Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Но вот, наконец, Консуэло, словно очнувшись, стараясь быстрее прийти в себя, подняла голову от плеча канониссы. Отирая слёзы и ещё не смея смотреть в глаза графине, она проговорила:

— Простите меня, простите, я не должна была обременять вас своими чувствами...

— Эти объятия были отдохновением и для моей души, милая Консуэло... Как вы можете обременять нас своими чувствами? Ведь теперь — со смертью Альберта — нам некому дарить свою материнскую и отцовскую любовь — любовь, которая и не должна была быть растрачена в течение всей нашей жизни — потому что — мне больно говорить об этом, но это он должен был присутствовать на наших похоронах, а не наоборот... Хотя — как знать — ведь он любил нас так же беззаветно — смог ли бы он пережить эти три потери... Три потери... — моя душа холодеет, когда я осознаю, сколько предстояло бы пережить нашему дорогому сыну и племяннику...

— Я бы помогла ему, — промолвила Консуэло. — Я бы сделала всё, что зависит от меня, всё, что могла бы. Я бы утирала слёзы с его щёк, слушала его воспоминания, что рассказывал бы он мне дрожащим голосом, закрывая лицо руками, не выпускала из объятий, пела ему — если только тогда мой голос был бы способен хоть немного утешить его, гладила его дрожащие ладони и плечи, говорила бы ему бесконечные слова утешения, пытаясь убедить в том, что смерть — это лишь переход... Я уверена, что однажды он бы понял меня — ведь в его мистическом сознании есть понимание того, что уход души из земного тела — это не окончание пути. Быть может, горе и затмило бы на какое-то время его рассудок, но Альберт остался бы в живых — но сейчас же судьба не оставила ему ни единого шанса. А коли бы я видела, что эти мысли уводят его к пропасти, где рассудку суждено блуждать во тьме — то я пыталась бы отвлечь его всё той же музыкой, своим пением и разговорами о его великих идеях, и, быть может, даже пыталась мягко подтолкнуть Альберта к дальнейшим планам и их воплощению.. Господи, что я говорю... ведь вы же были против нашего брака... Господи, как же нелепо и горько звучат теперь все эти слова... простите меня ещё раз — ради всего святого...

— Если бы можно было вернуть прошлое — мы бы согласились на ваш брак, и вы знаете это... И ещё я должна сказать, что, отчасти он был бы готов к этим потерям — ведь мы все уже очень много лет прожили на этой земле...

Послышались тихие и робкие шаги слуги.

— Госпожа графиня...

Венцеслава обратила на него свой взгляд.

— Прибыл похоронных дел мастер, — прислужнику с трудом дались эти слова, новым обстоятельством напомнившие о кончине дорогого сына и племянника.

Консуэло невольно сделала короткий вздох и сглотнула в каком-то страхе, бледнея и холодея, ещё сильнее, почти чувствуя головокружение, ощущая, что совсем не готова к тому, что предстоит совсем скоро. Глаза её при этом чуть расширились.

"Совсем скоро я увижу Альберта в гробу... господи... Альберта — которого я так люблю, этого святого человека, с его тонкой, ранимой, нежной, хрустальной душой, такого молодого, имевшего такую красивую душу, отражавшуюся в его глубоких тёмных глазах... этот греческий профиль, что также не мог не пленить меня... этот широкий, неизменно бледный лоб, обрамлённый тёмным шёлком длинных волос, его почти болезненно худое тело — в гробу... Как же это кощунственно! Как же несправедливо — вопиюще! В этом гробу должна была лежать я!..", — она едва не закрыла лицо руками, но сдержалась в последний момент, и вместо этого лишь на миг сомкнула веки и две слезы пролились по её щекам. В это мгновение до нашей героини донёсся звук открываемой парадной двери, и она поспешно вытерла слёзы.

Похоронных дел мастер был на вид человеком лет шестидесяти, одет он был в чёрный костюм с коричневым жилетом и позолоченными пуговицами и запонками. Войдя, этот человек слегка поклонился, снимая шляпу.

— Приветствую почтенное семейство... Мои глубочайшие соболезнования... такая горькая утрата..., — следуя светским ритуалам, он поочерёдно окинул взглядом всех присутствующих, однако из соображений тактичности и уважения не задерживая взгляда долго ни на ком. — Густав Седлак, к вашим услугам.