Кольчуга (гет)

— О добрый новый день, пошли мне хлеб насущный!

— О боже, помоги сыграть нам роли лучше!

— И чтобы обо мне несчастья все забыли!

— Чтоб зрители мои щедры сегодня были...

...

— Да что они распрыгались, как бесы?!

— Веселенький пролог у этой пьесы!⁽¹⁾

Домой она вернулась ближе к обеду следующего дня и даже не успела рассказать про подарок, как к ней бросились девчонки: "Мама, помоги!" У Мирты никак не получалось согнуть щепку в игрушечный лук, уже пятая сломалась, а Ардалин не могла выбрать лоскут кукле на платье — красный казался красивее, но голубой был вдвое больше... впрочем, такая отсрочка пришлась Эолан очень даже по душе. Объясниться все равно было необходимо, притом как-то обойтись без имен — а без имен рассказ приобретал совсем иной окрас, — и тянуть время стоило хотя бы затем, чтобы собраться с мыслями. Или наоборот, ненадолго выкинуть их из головы.

Но когда соломенная охотница обзавелась двумя кинжалами вместо лука, который так и не получился, а тряпичная модница примерила голубое платье с красным поясом, когда за окном сгустились сумерки, а почти все домашние вернулись домой — только Сорис задержался в конторе, — возвращать мысли в голову все-таки пришлось.

— ...и я подумала — почему нет? Чистый сильверит, и работа чего-то стоит — сможем хорошо продать, а у нас как раз в заначке негусто, — завершила она.

— Такой дорогой подарок... ты уверена, что за ним не последует предложение? — Несса оглянулась на увлеченных игрой двойняшек и быстро добавила: — Ну, ты поняла.

— А за предложением — удар в нос и темница, только уже наверняка, — фыркнула Шианни. — А если серьезно, это довольно грубо. Я бы не взяла.

Эолан перевела взгляд на мужчин. Отец поджал губы:

— Тебе лучше знать, что он за человек, но и Несса с Шианни правы, что беспокоятся — мы-то его не знаем...

— Да ладно вам. Вот если бы настоящее кольцо или там сережки, я бы еще задумался, а так — как придумал, так и отблагодарил, — вступил Неларос, накрывая руку Эолан своей. — И ты молодец, красиво приняла подарок... только на мабари не соглашайся, мы его не прокормим.

— А может, он нас кормить будет. Я говорила, что в детстве мечтала о мабари, чтобы на охоту с ним ходить — правда, был у меня только игрушечный? Представляете, мы бы каждый день ели мясо... — Шианни аж глаза прикрыла от удовольствия. — Ну ладно, каждую неделю, неудачные охоты тоже случаются.

Даэлин хохотнул:

— То есть раз тебя в темницу не упекли за оскорбление эрловского сынка, почему бы не попасть туда за браконьерство? А, я понял — ты хочешь подобраться к сокровищнице! Чур, без меня не ходить!

— Куда же я без тебя? Значит, так — ты подойдешь к черному ходу, и как только кто-то выйдет, ты его костылем по лбу и внутрь шасть...

— А я? — подал голос Элрик. Ему пока не разрешалось вступать в разговоры взрослых, но сейчас взрослые явно дурачились — так почему бы не подурачиться вместе с ними, ведь так?

— А ты... эмм...

— Элрик будет стоять на стреме и побежит за подмогой, если что. А мы тем временем...

— Хватит!

Несса редко позволяла себе повышать голос, и потому сейчас ее крик прозвучал особенно внушительно — не только будущие грабители примолкли, но даже Мирта с Ардалин обернулись, нервно сжав в руках кукол.

— Что такое?

— Извините, я... не могу сейчас слушать про темницы, — Несса глубоко вздохнула, провела по лицу дрожащими руками.

Беременность сделала ее нервной и мнительной, принесла ночные кошмары и желание видеть дурные предзнаменования за каждым углом. Оно было и понятно — будешь тут весела и довольна, когда еда то и дело на выход просится, а ноги в башмаки не влезают, — и Несса старалась держать свои страхи при себе, чтобы никому не досаждать, но тут, видно, силы кончились. Странный подарок, шутки Даэлина и Шианни, обычно куда более сдержанных, еще и Сорис все не возвращался... К счастью, Несса не успела слишком глубоко провалиться в свои тревоги: бесшумно открылась недавно смазанная дверь, впуская стылый ветер и Сориса — продрогшего, в сбитой набок шапке, но живого и невредимого.

— Меня чуть не ограбили только что, — выдал он с порога, ни к кому не обращаясь. Несса сдавленно охнула, и Эолан захотелось как следует стукнуть братца — мог бы и не пугать жену! Впрочем, Сорис и сам понял, что сморозил не то, и поспешно добавил: — Да не волнуйся, все обошлось, спасибо Неларосу... сейчас, отдышусь — расскажу.

Пока Сорис отряхивался и переводил дух, а Шианни соображала ему ужин из остатков трапезы, Неларос состроил удивленную мину, мол, за что ему спасибо, если он уже час как дома? Эолан развела руками: "не знаю! Впрочем, очень интересно".

— В общем, — начал Сорис, утолив первый голод, — я чего задержался? В конторе потеряли одно важное заемное письмо, еле нашли... еще и к закрытию ворот опоздал, пришлось идти закоулками. А там меня подстерегли какие-то молодчики из банды Рейне...

В эльфинажах старались жить дружно, и хагрены поддерживали порядок, как могли, но получалось не всегда. Особенно зимой, когда затянутые пояса начинали впиваться в хребты, а грабеж казался самым легким способом выжить. В самом деле, зачем искать способы заработать на кусок хлеба, когда можно этот кусок просто отобрать? Но Рейне...

— Он же обещал нас не трогать, когда его матери полегчало! — возмутился Неларос.

— Ну да. Но эти, может, не слышали. Начали меня обыскивать, факелом чуть в лицо не ткнули... и тут их старший вдруг говорит: назовись. Я сказал имя, а он обернулся к остальным и как рявкнет... мол, этот парень из семьи Сойера, его трогать нельзя, а кто ослушается, того Рейне сам повеселит, — веселить Рейне умел, так что на всю жизнь в память врезалось, разрезая провинившимся щеки до ушей; свои же бандиты у него по ниточке ходили и боялись главного, как огня, зато и порядка в его банде было побольше, чем даже у стражников. — И все... кошелек вернули, извинились и отпустили.

— Так мы теперь в самом деле под защитой Рейне? — это дорогого стоило! Даже, пожалуй, чуть больше, чем защита леди Ровены — она была далеко и обещала вернуться только к весне, а Рейне наводил порядки прямо здесь, под боком. С таким защитником можно было спокойно пережить зиму, да не одну! — А я всегда знала, что Нел — сокровище...

— Сокровище, как же. Цеховая расписка, по которой только на двенадцатый год прибыль пошла, вот он кто, — беззлобно проворчал Сорис. И добавил, припомнив доносы: — Еще и с обременениями.

— Ой, да подумаешь, обременения, их сняли давно. Зато какова прибыль!

— Тут не спорю. А все-таки, доброе серебро безо всяких условий лучше, — Сорис улыбнулся жене, приобнял ее за плечи.

Несса улыбнулась в ответ, но улыбка вышла бледной, как зимнее солнце, будто она слишком много сил потратила на страхи, чтобы по-настоящему обрадоваться. А может, не до конца верила, что все плохое для их семьи осталось позади.

Как выяснилось, дурные предчувствия мучили ее не зря: будто в расплату за разрешившиеся неприятности последнего года и легко пережитую зиму, сын Сориса и Нессы родился мертвым до срока, да и сама Несса чуть не умерла, пролежав в родовой горячке несколько дней. Повитуха, качая головой, велела о детях больше не задумываться — следующие роды, мол, станут последними для матери и ребенка, — и бедная Несса совсем погасла, как ни старались домашние ее растормошить.

Сорис горевал тоже, но как-то отстраненно. Он честно выполнял свои обязанности, принося в дом деньги и ухаживая за больной женой, делал все правильно, но не более того. Будто между ним и домашними — в особенности между ним и Нессой — выросла ледяная стена, и лед намерзал все новыми слоями...

Создатель одаривал щедрой рукой, но и забирал не глядя, а Эолан все не могла понять, как так получается? Почему ей Создатель дал здоровье, любящего мужа, прекрасных детей, а у Нессы все это отнял? За что, зачем? И как распределяется благо — на одного или на всю семью?

Почему Рейне — тот еще ублюдок, по правде говоря — жил в достатке, еще и любовниц своих с детьми не обижал, а Сураны, которые никому в жизни зла не делали, едва сводили концы с концами? С чего Создатель решил отнять у их дочери семью, зато одарить девчонку магией — решил, что так будет лучше, или просто не думал? Или потому и дал всем детям Алима и Нерии пережить младенчество, что забрал у них приемную дочь? За какие грехи он отнял у Ионы мужа, а у Анориата здоровые ноги? Так много вопросов, куда больше, чем в юности — и кто бы подсказал, где искать ответы...

Мать Боанн, с годами не растерявшая своей доброты, но уставшая от бесконечных толкований Песни Света прихожанам, сказала бы, что Создатель давно оставил мир, и искать проявления Его воли в каждом событии — по меньшей мере, неумно. Леди Ровена, чье понимание чести и порядочности существовало как-то отдельно от заповедей Создателя, могла бы сказать, что Он просто любит испытывать смертных на прочность и смотреть, кто сломается. Эолан не стремилась бездумно объяснять все словами Песни, как преподобная мать, но и замершие на волосок от откровенной ереси взгляды леди ее не прельщали. Нужно было найти что-то среднее, но в книгах о нем не писали, а может, просто ей не попадалось правильных книг... а может, в вопросах богословия рассчитывать стоило только на себя. И она пыталась искать ответы сама, благо весной вернулась леди Ровена, и у Эолан, вновь заступившей на службу, появилось время думать.

А летом пришла беда.

Иные беды входили в жизнь, распахивая двери пинком, как пьяный сборщик податей; другие заползали осторожными гадюками — сразу не приметишь, а если не приглядываться к волнистым следам в пыли, не глядя выкидывать сброшенные кожи со всяким сором, можно и потом прозевать. И жить в одном доме с бедой-гадюкой, ни о чем не подозревая, пока однажды она сама не цапнет... Мор был из вторых. Он вошел почти бесшумно, со смутными новостями о порождениях тьмы на юге, которые то ли были, то ли нет. А разве их не перебили в последний Мор? А какие они, эти порождения тьмы? А может, это все выдумки? В эльфинаже к этим толкам не очень-то прислушивались, да и в людских кварталах до поры было тихо.

Но леди Ровена, которую и раньше сложно было назвать веселушкой, теперь будто вовсе разучилась улыбаться. Даже во время тайных свиданий Эолан не слышала больше ее смеха из-за закрытых дверей, а приходя на зов, видела у любовников такие серьезные лица, с какими на Собрании земель сидеть бы впору. Еще леди приохотилась к верховым прогулкам с утра пораньше и заказала корсет, усиленный металлическими пластинами, а на столе у нее теперь лежали книги, которых она прежде в руки не брала; одну, про драконов Тевинтера, Эолан даже тихонько полистала. Что-то там было о культе старой Империи и поклонении семи драконам, которые еще не были тогда Архидемонами... Эолан во всех подробностях рассмотрела картинку с драконом — почетное ложе посреди храма, а на нем возлежит зверюга с дом величиной; шипастая голова покоится на мощных лапах, крылья приподняты и полураскрыты, как шатер, длинный чешуйчатый хвост свивается кольцами. "Так вот ты какой, Старый Бог..."

Но и эта книга не дала ей ответов, лишь породила новые вопросы. Зачем Создатель придумал скверну и Моры? Может, отчасти леди Ровена была права, и Создатель действительно испытывал своих детей — кто и как распорядится его дарами? Магистрам была дана магия, а они использовали ее во зло. Старым Богам был дан разум, а они научили магистров страшной магии крови... и Создатель покарал тех и других, потому что они не поняли смысл его даров и неверно их употребили; жестоко, но почти понятно. Однако это же значило, что каждому, кто одарен милостью Создателя, однажды придет время платить по счетам, а если не ему, так его близким — за то, что не разглядел, не понял, ошибся. "Ты одарена более других — счастливым браком, рождением здоровых детей, благосклонностью сильных, исполненной мечтой. Как знать — может, твои родные платят за тебя?" — крутилось в голове, когда Эолан, возвращаясь домой, видела каменно-спокойное лицо Сориса, потухший взгляд Нессы. Такое было возможно, но что с этим делать — она не знала.

Между тем по городу раскинули палатки вербовщики, в предместьях начали собирать обозы под Остагар, и это уже заметили все. Кто-то видел в Денериме Серых Стражей; говорили, они ищут рекрутов и не гнушаются никем, даже мальчишку-вора из петли вытащили — чем-то он им приглянулся... Вполовину выросли налоги, притом для всех, но больнее всего ударило по эльфинажу — домовладельцы-люди, не желая терпеть убытки, мигом подняли аренду, а кто-то и вовсе спешил расстаться с лишним имуществом, чтобы выручить хоть какую-то прибыль. Многие остались без крова, в том числе родители Нессы, и помочь им было нечем — в отцовском доме было уже не повернуться, а заначка Сойеров растаяла от новых налогов, как снег на солнце, даже сильверитовые колечки они давно продали... пока что пожилые эльфы нашли приют у соседей, но уже готовились ехать разнорабочими под Остагар, и Несса то и дело принималась плакать, вспоминая о скорой разлуке. "Ты можешь помочь, только попроси свои тридцать крон чуть раньше — и никому не придется ехать в Остагар..." — шептал внутренний голос, и Эолан понимала, что он отчасти прав: Несса так и не оправилась до конца, потеряв ребенка, и Сорис до сих пор был с ней холоден... разлука с родителями могла ее вовсе добить. Но кто бы помог самой Эолан? Она не могла просить эти тридцать крон.

В общем-то, она понимала, что служба ее скоро кончится, ведь леди Ровена отправится в Остагар — ради одного человека она перебралась в Денерим, и без него ей в столице делать было нечего. И очень старалась понять, что ее самой, простой женщины из эльфинажа, Мор мало касается, и она вправе требовать жалованье за безупречную службу даже втрое против оговоренного — совсем скоро она останется без работы, а семье придется как-то жить, пока она найдет новое место... а еще понимала, но как-то, пожалуй, не до конца, что королевские войска пойдут к Остагару под стягами как королевскими, так и гваренскими — кто, как не Логэйн Мак-Тир, герой реки Дейн, прогнавший некогда орлесианцев, будет при короле первым полководцем? Кто, как не лучший друг прежнего короля и... отец нынешней королевы?

О последнем Эолан очень старалась не вспоминать. Получалось плохо: ее никогда не учили лгать себе, а если не лгать — выходило, что требовать отступных, не предав при этом ни свою леди, ни себя, ни то, что наконец стало ей понятно про жизнь и Создателя, она имела право лишь в одном случае.

Она стояла возле кузницы, глядя на пылающий в небе закат, и мешочек с отступными — чуть больше двух сотен крон — жег ей бедро через грубую ткань юбки. Долго тянула с объяснением, до последнего почти... оружейник успел кольчугу найти и подогнать под ее девически тонкий стан, а она все тянула, пока не осталась последняя ночь — все не могла подобрать слова. Да и сейчас, пожалуй, еще не могла. И больше всего мечтала оказаться за много миль от Денерима, от необходимости что-то объяснять и оправдываться, как невеста мечтает сбежать из-под венца, когда уже все готово к церемонии... хотя если бы Эолан в самом деле была юной невестой без долгов и обязательств, все было бы гораздо проще — но она свое время давно уже упустила. Вот и ждала теперь, пока сын, а затем муж выйдут из кузницы, наскоро обольются из бочки, смывая пот и запах горячего железа, и старалась не думать о том, что ей самой скоро въестся в кожу намертво запах совсем другого железа — холодного, кольчужного.

Элрик быстро обнял ее, Неларос улыбнулся было, но пригляделся к выражению ее лица и велел сыну идти домой.

— А вы?

— А мы с твоей матерью прогуляемся, пока не стемнело. Давай-ка рысью, не то к ужину опоздаешь, — повторять дважды было не нужно: от одного лишь слова "ужин" Элрика и след простыл.

А они и вправду пошли гулять по вечернему эльфинажу — так же, как двенадцать лет назад — и, кажется, даже вышли на тот же огород, разве что изгородь была другая — чуть поновее и в уже облупившейся желтой краске.

— Что случилось? — тихо и очень серьезно спросил Неларос, положив руки ей на плечи. — Ты... чего такая?

А слова все не могли собраться, да и как сказать все то, что она передумала за последние недели?

"Я подумала — не надо родителям Нессы ехать в Остагар, я поеду. Расплачусь с Создателем за всех разом..."

"Тут двести десять крон у меня... отступные. Вы остаетесь без рабочих рук, вам пригодится..."

"Леди Ровена рисковала жизнью, когда вступилась за нас перед Воганом, и я перед ней в долгу. Может, я не самый умелый воин на свете, но точно буду самым верным оруженосцем..."

"Там многие погибнут, и никто не будет разбираться, пришелся удар в грудь или в спину. Мне хотелось бы ошибиться, но ее уже пытались отравить..."

"Я давным-давно на этом пальце только ноготь..."

Она набрала воздуха в грудь, зажмурилась и выпалила:

— Я ухожу в Остагар, Нел. Завтра, вместе с леди Ровеной.

В воздухе повисли невысказанные "твое место здесь, с семьей", "давай лучше я поеду, кузнец в армии пригодится", "не рискуй попусту". Так мог сказать муж, беспокоясь за жену, и это было бы тысячу раз правильно. Но Неларос молчал.

Пять счетов, десять, двенадцать, двадцать. Двадцать пять...

— Помнишь, на нашей свадьбе ты сказала: у каждого есть что-то, что сильнее его? — прозвучало это странно, то ли вопрос, то ли нет. — Тебя гонит в Остагар... твое что-то?

Она кивнула, подалась вперед, уткнувшись лбом ему в плечо, и Неларос ее обнял. Так они и стояли молча, а сколько — она не считала... но когда все-таки открыла глаза, закат над их головами совсем уже догорел, а между стен ближайших домов виднелся тусклый неровный огонек от самодельного фонаря.

— Не будешь меня останавливать?

Даже не глядя, она знала, что он отрицательно качнул головой:

— Я знаю, что это такое. И потом... ты же меня не остановила, верно? Хотя могла...

— Однажды было, — поправила Эолан. — Когда ты уйти хотел, а я сказала — не смей, помнишь? И правильно сделала: ты тут скоро нарасхват будешь.

— Это не считается.

— Как скажешь.

Они молча выбрались с огорода на улицу, на деревянный настил — первое и последнее, что успела сделать Шианни перед повышением налогов. Сколотить небольшую бригаду мужчин и женщин, готовых поработать во благо эльфинажа, и устроить настилы на улицах, чтобы совсем уж грязь не месить... Местами криво сколоченные, кое-где из гнилых досок — но это было хоть что-то, и сейчас, чувствуя под ногами эти настилы и крепко держа мужа за руку, Эолан почему-то верила, что делает все правильно. Что если она вернется живой, они успеют сделать для эльфинажа еще и еще больше, а если нет... по крайней мере, ее смерть закроет все долги их большой семьи перед Создателем.

Наверное, Неларос почувствовал то же самое, потому что он тоже замедлил шаг.

— Знаешь, я никогда тебе не говорил, а зря... я люблю тебя.

— И я тебя люблю, — она крепче сжала его ладонь.

В неверном свете самодельных фонарей не было видно ни новых ожогов на его лице — сколько их появилось за эти двенадцать лет, Эолан даже не пыталась считать, — ни въевшихся пятен копоти, ни тяжелой складки между бровей, что появилась во время храмовничьих проверок, да так и не разгладилась до конца; сейчас он казался тем же юношей, за чьей мечтой она без колебаний последовала двенадцать лет назад. И все-таки хорошо, что только казался; что были эти двенадцать лет, за которые она узнала его и себя. Что сейчас рядом с ней шел мужчина, понимавший ее с полуслова и без колебаний отпускавший ее туда, куда вел ее долг...

И, Тень и все ее демоны, жалела Эолан только об одном — о том, что когда-то, послушавшись отца, не попыталась сама написать в Хайевер. Ведь тогда она бы знала Нелароса дольше на целых несколько недель.

1) Из фильма "Труффальдино из Бергамо".

Вернуться к тексту