Cоберись, соберись и начни всё сначала (гет)

— Бр-р, — ворчит Рон. — Ещё ж темень.

Гарри морщится и не только из-за боли в пальце, которым он в темноте угодил в проклятый комод, пытаясь проскользнуть так, чтобы не разбудить Рона. И вот, пожалуйста, результат.

— Прости. Спи дальше.

— Куда ты, псих? — бормочет Рон.

— С Хагридом встречаюсь, помнишь?

— А, да… — бурчит Рон, глаза у него уже закрываются. — Надери этим паукам задницы.

Гарри выскальзывает за дверь, подумав, что пора, пожалуй, переселиться в комнату Билла теперь, когда Чарли и Джордж съехали. Пусть даже только ради того, чтобы Рону больше не приходилось терпеть его предрассветные блуждания по комнате.

Спустившись вниз, он быстро перекусывает на ходу и выходит на улицу. Хагрид всегда пытается его чем-нибудь накормить перед вылазкой, но Гарри слишком хорошо знает, что на его еду полагаться нельзя.

Аппарировав в Хогсмид, он пробирается через сонную деревушку и поднимается по тропинке к школе. Хогвартс постепенно начинает вновь походить на школу, а не на поле боя. Лес же — совсем другое дело.

Кингсли так и не прислал авроров патрулировать Запретный лес, и потому этим занимаются Гарри и Хагрид. Начинают они ранним утром, когда, по словам Хагрида, спокойнее всего.

И так оно и есть, под крайней мере, примерно в шестидесяти процентах случаев. В остальное время… ну, всё как правило становится очень интересным. Гарри бы солгал, если бы не сказал, что есть в этих моментах что-то привычное и даже лёгкое, когда мозг отключается, и остаётся только инстинкт, действие и выживание.

Зато кентавры больше не пытаются убить Гарри при встрече. Уже прогресс.

У хижины Хагрид встречает его с сияющей улыбкой и арбалетом за плечом. Они идут рядом, Гарри приходится ускорять шаг, чтобы не отставать, а Клык дружески бодает его сзади в знак приветствия.

Гарри рассеянно гладит пса по огромной голове, получая взамен горсть слюней.

— Как насчёт того, чтобы на обратном пути заглянуть к Грохху? — предлагает Хагрид, когда они ступают под сень деревьев.

— Отличная идея, — кивает Гарри.

Приятно размять ноги. В последнее время он проводил здесь так много времени, что мрачные воспоминания начали меркнуть, уступая место тихим утренним прогулкам, беседам с Хагридом и странной красоте медленно пробуждающегося леса.

Не то чтобы он позволял себе излишне расслабиться. Слишком уж много существ вокруг, которые с удовольствием сожрали бы его.

Обычно Гарри возвращается с патруля после полудня — в самый раз, чтобы успеть умыться, пообедать и немного отдохнуть, перед тем как присоединиться к Рону в магазине на пару часов. Он заметил, что если пробраться через чёрный ход, оставаться в подсобке и в основном помогать Джорджу тестировать новые прототипы, то внимание к себе можно свести практически к минимуму.

Так и проходят дни.

Даже у Гермионы сейчас наступает странная пауза. Все документы давно отправлены, билеты куплены, и теперь им остаётся только ждать отъезда в Австралию. Она взяла на себя последние судебные заседания, освободив Рона, чтобы он мог больше помогать Джорджу, особенно теперь, когда Чарли вернулся в Румынию.

Конечно, всё это даёт Гермионе немало поводов сосредоточиться на Гарри и его «проблемных привычках», как она сама выражается. Своё мнение о его утренних вылазках с Хагридом она высказала предельно ясно. Особенно после той памятной стычки с раненым великаном, когда Гарри вернулся не совсем целым и невредимым.

С тех пор Гермиона без конца твердит ему, сколько времени он проводит в Хогвартсе, сколько спит (или не спит) и что именно кладёт себе на тарелку. За каждым приёмом пищи она не спускает с него глаз, словно проверяет, достаточно ли он ест.

И это, мягко говоря, бесит.

И всё же Гарри старается держать себя в руках, понимая, что у неё и без того хватает тревог.

— Ей проще волноваться о тебе, чем думать о том, что её ждёт при встрече с родителями, — заметил однажды Рон.

— Я просто хочу помочь Хагриду закончить всё до нашего отъезда, — пытается заверить её Гарри, но по прищуренному взгляду Гермионы ясно, что ему это не удаётся.

К счастью, сегодняшний патруль проходит без серьёзных происшествий, если не считать случайной встречи с весьма разгневанным семейством пикси. Впрочем, кроме того, что Гарри возвращается щедро обмазанным грязью, той самой, которую они с таким удовольствием в него швыряли, он остаётся цел и невредим. Гермионе не о чем тревожиться.

В целом, день можно считать удачным.

Гарри заклинаниями счищает с себя как можно больше грязи и засохшей земли, но, несмотря на все старания, выглядит всё равно довольно потрёпанным, когда возвращается в Нору ближе к обеду. Рон сидит за кухонным столом, что в этот час отнюдь не редкость, только сегодня он там не один.

Гарри замирает, переступив порог, и дверь с глухим стуком захлопывается за его спиной.

— Гарри, — говорит Рон. — Как раз вовремя. Джинни вернулась.

— Я вижу, — отвечает он, потому что она действительно сидит прямо напротив.

Глупо, но он совсем не был готов к её внезапному появлению. Его накрывает странное чувство дезориентации, и дело лишь отчасти в том, что её волосы теперь коротко подстрижены, ровно по линии ушей. Она тоже не сводит с него глаз, вся такая взъерошенная и расслабленная, несмотря на натянутую улыбку.

— Эм… привет, — произносит он наконец, понимая, что слишком долго молчит. — С возвращением.

Улыбка Джинни слегка увядает, и неудивительно, потому что даже для него самого это приветствие прозвучало чересчур сухо.

— Спасибо.

Он вовсе не должен чувствовать себя таким потерянным. Её возвращение было лишь делом времени — в конце концов, это её дом. Просто, наверное, он успел привыкнуть к её отсутствию. Всё-таки прошёл целый месяц.

— Я… э-э, пойду приведу себя в порядок, — бормочет Гарри, кивая в сторону лестницы.

— Вот и правильно! — кричит ему вслед Рон. — А то ты жутко воняешь!

Гарри не оглядывается, а просто торопливо отступает к лестнице, поднимаясь наверх.

И повторяет себе, что вовсе не убегает.

* * *

На второе утро после возвращения в Нору Джинни спускается на кухню и сразу оказывается в самой гуще семейной суеты. Здесь шумно и тесно, а на столе возвышаются целые горы еды, и это полная противоположность тихому и размеренному коттеджу «Ракушка».

Но это — дом.

Как только её замечают, раздаётся дружный хор приветствий. Джинни садится на пустой стул рядом с Роном и ещё не успевает толком устроиться, как перед ней уже возникает полная тарелка.

— Спасибо, мам, — говорит она, глядя на щедрую горку еды.

Молли гладит её по голове:

— Хорошо, что ты дома, дорогая.

Артур выглядывает из-за газеты и подмигивает дочери.

Джинни отвечает ему самой лучшей улыбкой и машинально заправляет короткие пряди за ухо. Всё никак не привыкнет, что волосы постоянно падают на лицо. Придётся потратиться на кучу заколок.

Она ест, рассеянно прислушиваясь к привычному гулу голосов за столом.

— Мам, — говорит Джинни, когда с завтраком почти покончено и в разговоре возникает пауза. — Можно я приглашу к нам завтра Тобиаса?

Молли чуть приподнимает брови, и на лице проступает лёгкая задумчивость.

— Конечно, — отвечает она после секунды раздумий. — Как давно он вернулся?

— Всего неделю назад, но утверждает, что если не выберется из дома хоть на пару часов, то совершит отцеубийство.

Рон прыскает в кашу.

Артур откладывает газету и поднимается из-за стола:

— Сегодня вечером настрою на него охранные чары, хорошо?

— Спасибо, пап, — улыбается Джинни.

Вслед за ним поднимаются Гермиона и Перси, и вся троица спешно отправляется в Министерство.

В наступившей тишине Джинни смотрит на пустой стул напротив.

— Гарри что, решил поспать подольше? — спрашивает она нарочито ровным голосом.

Рон снова фыркает:

— Вот уж нет. Это было бы впервые в жизни. Скорее всего, он ушёл ещё несколько часов назад.

— Куда?

Он пожимает плечами.

— Помогает Хагриду с какими-то делами в лесу.

Джинни ставит чашку на стол.

— В Запретном лесу?

Рон кивает.

— Там теперь, говорят, бегает куча безумных тварей. Хагрид конечно же хочет спасти их всех, а Гарри настолько рехнулся, что пытается помочь ему. Лично я начинаю думать, что он уже и дня прожить не может, не подвергнув себя смертельной опасности хотя бы раз. Это, по-моему, уже какая-то чёртова зависимость.

Джинни хмурится. Трудно поверить, что он добровольно возвращается туда после всего, что случилось, и не просто возвращается, а делает это день за днём. Он что, пытается что-то доказать?

— А ты с ним не ходишь? — спрашивает она.

Рон снова пожимает плечами:

— Меня вполне устраивает, что все мои конечности остаются при мне. Да и работаю я только днём. Он обычно заглядывает в магазин после обеда, чтобы помочь, хотя терпеть не может всеобщее внимание.

Ей ужасно хочется расспросить подробнее, Джинни прикусывает язык, решив, что не стоит давать Рону повод задуматься, почему её это так интересует. Ещё одна тайна, как и то, что вчера за ужином Гарри не удостоил её даже взглядом.

Не то чтобы она могла его за это винить.

— А что ты собираешься делать сегодня, дорогая? — спрашивает Молли, усаживаясь напротив с чашкой чая.

— Я думала сходить с Роном. Посмотреть, как у них идут дела в магазине. Поздороваться с Джорджем. Если, конечно, можно.

Неприятно до сих пор — просить разрешения и терпеть надзор. Но теперь, по крайней мере, у неё хватает здравого смысла изобразить послушание.

Как и ожидалось, Молли облегчённо кивает, довольная тем, что Джинни не рвётся никуда одна.

— Хорошо.

— Рон может аппарировать со мной, — добавляет Джинни. — Правда?

Рон смотрит на неё с сомнением, но вслух возражать не спешит.

— Это твой желудок, — бурчит он.

— Отлично, — говорит Джинни, поднимаясь. — Тогда я только возьму свои вещи.

Наверху она аккуратно складывает в маленькую сумку всё необходимое и снова спускается к Рону. Она берёт его под руку.

— Готова? — спрашивает он.

Она кивает, крепче сжимая его локоть и собираясь с духом.

Мгновение спустя они оказываются в специально отведённой зоне для аппарации, всего в нескольких лавках от магазина близнецов.

— Всё на месте? — уточняет Рон.

Джинни снова кивает, сдерживая тошноту, подкатившую к горлу. Она с нетерпением ждёт того дня, когда сможет делать всё это сама.

— Я же предупреждал, — с неприличным удовольствием замечает Рон.

— Да-да, — отмахивается она, и когда дезориентация чуть отпускает, наклоняется и чмокает его в щёку. — Спасибо. Увидимся позже!

— Подожди, что? — Рон таращится на неё с открытым ртом.

Она указывает в сторону, противоположную от магазина.

— У меня есть несколько дел.

— Серьёзно, Джин? Ты же сказала маме, что идёшь в магазин.

Он выглядит совершенно потрясённым, что, по её мнению, немного смешно, особенно если вспомнить все те безумные выходки, которые он сам вытворял все эти годы.

— Так я и пойду, — спокойно отвечает она. — Просто… чуть позже.

— Я не собираюсь врать маме ради тебя!

Джинни скрещивает руки на груди.

— Ещё как собираешься. Если, конечно, не хочешь получить отдельную лекцию лично для себя.

Он мрачно хмурится, прекрасно понимая, что она права.

Джинни сдаётся, чуть смягчаясь:

— Обещаю, я вернусь через час. Ну, максимум через два. Мне просто… нужно уладить кое-какие дела. Это важно.

Рон закатывает глаза.

— Ладно. Но если вляпаешься в неприятности, не рассчитывай на меня. Я помогать не стану.

Джинни в жизни не слышала большей лжи.

Свернув в Лютный переулок, она направляется к книжной лавке. Народу здесь немного, но каждый встречный останавливается и провожает её взглядом. Джинни лишь смотрит прямо перед собой и идёт дальше.

Толкнув дверь книжного магазина, она зовёт:

— Антония?

— Джинни, — отзывается та, выходя из подсобки.

— Привет, — говорит Джинни, вытаскивая из сумки книгу и футляр и выкладывая их на прилавок. — Хотела вернуть тебе. Прости, что так задержала.

Антония даже не смотрит на вещи, сперва она внимательно оглядывает Джинни, а касается кончиков её коротких волос.

Джинни отводит взгляд.

— Знаю. Вид у меня так себе.

Антония улыбается.

— Отрастут.

— Отрастут, — соглашается Джинни. Без сомнения, раньше, чем она того заслуживает.

Антония забирает книгу с футляром и уносит их на полку.

— Ну и как там Париж? — спрашивает Джинни, наблюдая за её передвижениями по магазину.

Антония улыбается.

— Прекрасно.

— Вот как? — Джинни приподнимает бровь. — Лукас был в своём обычном… весёлом амплуа?

Антония пожимает плечами.

— Я его почти не видела, он всё время пропадал в университете.

— Ну и чем же ты себя занимала?

Антония слишком хорошо владеет собой, чтобы покраснеть, но Джинни всё равно замечает лукавый блеск в её глазах.

— О, я нашла, чем развлечься.

— Так как их зовут? — спрашивает Джинни, облокачиваясь на прилавок. — Хочу знать все подробности.

Антония смеётся.

* * *

На следующий день Джинни ждёт в саду прихода Тобиаса. Он появляется на дорожке, ведущей к дому. В одной руке у него трость, шаги медленные, размеренные, но он идёт сам.

Она остаётся на месте, заставляя себя дождаться, пока он подойдёт ближе.

Остановившись перед ней, Тобиас окидывает её внимательным взглядом с головы до ног.

— Ты выглядишь лучше, — говорит он.

— А ты — нет, — отвечает Джинни. — Хотя, думаю, они всё-таки чинили тебе ногу, а не лицо.

Его глаза слегка расширяются; секунду он просто ошарашенно смотрит на неё, а потом начинает смеяться.

— Иди сюда, обними меня, засранка.

Она делает шаг вперёд и крепко его обнимает.

— Я скучала.

— Я тоже скучал, — отзывается он.

Она отстраняется и берёт его под руку.

— Пошли в дом. Мама собирается буквально задушить тебя вниманием, если только не будет занята тем, чтобы меня позорить.

Он следует за ней к крыльцу, с живым интересом разглядывая всё вокруг. Джинни знает, что на фоне огромных фамильных поместий, к которым он привык, Нора выглядит сущим кошмаром.

— Скажи, будут ли фотографии голых младенцев? Ну, пожалуйста, скажи, что будут!

— Фу, — морщится Джинни. — Ты просто отвратителен.

И, конечно же, Молли тут же начинает хлопотать вокруг него, но Тобиас, похоже, ничуть не возражает. Он и впрямь заслуживает немного материнской заботы. Трудно вообразить, чтобы миссис Бёрк когда-либо опустилась до чего-то большего, чем рассеянное поглаживание по голове. С этим Джинни ещё может смириться. Гораздо большее её раздражают многозначительные взгляды, которыми мать одаривает их то и дело.

Тобиас, разумеется, тоже всё замечает. Он понимающе подмигивает Джинни и нарочно наклоняется слишком близко, только чтобы подразнить. Засранец.

Она толкает его локтем.

— Невилл с Ханной хотят заглянуть попозже, если ты не против.

Он хмурится.

— Зачем? Разве они не знают, что я здесь?

— Знают, — закатывает глаза Джинни. — Они хотят тебя увидеть.

— Даже не представляю зачем.

— Я тоже, — парирует она.

— Джинни, — укоризненно произносит Молли. — Так нельзя говорить о друзьях. Что он подумает?

Тобиас выглядит вполне довольным и, пока Молли отворачивается, демонстративно показывает Джинни язык.

Она не уверена, что даже ради предотвращения убийства отца стоит терпеть всё это.

После обеда приходят Невилл и Ханна, и они вчетвером устраиваются в саду. Прежняя весёлость Тобиаса куда-то исчезает: он сидит сгорбившись, погружённый в мрачное молчание. Джинни честно считает его одним из самых невыносимых людей, которых ей доводилось знать.

Невилл и Ханна только переглядываются.

Невилл откашливается:

— Я так и не поблагодарил тебя как следует… за то, что ты спас мою бабушку… и за всё остальное тоже.

Тобиас выглядит крайне смущенным, поёрзывая на стуле.

— Насколько я слышал, она спасла себя сама.

— Тобиас не умеет принимать комплименты, — объясняет Джинни. — Гораздо лучше сказать ему, какой он сварливый осёл.

— Я много работал, чтобы быть таким сварливым, так что спасибо, — говорит он с деланной важностью, стряхивая с рукава несуществующую пыль.

— Ну, — улыбается Ханна, — мы всё равно благодарны за то, что ты сделал.

— Сомневаюсь, что Найджел с вами согласен, — резко бросает Тобиас и, как настоящая королева драмы, моментально портит всем настроение.

Словно кому-то из них нужно напоминание о том, что ему пришлось делать, чтобы сохранить прикрытие.

Их взгляды на миг встречаются, и он сразу отворачивается. По негласному уговору они никогда не говорили о том дне, когда ему пришлось наложить на неё проклятие. Что до Джинни, то обсуждать там, по её мнению, нечего, и уж тем более — прощать.

— К счастью, ты всегда был никудышным в заклинаниях, — говорит Джинни, стараясь разрядить обстановку.

Тобиас бросает на неё страдальческий взгляд:

— Ты не думаешь, что одноногий парень заслужил чуть больше уважения от своей якобы лучшей подруги? — Он переводит взгляд на Ханну. — Слушай, хочешь стать моей новой лучшей подругой? Я как раз подумываю о замене. — Он косится на Джинни. — По крайней мере, она милая.

— Оставь Ханну в покое, — закатывает глаза Джинни.

Ханна лишь улыбается их перепалке.

— Как там дела в Хогвартсе? — спрашивает Джинни у Невилла, намеренно меняя тему ради спасения здравого смысла.

— Потихоньку, — отвечает он. — МакГонагалл уехала искать нового учителя Защиты от тёмных искусств.

Джинни качает головой:

— Ну конечно. Что ещё нового?

Тобиас фыркает:

— Похоже, они уже скребут по самому дну котла.

— Ещё бы, — подхватывает Джинни. — Может, им стоит нанять сэра Кэдогана.

— Всё равно лучше, чем Амбридж, — замечает Невилл.

— Ну, — ухмыляется Тобиас, — сейчас-то она без работы, верно?

Да, но при этом она всё ещё гниёт в Азкабане.

— Уверена, МакГонагалл найдет кого-то подходящего, — говорит Ханна.

— Ну, лучше бы ей поторопиться, — добавляет Невилл. — Письма должны вот-вот разослать.

Джинни знает, что мысль об этом не должна казаться такой пугающей, ведь это всего лишь замок.

— А как насчёт других профессоров? — спрашивает Тобиас.

Невилл хмурится:

— Ну, большинство остаются. Синистра вроде достаточно оправилась, чтобы вернуться.

— Но не Бербидж, — резко произносит Тобиас.

Джинни вздрагивает. Она старается не думать о Бербидж. У неё даже не было похорон. Как и у многих других.

— О… конечно, — Невилл неловко ёрзает на стуле, бросив короткий взгляд на Ханну.

— Мы ничего не слышали про маггловедение, — говорит она.

— Надеюсь, они не откажутся от предмета, — добавляет Тобиас. — Единственное, что Кэрроу сделали правильно — это сделали его обязательным.

Ханна и Невилл смотрят на него с удивлением.

— Ты правда так думаешь? — осторожно спрашивает Невилл.

Тобиас наклоняется вперёд:

— Это нужно было сделать ещё до того, как они стали навязывать нам всю свою ложь. А теперь это ещё важнее, чем когда-либо.

Ханна касается его плеча.

— Ты прав. Конечно.

Тобиас откидывается на спинку стула, но выглядит всё так же мрачно.

— И как они вообще собираются найти учителя? — вслух размышляет Невилл.

Немногие, кто открыто симпатизировал магглам, пережили войну, а многие из выживших до сих пор скрывались. К тому же одно дело — сочувствовать магглам, и совсем другое — открыто преподавать маггловедение.

Последний человек, осмелившийся на такое, не пережил войну.

— Тебе стоит этим заняться, — неожиданно говорит Ханна, глядя прямо на Тобиаса.

— Что? — переспрашивает тот с широко раскрытыми глазами.

— Если они не найдут преподавателя, займись этим сам. Составь список книг, проведи занятия. Ну, что-то вроде семинара. Хотя бы расскажи то, чему вас научила Бербидж.

Тобиас всё ещё смотрит на неё так, будто она заговорила на непонятном языке.

— Я? Учитель? Да ты свихнулась.

— Вообще-то, идея не такая уж и плохая, — задумчиво произносит Джинни.

Тобиас порорачивается к ней с видом оскорблённого предательства.

— О, ты определённо будешь ужасным учителем, — добавляет она, и он тут же тычет в неё концом своей трости. — Но нам стоит подумать об этом. Если альтернатива — полное исчезновение предмета.

Ханна кивает.

— Потому что если бы люди знали о магглах, по-настоящему знали… разве всё могло бы пойти так же?

Они замолкают, каждый погружённый в свои мысли — о тяжести пережитого, о магглах, пострадавших во время войны, о магглорождённых, лишённых палочек, свободы или даже жизни.

— Какой маггл в здравом уме теперь отправит своего ребёнка в Хогвартс? — спрашивает Тобиас.

Никто из них не знает ответа на этот вопрос. Возможно, их единственная надежда как раз в том, что магглы по-прежнему ничего не знают о мире волшебников.

— Может, стоит написать МакГонагалл? Посмотрим, что она… — начинает Ханна, но вдруг резко замолкает, широко распахнув глаза и уставившись на что-то у ворот.

Джинни оборачивается и видит, что во двор вошёл Гарри. Само по себе это не так уж удивительно, если бы он не выглядел так, будто только что сцепился с троллем. И, возможно, проиграл.

— Э-э, привет, — говорит он, явно не рассчитывая на свидетелей своего возвращения. Он прижимает руку к боку, и сквозь рваную рубашки виден ожог.

— Что с тобой, чёрт возьми, произошло? — спрашивает Тобиас.

— Опять повстречался с великаном, как на прошлой неделе? — с серьёзным видом интересуется Невилл.

Джинни прищуривается, понимая, что Невилл вовсе не шутит.

Гарри неловко усмехается, взъерошивает волосы и тут же морщится от боли.

— Немного повздорил с соплохвостом.

Тобиас смотрит на него так, будто Гарри окончательно спятил.

— Мерлин, Поттер. Ты правда не умеешь вовремя остановиться, да?

Лицо Гарри становится чуть более жёстким.

— Похоже, что нет.

Ханна резко поднимается на ноги.

— Дай-ка посмотрю на ожог.

— Нет, всё в порядке, — отмахивается Гарри и направляется к дому. — Пустяки.

Теперь, когда он двигается, Джинни замечает, что он ещё и прихрамывает. И это в основном означает, что Ханне не составляет большого труда догнать его.

— Тебе лучше сдаться, Поттер, — кричит ему вслед Тобиас и бормочет себе под нос что-то про упёртых хаффлпаффцев.

— Ханна знает своё дело, — заверяет его Невилл. — Она была нашим лучшим полевым медиком.

Ханны краснеет.

— Вашим единственным медиком, — поправляет она.

— Неправда, у нас ещё была Никола, — возражает он.

Ханна поджимает губы, но ничего не говорит о жалких попытках Николы освоить лечебную магию. По крайней мере, она хотя бы пыталась помочь.

— Она всегда лучше ладила с машинами, чем с людьми, — замечает Джинни, наконец приходя в себя и обретая способность говорить.

Гарри даже не смотрит в её сторону.

Ханна осторожно берёт его за здоровую руку.

— Пойдём посмотрим, что у миссис Уизли есть в запасе на такой случай, ладно?

Джинни думает, что лучше любого признания о нежелании Гарри задерживаться здесь говорит то, что он даже не возражает, позволяя Ханне увести себя.

Что, чёрт возьми, с ним творится?

Она понимает, что слишком долго провожала его взглядом, только когда Тобиас окликает её по имени.

Его взгляд скользит между ней и дверью, за которой секунду назад исчез Гарри.

— Что-то не так?

Джинни откидывается на спинку стула с самой беззаботной улыбкой.

— Нет, всё в порядке.

* * *

Тем же вечером они ужинают в саду, наслаждаясь хорошей погодой. Всё проходит довольно спокойно и буднично, по крайней мере, пока Молли не принимаетcя с энтузиазмом расхваливать Бёрка Артуру, сыпля комплиментами на все лады.

Сидящий рядом Гарри отчётливо слышит, как Рон прыскает в салфетку.

— Что? — шепчет Гермиона, наклоняясь к нему.

— Да это просто мама, — объясняет Рон вполголоса. — Она не может иначе. Ты бы видела, как она себя вела, когда Чарли и Тонкс дружили.

Напротив них Джинни тихо стонет.

— О, Мерлин, я совсем забыла об этом.

— Такой приятный мальчик, — громко говорит Молли Артуру, скользнув взглядом по дочери.

Джинни хлопает ладонями по столу.

— Он самый неприятный человек из всех, кого я знаю, и он первым бы это подтвердил!

— Он и правда довольно раздражающий тип, — соглашается Рон.

— Эй! — Джинни возмущённо смотрит на брата. — Будь повежливее!

Рон изумленно таращится на неё.

— Но я же просто согласился с тобой!

Джинни скрещивает руки на груди.

— Ругать моего лучшего друга имею право только я. — Она бросает выразительный взгляд на Молли.

Рон раздумывает пару секунд, затем скосив глаза на Гарри, пожимает плечами.

— Ладно, это справедливо.

Гарри закатывает глаза и возвращается к еде, краем уха слушая, как Артур переводит разговор на маггловский транспорт.

— Это было потрясающе, мам, — говорит Рон, отодвигаясь от стола. Он похлопывает себя по животу. — Но, пожалуй, теперь не помешает прогуляться.

Он бросает выразительный взгляд на Гермиону.

— О, да, отличная мысль.

Оба поднимаются из-за стола.

— Идёшь? — спрашивает Рон у Гарри таким невинным тоном, будто хоть кто-то поверил бы в него.

Как бы Гарри ни хотелось уйти из-за стола, он всё же не настолько наивен, чтобы не догадаться об истинной причине их «прогулки».

Он даже не смотрит на Гермиону.

— Нет, спасибо. С меня на сегодня хватит лесных вылазок.

Рон смеётся, хватая Гермиону за руку, и они уходят вдвоём.

И, конечно, когда Гарри переводит взгляд на стол, то сразу видит, что Джинни смотрит на него с хмурым видом.

Он отворачивается, а Артур с Перси в это время вполголоса обсуждают что-то на другом конце стола.

— Ну что ж, — тяжело вздыхает Молли, поднимаясь, и принимается собирать тарелки.

Гарри вскакивает.

— Я сам, — говорит он, забирая у неё стопку.

О том, насколько она устала, красноречиво говорит то, что Молли даже не возражает.

— Ох, спасибо, дорогой, — вздыхает она. — Мне и правда надо немного посидеть.

На кухне Гарри ставит тарелки в раковину. Сделав глубокий вдох, он опирается руками о край, наслаждаясь тишиной. Немного потянувшись вбок, ощущает лёгкую боль в боку после падения, когда он пытался спастись от проклятого соплохвоста.

Не самый блистательный момент в его жизни.

Задняя дверь открывается, и Гарри резко выпрямляется. Входит Джинни с новой стопкой тарелок.

Она подходит к нему, и только сейчас он может честно признаться себе, что ушёл сюда, чтобы сбежать от неё. Это раздражает, но по какой-то причине её присутствие действует на него так, будто под кожу набилось множество песчинок. Не должно быть так, но есть, и он не понимает почему.

— Привет, — говорит она.

Он хочет ответить вежливо, но выходит лишь невнятное мычание, пока он взмахивает палочкой над тарелками, и те начинают сами мыться.

Джинни смотрит на него откровенно и оценивающе, не утруждая себя ни попыткой скрыть это, ни привычным для большинства людей лукавством. Просто смотрит, а он стоит и смотрит в ответ, чуть вскинув подбородок.

— Что? — спрашивает он, и в голосе прозвучала резкость, почти враждебность.

Она приподнимает брови в ответ на его грубый тон.

Он готовится к тому, что она начнёт выговаривать ему за безрассудство, скажет, что он только и делает, что заставляет Рона и Гермиону волноваться. Он ведь не слепой, да и Гермиона никогда не умела быть деликатной, как бы ни старалась манипулировать им так, будто вовсе и не делает этого. Гарри знает, что все они думают, что он — беда, которая вот-вот случится.

Снова.

Одна мысль о том, что и Джинни может присоединиться к ним, только сильнее подталкивает злость к горлу.

Но она ничего не говорит, лишь поворачивается к раковине, берёт вилку и начинает соскребать остатки еды со дна тарелки.

— Пока меня не было, у меня было много времени на размышления, — наконец говорит Джинни, и Гарри невольно вздрагивает, когда две тарелки с лязгом сталкиваются друг с другом.

Джинни машинально тянется, чтобы поймать их, а Гарри всерьёз подумывает уйти за новой стопкой посуды.

Она разворачивается к нему, опираясь бедром на край столешницы так, что путь к отступлению у него оказывается перекрыт.

— Я поняла, что самое трудное для меня сейчас — это убедить себя, что всё действительно закончилось. Война.

Гарри отворачивается к раковине, глядя на тарелки, которые сами собой моются в воде.

— Я сама не знаю, чего жду, — продолжает Джинни. — Будто стоит мне только поверить, что всё позади, как всё это мигом исчезнет, будто дым, и я снова проснусь в замке. Потому что если я позволю себе почувствовать это по-настоящему, если перестану планировать, держать себя в тонусе и готовиться к следующему ужасному событию… я окажусь слишком слабой, чтобы пережить это снова. А ведь долгое время важно было только одно — выжить.

Гарри сжимает пальцами край раковины так сильно, что костяшки белеют, и он прилагает немалые усилия, чтобы не сказать ей замолчать.

— Но всё это, — настойчиво произносит Джинни, неопределённым жестом обводя кухню, Нору, людей снаружи, — ведь должно значить больше, чем просто выживание. Разве нет?

— Видимо, достаточно всего лишь провести месяц в Ракушке, и сразу всё становится чертовски ясно, — срывается с его губ прежде, чем Гарри успевает себя остановить.

И, чёрт возьми, он злится. Злится на неё. Злится за то, что она ушла. За то, что её не было так долго. Злится за то, что она вернулась. Злится за то, что её не трогает его резкость. Злится за то, что она всё ещё стоит перед ним и смотрит так, будто всё понимает. Но ведь это неправда.

Только это уже не та Джинни, что уехала в Ракушку. Она скрещивает руки на груди и спокойно выдерживает его злость, не отступая ни на шаг.

— Я не знаю, куда ты уходишь и чем занимаешься, но я точно знаю, что никакая работа, никакие дела не сотрут того, что уже произошло. — Она смотрит на него испытующе. — Война закончилась, Гарри.

Он вздрагивает, готовясь к тому, что она продолжит, станет давить дальше, но она лишь спокойно ждёт ответа.

Когда он так ничего и не говорит, Джинни берёт полотенце и аккуратно вытирает пальцы. Она разворачивается, собираясь уйти, и он чувствует совершенно нелепый приступ паники.

— Я… я не думаю, что знаю, как это всё закончить, — выдавливает он, слова словно прорываются против его воли, и это злит ещё сильнее — то, что она способна вот так заставить его признаться.

Она останавливается и снова поворачивается к нему.

Если она сейчас скажет «просто сделай это», «найди способ» или, что хуже всего, «я верю в тебя», он знает, что сорвётся прямо здесь, на кухне.

Но Джинни ничего такого не говорит. Просто смотрит на него — без жалости, без страха и без настороженности. Всего лишь смотрит и кивает.

— Да, — тихо отвечает она.

Потом нерешительно касается его руки, легонько сжимая пальцы, и выходит из кухни, оставляя его одного у раковины, глядящим во двор.

* * *

В следующие несколько дней Джинни даёт Гарри много личного пространства. Она знает, что он злится. С рассерженным Гарри справиться легче — куда проще, чем с тем, кто возвращается домой весь в синяках и ожогах; проще, чем с безразличным, избегающим её взгляда Гарри. С такими она предпочла бы никогда больше не иметь дело, если честно.

Так что да, он злится, и, может, он вовсе не хотел слышать то, что она сказала. Но, по крайней мере, он наконец-то признался в этом вслух. Признался, что ему тяжело смириться с тем, что всё закончилось. Это важно, напоминает она себе, и оставляет ему достаточно времени и свободы, чтобы он сам разобрался с остальным.

Справиться с этим несложно. Он всё ещё изо всех сил старается оказаться где угодно, лишь бы не рядом с ней, — и да, это немного задевает, но с этим она может жить.

Конечно же, стоит ей только подумать, что она начала понимать его, как он вечером появляется за ужином, задерживаясь у стола и бросая взгляд на два свободных места. Джинни почти уверена, что выбор очевиден — одно рядом с ней, другое — нет. И всё же он медлит, коротко встречается с ней взглядом и совершенно необъяснимо садится именно рядом.

Ещё одно доказательство того, что Гарри Поттер — сплошной урок по энтропии⁽¹⁾.

Разговаривать с ней он толком так и не начинает, разве что изредка протягивает блюдо. Зато хотя бы смотрит на неё.

— Масло? — спрашивает он, протягивая ей тарелочку.

— Э-э… да, спасибо, — отвечает она, принимая её.

Он криво, довольно напряжённо улыбается и тут же возвращается к еде.

Джинни моргает, глядя на маслёнку в руках.

И тут в камине вспыхивает зелёное пламя, и в языках огня появляется голова.

— Джинни? — раздаётся голос.

Забыв про маслёнку, она вскакивает, вытягивая шею, чтобы разглядеть лицо.

— Рейко? — произносит она, обойдя стол и опускаясь на колени у камина. — Давай, я помогу тебе пройти.

Рейко кивает, протягивая руки.

В следующую секунду они обе вываливаются прямо на пол, и их окутывает облако золы.

— Что случилось? Ты в порядке? — спрашивает Джинни, зная, что по пустякам та бы никогда не стала связываться таким способом.

— Он очнулся, — отвечает Рейко, нетерпеливо отбрасывая волосы с лица.

— Что? — переспрашивает Джинни, медленно поднимаясь на ноги и чувствуя как кровь отливает от лица.

Рейко снова кивает.

— Он очнулся, Джинни. Разговаривает и всё такое.

— Но… — бормочет она. Все были уверены. Надежды не оставалось. Совсем.

— Знаю, — говорит Рейко, и на её лице расплывается сияющая улыбка. — Это потрясающе.

Джинни едва поспевает за ходом событий, в голове мелькают обрывки мыслей, что нужно сделать, о чём спросить.

— Тилли знает?

— Конечно. Она была там, когда он очнулся, — отвечает Рейко, подпрыгивая на месте и бросая на неё нетерпеливый взгляд. — Ну так что? Ты идёшь или нет?

Джинни уже наполовину в камине, когда вдруг останавливается и оборачивается к Молли:

— Мам, можно мне в Мунго?

Молли смотрит на неё испытующе, и Джинни уже готовится услышать, что ей нужно взять кого-то с собой, но через мгновение мама кивает:

— Конечно, дорогая.

Джинни старается не выдать своего удивления.

— Я вернусь, как только смогу.

Она ждёт возражений, но после короткой паузы Молли лишь глубоко вздыхает и снова кивает:

— Просто дай знать, если решишь куда-то ещё отправиться.

Джинни возвращается к маме, кладёт руку ей на плечо и наклоняется, чтобы поцеловать в щёку.

— Обещаю.

Не взглянув больше ни на кого за столом, она следует за Рейко в камин.

В Мунго они быстро проходят через зал ожидания и поднимаются в отделение длительного лечения. Когда они приближаются к палате Бассентвейта, Джинни замечает в коридоре небольшую толпу.

— Его семья, — произносит Рейко, и в голосе её нет ни капли дружелюбия.

Джинни снова смотрит на собравшихся людей, отмечая угрюмые и расстроенные лица. Она хмурится и переводит взгляд на Рейко:

— Но ты же сказала…

Рейко мрачно смотрит на них.

— Подожди, сама всё увидишь.

И действительно, в палате Бассентвейт сидит на кровати, привалившись к подушкам. Когда дверь за ними закрывается, он приоткрывает один глаз.

— Ну надо же, кого это фестрал притащил, — хрипло произносит он.

— Я… — Джинни никак не может подобрать слов; она совершенно не готова увидеть его таким. Живым. Очнувшимся. — Я очень рада тебя видеть.

— Ну, — отзывается он, — о таком всякий парень мечтает: очнуться и обнаружить над собой трёх ведьм, затаивших дыхание.

Рейко фыркает:

— Дышу я прекрасно, спасибо большое. И вообще — фу.

Он хмыкает и снова закрывает глаза, будто держать их открытыми уже само по себе непосильный труд.

Джинни всматривается в него: он всё ещё выглядит невероятно истощённым, щеки впали, кожа бледна, но ведь теперь всё может измениться… правда?

— Она тебе уже сказала? — спрашивает он, не открывая глаз и безразлично махнув рукой в сторону Рейко.

— Сказала что? — Джинни бросает быстрый взгляд на Рейко.

Та лишь морщится.

— Про мою магию, — произносит он.

— А что с ней?

— Ах, значит, ты не слышала самого главного, — он приподнимает голову и смотрит на неё, губы кривятся в насмешливой усмешке. — Она исчезла. Пшик — и всё.

— Что? — выдыхает Джинни.

Он кивает, движение выходит медленным и вялым.

— Они ничего не могут сделать.

Мерлин.

Джинни думает о том, как трудно было обходиться без палочки с тех пор, как она вернулась домой. Но это ничто рядом с той пустотой, что оставляет её полное отсутствие — с ощущением утраты постоянного, едва слышного гула возможностей, который всегда был частью её. Это так же естественно для неё, как дыхание.

— Знаешь, это немного странно, потому что я чувствую это. То, что её нет. Хотя раньше вообще не задумывался о её существовании. — Он хмурится, потом беспомощно пожимает плечами. — Ничего уже не поделаешь, наверное.

— Тристрам, — говорит Джинни, совершенно не зная, что сказать.

Он приподнимает брови от того, что она называет его по имени.

— Ох, ясно, теперь всё совсем плохо. Не могу представить, чтобы все так ходили вокруг меня на цыпочках даже тогда, когда я умирал. — Он запрокидывает голову и смотрит в потолок. — Хотя, наверное, можно сказать, что лучше бы я и правда умер.

— Это полная чушь, и ты сам это знаешь, — резко отвечает Джинни, почти рявкая.

У окна Рейко обхватывает себя руками за плечи и кажется такой болезненно юной.

— Не по мнению моих родителей, — отвечает он, махнув рукой в сторону коридора. — Скорее всего, я даже на метле больше летать не смогу.

— К счастью, ты всегда был кем-то большим, чем просто загонщиком, — отрезает Джинни и бросает на него самый строгий взгляд. — И если твоей семье нужно об этом напомнить, я сделаю это с удовольствием.

Он хрипло смеётся, от чего Джинни невольно вздрагивает. Она напоминает себе, что несколько месяцев он пролежал без сознания, прикованный к постели. Он окрепнет. И он жив.

— Расскажешь, что же в этом такого смешного? — спрашивает она нарочито лёгким тоном.

Он качает головой.

— Просто подумал, что моя бедная семья даже не подозревает, как опасно расстраивать Джинни Уизли.

— Ещё несколько недель, и мне исполнится семнадцать, — говорит она. — Просто скажи, кого проклясть.

— Я составлю список, — обещает он, и его глаза устало закрываются.

Он надолго замолкает, его дыхание постепенно становится глубоким и ровным.

Джинни откидывается в кресле, всё ещё не в силах до конца переварить случившееся.

— Это моя вина, — вдруг произносит Рейко.

Джинни поворачивается к ней.

— Если бы я не настояла на том, чтобы остаться, он бы не…

— Ты не можешь этого знать, — перебивает Джинни. — Ты не можешь знать, какое влияние оказала, сколько жизней могла спасти, находясь там. Ты не знаешь, что могло бы быть. Ты можешь знать только то, что есть сейчас. А сейчас ты рядом с ним, в отличие от его чёртовой никчёмной семейки.

Рейко поднимает подбородок, упрямо моргая, чтобы сдержать слёзы.

— Ладно. Да.

— Джинни.

Она вскидывает глаза и видит Тилли в дверях. Та слегка наклоняет голову, указывая в сторону коридора.

— Есть минутка?

Джинни кивает и ещё раз смотрит на Бассентвейта. Поднимаясь, она сжимает руку Рейко, затем выходит следом за Тилли.

— Как ты?

— Не здесь, — отвечает та, косо глянув на семейство Бассентвейта, парочка человек явно наблюдает за ними без особого тепла. Тилли уходит дальше по коридору и сворачивает за угол.

Джинни указывает на ряд стульев, но Тилли выглядит слишком сосредоточенной на своих шагах, наворачивая круги по узкому пространству.

— Утром они подают бумаги. Мои родители.

— Зачем?

Тилли бросает на неё нетерпеливый взгляд.

— Чтобы расторгнуть помолвку, конечно.

Помолвку, которой она с самого начала не хотела.

— О, — только и говорит Джинни.

— Ты же знаешь, что у него нет братьев? — продолжает Тилли. — Зато, оказывается, есть племянник. Прямая линия. Да ещё и целый. — На её губах появляется ядовитая улыбка. — Его родители считают частичное выздоровление почти столь же неудобным, как и мои.

Мысли Джинни уносятся дальше и дальше в тревожном вихре: поместья, родословные, наследства, трастовые фонды… Обо всём этом она слышала лишь краем уха и никогда всерьёз не задумывалась. Неужели его и правда могут лишить всего? Будто потери магии и почти самой жизни было мало.

— Напиши Теодоре, — говорит Джинни. Та с окончания Хогвартса изучает магическое право. — Просто чтобы узнать, какие у тебя есть варианты. Какие у тебя права. Какие у него. С помолвкой или без неё.

Если Бассентвейт не преувеличивал насчёт своей семьи, то, возможно, Тилли и впрямь единственная, кто по-настоящему заботится о его интересах.

Тилли выпрямляется.

— Конечно. Почему же мне самой это в голову не пришло?

Джинни кладёт руки ей на плечи:

— Потому что ты вымотана, на пределе и в совершенно безвыходном положении?

Тилли безрадостно смеётся.

— Ах да. Точно.

Джинни смотрит на неё, замечая тёмные круги под глазами.

— Ему повезло, что рядом есть ты, Тилли.

Та качает головой.

— Я сейчас же напишу Теодоре, — бросает она и уходит быстрым шагом.

Джинни возвращается в палату Бассентвейта и отправляет Рейко домой отдыхать. Сама же устраивается в кресле, свернувшись калачиком, и сидит так, пока Тилли не возвращается, когда на часах уже далеко за полночь.

— Тебе стоит пойти домой, — говорит она. — Он всё равно проспит до утра.

— А ты? — спрашивает Джинни, поднимаясь на ноги и разминая спину.

Тилли кивает в сторону пустой кровати:

— Я тоже прилягу на пару часов.

— Я вернусь утром, — обещает Джинни.

Тилли кивает.

Добравшись до зала ожидания, Джинни сонно шагает к камину и бросает щепотку летучего пороха. На кухне её встречает лишь одинокий огонёк в окне и тарелка на столе с наложенными согревающими чарами.

Подойдя к раковине, Джинни наливает стакан воды и садится за стол. Еду она отодвигает, аппетита совсем нет. Она и сама не понимает, что должна чувствовать в эту минуту: внутри клубится тошнотворная смесь облегчения, злости, тревоги и бессилия.

Закрыв руками лицо, она медленно потирает виски и смотрит вниз на переливы света в воде.

— Джинни?

Она оборачивается и видит Гарри в дверном проёме. Нахмурившись, Джинни смотрит ему за спину, в гостиную.

— Я был наверху, — торопливо говорит он. — В комнате Билла. Услышал звук камина.

— О, — отвечает она. — Извини, что разбудила.

— Ты не разбудила, — качает он головой. — Я всё равно… не спал.

— Понятно, — говорит она, слишком уставшая, чтобы интересоваться, почему он бодрствует. Сейчас ей просто… не под силу разбираться ещё и с ним.

Она отворачивается к столу, надеясь, что он уловит намёк и, как обычно, поспешит удалиться.

Но, разумеется, в своей фирменной манере Гарри Поттер делает ровно то, чего она меньше всего ждёт. Обойдя стол, останавливается возле раковины и смотрит на неё.

— Всё в порядке?

— Нет, — отвечает она, даже не пытаясь соврать. — Ничего не в порядке.

Он приближается на несколько шагов.

— Он…

— Он будет жить.

— О, — Гарри явно сбит с толку. — Ну, это же хорошо.

— Он стал сквибом, — произносит она и ловит себя на мысли, что пристально вглядывается в его лицо в поисках любой реакции. Не знает, что именно ищет. Отвращение? Безразличие? Ужас? Самодовольство?

Но, конечно, ничего такого не находит. Да и с чего бы? Он просто смотрит на неё — обеспокоено и слегка озадаченно.

— Правда?

Джинни опускает взгляд на свои руки, ногтем царапая край стакана.

— По-видимому, иногда так бывает. Магическая травма оказывается настолько сильной, что может просто… отключить магию.

Гарри отодвигает стул напротив и садится.

— Но он будет жить.

Она кивает.

— Будет. А его семья стояла там с таким видом, будто это худшее, что могло с ним случиться. — Она резко отталкивает стакан, чтобы не поддаться искушению швырнуть его о стену. — Я не понимаю, как они могут думать, что ему лучше было бы умереть.

— Я не знаю, — отвечает Гарри.

Джинни проводит руками по волосам, и пальцы по привычке ищут косу, которой уже месяц как нет. Опустив руки обратно на стол, она выдыхает.

— Они до сих пор смотрят на меня так, будто я должна знать ответы на все вопросы, а я просто… — Она замолкает, качая головой.

— Да.

Джинни догадывается, что он, вероятно, кое-что понимает в этом, когда люди постоянно чего-то от тебя ждут.

— Прости, — вырывается у неё. Ей не хочется взваливать всё это на него.

— Ничего, — мягко отвечает он.

Она наконец поднимает взгляд. Гарри выглядит измотанным, волосы на одной стороне примяты, словно он только что поднялся с постели, и всё же он сидит здесь напротив неё. И она всё ещё не понимает зачем.

— Ты не обязан этого делать, — говорит она.

Он хмурится.

— Делать что?

— Быть здесь. Вот так. Ради меня. — Он явно избегал её; это видно невооружённым глазом, и она не винит его за это. — Я пойму, если тебе не захочется со мной общаться после… всего.

— Это не так… — Гарри раздражённо выдыхает. — Это неправда.

— Гарри… — говорит она, потому что прекрасно всё видит.

Он закрывает глаза и потирает их пальцами под очками, словно пытаясь стереть не только усталость, но и мысли, которые его мучают. И она в который раз ловит себя на мысли, что ей страшно интересно, что творится у него в голове. Что бы она увидела, если бы решилась заглянуть туда.

Но эту черту она переступать не собирается.

— Гермиона попросила меня поехать с ними в Австралию, — вдруг выпаливает он, будто всё это время держал это в себе.

— Что? — ошеломлённо спрашивает Джинни.

Он кивает.

— Я согласился.

Она откидывается назад, взгляд падает на собственные руки. Паника обрушивается мгновенно, и она ненавидит себя за это. От одной лишь мысли, что он уйдет. Снова. Конечно, нельзя сказать, что она сама всё это время была рядом. Или что она ожидала, что он вернётся в Хогвартс. Но всё равно мысль о том, что он уйдёт…

Он ведь должен был быть здесь, когда она вернётся.

— Джинни?

— Когда? — спрашивает она, упрямо не поднимая глаз.

— В середине августа, — отвечает он.

Всего через несколько недель.

— Надолго? — спрашивает она, приказывая себе просто собрать информацию.

— Гермиона пока не знает. Но… это займёт время. Скорее месяцы, чем недели.

По какой-то причине она не может сдержать глухой смешок. Почти как в прошлом году — всё снова переворачивается с ног на голову.

Ножки стула скрежещут по полу, когда Гарри подаётся к ней через стол.

— Я не могу вернуться в Хогвартс, — говорит он. — И я не думаю…

И тут она понимает, что он чувствует вину.

— Тебе не нужно объясняться передо мной, — произносит она.

— Нет, — упрямо качает он головой, сжимая кулаки. — Нужно.

Она качает головой.

— Джинни, — говорит он, и она заставляет себя встретить с ним взглядом. — Я вёл себя как последний идиот с тех пор, как ты вернулась. Я знаю это. Просто… я не мог найти слов, чтобы сказать тебе…

— Что ты снова уходишь, — заканчивает она за него.

Его плечи опускаются, и он выглядит совершенно разбитым.

— Да.

Она понимает, что позволила себе надеяться. Хоть на секунду надеяться, что всё может как-то сложиться.

— Прости, — говорит он.

Она качает головой. Какое она имеет право рассчитывать, что он останется?

— Может, это даже к лучшему, — заставляет она себя сказать.

— Как это? — спрашивает он, не особенно в это веря.

Она пожимает плечами.

— Это даст тебе время понять. Как закончить. Как быть Гарри, а не Избранным. — Она старается улыбнуться. — Ты это заслуживаешь.

Гарри всё ещё смотрит на неё, и она почти забыла, каково это — быть в центре его внимания.

— А ты? — спрашивает он.

— Я? — переспрашивает она, и живот предательски сжимается.

Он кивает, не отводя взгляда.

— Чего заслуживаешь ты?

Она откидывается на спинку стула и качает головой. Это ведь всегда был тот самый вопрос, не так ли? Они сидят молча, стол прочно стоит между ними, и ей кажется, что это должно быть метафорой или чем-то таким же символичным, но думать об этом невыносимо. Конец того, что так и не началось по-настоящему.

— Может, я тоже этого заслуживаю, — говорит она медленно, почти по слогам, заставляя себя по-настоящему осмыслить сказанное. — Время понять, как быть... вот такой. — Она бессильным жестом указывает на себя.

Он хмурится.

— Какой такой?

Она пожимает плечами.

— Наверное... сломанной.

— Ты не сломана, — резко говорит он.

— Сломана, — спокойно отвечает Джинни без тени жалости к себе, словно это простая констатация. — Может быть, в каком-то смысле я всегда такой и останусь. Мне просто... нужно найти способ с этим жить. Принять, что я уже никогда не буду прежней. И что мне вовсе не обязательно быть прежней. Я теперь вот такая, и этого должно быть достаточно. Как-то.

Гарри молчит, не сводя с неё взгляда; и впервые она не может понять, что у него на уме.

— Прости, — говорит она, устало потирая глаза. Она так чертовски вымотана. — Наверное, это звучит глупо. Не понимаю, зачем я всё это вываливаю на тебя.

— Вовсе нет, — отвечает он.

Она моргает.

— Что?

— Это имеет смысл, и я рад, что ты делишься этим со мной.

Почему-то ей становится трудно смотреть на него, и Джинни снова опускает взгляд на собственные руки. Они сидят вместе в тишине кухни, каждый поглощён своими мыслями.

— Ты когда-то спросила меня, — говорит Гарри спустя какое-то время, — друзья ли мы.

Она кивает и сглатывает от сухости в горле, вспоминая тот разговор в саду — почти год назад.

— Я помню.

— Думаю, ты, может быть, была права, — признаётся он. — Мы никогда на самом деле не были друзьями.

Она заставляет себя не скривиться от этого напоминания, что они были почти всем друг для друга, но так и не стали друзьями.

— Нет. Наверное, нет.

Он барабанит большими пальцами по столу, и она почему-то заворожённо следит за этим движением — за бледной полоской шрама, едва заметной на тыльной стороне левой руки.

Я не должен лгать.

— А ты бы… хотела?

Джинни отводит взгляд от его рук.

— Что?

Он откашливается.

— Хотела бы… быть друзьями?

Она смотрит на него.

— Ну… знаешь, такими друзьями, которые разговаривают не только по ночам или в тайных убежищах, — его губы чуть дёргаются, будто он пытается пошутить, но получается совсем не смешно.

Джинни и сама не понимает, что чувствует, понимая, что он просит о большем… и одновременно о куда меньшем.

Гарри опускает взгляд на стол.

— Если это глупая идея...

— Нет, — перебивает она, наконец обретая голос. — Это совсем не глупая идея.

Просто это не всё, чего она хочет. Даже близко не всё.

Но, возможно, Гарри каким-то образом это понимает.

— Слушай, я опять уезжаю и не могу ожидать, что ты просто… будешь сидеть и ждать меня. И я не хочу, чтобы ты думала, будто обязана ходить вокруг меня на цыпочках или быть… другой. Или такой, какой ты была раньше. — Он поднимает глаза, и плечи его будто расправляются. — Я просто не хочу, чтобы между нами снова всё стало странно. Потому что это… слишком важно. Ты слишком важна.

Глупо почти расплакаться от таких слов, и всё же Джинни трудно говорить, потому что она слишком хорошо понимает, что он имеет в виду. На самом деле это даже больше, чем она смела надеяться: быть рядом с ним, пусть всего лишь как друг, сохранить это без всех прочих проблем и обещаний, которые они не уверены, что смогут сдержать.

Потому что он слишком важен.

— Я тоже не хочу, чтобы всё было странно, — говорит Джинни.

Его плечи заметно расслабляются.

— Значит… друзья?

Она кивает, игнорируя жгучую боль в груди.

— Да.

Гарри улыбается, неуклюже тянется к её руке, но тут же отдёргивает пальцы.

— Ладно.

— Ладно, — повторяет она.

Всё просто, на самом деле. Он уедет в Австралию, а она вернётся в Хогвартс.

И они будут друзьями.

— Ну, — произносит он, явно чувствуя себя неловко, когда пауза затягивается. — Мне вставать через несколько часов, так что я, пожалуй… — Он машет рукой в сторону лестницы.

— Пойдешь спать на нормальной кровати, как обещал?

— Конечно, — кивает Гарри. — Думаю, увидимся завтра. Ну, уже при дневном свете.

Она улыбается, и это легко. Правда. Она умеет так делать.

— Доказательство, что мы не вампиры.

— Ага, — отвечает он, поднимаясь на ноги. На секунду замирает, опершись ладонями о спинку стула. — Мне правда жаль насчёт всего, что случилось с Бассентвейтом.

Она кивает.

— Да, мне тоже.

Он задвигает стул и обходит стол, направляясь к лестнице.

И вопреки всякому здравому смыслу она тянется к нему, когда он проходит мимо. Кончики пальцев касаются его руки и тепло кожи ошеломляет, но она не отпускает.

Он останавливается, глядя на неё сверху вниз.

— Джинни?

Она лихорадочно ищет слова, что сказать, а чего лучше не говорить.

— Спасибо.

— За что?

Она качает головой, чувствуя себя до смешного глупо.

— За то, что ты есть ты, наверное.

Она смотрит на него, и его взгляд настолько пронзителен и напряжен, что у неё по коже пробегают мурашки.

На миг кажется, будто он колеблется и готов наклониться ещё ближе, но потом он лишь сжимает её пальцы и отпускает.

— Спокойной ночи, Джин, — тихо говорит он.

— Спокойной ночи, — едва выдавливает она.

И он уходит.

---

1) Энтропия — это мера беспорядка или неопределённости в системе, а также тенденция к естественному самопроизвольному распаду и хаосу во Вселенной.

Вернуться к тексту