Come Undone (гет)

Иди к чёрту со своими проповедями — исповедальня прикрыта на обед.

Питание человеческой плотью, душегубы смакуют каждый элемент.

Отвяжись от меня, говорю, не тяни за ногу.

Удар в пах, или чуть выше — под дых.

«Либо что—то случилось, либо одно из двух»,

не расслабляйся, а то проломят кадык.

Всегда наготове, всегда вооружен, тоже мне «хорошие» лезут на рожон,

Жизненный путь прожжён, прореженный унижен, кольт перезаряжён,

Ведь в жизни всё как на бирже.

Автор неизвестен

Интерлюдия

Солнечное утро в лесу, полнящемся запахами. Несмотря на ранний час, уже становится жарко. В пение птиц вплетается посторонний звук — какая-то весёлая мелодия. Идущий по тропинке, которую с обеих сторон обступает высокая, по пояс, трава, рыжеволосый мужчина на пару секунд останавливается, прислушиваясь, потом согласно кивает сам себе, продолжая путь. С каждым шагом источник звука всё ближе, и в просвете деревьев уже можно разглядеть залитую солнцем поляну, на которой на бревне сидит человек и вырезает что-то из деревяшки, которая у него в руках, насвистывая ту самую песенку, что привела сюда мужчину. Рыжий замирает. Эти тёмные волосы, эту потрёпанную военную форму, точно такую же, как у него, эту согнутую спину он смог бы узнать когда угодно.

— Миллер? — сам себе не веря, спрашивает рыжий. Тихо спрашивает, так тихо, что темноволосый не должен услышать, не должен обернуться. Но тот оборачивается, замолкнув. Сразу, будто ждал. Широко улыбается и кивает:

— Ну здравствуй, Сид. Давно не виделись.

Рыжеволосый подходит ближе и по-братски крепко обнимает темноволосого. Потом отстраняется и спрашивает, не слушая настойчивый голос внутри, который говорит ему заткнуться и не задавать этого вопроса:

— Джек… но ты же умер?

— С чего ты взял? Разве я похож на мёртвого? — вопросом на вопрос отвечает Миллер и вновь улыбается, блестя глазами, в которых плещутся смешинки.

Сид отрицательно качает головой, тоже улыбаясь в ответ. Действительно, не похож он на мертвеца. Загорелый, весёлый, белозубый… ровно такой же, как в день той высадки. Да и была ли она вообще, эта высадка? Наверняка приснилась.

Миллер вглядывается в Сида.

— А ты изменился, дружище. Постарел… — отмечает он насмешливо, но тут же серьёзно продолжает, не давая рыжему вставить хоть слово.

— Но зато у тебя кое-что прибавилось здесь и здесь, — показывает сначала указательным пальцем на свою голову, потом на грудь, в область сердца. — Никогда не видел тебя таким счастливым.

Сид усмехается:

— Нет, приятель, тебе кажется. Просто рад тебя видеть. Зато ты не меняешься. Нашёл эликсир бессмертия, а?

— Ну можно и так сказать, — вновь смеётся Миллер. — Но мне не показалось, Джейкоб. И даже не буду спрашивать, кто она. Я теперь всё-ё знаю, — на губах его всё ещё играет улыбка, но глаза смотрят холодно и последние слова звучат несколько угрожающе.

Джейкоб настораживается и внимательнее вглядывается в лицо Миллера, которое в доли секунды меняется, вдруг становясь лицом Джона, который произносит:

— Я знаю твой грех. Он ведёт тебя. Правит мыслями и делами.

И вновь становится Миллером, который говорит:

— Не пытайся ничего скрыть от меня, Джейк. Там, куда ты меня отправил, я вижу всё.

Его лицо приобретает желтоватый оттенок, становится гладким, словно неживое, и начинает оплывать, будто воск под действием пламени.

— Так ты всё-таки умер... — отмечает Джейкоб опустошённо, видя, как сползающая кожа Миллера кое-где обнажает красно-сизые мышцы, а местами и кости.

Лицо Джека вновь меняется.

— Разве я похож на мёртвого? — спрашивает Джон, улыбаясь несколько безумной улыбкой. Лицо и одежда его в грязи и крови. На скуле свежая гематома, губы в крови, она же булькает во рту, окрашивая его всегда белые зубы в пятнисто-красный цвет. Ключа от бункера, что всегда висит на его шее, нет.

— Похож… — тихо говорит Сид.

— Может, повторишь? А то я тебя не услышал. Разве я похож на мёртвого? — вновь спрашивает оплывшими губами Миллер, делая упор на каждом слове. Через открывшуюся дыру в щеке видны зубы и кусок челюсти.

— Похож, похож, похож! — взрывается криком рыжий, ударяя Миллера неизвестно откуда взявшимся в руке ножом, и тут же мир вокруг стремительно теряет краски, превращаясь в огромную чёрную дыру, в которую он падает, и падает, и падает...

Это сокращение всего тела сложно назвать вздрагиванием, но это именно оно. Сид садится на кровати, шумно хватая ртом воздух. Голова продолжает довинчивать последние круги этого падения. Раз… Два… Прекратилось.

Джейкоб бросает взгляд на часы — вновь что-то около половины четвёртого ночи. Вновь он почти ничего не помнит из сна. Вновь встает, достаёт сигарету и закуривает. До утра ещё далеко.

* * *

The world was on fire and no one could save me but you

It's strange what desire will make foolish people do

I'd never dreamed that I'd love somebody like you

And I'd never dreamed that I'd lose somebody like you⁽¹⁾

Chris Isaak — «Wicked Game»

«Блядь! Блядь! — Джейкоб шёл и матерился про себя. — Проредить стадо... Да. Отделить сильных от слабых... И самому проявить такую слабость... надо было, блядь, суметь!» — со злости он ударил кулаком в ближайшее дерево, зарычав. Не помогло. Только слегка содрал костяшки пальцев, что выбесило ещё сильнее. Под ноги попался какой-то камень — и тут же был отправлен в полёт пинком.

Сиду хотелось разъебать всё, что повстречается по пути. Ещё больше хотелось вернуться и продолжить то, что начал. Сорвать с неё к чертям всю эту одежду. Запустить пальцы в чёрные локоны… Получить наконец своё.

«Как же я хочу её... отыметь? Трахнуть? Нет. Не те слова. Не для нее. Имел... я двадцатидолларовых шлюх. Спускал пар, ха… Девственность с одной из таких потерял. Каждая всего лишь... выполняла свою работу, — размышлял он про себя, продолжая уходить от центра. — От них ничего не требовалось, кроме одного — удовлетворить клиента. Об их удовольствии речи не шло. Любая шалава могла сдать за сотню-другую долларов. Не копам, нет. Своим же дружкам-сутенерам. Этим напомаженным, прилизанным, пафосным пидорам. Не стеснялись выпрашивать дополнительные деньги, не стеснялись врать».

Даже сейчас, когда он вспоминал всех этих женщин, его внутренне корёжило, и во рту появлялся мерзкий привкус. Ни об одной он не думал после проведённой ночи.

«Мерзкие твари… Нечего взять, кроме траха, — Сид с отвращением сплюнул на землю и пнул очередной камень. Чего-чего, а уж камней на его пути было предостаточно. — Девки, что мы время от времени насиловали? Орущие, извивающиеся вначале...» — Джейкоб вспомнил, как они с сослуживцами развлекались на улицах захваченных городков и посёлков, и зло усмехнулся.

«После... Теряли человеческий облик. Становились безвольными... мясными куклами. Бревнами без эмоций. С ними можно было творить что угодно. В глазах их не было ничего, кроме животного ужаса. Мягкие, слабые… Отвратительные. Всего лишь средство для удовлетворения похоти», — он мысленно перебирал всех, кого он когда-либо хотел, пытаясь понять, что же он нашёл в Изольде. Чем же она отличается от всех предыдущих.

«Здесь же... что-то... большее... Больше, чем простой секс. Какая-то привязанность, что ли…привычка... хрен знает», — Сид стукнул в очередное дерево, яростно зарычав.

«Она… Такая сильная. Такая слабая… Выносливая и… хрупкая. Умная. Понимающая. Нежная. Несгибаемая. Загадка. Всё ещё не могу понять её, решить. Сколько ни бьюсь. Сколько ни наблюдаю», — солдат задумчиво запустил пятерню в волосы. Он продолжал шагать выше, в лес, время от времени впечатывая кулак в дерево или пиная очередной камень. Он всё ещё был очень зол, хоть уже и не в такой ярости, как вначале. Шёл и вспоминал каждый момент с девушкой, что ему запомнился, мысленно расставляя всё по полкам.

Джейкоб наблюдал за ней с того дня, когда ей принесли еду. В тот день она, не задумываясь ни на секунду, бросила ровно половину фарша Судье, что был с нею в клетке. Не съела сама целиком, как большинство, как объявившийся недавно Помощник. Не отдала всё волку. Так тоже делали многие. Но она… поступила почти как он когда-то. Она бы тоже выжила тогда. Сид знал.

Он был уверен тогда, что, увидев его вблизи, девушка будет испугана, будет бояться его или же бросится на него с агрессией, возможно, даже пошлёт и попытается плюнуть ему в лицо. К таким реакциям он привык, они лишь забавляли его, не более. И он знал, как вести себя с такими, как сломать, как отделить зёрна от плевел. Почти никто из этих людей не понимал, в чем сила. И те, кто трясся перед ним от страха, и те, кто злобно кидался на него, крича проклятия — они все были слабаками по определению, кем бы себя не мнили. Выживает не самый мускулистый и не самый умный, не самый агрессивный и не самый тихий. Выживает самый приспосабливаемый. И именно в этом сила. Когда-то Миллер прочёл эти слова Джейкобу, а потом на собственном примере доказал их истинность. Из всех, кто попадал во Врата Эдема, а точнее, в Армию старшего Сида, годились лишь немногие.

Итак, Джейкоб ожидал определенной реакции. Но с Изольдой вышло совсем наоборот.

«Она меня не слушала... Почти игнорировала моё появление. Это было... странно», — Джейкоб вспомнил, что его тогда неприятно удивил её скучающий, изучающий взгляд, которым она посмотрела прямо в его глаза, и то, как она равнодушно отвернулась к еде.

Даже испытания она проходила, будто шла по лезвию. По кромке между полным провалом и полной победой. Даже под гипнозом. Могла убить, могла пощадить, обезвредив при этом. Не давая к себе подступиться, не реагируя ни на похвалы, ни на приказы. Даже когда он стал выматывать её. Устраивать бой каждый день. Когда отселил в отдельную клетку и запретил с ней разговаривать кому бы то ни было. Ждал, что она наконец сломается... начнёт умолять поговорить с ней, просить, чтоб выпустили. И снова не угадал. Видел, что ей тяжело, что она выдыхается. Но молчит и продолжает сопротивляться. Совсем как он когда-то. Сид усмехнулся, но усмешка вышла невеселой. Он уже почти перестал злиться, целиком уходя в воспоминания.

Вспоминал, как время от времени, обходя клетки, слышал её пение. Она делала это не каждый раз, но ему нравилось, несмотря на то, что это были простенькие мелодии почти без слов. А однажды услышал больше.

Почти все пленники тогда уже спали. Бодрствующих было немного. Кто-то рыдал, кто-то ругался, кто-то, уверенный, что его не видят, собирался бежать. Чаще всего Джейкоб даже не мешал. Обычно таких либо разрывали Судьи, которых на ночь спускали почти всех, либо притаскивали обратно его люди. Бывало, они попадали к Джону или Фэйт. Но и это его вполне устраивало.

«Песня... Это была моя песня. Only you. Это было... словно знак».

Решение созрело сразу. Выпустить её. Перевести поближе к себе. Узнать, что она из себя представляет. Тогда она не вызывала в нём ничего, кроме интереса. В этом он был уверен даже сейчас.

Джейкоб помнил, что тогда он невольно замедлил шаг, и осознал это не сразу. Помнил, что она не заметила, как он подошёл. Как открыла глаза и замолкла, стоило ему подпеть. Как сначала взгляд был настороженным, а потом в нём заиграли смешинки. Как терпеливо шла за ним, несмотря на больную ногу. Как заснула и как пришлось её раздевать. Как он чуть не расхохотался, оттого, что, когда снимал с неё белье, она сквозь сон пообещала рассказать об этом родителям. Как положил её в ванну, как вода смывала трехнедельную грязь, выявляя все кровоподтеки. Все синяки на её теле. Их было много. Очень.

«На левом бедре был кровоподтёк... Огромный. Багрово-красный. Свежий... Тогда стало почти жаль её», — мужчина опустился на большой камень, устраиваясь поудобнее. Теперь, когда злость окончательно ушла, ушло и желание идти дальше. Теперь он мог думать спокойнее, продолжая перебирать в уме недавние события. Вспомнил, что, когда увидел гримасу боли и услышал тихое ох — не сразу понял, что к чему. Как она слабо вскрикнула, когда он, узнав, в чем дело, вправил сустав. Он видел, что она стойко, как и всё это время, старалась терпеть, осознал, что ей будет сложно домыть себе спину…

— И решил помочь. И-ди-от, — прошипел сквозь зубы Сид сам себе.

Возможно, это было первой ошибкой. Он снова мысленно видел, как его пальцы касались её кожи. Такой нежной. Такой мягкой. Она была как фарфоровая кукла. И снова казался себе Квазимодо, Кинг Конгом, Годзиллой рядом с ней. Вновь ощущал её хрупкость. Вспоминал, как боялся навредить ей, и потому мял, а затем мыл её с огромной осторожностью, пожалуй, ни с кем до того он раньше так не обращался. И как чем больше мыл, тем сильнее ему её хотелось. Как хотелось — да что там, и сейчас хочется! — чувствовать это нежное шёлковое тело не только кончиками пальцев и кожей ладоней.

«Но… казалось, что если я сделаю это, то оскверню её. Хрен знает, почему. В любом случае, я не стал ничего делать. Сдержался, домыл... Отвернулся. Это было второй ошибкой», — уже более спокойно отметил Джейкоб про себя. — Я слушал шелест одежды. Выжидал момент, когда он стихнет. Это должно было значить, что она уже оделась. Уж стоит увидеть её в том же, что и всех остальных, и похоть уйдёт… Всё лучше, чем обнаженной... И, блядь, ошибался! Потому что стоило повернуться и увидеть, как мешком висит на ней одежда, какой маленькой она кажется…» — Джейкоб вспомнил, как у него от такого вида неожиданно для себя перехватило дыхание. Хотя, казалось бы, уже столько повидал за свои сорок с лишком лет. Но здесь... захотелось защитить её от всего на свете. Так же, как когда-то хотелось защищать маленького Джона. Но, в отличие от брата, она была для него никем, всего лишь необычной пленницей, которую было бы интересно понять. Она могла бы стать одним из лучших солдат в его армии. По крайней мере, так он тогда думал. Потому он лишь выругался и снова сдержался.

Вспоминал, как разминал ей ногу, растянутую в последнем бою. Как у неё участилось дыхание, и он раздумывал, могло ли это быть от того, что ей нравились его прикосновения, или же она просто волновалась из-за того, что он мог бы с ней сделать. И как сам удерживал тогда на лице маску равнодушия.

Как они разговаривали. Как узнавал её и как открывался сам. И видел в её глазах понимание и сочувствие. Как выяснилось, ему не хватало именно этого. За всю его жизнь почти никому он не мог довериться. Да и кому? Вечно пьяному, помешанному на религии и своей правоте, поднимающему руку на своих детей и жену отцу? Матери, ушедшей в себя и наплевавшей на воспитание сыновей? Воспитателям-тюремщикам в том центре для несовершеннолетних, куда его забрали в четырнадцать? Или же подросткам оттуда, таким же озлобленным, агрессивным, диким, каким был и он сам? До восемнадцати лет он не видел девушек вживую, центр был только для мальчиков, да ещё и закрытого типа, откуда было не сбежать при всём желании. После — армия, война, редкие моменты отдыха и случайные женщины, когда на одного него, а когда и на всю дивизию. А после… он был слишком опустошён и раздавлен, чтобы вообще хотеть чего-либо. Потом Проект, цель, данная ему Джозефом, и редкие связи на одну-две ночи с женщинами, присоединившимися к Вратам Эдема. Всего лишь удовлетворение физиологической потребности, и только.

Что-то подобное тому, что он ощущал с Изольдой, было только с Миллером, с ним тоже можно было многое обсудить, и он почти всё понимал. Только к нему не возникало влечения — лучший друг, да, но не больше. Несмотря на то, что у них бывали в дивизии однополые отношения между другими солдатами, да и Джейкоб в целом равнодушно относился к такому, себя в подобном он не мог даже представить. Даже когда ему снились эротические сны, а это было достаточно редко, всегда снились женщины. Золотоволосые, рыжие, шатенки, черноволосые, худые, полные, с большими грудями и совершенно плоские, но... женщины с головы до ног.

Чем больше Сид раздумывал, тем больше понимал, что, похоже, он влюблён. Впервые в жизни. И это было для него как холодная вода за шиворот. Он совершенно не представлял, что с этим делать. Хотелось одновременно сбежать и остаться рядом с ней навсегда, отпустить её на все четыре стороны и запереть в комнате насовсем, чтоб она принадлежала только ему. И выбрать лишь один вариант он был сейчас не в состоянии. Более того, он ещё подумал о том, как же не вовремя это случилось. Будь это чуть раньше, полгода, год назад, поводов для сомнений и беспокойства у него было бы куда меньше. Но сейчас…

Всё начиналось как обычно. Такое бывало уже не раз с момента, когда «Врата Эдема» начали обретать популярность. Местный шериф уже пару раз приходил разговаривать с ними, уверенный, что его слова возымеют эффект. Святая простота. Он мог бы воочию убедиться, что тех, кто присоединился к проекту, никто не держит. О том, что остальные просто не выживали, конечно же, ему никто не говорил. Но тот, похоже, твёрдо вознамерился прижать их к стенке и потому в последний раз пришёл не один. С новым человеком. С Помощником. И пришли они арестовывать Джозефа. Солдат мог бы размозжить голову любому из пришедших, да и у их людей оружия было достаточно, но брат решил по-другому. Его увели, усадили в вертолет… Зря они это сделали. Прихожане, взбесившись, начали мешать взлету, и да, вертолет упал. На Джозефе — ни царапины, зато остальных удалось захватить. Кроме Помощника. И сдался бы он им, но нет… Брат воодушевился как никогда. Начал вещать, что Коллапс уже очень близок, и вот он знак, вот то, что он предсказывал. А Помощник этот сбежавший, мать его, чуть ли не избранный. И вот среднему Сиду будто приспичило включить того в свои ряды. Распределил друзей-знакомых Помощника Фэйт, Джону и ему, Джейкобу, уверенный, что Помощник за ними обязательно явится. И да, так и произошло.

«Вот только теперь Фэйт уже убита, и постоянно доходят слухи о появлении Помощника то в регионе Джона, то в горах Уайттейл. В такое время... когда тебя могут убить в любой момент, умудриться влюбиться… Вот оно, везение. Ха-ха», — Сид вновь невесело усмехнулся.

Но решать что-то всё же надо было. Солдат задумчиво чертил прямые линии на земле своим ножом, перебирая варианты. К крайним мерам он был пока не готов, уж точно. Отпустить? Не вариант. Убить? Тоже нет. Наплевать на всё и остаться с ней, заперевшись в бункере? Тем более нет, слабый и низкий поступок. Отдать Изольду Джону или Джозефу? Но кто знает, что они с ней сделают? Да и ему всё же хотелось иметь её в поле зрения, так, на всякий случай. Опять же, они наверняка заинтересовались бы, почему она находилась у него так долго, и при этом до сих пор не крещена в водах реки Хенбейн. А объяснять очень не хотелось. Даже от самой мысли об этом уже сводило зубы.

В конце концов, когда линии на земле стали уже перекрывать друг друга и для них почти не осталось места, а рассвет уже начался, он нашёл идеальное, как ему казалось на данный момент, решение. Во-первых, отдать ключи от её комнаты кому-либо из доверенных лиц. Кому-нибудь абсолютно верному, послушному, не задающему лишних вопросов, просто выполняющему приказы. И не треплющему языком попусту. Во-вторых, запретить отвечать на вопросы о себе. Распорядиться дать ей какую-нибудь работу, например, на кухне. В-третьих, уйти с головой в войну с Помощником (ибо что это, как не она), чтобы не оставалось сил даже подумать о том, чтобы снова к ней прийти, снова поговорить… снова почувствовать вкус её губ и мягкость её кожи. Он был уверен, что если все же придёт, то не сможет себя сдержать. Он и о поцелуе не думал до того, как оказался так близко к ней, но всё же сделал это. А дальше, возможно, он сможет окончательно понять, как поступить с этой девушкой. И со своими чувствами к ней.

Утро было прохладным и пасмурным. Джейкоб Сид, совершенно не спавший этой ночью, не особо удовлетворённый выводом, к которому пришёл, хоть и решивший ему следовать, но теперь относительно спокойный, наконец встал с камня, на котором сидел. Отряхнув джинсы и убрав нож, он направился обратно к дому ветеранов, имея твёрдое намерение после того, как сделает всё, что задумал, напиться. И наплевать, что день, и что Проект не одобряет такое. Для него это всегда были лишь формальности. И... Ему было это действительно необходимо.

1) Мир был в огне, и никто не смог бы спасти меня, кроме тебя,

Так странно, что желание может сделать из людей глупцов, готовых на всё, чтоб удовлетворить его,

Я никогда не думал, что полюблю кого-то вроде тебя,

И я никогда не думал, что потеряю кого-то вроде тебя...