Волчья тень (гет)

.

Луна заглядывала в окно, надкушенная, как спелое яблоко. “Это зимний лис Ренна отгрыз кусочек“, — говорила Анне когда-то старая служанка Грета и гладила узловатыми пальцами ее макушку.

Анна поспешно дернула занавеси, скрывая комнату от любопытного лунного зрачка.

Они не любят свет. Не любят громких звуков. Ощущая, как предательски дрожат пальцы, она сдвинула засов. Им он не помешает. А вот если кто-нибудь войдет... За такое могут казнить даже в Ферлиберт.

Металлическая задвижка куснула пальцы резким холодом. Ничего, сказала себе Анна. Это просто от страха. Глупого детского страха, когда просыпаешься после кошмара и не можешь понять, где находишься. Это просто...

Нельзя думать. Надо действовать.

Во мраке зеркало смутно отблескивало черной водяной гладью, но было не разглядеть даже собственных черт. Страх сжал горло, пополз вниз, по спине и к животу.

Анна нащупала кинжал на поясе и не дала себе ни мгновения, чтобы испугаться еще больше. Лезвие полоснуло по коже — боль хлестнула ладонь тонкой плетью. Кровь потекла в рукав, такая теплая... Такая живая в этой мертвенной тьме.

Прозвучали слова. Жуткие, запретные. На древнем языке, напоминающем свист ветра в горах или жуткое пение безумца. Вильгельмина говорила, что эти слова значат:

— Из долины смертных теней зову я вас живым кровавым поцелуем.

Древний язык, забытый язык. Но остались те, кто слышит его.

Анна почувствовала чужое присутствие. Даже тьма будто поблекла и выцвела, только капли крови с тихим стуком падали на пол. И они жадно слушали. Не ее слова. Этот стук.

Шиггены. Мертвые тени. Слуги Темного.

— Что ты хочешь, молодая хозяйка? — высокая, плотная тень придвинулась к ней близко и коснулась щеки.

К коже будто пристал холодный пепел. Анна отшатнулась.

— Прочь!

— Как скажет молодая хозяйка, — прошелестела тень насмешливо. — Так чего же ты хочешь?

— Я... Покажите мне королеву Катриону. Хочу знать о ней все, — справившись с голосом, велела Анна.

— Как будто была ее тенью с рождения, — шепнул шигген. — Теням ведомо все... Но и только? Старая хозяйка изобретательнее. Она шпионит с нами... Мучит... А иногда...

— Не болтай, — оборвала шиггена Анна, чувствуя, как от этого липкого голоса мурашки вновь побежали по спине. — Покажи мне. Покажи мне Катриону Фернеол.

Им нельзя показывать страх. Они чуют его так же остро, как кровь. Анна крепко зажмурилась и пообещала себе: “Если принцесса достойна его любви... Темный свидетель, я отступлю“.

Даже сквозь закрытые веки она увидела, как плеснула яркая вспышка света. Зеркало засветилось изнутри — но отражало уже не ее лицо.

Это была она, Катриона. Золото и розовый шелк.

Каждый день ее жизни, от первого крика, пролетал за несколько мгновений — то ускоряясь, то замедляясь по желанию Анны.

Ее первая улыбка. Первый шаг. Детские игры. Новые платья. Смех. Радость. Нежные материнские объятия, в которых она утопала. Белые ирисы, которые так любила собирать. Милые наперсницы, детские секреты — все это вставало перед глазами, отпечатываясь на изнанке зрачков.

Она была прекрасна. Добра. Чиста. Весела. Совершенно невинна. Прекрасно пела. Играла на красивой арфе с серебряными струнами. Чихала, стоило ей взять в руки кошку, и совсем не любила собак. Она не любила просыпаться рано и терпеть не могла запах лимонов. В пятнадцать лет тайком поцеловала симпатичного пажа, а потом делала вид, что совершенно его не замечает.

Она помогала бедным, а при виде голодных детей на ее прехорошенькие глаза наворачивались слезы.

Итак, безусловно добра. Безусловно мила. Безусловно сострадательна. Очень-очень красива. И пуста, как до блеска вымытый кувшин.

Таких, как она, сотни. Тысячи. Десятки тысяч. Таких, как она, много, даже при дворе Ричарда.

Анна видела каждое ее движение. Слышала каждый вздох… Смотрела и смотрела, не в силах оторваться, будто к векам привязали ниточки. Но все еще не понимала.

Вот зеркало уже отразило знакомые черты. Темные вьющиеся локоны над бледным лбом, знакомую улыбку.

— Нет! Хватит, хватит, я сказала!

Она не хотела видеть Ричарда ее глазами. Сердце зашлось в тоске.

— Как скажет молодая хозяйка, — насмешливо отозвался шигген. — К тому же нам все равно пора уходить. Рассвет близко.

Тень растаяла, свет в зеркале померк. Ощущение невидимых нитей под кожей тоже исчезло. Она и правда простояла перед зеркалом всю ночь, до рассвета?

На негнущихся ногах Анна подошла к окну. И правда. Небо на востоке посерело. Как будто выпитое шиггеном.

* * *

Заря только вставала, обнимая горячими лучами сонный и продрогший за ночь мир, а Элайв уже была на ногах.

Фелиция вчера поздно вернулась с ужина, но в таком приподнятом настроении, будто сама Матерь спустилась к ней с небесного трона и одарила своими милостями. Софи тоже заметила радость госпожи, попыталась выяснить в чем дело, но получила в ответ лишь:

— Завтра утром мне нужна Элиза. Остальное узнаете позже.

И вот наступило утро, Фелиция стараниями своих служанок была одета и готова к выходу. Помнит ли она о своих планах?

— Сеньора, могу я идти? — спросила Эл, не зная уже, что и думать.

— Мы пойдём вместе.

— Куда?

— К королеве, моя милая, — подозрительно мягко улыбнулась Фелиция. — Она хотела тебя видеть.

Королева? Видеть её? Зачем, Тёмный вас раздери?!

Тем не менее, Эл послушно поклонилась. Только рука скользнула к ножу на поясе, проверяя, на месте ли он. Глупости, будто это что-то меняло. Но со сталью все же как-то спокойнее…

Софи сгорала от любопытства, но её госпожа с собой не взяла. Светлые боги, это ещё и тайна?.. Элайв совсем перестала понимать что-либо, и ей оставалось только наблюдать. Пусть будет, что будет.

"Мудрая, не дай пропасть дочери твоей! — подумала она и, спохватившись, продолжила словами канона: — Пусть кровь моя холодна, пусть крыльев я лишена, но глаза мои зоркие ищут правду, и ум мой острый узнает её".

Королева Маргарита Фернеол ждала их в собственных покоях. Фелиция шла к резным дверям уверенно, верно она каждый день навещала королеву. А вот Элайв было не по себе. Её все ещё бросало в дрожь от близости коронованных особ.

Фрейлины, мимо которых они проходили, казались враждебными. Любая из них могла схватить её за рукав, любая могла узнать в ней самозванку, которой вход в такое высокое общество заказан. Правда, пока они ограничивались поклонами и вежливыми приветствиями Фелиции, а её, служанку, и вовсе не замечали.

Эл так засмотрелась по сторонам, что чуть не подпрыгнула от громкого голоса госпожи.

— Доложите королеве, что я пришла по её приказанию.

Спустя пару мгновений двери отворились. Фелиция тут же вошла внутрь, Элайв очень не хотелось следовать за ней, но оставаться в приемной желания было ещё меньше.

В комнате царил полумрак: ставни были плотно закрыты, а всюду, от пола до потолка, громоздились сундуки, свертки…

— Прошу прощения, что принимаю вас среди этого безобразия, — вздохнула королева, оставшись сидеть в кресле. Эл старательно присела в поклоне, склонив голову.

— До отъезда осталось всего несколько часов, и скоро все это будут выносить… Но нам времени хватит, — продолжила она неторопливо. — Фелиция, представьте мне вашу травницу.

— Её зовут Элиза, ваше величество. И смею заметить, она очень, очень искусна!

И с чего это сеньора её так хвалит? Кажется, она была очень недовольна, а теперь…

Эл подняла голову, встретившись глазами с королевой. Маргарита Фернеол вдруг замерла, расслабленная улыбка стекла с её лица. Она резко откинулась на спинку кресла.

— Эл… Эл… лиза.

— Да, ваше величество, Элиза, — кивнула Фелиция. — Вам нехорошо, ваше величество?

— Нет, все в порядке, — она повернулась к Эл: — Не бойся, дитя, я… Я хотела бы рассмотреть тебя. Подойди. Окно!

Расторопная служанка бросилась к ставням и проворно распахнула их. Дневной свет пополам с холодом ворвался в комнату, и Эл несколько секунд ничего не могла разглядеть. А королева, сидевшая спиной к окну, кажется, успела составить мнение:

— Вы так молоды, моя милая… И уже считаетесь хорошей травницей?

Вопрос был справедлив. Королева, как говорили, сама неплохо колдовала, и верно знала, как долго учат порядочных знахарок…

— Ваше величество, моим воспитанием занималась люмина, и она научила меня очень многому. Если вам угодно испытать…

— Нет-нет, — быстро ответила она. — Но… Но, светлые боги, Фелиция, где же вы её нашли?

Госпожа молчала. В это трудно поверить, но она не произнесла ни слова и лишь стыдливо опустила глаза.

— В чем дело?

— Ваше величество… Разве это так уж важно?

— Вы находите ведьму в Рейнхилле и не желаете мне об этом рассказать?

Фелиция продолжала упорно молчать. Эл не смогла сдержаться и вопреки этикету удивленно посмотрела на хозяйку.

— Да что же такого ужасного тут произошло? Элиза, рассказывайте!

— Ваше величество… — Эл старалась больше не смотреть на сеньору. — Моя госпожа не хотела отзываться обо мне дурно, ведь она так добра ко мне. И доброта её воистину не знает границ, ведь сеньора Тренцо вытащила меня из тюрьмы.

Королева точно заледенела:

— Как?! Из какой тюрьмы?

— Видите ли… Я оказалась там случайно. Меня посадили за воровство.

Её величество вскочила на ноги:

— Ты воровала? Эл!.. Элиза!

— Нет, ваша милость, это вышло по ошибке. Мой… Кхм… — Эл бросила попытки выражаться как подобает и затараторила, как умела. — Я жила с юношей. Несколько лет. И вот он воровал. Но не я, понимаете? Он воровал, и однажды к нам пришли солдаты, а его дома не оказалось. Вот они и взяли меня. И в тюрьму отвезли. И вот там мы и встретились с сеньорой.

Маргарита Фернеол бледнела на глазах.

— Фелиция, это правда?

— Да, ваше величество.

Королева прикрыла лицо рукой и прошептала:

— Какой позор… Боги, какой позор… Матерь всеблагая…

И какое дело такой высокородной даме до судьбы какой-то служанки?..

Её величество наконец взяла себя в руки и тихо спросила:

— А что же ваша люмина, Элиза? Неужели она позволила вам вести такую жизнь?

— Она ничего не знает, я ведь… Я не рассказывала ей, — решительно закончила Эл, полагая, что истории про побег впечатлительная королева не переживет.

Но Маргарита Фернеол уже будто и не думала о ней, она обратила пылающий гневом взор к Фелиции:

— И такого человека вы собирались оставить при моей дочери?! Да как вы посмели, сеньора Тренцо? Вы думали, что я не узнаю?

— Прошу прощения, ваше величество, — лепетала Фелиция, не поднимая головы, — я беспокоилась лишь о пользе дела. Как бы там ни было, девушка очень искусна, в этом я убедилась.

Королева тяжело вздохнула:

— Что ж… Иного выхода у нас все равно нет. Пусть она остается, но Фелиция… Вы меня разочаровали.

Сеньора Тренцо глубоко поклонилась:

— Этого больше не повторится.

Маргарита Фернеол холодно кивнула:

— Надеюсь, на новой службе у вас не будет возможности совершать глупости, — сказала она, глядя Эл в глаза и отвернулась. Посетители её больше не интересовали.

Фелиция направилась к двери, увлекая за собой и Эл. Та покорно шла за госпожой, но в мыслях её царил такой же беспорядок, как в этой комнате. Что все это значит? Оставить при дочери? Все-таки оставить?

* * *

В день отъезда Фернеолов пошел снег. Взбудораженные хлопотами и сборами дамы велели служанкам в очередной раз разобрать сундуки и извлечь на свет опостылевшие за зиму меховые плащи.

Анна искала в толпе девушек Элизу — но ее нигде не было видно.

— Анна! Вот вы где, милая!

Анна обернулась. К ней, преизрядно запыхавшись, спешила леди Браун. Застежка плаща съехала куда-то к левому плечу, седые локоны выбились из-под вдовьего чепца.

— Леди Браун?

— Вас-то я и ищу, — отдышавшись, не стала церемониться та, с неожиданной прытью ухватив Анну под локоть. — У меня к вам крайне важное поручение.

Анна приподняла брови:

— Вот как?

Вырываться было бесполезно — леди Браун вцеплялась крепко, как гончая в загнанного оленя. Ей только и оставалось, что покорно тащиться следом за почтенной дамой. Не так она себе представляла это утро...

— Так что за поручение? — решилась спросить Анна уже на лестнице.

Леди Браун, успевшая спуститься на ступень ниже, укоризненно взглянула на нее снизу вверх.

— Поднесешь Прощальную чашу гостям.

Анна так и замерла.

— Что? Нет, я не... Могу. Не могу. Это запрещено в Терравирис. С Прощальной чашей просят благословения у всех богов.

Леди Браун взглянула на нее холодно.

— Нам нужно проявить терпимость. К тому же вы в Утонувшей Звезде прекрасно знаете обряд, в отличие от нас всех... И не вздумай спорить.

— Я не...

— Можешь, можешь, — тоном, не терпящим возражений, отозвалась леди Браун. — Сама знаешь, Энни. Не стоило тебе надевать тот плащ перед гостями. Теперь Фернеолы должны увидеть тебя... — леди Браун помедлила, и в глазах у нее мелькнули лукавые искорки. — Благостной и покорной.

Анна поморщилась. Но леди Браун была безжалостна.

— Да, если ты опрокинешь чашу с вином, я буду знать, что ты сделала это специально.

Они вышли во внутренний двор и встали в первых рядах провожающих.

Небо застилала бледная, колеблющаяся пелена. Снег садился на волосы, на щеки, ресницы.

Непривычные к холоду ферлибертские дамы кутались в свои тонкие вуали, и их немногочисленная пестрая стайка жалась друг к другу, словно озябшие птенцы. И только одна королева Маргарита выглядела величаво и спокойно, как будто в жилах у нее текла не кровь, а замёрзшее молоко. Но ведь, кажется, она сама родом из Терравирис?

Осознав, что слишком долго не отводить взгляд от королевы неприлично, Анна поспешно отвернулась — но стало только хуже.

Катриона. И Ричард.

Да, это было все так же невыносимо, как и в первый же день, сердце пропускало удар за ударом, горло перехватывало, а магия внутри в ужасе сворачивалась ледяной змеей; и все же она не могла отвернуться.

Анна смотрела, как Катриона неловко переступает по припудренным снегом камням, как ее пальцы вцепляются в рукав Ричарда, как... Как он нежно переплетает ее пальцы со своими и улыбается… Будто не было той странной сцены после свадебного пира. Будто не он кричал и не рыдал в её объятьях.

"Может, мне все приснилось? — думала Анна. — Я видела то, что отчаянно хотела видеть, но на самом деле — это все морок, сон, ложь. Видения теней в зеркале и то более реальны".

Больно, как же больно, но Анна смотрела на венценосную чету, как будто это было самое отвратительное из зрелищ — зрелище смерти. Так смотрит толпа на казнь. Одновременно с отвращением и жгучим любопытством впивая последний выдох, и каждый толчок крови из перерубленной шеи, каждую конвульсию.

И лишь одна мысль Анны была ясной.

“Скоро Ричард будет в моих объятиях, осталось подождать совсем недолго. Как только все уедут, он вновь станет моим“.

Подошедший слуга с поклоном вручил ей тяжелую серебряную чашу. Вино из терновника — здесь, на севере, не растет сладкий виноград. Темно-бордовое, темнее крови, подслащенное медом. Сдобренное гвоздикой. Пряное и сладкое.

Чаша была теплой, как живое существо — и Анна ухватилась за неё обеими руками. Подняла взгляд, точно ощутив какой-то укол. На нее в упор, чуть прищурив холодные серые глаза, смотрела королева Маргарита Фернеол.

Что не так?.. Слишком красноречивые взгляды она бросала на Ричарда и Катриону? Надо быть осторожнее. Говорила Вильгельмина, что у нее все на лице написано. Как глупо...

Раздосадованная, Анна шагнула вперед, навстречу отъезжающим. Что о ней подумают?.. Да не все ли равно?

Первый глоток из чаши, первый поклон — королю.

— Да хранит вас Владыка.

Король Генрих едва пригубил из чаши. Чтобы обменяться с ним ритуальным поцелуем, Анне пришлось встать на цыпочки. Впрочем, его старший сын ненамного его ниже.

— Да хранит вас Матерь и Мудрая.

Королева холодно кивнула. Мысленно проклиная леди Браун, Анна быстро клюнула королеву в щеку.

Третий поклон.

— Да хранит вас Воин в дороге.

Вино плеснуло о стенку сосуда. Слова застряли в горле. Принц Эдвард смотрел ей прямо в глаза, и Анна застыла, не зная, что ей делать дальше.

— Целуй уже! — крикнул кто-то из толпы. — Сколько можно стоять на холоде?

— Или миледи забыла, как это делается? — издевательски поддакнул младший принц. — Так мы можем научить.

Чувствуя, что краснеет, Анна торопливо поцеловала Эдварда. Отчаянно надеясь, что никто не видел, как она зажмурилась.

— Э, братец. Да это тебя, кажется, учить надо, — вполголоса, но так, чтобы она услышала, прокомментировал Бертран.

Анна искоса взглянула на короля и королеву Ферлиберт. Те вполне сносно притворялись глухими, но вот кронпринц, кажется, уже закипал. О, Мудрая, поскорее бы это кончилось.

Бертран смотрел на нее с выжидающей ехидной улыбочкой. Едва сдержавшись, чтобы не вылить остатки вина ему на голову, Анна поклонилась:

— Да хранит вас Добрый в дороге.

— Да крепок будет его посох. Надеюсь, — деловито осведомился Бертран, — вы не смазали губы ядом? Это было бы весьма предсказуемо.

Настал черёд Анны притворяться глухой. Вместо поцелуя она клюнула воздух у его щеки. И напрасно. Бертран развеселился еще больше.

— Вот как? Видишь, Эдвард, ты ей понравился больше!

Да чтоб тебя Темный побрал!

Наконец-то было позади. Позади, думала Анна, чувствуя, как ее обжигают сотни взглядов.

Просто затеряться в толпе. И никогда больше не вспоминать об этих пяти минутах позора. Никогда. Но скрыться Анна не успела. Леди Браун железной рукой ухватила ее за локоть:

— Сбежать выдумали, леди Эстер? Никаких мне больше нарушений протокола!

И она выпрямилась, точно воплощенное возмездие, держа Анну за руку, как провинившееся дитя. И Анна была вынуждена остаться и смотреть.

Королева Маргарита жестом поманила к себе старшего сына. Кронпринц Эдвард склонился перед нею. Она что-то тихо сказала ему на ухо — непонятно, что именно, но даже издалека было видно, сколь ошеломленным и озадаченным выглядел принц.

— Не думаю, матушка, что я нуждаюсь в подобных советах, — громко сказал он. — Я мог бы догадаться и сам.

По толпе придворных пролетел лёгкий взволнованный шепот. Королева улыбнулась так же холодно и невозмутимо.

Эдвард, с плотно сжатыми губами, резко развернулся и зашагал... О нет, Владыка! Они хотят продолжить смеяться над нею?

Последняя надежда, что принц направляется не к ней, а к красавице Дженни Дейл, испускавшей восторженные вздохи где-то у левого локтя Анны, растаяла. С безупречно прямой спиной перед ней застыл принц Эдвард. Что ей оставалось делать, кроме как присесть в поклоне?

— Ваше высочество?

По губам его скользнула тень улыбки.

— Я не поблагодарил вас за Прощальную чашу.

Анне показалось, что с каждым его словом оглушительная тишина, звенящая в ушах, разливается по толпе, как вода, пролитая из кувшина. Шепотки умолкли, казалось, все напряжённо прислушиваются.

— В этом нет моей заслуги, — тихо сказала она. — Я поднесла вам чашу от имени короля... Ваше высочество.

Серые глаза сверкнули.

— Мне очень прискорбно, леди Эстер, — мягко и тихо сказал Эдвард, так, что слышать его кроме самой Анны могла только леди Браун. Полуобморочная Дженни не в счет.

Анна ошеломленно молчала. О чем это он?

— Простите?

— Я не успел закончить танец с вами, — глаза его улыбались, — и хотя, увы, я уже не в силах ничего исправить, но...

С каких это пор южане так медоречивы?

— … Я думаю, этот цветок заменит ещё один танец.

В пальцах Эдварда тихо покачивалась бледная лилия. Но снег, крупными хлопьями спускавшийся на нежные лепестки, был ещё белее.

Анна озадаченно взглянула на принца, не в силах уразуметь, что происходит. Мгновение назад никакого цветка в руках не было. Магия? Королева колдовала у всех на виду? Что же делать? Подсказкой ей послужил тычок под ребра от леди Браун.

— Как любезно, — выдавила она. — Благодарю вас, ваше высочество.

Что-то здесь не так. И дело вовсе не в том, что Дженни Дейл вот-вот свалится в обморок. Зачем это королеве Маргарите?

Анна, все еще не до конца уверенная, что это не какой-то жестокий розыгрыш, протянула руку:

— Позволите?

Эдвард помедлил:

— Миледи Эстер, я... Я не думаю, что Терравирис — хорошее место для вас, — сказал он едва слышно.

Передавая хрупкий стебель цветка, он на миг задержал руку и, незаметно для остальных, осторожным дружеским жестом пожал ее пальцы.

Все еще растерянная, если не сказать раздавленная, Анна внезапно вспомнила: Ричард! Когда на свадьбе он заметил, что она танцует с принцем, он совершенно вышел из себя. А что же сейчас? Анна боялась и взглянуть на него, но... Совершенно напрасно.

Он даже в лице не изменился, с горечью поняла она. Ричард не сводил очарованного взгляда с Катрионы, его рука, оберегая от холода, лежала на ее узких плечах.

Анна поспешно отвернулась.

Почему, боги? За что ей всё это?

— Это лилия, клянусь вам, — услышала она ехидные шепотки за спиной. Девушки даже не таились, обсуждая произошедшее. — Уж разумеется не знак внимания.

— Да-да, ядовитый цветок.

— Довольно изящный удар.

— Скорее способ сказать, что миледи Эстер что тот сосуд с ядом.

— У всех на виду.

Анна сжала стебель так крепко, что пальцы побелели.

* * *

Провожать Фернеолов вышел, казалось, весь двор. Элайв теперь полагалось находиться среди служанок фрейлин, и никто её не разыскивал. Фелиция, кажется, окончательно потеряла интерес к своей бывшей камеристке, а Софи тем более не искала её дружбы. Ох, Мудрая, спасибо, что избавила свою дочь от этой благородной сеньоры! Видят боги, у Фелиции доброе сердце, раз она вытащила Эл из тюрьмы, поручилась за безродную и абсолютно ей неизвестную девушку, но уважать её издалека будет гораздо проще.

Элайв была рада остаться, но все же, стоя среди незнакомых людей, она почувствовала себя очень неуютно. Королевский замок не успел стать для нее домом, и друзей здесь не было. Даже Анна была далеко, и подойти к ней было нельзя. Никто не должен знать, что они знакомы.

Оставалось только смотреть на отъезжающих и кусать губы от странного щемящего чувства внутри. Разодетые господа садились на коней, кто-то прощался с новыми друзьями, кто-то торопился скорее уехать, все они суетились, шумели и сливались в общую гомонящую толпу… Все, кроме королевской семьи.

“Наверное, я буду рассказывать внукам, что видела Фернеолов так близко, — подумала Элайв. — А с принцем Бертраном я даже говорила несколько раз!“

Вдруг раздался громкий смех и рукоплескания. Эл обернулась: младший Фернеол поставил своего коня на дыбы, вызвав восхищение северянок. Принц Эдвард и Фелиция смотрели на это с одинаково кислым выражением лица, а Эл невольно улыбнулась.

Надо же, Уилфред тоже был светловолосым и сероглазым, совсем как принц Бертран, но впечатление производил совершенно противоположное. Представить, что Уил кого-то веселит, смешит… Нет, невозможно.

Наконец был подан сигнал к отъезду. Последний раз взмахнув рукой, принц Бертран вдруг нашел взглядом Элайв в толпе и мягко улыбнулся. Не успела она ответить, как он уже развернул своего коня на южную дорогу. Впрочем, наверняка не одна девушка в этой толпе поймала его взгляд и улыбку. Ну конечно, он же принц, хоть и при невесте…

Элайв, наверное, и дальше любовалась бы удаляющейся пышной процессией, но её окликнули:

— Элиза? Служанка Фелиции Тренцо?

— Да, это я, — обернувшись, она встретилась взглядом с немолодой крепкой женщиной, державшей в руках потрепанный свиток. Она окинула Эл оценивающим взглядом, в котором, впрочем, не было неприязни.

— Меня зовут Данита Берч. Я управляющая слугами на женской половине. Королева наняла тебя, верно?

— Верно, миледи, — поклонилась Эл.

Такое обращение явно ей понравилось, карие глаза потеплели, и она с добродушной улыбкой сказала:

— Надеюсь, ты способна к службе, ведь лентяек в королевском замке не держат. Завтра я объясню тебе правила, а сегодня… Ты местная? Есть где переночевать?

— Нет, у меня никого нет в столице.

— Что ж, придется найти тебе место уже сегодня. Впрочем, теперь, когда гости уехали, думаю, с этим мы справимся.

Элайв кивнула, а Данита, задумчиво листая свои бумаги, сшитые по верхнему краю, тихо протянула:

— Но что же мне с тобой делать… Ты не можешь находиться среди фрейлин. Королеве служат дочери самых знатных родов, они не потерпят… Но при этом мне дали четкие указания, что ты должна быть в свите… — она подняла сосредоточенный взгляд. — А что ты сама думаешь? Тебе ведь что-то говорили?

— Да, её величество Маргарита Фернеол сказала, что нанимает меня из-за способностей к травничеству и лекарскому делу…

— Ах вот оно что! — она звонко рассмеялась. — Что же ты молчала? Ну тогда все ясно. Идем.

И Эл последовала за управляющей по бесконечным коридорам королевского замка. Что это такое ей стало ясно? Элайв держалась несколько пролетов, и даже пару коридоров, но в конце концов не выдержала:

— Прошу прощения, миледи, — Эл поравнялась с Данитой, едва поспевая за её энергичным шагом. — А куда мы направляемся?

— Лечением при дворе заведует лорд Блэксворд, пусть он и решает, чем именно тебе нужно заниматься, — охотно ответила она. — Он бывает суров, но дело свое знает.

Эл невольно поежилась: вряд ли эта встреча будет приятной. Все лекари в королевстве — мужчины, женщины становятся, в лучшем случае, повитухами. А зная, как в Терравирис относятся к любой магии…

Конечно, королева поручилась за новую служанку своей дочери и лично распорядилась её судьбой, однако она не всесильна. Да что там, она сама ведьма, здесь все об этом знают, прислушаются ли к её слову? Если Эл не понравится этому лорду — а какому охотнику может понравиться ведьма-лекарка? — то может сегодня же вылететь из замка, даром что травниц не преследуют по закону… И что на это скажет Анна?..

Они остановились у высокой дубовой двери. Над ней висели гербы: один с рыжим лисом, зверем Доброго и покровителем врачевателей. Он был увенчан массивной короной. Второй — со змеёй, которую душит рука в латной перчатке, знак охотников.

— Подожди меня здесь, — сказала Данита и шмыгнула внутрь.

Элайв оставалось лишь терпеливо ждать. Взгляд снова и снова возвращался к гербам над дверью: как может соседствовать Добрый с эмблемой тех, кто гонит дочерей его сестры, Мудрой? На лиса надели корону, но Владыкой он от этого не стал… Поймут ли когда-то короли, что сколько не гони светлых богов, люди все равно их не забудут?..

Из-за двери доносился звонкий голос управляющей, но слов нельзя было разобрать.

Вдруг к ней выглянул юноша, должно быть, ученик.

— Элиза Файтер? Вы можете войти.

Комната оказалась огромным мрачным кабинетом с массивной мебелью: шкафы и сундуки темного дерева громоздились вдоль стен. В центре стоял большой стол, укрытый тяжелой скатертью, которую, впрочем, было не так просто разглядеть под кипой бумаг, склянок и разнообразных коробок. Над всем этим возвышался неприветливый мужчина, короткие серебряные локоны которого чуть поблескивали в полутьме. Приглядевшись, Эл поняла, что он не так уж и стар, а его волосы скорее были от природы темно-серыми, а не седыми.

Но от ощущения старости было трудно отделаться: крючковатый тонкий нос, узловатые пальцы, играющие чем-то невидимым… Его цепкий взгляд поверх стеклышек в оправе, непонятно как державшихся на переносице, пригвоздил её к месту.

— Ваша милость, — поклонилась она, чуть ниже, чем собиралась. Подвели колени.

Королевский врач не ответил на приветствие и продолжил молча изучать Элайв. Она не решилась смотреть ему в глаза и вопросительно обернулась к Даните.

Та тоже почему-то нервничала и робко сказала:

— Милорд, королева лично наняла эту девушку. Не думаю, что в наших силах изменить это решение.

За спиной лорда стояли два юноши, один из которых был Элайв уже знаком — именно он пригласил её войти. Они многозначительно переглянулись, и их лица снова приняли скучающее и безразличное выражение. Это заставило Эл волноваться еще сильнее.

— Очевидно, южная королева, — наконец заговорил охотник, глядя в камин — прекрасно разбирается в том, кто и каким образом должен служить её дочери.

Его глубокий и сильный голос можно было бы счесть красивым, но слова были наполнены ядом. Данита не нашлась, что ответить, Элайв и подавно не смела ничего сказать.

Выдержав паузу, он обратился к управляющей:

— Оставьте нас, моя дорогая. Нам нужно поговорить о вещах сугубо медицинских, которые будут вам скучны, так что не смею вас задерживать.

Данита хотела что-то спросить, но он прервал её, добавив:

— Полагаю, девушка сможет самостоятельно найти вас и сообщит мое решение.

Данита сухо кивнула и, бросив Эл предостерегающий взгляд, вышла. От стука закрывающейся двери по телу пробежала холодная дрожь. Что сейчас будет? Зачем он отослал управляющую? Богиня, дай хоть крупицу твоей мудрости, чтобы справиться со всем этим!..

— Итак, мы, стало быть, коллеги? — хищно улыбнулся лорд Блэксворд.

Элайв лихорадочно думала, что сказать, но ответа и не требовалось. Он задал новый вопрос:

— Как вы попали ко двору? Вы южанка?

— Нет, ваша милость, я родилась здесь, в Терравирис. Но я служила одной из фрейлин королевы Маргариты Фернеол, и её величество пожелала оставить меня при своей дочери.

— Вот как? И чем же вы так отличились?

Хитрить Элайв не умела, если это и было возможно с таким человеком, поэтому она постаралась ответить честно:

— Госпожа ценила меня за небольшие услуги… Я помогала ей снять головную боль, прийти в чувство после обморока…

— Воистину великий целительский дар, — сухо прервал он.

Юноши за его спиной усмехнулись. Но он будто не заметил:

— И где же вы обучались?

— Моя мать была травницей-целительницей, она и научила меня тому, что я умею.

Его глаза хищно сузились:

— Кем была ваша мать?

— Я неблагородного рода, ваша милость. Мы жили в деревне.

Он с шумом втянул воздух и повысил тон:

— Крестьянка, травница… Дайте-ка угадать… Она была ведьмой, я полагаю?

В его устах это звучало как самое грязное ругательство.

— Да, ваша милость. Но она служила Матери всю свою жизнь, и передала мне... — Элайв вытянула руку с травническим кольцом.

Кисть горела под взглядом злых глаз. Элайв хотела спрятать её за спину, но не смела и шевельнуться. Наконец, лорд отвел глаза и ворчливо сказал:

— А я ведь говорил, говорил, что вместе с южанкой-королевой к нам обязательно проникнет вся эта…

Он резко обернулся:

— Её величество очень юна и подвержена предрассудкам, что царят на юге. Там думают, будто магия может быть доброй! Будто она способна лечить! Как бы не так! Все это фокусы и шарлатанство, не более того! Только наука способна спасти человека!

Выдохнув, он продолжил:

— Ты знаешь, что в Терравирис делают с теми, кто служит Мудрой?

Элайв быстро кивнула.

— И ты утверждаешь, что твоя магия иного рода?

— Д-да..

— Ну что ж, — он откинулся на спинку кресла. — Тогда покажи, на что ты способна. Хочу сам увидеть твои фокусы.

— Что мне сделать? — растерянно спросила Эл.

Лорд указал на одного из своих учеников:

— Осмотри его и скажи, болен ли он. Филипп?

Уже знакомый юноша вышел вперед. Кажется, она его видела и прежде: на королевских ужинах он всегда сопровождал своего учителя. Также подтянут и собран, как и его мэтр, и то же насмешливое выражение лисьих глаз.

Осмотр был простым экзаменом, но сейчас, под этим взглядом в упор, Эл было очень неловко.

— Что же ты краснеешь, девица? Я же не замуж тебя выдаю, — лорд откровенно потешался. — Будь лекарем, в конце концов, раз уж ты имеешь смелость так себя называть!

Они все просто смеются над ней! Они не верят! Думают, что она ничего не может, что она обманщица!

Закипающее раздражение помогло сбросить оцепенение страха. Хотите “фокусов“, ваша милость? Что ж, извольте.

Элайв решительно положила руки на плечи Филиппа. Он вздрогнул, но тут же взял себя в руки, и его улыбка стала еще презрительнее, чем раньше. Пришлось закрыть глаза, чтобы не злиться и сосредоточиться на работе.

Медленно, аккуратно полилась в Филиппа магия, заполняя и исследуя каждый уголок. Эл не нужно было стараться, не нужно было подталкивать волшебные силы: они свободно и легко текли по молодому телу. Напротив, приходилось чуть сдерживаться, чтобы тепло не превратилось в огонь. Как бы ни был противен этот юнец, сжигать его в угли пока рано.

Он был действительно юн, примерно её возраста, и, конечно, абсолютно здоров. Она не чувствовала в нем и следа болезни, и собиралась уже доложить об этом лорду, как вдруг… Что-то было не так. В его левой руке затаилась какая-то боль. Неестественная сухость в налитом жизнью юноше. Что же это? Правая рука была обычной, с ней все было в порядке.

— Сожмите левую руку в кулак, — попросила она, не открывая глаз.

Филипп повиновался. Да, была какая-то застарелая рана. Он, вероятно, уже почти не чувствовал её. Наверное, просто привык, но там точно что-то случилось.

Эл даже не стала забирать тепло обратно, как делала с Софи. Пусть прогреется, ничего ему не будет.

Отступив, Элайв высказала свое мнение:

— Что-то произошло с его левой рукой. Возможно, она когда-то была сломана и плохо срослась. Может, был сильный вывих, который её повредил.

Филипп пораженно оглянулся на своего учителя, тот, однако, удивленным не выглядел.

— И как ты бы стала это лечить? — сухо спросил лорд Блэксворд.

— Рана старая, вряд ли сейчас уже можно что-то сделать. Он молод, силен, не думаю, что здесь нужен лекарь. Рука может болеть на плохую погоду, и тогда остается лишь принять настойки ивовой коры.

Лорд Блэксворд раздраженно повел плечами:

— Неплохо, неплохо… Только вот Матерь тебя такому научить не могла, — злорадно прошипел он.

— Ч-что?..

— Ты носишь кольцо травницы, девочка, но они лишь варят зелья, и не способны на большее. Какими силами ты сейчас проникла в моего ученика? Что тебе рассказало о его здоровье?.. Ты бы хоть лопух к нему приложила для вида!

Ученики подобострастно захихикали. Эл же стояла под градом обвинений, чувствуя как начинает от страха кружиться голова. Она сглупила! Выдала себя! И так просто!

— Молчишь? Так я скажу — это Мудрая! Да, Мудрая, а ты — её змейка. Знаю я вас… Сидите тихонько под кустом, ползаете по своим болотам, а стоит вас вынести на свет — кусаете, и больно кусаете. Но я знаю, что с этим делать…

— Ваша милость!

— Да, девочка, я милостив. А еще… Марк!

Второй ученик так и подскочил на месте:

— Милорд?

— Скажи-ка мне, что ты понял про эту ведьму?

— Ну… Она травница, кольцо-то есть. И южанам служила как травница, те понимают…

— Ещё!

— Травница, но при этом еще и… Что-то такое делает… Я не…

Блэксворд раздраженно закатил глаза:

— Филипп?

— Рожденная она, ваша милость. Но посвящение еще не прошла.

Эл шумно выдохнула. Как хорошо, что они с Анной не успели завершить обряд.

— И не пройдет, — удовлетворенно кивнул королевский охотник. Эл показалось, что она сейчас упадет, но каким-то чудом ноги все еще держали ее. — Раз уж королева наняла тебя на службу — служи. Хорошо служи, змейка. Если королеве угодно держать при себе травницу, как это принято на её родине, пусть так. Но знай, что за свою жизнь тебе придется служить не только ей. У нас всегда работа найдется. Только запомни, малейшее неповиновение — и мне не составит никакого труда подписать тебе смертный приговор. Ты поняла?

Элайв лишь кивнула, подавив прерывистый вздох. Как ей теперь жить под постоянным злым и проницательным взглядом? Учитывая, что задумала наставница, не кончится ли все казнью? Эл готова была поклясться, что уже ощущает плеск волн у своих ног.