Тридцать один оттенок рыжего (джен)

Утро было туманным и пасмурным. Над кронами стремительно редеющих яблонь в саду повисла рыжая дымка, сливаясь с таким же грязно-рыжим ковром под ногами. В такие дни хотелось сидеть с бокалом глинтвейна у камина и слушать потрескивание осиновых поленьев, в котором — если закрыть глаза и предаться воспоминаниям — можно было расслышать скрипку Страдивари или Амати.

Он купил свою по смешной цене у одного еврея на Тоттенхэм-Корт-Роуд в маггловском районе. Старьёвщик явно не знал настоящей стоимости инструмента Страдивари, а он не стал его посвящать в истинное положение дел.

По вечерам в своей каморке он порой просто откидывался на спинку кресла, укладывал скрипку на колени и с закрытыми глазами водил по ней смычком с той же нежностью, с которой мог обнимать любимую женщину.

Только Аманды не стало — она сгорела в одночасье от драконьей оспы. Они потратили все сбережения на её лечение, переехали из города в деревню, сменив комнату на каморку, но игра со смертью закончилась поражением.

Он так и не смог пережить её потерю. Когда душа рвалась на кусочки, он забирался на деревенскую смотровую площадку и начинал играть.

Фантастические звуки «Песен без слов» Феликса Мендельсона или чарующая тема Христофа Глюка из оперы «Орфей и Эвридика» позволяли на время соединиться с Амандой, забыть о всех своих несчастьях. Он не замечал шквалистого ветра и колючего дождя, он будто спорил со стихией, хотел узнать ответы на свои невысказанные вопросы, когда играл «Грозу» Антонио Вивальди.

Люди слышали его игру. Иные крутили пальцем у виска, иные сочувственно вздыхали. Некоторые останавливались, чтобы послушать, позволяя себе на минуту забыть о своих заботах и приостановить бешеный ритм рутины, не дающей оглянуться вокруг.

Он сам не заметил, когда таким же октябрьским вечером его снесло со смотровой площадки. Вряд ли он мог вспомнить, когда ел в последний раз горячий обед, наверняка даже не замечал, что потёртая латаная мантия не прикрывает от холода. Он сам был похож на осенний лист, оторвавшийся от ветки и не находящий покой. Осень хандрила и рыдала, швыряла в лицо бездомными листьями, выдувала слёзы. И он закрыл глаза, а потом поплыл вслед за мелодией ввысь.

Тело его сломанной куклой лежало у подножия башни в окружении обломков скрипки, которая отзвучала навсегда.

Сначала о нём судачили, потом забыли, как забывают обо всём ушедшем, закружившись в своих заботах и делах.

Он тоже поначалу забыл. Скитался теперь незримой тенью, хотя не стал привидением. Нечто похожее контурами на человеческое тело с лысой головой и слизистой кожей. Долго бродил от дома к дому, от деревни к деревне, выискивая приют, пока не встретил молодую пару, поселившуюся чуть в стороне от остальных соседей. Были они юные и влюблённые, глаза их так и лучились при взгляде друг на друга, и он чувствовал, что и в его жизни был такой же свет, хотя все попытки вспомнить родное лицо тонули в плотном тумане полузабвения.

И он остался у них.

Иногда он что-то всё же вспоминал, но эти вспышки заканчивались так же неожиданно, как и возникали, а после них голова разрывалась. Как в тот раз, когда он услышал, как хозяйка зовёт своего первенца полным именем. Это было его имя, когда-то его тоже так звали! Он пытался сказать им об этом, но вместо «Уильям» выходило только «У-ы-ы-ы».

Порой он чувствовал острую необходимость взять в руки… что? Некий предмет, который мог издавать волшебные звуки. Но этого что не было рядом, поэтому он в бессилии до изнеможения колотил по водосточным трубам и подвывал, покуда не оставляли силы, терзаясь из-за того, что он не может вспомнить, и пытаясь унять зуд в руках.

Прошло много лет, их дом то наполнялся голосами, то стоял неделями в полной тишине. Он не любил тишину, она давила на него, вызывала тоску и уныние, и тогда он с удвоенной силой принимался завывать и бить по трубам, чтобы заглушить боль. В последние годы в доме вновь стали звучать детские голоса. Он любил, когда в доме появлялись дети. Тогда дом шумел, скрипел половицами, хлопал дверями и дышал, как тесто в огромной кадушке, которое хозяйка месила по большим праздникам.

Эти две девочки, как две капли воды похожие друг на друга, считали его своим другом. Он при своём упыристом обличье мог, наверное, гордиться и радоваться, что его вид не вызывает брезгливости и отторжения.

Кто он? Что он?..

Девочки часто приглашали его поучаствовать в своих играх, иногда он спускался к ним сам в сад.

В этот их приезд они уже играли в своего Шерлока Холмса — тогда одна из них нечаянно раздавила очки хозяина. И вот сегодня опять поднялись на его чердак.

— Давай, включай колдорадио, — сказала одна, — там как раз «Час классики». Будто это я играю. То есть Шерлок Холмс. А ты садись вон там у окна и пиши рецепты больным. Только сначала прочитай тот кусочек из книги, где мы остановились.

Он немного оживился, ему было интересно, что на этот раз будут делать эти девочки, фонтанирующие идеями.

Вторая прошла к слуховому окну, покрутила ручки у передатчика, который достала из сумки, потом положила рядом раскрытую книгу. Первая встала в центре, достала из твёрдого футляра… скрипку.

— Ты же понимаешь, я ещё только учусь, — извиняюще сказала первая, обращаясь именно к нему. — Поэтому лучше под фанеру.

— Это было прекрасно... — бодро начала читать вторая девочка. — Помните, что говорит Дарвин о музыке? Он утверждает, что человечество научилось создавать музыку и наслаждаться ею гораздо раньше, чем обрело способность говорить. Быть может, оттого-то нас так глубоко волнует музыка. В наших душах сохранилась смутная память о тех туманных веках, когда мир переживал своё раннее детство...⁽¹⁾

Она оторвала взгляд от книги, посмотрела на девочку со скрипкой. Та подняла инструмент, поднесла к нему смычок…

— Никколо Паганини, — объявил приятный женский голос из приёмника. — Каприс № 24, ля минор…

И он вспомнил всё, хотя бы на эти драгоценные секунды, пока играла скрипка.

Он бы завыл, закричал, но побоялся напугать девочек. Он просто отошёл в самую тень, чтобы его не было видно. По щекам текли слёзы. Он улыбался. Рядом звучали чарующие звуки, собирая частички его сердца воедино.

1) Цитата из повести Артура Конан Дойла «Этюд в багровых тонах».

Вернуться к тексту