Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Ехать с Томом в общественном транспорте оказалось странным опытом. Трудно было поверить, что никто, кроме Гарри, его не видит. Он был совсем настоящим на вид, живым, полнокровным — лишь если приглядеться внимательнее, можно было заметить детали, разрушавшие эту картину. Странная расплывчатость по краям, словно Гарри смотрел на него сквозь затуманенное стекло. Отсутствие тени.

Всю дорогу Гарри украдкой посматривал на Тома. Тот, казалось, не испытывает никаких волнений по поводу случившегося. Он спокойно, внимательно изучал окружающую обстановку; приходилось только гадать, сравнивает ли он то, что видит, с обликом города пятьдесят лет назад, или же пребывает в каких-то собственных мыслях. Вынужденное молчание — Гарри не мог разговаривать с невидимым собеседником, не привлекая внимания окружающих — только усугубляло эту загадочность.

В «Дырявом Котле» Гарри едва заставил себя переброситься парой ничего не значащих вежливых фраз с владельцем, когда пересекал общий зал паба. Он чуть ли не бегом поднялся по лестнице в свою комнату на втором этаже — и только тогда перевёл дух. Наконец, наконец-то они снова остались наедине.

— Ты знал, что так произойдёт? — выпалил он, едва войдя. Том прошёл мимо него к камину, бегло оглядывая комнату, затем развернулся. Замкнутое, нечитаемое выражение маской лежало на его лице. Да, Гарри не мог знать, о чём думает Том, но вот результат собственных дорожных раздумий ему не очень-то нравился.

— Знал заранее или нет? — повторил он. — Скажи мне!

Последние слова, в которые Гарри целиком вложил всё своё душевное смятение, прозвучали странно — как-то неожиданно властно и глубоко, словно отразились от стен тяжёлым эхом. Том склонил голову набок, и насмешливая улыбка изогнула углы его рта.

— Нет, — ответил он неожиданно терпеливо. — Предполагал возможность, но заранее не знал. Cupla lata[45], если тебе не терпится заняться юридической квалификацией.

— Это правда? Ты не врёшь мне? — настаивал Гарри, всё ещё не убеждённый. Он сам не знал, что его так мучает — старуха была ничем, меньше, чем ничем и, честно говоря, она полностью заслужила свою участь, но… они не собирались убивать её — Гарри, по крайней мере, не собирался точно — и теперь он чувствовал себя так, словно Том нарушил какую-то негласную договорённость. Которой, если разобраться, и не существовало вовсе, но опять же…

Насмешливое спокойствие Тома испарилось в одно мгновение.

— Слушай меня внимательно, — сказал он с тихой яростью в голосе, и Гарри пронизала дрожь от ощущения какой-то чудовищной неправильности, — потому что я скажу это один раз, и больше повторять не буду.

Его улыбкой можно было резать стекло. В комнате словно бы потемнело.

— Я, Том Марволо Риддл, своей душой, разорванною в клочья, своей волшебной силою, которую я украл, и дыханием уст своих, давно отлетевшим, клянусь, что никогда допрежь я ни единым словом не солгал тебе, Гарри Джеймс Поттер, и не сделаю этого впредь. И да будет магия мне в том свидетельницей.

Гарри взирал на Тома в ужасе; у него отнялся язык.

— Я не терплю лжи, мальчик, — холодно добавил Том. — И сам не лгу. Ложь — прибежище убогих умов. С самой нашей встречи я говорил тебе только правду.

Гарри едва не разрыдался. Он вовсе не намерен был доводить до такого, он не хотел…

— Прости!!! Том! Прости, прости — не знаю, что на меня нашло, я… я просто… — он не мог подобрать слова. Всё это было сплошным кошмаром. Как он мог усомниться в Томе? Он не сомневался в Томе, нет, ни за что, ведь это же — Том. Слёзы всё-таки потекли из-под очков, и он закрыл лицо руками.

— Я не хотел… — пробормотал он; его душили всхлипы.

— Думаю, я понял, — сказал Том совсем близко, и в его голосе больше не чувствовалось этой злости, этого чёрного обжигающего льда. Гарри, весь дрожа, осторожно отнял руки от лица. Запотевшие очки не давали хоть что-нибудь разглядеть; он стянул их и зашарил по карманам, ища платок. Из носа у него текло.

— Тебя всю жизнь окружали одни обманщики, и ты к этому слишком привык, — продолжал Том.

Его вспышка миновала, словно пролетевшая гроза, оставив за собою лишь мокрую физиономию Гарри, которую тот теперь неуклюже протирал платком, вслед за очками. Когда он снова их надел и привычно задрал голову, то увидел обращённое к нему лицо Тома. С высоты своего роста тот задумчиво смотрел на Гарри, карие глаза казались тёмными и глубокими, будто торфяные омуты.

— Ты постоянно сомневаешься. Но я не таков, как они все, — Том понизил голос почти до шёпота и Гарри согласно выдохнул. Никто никогда не знал его так хорошо, как Том. Никто не был ему ближе. Том был его Другом, всегда с ним, неотлучно. Он был его Секретом. Его старшим братом.

— И ты тоже не лги мне, — при этих словах Том ухмыльнулся, и ухмылка его выглядела пугающе зубастой. — Иначе последствия тебе не понравятся.

Гарри судорожно закивал. Он врал как дышал, отрицать того нельзя, но не Тому же, в самом деле. Это было бы… просто неправильно, вот и всё. Ему такое и в голову не приходило.

— А теперь умойся, ради Салазара. Ты выглядишь отвратительно, — закончил Том буднично, отвернулся и, как ни в чём не бывало, шагнул к столу — туда, где лежали стопки книг и стояла клетка Хоул.

— Том, — окликнул его Гарри; голос всё ещё немного срывался. — Том!

Тот оглянулся, приподнявши бровь в немом вопросе. Гарри подступил к нему, робко протягивая руку.

— Я… всё ещё не могу до тебя дотронуться? — спросил он, отчаянно смущаясь, но сгорая от нестерпимой потребности. Никогда в жизни он не желал чьих-либо объятий; он даже не был уверен, что когда-нибудь кто-нибудь вообще обнимал его, хотя бы в детстве — он этого не помнил, и до Тома это не ощущалось как что-то, чего он недополучил. Но теперь всё изменилось.

Вместо ответа Том протянул собственную руку навстречу ладони Гарри.

И пальцы их прошли насквозь.

— Как это?.. — Гарри растерялся. Такого он не ожидал. — А как же ты тогда держал мою палочку? И открыл дверь, и…

— Как полтергейст. У нас в «Хогвартсе» есть один такой, ты скоро его увидишь, — Том бледно усмехнулся. — Вплоть до сегодняшнего дня я пребывал в самом жалком состоянии, менее чем призрак — а теперь, гляди-ка, мне впору потягаться с низшим озорливым духом. Карьера восхитительная, ты согласен?

Он снова отвернулся к столу и стал перебирать книги, просматривая заголовки. Гарри лишь горько вздохнул и отправился исполнять ранее данный совет — умыться ему, и точно, не мешало бы. Покончив с этим, он присоединился к Тому, который уже раскрыл «Величайшие события волшебного мира в ХХ веке» и листал её со скоростью, которая, как от всей души надеялся Гарри, не означала чтение — иначе ему грозило скончаться на месте от чернейшей зависти.

— Займись чем-нибудь, — бросил Том отстранённо. Он оторвался от книги, обозрел рассеянным взглядом стол, и подтянул к себе чистый лист пергамента и перо. Конструкция, сооружённая Гарри для своего удобства, заставила его поднять брови. — Только дай сначала, чем писать. Что-нибудь нормальное, а не это. — Гарри послушно вытащил из Сундука новое нечиненое перо.

Покормив Хоул — крыса выглядела вполне здоровой, похоже, что многократное оглушение не нанесло ей какого-либо вреда — Гарри тоже взялся за чтение. Поскольку в комнате был только один стул, он сбросил ботинки и устроился на кровати, опершись спиной на изголовье и согнув колени. «Взлёт и упадок тёмных искусств» оказалась даже интереснее, чем он думал, несмотря на явную предвзятость автора, но постепенно он стал переворачивать страницы всё медленнее и медленнее. Наконец, раскрытая книга мягко выпала из его рук. Гарри погрузился в сон.

Он снова был в бомбоубежище. В этот раз хотя бы свет горел — тусклый, дрожащий, отбрасывающий странные уродливые тени. Люди сидели на койках, составленных в длинные ряды — по одному, по двое, целыми семьями с маленькими детьми. Напротив него нахохлилась Марта. Глаза у неё были как у дохлой рыбы, и она пялилась ими ему прямо в лицо, но казалось — не его она видит, а смотрит куда-то вглубь себя, находя там нечто пугающее. Над головою, далеко вверху, слышалась канонада — бум, бум, бум — отдалённый рокочущий гул, и вдруг — грохнуло так, что пошатнулось всё вокруг: пол, койки, стены, люди, — и пошло, пошло гвоздить — трах! трах! трах! трах! Свет замигал. Со сводов посыпалась извёстка. Не в силах вынести более ни минуты этого ада, он лёг на койку боком и накрыл голову подушкой.

«Я ни за что не умру. Я ни за что не умру. Я не хочу умирать. Я не…»

Гарри открыл глаза.

Кто-то снял с его носа очки — и слава Мерлину, поскольку спать в очках, вообще-то, было просто отвратительно. Кто-то также завернул его в покрывало — можно сказать даже не «завернул», а «запеленал», превратив в нечто среднее между мумией и гусеницей в коконе. Сочетание заботы и насмешки безошибочно подсказало бы Гарри кем был этот кто-то — если бы только Гарри не знал этого и так.

— Салазар спаси нас всех, и ведь это твой наследник, — любовно прокомментировал «кто-то» со стороны изголовья, очевидным образом наслаждаясь тем, как Гарри извивается, выпутываясь из покрывала — что оказалось сложнее, чем можно было бы подумать. — Поднимайся, и приведи себя в порядок. Мне нужно больше книг.

Очки нашлись на подоконнике. Книга, которую Гарри читал до того, как уснуть, исчезла — но, оглядевшись, Гарри обнаружила её на столе, в кипе других, заложенную в нескольких местах узкими полосками пергамента. Покуда Гарри спал, Том явно не терял времени — закладками обзавелись и две другие книги по истории, а исписанные листы пергамента теперь являли собой стопку в четверть дюйма толщиной. Кажется, та скорость всё-таки означала чтение. Гарри вспомнил свои ранние гипотезы — мутант со сверхразумом или компьютер — и наморщил нос. Мутант и компьютер, несомненно.

Собравшись под насмешливые комментарии Тома — тот пообещал помочь Гарри выучить некоторые бытовые чары из пособия «Между нами, ведьмами» — Гарри спустился по лестнице, в очередной раз раскланялся с барменом, и поспешил в набег на книжную лавку. Том шествовал впереди, Сундук семенил позади, и всё вместе это и впрямь напоминало Гарри какой-то вооружённый отряд или свиту вельможи. Они миновали заколдованную арку — Гарри уже давно научился проходить её сам, в этом, на самом деле, не было вообще ничего сложного — и вышли на брусчатку Косого переулка.

— Тут совсем ничего не изменилось, — странным тоном обронил Том, и Гарри навострил уши, но дальнейших комментариев не последовало.

Они деловито вломились во «Флориш и Блоттс», сгребли ещё десятка два томов по истории — вернее, Гарри сгрёб, а Том указывал — которые брать, — и несколько других, на которые Гарри облизывался раньше, но решил тогда повременить с покупкой. Сундук принял свою новую ношу, и все трое направились назад в «Дырявый Котёл».

Там Гарри выгрузил то, что уже напоминало небольшую библиотеку, на стол и оставил Тома изучать добычу, а сам спустился на первый этаж в поисках какого-никакого пропитания. Проглотив малоаппетитный обед, по времени больше соответствовавший то ли вечернему чаю, то ли раннему ужину, он вернулся к себе в комнату. Том, казалось, вовсе не заметил его недолгого отсутствия, и Гарри сделал в памяти заметку — изучить, насколько далеко тот может удаляться от своей тетради, не чувствуя при этом неудобства. Впрочем, даже если он забудет — Тома наверняка тоже заинтересует этот вопрос.

Гарри расправил скомканное покрывало, свидетель его недавнего позора, поперетаскал на кровать «Взлёт и упадок тёмных искусств», «Тысячу магических растений и грибов» — вообще-то это был учебник, но уж больно заманчивый на вид — а также всё остальное, что хотел хоть мельком пролистать сегодня, и с комфортом устроился в этом книжном гнезде, предвкушая неплохой вечер. Но долго читать ему не дали.

Тяжёлые шаги проскрипели по коридору. Гарри не обратил на них никакого внимания — он не был единственным постояльцем, за дверью постоянно кто-то ходил, даже среди глубокой ночи; но эти конкретные шаги оборвались напротив его двери, вслед за чем последовал мощный удар, с мясом вырвавший из косяка щеколду. В дверном проёме воздвиглась фигура в развевающейся чёрной мантии. Пахну́ло перегаром. Комнату наполнил низкий, бархатный, кровожадный рык — так говорила бы пантера, обладай она человеческим голосом:

— Поооттерррррр!

Гарри это внезапное явление застало врасплох; к своему стыду от испуга и неожиданности он вскрикнул.

Только уже вскочив на ноги он с изумлением опознал в незваном госте носатого профессора — что бишь он там преподаёт? кажется, зельеварение… хм, а перегонный куб у него явно не простаивает — с которым они с ходу поцапались, когда тот прибыл передать Гарри ключ от банковского сейфа. Это неожиданное открытие его подкосило, в буквальном смысле — матрас спружинил, одна нога Гарри запнулась за другую, он рухнул на четвереньки и кубарем скатился с кровати.

Волшебная палочка выпала из его рукава. Нет, не выпала — её вытащили; проследив за ней взглядом, Гарри увидел, как она заскользила по устилавшему пол камышу в сторону Тома, стоявшего с сосредоточенным лицом возле камина.

— Выруби его зельем, — громко и чётко скомандовал Том, опускаясь на одно колено; его пальцы коснулись рукоятки палочки.

Наверное, Гарри должен был спросить «что?» или «зачем?» — но всё произошло так внезапно, что он просто послушался. Зелье всё ещё лежало в левом кармане его брюк. Он поднялся, непритворно пошатнувшись — падение было довольно жёстким, шагнул вперёд, как бы в попытке восстановить равновесие — а сам в это время запустил руку в карман, нащупывая флакон.

«Он пьяный, кажется, это хорошо, — думал Гарри так быстро и так хладнокровно, что сам бы себе удивился — но на удивление не было времени. — Ещё бы отвлечь его чем-нибудь. Можно попробовать заболтать. Да, точно, а звали его…»

— Профессор Снейп! — проблеял Гарри, задействуя весь свой актёрский талант, его предплечье напряглось в готовности, пальцы сжались вокруг резиновой груши. — А что вы здесь делаете?

И на слове «делаете» он выхватил флакон и распылил морочащую закваску прямо в лицо человеку, который будет его преподавателем в ближайшие семь лет. Но ужасаться этому поступку тоже было некогда. Гарри отскочил к окну. Профессор свёл глаза к переносице, печально скривил рот и зашатался.

Том, с палочкой Гарри в руке, обошёл его сзади и захлопнул дверь.

— Стой там. Жди. Молча, — отрывисто проинструктировал он, и развернулся к профессору, направляя волшебную палочку тому в лицо. — Обливиэйт!

Прошла целая вечность — на деле, наверное, несколько минут, но они показались Гарри невероятно долгими. Затем палочка опустилась. Снейп выпрямился, лицо его разгладилось и приобрело спокойное, даже какое-то одухотворённое выражение. Он развернулся, больше не шатаясь, и вышел вон. Дверь, открываясь и снова закрываясь за ним, жалобно брякнула повисшей на одном гвозде щеколдой. Том выплел кончиком палочки что-то быстрое и небрежное.

— Репаро! — сказал он, и щеколда встала на место — как новенькая.

— Вот и всё, — Том прокрутил волшебную палочку в пальцах и неожиданно ухмыльнулся. — Всё, Гарри, отомри, уже можно.

— Ты ему память стёр! — догадался Гарри. — Ого, это умно. А, хм… до какого места?

— Верно, — согласился Том, всё еще поигрывая палочкой; казалось, ему доставляет удовольствие просто к ней прикасаться. — Стёр всё вплоть до того момента, когда он передал тебе ключ. Он не будет помнить, что перенёс тебя сюда, и свой сегодняшний визит — тоже. Удачно, что он, похоже, кому-то уже соврал, что так оно и было. Но я не стал лезть глубже и разбираться что там к чему. У него и так будет провал в памяти, а выйдет слишком длинным — тут любой насторожится, не то что опытный маг разума. А этот человек таков и есть. Окклюментивные барьеры у него — моё почтение, я даже с зельем-то едва пробился.

— А если бы не получилось? — в ужасе спросил Гарри, который только-только успел обрадоваться мысли, что нападение на преподавателя не станет его визитной карточкой в «Хогвартсе».

Том одарил его снисходительным взглядом:

— Но ведь получилось же.

— Ну да — ведь ты наследник Салазара, и ожидать от тебя меньшего было бы странно, — вернул ему Гарри его собственную реплику. Том отсалютовал ему палочкой.

— Вот именно, — иронию он, похоже, вовсе не заметил; а может — предпочёл проигнорировать. Гарри вздохнул.

— Палочку, — попросил он, вытягивая руку, — пожалуйста, верни. Вообще я бы не против что-то с этим сделать. Тебе бы собственную — это как, возможно?

Том с некоторой, как показалось Гарри, неохотой, но без возражений, вручил ему палочку — как и прежде, рукоятью вперёд.

— Я над этим работаю, — отвечал он расплывчато. — В целом — да, возможно.

— Интересно, — задумался Гарри, убирая палочку в рукав. — А когда ты невидимый — она будет видна? Вот странное должно быть зрелище.

— Не будет, — покачал головой Том. — Здесь действует принцип единства частей и целого. К примеру, анимаги. Их одежда и палочка остаются с ними, равно как и надетые амулеты — всё это трансформируется целостно при переходе в аниформу, и точно так же превращается обратно. Вот это зрелище было бы и впрямь забавным, когда б пришлось скакать, выпутывая голову из рукава или, того хуже, каждый раз менять порванные в лоскуты штаны. Я уж не говорю о палочке — её, верно, носили бы тогда в зубах, когтях и клювах.

Гарри захихикал.

— Но, к счастью, ничего подобного не происходит. Моя палочка будет видима или невидима вместе со мной — покуда я держу её в руках.

Гарри задумался. Том прошёлся по комнате, оправил мантию, и снова сел к столу. Догадываясь, что он сейчас нырнёт в очередную книгу, Гарри спросил:

— Значит, мы должны купить тебе палочку?

— Нет, — отвечал Том, не поднимая головы; он перебирал свои заметки. — У меня уже есть палочка. И я даже догадываюсь, где сейчас её искать.

— А другой ты — разве она не у него? — Гарри запутался, но потом понял. — О. Другой ты мёртв. Ты уже точно это знаешь, так?

— Так и есть, — Том вскинул на него глаза. — Не знаю, что и чувствовать по этому поводу, но теперь я полностью уверен.

— Нашёл в одной из этих книг? — Гарри удивился, но не сильно. Том должен был бы вырасти в могущественного волшебника.

«Однажды, — решил Гарри самолюбиво, — и моё имя будет в книге». Затем он вспомнил, что оно уже там есть. Даже не в одной. Мысль была не слишком радостной — ему хотелось настоящей славы, славы непревзойдённого заклинателя, а не… вот это.

— Круто, — он улыбнулся, прогоняя грустные думы, — потом покажешь мне, в какой.

— Язык, — нахмурил брови Том. Гарри страдальчески завёл глаза.

— Да, да, я знаю. Извини. Во имя Салазара, покажи потом, где ты его выискал! Годится?

— Вполне, — Том улыбнулся ему в ответ. — Да, Гарри. Непременно покажу.

Удовлетворённый этим ответом, Гарри вернулся к своим книгам.

Они засиделись допоздна. Когда сгустились сумерки, Гарри затеплил было свечу, но Том зафыркал — и показал ему заклинание «люмос». Сначала простую версию, зажигавшую огонёк на кончике палочки, потом — усиленную, где вместо огонька был целый прожектор, а в конце — вариации, создающие цветные огни и множество свободно парящих в воздухе шариков света, танцующих, будто светлячки. При их колдовском свете они мирно читали, покуда не пробило полночь — глухой, мерный звон и раньше доносился время от времени со стороны окна, и Гарри невольно задумался, откуда тот исходит — ведь не церковь же тут где-то притаилась, в самом деле. «Это часы на «Гринготтсе», — пояснил Том, на секунду оторвавшись от своих штудий.

Было удивительно приятно находиться с ним рядом. Когда единственным способом общения являлось — писать в дневнике, Гарри никак не мог остановиться, и они разговаривали и разговаривали, часами. Теперь потребность в словах, казалось, исчезла — не до конца, разумеется, но Гарри больше не нужно было болтать с Томом, одного его присутствия как будто бы уже хватало.

Но полуночный звон навёл Гарри на новую мысль.

— А у меня день рождения, — сказал он, откладывая «Животные-призраки Британии» и со вкусом потягиваясь. — Только что наступил.

Том подпёр голову рукой.

— С днём рождения? — предположил он. — Я не знаю, что положено делать. В приюте их не отмечали. К тому же мой — тридцать первого декабря, что в принципе исключает отдельное празднество как таковое.

— А я — знаю, — Гарри подтянул колени к груди и обнял их руками. — Но тоже никогда не праздновал. Мои магглы… даже рассказывать не хочу.

— Не продолжай — понятно, — качнул головой Том. Вьющаяся прядь волос, как всегда, спадала ему на лоб, из-под неё поблёскивали глаза, и сейчас, сидя за столом, обложенный книгами, в рассеянном неярком свете, крадущем тени, он выглядел живым, таким живым — и так обидно было знать, что это неправда.

— Но я бы попробовал. — Гарри устроил подбородок на коленях и вздохнул.

— Воля твоя, — легко согласился Том. — Что ты хочешь сделать?

Гарри думал недолго.

— Побывать в доме, где я родился. И где жил, когда был совсем маленький, — решительно объявил он. — Я совсем ничего не помню — а ведь было же когда-то время… Я не люблю своих родителей — ты в курсе. Любить их вроде как положено, но я слишком злюсь. И я их вообще не знал, никогда, и до сих пор не знаю. В общем… думаю я и сам не понимаю, что хочу сказать, — путано закончил он.

— Дом в Годриковой Впадине? Почему бы и нет, — Том пересел ровнее и сплёл пальцы обеих рук под подбородком. — Прекрасная идея. Говоря начистоту, мне тоже было бы интересно на него взглянуть. Как-никак историческое место.

Гарри фыркнул:

— Хоть ты не начинай!

— Наверняка тебе и памятник там есть, — поддразнил Том. — Хорошо. Отправимся туда утром?

Гарри бросил взгляд в окно. Луна, ещё почти что полная, но уже надкушенная с краю, ползла над крышами Косого переулка, и в небе, не засвеченном маггловскими огнями, яркими острыми искрами поблёскивали звёзды.

— Я хочу сейчас. Вот прямо сейчас — можно?

— Ты у меня спрашиваешь разрешения? — как-то даже удивился Том; Гарри показалось, что ему это польстило.

— Ты в «Хогвартсе» был префектом, — в свою очередь поддразнил он. — И вообще — ты старше.

— Отрадно, что ты ещё об этом помнишь, — съязвил Том, вставая. — Но мы покуда не в «Хогвартсе». Раз ты решил — не медли. Добираться будешь камином?

Воодушевлённый, Гарри поднялся с кровати, нацепил ботинки и снял со вбитого в стену гвоздя свою мантию.

— А как ещё? Аппарировать я пока не умею. Или у тебя хватит сил на двоих?

Том покачал головой и усмехнулся:

— Нет ни малейшего желания проверять. Результат может быть… фаршеобразным.

Хозяин паба, коротавший время за волшебным кроссвордом, пока запоздалые посетители цедили свою пинту, закусывая её бесплатным арахисом, поднял рассеянный взгляд на Гарри.

— Сэр? — удивился он.

— Сэр! Вы не знаете, в Годриковой Впадине есть общественный камин?

Камин был — тоже в питейном заведении. Гарри, пользовавшийся подобным видом транспорта впервые, волновался, но Том (его Том, а не бармен, проклятие на эти одинаковые имена), подсказал, как действовать:

— Вон летучий порох в горшке. Зачерпни щепоть. Нет, это мало. Вот теперь — достаточно. Кидаешь в огонь и называешь вслух адрес камина. Говори чётко и ясно, не то выкинет Мордред знает куда. Пошёл!

— «Звезда и Хмель»! — как только мог чётко и ясно сказал Гарри, входя в позеленевшее, высоко взметнувшее ся пламя. Его закружило, закрутило, будто на сошедшей с ума карусели. Мимо проносились каминные решётки, всполохи зелени вились со всех сторон, как вьюжистый вихрь — но не холодный, не горячий — вообще никакой. И вдруг его вышвырнуло головой вперёд через одну из решёток, и он приземлился на пол, больно стукнувшись коленями и весь покрытый сажей. Через секунду рядом появился и Том — в полном порядке, насколько Гарри мог судить по его виду. Гарри неуклюже поднялся, отряхиваясь, и огляделся.

Паб на той стороне оказался совсем уж крошечным, всего на четыре столика — белёные стены, стойка из красного дерева, дощатый закопчённый потолок и кованые украшения на стенах. Чувствовалось, что заведение чисто для своих.

Он быстро поздоровался с хозяйкой — белокурой полной ведьмой в тёмно-синей мантии — и вышел, провожаемый взглядами посетителей — все четыре столика были заняты, за одним играли в карты, за другими пили пиво и ели что-то похожее на очень густой суп.

На улице царила первобытная темнота — ни фонаря, только светила с неба всё та же луна. Длинный двойной ряд домов с острыми крышами и высокими каминными трубами тянулся насколько хватало глаз — поселение оказалось больше, чем Гарри думал. Он медленно пошёл вперёд, то и дело озираясь, потом всё-таки достал палочку и с третьей попытки зажёг люмос — можно было гордиться собой, теперь он знал целых два заклинания. Три, если считать финиту. То ли ещё будет.

Блуждания его оказались недолгими. Гарри замер перед покосившейся калиткой. Живая изгородь чудовищно разрослась — что сказала бы тётка Петунья, при виде такого безобразия! уж она нашла бы, что сказать! — и совсем потеряла форму. Трава на бывшем газоне вымахала по пояс. Плющ, словно лохматый тёмный ковёр, укрывал потрескавшиеся стены. Природа властно вступала здесь в свои права — дом выглядел диким, угрюмым, заброшенным — каким он, собственно, и был. Над головой Гарри, задев по волосам крылом, промчалась летучая мышь. Где-то в темноте захохотал сыч, ему ответила своим задумчивым «туу-тууу» сова.

— Да, — сказал Гарри, насмотревшись. — Памятник что надо. Мне прямо нравится.

Том за его спиной невесело присвистнул.

Вместо половины второго этажа зияла дыра. Нет, даже не дыра — огромная дырища, точно после попадания авиаснаряда. Крыша наполовину провалилась — похоже, проникавшие через дыру снега и дожди не были милосердны к балкам и стропилам. Окна зияли отсутствием стёкол. Дверь почернела от гнили.

Зато на входной калитке, серой от древесной плесени и хлопьев отвалившейся краски, переливалась медным блеском мемориальная дощечка. Гарри опустил глаза и прочёл то, что там было написано:

«На этом самом месте в ночь 31 октября 1981 года Лили и Джеймс Поттеры отдали свои жизни. Их сын, Гарри, остаётся единственным волшебником, пережившим смертельное проклятие. Этот дом, невидимый для магглов, был оставлен в разрушенном состоянии как памятник Поттерам и напоминание о насилии, которое разрушило их семью»

Края таблички и всё пространство под надписью усеивали граффити.

«Да здравствует Гарри Поттер»

«Если ты читаешь это, Гарри, мы все поддерживаем тебя!»

«Удачи, Гарри, где бы ты ни был»

«Спасибо, Гарри!»

«Я люблю Гарри Поттера»

— Мордред вас полюбит, недоумки! Том, как не по-маггловски сказать: «в жопу себе засунь такую любовь»?

— Можешь прямо так и сказать. Эта часть тела у магглов и волшебников одинаковая.

Дорожка заросла и давно слилась с газоном, её присутствие выдавал только хруст гравия, притаившегося в космах травы. Когда Гарри добрался до крыльца, его ботинки были совершенно мокрыми от ночной росы, что отнюдь не улучшило ему настроение.

Дверь, разбухшая от бесчисленных дождей, не хотела поддаваться, но в конце концов отворилась с натужным противным скрипом — не целиком, где-то на четверть, но Гарри был худым, и ему хватило этого, чтобы проскользнуть в прихожую. Внутри картина была ещё более печальной — заплесневевший потолок, отслоившиеся потемневшие обои. Мебель, где-то полуразвалившаяся, а где-то ещё целая, угрюмо глядела из углов. Каждый шкаф смахивал на гроб, каждая тумбочка — на надгробие.

— Спальни должны быть наверху, — промолвил Том, вертя головой. Его руки были праздно засунуты в карманы мантии, словно у посетителя в музее.

Гарри последовал за ним, осторожно наступая на перекошенные ступени. Лестница кряхтела и тряслась, словно собиралась развалиться прямо под ногами, но всё же ему удалось благополучно добраться до второго этажа. Дверь в комнату без потолка была открыта. Звёздное небо, искрившееся над головой, делало её немного сказочной, хотя вообще-то она была ужасной. Это была детская.

Здесь не уцелело почти ничего — обломки, обрывки, сплошное месиво. Лишь у дальней стены стояла маленькая кроватка — половина перекладин в её высоком ограждении отсутствовала, но всё же, несомненно, это была именно она. Над кроваткой на стене висел алфавит — когда-то, наверное, весёлый и цветной. Гарри совершенно его не помнил.

Ни его, ни кроватку, ни комнату — всё было незнакомо, будто из чьей-то чужой жизни. Но это была именно его жизнь. Гарри чувствовал себя… разочарованным, наверное. Он сам не мог точно сказать.

Том, зашедший вслед за ним в разрушенную детскую, зачем-то покружил возле кроватки, заглянул в углы, поворошил обломки на полу — и вдруг, нагнувшись, что-то подобрал.

— А вот и она, — сказал он; его голос звучал очень странно.

— Хм? — Гарри оторвался от рассматривания кроватки.

— Задумывался ли ты, — спросил Том, прокручивая в пальцах какой-то тонкий длинный предмет, — как именно палочка выбирает волшебника? Между её сердцевиной и твоей магией должно присутствовать некое сродство. Именно поэтому колдовать чужой волшебной палочкой так тяжело, порой даже невозможно — нет совместимости. Но бывают и исключения.

— Ты это сейчас к чему? — не понял Гарри. На Тома, конечно, периодически находило желание устроить ему спонтанную лекцию, но в этот раз оно было уж больно неожиданным.

— Ты всё же туповат, — ласково заметил Том. — Я с самого начала в этом не ошибся. Я ждал и ждал — когда ты догадаешься, но до сих пор даже и не близко, правда?

Гарри слушал его со всё возрастающим изумлением. Сеансы спонтанного унижения тоже были вполне в духе Тома, но обычно за ними следовали объяснения.

Последовали они и сейчас.

— Я, — сказал Том, — могу колдовать твоей палочкой. Легко, как собственной. Как тебе кажется, что это значит?

Гарри обдумал его предыдущие слова.

— Что есть сродство… ну, с магией. Эй, погоди, а это действительно интересно!

Том усмехнулся — в полумраке влажно блеснули зубы.

— Действительно, — повторил он, смакуя каждый слог. — Какая у тебя палочка, Гарри? Ты должен помнить — быть не может, чтобы Олливандер этого не упоминал.

— Остролист и перо феникса, — вспомнил Гарри. — А у тебя?

— Тис. И перо феникса. Ну же, ты так близко. Всё ещё не догадываешься? Хорошо. Бывают палочки — это редкость, исключение, а не правило, но всё же они бывают — которые принято называть сёстрами. И делает их таковыми…

— Сер… дце… вина… — пробормотал Гарри, медленно, как во сне. Что-то такое шевелилось в памяти, что-то, что он слышал про эти самые сердцевины. И про перо феникса там тоже было. В его мозгу вспыхнуло воспоминание — костлявый палец белоглазого старикашки, упирающийся в его лоб, прямо в шрам.

И вдруг он понял.

— А, — сказал внимательно следивший за ним Том, — наконец-то.

Той вещью в его руках, этим тонким длинным предметом, который он так любовно перебирал пальцами, была волшебная палочка. Том поднял её и бегло начертал прямо в воздухе светящиеся алым светом буквы:

«Том Марволо Риддл»

А потом буквы мигнули и перестроились в новом порядке:

«Лорд Волдеморт»

---------

[45] «Грубая небрежность» (лат.). Имеется в виду косвенный умысел, его отличие от прямого (dolo malo) заключается в том, что преступник не желал напрямую наступления последствий своих действий, но предвидел их, допускал, и не пытался предотвратить.