Тень феникса (гет)

«…первое время инферналы практически неотличимы от настоящих людей; лишь отсутствие речи, пустой рыбий взгляд и едва уловимый запах тлена, появляющийся спустя пару дней, свидетельствуют об обратном. С течением времени они всё больше теряют человеческий облик, превращаясь в обтянутые гнилой плотью скелеты…» Просушив заклинанием чернила, Дельфи свернула пергамент и убрала в сумку. Она заставила книги разлететься по полкам и поплотнее запахнула зимнюю мантию — в коридорах едва ли было теплее, чем за стенами замка.

Инферналы Гриндельвальда никак не выходили из головы. Срок службы «идеальных солдат» в большинстве своём шёл на часы, и широкой общественности далеко не сразу стало известно о целых батальонах, сформированных из «живых мертвецов». Однако, какими бы искусными ни были творения Гриндельвальда, они не обладали тем, что присуще живому существу — душой, волей и разумом.

Прочитав за время обучения в Дурмштранге множество книг, Дельфи в разных формулировках встречала одни и те же понятия, кочевавшие из одного тома в другой. И знаменитое «невозможно создать всё из ничего, как невозможно создать жизнь из смерти» красной нитью проходило по страницам каждой из них. Лишь в конце прошлого семестра, готовясь к годовым экзаменам, она наткнулась на нечто стоящее: некий колдун, пожелавший остаться неизвестным, в «Тайнах наитемнейшего искусства» описывал ритуал, позволяющий заключать частицы души в предметы и даже живые существа.

Плата, как и ожидалось, была непомерно высока: для того, чтобы спасти одну жизнь, требовалось забрать другую. Неясным оставалось, однако, чем определялась ценность той или иной жизни. Ведь не могла же жизнь даже самого захудалого волшебника стоить ровно столько, сколько стоит жизнь простеца?! — Одна только подобная возможность возмущала Дельфи куда больше, чем сама необходимость убийства. В любом случае лишившийся всех хоркруксов волшебник в конце концов умирал, и не существовало силы, способной собрать воедино осколки его души и поместить их в новое тело.

Юфимия часто причитала: «Сердце рвётся на части!», и в детстве Дельфи боялась, что сердце опекунши однажды может расколоться надвое, словно упавшая со стола чашка.

«Ничто не берётся из ничего и никуда не исчезает, и невозможно создать всё из ничего, как невозможно создать жизнь из смерти» — эту фразу вместе с фамилией преподавательницы трансфигурации на первом году обучения дурмштрангцы не записали разве что у себя на лбу. На вопрос, чем же тогда являются алхимические преобразования, как не превращением всего из ничего и жизни из смерти при помощи Философского камня, последовал презрительный смешок, ибо «алхимия — есть иррациональная сама по себе область знаний, не имеющая ни малейшего отношения к построенной на строгих законах и правилах трансфигурации». Кое-кто даже посмеялся вслед за преподавательницей, вспомнив чудаковатого практиканта-зельевара, который на досуге баловался алхимией. Из класса они вышли с заляпанными чернилами пальцами и стойкой неприязнью к трансфигурации, как предмету, и к самой фрау Винтерхальтер, как к человеку.

Соседняя кровать, несмотря на поздний час, оставалось аккуратно застеленной. Мэрит и Катарина тихонько посапывали, зарывшись с головой в одеяла. Стараясь не шуметь, Дельфи забралась в постель, со всех сторон обложившись самонагревающимися грелками. Она зажгла огонёк на конце палочки и продолжила чтение книги, обнаруженной среди рукописей Гриндельвальда.

Единственным условием, которое поставил перед Дельфи Рудольфус, стало беспрекословное выполнение его указаний; капризы он попросил приберечь для кого-нибудь другого — наследнице Тёмного Лорда не пристало вести себя подобно вздорной девчонке. И хотя Рудольфус категорически запретил «самодеятельность», Дельфи продолжала лелеять мысли о том, чтобы вновь постучать в запретную дверь. Тем более что теперь в её руках, если верить словам мистера Селвина, было сосредоточено знание, в поисках которого во все времена совершались ужасные вещи.

«Признаюсь, я бы ни за что не притронулся к этой книге: говорят, на ней лежит проклятие чудовищной силы. Я и Господина уговаривал оставить поиски, но он сделался словно одержимым — говорил, что с её помощью сможет заполучить небывалое могущество, власть над всем миром, не только над Британскими островами. И вернуть тело, принадлежавшее ему до того момента, как заклятие не отрикошетило от сына Поттеров.

У меня сложилось такое чувство, будто у неё есть какое-то извращённое подобие сознания: она внезапно появляется и столь же внезапно исчезает в самых разных местах и переводах, при этом неизменно оказываясь в нужных руках.

Все ниточки ведут на континент, и все они обрываются где-то в Альпийских предгорьях в окрестностях Зальцбурга. Полагаю, Гриндельвальд тоже искал её в своё время, но потерпел неудачу. Или же кто-то помешал ему. В противном случае мы с вами, мисс Роули, сейчас бы здесь не сидели. То было действительно страшное время».

По легенде Абдул Альхазред был поглощён прогневавшимися на него Тёмными силами, которые он, повинуясь человеческому тщеславию, дерзнул потревожить. Возможно, какая-то часть души йеменского колдуна продолжала томиться в страницах книги, переведённой искателями истины на многие языки мира.

Современники нарекли его безумным поэтом. Сам же он называл себя мудрецом, сумевшим постичь законы пространства и времени, и одновременно величайшим глупцом, дерзнувшим переступить грань между дозволенным и запретным.

Произведение Альхазреда условно можно было разделить на две части: первая часть представляла собой пересказ видений, посещавших его во время странствований по бескрайним просторам Руб-эль-Хали, или «пустой четверти», как называли её арабы, вторая содержала зашифрованные Джоном Ди заклинания и обряды, которые безумному поэту древнего Йемена нашептали таинственные обитатели «пустой четверти». Первая часть была написана на английском, а вторая… Она узнала его. Язык, «услышанный» Ди. Для расшифровки записей — а она твёрдо решила заняться их расшифровкой — ей требовались «Енохианские ключи» мистера Селвина. Похоже, Селвин вёл двойную игру и не подчинялся Рудольфусу, зато слушал её. Селвин пообещал прислать «Ключи», как только закончит работу с ними — осталось всего ничего. А пока Дельфи развлекала себя чтением мемуаров йеменского поэта: она всегда любила страшные сказки.

«…древние считали пустыню божеством: она отнимает жизни путников, осмелившихся ступить на раскалённые солнцем пески, песчаные бури безжалостно пожирают караваны, бороздящие её просторы. Порой люди в пустыне сходят с ума: они слышат голоса джиннов и уверяют, что проходили мимо отлитых из чистого золота колонн призрачного города, похороненного в красных песках пустыни задолго до основания Мемфиса и Вавилонского царства. Многие смельчаки бросали вызов пустыне, но лишь те из них, кто смирил перед её лицом свою гордость, смогли вернуться обратно, не потеряв себя, неся с частицами песка на обожжённых ступнях крупицы чудовищного Знания…»

— Я думала, ты уже спишь. Ты просто обязана побывать там ещё раз!

Увлёкшись чтением, она не заметила, как Гретхен бесшумно прокралась в спальню, привнося с собой запах дождя и мокрой травы.

— Опять читаешь в темноте… — цокнула языком Гретхен, неодобрительно посмотрев на тусклый огонёк, мерцавший на конце волшебной палочки Дельфи.

— Как-нибудь в другой раз, — ответила Дельфи, быстро пряча книгу в ящик прикроватной тумбочки и запечатывая его заклинанием. — И что только вы находите в «Кулаке»? По-моему, жалкая кучка развалин. Никогда бы не поверила, что ты решишься забраться на «Кулак» ночью! — она усмехнулась. — Общение с Бальтазаром на тебя определённо плохо влияет.

«Великаний кулак» считался местом, как нельзя более кстати подходящим для романтических встреч, — груда камней, овеянная мрачной тайной, поросшая мхом и облюбованная чайками и воронами, между которыми шла война не на жизнь, а на смерть. Раз побывав на «Кулаке», Дельфи не могла представить себе худшего места для свиданий, чем эти развалины, даже несмотря на то, что сверху открывался неплохой вид. Что-то в них внушало ей отвращение.

На уроках истории магии рассказывали, что первая башня Дурмштранга обрушилась от удара кулака великана. Или исполинского тролля. Или ещё какой-нибудь диковинной твари — одной из тех, с кем сражалась великая болгарская ведьма Нерида Волчанова.

То, конечно, было известно любому первокурснику. Однако слишком многое в этой истории было покрыто мраком, начиная с того, как на самом деле попала в северные края болгарская основательница, заканчивая тем, как она умерла — упала с этих самых камней, якобы поскользнувшись. Ходили слухи, что Волчановой помог упасть её преемник, тем самым заложив первый камень, выстраивая кошмарную репутацию Дурмштранга.

Проходя мимо портрета Харфанга Мунтера, написанного, как и портрет болгарской основательницы, спустя несколько веков после его смерти, Дельфи всякий раз вспоминала эту историю и думала, что в ней, определенно, есть доля правды — уж очень неприятным казалось лицо второго директора.

Она с упоением зевнула и до хруста размяла затёкшую шею. Лицо обдало жаром: она могла поклясться, что чувствовала на себе обжигающее дыхание раскаленной пустыни и слышала едва различимый шёпот на незнакомом ей языке.

В стекло настойчиво била крылом незнакомая сова. Дельфи распахнула окно, подставив разгоряченное лицо навстречу сырому ветру, понемногу выходя из мира грёз. Пока она хватала ртом воздух, на подоконнике образовалась лужица: начался дождь.

Захлопнув окно, Дельфи принялась разворачивать присланный из Англии свёрток, внутри которого оказался номер «Придиры» недельной давности, и, не удержавшись, фыркнула: авторитет журнала был ниже некуда, в нём редко публиковалось что-либо действительно стоящее. Рудольфус Лестрейндж после выхода из Азкабана вдруг заинтересовался повадками морщерогих кизляков? — Едва ли.

«ПРОКЛЯТОЕ ДИТЯ. НАСЛЕДНИК ЛОРДА ВОЛДЕМОРТА»

Огромные яркие буквы пестрели в глазах, перескакивая с места на место. По телу пробежала мелкая дрожь, не имевшая к оконному сквозняку ни малейшего отношения.

Совершив над собой усилие, Дельфи продолжила чтение. На втором абзаце её брови вопросительно изогнулись; на третьем — разгладилась образовавшаяся на лбу морщина. Дочитав статью до конца, Дельфи зашлась громким смехом и швырнула «Придиру» подруге, успевшей за это время переодеться в уютную байковую пижаму. Катарина что-то пробормотала во сне, переворачиваясь на другой бок.

Забравшись в постель, Дельфи с улыбкой на губах наблюдала, как по мере чтения менялось выражение лица Гретхен.

— Бред какой-то, — прокомментировала однокашница, возвращая журнал. — Этот ваш лорд умер пятнадцать лет назад, а мальчику сейчас от силы пять! Допустим, у его матери был хроноворот… Да её разорвало бы на части! В истории описаны десятки случаев, когда волшебники погибали в ходе неудачных экспериментов со временем.

Дельфи прикрыла рот ладонью, чтобы не разразиться новой порцией смеха и не разбудить Катарину и Мэрит. Впрочем, последнюю не поднял бы и крик банши.

— Астория Малфой… Малфой… — Гретхен нахмурились, пытаясь вспомнить, где могла слышать эту фамилию. — Дочь твоей тётки?

— Невестка. У неё сын. Скорпиус — её внук и мой двоюродный племянник, соответственно. Я видела его однажды, когда была совсем маленькой.

— И в это кто-то поверит?

— Люди любят небылицы. — Дельфи пожала плечами. — Возьми хоть историю с фирмой Олливандера. Кстати, что, если у Тёмного Лорда действительно был бы наследник?

— Не знаю. — Гретхен снова нахмурилась, задумавшись о чём-то для неё неприятном. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять, что в её душе прямо сейчас шла непримиримая борьба. — Мне было бы жаль его. Думаю, это ужасно — иметь такого отца. Он убил всю мамину семью в девяносто восьмом, ты знаешь…

Жалость всегда казалась Дельфи хуже ненависти, неизменно вызывая чувство гадливости, в том числе по отношению к самой себе.

«Жалость делает тебя слабым, — объяснял ей Крам на первом курсе, когда она грохнулась с метлы в грязную лужу, сопровождаемая жестокими смешками однокашников. — Жалким. Особенно к самому себе, поэтому утри слезы и пробуй ещё, пока не получится. Никогда не позволяй видеть тебя слабой».

— Когда я рассказала тебе о маме с папой, ты сказала, что мы не в ответе за дела своих родителей.

— Я по-прежнему так считаю, — совсем стушевалась Гретхен.

«А чего ты ждала, глупая девчонка? — ожил противный голос, дотоле дремавший в её голове. — Что она бросится тебе на шею и скажет: «Плевать, что твой отец оставил сиротой мою мать, мы ведь совсем как сёстры, верно?»

— А если бы на месте Скорпиуса оказалась я?

— К чему такие вопросы? — Дельфи успела уже не единожды пожалеть, что затеяла этот разговор. — Не вижу смысла рассуждать о том, чего нет. Тем более что ты на него совсем не похожа — у тебя ведь, в отличие от него, есть нос!

Гретхен неестественно рассмеялась в нелепой попытке обратить разговор в шутку. Дельфи, на автомате потерев переносицу, выдавила из себя натянутую улыбку.

Если верить рассказам мистера Селвина, Тёмный Лорд в юности слыл настоящим красавцем — правильные черты лица, глаза миндалевидной формы, густые волосы. Только то было так давно, что никто уже и не помнил.

* * *

— Мы будем скучать по тебе!

Гретхен переминалась с ноги на ногу с чемоданом в руке, делая вид, что увлечена созерцанием окрестностей.

Спустя четыре года изумрудное озеро в окружении покрытых снегом горных вершин казалось Дельфи чем-то обыденным.

Дельфи целовала Тристана, одной рукой обнимая его за шею, а второй придерживая клетку с птицей.

— Счастливого Рождества, Изольда!

«Они меня ненавидят».

«Они тебе завидуют, — с улыбкой отвечала подруга. — Вы прекрасная пара — оба такие красивые, высокие, и оба — отличные ученики. Тристан на будущий год будет проходить стажировку в качестве помощника преподавателя, в его-то семнадцать лет! А ты, Дельфи, ты лучшая у нас на курсе во всём: в дуэлях тебе нет равных! И в полетах — летаешь, как птица, тебе даже метла почти не нужна! Такое не под силу и взрослым волшебникам…»

«Преувеличиваешь — в прошлый раз я разбила себе коленку, — усмехалась в ответ Дельфи, в глубине души торжествуя. — Зато ты нравишься всем, включая директора, даёшь им списывать, пока они ковыряют в носу на лекциях, да и в дуэлях не намного слабее меня: тебе не достаёт жёсткости, вот и всё».

«А тебе не помешает быть чуточку мягче».

— Я буду писать каждый день!

Поворачивая вокруг пальца колечко-портал, она впервые по-настоящему отправлялась домой.

* * *

— Ты должна быть злее! — напутствовал Рудольфус, посылая красный луч в её сторону. Дельфи пригнулась, и луч разбился о стену, оставив на светлых обоях обугленное пятно. — Не можешь одолеть старого…

— Seco! — Седая прядь упала на пол. Режущее заклятие пришлось в полудюйме от уха.

— Если ты хотела отсечь мне ухо, тебе не хватает меткости, — снова раскритиковал её Рудольфус; казалось, его ничуть не беспокоило то, что он мог остаться без уха. Порывисто дыша, Дельфи согнулась пополам.

— Я целилась в волосы.

Рудольфус махнул рукой, показывая, что разрешает немного передохнуть.

Она распласталась на полу, глядя в потолок, украшенный гипсовыми розетками. Очередной удар по самолюбию. В дурмштрангском Дуэльном Клубе Дельфини Роули, безо всякого сомнения, считалась лучшей — редко кому удавалось превзойти её в дуэли, разве что кому-то из семикурсников, да и то во многом благодаря большей физической силе и выносливости. Её всегда возмущало, как многое зависит от физического превосходства, даже в мире волшебников. Но в Клубе противники преимущественно били прямо, а Лестрейнджи поочерёдно гоняли её по всему залу до тех пор, пока она не выбивалась из сил.

— Чью палочку ты используешь?

Уже несколько дней они отрабатывали заклинания и тактику ведения боя, и за это время Дельфи успела вновь почувствовать себя бездарностью. Совсем как на первом курсе, когда метла не желала ложиться в её ладонь, а затем и вовсе сбросила, отлетев на другой край поля подальше от горе-волшебницы. То, что вчера ей удалось обезоружить Рабастана, которому некстати вступило в колено, являлось слабым утешением. Рудольфус и вовсе находил его жалким.

— Моего отца. — Пожиратели не решались использовать собственные волшебные палочки.

На окнах не было штор, и яркий свет зимнего солнца заливал комнату. Лёжа на спине, можно было видеть, как пылинки кружатся в луче света. У Дельфи складывалось впечатление, что всё это время Лестрейнджи были заняты чем-то куда более значимым, чем борьба с докси и пылью.

Помещение, отведённое для занятий, раньше служило залом, где проводились балы и играли приглашённые музыканты. Оно было самым большим, самым светлым и наименее захламлённым, поэтому Рудольфус выбрал для этой цели именно его.

— Ты начала заниматься окклюменцией, как я тебя просил? — голос Рудольфуса вернул Дельфи к реальности, вырвав из состояния расслабленной дрёмы. — Судя по тому, с какой лёгкостью я отбиваю твои невербальные заклинания, — нет. А о простых и говорить не приходится.

— Так вот почему ты всегда побеждаешь! — с возмущением воскликнула Дельфи, принимая вертикальное положение.

— Ты ведь понимаешь, что знания, которыми ты обладаешь, опасны, в первую очередь, для тебя самой? Я о том, что если кому-нибудь вдруг заблагорассудится покопаться в твоей буйной головушке, всем нашим планам придёт конец.

— Я пытаюсь выстраивать воображаемую стену из кирпичей, как это описывается в книгах, но у меня не получается не думать. Как можно вообще не думать? В голове всегда есть какие-то мысли.

— Не обязательно строить стену, это всего лишь один из ментальных приёмов. Можно представлять запертые двери, окна, кокон, непроницаемую оболочку. Да что угодно! Лишь бы это имело эффект. Понимаешь? — Дельфи кивнула в ответ. — Ты можешь менять свои воспоминания, мороча врагам голову. Твой отец умел менять воспоминания, и ты тоже научишься. Тёмный Лорд в совершенстве владел этим искусством.

Ты обязана этому научиться — вот как это прозвучало. Рудольфус всегда упоминал имя отца или матери, когда хотел воздействовать на неё.

— Я вижу ложь. С детства. — Дельфи вспомнила Рождество в доме Нарциссы: красивый праздник, отравленный лицемерием, струящуюся голубую мантию и белые лодочки на каблучке-рюмочке. — Вижу неуверенность, страх, боль, радость.

— Это хорошо, — после небольшой паузы произнёс Рудольфус. — Значит, у тебя есть способности. Среди нас был один человек, он владел окклюменцией на столь высоком уровне, что даже Тёмному Лорду было не под силу прочесть его мысли. — Рудольфус говорил, меряя шагами комнату. — Откуда Повелителю было знать, как важна для него эта грязнокровая девчонка! — воскликнул он с досадой.

— Это был… Северус Снейп?

Рудольфус остановился.

— Я всегда недооценивал Снейпа. Мне жаль, что он оказался предателем.

— А мама?

— Беллатрикс училась у Тёмного Лорда. Он давал ей индивидуальные уроки. Никто из нас не удостаивался такой чести.

Дельфи отчего-то смутилась.

— Ладно, хватит разговоров. Legilimens!

Отвлекшись на разговор, Дельфи не успела отреагировать, позабыв про проклятую стену и кирпичи. Перед глазами замелькали цветные картинки.

Она сидит на подоконнике в старом доме Юфимии, поджав под себя ноги, со сборником сказок барда Биддля в тонких ручонках. Буквы складываются в слоги, слоги складываются в слова, а из слов получаются предложения. Настоящее волшебство!

Она летит на пол, разбивая в кровь коленки; Джаспер Роули прячет палочку в карман. Вот оно — настоящее волшебство. Она стискивает зубы, поднимает книжку и забирается обратно.

— Какая мерзость, — выплюнул Рудольфус. — Legilimens!

На сей раз Дельфи сопротивлялась, кирпичик за кирпичиком выстраивая стену. Под мыском скрипнула половица, она потеряла контроль, и стена разлетелась в прах.

Новые воспоминания: маггловские дети, рисунки в альбоме, пальцы на шее обидчицы, ужик с золотой короной, русалка с жёлтыми глазами, призрачный корабль, кровь и четыре чаши, первый полёт на метле, Крам, Гретхен, Тристан, костница с черепами, вальс на площади, летучее зелье, фрау фон Эйссель и Сигрун, неудавшийся ритуал, гадание, бал, и снова Тристан…

— Legilimens!

Это начинало её раздражать. Ей хотелось закричать, что она устала, что они занимаются уже третий час кряду, но уязвлённое самолюбие заставляло сражаться дальше.

— Protego! — Он сам говорил, что в бою все средства хороши, и раз уже не получалось выстроить стену…

* * *

Она стояла в коридоре третьего этажа напротив дверей комнаты матери. Рудольфус предложил ей на выбор несколько спален, и она ожидаемо выбрала комнату, принадлежавшую Беллатрикс; в ней сохранилась лишь малая часть прежнего убранства, остальное Рудольфус с братом перенесли из других комнат.

Дверь оставалась слегка приоткрытой, и рыжеволосый юноша во фраке и шляпе-цилиндре, в котором без труда угадывался молодой Рудольфус Лестрейндж, затаив дыхание, наблюдал за приготовлениями своей невесты.

Беллатрикс в платье из тончайшего кружева, с блестящими чёрными локонами, убранными в сложную причёску, была прекрасна — большего о матери Дельфи сказать не могла. Вокруг неё суетились младшие сёстры — она без труда узнала Андромеду, как две капли воды похожую на Беллатрикс, и белокурую Нарциссу, державшую в руках мантию, расшитую жемчугом, с таким благоговейным выражением лица, будто бы то была великая святыня. Ещё одна белокурая волшебница, постарше, видимо, мать, поправляла невесте выбившуюся из причёски прядь волос.

— Я сама. — Беллатрикс мягко отстранила её руки и лёгким движением заправила локон за ухо.

У окна стояла, неестественно выпрямившись, Вальбурга Блэк; в ней с трудом угадывалась выжившая из ума старуха с портрета на площади Гриммо. На суровом, будто высеченном из мрамора лице этой женщины неожиданно играла улыбка.

Нарцисса накинула на плечи сестры жемчужную мантию, а мать заколола её бриллиантовой брошкой. Домовой эльф, расправлявший длинный шлейф платья, восторженно пискнул.

— Как тебе, дорогая? Друэлла, твоя дочь — истинная Блэк!

Беллатрикс придирчиво оглядела своё отражение, поворачиваясь к зеркалу то одним, то другим боком, затем усмехнулась чему-то одному ей известному. В тёмных глазах заплясали задорные огоньки. Она схватила вазу, стоявшую на комоде, и самозабвенно принялась ощипывать бутоны роз. Лепестки падали на пол, устилая его алым ковром. Беллатрикс булавкой приколола лепесток к лифу своего платья, затем ещё один с другой стороны. Домовой эльф бросился на помощь хозяйке. Беллатрикс демонстративно отозвала эльфа прочь, поручив работу сёстрам.

— Что за ребячество! — одёрнула её мать. — Сними их немедленно.

Тётка сухо кивнула, поджав губы. Беллатрикс ответила насмешливым взглядом. Вскоре всё платье и часть мантии покрывали алые лепестки, поразительно похожие на пятна крови, расплывавшиеся на снегу. Андромеда как раз прилаживала последний лепесток, когда в комнату с гиканьем ворвался вихрастый мальчишка, распахнув настежь дверь, тем самым выдав местонахождение Рудольфуса.

Обе женщины зашипели, словно рассерженные гусыни. Мраморное лицо Вальбурги Блэк, казалось, покинула последняя кровинка.

— Сириус!

Мальчишка попытался увернуться, но рука матери цепко схватила его за ухо. Беллатрикс дёрнулась, булавка кольнула её чуть пониже локтя.

— Меда! — Беллатрикс выдернула булавку из рук сестры и сама приколола лепесток к платью, не обращая внимания на выступившие на коже капли крови.

— Уходи, Рудольфус! — Замахала руками Друэлла. — Нехорошо видеть невесту в платье до свадьбы!

Вальбурга продолжала отчитывать сына. Нарцисса и Андромеда на пару обрабатывали ранку, оставшуюся после укола. Кровь продолжала течь. Очевидно, булавка задела вену.

* * *

В роскошно убранном зале с трудом угадывалось помещение, в котором Дельфи оттачивала боевые заклинания. Под потолком парили свечи и порхали настоящие феи, осыпая проходивших под ними волшебников лепестками цветов. Шуршание бальных платьев и мантий, звонкий стук каблуков по натёртому воском паркету, громкий смех захмелевших гостей, тихий шёпот светских кумушек, звуки фортепиано и скрипки слились воедино, заглушая разговор, который вела молодая пара за отдельным столом, заставленным почти нетронутыми блюдами и напитками.

Рудольфус, беспрестанно поправляя съезжающий на бок цилиндр, с каменным выражением лица слушал, что говорила его новоиспечённая супруга.

— Ты только привлекаешь внимание, держи себя в руках. Никто не заметит Тонкса в такой толпе, тем более, если он, как ты говоришь, выпил Оборотное зелье. — Рудольфус поставил цилиндр на стол, едва не задев бокал с вином. — Вдруг это и не он вовсе. Как ты можешь быть столь уверена?

— Она называла его Тедом. Мерзкое маггловское имя. Среди наших знакомых нет ни одного волшебника, которого звали бы Тедом. А если его увидит… — Беллатрикс сделала огромные глаза, и Рудольфус, нервно сглотнув, оглянулся по сторонам. — Он, — она понизила голос до шёпота. — Твой отец сказал мне, что Тёмный Лорд здесь, Руди! — Беллатрикс вновь заговорила на повышенных тонах. — Как только она посмела притащить его сюда!

Рудольфус выглядел так, будто бы только что залпом выпил пинту смердящего сока. Беллатрикс резко дёрнулась с места, Рудольфус схватил её за запястье, но она без особых усилий освободилась, оставив в его руке перчатку.

— Белла! — К ней со всех ног спешила Нарцисса в розовой мантии, накинутой поверх излишне пышного кисейного платья. Юное создание весьма ловко работало острыми локотками, лавируя в людском потоке, прямо сейчас направлявшемся на балкон смотреть салют.

Беллатрикс метнулась туда, где только что промелькнула копна волос средней сестры.

— Как ты смеешь приводить сюда всякий сброд? — сквозь зубы прошипела Беллатрикс, перехватывая руку Андромеды чуть выше локтя, так, чтобы она не могла вырваться. Андромеда, к её огромному удивлению, даже не попыталась освободиться. Она спокойно взирала на Беллатрикс, разглядывая сложный узор её платья, украшенного по нелепому капризу невесты лепестками живых цветов.

— Смотри в глаза, когда разговариваешь со мной! — почти закричала Беллатрикс, пользуясь тем, что гости покинули зал. Остались лишь эльфы-домовики, прислуживавшие за столами; но разве кто когда-нибудь принимал во внимание прислугу? — Где Тонкс, где он?! Говори! — Она грубо схватила сестру за подбородок. Яростные глаза Беллатрикс встретились с упрямыми глазами Андромеды. Беллатрикс невольно отпрянула в сторону — она как будто смотрела на себя в зеркало, разве что волосы и глаза Андромеды были на тон светлее её собственных.

— Что ты творишь, Меда… — заламывала руки Нарцисса. — Весь этот спектакль! Неужели тебе плевать на нас всех? На меня, Беллу, родителей, жениха…

— Моя жизнь — не спектакль! Я не люблю Рабастана и не стану его женой. — Рудольфус молча закрыл лицо ладонью и отвернулся. — Я люблю Теда Тонкса! — Андромеда закричала так громко, что у присутствующих зазвенело в ушах. С балкона в зал потянулась вереница людей. — Я хочу, чтобы все знали, что я люблю…

Беллатрикс отвесила ей пощёчину.

— Ты недостойна, чтобы поднимать на тебя палочку, Меда. Связаться с грязнокровкой! Это всё россказни дядюшки Альфарда! Что вообще ты можешь знать о любви?

Андромеда вдруг рассмеялась. Безудержно, как смеялась сама Беллатрикс.

— Это ты ничего не знаешь о любви, Белла.

— Неправда! — выпалила Беллатрикс, бледнея и отступая ещё на шаг. — Я люблю Руди!

— Бедная Белла, — с издёвкой произнесла Андромеда, подражая интонациям старшей сестры. — Я искренне желаю тебе счастья. Надеюсь, когда-нибудь ты полюбишь так сильно, что будешь вынуждена выбирать между долгом и чувством.

* * *

Рудольфус лежал на кровати, закинув ногу на ногу и глядя в потолок, не сняв даже ботинки и мантию. Единственным источником света в помещении служило едва теплившееся каминное пламя; сырые дрова больше дымили, чем давали тепло. Тяжело вздохнув, он опустил ноги на пол и поворошил прогорающие угли. Махнул рукой и затушил камин.

Бесцельно походив по комнате взад-вперёд, выглянув в окно и задвинув шторы, он, не глядя, швырнул мантию в угол комнаты, расшнуровал-таки ботинки и как был, в рубашке и брюках, забрался в постель, продолжив буравить взглядом потолок. Белки его глаз светились в темноте. У Дельфи возникло ощущение, что она видит то, что ей видеть совсем не положено.

Дверь жалобно скрипнула. Беллатрикс босиком прокралась в комнату, одетая в один тонкий халатик. Рудольфус прикрыл глаза, притворившись спящим. Беллатрикс какое-то время стояла перед зеркалом, рассматривая себя в темноте, затем сбросила халат, под которым не было ничего, — в этот момент Дельфи окончательно осознала, что ей не следовало отражать заклятие — и скользнула под одеяло.

Рудольфус протянул было руку, чтобы обнять Беллатрикс. Рука замерла в паре дюймов от супруги, которая заснула, едва только её голова коснулась подушки. Он отдёрнул руку и рывком перевернулся на другой бок, отчего кровать заходила ходуном.

* * *

— Отличное применение Щитовых чар, — процедил Рудольфус. — Завтра ты продемонстрируешь свои успехи в окклюменции, а пока можешь отдохнуть. Если окажется, что ты так ничему и не научилась, обучать тебя будет Рабастан. Есть мнение, что это по вине его криворукости Лонгботтомы слетели с катушек.

И вот ещё. — Он обернулся на пороге. — Я хочу представить тебя одному человеку, будь готова к пяти часам.

* * *

Дельфи поднялась в свою спальню. В шкафу сохранилось несколько мантий и платьев, обильно поеденных молью и пахнущих пылью. Не в силах удержаться, она примерила одно, которое особо понравилось. В талии и плечах платье пришлось почти впору, а вот в области декольте ощутимо провисало. Она стянула его через голову и повесила обратно.

В простой картонной коробке, задвинутой в дальний угол шкафа, обнаружился тот самый наряд, к которому своенравная Беллатрикс вопреки протестам родных булавками приколола алые лепестки роз. Съёжившиеся почерневшие лепестки пересыпали пышные юбки и покрывали дно коробки.

Для предстоящей встречи Дельфи выбрала изумрудную мантию, накануне купленную для неё Рудольфусом. Ей нравилась эта мантия, хотя опекунша не преминула заметить, что она делает и без того бледное лицо Дельфи вовсе зелёным.

В запасе оставалось около полутора часа, и Дельфи решила совершить небольшую прогулку. Владения были огромны, и она ещё не успела в полной мере познакомиться с Лестрейндж-холлом. Снежный покров, сформировавшийся за ночь, стремительно таял, обнажая серую грязь. Недалеко от дома маячили остатки разбитого фонтана, насквозь проросшие высокой травой; сухие жёлтые стебли торчали и из гнилых остатков деревянной беседки на противоположном берегу большего пруда, покрытого тонкой плёнкой серого льда. У самого берега открывалась чёрная полынья, от которой тянулась цепочка следов.

Отсюда, стоя по пояс в воде, Дельфи впервые увидела Лестрейндж-холл — массивное трехэтажное здание из тёмного серого камня, окружённое запущенным садом. Мрачная красота Лестрейндж-холла, столь не похожего ни на сказочный Малфой-манор с бесчисленным количеством маленьких башенок по бокам, ни на белоснежный замок Груб, на закате отливающий алым, отчего-то сразу пришлась ей по душе. Она, наконец, почувствовала себя дома.

Среди голых веток вдали угадывались очертания часовни-ротонды, с оббитыми скульптурами, венчавшими карниз. Последнее пристанище её матери и ещё десятков незнакомых ей Лестрейнджей. Наспех трансфигурированная из выпавшего из стенной кладки камня плита без имени, без какого-либо опознавательного знака — Рудольфус сильно спешил, и минута промедления могла стоить ему жизни.

Дельфи пошла прочь от часовни, утирая краешком шарфа выступившие на глазах слёзы. Говорят, в Сочельник стирается граница между мирами, но она ни капельки не сомневалась, что сегодня здесь будет тихо, как и в любую другую ночь.

Сочельник… Перед глазами возник уютный образ заснеженного Халльштатта с его пряничными домиками и высокой церковью у причала. Быть может, ровно в эту минуту Тристан с сестрой пьют горячий глинтвейн на рождественской ярмарке или лихо отплясывают польку на площади, в то время как она в очередной раз убеждается, что не унаследовала от родителей и половины их блестящих способностей. В гостиной стоит пушистая ёлка, а из кухни доносится запах рождественского карпа или фирменного яблочного штруделя; эльф-домовик не высовывает длинного носа из своей каморки — фрау Билевиц готовит сама.

Без четверти пять она вошла в одну из заново обставленных гостиных на первом этаже, в которой обычно коротали вечера Юфимия и Рабастан, предаваясь воспоминаниям и перебирая старые колдографии.

— Потрясающе выглядишь, — лучезарно улыбнулся Рабастан, когда Дельфи появилась в гостиной. Опекунша сидела подле него с чашкой чая в руках; на её пальцах весело поблёскивали золотые колечки.

— Вы похорошели с тех пор, как я последний раз видел вас, Дельфини. — Дельфи подскочила на месте, не сразу различив почти слившегося с креслом крохотного мистера Селвина. При всём уважении к старому Пожирателю, она не могла сказать то же о нём.

Около получаса непринуждённой беседы, и Лестрейнджи с Селвином переместились в кабинет, прихватив с собой Дельфи. Рудольфус запер дверь, для большей надёжности наложив чары, призванные обуять любопытство Юфимии.

— Хочу представить тебе, Эгберт, единственную наследницу Тёмного Лорда, наследницу Салазара Слизерина — Дельфини.

Дельфи, ссутулившись и разглядывая носки своих туфель, стояла перед тремя Пожирателями смерти, ощущая себя ребёнком, которого поставили на табуретку и заставили читать стихи. Былая уверенность рассеялась, как утренний туман над рекой.

И тут произошло то, чего она никак не могла ожидать. Закатав левый рукав мантии, Селвин опустился на колени, протягивая вперёд руку, более полувека назад отмеченную печатью Тёмного Лорда.

— Клянусь служить вам, как служил вашему отцу. Вместе мы вернём то, что принадлежит вам по праву.

Дельфи какое-то время молча рассматривала бледный череп со змеёй на сморщенной коже. Не зная, что в таких случаях следует делать, она коснулась Метки волшебной палочкой, проведя аналогию с акколадой — церемонией посвящения в рыцари, о которой читала в книгах.

Тёмная Метка на руке Селвина в тот же миг почернела, а где-то за сотню миль отсюда глава Аврората Гарри Джеймс Поттер впервые за шестнадцать лет мирной жизни ощутил резкую боль во лбу.

* * *

Рабастан ощущал давно забытое жжение в левом предплечье. Оно казалось ему приятным и в тоже время давало повод для беспокойства: щенок Люциуса поди уже со страха в штаны наложил и теперь бежит жаловаться мамочке. Годы проходят, и только Малфои остаются неизменны. Он закатал рукав: безглазый череп оскалился в жестокой улыбке и теперь насмехался над ним, змея приготовилась сделать смертельный бросок.

Старый Селвин стоял на коленях, вытянув перед собой сухую руку со вздувшимися венами; кожа на ней обвисла, и очертания Метки угадывались с трудом, сливаясь в уродливое чёрное пятно. Он вдруг пошатнулся, ухватившись за подлокотник кресла.

Дельфи помогла ему встать. Жестокие глаза Селвина преисполнились благодарностью.

— Благодарю вас за поддержку, — кашлянув, сказала она. Затем повела плечами и заложила руки за спину.

Рабастан в мельчайших подробностях помнил собрание перед решающей битвой, будто бы оно было только вчера. Тёмный Лорд неспешно обходил зал, так же сцепив за спиной пальцы. Он говорил о победе, и его звонкий и чёткий голос эхом отдавался от стен.

— В эти трудные времена мне, Авгурею Тёмного Лорда, как никогда требуется ваша поддержка. Даже мой великий отец не мог в одиночку преодолеть тернистый путь, отделявший его от священной цели — возрождения волшебного мира, мира Мерлина и Морганы, мира, в котором могущественные монархи и шагу не смели ступить без нашего одобрения. Мира, в котором власть сосредоточена в наших руках! Только вместе мы сможем вернуть то, что принадлежит нам по праву!

Речь имела огромный успех: Селвин по-змеиному улыбался синюшными губами, а Рудольфус даже несколько раз скупо хлопнул в ладони. В кабинете установилась звенящая тишина; наследница Тёмного Лорда крутила в пальцах белую волшебную палочку, будто сделанную из кости.

— Всегда хотел спросить, из какого дерева сделана ваша палочка, — нарушил затянувшееся молчание Селвин.

— Осина и перо авгурея, тринадцать дюймов. — Она протянула ему свою волшебную палочку. Селвин водрузил на нос очки с толстыми стёклами. Рудольфус, щуря попеременно то правый, то левый глаз, с интересом заглядывал старику через плечо. «Хорохорится», — Рабастан не смог сдержать улыбки.

— «Серебряные копья». Когда-то они были популярны. Я, конечно, не сведущ в волшебных палочках, но могу точно сказать, что вы приобрели её не у Гаррика Олливандера.

— Верно. Это работа мастера Грегоровича, одна из последних, — коротко ответила Дельфи, уставившись в окно. — Грегорович сделал эту палочку незадолго до того, как Тёмный Лорд… — Здесь она сделала паузу. — Убил его. Подарок на двенадцатое рождество от его внучки.

Хотелось бы Рабастану знать, какие мысли сейчас крутились в голове наследницы Тёмного Лорда: Юфимия в разговоре неоднократно упоминала, что это семейство уже давно считает её кем-то наподобие внучатой племянницы, и каждое Рождество и последние недели летних каникул Дельфини неизменно проводит в их доме. Рабастан знал, что она ревнует: по словам Юфимии Дельфи даже их облезлую кошку привечала больше, чем её. «Скоро и язык родной забудет, вот увидишь. Запрётся у себя в комнате и сидит там до самого вечера, выходит только к обеду».

Селвин вернул палочку её обладательнице.

Дельфи немного помолчала, глядя, как за окном пролетает сова, и продолжила говорить:

— Их двоюродную бабку со стороны отца звали Анна фон Эйссель, однако в определённых кругах она была известна под другим именем. Сигрун — это имя означает «тайная победа».

— Видимо, победа настолько тайная, что я ни разу о ней не слышал, — хмыкнул Селвин. — Хотя в те времена я был совсем ребёнком, а в сознательном возрасте, признаться, практически не интересовался войной с Гриндельвальдом. Книги, о которых рассказал мне Рудольфус, принадлежат ей?

— Принадлежали, — поправила его Дельфини, ставя на письменный стол кипу потрёпанных книг. Её лицо вдруг напряглось, она резко замолчала и зачем-то пересчитала разложенные на столе книги, после чего продолжила говорить. — Анна фон Эйссель умерла некоторое время назад. Неудивительно, что вы не слышали о ней: она вела затворнический образ жизни, после заточения Гриндельвальда и до самой смерти, кажется, ни разу не покидала своего дома. Многие вовсе считали, что её давно уже нет в живых.

Я обнаружила их случайно. Эти книги — только верхушка айсберга, как любят говорить у нас в Дурмштранге.

Она ещё раз обвела глазами книги.

— Любопытная история. Говоришь, рукописи Гриндельвальда? — Рудольфус раскрыл на середине самую тонкую книгу, полистал для вида и, хмыкнув, отложил в сторону. — Даже не пытайся отрицать, что ты их читала. — Он усмехнулся.

Дельфини испепелила Рудольфуса взглядом. Как и любой подросток, она ненавидела, когда ей указывали, что нужно делать. Особенно при всех.

— В основном политические трактаты. Ничего сколько-нибудь значимого. Но в этой, например, в подробностях излагается история создания его армии инферналов. Благодаря ей я, наконец, дописала это проклятое эссе. — Впервые за время их разговора Дельфини позволила себе улыбнуться; при этом её лицо заметно смягчилось и приняло несколько детское выражение. — Я сделала перевод наиболее интересных моментов. — Она посерьёзнела и зашуршала бумагами.

— Перевод Джона Ди, один из наиболее точных, считался безвозвратно утерянным. — Рабастан давно не видел хозяина лавки ядов в таком возбуждении: Селвин дрожащими пальцами перелистывал страницы, бормоча себе под нос и пожирая глазами строки. — Енохианский язык — изобретение Ди, ожидаемо... Поверить не могу, Мерлин всемогущий! Прав тот, кто говорит, что эта книга сама выбирает хозяев. Говорят также, что частичка беспокойной души Альхазреда обитает в каждой из девяноста шести копий, и если уничтожить одну из них, из-под пера тот час же выходит другая…

— Я уже слышала эту историю, сэр, — нетерпеливо перебила его Дельфини. Рабастан мог её понять: старик часто заговаривался и начинал рассказ по второму кругу. — Постойте. Не хотите ли вы сказать, что Альхазред сумел разделить свою душу на девяносто шесть частей и заключить их в копии своей книги? Что книга — хоркрукс, и именно этим объясняется её способность воздействовать на людей?

— О, вы уже наслышаны о хоркруксах, это похвально. — Селвин откинулся на спинку кресла. — И да, и нет. Разбить душу на девяносто шесть частей и не утратить человеческий облик, немыслимо! Я говорю даже не о теле, а о самой душе, — кем и чем был бы такой человек! К тому же копии появились значительно позже оригинала, они были написаны разными людьми в разных местах, в разные века, в конце концов. Механизм отдалённо напоминает наши Протеевы чары… Полагаю, речь идёт о совершенно иной материи — о магии на порядок выше, чем создание хоркруксов. О магии куда более тёмной и могущественной, чем создание искусственного тела — гомункулуса — посредством ритуала Кости, Плоти и Крови. Нужно лишь разгадать шифр...

— Я уже расшифровала часть записей с помощью «Енохианских ключей», — вновь подала голос Дельфини. Она перевернула несколько страниц и ткнула пальцем в центр листа. — Ди зашифровал часть записей для того чтобы, по его словам, «воспрепятствовать недостойным и вероломным приобрести опасную власть над природой человеческого бытия». Когда мне было тринадцать, я совершенно случайно узнала одну неприглядную тайну, которую семья Билевиц всеми правдами и неправдами пыталась скрыть.

Фрау фон Эйссель в молодые годы занималась изучением исчезнувших цивилизаций, знала несколько мёртвых языков, интересовалась некромантией, а на досуге баловалась спиритизмом. Гриндельвальд встретил её на одном из собраний тайного ордена магов, в котором она состояла. У него, очевидно, был дар располагать к себе людей.

Однажды мне удалось уговорить её провести ритуал, в результате которого душа моей матери должна была ненадолго вернуться в наш мир. Но что-то пошло не так: у меня не получилось поговорить с матерью. Мне также не удалось уговорить фрау фон Эйссель повторить ритуал: она всё время чего-то боялась, особенно зеркал. Та ночь навсегда врезалась в мою память, и потому я сразу узнала описание ритуала, пусть и в искажённом, образном виде. Я поняла, чего она так боялась, — она боялась не найти дорогу назад, боялась не вернуться, боялась, что душа моей матери окажется сильнее и навсегда займёт её тело. И тут я подумала — что, если предоставить душе возможность вернуться в пустое, незанятое тело?

— «Как человек, снимая старые одежды, надевает новые, так и душа входит в новые материальные тела, оставляя старые и бесполезные», — Селвин процитировал отрывок из индийского эпоса «Махабхарата». Древние индийцы были поразительно осведомлены в вопросах переселения душ. — Иными словами, для ритуала необходимо тело. — Он оторвал глаза от книги и посмотрел на неё таким взглядом, каким обычно взрослый смотрит на несмышлёного ребёнка. — Более того — свежее тело, желательно ещё не остывшее, чтобы не получить очередного вульгарного инфернала. Как вы себе это представляете, Дельфини?

Рабастан мотнул головой. Он не был на кладбище Литтл-Хэнглтона, но по рассказам других Пожирателей знал, что там свершилось нечто по-настоящему тёмное. Новое нечеловеческое тело — «совершенное тело», как называл его сам Повелитель, — и отливавшая металлическим блеском рука Хвоста, не знавшая пощады, — тому подтверждение.

— Это безумие! — решительно заявил Рудольфус, до той поры хранивший молчание. — Найти подходящее тело — не такая уж большая проблема по сравнению с другой: что, если душа Повелителя застрянет между мирами, и мы навсегда потеряем возможность исполнить пророчество? К тому же, нам ничего не известно о действии этой магии.

Дельфини глухо рассмеялась:

— Да вы просто боитесь! Что такое наши жалкие жизни в сравнении с жизнью Тёмного Лорда? Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи — мои знания вполне позволяют мне самой провести ритуал. От вас требуется лишь найти подходящее тело, но я и с этим могу справиться в одиночку. Вы забыли, что я — Авгурей Тёмного Лорда? Что мне суждено возродить моего великого отца из пепла, подобно фениксу? Или пророчество, ваши клятвы, всё это — фальшивка, пустые слова?

Она раскачивалась на каблуках, ожидая ответа.

— Советую вам, наконец, решить, кому вы служите, — выпалила она напоследок, резко развернулась на каблуках и вышла из кабинета. Дробный стук каблуков по мере её удаления становился всё тише.

— «Советую вам, наконец, решить, кому вы служите»! — Рудольфус пришёл в полнейший восторг.

Селвин выложил на стол кипу исписанных пергаментных свитков, и они с Рудольфусом с жаром принялись обсуждать дальнейшие планы, на ходу меняя стратегию, чиркая и внося правки. Рабастан внезапно почувствовал себя очень усталым и решил немного проветриться, чтобы нагулять аппетит перед ужином, так как еду, приготовленную Юфимией, можно было есть, только будучи очень голодным.

Подышать свежим воздухом для него значило достать из кармана портсигар, запалить сигару и втягивать в себя вонючий горячий дым в попытке выкурить изнутри гнетущие мысли. Вдали у часовни-ротонды мелькнула фигурка в зелёной мантии.

Она каждый день приходила туда, где покоилась её мать.

На плечо опустилась мягкая ладонь. Рабастан обернулся; на нижней ступеньке крыльца стояла Юфимия, сжимая в руках косматую дурмштрангскую шубу. Помня, что Юфимия не переносит запах табака, он нехотя затушил сигару мыском ботинка.

— Зачем здесь Селвин? То, что вы с братом замышляете что-то, — ясно как божий день. Рудольфус может и дальше продолжать считать меня кем-то вроде карликового клубкопуха — прошло много лет, и меня это больше не задевает, поверь.

Нелепое сравнение позабавило Рабастана. Он усмехнулся в высоко поднятый воротник зимней мантии. Зная своего брата, Рабастан был уверен, что тот скорее сравнил бы Юфимию с мантикорой, чем с безобидным клубкопухом.

— Истосковались по Азкабану? Пожалуйста — его двери всегда открыты! — парировала Юфимия. — Но зачем впутывать в свои делишки Дельфини? Какой прок от упрямой девчонки?

Рабастан вновь усмехнулся в воротник: знала бы Юфимия, кого называет «упрямой девчонкой». Хотя в том, что прока от неё мало, по крайней мере, пока, Рабастан в отличие от своего старшего брата не сомневался: Дельфини была слишком человеком для того, чтобы стать Авгуреем, вестником смерти. Она, безусловно, была одарённой волшебницей, но, как человек, казалась ему не более чем озлобленной на весь мир девочкой-сиротой и совсем не годилась на роль мессии, которую на неё возложил Рудольфус со своим проклятым пророчеством.

Юфимия сунула ему шубу, затем повозилась в карманах домашнего платья и передала немного помятую рождественскую открытку с видом зимнего города.

— Догони её! Она бежала с такой скоростью, будто по её пятам неслись адские гончие! Я хочу знать, что происходит…

Рабастан ступил в раскисший снег. Слова Юфимии поглотил налетевший порыв шквального ветра. Рано или поздно ей всё равно придётся сказать правду. И стереть память, как они сделали с вором, если она будет чинить препятствия.

Клокастая шуба оказалась неожиданно тяжёлой — и кто только придумал такую ужасную школьную форму?

Дельфи обнаружилась на выходе из часовни; на ресницах поблёскивали слёзы. Она поднимала с земли молодые еловые ветки, сломавшиеся под тяжестью мокрого снега, и пыталась собрать их в венок, какими обычно украшают дома на Рождество. Озябшие пальцы не слушались, хвоинку кололи кожу, но она упрямо продолжала своё занятие, пока ветки не образовали подобие круга.

Рабастан протянул ей открытку и клокастую шубу, которую она тут же накинула на плечи, сделавшись выше и больше. Они медленно двинулись к дому. Серые камни Лестрейндж-холла в наступающих сумерках казались чёрными, как антрацит.

— Когда мы с братом были детьми, в бальном зале, том самом, где ты тренируешься, эльфы наряжали большую ель — до самого потолка!

— У меня тоже могла быть ёлка. — Дельфи потянула на себя ручку двери.

— Давай-ка я. — Дверь с неприятным скрежетом отворилась. — Прости, что у тебя не было праздника. Мы не смогли защитить Повелителя и твою мать.

— Не стоит. Знаешь, несмотря ни на что у меня было замечательное Рождество! В этом нет вашей вины. Во всём виноват лишь один человек, и он за это заплатит. — Она в ярости сжала кулаки. — Я обещаю, что уничтожу Поттера и Молли Уизли — эту старую толстую клушу!

Рабастан снисходительно улыбнулся:

— Думаешь, это так просто — убить человека? Ты знаешь заклинание, но одного заклинания недостаточно. Разве в Дурмштранге не говорили об этом?

— Мы применяли Непростительные к паукам. Необходимо искреннее желание. И оно у меня есть, можешь не сомневаться. — Наследница Тёмного Лорда старалась держаться уверенно, что у неё неплохо получалось, но ему всё же удалось уловить в её голосе едва заметную дрожь.

— Ха-ха, к паукам! Это всё равно, что раздавить каблуком муравья. Неужели ты думаешь, что прихлопнуть паука и лишить жизни человека, пусть даже грязнокровку или маггла — это одно и то же? Соседский пёс, вцепившийся в ногу. Маггловский ребёнок. Докучливая грязнокровка из Министерства. Затем безобидная полукровка из хорошей волшебной семьи. И, наконец, чистокровный волшебник, который при другом раскладе колоды мог бы стать твоим другом. Когда ты впервые произносишь эти слова, то преступаешь грань. Число убийств растёт, как снежный ком, и вскоре ты перестаёшь их считать. Человеческая жизнь становится пустышкой, ты превращаешься в палача…

— Я не собираюсь убивать их всех, — прервала его Дельфи. — Только Поттера. И Уизли.

— Напрасно ты так считаешь. А как же… кхм… вынужденные жертвы… ради великой цели? Ты когда-нибудь играла в волшебные шахматы?

Она осторожно кивнула.

За годы службы Тёмному Лорду Рабастан приобрёл привычку никогда не жалеть о случившемся, и, если бы ему вдруг выпал шанс прожить жизнь заново, он, ничтоже сумняшеся, ступил бы на проторенную дорожку. Но то был осознанный выбор человека на склоне лет, повидавшего жизнь во всех её проявлениях, Дельфи же только начинала свой путь, и ему не хотелось, чтобы она повторила судьбу своей матери, коль скоро была на неё так похожа, что Рудольфус порой, забываясь, называл её Беллой.

— Волшебные шахматы всегда казались мне жестокой игрой. На чердаке, кажется, завалялась коробка. Сыграем? Руди ставит мат за пару-тройку ходов, а Юфимия не может запомнить, как передвигается слон. С ними неинтересно играть.

С тех пор, как Рабастан вновь переступил порог Лестрейндж-холла, прошло около полугода, но за всё это время ни он, ни Рудольфус, ни тем более Юфимия ни разу не поднимались выше третьего этажа. Будучи детьми, они с братом часто играли на чердаке и даже забирались на крышу, за что неизменно оставались без ужина и были пороты розгами или отцовским ремнём.

— Кажется, где-то здесь… — приговаривал Рабастан, открывая очередной сундук. — Зачем только Руди заблокировал Манящие чары, чёрт бы его побрал! Lumos!

Чего только здесь не было: старая мебель, которую отчего-то не решились вынести на помойку, пианино без клавиш, сломанные игрушки, книги с оторванными корешками, магические предметы, о назначении которых можно было только догадываться…

Дельфи, желая помочь, рылась в гардеробном шкафу по соседству: процесс охватил её с головой. Но кроме побитых молью мантий и шляп и нескольких зонтиков с поломанными спицами в нём ничего не обнаружилось. Она собралась было дёрнуть ручку следующего гардероба, как тот угрожающе зашатался, и дверца с силой распахнулась изнутри, едва не сбив её с ног. Она отпрыгнула в сторону и выхватила из кармана волшебную палочку, принимая боевую стойку.

Из темноты шагнули две фигуры в форменных мантиях Дурмштранга: высокий темноволосый юноша и светловолосая девушка, едва достававшая макушкой ему до плеча. Фигуры медленно двинулись Дельфи на встречу. Палочка в руке дрогнула, она сделала несколько шагов назад, оступилась и рухнула в груду хлама, громоздившуюся на полу.

Рабастан притаился за сундуком. Боггарт не представлял опасности, и он решил предоставить наследнице Тёмного Лорда возможность самостоятельно справиться с ним, а заодно понаблюдать за ответной реакцией. «Признаться, я уже начал считать, что ошибся, поставив на неё», — говорил Рудольфус ещё вчера — до того, как она сумела не только отразить вторжение в свой разум, но и осуществить обратную легиллименцию. Рудольфус хоть и был зол на неё, но проникся уважением. Рабастан же до сих пор не мог понять, что Дельфи за человек: в ней поразительным образом сочетались сила и слабость, смирение и гордость.

Светловолосая девушка плакала, слёзы ручьями текли по её щекам. Юноша выплёвывал резкие фразы, значение которых Рабастан не мог понять. Дельфи выставила перед собой тонкие руки, словно силясь защититься от невидимого бича. Белая палочка покатилась по полу. Дельфи кричала что-то в ответ, фигуры в алых мантиях меж тем неумолимо приближались…

Наконец, она нашарила на полу палочку.

— Riddiculus!

Юноша в алой мантии продолжил кричать с новой силой, девушка утёрла слёзы и присоединилась к нему. Дельфи заткнула уши и зажмурила глаза.

— Ri… ri… riddiculus! — прорыдала она, наугад направляя волшебную палочку.

— Это всего лишь боггарт, Дельфини! — попытался успокоить её Рабастан, выползая из своего укрытия. Дело приняло неожиданный оборот. Мгновение — юноша и девушка исчезли, на их месте появился дементор в плаще с капюшоном, закрывавшем лицо. Рабастан чувствовал на себе его свистящее дыхание. По телу пробежала мелкая дрожь. Дементор высунул из-под плаща осклизлую руку, покрытую струпьями.

Рабастан на мгновение замешкался. Хлопок — и боггарт обернулся Тёмным Лордом. Глаза Дельфи округлились и стали похожи на два галеона. Раскрыв рот в беззвучном крике, она ползком попятилась в угол.

— Отец…

В глубине души Рабастан Лестрейндж всегда боялся своего Повелителя. Боготворил и боялся.

— Я разочарован в тебе, Лестрейндж, — холодно произнёс Тёмный Лорд, играя волшебной палочкой. Змеиные ноздри гневно раздувались. — И в твоём брате тоже. Как вы могли допустить, чтобы она умерла?

— Мой Лорд… Я пытался защитить… — бормотал Рабастан, рухнув ниц. Умом он осознавал, что перед ним всего-навсего боггарт — жалкий перевёртыш, но сердце ухнуло вниз, и страх сковал его по рукам и ногам, не давая вздохнуть. Настоящий Лорд в первую очередь спросил бы за проигранную битву. — Простите меня, Повелитель…

Тёмный Лорд сделал жест рукой. Рабастан выпустил из рук край его мантии.

— Я вынужден тебя наказать, — цокнув языком, сказал Тёмный Лорд. — Ты знаешь, как я не хочу это делать…

— Прошу вас, Повелитель, прошу…

— Crucio!

— Riddiculus! — заорал Рабастан, вскакивая на ноги и наставляя на лже-Лорда волшебную палочку. Раздался хруст, и правое колено пронзило болью. Лже-Лорд обзавёлся ярким клоунским носом и с громким хлопком испарился.

Рабастан вытер вспотевшее лицо рукавом мантии и с облегчением опустился на пустой сундук. Больное колено неприятно пульсировало. Он только что дерзнул высмеять Повелителя на глазах его дочери! Он напрасно пытался унять бившую его дрожь, сжимая и разжимая пальцы.

Больше всего Рабастан сейчас боялся встретиться глазами с Дельфини, забившейся в дальний угол чердака, и поймать её взгляд, полный заслуженного презрения. Он хотел бы скорее бежать отсюда, но долг и остатки совести обязывали удостовериться, что с наследницей всё в порядке.

— Это был не мой отец, — глухо прозвучало из угла. В темноте блеснули голубоватые белки глаз. — Ты… ты ненавидел его, как и все, да?

— Я боялся его — это правда, — тихо ответил Рабастан. — Но не ненавидел, нет. После того как Повелитель бесследно исчез, мы с моим братом, твоей матерью и Барти искали его, в то время как другие поднимали бокалы за его смерть. А ведь мы могли запросто скрыться, притвориться, что действовали не по своей воле, как сделали многие.

— Например, тётя Нарцисса, — Дельфи размазала по лицу последние слёзы. — Прости, я ни в коем случае не хотела оскорбить тебя.

— Могу я спросить?

Она коротко кивнула.

— Да.

— Кто для тебя те юноша и девушка?

— Люди, которых я люблю, — просто ответила Дельфи, — которых я предала самим фактом своего появления на свет. Их мать — урождённая Грегорович. В девяносто седьмом мой отец убил её отца, мать, деда и братьев.

Он оказался прав: она была слишком человеком для того, чтобы стать Авгуреем, вестником смерти.

— И они, конечно, не знают.

Она снова кивнула. Затем молча встала, отряхнула пыль с мантии и медленно поплелась к двери. Рабастан посидел ещё немного на сундуке, выкурил сигару — благо Юфимия с Рудольфусом сюда не заглядывали — и спустился вниз, то и дело останавливаясь и потирая колено.

Кажется, пора попросить Юфимию приготовить её чудодейственную мазь.

* * *

Дельфи кое-как доплелась до своей комнаты и, скинув туфли, не раздеваясь, рухнула на кровать поверх покрывала. Форменные ботинки из драконьей кожи были не в пример удобнее узких лодочек на каблуке, которые она надела сегодня. К тому же они явно были не предназначены для прогулок по раскисшему снегу в условиях английской зимы: теперь их оставалось лишь выбросить.

Однако состояние гардероба в данный момент меньше всего волновало её. «Это был боггарт. Всего-навсего мерзкий призрак-перевёртыш», — успокаивала она себя, но всё же это был он: высокий, очень худой — вероятно, измотанный Тёмной магией (в Дурмштранге рассказывали про такое), с неестественно белой кожей, длинными пальцами на руках и плоским змеиным лицом, изуродованным экспериментами над собой.

— Папа, — прошептала она и перевернулась на спину. Несколько минут лежала так без движения, раскинув в стороны руки и слушая прерывистое дыхание Тенебриса — птица дышала совсем как больной человек. Дельфи знала, что он угасает, и ничего не могла с этим поделать. Если бы Тенебрис был настоящим фениксом, он бы возродился из пепла, но он — всего лишь несчастная ирландская копия.

— Теперь они думают, что я слабая, но это не так. — Дельфи села на кровати и достала из кармана открытку. — Я докажу, что достойна быть дочерью Тёмного Лорда.

«Дорогая Дельфини,

поздравляем тебя с наступающим Рождеством! Надеемся, что у тебя всё хорошо, и ты, наконец, счастлива со своей новообретённой семьёй!

Мама выиграла процесс. Фирма герра Олливандера будет вынуждена выплатить компенсацию в размере десяти тысяч галеонов за клевету.

Папа говорит, что Виктор Крам пообещал каждому студенту Дурмштранга билеты на церемонию открытия и первый матч Чемпионата (Норвегия против республики Кот-д’Ивуар)! Если это действительно так, то последние дни Пасхальных каникул будут незабываемыми!

Счастливых каникул! Не забывай писать!

С любовью, твои Тристан и Гретхен».

Она быстро написала ответ и, переодевшись в чистую одежду, спустилась вниз, искренне надеясь, что мистер Селвин аппарировал прочь, и сегодня ей больше не придётся толкать изматывающие речи. Дельфи всегда не любила длинные выступления директора, полные пафоса, но в этот раз они сослужили ей добрую службу.

Старый Тенебрис был более не в состоянии носить письма; эту роль теперь выполняла сердитая рыжая сова, которую Юфимия приобрела незадолго до переезда в Лестрейндж-холл. Сова клевалась и разбрасывала корм в радиусе пяти футов вокруг, и потому Дельфи иной раз хотелось свернуть ей шею.

Отправив письмо, она решила ещё раз заглянуть в кабинет. Её не покидала навязчивая мысль, что количество рукописей Гриндельвальда, которые она демонстрировала сегодня Лестрейнджам и Селвину, не совпадало с первоначальным. Она вновь и вновь упрямо пересчитывала рукописи в надежде, что в следующий раз их окажется на одну больше.

По спине пробежал холодок. Если рукопись обнаружит кто-нибудь из преподавателей и студентов, то она рискует вылететь из Дурмштранга, как пробка из бутылки. Разразится международный скандал, и кто знает, какие факты окажутся на поверхности! Под раздачу попадут и несчастные Билевицы. Дельфи зажмурила глаза и обхватила голову руками в попытке сосредоточиться на дне отплытия.

Во время сборов её отвлекла первокурсница, потерявшая свой портключ, и она ненадолго отлучилась, оставив часть книг без присмотра лежать на кровати. В спешке она забыла спрятать их в чемодан и наложить перед уходом заклятие.

Кто тогда оставался в спальне? Гретхен? — Гретхен вместе с ней помогала растрёпе искать портключ. Катарина, Мэрит? Катарина наверняка не упустила бы возможность покопаться в её вещах.

Дельфи глубоко вздохнула, прогоняя прочь беспокойные мысли. На корабле все вели себя по-обычному, из школы не приходило никаких писем, а значит, вероятнее всего, книга провалилась за кровать и сейчас покрывается пылью. А уж с соседками, случись что, она как-нибудь разберётся.

Иллюстрации:

Как мог бы выглядеть запущенный Лестрейндж-холл (на фото Подгорецкий замок в Украине): https://ibb.co/jgnM80

Кстати, именно туда спешил на бал Д'Аратьян в исполнении Михаила Боярского:)