Королева (джен)

Зная беспокойный и порывистый характер Лисси, Аталия поручила развлекать внучку одному из своих егерей. Он должен был заботиться о том, чтобы все дни Элиссив были заняты, и чтобы у нее не оставалось ни желания, ни времени на то, чтобы скучать по дому или задавать ненужные вопросы.

С этим поручением егерь леди Аталии справлялся с честью. Cтоило Лисси открыть глаза, как он сообщал, что он принес ей оленёнка, оставшегося без матери, подумав, что она, может быть, пожелает о нем позаботиться — и Лисси сломя голову неслась во двор, чтобы кормить нетвердо стоящего на ногах оленёнка молоком из бутылочки, а после этого не отходила от него до вечера. В другой раз егерь брался отвести принцессу к норе большого лисьего семейства, и рассказывал, что при желании лисы могут привыкнуть к присутствию человека — нужно только проявить терпение и приносить им что-то вкусненькое. Несколько следующих дней они с Элиссив сидели в засаде у лисьей норы, утоляя голод только орехами и земляникой, но не отступались от своей затеи до тех пор, пока им, наконец, не удавалось приручить пугливых лис.

Спутник Элиссив был еще довольно молод и не успел позабыть собственных детских развлечений, так что у него всегда были в запасе новые идеи — то он залезал на дерево и привязывал над заводью верёвку с большим узлом на конце, с которой можно было, раскачавшись, прыгать в воду, то вместе с принцессой строил хижины в лесу. Он рассказал, что он когда-то браконьерствовал в этих местах вместе с отцом, пока не попался на этом деле. К его счастью, месс Лан-Дарен оценила его редкое знание леса и повадок его обитателей, и предпочла взять его к себе на службу.

Элиссив тоже считала таланты нового друга удивительными. Она хотела, чтобы он научил ее подражать голосам зверей и птиц, поскольку бывший браконьер мог при желании изобразить хоть трещанье сороки, хоть жуткие стоны, издаваемые выпью, хоть хрюканье кабана в зарослях. Но, сколько Лисси не пыталась овладеть этим искусством, получалось у нее неважно. Тем не менее, принцесса была счастлива. Она возвращалась в замок, исцарапанной колючими кустами, с волосами, не успевшими толком просохнуть после прыжков в озеро, и набрасывалась на ужин с волчьим аппетитом. После этих многочасовых прогулок она спала крепче, чем когда-либо в Адели, и не доставляла месс Лан-Дарен никаких хлопот, так что у маменьки были все основания поздравить себя с тем, что она преуспела там, где должен был признать свое бессилие целый штат придворных воспитательниц. Видимо, окружающим Элиссив дамам просто не приходило в голову, что лучшее средство борьбы с вечными авантюрами принцессы — измотать ее настолько, чтобы девочка валилась с ног.

Хотя, конечно, у леди Аталии в этом соревновании было большое преимущество — ей не нужно было заботиться о том, чтобы принцесса соблюдала этикет, занималась чистописанием и музыкой и принимала участие в придворных церемониях. В провинциальном небогатом замке и его окрестностях Лисси могла пользоваться куда большей свободой, чем в Адели, где к наследнице было приковано всеобщее внимание.

Мессер Ралькон сказал, что, если месс Лан-Дарен хочет, чтобы он продолжал отправлять в столицу успокоительные донесения, то он должен быть убежден, что дочь Валларикса не покинула замок. Аталия не имела ничего против такого условия. Дважды в день слуги леди Лан-Дарен подносили рыцаря к окну, чтобы он мог понаблюдать за тем, как Элиссив спускается во двор с утра или же возвращается с очередной прогулки. Взяв с Ралькона слово, что он будет сохранять спокойствие — в конце концов, чего он мог достичь своими криками, кроме как напугать наследницу?.. — леди Аталия даже позволила открывать ставни, так что рыцарь мог слышать, как Лисси смеется и кричит, пытаясь отогнать встречавших ее гончих, норовивших поставить грязные лапы ей на плечи и облизать девочке лицо.

Все это не давало ни малейших поводов для беспокойства, и Элика полагала, что молодой рыцарь, имевший все основания ожидать худшего после такого драматичного начала, должен был недоумевать. Если учесть, что он даже не лгал, когда писал в столицу, что наследница здорова и благополучна, хорошо проводит время в замке своих дедушки бабушки и выглядит счастливой, то мессер Ралькон должен был ломать голову, зачем Аталии вообще вздумалось сбрасывать его с лестницы, а потом запирать в этой комнате без сообщений с внешним миром.

Однако Элика, определенно, недооценила рыцаря. Мессер Ралькон, как оказалось, был наблюдателен и умел делать выводы на основании мелких деталей, на которые другой бы просто-напросто не обратил внимания. И у него явно было достаточно времени для размышлений, так как большую часть времени он вынужден был проводить в постели.

Поэтому, когда маменька в очередной раз посетила своего пленника, Ралькон сумел застать ее врасплох.

— У вас много гостей, месс Лан-Дарен? — поинтересовался он. И добавил с мрачной иронией, как человек, который смеется над собой в той мере, что и над собеседником — Я вижу, состояние вашего замка перестало вас заботить, и вы готовы размещать людей даже в подсобных помещениях и в комнатах прислуги...

— Не возьму в толк, о чем вы говорите, сэр, — нахмурилась Аталия.

— Ну как же!.. Ваш слуга — а он не конюх, потому что раньше от него на пахло лошадьми — в последний раз перед приходом сюда явно спал в конюшне. Я даже заметил соломинку у него в волосах. Похоже, ему пришлось уступить свою комнату кому-то другому. И навряд ли этот другой был один — иначе, полагаю, они бы уж как-то потеснились. А когда принцесса в прошлый раз приехала с прогулки, тот мальчишка, который принял у нее лошадь, не отвел ее сразу в конюшню, а остался торчать посреди двора с довольно-таки глупым видом, вертя головой — я думаю, в поисках старшего конюха. Значит, пока принцесса каталась, в освободившийся денник поставили другую лошадь, и коня принцессы даже нельзя было куда-нибудь поместить, так как все остальные места на вашей конюшне тоже заняты! Словом, даже слепой заметил бы, что у вас множество гостей. И хотя в те моменты, когда я пользуюсь разрешением смотреть в окно, двор всегда выглядит пустым, нетрудно понять, что здесь полно чужих людей, и что они приезжают и уезжают постоянно — иначе не возникло бы такой суматохи с лошадьми, и ваши слуги не были бы в таком затруднении… Но вам, я вижу, неприятна эта тема?.. — с притворным сочувствием спросил Ралькон, заметив озабоченную складку, появившуюся между выщипанных в ниточку бровей леди Аталии. — Мне, наверное, не следовало озвучивать вам свои наблюдения. Это было нескромно. Вы, как-никак, предприняли все меры, чтобы я не видел, что здесь происходит — и, как вежливому человеку, мне бы следовало притвориться, что я ничего не вижу.

Месс Лан-Дарен повела плечами с видом человека, которого уже изрядно утомила эта абсурдная подозрительность.

— Не так давно вы утверждали, что я собираюсь вас пытать, — напомнила она гвардейцу не без едкости. — А теперь, раз уж самая лучшая еда и чистое белье не дают вам повода пожаловаться на дурное обращение, вы решили найти что-нибудь подозрительное в моих конюших и слугах?.. За все блага мира не хотела бы быть вами. Это, вероятно, страшно утомительно… Мои люди уже надсадили себе поясницу, чтобы вы могли удостовериться, что я все еще не убила свою собственную внучку — но вы продолжаете считать, что от вас скрывают что-то важное. Мой муж все время приглашает толпу гостей на охотничий сезон. И да, вы правы, суматоха страшная. Терпеть этого не могу.

Ралькон в ответ на это слегка улыбнулся и покачал головой.

— Бросьте свои уловки, месс Лан-Дарен... Один раз вы уже сделали из меня дурака, но не надейтесь, что я снова буду слушать ваши сказки. Охота здесь явно ни при чём, а ваш супруг не появлялся в замке со дня нашего приезда.

— Неужели?.. — фыркнула Аталия.

— Определенно. Ни один мужчина, который держит в плену рыцаря из Ордена, не переложит общение с пленником на плечи собственной жены. Это не так безопасно, как вам кажется. Кстати, вам следует быть осторожнее… Когда меня в последний раз относили к окну, вы встали слишком близко. А эти ваши шпильки так и соблазняют выдернуть их из ваших волос и воткнуть вам под ухо, знаете, вот здесь, — Ралькон дотронулся до ямочки около своей скулы. — Вы бы умерли раньше, чем ваши слуги успели бы опомниться... В общем, на месте вашего мужа я не рисковал бы вашей жизнью и общался бы с пленником сам. Но я все эти недели вижу только вас. Значит, вашего супруга вообще здесь нет...

— А может быть, он просто полагает, что я в большей безопасности, чем он? — парировала маменька. — В конце концов, вы же не сделали мне ничего дурного.

И, оставив таким образом последнее слово за собой, она величественно выплыла из комнаты. Мессер Ралькон покачал головой, устало вздохнул и вытянулся на кровати.

Ирем довольно быстро добыл доказательства того, что Лига, о которой говорил Дарнторн, существует не только на бумаге. Причем в данном случае Ирему даже не пришлось прилагать для этого особенных усилий — заговорщики сами поспешили заявить о своих требованиях, остановив на тракте королевских чиновников и присвоив деньги городского магистрата.

Проделано это было, впрочем, с демонстративной куртуазностью — отряд вооруженных всадников с закрытыми шарфами лицами, задержавших чиновников и их охрану, был достаточно большим, чтобы перебить всех присутствующих, но их предводитель сразу заявил, что хочет избежать кровопролития. Он призвал солдат магистрата не сопротивляться и немедленно сложить оружие — при таком перевесе численности нападавших драться с ними было бы бессмысленно и вынудило бы его людей кому-то навредить, чего, подчеркнул командир отряда, им бы совершенно не хотелось.

Осознав, что нападавшие, во всяком случае, не собираются их убить или похитить, чтобы продать своих жертв работорговцам, как это делалось в случаях, когда необходимо было спрятать концы в воду, чиновники слегка успокоились. И, пока несколько членов напавшего на них отряда занимались грузом, их командир с самой изысканной любезностью попросил старшего из магистрантов оказать ему услугу, присоединив к своей жалобе в Орден («вы же ведь намерены пожаловаться в Орден, правда, мэтр?..») послание от лигистов, которое он ему отдаст.

Магистрант, никогда не слышавший ни о каких лигистах, поначалу вообще не понял, о чем речь — но его собеседник пояснил, что и он сам, и все его товарищи — члены Лиги общего спокойствия, и у них дело в большей степени к императору и Ордену, чем к членам городского самоуправления. Однако предмет, побудивший их объединить свои усилия и начать действовать, настолько деликатен, что они не могут напрямую обратиться к королю.

«Мы все — вассалы императора и верные слуги престола, — сказал магистранту этот необыкновенно вежливый разбойник, — Мы заботимся о благе государства, и только нужда заставляет нас прибегать при этом к средствам, которые нам, в сущности, так же неприятны, как и вам».

Когда дело касалось государственных вопросов, Орден действовал с молниеносной быстротой — постоянно меняя лошадей, орденский рыцарь добрался до Адели меньше, чем за двое суток, и уже на третье утро после нападения письмо лигистов легло на стол перед Валлариксом.

— «Смиренно умоляем вас, мой лорд…»! — хмыкнул Валларикс, разглядывая скошенные и явно написанные левой рукой буквы. — Они что, действительно считают, что это каким-то образом должно смягчить эффект от нападения на магистрантов и на их эскорт?.. Ладно. Они, значит, «умоляют» меня либо немедленно объявить о новом браке, либо назначить наследником престола одного из Миэльриксов? Я так понимаю, они подразумевают, что в противном случае они намерены и дальше нарушать порядок и присваивать налоги, чтобы убедить меня склониться к их «смиренным просьбам»?

— По всей видимости, — согласился коадъютор.

— Займись ими.

— Разумеется, мой лорд. А Миэльриксы?..

Валларикс поморщился.

— Что «Миэльриксы»? Ты не хуже меня знаешь, что они последние несколько лет не выезжали из Эледы. Ты сам мне докладывал, что они бывают только на местной ярмарке и никогда не посылают своих людей дальше пары ближайших городов. Из Адели они отплыли в Ярнис морем — так что я не вижу, как они могли бы завязать какие-нибудь связи с мелкими провинциальными дворянами из Гардаторна и Лейверка. А тем более — склонить их рисковать ради себя собственной шеей.

— А ради чего они, по-вашему, рискуют своей шеей? Ради блага государства?.. — спросил Ирем насмешливо.

Вальдер изобразил некий неопределенный жест.

— Предрассудки… Они выдвигают Миэльриксов, ссылаясь на то, что они доказали свою рыцарскую доблесть, защищая побережье — но их полностью устроит, если я женюсь и сделаю наследником своего сына. То есть они сетуют, что маленькая девочка не сможет справиться с бременем власти, если со мной что-нибудь случится, но готовы предпочесть ей же новорожденного ребенка — лишь бы только он был мальчиком. По-моему, это отлично выдает общее направление их мыслей.

— Этого еще недостаточно для заговора.

— В самом деле?.. — улыбнувшись, спросил император. — Ты предан Элиссив, потому что предан мне. И потому, что знаешь ее с детства. А если бы ты, скажем, не имел бы никакого отношения к моей семье и никогда не видел ни принцессу, ни моих кузенов, и тебя просто спросили бы, кому ты предпочтешь служить — королю или королеве, что бы ты ответил?..

— Я ответил бы, что я предпочитаю соблюдать присягу и не лезть в политику, — ответил коадъютор с некоторым раздражением. И, видя, что Вальдер намерен продолжать, махнул рукой. — Я понял вашу мысль, мой лорд… но я уверен, что у наших заговорщиков найдутся и другие, более весомые соображения. Если они намерены и дальше привлекать внимание к своему делу с помощью подобных нападений, то нам не составит большого труда подготовить им встречу. Если Ордену удастся захватить хотя бы нескольких из них, то скоро мы будем знать все, что нас интересует.

Лорд Бейнор с некоторых пор демонстрировал несвойственные его роду верноподданические чувства. Правда, Бейнор, в отличие от своего брата, никогда не вел себя вызывающе и не стремился подчеркнуть свою независимость, но все же в том, как он держался, чувствовалось, что он никогда не забывает о фамильной гордости Дарнторнов. Теперь же он торчал в приемной у Валларикса целыми днями, одобрял любые предлагаемые императором субсидии казне на заседании Совета лордов и смотрел на Валларикса, как влюбленный, только и мечтающий найти какой-то способ угодить предмету своей страсти.

Валларикс, конечно, не мог не заметить всех этих ухаживаний со стороны своего советника и рассудил, должно быть, что гораздо проще сразу выслушать Бейнора Дарнторна, чем дожидаться, пока тот сочтет, что он уже достаточно умаслил императора, чтобы перейти к делу.

— Я собираюсь прогуляться, — сказал Валларикс после очередной встречи Круга лордов. — Составьте мне компанию.

Когда остальные вельможи поняли, что император обращается к Дарнорну, по залу пронесся тихий удивленный гул. Если Наин Воитель, как слышала Элика, всегда был окружен толпой придворных, и даже ванну не принимал в одиночестве — в купальни набивалась целая толпа его друзей, женщин в рубашках и мужчин в повязанных на бедра полотенцах, и в итоге все они не столько мылись, сколько пили вино, хохотали и дурачились, то Валларикс со времени вдовства любил уединение, и право разделить с ним трапезу или сопровождать короля во время прогулки было редкой и желанной честью для любого из придворных и воспринималось всеми, как свидетельство его особого расположения. Бейнор Дарнторн явно не относился к числу людей, с которыми Валларикс любил проводить свои свободные часы.

— …Вы, по-видимому, хотите мне что-то сказать, но не решаетесь приступить к делу и надеетесь дождаться подходящего момента, — сказал Валларикс, когда они спустились в сад. Вежливый и мягкий в повседневном общении, Валларикс при желании мог быть безжалостно прямолинейным. — Я не люблю, когда меня обхаживают и ходят вокруг меня кругами, лорд Дарнторн. Мы оба только выиграем, если вы не будете тянуть и поделитесь со мной своими мыслями.

Лорд Бейнор слегка покраснел.

— Боюсь, что моя прямота покажется вам слишком дерзкой, государь, — ответил он с неловкостью, доказывающей, что Валларикс застал его врасплох.

— Не беспокойтесь, не покажется. В конце концов, это же я велел вам говорить открыто, — успокоил Валларикс.

— Тогда… простите, я должен собраться с мыслями… прошу вас, дайте мне минуту, государь, — Вальдер кивнул, и его спутник какое-то время шагал по посыпанной песком дорожке молча, невидящим взглядом скользя по увитым плющом беседкам и розовым кустам. Прошла, должно быть, не одна, а несколько минут, прежде чем Бейнор, наконец, заговорил.

— …Я знаю, вы, мой лорд, не числите нашу семью в рядах своих сторонников. Печальные недоразумения между нашим покойным отцом и Наином Воителем до сих пор порождают подозрения по отношению к нашей семье. Но прочный союз между Дарнторнами и дан-Энриксами мог бы укрепить престол и положить конец этой нелепой балаганной Лиге и нескромным притязаниям ваших кузенов.

— Но разве мне нужно заключать союз с Дарнторнами? Я полагал, что преданность вассальной клятве сама по себе делает вас опорой трона, — ответил Вальдер самым любезным тоном.

— Безусловно, — смутился лорд Бейнор. — Я говорил о «союзе» в другом смысле... Если бы Дарнторнов и дан-Энриксов объединяли родственные связи, то ни один заговорщик не посмел бы выступить против такой двойной силы. Мой племянник и наследник лорда Сервелльда — почти ровесник вашей дочери. Помолвка Льюберта с принцессой положила бы конец брожению умов.

Видя, что Валларикс, явно не ожидавший от Дарнторнов такой смелости, молчит, лорд Бейнор поспешил выдвинуть аргументы, способные смягчить впечатление от его дерзости.

— Ваша прабабка, государь, одобрила брак своей наследницы с энонийским заложником, — напомнил он. — Ее придворным это должно было показаться странным шагом — но кронпринц Дигеро был верным сторонником своей супруги. Брак с одним из своих подданных больше подходит будущей императрице, чем союз с каким-то иноземцем, потому что в браке с иностранным государем она рискует уступить ему часть своей власти. Тогда как супруг более низкого происхождения будет не только соратником, но и самым верным подданным своей жены. Беатрикс понимала это — и ее расчет оказался верным. Если вы захотели бы последовать ее примеру, мой брат передал бы своего наследника под вашу опеку, чтобы тот жил во дворце вместе с принцессой, и вы могли сами наблюдать за воспитанием своего будущего зятя. Это положило бы конец вражде между нашими семьями и лишило бы заговорщиков всякой надежды лишить вашу дочь ее прав на престол.

— Я никогда бы не подумал, что Сервелльд решится на разлуку с сыном, которого он так любит, — с лёгким удивлением заметил Валларикс.

— Моему брату в самом деле нелегко отпускать сына ко двору, — признал лорд Бейнор. — Но ведь Льюберт в любом случае должен был бы покинуть дом — либо для учебы в Лаконе, либо для службы оруженосцем… Доверять воспитание наследника своему сюзерену — давняя традиция, а в нашей семье трепетно относятся к традициям. И, наконец, если вы согласитесь на помолвку Льюберта и вашей дочери, то для него будет гораздо лучше расти вместе с его будущей невестой. Они должны познакомиться, привыкнуть к обществу друг друга и узнать друг друга лучше — тогда им будет гораздо проще со временем перейти от дружбы к отношениям жениха и невесты...

Видя, что Валларикс не выглядит ни возмущенным, ни разгневанным, Дарнторн даже рискнул добавить:

— Смею вас уверить, государь, что знатное происхождение — не единственное достоинство моего племянника. Льюберт, помимо всего прочего — красивый мальчик, смелый, сильный и уже сейчас подающий надежды сделаться со временем блестящим рыцарем. У принцессы не будет причин жалеть о том, что вы сочли его достойным претендентом на ее руку.

Валларикс задумчиво кивнул.

— Все, что вы говорите, не лишено логики, лорд Бейнор. Но всё-таки и моя дочь, и ваш племянник ещё совсем дети. В таком возрасте помолвка выглядит преждевременной. Где-нибудь в Гверре или в Халкиваре договор о браке сплошь и рядом заключают чуть ли не у колыбели жениха с невестой, но вы сами знаете, что здесь, на побережье, к таким ранним сговорам относятся неодобрительно. Как говорят крестьяне, сперва следует испечь пирог, а уже после этого делить его... Я, скажем, чувствовал бы себя исключительно неловко, если бы отец в семь лет представил мне какую-нибудь девочку в качестве моей будущей жены.

Валларикс помолчал, как будто бы давая собеседнику время на то, чтобы смириться с мыслью об отказе, а потом сказал:

— Я благодарен лорду Сервелльду, что он считает меня достойным опекуном для своего единственного сына, и готов доверить мне его воспитание. Я тем более высоко ценю этот жест, что мне известно, как сильно ваш брат привязан к Льюберту… Однако, если лорд Дарнторн готов доверить мне своего сына только при условии немедленной помолвки с моей дочерью, то я вынужден буду отказаться от подобной чести. Что, впрочем, само по себе не означает, что я не готов рассматривать возможность брака между ними в будущем, когда они достигнут подходящих лет. Думаю, для начала было бы неплохо, если бы сын лорда Сервелльда приехал бы в Адель, не поступая под мою опеку, и мог познакомиться с Элиссив, вместе с вами появляясь при дворе.

Лорд Бейнор приложил ладонь к груди и низко поклонился — то ли выражая свою благодарность, то ли пряча взгляд, в котором, несомненно, должно было отражаться все его разочарование.

Правда, император не рассердился, осознав, насколько высоко метят Дарнторны — и это уже было неплохо, но Валларикс, в то же время, ясно дал понять, что в настоящую минуту нечего и думать о помолвке Льюберта с наследницей. А значит, миссия, которую Бейнору поручил лорд Сервелльд, провалилась.

— Надеюсь, я не слишком вас расстроил, — мягко подытожил Валларикс, как если бы он хотел сказать — «я знаю, что я очень вас расстроил, и мне жаль, что это так — но, к сожалению, тут ничего нельзя поделать».

— …Передать младшего Дарнторна под вашу опеку? — повторил лорд Ирем, как будто не веря собственным ушам. — Но это же замечательно! Если бы Льюберт стал вашим воспитанником, то мы бы держали Дарнторнов за горло.

— Так же, как они нас, — напомнил Валларикс. — Ведь в глазах всех людей Дарнторны и дан-Энриксы оказались бы нерасторжимо связаны. Если я выдаю свою единственную дочь за Льюберта Дарнторна, значит, внуки Сервелльда Дарнторна будет править государством. А зная нрав лорда Сервелльда, никто не усомнится в том, что это будет скорее правление Дарнторнов, чем дан-Энриксов.

Ирем вздохнул, как гончая, которую сначала подразнили куском мяса — а потом велели сидеть смирно.

— Да знаю я, знаю… — мрачно согласился он. — Но все-таки — только представьте: Льюберт Дарнторн здесь, в ваших руках… Может, вы даже сумели бы вырастить его приличным человеком. Как бы сильно отец не успел его испортить, пытаясь сделать из него эталонного Дарнторна, то есть эталонную скотину, восемь лет — еще не слишком поздно для того, чтобы поправить дело.

— С лордом Бейнором под боком? — спросил Валларикс скептически. — Не думаю. Если бы он чему-нибудь и научился, так это умению изображать передо мной такого человека, каким я желаю его видеть, а для дяди разыгрывать настоящего Дарнторна — такого, каким его хотел вырастить его отец. Пожалей парня, Ирем. У отца ему, по крайней мере, не приходится все время притворяться и строить из себя двух разных людей…

Элика видела Льюберта Дарнторна только однажды.

Где-то через год после того, как от Сервелльда сбежала его жена, умерла мать Дарнторнов, и лорд Бейнор, надев траурный колет и темный плащ, отправился в Торнхэлл на ее похороны. А еще примерно через год Сервелльд Дарнторн решил, что Торнхэллу нужна хозяйка, а его владельцу — новая супруга.

Те, кому доводилось бывать у Дарнторна, вспоминали, что старая леди Дарнторн, несмотря на свой преклонный возраст, управляла штатом замковой прислуги и держала при себе ключи от кладовых и погребов, избавляя сына ото всех хозяйственных забот, но при этом всегда держалась так, что ничто не мешало Сервелльду Дарнторну чувствовать себя единственным хозяином Торнхэлла. Кроме того, мать Дарнторна надзирала еще и за стайкой воспитательниц и нянек, приставленных лордом Дарнторном к своему сыну. После ее смерти Дарнторн распустил большую часть этих служанок, полагая, что для его сына уже пришло время перейти на попечение мужчин. Тем не менее, впоследствии лорд Сервелльд, кажется, раскаялся в этом решении — во всяком случае, в том же письме своему брату, в котором он рассуждал о возможности жениться снова, он говорил, что его сын нуждается в женской заботе.

Элика, со своей стороны, считала, что отсутствие женской заботы ощущал не столько сын Дарнторна, сколько сам лорд Сервелльд, вынужденный в первый раз за свою жизнь столкнуться с множеством хозяйственных хлопот.

Мысли о том, чтобы снова встретиться с лордом Сервелльдом лицом к лицу, не доставляли королеве никакого удовольствия. Тем не менее, в конечном счете тот недолгий визит лорда Сервелльда в Адель принес ей куда больше удовлетворения, чем она думала.

На этот раз Дарнторн приехал с куда более скромной свитой, но зато привез с собой своего сына. Элике наследник лорда Сервелльда понравился — это был весёлый и, пожалуй, слишком шумный мальчик с мягкими черными волосами, ямочками на щеках и большими темными глазами, такими же круглыми, как и у большинства детей. Его представили принцессе, но Элика была уверена, что ни Элиссив, ни наследник лорда Дарнторна не сохранили о той встрече никаких воспоминаний.

В любом случае, увидев Льюберта вместе с отцом, Элика лучше поняла, о чем ей говорил Валларикс. Несомненно, этот мальчик мог бы вызвать у собственной матери тяжелые воспоминания, поскольку внешне он был очень похож на лорда Сервелльда. Дарнторн везде таскал его с собой и, не желая, чтобы его сын ездил в портшезе со служанками, обычно возил его на своем коне, посадив в седло впереди себя. И если по прислуге лорда Дарнторна было заметно, что они его боятся, то Льюберт его буквально обожал. Элика с горечью подумала, что, если бы случилось чудо, и жене Дарнторна удалось каким-то чудом отстоять свои права, то в глазах Льюберта попытка разлучить его с отцом, чтобы отдать чужой и незнакомой женщине, выглядела бы чудовищной несправедливостью.

Однако бывшей жене Дарнторна все же удалось хотя бы отчасти отомстить своему бывшему мужу за свои страдания — Дарнторн не мог просто жениться снова, потому что с точки зрения закона он все еще был женат. И теперь Сервелльд вынужден был обращаться по этому делу к императору, то есть просить о помощи именно того человека, которого Сервелльд, несомненно, предпочел бы не просить ни о чем и никогда.

Необходимость обращаться к Валлариксу, как его вассал, который полагается на суд своего сюзерена, должна была выводить надменного Дарнторна из себя. В особенности потому, что все попытки уладить этот вопрос приватным образом, с помощью кулуарных обещаний и намеков, ни к чему не привели, и стало ясно, что Вальдер желает видеть своего вассала, проходящим через обычную церемонию публичного — и, несомненно, унизительного, с точки зрения Дарнторна — изложения своего дела.

Тем не менее, особенного выбора у него было, так что Дарнторну пришлось подчиниться. Элика рассчитывала, что в тот день, когда он должен будет обратиться к королю с королевой, он оставит Льюберта в особняке своего брата, но лорд Сервелльд поступил иначе и вывел его рядом с собой, как будто он хотел, чтобы вид этого ребенка напоминал всем присутствующим, что его жена бросила не только его, но и своего собственного сына.

Впрочем, может быть, расчет Дарнторна был более тонким. Он не мог не понимать, что в присутствии маленького мальчика, доверчиво державшегося за руку отца, никто не решится повторять слухи о его жестоком обращении с женой. Среди сторонников «имперской» партии наверняка нашлись бы отчаянные люди, которые бы не побоялись разозлить такого человека, как лорд Сервелльд — начиная прямо с сэра Ирема, который не боялся никого и ничего и который терпеть не мог Дарнторнов — но среди придворных недоброжелателей Дарнторнов не нашлось ни одного, кому хватило бы решимости пуститься в обсуждение интимной жизни его отца с матерью на глазах у четырехлетнего ребенка.

Так что лорд Сервелльд получил возможность излагать свое дело в абсолютной тишине.

— Мой лорд, моя жена не живет со мной уже больше трех лет. Кроме того, она определенно не считает себя связанной узами брака. Мне стало известно, что она сошлась с другим мужчиной — рыцарем на службе у ее родных. Поэтому я прошу вас признать наш брак расторгнутым, чтобы я мог последовать ее примеру и ввести в свой дом другую женщину. Я хочу, чтобы мою новую жену считали леди Дарнторн, как если бы меня не связывали никакие обязательства.

— Если я правильно вас понял, то ваша супруга полностью поддерживает мысль о расторжении этого брака. Почему же она не присоединилась к вашей просьбе?

Валларикс задал этот вопрос спокойным тоном, как будто бы речь шла об обычной юридической формальности, однако Дарнторн, судя по его лицу, счел этот вопрос персональным выпадом.

— Боюсь, я не могу ответить на этот вопрос, — отрывисто ответил он. — Мы не поддерживаем никаких сношений. Моя бывшая жена ни разу не сочла необходимым написать мне или же ответить на те письма, которые я писал ее родным. Я полагаю, о ее желании расторгнуть этот брак достаточно свидетельствуют сами ее действия… и, в любом случае, отсутствие ее согласия не может быть причиной для того, чтобы называть меня мужем женщины, которая живёт с другим!

Вальдер слегка приподнял брови, словно удивляясь этой неожиданной вспышке Дарнторна — хотя Элика прекрасно понимала, что ее супруг ничуть не удивлен.

— Но вы, во всяком случае, пытались обратиться к ней по этому вопросу? — спросил он. — Если она не захотела отвечать на письма, которые вы писали, как ее супруг, то, может быть, ее бы больше заинтересовала просьба поддержать ходатайство о расторжении вашего брака…

— Я не вижу причины просить о ее поддержке! — выйдя из себя, сказал Дарнторн. — Она бросила не только мужа, но и нашего общего сына, опорочила себя, живя с другим мужчиной, и я не желаю снова вступать с ней в какие бы то ни было сношения.

Поняв, что он ведет себя недопустимо грубо и вредит своему делу, Сервелльд склонился перед Валлариксом.

— Простите, государь… Боюсь, это болезненное для меня дело заставило меня забыться… Извините мою резкость, я сейчас едва могу понять, что говорю. Я бы вел себя гораздо сдержаннее, если бы я не любил когда-то в прошлом эту женщину, и если бы она не причинила бы мне столько огорчений. Что касается существа моего дела — я привез свидетельства соседей, подтверждающих, что после своего внезапного исчезновения моя супруга ни разу не появлялась в Торнхэлле, и что три последних года я воспитывал сына один. Я также сумел достать показания людей, которые явно свидетельствуют о сожительстве моей бывшей жены с другим мужчиной. Полагаю, этого вполне достаточно, чтобы освободить меня от обязательства считать ее своей женой.

— Хорошо, лорд Сервелльд, — кивнул Валларикс. — Вы можете вручить эти бумаги нашему совету. Мы рассмотрим их и вынесем решение. Сделать это единолично я, к моему сожалению, мог бы только в том случае, если бы ваша жена поддержала вашу просьбу.

По скулам Дарнторна прокатились желваки. Элика знала — и лорд Сервелльд тоже, вероятно, это знал — что император поступает в полном соответствии с законом. Но Дарнторн, судя по его яростному взгляду, все равно считал, что Валларикс просто воспользовался случаем, чтобы унизить своего вассала.

И тот факт, что если и не сам Вальдер, то Элика сейчас испытывала от бешенства Дарнторна чувство глубокого удовлетворения, придавал такому предположению определенный вес.

В конце концов лорд Сервелльд получил желаемый развод, но Элика подозревала, что в процессе Дарнторн начал ненавидеть ее мужа даже больше своей собственной бывшей жены. К тому же, он наверняка догадывался, что обязан королеве тем, что его планы отыскать в столице новую супругу пошли прахом. Хотя лорд Дарнторн по-прежнему держался с дамами учтиво и галантно, придворные дамы относились к нему холодно и насторожено. Одного лишь стремления угодить королеве, пожалуй, было бы недостаточно, чтобы отвратить знатных леди от еще довольно молодого и красивого вельможи, бывшего, в отличие от своего младшего брата, воином до кончиков ногтей — с глубоким низким голосом и суровым, но при этом весьма привлекательным лицом. Лорд Сервелльд был известен своими победами и на войне, и на турнирах. Но слухи о его обращении с первой женой перевешивали даже титул и богатство лорда Сервелльда, и ни одну из ее дам явно не соблазняла мысль о том, чтобы стать новой супругой Дарнторна.

В конце концов лорду Сервелльду пришлось оставить мысль о том, чтобы заключить брак с кем-нибудь из лучших невест в столице, и он вынужден был вернуться в Торнхэлл один. По счастью, его гордость восставала против мысли о том, чтобы, не удостоившись взаимности ни от одной из леди при дворе, жениться на какой-нибудь провинциалке, для которой возможность породниться с Дарнторнами будет важнее его репутации — иначе он бы, вероятно, начал вымещать на этой женщине всю свою злость на первую жену и на тех дам, за которыми он бесславно пытался ухаживать в Адели.

Вальдер, похоже, тоже вспоминал последний визит Сервелльда Дарнторна ко двору, поскольку он задумчиво спросил у Ирема:

— Ты себе представляешь, чего человеку вроде Сервелльда Дарнторна стоило переступить через свою гордость и предложить мне брачный договор и опеку над своим сыном и наследником?.. Я никогда не подумал бы, что он сделает что-нибудь подобное. Не после нашей предыдущей встречи…

— Это верно, — усмехнулся коадъютор. — Если даже он не ненавидел вас до этого, то обязательно возненавидит после вашего отказа. Хотя как по мне, у Дарнторнов что преданность, что ненависть на один вкус и цвет, и обе в равной мере ядовиты. Так что, раз вы не хотите Льюберта в зятья (в чем я вас очень понимаю — я бы свою дочь за сына лорда Сервелльда не отдал!) — то и Хегг бы с ним, с Дарнторном и его разочарованием.