Soul Presence (джен)

Как я говорил, Джек, дети жестоки. А мой внутренний ребёнок так и рвётся наружу!© Сандаунер

Охотник чувствовал себя немного глупо. Была ли тому виной стоящая напряженная тишина, повисшая после его приветствия, или же причина крылась во взгляде ребёнка, ставшем ощутимо враждебным (но куда больше — недоверчивым), он сказать не мог. Какими бы он ни представлял обстоятельства их встречи, они совершенно точно были не такими, какими в итоге вышли.

И если уж мужчине нужно было время, чтобы осмыслить события — много ли он мог требовать от ребёнка?

Он приподнялся, затем принял сидячее положение, на пару мгновений опустив взгляд к белому покрывалу Луноцветов. Поднял взгляд обратно, увидев, что дитя воспользовалось этой возможностью — в её руках вновь оказался нож, который она до этого выронила при падении.

Николас по привычке задержал взгляд, оценивая то, что при нормальных условиях едва бы принял за оружие — багрово-алое лезвие, в цвет висевшей в небе Луны, идеально подходящее под её руку, но для взрослого мужчины слишком малое. Только хлеб им и нарезать. Красная краска мешала определить материал оружия, но взгляд Охотника уловил едва заметное свечение вокруг кромки.

Эктоплазменное марево — признак того, что нож частично призрачный. И либо принадлежит неупокоенному, либо принес столько страданий, что способен причинять их даже на той стороне.

— Классный нож. — Николас невозмутимо подобрал шляпу, лежащую у ног. Чара проследила за его движением не моргая, но её тонкие пальцы ощутимо сжали рукоятку.

— У меня был один похожий. Там забавная история, тоже кое кто умер, хотя я этого не видел, но в том вагончике больше никого не было, кроме одного кота, умевшего телепор…

Он запнулся, увидев, как нож приблизился к его подбородку. Попытка успокоить забалтыванием не увенчалась успехом, хоть ребёнок всё ещё молчал. Тонкие губы сжались и подрагивали, точно их обладатель искал нужные слова, чтобы выразить всё своё отношение к произошедшему, но юному разуму ничего не приходило в голову, кроме выражений, которых он знать не мог в силу возраста.

Николас приоткрыл губы — тут же сомкнул, передумав. Пока что у него плохо выходило налаживать коммуникацию, так что почему бы не вспомнить «старые, добрые» деньки Ярнама — и позволить всем самим задавать тему разговора?

— С-сейчас ты скажешь м-мне, — голос ребенка показался ему севшим, непонятно от чего именно, но, взяв себя в руки, она придала ему столько грозности, сколько могла, — кто или что ты такое, и что за сумасшедший дом начал п-происходить из-за тебя!

— Ты имеешь в виду… — попытался уточнить Охотник, косясь на нож.

— Я «ИМЕЮ ВВИДУ» ВСЁ! — наконец вспылила юная дева, вскинув руки и едва не порезав мужчине кончик носа, но не успел тот двинуться — нож вернулся к прежнему положению,

— Я петляла в этих… этих… лабиринтах! — не знаю сколько времени! И эта надоедливая шавка никогда не делала ничего подобного! И ты! ТЫ! Как ты смог… никто… только я могу быть!..

Ребенок затих, её глаза лихорадочно забегали, опустившись к полу. Нож выпал из тонких пальчиков, приземлившись без всякого звука на покрывало цветов, а Чара вдруг подняла ладони, разглядывая их точно бы неверяще.

— Я… я жива? — она попыталась коснуться своего лица, что у нее вышло, сжала лицо в ладонях, лихорадочно, будто в безумном страхе, что оно может растечься меж пальцев.

— Нет… в-всё р-равно х-холод… может я как Б-блук? Значит… меня можно видеть… я… я могу… — глаз с тускло-алой радужкой посмотрел на него, — я ведь могу, да?

— Я не думаю, — нехотя сообщил Охотник, надеясь что эти слова не приведут ребенка к истерике.

Свой вывод он сделал, когда заметил то, о чем и так подозревал — нож, как невещественное отражение, выпав с пальцев ребенка, растаял в воздухе красными искрами. Предмет, будучи отражением настоящего предмета в реальном мире, не мог долго существовать без Воли и касания той, кто цепляется мысленно за его отражение.

— Тем не менее, мы сможем попытаться, — принял он попытку сгладить свой ответ, медленно вставая, — Видишь ли, в этом месте всё, что имеет Осознание — может проявляться так, будто оно живо. Но вот выйдя отсюда, скорее всего, ты вернешься к прежнему состоянию.

Охотник запнулся, подбирая наиболее вероятный и, вместе с тем, наименее неблагозвучный вариант развития событий. Ребенок тем временем сел на землю, поджав ноги к груди и обняв себя, немигающим взглядом уставился вперед.

Она пыталась осмыслить своё положение, и Охотник решил, что должен позволить ей это сделать в тишине.

Легкий ветерок завыл в не-Материи, колыхнув поле Луноцветов и лепестки на кронах Древа. Охотник подошёл к толстому стволу, облокотившись об него спиной и впав в раздумья. Легкий источник ответов вновь оказался не в состоянии ответить на его вопросы, так что ответы пришлось искать самому.

Осторожно, будто бы боясь вновь навлечь интерес проклятого Шпица, Николас достал из подкармана алый Орб, мысленно одернув себя: Сон — его Домен, и никакая тварь, кроме той, что он позволит, не сможет причинить ему вреда или даже покинуть его — не то что прорваться.

Шар не изменился — всё ещё ощущался тёплым, гладким… и по странному живым, навевая Николасу определенные ощущения, схожие с тем, когда он добыл Камень Ярнам. Ощущения добытой Тайны, скрытой и манящей, но и одновременно — нелицеприятной, будто бы запрятанной, чтобы сокрыть нечто постыдное.

Он закрыл глаза. Прислушался к голосу Посланников. И получил ответ:

Легендарный Артефакт

Эпифания

Пульсирующий подобно сердцу камень, резонирующий Волей к Жизни. Решимость без цели, сравнимая с Безумием — есть благо и проклятие, ключ и врата для Вероятностей.

Лишь Желание Жить, несмотря ни на что — открывает Путь Истинному Чуду.

— Значит, не показалось. — мужчина вздохнул, несколько секунд ещё держа перед собой могильный Камень. Теперь волнения Шпица обретали смысл — пусть от понимания Охотника ускользала функция Орба, он чувствовал Потенциал.

Мысленно Охотник вернулся к битве со Шпицем, придя к выводу — он столкнулся не с обычным монстром, что было ясно сразу, а, скорее всего, с чем-то, что ускользает из понимания самих монстров в том числе. Скрытое божество, следящее за тем, чтобы всё шло в рамках дозволенного, и следившее за ним с момента вступления в Сноудин.

Слова Чары о проходящих путь людях и ложной надежде, слова Санса о ПЕРЕЗАПУСКАХ и местные аномалии со временем, начинали обретать зловещий смысл. Сколько раз этот ребенок проходил этот путь — и с кем? Помнила ли она всё, и был ли причиной откатов Флауи — или Шпиц, которого не устраивал тот или иной финал?

«Я не могу пока сделать вывод. Нужно двигаться дальше.»

Он ощутил, как его дёрнули слабо за ремень, тут же опустив взгляд слегка влево. Решительные алые глазки смотрели на него с измученностью и серьёзностью, и совсем немного читалось что-то ещё — смирение?

— Я хочу заключить новую сделку.

Охотник не стал скрывать проскочившего изумления, подняв бровь и кивнув в знак того, что он её слушает. Внутренне умилился — дитя было едва выше полутора метров, но хватка и манера речи была деловой и уверенной. Жизнь действительно заставила её повзрослеть раньше срока.

— Если ты пообещаешь мне, что пройдёшь путь, никого не убив — я буду вести тебя сквозь трудности, рассказав всё, что нужно. — Она отпустила его ремень, взявшись за плечо и ворчливо выдохнув, отвела взгляд.

— Я была не права. Тогда, в Руинах. Я не привыкла, что меня видят и слушают.

Охотник вновь кивнул, не став ничего говорить и ожидая продолжения. Чара, спустя секунд десять, его дала:

— Кое-кто однажды меня предал. Потом, когда я уже была... была... — она сглотнула, с трудом, будто бы желая пить.

— В общем, уже такой — предали снова, когда казалось бы, можно было сделать хоть что-то к лучшему. И я начала верить, что это на самом деле единственный путь, что имеет смысл. А всё остальное — наивность или лицемерие.

Николас молчал. Чара глянула на него украдкой, будто бы вопросительно.

— И я решила: «Зачем мне вообще во всём этом участвовать, если я и так знаю, как это кончится»? Какой-нибудь монстр по своей глупости вновь нарвётся и испортит всё, просто своей смертью. А затем этих смертей станет больше, пока этот бугимен не решит, что так легче. И всё вновь опустеет. А затем наполнится обратно, будто бы это был всего лишь кошмар.

Тактика «молчать и слушать» вновь не подвела, одаривая Николаса той самой желанной речью. Дитя подняла взгляд, уже выражая скептичность и озадаченность.

— И я поняла, что ты можешь и пытаешься быть лучше, хорошо? Ты никого не убил до сих пор, и даже спас меня от, — на мгновение, она замялась, — чего бы то ни было. Я это поняла. Спасибо. И за помощь маме Тори.

Охотник молчал. И это явно начало действовать ей на нервы. Чара засопела.

— Я сожалею, правда! Ты был прав! — голос всё ещё был хриплым, но она явно срывалась на крик. — Я ничего не могу сделать! Я пыталась! Пыталась сделать всё «правильно» — и даже помогала тем, кто делал это! С чего я вообще должна была решить, что кто-то вроде тебя может...

— И кто же «я»? — вкрадчиво перебил её он.

— Я не знаю. Я думала, что человек. — Чара недоверчиво прищурилась. — Но видимо ты даже больший «монстр», чем любой в Подземелье. Как люди-колдуны древности, что заперли их.

— Какая прелесть. Я то думал ты меня хвалить собралась, а тут опять началось... — он сложил руки в карманы пальто, выпрямившись и отшагнув от ствола Великого Древа.

— Значит, мы договорились?

Николас не стал даже размышлять.

— Нет.

Ответ был столь мгновенен и спокоен, что Чара не успела выговорить что-то, поперхнувшись на полуслове и удивленно захлопав глазками, казавшимися от удивления ещё больше. Николас, в иной ситуации нашедший бы повод подчеркнуть это, вместо этого продолжил:

— Прости, малая, но я останусь верен своему слову. Особенно узнавая всё больше о положении и пережив с тобой то, что явно не должно было происходить.

Он сел перед ней на колено, дабы поравняться с ней ростом и смотреть ей в глаза — дабы она точно осознавала, что он говорит искренне.

— Я не знаю, что случилось там, откуда мы вырвались — но если та тварь отвечала за то, как всё должно идти, то она же явно позаботиться о том, чтобы всё теперь шло в ущерб нам.

— Я знаю это! И поэтому хочу, чтобы ты не ошибся и смог исправить..

— Но я не смогу, — перебил он её мягко. — Поверь. Никто не станет слушать чужака, не вписывающегося в картину их привычного. Проверено на горьком опыте. Так что я сохраню своё обещание таким, каким оно было. Хочешь подсказывать мне по пути? Я не буду возражать. Но ни я, ни ты не можем отвечать за то, что произойдет дальше. Ты понимаешь?

Глаза Чары, до этого выражавшие протест, потускнели в вынужденном смирении. Охотник погладил её по плечу («Костлявое» — подумал он.), сняв перчатку.

— Эй. Ты дала обещание смотреть на то, как я пройду этот путь, и надрать мне зад, если я изменю своим принципам — а тут пытаешься заставить меня изменить им. Ты струсила или просто сильно хитропопая⁽¹⁾?

Он ощерился, намеренно гадко, не без удовольствия наблюдая за появлением яркого румянца на возмущенной моське — а затем ощутил щелбан по носу, задуманный быть неприятным, но в силу обстоятельств не ощутимый.

— З-знаешь что, «ум-Ник»?! — голос ребенка оживился возмущением.

— Ты еще пожалеешь, что так бездарно «пролюбил» мой жест доброй воли!

* * *

— И это — твой дом?

Охотнику было трудно определить эмоции Чары, но несмотря на форму вопроса, в интонации слышались больше удивление и озадаченность, а не разочарование.

— Да, — коротко ответил он, оглядываясь в поисках Куклы, а затем добавил: — Но внутри чуть уютнее, правда.

Перед ними возвышалась Мастерская.

По-готически помпезное здание, напоминающее своим строгим и вычурно-гротескным видом и стилем больше склеп, нежели постройку, где можно было бы жить. Стоявшее на небольшом холме, к приоткрытым дверям вела небольшая лестница из чуть более аккуратно выложенного камня, чем на ведущей к ней тропе, плитка которого словно бы изначально не была задумана быть цельной.

Вокруг росли вековые деревья, окружившие Мастерскую кольцом и светившие плодами персика и физалиса.

Взгляд Чары прошёлся по живой изгороди из Луноцветов, облепивших стены и фундамент под бордовыми стенами Мастерской, затем свернул сильно вбок вправо, цепляясь за изгородь из Фонарей, ведущих неплотной шеренгой почти к самой двери.

— Это Фонари. Через них переносишься куда нужно, если уже там был. Раньше на их месте были гробы, но после того, как я стал тут.. главным, интерьер поменялся.

— И как это работает?

На кончике языка завертелись пару заготовленных ответов о Лазурной Эманации и теории Частотности, о том, что каждая вещь в Наличествующих Мирах — Материи — имеет свой след, называемое для простоты «Эхо» или «Отголоски», тесно связанное с Эмоциями, а это в свою очередь позволяет прокидывать «мосты» в мирах НеМатерии, или же «Снах»..

— Просто работает,⁽²⁾— с некоторым нежеланием ответил он, чуть потрепав каштан волос, — Не буду захламлять твою головку, дитя.

— Я так и думала. — она дёрнулась, будто бы отклоняясь от ладони и с неудовольствием добавила. — И прекрати звать меня так. Я — не дитя. Мне что, по твоему, восемь?

— Нет, что ты. Думаю, ты очень взрослая для своих десяти, — искренне ответил он.

К своему удивлению, только усугубив ситуацию. Бледное личико побагровело от возмущения, а голос Чары на секунду перешел от возмущенного писка к чему то около-инфернальному.

— МНЕ — ЧЕТЫРНАДЦАТЬ!

Она закашлялась, с бледных губ сорвались темно-бурые капли, упав на почву. Николас поспешил достать платок, помогая ей вытереться, но та взяла его с рук, пытаясь прохрипеть «воды».

Николас, не зная как обычная вода может повлиять на столь специфичного призрака, протянул ей флакон «Небесной Росы» — воду освященную, призванную успокаивать мятежных души, принося в их и души живых покой. Он наблюдал за тем, как контуры силуэта Чары отсвечивают нежно-сиреневой дымкой, и остановил её, когда она выпила половину сосуда.

— Пока хватит. Ты можешь захотеть спать, — он скромно опустил подробность о том, что сон может оказаться вечным.

— Кха-кая нах-хрен рхазница? — она откашлялась, вытерев губы рукавом свитера. — Я и так мертва. Мертвее уже не стану.

— И тем не менее, пока воздержимся, — он спрятал флакон мановением руки.

Несколько секунд они стояли в тишине, будто бы у каждого на губах застыл вопрос и ответ, которые один не решался задать, потому что вторая не решилась бы ответить. Затем Чара развернулась в сторону Мастерской, решив продолжить свою экскурсию и сделать вид, что ничего не было.

Охотник смотрел ей вслед, подняв ладонь на уровень её роста, чтобы сравнить на себе. Сам мужчина был необычайно высок и крупен, ростом в сто девяносто сантиметров, практически превращающиеся во все двести, с охотничьим облачением и сапогами. Чара же, будучи юной девой, а не дитём, едва достигала ростом ему до груди.

«Отсутствие солнца, худоба, явно измотанное состояние перед смертью. Может и генетическая предрасположенность, кто его знает?»

Больше его смутила враждебность к этой теме.

Он собирался было шагнуть, но остановился, едва подняв ногу. Его взгляд зацепился за то место, куда упали капли.

На земле проросла малая, шипастая, черная роза.

* * *

Он обнаружил её уже внутри Мастерской.

Она застыла, стоя у рабочего стола, но взгляд её не был направлен на точильные инструменты, лак и краски, и даже на стеклянные виалы с подозрительными жижами цвета желтого, белого или бордового.

Её взгляд был направлен выше, на стену, где аккуратно висели трофейные орудия до самого потолка. Первого взгляда хватило бы, чтобы осознать их истинную природу и цель, и взгляд Чары жадно скользил по зубьям «Убийц Чудовищ», по лезвию «Клинка Погребения», сложенного в форме косы, по украшенному ало-золотому чехлу катаны «Чикагэ» — пьющей кровь владельца, чтобы становиться сильнее. Остановился на «Катушке» — в сущности несколько циркулярных пил размером с колесо машины, соединенные вместе булавой, как шестом.

Между ними висели и дальнобойные ружья, преимущественно охотничьи винтовки, обрезы, дробовики, пистолеты и револьверы, добытые в каньонах Дикого Запада, близ проклятого городка Диггерсвиля и близ болот Миссисипи.

— Какая красота.. — тихо, будто бы уже задумав незаметно что то украсть, пробормотала она.

И её взгляд зацепился за ножи.

У него было много оружия, куда больше, чем могло бы поместиться на стенах всей Мастерской, но на стене он держал то, чем пользовался последнее время чаще. Но ножи, как правило, не меняли своего положения, во всяком случае — не лучшая четверка, состоящая из парных «Клинков Милосердия», принадлежавшие благородной Айлин, Охотнице на Охотников, что передала свою эстафету крови последнему Охотнику Ярнама, погибнув с честью — и человечностью.

«Иглы Судьбы» — кинжала с золотистой гардой и красной рукоятью, обмотанной в шёлк, лезвие которого порезав тебя, проклянет на неаккуратность движений, заставляя насаживаться на нож вновь и вновь, каждый раз приближая тебя к смерти. Выкованный из проклятого золота индейцев — для аристократа, что умер, насадившись на него сам.

«Черного Ножа» — искривленного вороньей лапой кинжала обсидианового цвета. Выкованный мятежной богиней для убийства собственного брата руками своих последователей. Одна смерть, ставшая катализатором тысячелетней боли и бойни. Нож, способный иссушить тебя из жизни порезом, а твой труп сделать чумным и раковым древом, отравляющим уже всю остальную жизнь.

И «Костяного Ножа» — ножа, целиком и полностью ручной работы, выточенного из кости вендиго Шаманом, что говорил с духами, и что притянул Николаса в тело Мертвеца для очищения проклятых земель.

Чара смотрела, не мигая, и глаза её, ранее тусклые, горели в полумраке алыми огоньками, будто бы один вид ножей рассказывал, нашептывал ей истории своей Кровавой Дорожки, выписывая буквы всей пролитой кровью, а она «читала». Читала взахлёб, будто бы надеясь, что если постарается, то сможет вычитать между строк то, что это были её руки, что писали эту Книгу не-Жизни.

Охотник лишь усмехнулся, понимающе и снисходительно.

Иной бы сильно забеспокоился, решив что у юной леди крайне нездоровые наклонности, и, возможно, так и было. Но другая его сторона разделяла этот иррациональный, жестокий и детский Восторг. Необходима была храбрость и честность перед собой, чтобы быть умеренно жестоким. Только такие люди не позволяют обстоятельствам переделать тебя под себя, такие люди перековывают себя, решительные жить сами и защищать других.а

Хоть сам Николас больше отдавал предпочтения механизмам, Тайне и огнестрельному оружию. Любопытство и яркость результата преобладала над его эстетическими чувствами, хоть он и старался соблюдать стиль.

Он отвлекся на секундочку, чтобы прикрыть дверь — и когда вернул взгляд на место, с удивлением обнаружил отсутствие Чары, а вместе с ней и Костяного Ножа. Услышал чавканье слева, заметив зеленый силуэт сидящим у чайного столика, ловко орудующим единственным подходящем для её руки ножом.

— Ну так что дальше, партнёр?

Она протянула ему разрезанный в цветок персик.

* * *

Он положил на столик Орб перед ней. Чара, съевшая уже шестой персик подряд, не собиралась останавливаться, и окинула Орб взглядом лишь чтобы убедиться, съедобен ли он или нет.

— Это — Легендарный Артефакт.

— О боже.. — нарочито удивленно пробормотала она, съедая дольку прямо с ножа.

— Я не закончил.

— О не-ет, — с еще более натянутым ужасом пробормотала она.

Николас подметил, что цвет её кожи постепенно перестает быть мертвенно-бледным. Возникла мысль, что он не должен позволять ей наедаться, но с другой стороны, он не мог сказать, что угроза отравления или того, что её пищеварение не справится, висела, ввиду её природы. Потому он решил наблюдать, а в случае чего — лечить её.

Даже если она всего-навсего дух, её жизнь зависит сейчас от его вклада.

— Ты хоть запивай чаем, обжора.

Он сел на стул, подливая ей чаю в фарфорово-золотую чашечку, пододвигая её и сахар. От Чары не ускользнул подкол, и в другой ситуации Николас бы не сказал такого, особенно человеку в таком состоянии тела, но что-то подсказывало ему, что острую на язычок «пацанку» не пронять таким подколом.

Его чутьё не обмануло, потому что упоминаемый язычок Чара показала ему в ответ. Затем подняв кружку, торопливо попыталась выпить, тут же зашипев и оттащив кружку, обжигая язык.

— Ф-ф-фука, говячо..

— А надо было подуть перед глотком, — он показательно продемонстрировал, сёрбнув из чашки с умиротворённым лицом, улыбнувшись с ехидцей, — но для этого надо было думать головкой, а не желудком.

— Гр-р-р. Я сто лет ничего не ела, а максимум смотрела, как едят другие, умник. Ты бы после такого ремень бы сожрал, — недовольно процедила она, делая глоток. А затем, шепелява и намеренно обнажив передние зубки, начала дразнить его.

— «Смотрите на меня — я всезнайка в черном, который прячет свой мегамозг под дурацкой треуголкой! Я правильно хлебаю чай, и слово «зад»⁽³⁾ произношу как «зсад»⁽⁴⁾».

Николас снисходительно улыбнулся. Он не думал, что его легкий акцент и манера произносить более устаревшие слова будут объектом смеха, но с другой стороны удивился, что от неё так долго ускользала эта особенность.

— Ты тянешь время. Не хочешь торопиться, я понимаю,

Губы Чары немного скривились.

— Но я тебя не заставляю. Просто расскажи что можешь об этом Орбе.

— Я без понятия, что эта за штука. — она отпила из чашки, осторожно, но с раздражением. — Но помню то, что мой прежний партнёр нашел её тоже. И когда попытался забрать её — псина выхватила её и убежала. И всё. Даже откат во времени не помогал.

Он заметил, что выражение лица дитя (в конце концов, она была дитём в сравнении) стало напряженным, а глаза стали слегка лихорадочно бегать, будто бы Чара не могла сконцентрироваться на мысли, что скользила среди всех остальных неуловимым угрём.

— Знаешь, это забавно, — она выпрямилась на стуле, приложив одну ладонь ко лбу, — что я не могу вспомнить лицо. Вообще. Как не помнишь кошмары после пробуждения.

— Темпоральная амнезия. Ты не можешь вспомнить что-то, что уже совсем неактуально. И вспоминаешь лишь когда видишь что-то связанное с событиями.

Чара массировала виски, будто это должно было помочь ей сосредоточиться и вспомнить, но затем раздраженно застонала, едва задев стол кулаком. Из-за вибрации, Орб начал скатываться в её сторону, медленно, и девушка просто протянула ладонь, останавливая её.

И неожиданно вскрикнула, когда Орб прошёл наполовину сквозь её руку, остановившись — и Чару резко дёрнуло на него, будто бы её начала втягивать невидимая сила внутри предмета, сгибая её ладонь в плоскость. Она схватилась свободной ладонью за стул, Николас схватил шар одной рукой, чтобы по инерции Чара не уронила его на себя и не сделала хуже.

— Спокойно! Я держу, слышишь? Постарайся вытянуть руку, я помогу!

— О-она не отпускает!.. — она внезапно затряслась, её голос похолодел от непонимания. — Руки! Я чувствую руки! Очень много рук! Меня тянут!!..

Она отпустила стул, позволив Охотнику держать её и Орб — и тот понял зачем, когда увидел в освободившейся ладони Чары Костяной Нож. Николас не знал, собирается ли она полоснуть сам Орб, или себя по руке, но и то, и другое нож, убивающий призраков, повредить был способен.

Чего допускать Николас не мог.

Он сфокусировал энергию в пальцах, собирая её в руну «Напутствия».

Ладонь загорелась серебристо-лазурным сиянием, нарисовав линиями фигуру в виде морского конька — мужчина прижал ладонь ко лбу Чары, давая той окутаться коркой нежно-голубого цвета, покрывшись узором из десятков коньков по всему телу.

Корка заблестела, в глазах и на груди Чары засияло алое — руна Ментальной защиты вошла в симбиоз с магией Подземелья, а узор коньков начал меняться под ментальное восприятие — РЕШИМОСТЬ — Чары.

Он резко дёрнул её назад, отталкивая одновременно и Орб. Два магнита расцепились, в воздухе раздался треск, будто бы от скачка напряжения, и победный взвизг Чары, едва не упавшей вместе со стулом назад.

Николас быстро накрыл Орб миской для фруктов, будто бы тот мог взбеситься и буквально наскочить на них. А возможно, спасал его от гнева малой, что приходила в себя и рассматривала уцелевшую ладонь.

— Ты как? — он повернулся, держа ладонь на миске.

Чара подвигала поочередно каждым призрачным пальцем, прежде чем обратить на него внимание растерянных, но вместе с тем, суровых глаз.

— Хочу пнуть этот сраный мячик к зависшей луне, — она свела брови вместе, будто бы в раздумье, вновь посмотрела на него, — Я ведь могу?

— Нет, не думаю, — с легким смешком ответил он, убирая руку. Орб, судя по его ощущениям, не собирался оживать.

— Ну и ладно. Ну и пожалуйста. Ну и не очень то и хотелось, — она спрыгнула со стула, ловко сунув Костяной Нож в ремень шорт. Николас не стал возражать (вслух), вместо этого наблюдая, что она собирается делать.

— Я не поняла, что это было, но это, — она подошла к закрытым дверям, затем оглянувшись, — уже третий раз, когда что-то безобидное едва не лишает меня жизни. Я в комнате с оружием чувствую себя безопаснее, чем с этой штукой.

Она резко открыла двери — и тут же взвизгнула от неожиданности, когда несколько пар фарфоровых, костлявых ладоней потянулись к ней с глухим и сиплым «уххуу!!», а за ними увидела их мертвенно-бледных обладателей с пустыми глазницами и щелями вместо ртов.

— Добрый Охотник, — мягкий, почти шелестящий голос Куклы звучал несколько озадаченно, — я чую Отголосок юной крови. Малыши встревожены.

Он успел поймать отскочившую и отступившуюся Чару под плечи, предотвращая её падение. Кукла вошла в Мастерскую — на её плечах и руках висели несколько Посланников, цепляясь за бурую вышивную накидку. Взгляд застывших, по своему живых, но явно фальшивых глаз, остановился на Чаре, и Николас ощутил слабую, почти неуловимую дрожь.

— Чара, это Кукла, — поспешил он её представить, — Кукла, это наш гость.

— Рада познакомиться, добрая леди, — она улыбнулась, той самой улыбкой, которой одаривала всех Охотников до Николаса, и самого Николаса, когда он впервые попал в Сон. Затем поклонилась.

Чара не ответила, лишь судорожно кивнув, пустив взгляд с лица Куклы ниже — туда, где пустые глазницы смотрели миниатюрными безднами в её сторону, держась в оболочке сморщенной белой плоти.

Охотник заметил, что один из них носил на голове черную розу.

* * *

— Это яйцо, Добрый Охотник, — вынесла свой вердикт Кукла, держа Орб деревянными пальцами.

Они находились у дверей Мастерской, к одной из которых Охотник прислонился спиной, краем глаза наблюдая за гуляющей Чарой — та обходила периметр Сна, совсем близко к железной ограде, словно пытаясь убедиться в наличии дна под серыми облаками, плывущих ниже Острова.

— Не буквально, верно? — он перевел взгляд на Куклу. Та покачала головой.

— Вовсе нет. Я чувствую, что чем бы не было это существо, оно не совсем живое — но и не мертвоё. Оно не имеет своей Воли, но является её Медиумом. Не даёт — лишь меняет.

— Как Кровь, — на этот раз, Кукла кивнула. — Тогда почему Посланники вцепились в неё?

Он кивнул в сторону Чары, что оставила попытки найти что-то за пределами Сна. Её взгляд зацепился за фарфоровые Купальни, она подошла к ним ближе — и настороженно остановилась, когда из пузырящей воды выглянула свора Посланников, решивших, что к ним зашел очередной покупатель.

— Она — та, в Ком Нет Крови, — спустя пару секунд ответила Кукла, глядя в сторону девочки. — как у них. Яйцо попыталось сделать её тем, что оно восприняло из руки Охотника, но Посмертная Воля дитя оказалась достаточно сильной, чтобы воспротивиться.

Она вновь посмотрела в сторону Чары, и та, заметив взгляд, явно смутилась — но вовсе не из стеснительности. Было в её поведении нечто, что говорило о чувстве неуюта от взгляда и Присутствия Куклы. Что-то такое, что заставило её, не подав виду, развернуться и выбрать общество Посланников.

— Они приняли её за свою?

— Именно, Добрый Охотник, — она осторожно передала ему Орб. — они не желали причинить вред, ибо неспособны на это. Я думаю, их желание было в её очищении, ибо разум её полон боли.. и ярости. Именно они держат её рассудок. Они и вы.

Николас посмотрел на неё внимательнее, слегка кивнув и дав знак продолжать.

— Она теперь часть вашей Флоры, с момента как вступила в неё, Мой Охотник, — Кукла потянулась пальцами под вышивную накидку, протянув черную розу. — Её Отголосок примет рано или поздно какую-либо форму, но какую — зависит от вашей Воли.

— Я не хочу менять её, — он спрятал Орб в карман. — к тому же, она связана со своим местом посмертия. Если её останки не изменятся, ничего не должно произойти и с разумом, ибо крови её я не касался.

— Верно. Однако, коль это действительно было важно, её Отголосок не должен был достичь вас с самого начала в том числе.

Николас не смог найти, чем этому возразить, ведь правда в этом была — чтобы услышать Волю, нужно достичь её переносчика, медиума — крови. Но если Подземелье переполнено энергией Тайны, она же Магия, а её обитатели этой самой крови не имеют — медиумами становятся Вещи.

Или же цветы, что проросли из трупа.

Взгляд Охотника опустился к черной розе — ведь вместо неё должен был прорасти лютик.

— Ладно, твоя взяла, — он выдохнул, — значит мне нужно поскорее вытащить её отсюда и продолжить путь?

— Нет, Добрый Охотник, — она оглянулась назад, почти не повернув головы, — я боюсь, что пока что ей не стоит составлять вам компанию. Ведь она сливается с вашим Присутствием. Искажает его, пьянея вашей Жизнью и Силой. Я боюсь, что она может утратить себя...

Он вспомнил то, как выглядел в зеркале, еще в доме Ториэль. Кукла вновь оказалась куда проницательнее, чем он, и это не удивляло. Не обладая какой либо силой, чтобы защищаться, она имела куда более ценные дары — свою безграничную любовь и опыт.

— ...Или же навредит вам.

Николас взглянул в сторону Чары — та перестала опасаться Посланников, а те пытались продать ей что-либо из своего барахла. Процесс никак не клеился, так как дитя никак не могла знать, какую «валюту» принимали Посланники, а те не могли понять, не тянет ли им Чара ладонь из нежелания или нерешительности.

— Если её состояние зависит от меня, — спустя пару секунд продолжил Николас, — то, думаю, мне лишь нужно держать свои эмоции под контролем, верно?

Кукла думала — но не долго.

— Свои и её. И не позволять им стать едиными.

* * *

— Нам пора идти.

Он как можно осторожнее положил ладонь на худое плечико в свитере. Чара не вздрогнула, оглянувшись с легким недоумением на лице, слегка свела брови, вновь посмотрев на Купальню, в которой три Посланника перебирали доступный товар, мелькающий в отражении пузырей.

— Что, — она замялась на мгновение, будто бы в попытке решить уместность и грубость вопроса, — они ведь не монстры?

Ему не понадобилось много времени, чтобы считать все смыслы последнего определения. Он покачал головой, отпустив её плечо и вставая между ней и Купальней. Протянул ладонь — Посланники прильнули к ней своими маленькими ручками, меж их ладонями засиял едва заметный белый поток.

— Их зовут Посланниками, и они служат мне, и всем Охотникам, что были до меня. Когда то они были невинно убитыми,

Он едва не сказал «детьми», не желая слишком сгущать краски и вызывать у Чары излишек эмоций. Николас не определился, боялся ли он, что дитя испугается перспективы превращения или преисполнится грусти и сочувствия.

— Но здесь — они нашли свой покой и цель.

— А почему они так.. выглядят? — абсолютно резонно спросила она, чем совершенно не помогала Николасу.

Получив от Посланников желаемое, он протянул их Чаре — четыре ароматных, крупных креветок, сваренных в специях. От одного запаха и их румяно-белого вида, живот девочки издал рык, способный потягаться с оборотнями Ярнама. Не обратив на это внимания, она тут же жадно сгребла их, закинув одну в рот, даже не отломив хвост.

— Потому что иной формы они не видели, — он кивнул, дав ей знак идти за ним, не торопясь с темпом, чтобы она успела доесть.

Он повёл её к одному из Фонарей, раздумывая над словами Куклы. Была еще мысль проверить другую находку — голову «Мяу» — но в данный момент его больше заботило состояние Чары и то, будет ли она способна продолжить с ним путь хотя бы в виде Отголоска.

— ..Ты сказал, что можешь переноситься везде, где ты уже был.

Чара смотрела на него серьезно и задумчиво, будто желая что-то у него спросить. Николас кивнул, догадываясь что именно у неё на уме.

— Мы можем проведать Ториэль?

Она смотрела не моргая, с надеждой. Время для Охотника словно бы замедлилось, а не языке застыли фразы, точно бы заготовленные им («Мной ли?») заранее.

«Нет, это слишком опасно.»

«Да, можем. Коснись Фонаря.»

Поэтому он прикусил его, заставив силой отвести взгляд. В руках появилась любимая треуголка, тут же спрятавшая копну рыжих волос.

— Попозже. Сперва проверим, не будет ли нам грозить бой, — он снова взглянул на неё, приулыбнувшись, — не будем тащить ей в дом фирменный дурдом.

Он протянул ей ладонь. Чара решительно кивнула, взявшись за неё, посмотрела на него снова, будто бы собираясь спросить что-то ещё, но затем передумала. Немного зажмурилась. Николас не стал пытать её ожиданием — протянув руку к Фонарю, дал команду.

Лазурный Свет окутал их своими объятиями.

* * *

Перенос ощутился сродни пробуждению.

Проморгавшись, Охотник видел перед глазами Фонарь, освещающий отсутствующее лицо каменного монстра, под которым играла шкатулка. Мелодия всё ещё играла, потому что тогда Николас установил Фонарь прямо на спусковом механизме.

Он оглянулся вокруг, будто бы желая убедиться, что пространство вокруг не является иллюзорным, искривленным, изменным — Идон побери, что оно просто нормальное. И так и было — и спереди и сзади растянулся длинный коридор подземной пещеры, омываемый иллюзией дождя.

Шпица рядом не было. Как и Чары, руки которой он не чувствовал. Не теряясь, он мысленно её позвал.

«Чара?»

«Иметь свои ноги и руки куда приятнее. Но видимо, мне снова сидеть у тебя на шее.»

Он понимающе усмехнулся. Глянул на путь назад, задумываясь, так ли ему необходимо идти обратно и проверять, что там на месте той пещеры.

«Сдурел? Я начинаю видеть, что ты пережил до этого.»

«И как тебе мои похождения?»

Он двинулся дальше по пути, ожидая ответа. Голос в голове молчал, точно бы обдумывая всё что видит, затем услышал смешки, а затем и злорадные смешки, и даже смех — Чара дошла до пранка с Сансом и его месть.

«Скажем так — мне кажется, лёгкая встряска Подземелью не помешает.»

Возможно он и правда плохо влиял на неё.

1) [smart'arse]

Вернуться к тексту

2) ["It just works"]

Вернуться к тексту

3) [ass]

Вернуться к тексту

4) [arse]

Вернуться к тексту