Неживая (джен)

— Встретимся где-нибудь в Лондоне на каникулах? — предложил Дерек. — У меня осталась Оборотка, можем пойти в бар.

— Почему бы и нет, — согласился Мэтт.

— Можно, если Дурсли не купили билеты куда-нибудь во Францию и не решили отметить Рождество там, — отозвался Гарри, читающий книгу о легилименции в поезде.

— Счастливый ты, — неожиданно сказал Дэрек, который не любил признавать свою слабость. — Твои родные часто путешествуют, в скольких странах ты был?

— Только в маггловской их части, это не так интересно.

— Но все же. Мои каждые каникулы — Лондон, и ничего больше.

— Неправда, ты был у меня в гостях в Бирмингеме!

У Поттера тряслись руки. Он написал Дурслям, что не приедет на каникулы. Он сказал Гермионе, что для победы над Волдемортом нужно уничтожить крестражи, и их несколько, ведь не мог же этот придурок оставить его всего один и именно в ту ночь, когда погиб? Этот придурок... Он сам и есть этот придурок. Но он хочет быть единственным! Он думал, каким бы был Гарри Поттер. Похожим на Джеймса? У него были бы верные гриффиндорские друзья. Один из которых бы предал его, но он хотя бы верил в дружбу. Или как Лили. Любил бы зелья и был... Каким? Он понятия не имел, что сказать о своей матери. Ее характер так и не сложился у него в голове. Но на всякий случай он мысленно просил у них прощение, хоть и вероятно, его родителями они не являлись. Кто есть родители души? Как она вообще появляется?

В чемодане плотно укутанной в мантию-невидимку лежала книга. «Тайны наитемнейшего искусства»...

— Скоро подъезжаем.

— Ага, жаль что каникулы небольшие, потом снова гребаная учеба, — причитал Симус.

— И СОВ в этом году... — напомнил Дин.

— Сдадите, мы же сдали, — усмехнулся Мэтт.

У Гарри болела голова. От бессонницы в последние дни, от чертежей и схем, от зелий, которые он варил по ночам, от всего.

— Теперь я могу говорить с тобой откровенно, Гарри. — Ева улыбалась.

— Я никогда тебя больше не увижу.

— Так нужно. Я слишком много знаю.

— Я тоже.

— Все будет хорошо, Гарри. Поверь мне, все теперь будет хорошо.

— Никак не могу понять, ты делала это все для меня? Для Антигоны, Гелона и Евадны? Для себя?

— Для всех! Представь себе, ты висишь портретом на стене. И видишь, как твой потомок растет. Какой он молодец. Какие успехи делает в учебе, какую ему прочат карьеру. А потом он все рушит, и не темная магия тому виной, далеко не она, что бы по этому поводу не говорил Дамблдор. Сам человек. Его слабости. То, что он не смог перебороть в себе. Старые обиды, которые уже не должны иметь значения... Ты почти живешь в своей раме и видишь, как многие поколения Фоули поступают на Рейвенкло. И от каждого новичка ты ждешь той смекалки и хитрости, которую когда-то проявляли их предки, новых изысканий в ментальной магии, а получаешь садистов и алкоголиков...

— Что ты сейчас чувствуешь, Ева?

— Гордость.

— За кого?

— За себя! Я — мертвая женщина, мерлинов портрет, переиграла его, этого Дамблдора. И я чувствую предвкушение и азарт.

— Жаль, что ты не увидишь его реакцию.

— Считай, что я решила эту проблему силой воображения.

— Я так поступаю со многими проблемами.

Гарри в последний раз оглянулся в пустом классе. Слишком маленький, чтобы проводить в нем уроки. Слишком большой, чтобы стать какой-нибудь подсобкой. В Хогвартсе много таких и каждый из классов создан не просто так, ведь наверняка Основатели думали над тем, что и как будет происходить в каждом помещении.

— Думаю, я смогу гордиться тобой. Будь собой и не бойся делать то, что хочешь делать. Чем бы это ни было. И не обижай Евадну, постарайся найти с ней общий язык, ей еще можно помочь. Найди портрет Гименея Фоули, но не рассказывай ему эту историю. Он должен быть в Хогвартсе и может помочь, хотя на первый взгляд может показаться несносным типом.

— Я постараюсь, Ева. Прощай. — Поттер, не дав себе время подумать, выпустил из палочки огонь, выжигающий портрет, но не такой сильный как Адское пламя, чтобы ничто не могло засечь здесь волшебства и сообщить директору раньше времени. Он сам придет к Еве, когда будет уже поздно.

В это же время Антигона сжигала еще один портрет Евридики Гонт, в девичестве Евридики Фоули, умершей еще в восемнадцатом веке женщины, которая не хотела просто наблюдать за происходящим.

В горле стоял ком. Он быстро проморгался, повторив про себя несколько раз, что он сжег всего лишь чертов портрет. Он считал Еву очень сильной женщиной. Посмертие — сложная штука. Она дает иллюзию жизни, с которой расстаться сложнее, чем с самой жизнью. Так когда-то говорил ему Почти Безголовый Ник. У Евы хватило на это сил, она пожертвовала своим послесмертием, каким бы оно ни было.

— Она всего лишь портрет, просто портрет, — шептал Гарри, чтобы успокоиться.

— Эй, Поттер, ты уснул что-ли?

— Кажется, да... — Гарри разлепил глаза.

Он задремал. И ему приснился самый гнусный сон, который только можно придумать — воспоминание.

— Останавливаемся, — радостно верещал Дин. — Давай, бери свои манатки и на выход.

— Да, сейчас.

«Тетя Петунья. Если у вас есть возможность — уезжайте. Как можно скорее, уговорите дядю, скажите, что это я все испортил. Но Волдеморт скоро возродится, а я по своей глупости открыл адрес вашего дома Пожирателю смерти. Помните, к нам заезжал мистер Хоуп? Это он и есть. Именно с Хоупом сложностей больше не возникнет, но я не знаю, с кем он успел пообщаться. Я не знал, что так выйдет. Прошу вас, пожалуйста, переезжайте. Дяде давно не нравилось ездить каждое утро в Лондон, может быть, если продать дом, ему хватит денег на квартиру в Лондоне? Спасибо вам за все, что вы сделали для меня».

— Хороших каникул, Гарри!

— И тебе, Дин.

— Здравствуй, Гарри.

— Добрый вечер, мистер Хоуп. Как дела?

— Отлично. Не приедешь к нам на ужин?

— Я подумаю, мистер Хоуп.

— Счастливого Рождества, Гарри!

— И тебе, Гермиона!

Поттер улыбался всем, кто с ним здоровался, кто поздравлял его с праздниками, приветствовал родителей многих гриффиндорцев, которые считали своим долгом каждый год поздравлять, будто старые хорошие знакомые. Это теперь казалось странным. Он понимал, что его... нет, не любили. Но к нему относились хорошо. Как и он ко многим относился. Слово хорошо может быть синонимом слова нейтрально. Чего стоит простая улыбка? Она ничтожна. И она значима, потому что человек показывает ей расположение.

«Дадли, надеюсь, ты отошел от произошедшего летом. Если власти будут докапываться к тебе, то покажи им это письмо. Это я, Гарри Джеймс Поттер, убил Колина Криви, потому что тот оказался трусом. Своего кузена я втянул случайно. Он не виноват и действовал под моим принуждением.

Дадли, стань офигенным экономистом и переплюнь дядюшку. Пусть твоя фирма будет выпускать не дрели, а компьютеры, как ты мечтаешь. Я верю, что у вас с Пирсом когда-нибудь получится создать то, о чем мечтают остальные. Ты станешь офигенно крутым бизнесменом, если захочешь. И не бросай спорт, дать кому-то в морду — неплохое умение».

Письма лежали во внутреннем кармане маггловской зимней куртки, которую Гарри надел, прежде чем сойти с поезда. Их он разошлет после, когда настанет время. Друзей немного удивило, что Поттера никто не встречает, но он быстро отмахнулся, не впервые в Лондоне, а вот не встретить тетушку Мардж — это трагедия, тем более, что она прилетает из Нью-Йорка, где была на выставке собак со своим Райтом.

Он шел к зданию вокзала, улыбаясь. По-настоящему рождественское настроение. Наверное, впервые в его жизни. Туда-сюда сновали люди с чемоданами, кто-то приезжал в Лондон на Рождество, кто-то уезжал к родным и друзьям. Поттер шел к началу первой платформе, на которой было нечего делать ни одному волшебнику. Он прощался с вокзалом. С людьми, которых не знал. Он улыбался, говоря прохожим: «Прощайте, мистер Неизвестный, счастливого Рождества». Они оглядывались на него в недоумении, но улыбались в ответ, так же желая всего наилучшего в этот светлый праздник.

— Долго ты, — произнесла Антигона. За ее спиной Гелон грыз ногти, наверное, от нервов.

— Прощался с друзьями.

— О да, это важно, ведь все они придут на твои похороны.

* * *

«Дерек, ты никогда не думал, как вообще существует этот мир? Я иду по Лондону, впереди меня идет женщина. По тротуару, рядом с дорогой. Что мешает мне просто толкнуть ее под проезжающий автомобиль? Впереди идет мальчишка лет восьми, и в руках его рождественский подарок со сладостями. Любой может толкнуть его, забрать конфеты и убежать. Почему этого не происходит? Что привело к тому, что мир не погряз в хаосе? Почему никто из прохожих не толкает женщину под автомобиль?

Представь, что смерть с тобой с самого рождения. Ты можешь идти в школу и получить удар битой в висок. Просто так. Не потому что у тебя что-то есть, не потому что это месть. Но этого не происходит, и ты, не боясь, идешь в школу. Мне кажется это странным. Оно должно происходить, или я не понимаю этот гребаный мир!

Я думал над этим, пока шел вслед за Алисой Хоуп, возвращавшейся домой из магазина. На ней были узкие джинсы, я смотрел на ее задницу и понимал, что она не знает. Не ожидает, что произойдет. Она просто идет домой. Все люди идут по своим делам. Они не ожидают, что могут умереть прямо сейчас.

Кто заложил в человечество этот порядок? Я не могу поверить, что он сформировался произвольно. Так странно, что именно этот вопрос интересует меня сейчас...»

— Ступефай! Инкарцеро! — бросил Гарри в спину Алисе, и тут же исчез вместе с ней.

— Гарри, какого... — Алиса попыталась подняться на полу, но поняла, что не может этого сделать из-за того, что связана.

— Силенцио! — спокойно произнесла Антигона. — Ее отец вернется домой в восемь. Он будет просто идти по улице, он так делает всегда, так как они живут в маггловском городе.

Просто идти по улице...

— Гелон приготовил поесть. Он не очень это умеет, но я надеюсь, что это что-то съедобное.

— Я боюсь неожиданной смерти.

— Ты ударился головой, Поттер?

— Нет. Только что понял свой самый большой страх: я боюсь неожиданной смерти. Что умру, просто возвращаясь с работы. Спускаясь в Большой зал на завтрак, потому что кто-то решит неудачно пошутить, и я скачусь по всем лестницам. Потому что кто-то решит воплотить какие-то свои планы, прикажет кому-нибудь под Империо пальнуть в меня Адским пламенем, когда я буду с друзьями ночью бухать в пустом классе...

Я умру иначе.

* * *

— Это тот же самый лес?

— Я не придумала ничего лучше. Отец возил нас сюда на каникулах, говорил, что здесь когда-то очень давно жили волшебники и показывал разрушенное кладбище в лесу.

— Почему они теперь здесь больше не живут?

— Не знаю. Но тут тихо, нет никого. Мне кажется, место подходящее.

— Страшно.

— Очень.

Когда Гарри читал всякие легенды, сказки и прочие книги, где описывались злые темные волшебники, он всегда представлял себе их в темных мантиях со свечами в руках. Они крались по ночным коридорам замков, чтобы совершить свое ужасное дело. Они шепотом переговаривались, устраивая заговоры против королей и пили красное вино из серебряных бокалов.

Злым волшебником сейчас был он сам. В синей пуховой куртке, в серой шапке с бубоном, которую ему прислала к Рождеству тетя, в кроссовках. Не было никаких коридоров, свечей в руках, как и надобности в них не было. Стоял ясный морозный полдень, а вместо таинственного замка был тихий лес. И Поттер расхохотался. Его смех эхом отдавался где-то за милю в лесу.

Пока он не получил подзатыльник.

— Прекрати истерику. Если нужно, я могу притащить тебе мантию и свечи, придурок.

— Ты можешь не читать мои мысли?

— Не могу.

«Знаешь, Дерек, я смотрел в глаза Алисы, прежде чем убить ее. Я должен был кого-то убить, причем этот кто-то должен был быть хоть немного значимым человеком для меня. И как же я был удивлен, когда увидел в глазах ее неверие. Она до последнего не верила, представляешь? Как человек, читающий сводки новостей, знающий, с каким объемом работы сталкивается полиция, может не верить в то, что может умереть в любой момент. Вот ты веришь? Или так же живешь, думая, что с тобой ничего не случится ни сегодня, ни завтра, а умрешь ты когда-то в перспективе, лет так через сто? Я вот знаю, что умру. Даже знаю, что умру именно сегодня...»

— Империо! — очень тихо произносит Антигона, направляя палочку в спину Ферона.

Глаза его сразу становятся стеклянными, только пустыми. Гарри видел стеклянные глаза, но они были иными. Красноватыми такими, живыми. После наркотиков. Империо — не наркотик. Поттер сжимает виски, потому что не верит. Этого всего нет! Всего этого никогда не было! Не было Евы, не было Фоули, он никогда не поступал в Хогвартс, и сейчас он проснется в самом безопасном месте в мире — в психиатрической лечебнице.

— Адава Кедавра! — безразлично произносит Ферон.

Фоули произносил эти слова. Не один раз, не два. Сказать, что вот они — три Непростительных, окружить их ореолом таинственности и запрета. Поттеру казалось, что эти слова произносил хоть раз каждый школьник. Хотя бы, поймав в доме муху, оглядываясь через плечо, чтобы не видел никто. Просто потому, что хочется их произнести. Понять, насколько это просто и за что люди получают пожизненные сроки.

И Гарри представил тихоню Невилла, сидящего в своей комнате и глядящего неверящими глазами на десяток дохлых мух...

— Поттер.

Гарри вздохнул и поднял палочку, прикрыл на мгновение глаза, и начал читать...

«Мне кажется странным, что была война с Волдемортом. Мне кажется странным, что кто-то сражался против него. Зачем? Зачем миру какие-то правила, министерства, управляющие жизнями людей, деньги? К чему все это придумано, Дэрек? Люди цепляются за свои должности, не имеющие никакого значения, верят в свои идеалы и ради них готовы умирать, и идеалы их — сплошь фантазия, ими самими выдуманная. Магглы — такие же люди. Ложь! Магглы не владеют волшебством, а маги невежественны и используют магию, чтобы бумага сама подтирала их жопы. Ради этого нам была дарована сила?

Мне кажется, что умерев, я проснусь в реальном мире. Я все это время спал...»

Сделай что-нибудь особенное с помощью волшебства, не забывай, что ты сам особенный хотя бы потому, что родился магом. Кажется, так говорила Алиса.