ему в ответ. — Сейчас идёт работа над организацией Фонда имени Исаака Ньютона, который, как мы надеемся, будет ежегодно награждать учёных разных областей за большой вклад в науку. Разумеется, когда мы уладим организационные вопросы относительно финансовой скучной стороны, мы обратимся к научному сообществу, чтобы определить учёный совет и критерии отбора. Что же касается грантов и конференций… Я вполне готова спонсировать подобные мероприятия и устраивать их в «Роял Пэлэс».

— В таком случае, я полагаю, на этом церемонию можно завершить, — кивнул он.

Больше возмущений не последовало, и профессора стали подниматься. Они почти без разговоров направились к выходу, последовали за ними и довольные собой обладатели грантов. Я оставалась на сцене, не уходил и тот мужчина, что заговорил со мной. Когда зал опустел, он поднялся ко мне и подошёл.

— Лорд Томас Хаксли, президент Британской научной ассоциации, — представился он, отвесив приветственный поклон. — Не найдётся ли у вас немного времени поговорить со мной более подробно о том, что вы сказали ранее?

— Вы хотите уделить этому время прямо сейчас? — удивилась я. — Признаться, я не готовилась к такой встрече, и у меня пока нет никакого чёткого плана.

— Вам в любом случае стоит составлять его вместе с Обществом, — он улыбнулся. — Учитывая ваши финансовые успехи, за которыми я наблюдал с того времени, как вам был пожалован титул, уверен, что все вопросы вашего фонда вы уладите столь же безукоризненно, как и все прочие свои дела. Так к чему же ждать, если мы с вами уже встретились и можем поговорить?

— Вы, конечно, правы, лорд Хаксли, — я кивнула. — Однако… Как вы попали сюда? Математика ведь не ваш профиль.

— Как вы и сказали, едва ли есть более прикладная наука, чем математика, — он усмехнулся. — Я должен был прийти из-за своей должности. К тому же, мистер Холмс рекомендовал мне посетить эту конференцию, а он мой старый друг и никогда не давал мне плохих советов.

— Если подумать, меня не так просто застать в Лондоне, — я вздохнула. — Вы правы, если мы с вами упустим возможность, я и сама не знаю, когда она представится в следующий раз.

— Габриэль! — раздался от двери в зал бодрый голос дяди. — Как всё прошло?

— Как и ожидалось, — громко ответила ему я.

Франкенштейн тем временем промчался по всему залу и, проигнорировав лестницу, вспрыгнул на сцену. И, кажется, только в этот момент заметил лорда Хаксли, которого, как ни смотри, незаметным назвать было нельзя.

— Фрэнк Джемстоун, — тут же сориентировался дядя. — Я дядя Габриэль и сейчас управляю отелями.

— Лорд Хаксли, — представился мой собеседник. — Рад знакомству.

— Все гости уже в банкетном зале, — пожимая его руку, отозвался дядя. — Что же вас задержало?

— С маркизой Муркивинд непросто встретиться, мистер Джемстоун, — отозвался лорд Хаксли. — Но если речь идёт о фонде, который будет поддерживать научную деятельность, разве я, как президент Британской научной ассоциации, не должен хотя бы поговорить с ней об этом?

— Вы правы, племянницу и правда сложно поймать, — усмехнулся Франкенштейн.

— Кстати, дядя, — я нахмурилась. — Ты продолжаешь так представляться?

— Это ведь моё имя, как же ещё мне представляться? — нахмурился он.

— Лордом Муркивиндом? — я склонила голову набок.

— Я ещё могу понять, когда берут фамилию жены, но взять фамилию мужа сестры — это уже что-то за гранью, — покачал головой дядя.

— Но ты ведь заседаешь в Палате лордов именно под этим именем, — с недоумением заметила я. — Я хочу сказать, это ведь что-то вроде твоего временного титула. Неужели его ношение слишком обременительно для тебя?

— Нет, просто… — он нахмурился. — Это сейчас неважно. Лорд Хаксли, вы сказали, что вам нужно поговорить с Габриэль?

— Постойте, так это вы лорд Муркивинд? — удивлённо вскинул брови лорд Хаксли. — Просто чтобы вы знали, ассоциация собрала подписи в поддержку вашего законопроекта об образовании. Если вам понадобится поддержка в этом вопросе, только скажите. Пока я возглавляю её, организация будет всецело на вашей стороне.

— Благодарю, — лучезарно улыбнулся дядя. — Но вы не ответили на вопрос. Вы хотите поговорить с Габриэль сейчас?

— Да, если это возможно, — кивнул он.

— Тогда пройдёмте в мой кабинет, — Франкенштейн сделал рукой жест в сторону лестницы. — Кажется, леди Пристинфорд здесь сегодня нет, а я всё же не могу оставить свою племянницу наедине с мужчиной.

— Сочту ваши слова за комплимент, — рассмеялся лорд Хаксли. — Давно мне не говорили чего-то подобного.

Мы поднялись в кабинет управляющего. Это было довольно просторное помещение, рассчитанное не только на то, чтобы в нём было комфортно работать, но и на то, чтобы принимать посетителей. Некоторые гости нуждались в этом в силу определённых личных обстоятельств, а другие имели наглость этого требовать. Рабочий стол был огромен и массивен. И завален просто горами бумаг. Впрочем, никакого беспорядка там не было — просто возвышения стопок, папок, тетрадей и книг учёта. Стены по обеим сторонам были скрыты стеллажами, на которых не было свободного места от книг и подшивок. С правой стороны стоял большой круглый стол, который вполне можно было использовать как обеденный, в окружении шести мягких стульев. А слева между двумя достаточно большими диванами прятался столик журнальный. Диваны такого размера стояли там не просто так, а на случай, если заработавшийся управляющий решит остаться в кабинете, чтобы поспать. Ну, не то чтобы в гостинице было сложно кровать найти, но обычно управляющие этого не делали.

Разговор вышел крайне увлекательный. И довольно долгий. Сначала лорд Хаксли выпытывал у меня планы относительно работы фонда и то, какую именно поддержку он планирует оказывать. Потом допрос перешёл в тему финансового обеспечения. Мои ответы его определённо устроили, и он решительно заявил, что охотно будет делать пожертвования и сам, как только о фонде будет объявлено публично. Потом речь зашла о научных конференциях, и это оказалось несколько сложнее. Лорд Хаксли поначалу никак не мог понять, почему я не хотела устраивать эти мероприятия во время курортного сезона в Бате и Брайтоне, а я поначалу старалась как-то помягче это объяснить. Но в итоге пришлось прямым текстом сказать, что «Роял Пэлэс» — это всё-таки бизнес, а бизнес должен приносить деньги. И проведение в курортном отеле конференции в разгар сезона просто сожрёт прибыль, ведь спонсировать проживание и питание придётся за счёт организатора. Впрочем, он после этого согласился, что в следующий раз будет вполне нормально взимать организационный сбор. Дядя добавил, что в таком случае посещение конференций будет иметь большую личностную ценность для участников. Ну, об этом в любом случае ещё надо было основательно подумать.

Дел в Лондоне оказалось не так уж и много. Я посетила её величество, чтобы лично отчитаться о поездке в Девоншир, и она осталась, кажется, довольной тем, как я поработала. В свет тоже выйти пришлось — на чаепитие мисс Блейкли, которая на нём, краснея и смущаясь, рассказала о своей скорой помолвке. Я поздравила её и подумала, что надо будет послать какой-нибудь подарок. Может, что-нибудь из той горы вещей, что пылилась в подвале поместья после нашей помолвки с сэром Рональдом? А потом пришлось ещё сходить на бал. Я бы с большим удовольствием это мероприятие пропустила, но если леди долго не выходит в свет, о ней начинают ходить дурные слухи. А этого допускать было нельзя.

До самого отъезда между Бальтазаром и Артуром воцарилось исключительное перемирие, и кто-то из них постоянно был рядом со мной. Разве что по ночам меня стерегла Чая, занимавшая половину моей кровати. Судя по всему, меня пару раз всё же пытались похитить, и об этом знали буквально все в особняке — на лицах написано было. Особенно это было заметно тридцать первого марта, когда демон и жнец пол-утра гнусно хихикали в унисон, что им двоим было совершенно не свойственно.

Впрочем, всё это не нарушило планов, и пятого апреля мы приехали в маркизат. Разумеется, толпой. Когда экипаж от станции подъезжал к крыльцу, я вдруг заметила, как Офелия поправила причёску, а лицо её вовсе словно озарилось. Что я пропустила? Когда это она успела так полюбить мои владения? Впрочем, причиной её резко улучшившегося настроения оказался герр Штерн, тоже расцветший как роза, едва баронесса попалась ему на глаза. Интересно-интересно…

И уже шестого мы смогли встретиться с миссис Лайонс, которая и в самом деле обживалась в доме Абдеккера. Она уже успела познакомиться с соседями и даже как-то наладить нормальные отношения, представляясь мисс Лорой Бриз. Ну, вероятно, так и правда было для неё спокойнее, если никто не знал, в какой она ситуации. Даже мой к ней визит не показался никому из соседей странным, ведь все уже прекрасно знали, что именно я пригласила её в это место и даже предоставила дом. Пусть и с такой репутацией. Под предлогом юридического оформления дома на её имя мы отправились к судье. Ехали экипажем, и по дороге Уильям давал ей некоторые пояснения относительно того, что стоит говорить, а о чём лучше умолчать.

В здании суда было довольно пустынно. Дела слушались здесь исключительно редко, и, хотя другой работы судопроизводства хватало, бывали дни, когда никого не было. И всё же нашёлся клерк, который проводил нас к судье Фэйру. Это был грузный человек шестидесяти лет, совершенно седой, со строгим волевым лицом, но тёплым и внимательным взглядом. Он радушно поприветствовал нас, и мы вчетвером расположились за прямоугольным столом — Уильям и судья с одной стороны, я и мисс Бриз с другой.

— Итак, прежде всего, ваше сиятельство, документы на дом, — судья Фэйр придвинул ко мне аккуратно заполненную бумагу.

— Да, верно, — я кивнула и пробежалась глазами по строкам, а затем подписала и отодвинула лист к мисс Бриз. — Всё так.

— Ваше сиятельство, вы правда… — пробормотала мисс Бриз, прочитав документ. — Почему ещё и дом?

— А вам есть, куда ещё пойти? — я склонила голову набок. — Если в этом доме не будете жить вы, ближайшие лет двадцать он простоит пустым, а потом его только снести и останется. Даже если я не заработаю на этом, то хоть сэкономлю. И говорить об этом больше не вижу никакого смысла. Если вам так не нравится считать себя хозяйкой дома, думайте, что вы просто за ним присматриваете. Что вроде того, будто вы экономка в одном из моих домов. Так пойдёт?

— Это всё равно немного слишком, — она вздохнула.

— Было бы слишком, если бы я вам в ущерб себе что-то отдавала, — я поморщилась. — Я сказала, хватит об этом. У нас, как мне кажется, есть более важная тема для встречи.

— Да, верно, — кивнул Уильям. — Ваша честь, я обрисовал вам ситуацию в письме, но, может быть, нужно уточнить что-то ещё?

— Да, — тот кивнул. — Мисс Бриз, мне нужны ваши документы о заключении брака. И ещё, вы можете назвать точную дату, когда в последний раз встречались с мистером Лайонсом?

— Документы вот, — она достала свидетельство и передала судье. — А в последний раз… Это было шестнадцатого марта прошлого года.

— Вы вели переписку? — сощурился судья.

— Когда он уезжал, сказал, что его зовёт живопись, и мне в ней не место, — мисс Бриз нахмурилась. — Через месяц прислал телеграмму, чтобы я отправила денег, а я ответила, что у меня их просто нет. Ещё через три месяца он снова прислал телеграмму о том, что если и на этот раз я не отправлю ему деньги, он найдёт себе девушку получше. Я не стала отвечать вовсе, ведь моя ситуация не изменилась. А ещё через два была ещё одна телеграмма, в которой было сказано, что он нашёл себе пусть и немолодую, но богатую и щедрую к нему даму. Тогда я попросила его о разводе, но в ответ получила письмо с резким отказом. Трудно назвать это «перепиской».

— Что ж, дело будет решить не так уж и сложно, — покивал судья Фэйр. — Детей, я так понимаю, у вас нет?

— Нет, — кивнула она.

— А могли бы быть? — снова сощурился он.

— Если вы имеете в виду, была ли у нас первая брачная ночь, то да — была, — мисс Бриз отвела глаза.

— Никогда этого не повторяйте, — строго произнёс судья. — Формально мы отправим повестку мистеру Лайонсу, однако расторгнуть брак будет проще, если вы сможете доказать, что муж не только не появлялся в вашем поле зрения более года и изменял, но ещё и не выполнял супружеский долг с вами. Это для протокола. А так, я думаю, даже полноценного слушания не будет. Просто придёте вместе с мистером Хардманом, мы проговорим процесс под запись для стенографистки, и я заверю развод. Ваше сиятельство, вы же именно этого хотели?

— Я просто хотела помочь, — я пожала плечами. — Если дело можно решить так, и это соответствует букве закона, хорошо.

— В таком случае, проведём слушание через неделю, — кивнул судья. — Вы ещё будете здесь, ваше сиятельство?

— Полагаю, да, — я кивнула. — Я планировала задержаться на пару недель. Здесь много дел.

— Да уж, не маркизат, а сплошная стройка, — ворчливо кивнул судья. — Вот только жалоб вы не дождётесь. Ещё до рождества настроения ходили такие, чтобы вас поддержать — дела при вас по большей части в гору пошли, да и другого-то лендлорда всё равно не будет ещё лет двадцать пять, пока вы же его и не воспитаете.

— Я рада и благодарна, что это так, — я улыбнулась.

— Не скромничайте, ведь именно вы приложили для этого так много усилий, — судья улыбнулся. Что-то везёт мне на понимающих престарелых джентльменов в последнее время… — Однако, думаю, мисс Бриз не очень интересно слушать брюзжание старика. На сегодня встречу можем закончить.

— Надеюсь, вы с миссис Фэйр навестите поместье, пока я буду здесь, — я поднялась.

— Ради кухни вашего шефа — когда угодно, — отшутился судья, тоже вставая.

И стоило вернуться домой, как накатила рутина. Надо было просмотреть и проверить кучу всего, составить массу планов и убедиться, что из прежних ничего не выбилось слишком сильно. А потом надо было составить детальную, с массой разъяснений, инструкцию для Габриэль, чтобы в будущем все наши с дядей начинания не засохли. И это тоже требовало времени, которого, казалось, катастрофически не хватало. К тому же, по случаю моего приезда, в поместье началось натуральное паломничество, ведь меня действительно долго не было. Хотя на первый взгляд тут прекрасно справлялись и без меня. На второй всё было не так радужно, конечно. Однако, пока я прохлаждалась в Девоншире, пришёл опытный образец разработанного герром Штерном станка. Его опробовали и запустили. Глобальных изъянов у него выявлено не было, но самому инженеру что-то не понравилось, и он занимался правками чертежей. Как он объяснил как-то за обедом, найденная им проблема не была такой уж серьёзной, и станки можно было выпустить в массовое производство и так, но имелась некая подвижная деталь с недостаточно большим запасом прочности. А это значило, что эта деталь при эксплуатации могла требовать частой замены, а то и вовсе глобального ремонта. По расчётам герра Штерна, срок службы именно этого куска механизма составлял лет восемь, но менять его надо было бы каждые лет пять. Ещё каких-то сто двадцать лет, и такие детали как будто станут не проблемой, а целью производителей — зарабатывать-то надо, а вечные вещи прибыли в перспективе не приносят. Герру Штерну, впрочем, я об этом не сказала.