Cоберись, соберись и начни всё сначала (гет)

они превратили тебя в оружие

и велели обрести покой

(неоконченные стихи с.з)

— Поттер.

Гарри не обращает внимания, продолжая со сосредоточенным видом разбирать завал. На покосившейся стене позади едва видна рама картины, почти скрытая под грудой камней. Волшебная палочка слегка дрожит в руке: сколько бы обломков он ни отбрасывал заклинанием, упрямый поток пыли и щебня снова осыпается на прежнее место.

С потрескавшегося холста со скорбным видом на него смотрит женщина в широком кружевном воротнике.

— Поттер, — голос звучит настойчивее, и Гарри, наконец, отрывает взгляд от картины.

Перед ним, уперев руки в бока, стоит мадам Помфри. Каким-то образом ей удается выглядеть бодрой и невозмутимой, даже чепчик на месте.

— Пойдем, — говорит она чересчур оживленно, — я осмотрю тебя.

— Я в порядке, — отвечает Гарри. — Я не ранен.

Ведь так и есть, да? Он пытается прислушаться к своему телу, но оно кажется таким далеким.

Еще одна горсть камешков срывается со стены, рассыпаясь по коридору.

— Кингсли настаивает.

— Честное слово, мадам Помфри, — пытается он возражать, чувствуя, как важно разобрать этот завал. Ему просто необходимо это сделать.

Но ее лицо выражает знакомую решимость. За годы, проведенные в больничном крыле под её присмотром, он научился понимать, когда лучше не спорить. И этот случай как раз из таких.

— Гарри, — говорит она тише, и в ее голосе появляется нечто ужасно похожее на жалость.

Он резко кивает, лишь бы она перестала смотреть на него так. Не говоря больше ни слова, Помфри разворачивается и идет по коридору.

Гарри бросает последний взгляд на полузасыпанную картину.

— Простите, — бормочет он.

Женщина на холсте молча смотрит в ответ.

Он плетется за Помфри, переступая через груды обломков, доспехов и темные лужи, на которые старается не смотреть слишком уж пристально. Вместо больничного крыла его ведут вниз по лестнице в один из классов. Видимо, именно здесь развернули временный пункт помощи, а значит, больничное крыло тоже пострадало.

Гарри сжимает кулаки. В ушах стучит кровь.

«Дневник, кольцо, медальон, чаша, диадема, змея, — перебирает он в голове, и слова уже теряют смысл от бесконечных повторений. — И я».

— Садись, — говорит Помфри, указывая на походную койку.

Он повинуется, но почти сразу же хочет вскочить обратно. Пальцы впиваются в край кровати, колено беспокойно подрагивает, тело просто не может вынести этой вынужденной неподвижности.

— Снимай куртку.

Гарри стягивает с себя запачканную, пропахшую потом одежду, пока не остается в одной майке. Он даже не помнит, когда надевал ее. Два дня назад? Три?

Помфри внимательно осматривает его, бормоча себе под нос диагностические заклинания. Он чувствует их легкое покалывание на коже, будто сквозь толщу воды.

«Дневник, кольцо…»

— Больно?

— Что? — спрашивает Гарри, поднимая голову.

Она изучает его долгим взглядом.

— Твой шрам.

Только теперь он замечает, что давит пальцами на лоб как раз в районе старого шрама и, понимая это, тут же резко отдёргивает руку.

— Нет.

Помфри коротко кивает, но не допытывается. Приподняв его руки, она цокает языком при виде ожогов и отрывисто спрашивает:

— От проклятия?

— Флагранте, — отвечает он, и взлом хранилища Беллатрисы представляется событием из другой жизни. Гарри скользит взглядом по полузажившим волдырям. — У нас было под рукой немного бадьяна.

— Ну, хоть это хорошо.

Она возится еще немного: залечивает пару мелких царапин тут и там, убирает синяки. Закончив, опускает палочку.

— Как ты себя чувствуешь?

Это странный вопрос, и Гарри не знает, как на него ответить. Стоит ли рассказать про тихую, настойчивую тревогу, гудящую где-то на задворках сознания? Про ощущение, будто он упустил что-то важное, забыл сделать что-то значимое, будто должно быть ещё одно, последнее дело. Потому что это не может быть концом. Всегда ведь было… что-то ещё. И всё же, при всей этой нервозности и напряжении его тело кажется вялым, не поспевающим за рваным потоком мыслей.

«Медальон, чаша…»

Рука Помфри мягко ложится ему на колено, останавливая непроизвольное подергивание.

— Когда ты последний раз ел, дитя?

Его плечи сутулятся, а изнутри, сдавливая горло, поднимается волна ярости от такого снисходительного тона.

— Я в порядке, — выдавливает он.

Она долго смотрит на него с суровым видом, но в конце концов кивает, по-видимому удовлетворенная увиденным.

— Что ж, Поттер. Несколько дней хорошего питания и отдых — вот и все, что тебе нужно. Справишься?

— Да, мэм, — заставляет он себя сказать. — Я могу идти?

Она поджимает губы, но не спорит.

— Да.

Он вскакивает на ноги, чувствуя невероятную благодарность за возможность снова двигаться. Ему кажется, что за спиной он слышит ее вздох, но не оборачивается, на ходу натягивая куртку.

В коридоре Гарри останавливается, твердо намереваясь вернуться и освободить из завалов ту картину, но не может вспомнить, где именно она висела. Замок кажется чужим: привычные ориентиры исчезли, стены рухнули.

«Боже, столько разрушений», — думает он, а в ушах снова нарастает этот ужасный гул.

Мимо проходит одна из учениц, и Гарри, не раздумывая, следует за ней, просто потому, что надо куда-то идти.

Девушка встревоженно оглядывается, глаза расширяются, когда она узнаёт его, но, слава Мерлину, не пытается заговорить. Они продолжают идти по коридору странной процессией, пока снова не оказываются в Большом зале.

Гарри чуть не отшатывается на пороге, понимая, что не хочет здесь находиться. Но зал сильно опустел с тех пор, как он был здесь вчера. (Неужели это было только вчера?)

Он лихорадочно скользит взглядом по помещению в поисках Рона или Гермионы. Он не видел их с тех пор, как проснулся несколько часов назад в своей старой спальне в гриффиндорской башне, и тогда они оба всё ещё спали на соседней кровати. Теперь же их нигде не было видно.

МакГонагалл разговаривает с миссис Уизли. Чуть в стороне Чарли с Джорджем: они не разговаривают, просто сидят. В груди у Гарри сжимается что-то тяжёлое, а к горлу подступает едкая, обжигающая горечь.

«Может, Джинни ещё в галерее», — думает он, нащупывая карту. Там было... тише. Он уверен в этом.

Чья-то рука опускается ему на плечо, и всё тело Гарри напрягается, пальцы рефлекторно сжимают палочку.

Рука мгновенно отдергивается.

— Ой. Прости.

Гарри резко оборачивается и видит Билла — усталого, перепачканного и почему-то виноватого, хотя извиняться должен именно Гарри.

Билл окидывает его с головы до ног быстрым взглядом.

— Тебя нужно осмотреть?

Гарри сжимает челюсть и пытается напомнить себе, что забота — это приятно, даже если от неё хочется выть.

— Я только что был у Помфри.

Билл кивает.

К ним подходит Перси, его мантия в пыли, галстук свисает набок. Гарри едва узнаёт его: он никогда не видел Перси таким растрёпанным. Заметив Гарри, тот открывает рот, чтобы что-то сказать, но неловко замолкает. Его щёки краснеют, и в итоге он лишь виновато пожимает плечами.

Гарри отвечает тем же: любая обида давно выгорела в нём, оставив лишь усталость.

Перси поворачивается к Биллу:

— Джинни ушла в Мунго с тем... со своим другом. Не хотела, чтобы он был там один. — Он кривит губы. — Вернее, наотрез отказалась отпускать его одного.

Билл вздыхает, проводя рукой по лицу:

— Ну конечно, она отказалась. Там хотя бы уже безопасно?

Перси кивает:

— Министр лично всё проверил. Сказал, что дела Министерства подождут, сейчас важнее пострадавшие. Он координирует всё оттуда.

— Ладно. — Билл изучающе смотрит на него. — Ты пойдешь к нему?

Между братьями словно проходит невысказанный разговор. Перси поднимает подбородок:

— Я сказал, где нас можно найти, если мы понадобимся.

Билл слабо улыбается и хлопает брата по плечу.

В этот момент подходит Флёр. Билл обнимает её за талию и целует в лоб. Она приникает к нему с изнуренным видом, но выглядит не менее прекрасно, чем обычно, несмотря на заживающий порез на щеке.

— Если сможешь удержать здесь маму, — говорит ей Билл, — мы пойдем и разберемся с этим.

Флёр кивает, а Гарри между тем переводит взгляд на Перси.

— Разберетесь с чем?

Тот морщится.

— С Норой.

— Что ты имеешь в виду? — Гарри непонимающе хмурится.

— Она пустует с Пасхи, — поясняет Билл, — с того самого дня, когда маме с папой пришлось оттуда уйти.

Гарри не до конца улавливает смысл, но замечает мрачную тень на его лице.

— Я могу помочь? — спрашивает он, отчаянно желая занять себя хоть чем-то. Лишь бы не стоять здесь. Лишь бы не думать.

«Диадема, змея…»

Билл приподнимает одну бровь, и выражение его лица неожиданно напоминает Гарри о Джинни.

— Конечно. Как раз пора принести хоть какую-то пользу.

Флёр тихо спрашивает:

— Ты уверен?

Билл сжимает её руку:

— Мы его убережем.

Гарри сдерживает язвительное замечание о том, что ему не нужна нянька. Ссориться с Биллом не хочется, да и сейчас он, наверное, в большей безопасности, чем когда-либо за всю свою жизнь.

Правда ведь?

Билл, кажется, всё равно прочитал его мысли.

— Напомни-ка, сколько раз ты чуть не погиб за последние сутки?

Гарри потирает затылок.

— Ну, я не планирую повторять это в ближайшее время.

Билл фыркает.

— Может, мы и не так уж хорошо знаем друг друга, Гарри, но даже я в курсе, что твои планы редко совпадают с тем, что потом происходит на самом деле.

Гарри чувствует, как краснеет, а мысли несутся в опасном вихре.

«И я. И я. И я».

— Эй, — голос Билла звучит тревожно. — Гарри...

— Мы можем идти? — перебивает тот.

На миг кажется, что Билл попытается настоять, его рука снова тянется к нему. Но Гарри намеренно отворачивается, засовывая карту обратно в карман.

— Да. Конечно, — наконец говорит Билл. — Пошли.

Гарри в последний раз окидывает взглядом Большой зал. Пальцы непроизвольно дёргаются, мысли возвращаются к картине, пятнам на полу, Рону и Гермионе. Затем он резко разворачивается и аппарирует. Пусть потом ругают за аппарацию без лицензии, если кому-то на это будет не все равно.

Он появляется на тропинке перед Норой. Здесь царит та самая гнетущая тишина, что преследовала их в бегах, когда они были плотно окутаны защитными чарами и ощущением безнадёжности.

За спиной раздаются ещё два хлопка от аппарации Билла и Перси, и тягостное чувство сразу же рассеивается. Втроём они направляются к дому.

Калитка висит на одной петле.

Гарри заставляет себя поднять взгляд на дом.

И тут он понимает: здесь всё даже хуже, чем в Хогвартсе. Этот прекрасный, полный жизни дом теперь пуст и разрушен, и наконец до него доходит. С Пасхи, так сказал Перси. То есть с тех пор, как их схватили в поместье Малфоев, и Уизли были разоблачены. Вынуждены были бежать. Из-за него. Просто потому, что они ему помогали.

И вот оно — часть этой цены.

Они молча стоят, разглядывая опалённые стены и разбитые окна.

Гарри делает шаг вперёд, чувствуя непреодолимое желание всё исправить. Но Билл останавливает его взмахом руки.

— Подожди.

— Что? — Гарри даже смотрит на него.

Билл всматривается в дом, сосредоточенно хмуря лоб. Сделав несколько шагов вперёд, он достаёт палочку и произносит серию сложных заклинаний, о которых Гарри раньше никогда и не слышал.

Проходит несколько минут напряженной тишины, и наконец Билл опускает палочку.

— Вот чёртовы ублюдки, — бормочет он с мрачным выражением, отчего шрамы на лице, кажется, только заостряются. — Оставили нам несколько подарков.

— Сможешь от них избавиться? — спрашивает Перси.

Билл фыркает:

— Сделаю вид, что твой вопрос не задел меня, братец.

Гарри не уверен, мерещится ли ему потрескивание энергии в воздухе, но он пристально наблюдает, как Билл методично, нить за нитью, распутывает паутину проклятий. Проходит минут двадцать, когда тот, наконец, опускает палочку.

— Вот теперь можно идти, — хрипло говорит он.

Гарри следует за ним по тропинке, слыша, как позади Перси заклинанием восстанавливает калитку.

Внутри дома картина ещё плачевнее. Всё перевёрнуто вверх дном, но не так, будто кто-то что-то искал, а словно просто стремился уничтожить. Хуже всего надписи на стенах, выведенные блестящей красной субстанцией, до сих пор выглядящей свежей.

«Предатели крови».

Гарри сглатывает ком в горле, подавляя нахлынувший ужас, и поднимает один из кухонных стульев.

Без лишних слов они втроем принимаются за работу.

Гарри уходит в гостиную, чарами убирая со стен мерзкие надписи. Он хочет лишь одного: чтобы они исчезли. Почти закончив, он спотыкается обо что-то и едва не падает.

Это особые семейные часы Уизли, лежащие циферблатом вниз. Присев на корточки, Гарри поддевает пальцами край и, кряхтя от напряжения, водружает их обратно на место.

Часы дважды едва не падают ему прямо на голову. Гарри знает: если сейчас зайдёт Билл или Перси, его наверняка отругают за то, что он не использует магию. Но для него это важно.

С очередным рывком он, наконец, поднимает часы и возвращает их на место. Стекло циферблата разбито.

Гарри касается его палочкой. Трещины начинают срастаться с противным скрипом, от которого по спине бегут мурашки. По мере восстановления стекла внутри становятся видны стрелки.

Большинство указывают на «в школе» или «дома», у Джинни — «в больнице».

А стрелка Фреда застыла на «в пути».

Гарри чувствует, как болезненно сжимается горло от подступившего кома. Последним точным движением он выравнивает часы.

* * *

Не проходит и получаса, как в Нору заявляется аврор. Гарри бросает на Билла вопросительный взгляд, но тот лишь пожимает плечами:

— Кингсли настоял. Если хочешь поспорить с министром магии из-за этого, не стесняйся.

Гарри вздыхает. Видимо, это ещё одна вещь, к которой придётся снова привыкать — опять отчитываться перед взрослыми.

Он возвращается к работе, но аврор ведёт себя странно и, кажется, по-настоящему нервничает. Он неотступно следует за Гарри, что невероятно раздражает, и продолжает делать это, даже когда Билл и Перси уже восстановили первые защитные чары.

К этому моменту Гарри уже перебрался на кухню, взмахом палочки уничтожая испорченную еду и заставляя посуду самостоятельно мыться. По крайней мере, пытается это сделать. Он вздрагивает, когда очередная тарелка разбивается о раковину.

Аврор ругается себе под нос, будто не в силах смотреть, как Гарри коверкает простые бытовые заклинания.

— Давайте я, — говорит он и взмахом волшебной палочки чинит тарелку.

Гарри пожимает плечами, не желая спорить.

Они почти закончили уборку на кухне, когда по дорожке проносится патронус, останавливаясь перед аврором. Послание звучит так тихо, что Гарри не может разобрать слов.

Ему требуется мгновение, чтобы узнать животное — это рысь. Патронус Кингсли. Почти год прошёл с тех пор, как он видел его в последний раз: тогда тот ворвался в свадебный шатёр и запустил цепь событий. Прошел почти год с тех пор, как он танцевал с Джинни, держа её в объятиях и неуклюже перебирая ногами в чужом обличье. Теперь это кажется скорее сном, чем воспоминанием, таким размытым и далёким.

— Он хочет поговорить с вами, — говорит аврор.

Гарри моргает, с трудом возвращаясь в настоящее:

— Что?

— Кингсли не сможет сам к тебе прийти, Гарри, — замечает Билл, появляясь в дверях. — Он сейчас держит всё на плаву лишь силой собственной воли.

— Ага, — Гарри кивает. — Ладно.

Аврор не может скрыть своего облегчения, и Гарри невольно задаётся вопросом, не собирался ли он тащить его туда силой в случае отказа.

Аврор опускается на колени перед камином и взмахом палочки разжигает огонь.

— Отправимся через каминную сеть.

Гарри пожимает плечами.

Билл кладёт руку ему на плечо, и Гарри по-прежнему не может не напрячься от прикосновения.

— Если будет возможность... — начинает Билл.

Гарри оборачивается:

— Что?

— Проверишь Джинни? Знаю, что не стоит волноваться, но мне просто становится не по себе, когда она не на виду.

Гарри слишком хорошо помнит тот день в коттедже «Ракушка», когда пришло известие о её исчезновении. Помнит, как судорожно вглядывался в Карту Мародёров день за днём, надеясь увидеть точку с её именем, которая так и не появилась.

«С ней всё в порядке», — напоминает он себе.

Вот только теперь они уже потеряли брата, и никто не может забыть этого ни на секунду.

— Ладно, — коротко отвечает Гарри, ощущая, как ему просто жизненно необходимо снова начать двигаться.

Огонь уже бушует в камине.

— Я пойду первым, — заявляет аврор и шагает в пламя, не дожидаясь ответа.

По другую сторону от тихой Норы их встречает оглушительный гам. Десятки голосов, крики, стоны, зовущие друг друга люди. В больнице Святого Мунго кипит жизнь и царит напряжённое движение.

— Мистер Поттер! — раздаётся чей-то громкий окрик.

Внезапно его окружают люди, вспышки фотокамер слепят глаза, чужие руки хватают за одежду.

Гарри благодарен аврору, который быстро уводит его в закрытую часть больницы.

— Что это было? — спрашивает Гарри.

Аврор смотрит на него так, будто он тупит, но отвечает лишь:

— Сюда.

Настороженно оглянувшись на оставшуюся позади переполненную комнату, Гарри направляется в указанную сторону.

В коридоре одна из проходящих мимо целительниц вдруг замирает, уставившись на него с пристальным вниманием. Когда он поравнялся с ней, она тянет руку, почти касаясь его рукава. Он не успевает ничего сделать, она уже отдёргивает пальцы, а сопровождающий аврор тут же делает шаг вперёд.

Гарри оборачивается. Женщина по-прежнему просто смотрит, даже когда аврор встаёт между ними, преграждая путь и удерживая её на расстоянии.

— Спасибо, — просто говорит она.

Долю секунды он думает спросить «за что», но ведь и так это уже знает, правда? Гарри закрывает глаза, и в ушах снова раздаётся глухой стук тела Волдеморта. Он кивает целительнице и отворачивается.

— Сюда, — аврор распахивает дверь в конце коридора.

Это просторное помещение, которое раньше, вероятно, было залом ожидания, а теперь заставлено столами, картотеками и досками, испещренными картами, фотографиями и всевозможными записками.

— Гарри. Как ты?

Он оборачивается на голос. Кингсли стоит перед ним в довольно потрёпанной фиолетовой мантии и с висящей на перевязи рукой.

— Разве Помфри вам не доложила? — говорит Гарри, не в силах сдержать раздражение в голосе.

Кингсли лишь приподнимает бровь.

— Да, но многие долгое время беспокоились за тебя. Независимо от того, была ли в этом нужда.

Гарри неохотно кивает, признавая этот упрёк, тем более, что вышел он по-настоящему мягким.

Кингсли устало улыбается:

— Прости, что притащил тебя сюда. Думаю, мне просто нужно было услышать от тебя лично, что всё действительно кончено.

— Вы про Волдеморта, — констатирует Гарри.

Все в комнате замирают, тут же прекращая любую работу, и их взгляды устремляются к нему.

Даже Кингсли не может скрыть лёгкую дрожь:

— Да.

— Всё кончено, — говорит Гарри, и, возможно, эти слова нужны ему самому как напоминание не меньше, чем министру как подтверждение.

Всё кончено. Всё кончено. Всё кончено.

«Дневник, кольцо, чаша…»

Гарри откашливается:

— Там, где он сейчас... оттуда нет возврата.

Он ждёт, что Кингсли станет настаивать на подробностях, но тот лишь кивает:

— Хорошо. Спасибо.

Гарри поворачивается к ряду досок у стен и понимает, что те увешаны именами и фотографиями. Пожиратели Смерти: мёртвые, пойманные и те, что всё ещё в розыске.

— Есть что-то ещё, о чём мне нужно знать прямо сейчас? — спрашивает Кингсли. — Надеюсь, позже у нас будет время поговорить подробнее, но пока...

Гарри указывает на одну фотографию:

— Его искать не трудитесь. Волдеморт убил его несколько месяцев назад.

— Ясно, — Кингсли кивает другому волшебнику, и тот снимает фото. — Кто-то ещё?

Подойдя ближе, Гарри постукивает пальцем по лицу Питера Петтигрю:

— Его тело найдёте в поместье Малфоев, если Беллатриса не успела избавиться от него.

— Это тоже работа Волдеморта?

— В некотором смысле. — Гарри качает головой. — Это сложно объяснить.

Северус Снейп смотрит на него с доски, его лицо перечеркнуто гигантским красным крестом. Гарри срывает снимок. Снейп сверлит его хмурым взглядом.

Гарри подходит к следующей группе досок и с ужасом осознаёт, что перед ним лица павших защитников Хогвартса.

Зрение на мгновение затуманивается, фотографии расплываются перед глазами. Их десятки. Дрожащими пальцами он прикрепляет хмурое лицо Снейпа к доске. Сам не понимает, зачем это нужно, просто чувствует, что это важно.

«Он был необходим», — вспоминает он слова Джинни.

Гарри смотрит на Кингсли, ожидая возражений, но тот лишь молча кивает.

— Шеклболт! — окликает министра одна из авроров и протягивает ему кусок пергамента.

Кингсли бегло просматривает его.

— Да. Хорошо. Возьми с собой Уинтерса и Гоуэна.

— Есть, сэр, — коротко отвечает она и бегом исчезает за дверью.

Все в комнате возвращаются к работе, очевидно, времени на Гарри у них больше нет. И он не уверен, должен ли чувствовать по этому поводу облегчение или обиду.

— Прости за это, — говорит Кингсли, даже не утруждаясь объяснениями. — Обстановка пока нестабильная.

Насколько Гарри удалось понять, они пытаются одновременно поймать оставшихся Пожирателей Смерти, освободить заключённых, помочь раненым и организовать безопасные зоны. Его немного ошеломляет осознание того, как сильно он был отрезан от мира в течение последнего года. Он так глубоко погрузился в охоту за крестражами, что почти не заметил, что вокруг разворачивалась куда более масштабная битва.

— Чем я могу помочь? — спрашивает Гарри, нервно постукивая пальцами по бедру.

Удивление на лице Кингсли сменяется улыбкой.

— Думаю, ты уже сделал более чем достаточно, Гарри. Почему бы тебе не позволить нам разобраться с остальным?

Гарри сжимает кулаки.

— Мне кажется, я заслужил право участвовать, не находите?

Кингсли явно смущён. Его колебания заметны даже Гарри. Взгляд министра скользит к его рукам, и Гарри гадает, что же такого ему наговорила Помфри.

После долгой паузы Кингсли кивает с задумчивым видом.

— Приходи утром.

Гарри уже открывает рот, чтобы возразить.

— Утром, Гарри, — министр непреклонен. — Измотанным ты точно никому не нужен.

Гарри сдерживает очередной язвительный ответ.

— Ладно.

Он ведь может выдержать восемнадцать часов ожидания, да?

Кингсли кладёт руку ему на плечо, направляя к двери:

— Знаю, приятного мало, что за тобой повсюду таскается аврор, но в такие времена люди впадают в отчаяние. Как только Нору снова обустроят и вернут все защитные чары, я отзову его.

— Не уверен, что именно там я буду...

Гарри, честно говоря, не задумывался о том, где будет жить. Он вообще ни о чём таком не думал.

— Ну, на данный момент будет намного проще, если ты остановишься там.

— Ладно, — бросает Гарри.

Приставленный к нему аврор, дожидавшийся все это время в коридоре, поднимает голову при их появлении и сразу направляется к ним.

— Спасибо, — говорит Кингсли. — Увидимся завтра.

И с этими словами дверь закрывается, оставляя Гарри по ту сторону. Коридор гудит от голосов.

— Куда теперь, Поттер? — спрашивает аврор.

Гарри, честно говоря, понятия не имеет и просто позволяет ногам нести себя вперёд. На него глазеют, за спиной бесконечно шепчутся. Не успевает он пройти и десятка шагов, как подходит высокая широкоплечая женщина со строгим лицом.

— Я — старшая целительница больницы, мистер Поттер, — говорит она сухим деловым голосом. — Вы ранены?

— Нет, — выдавливает он. — Я не... Я просто…

Его взгляд скользит по залу и всем этим людям, что сидят кучками прямо на полу.

Похоже, этого объяснения оказывается достаточно, потому что старшая целительница кивает и быстро идёт по коридору, словно ожидая, что Гарри последует за ней. Он и правда спешит следом, но в основном потому, что не знает, что ещё делать.

Пока они идут, она кратко сообщает о количестве пациентов: сколько из них находятся в критическом состоянии, сколько пойдут на поправку и скольким из них потом будет некуда податься.

Гарри хочет, чтобы она остановилась: сердце болезненно колотится в груди, будто вот-вот выскочит, но он должен это услышать, не так ли? Должен знать масштабы разрушений и цену той долгой ночи.

Люди сражались за него, чтобы дать шанс, который был так нужен.

Медперсонал продолжает останавливаться, чтобы поглазеть на Гарри, даже люди, стоящие в дверях. Он с одиннадцати лет привык к пристальному вниманию, но сейчас всё иначе.

Он понятия не имеет, как долго они ходят по коридорам, сколько знакомых лиц встречают. Знает только, что одного важного человека не хватает.

Внезапно это кажется необходимым. Он всё-таки обещал Биллу.

— А как насчёт Тобиаса Бёрка? — спрашивает Гарри.

— Тобиаса Бёрка? — в голосе старшей целительницы появляется странная нотка. — Он на... другом этаже.

Гарри выпрямляется во весь рост, стараясь придать себе авторитет, которого на самом деле у него нет.

— Покажите.

Она бросает на него проницательный взгляд, словно насквозь видит блеф.

— Пожалуйста, — добавляет он.

Она машет дежурной.

— Мне нужно вернуться к своим обязанностям, вы же понимаете. Но Астрид вас проводит. — И, взглянув на аврора, который неотступно следует за Гарри, добавляет: — Держись поближе.

Гарри не знает, что об этом думать, но молча следует за Астрид вниз по стерильной лестнице. Яркий свет режет глаза, отражаясь от серых, безжизненных стен.

Нижний этаж представляет собой длинный прямой коридор с рядами дверей по обеим сторонам — ни окон, ни мебели, ничего, что могло бы сделать обстановку хоть немного уютнее.

За небольшим столом дежурят двое авроров. Оба кивают сопровождающему Гарри.

— Тобиас Бёрк? — спрашивает Гарри.

Охранники переглядываются, но никак не комментируют. Один из них ведёт их вглубь коридора:

— Сюда.

У каждой двери висит медицинская карта с именем. Гарри скользит взглядом по таким знакомым фамилиям.

Джагсон. Долохов.

Пожиратели Смерти.

— Вот, пожалуйста, — аврор поднимает палочку, снимая с двери защитные чары.

Хотел бы Гарри думать, что это ошибка, но вот оно — имя Тобиаса Бёрка чётко указано на табличке.

Сопровождающий аврор явно недоволен и отводит охранника в сторону для разговора.

— Он не опасен, — говорит второй. — Не в таком состоянии...

Гарри тянется к ручке и толкает дверь, не дожидаясь возражений.

Комната маленькая, без окон и каких-либо удобств — совсем не то, что палаты наверху. Только кровать да простой стул рядом. Как он и предполагал, именно здесь, склонившись над книгой, и сидит Джинни. Её голос звучит тихо и мелодично, почти завораживающе:

— Однажды тихой лунной ночью, когда волны катились за бортом, словно серебряные свитки, и своим нежным переливчатым журчанием создавали как бы серебристую тишину, а не пустынное молчание; в такую безмолвную ночь впереди за крутым носом корабля, одетым белой пеной, появился серебристый фонтан. Освещённый луной, он казался небесным, словно сверкающий пернатый бог, восставший со дна морского... ⁽¹⁾

Дверь за спиной Гарри захлопывается. Джинни вскидывает голову, её глаза расширяются.

— Гарри... — произносит она так, будто он последний, кого она ожидала здесь увидеть.

— Привет. Билл попросил проверить, как ты...

— А, понятно.

Они задумчиво смотрят друг на друга, пока Джинни наконец снова не опускает взгляд на книгу.

— Что это ты читала? — спрашивает Гарри.

Она показывает обложку. Пусть книга и выглядит довольно потрёпанной, но название всё равно легко разобрать: «Моби Дик». Оно кажется Гарри смутно знакомым.

— Маггловская, да?

— Одна из его любимых, — кивает Джинни.

Взгляд Гарри скользит к Бёрку, лежащему на кровати. Даже во сне у него бледное и осунувшееся лицо.

— Как он?

Джинни касается его руки.

— Держится.

Гарри замечает плоское место под одеялом — там, где должна быть нога. Невольно вспоминает Грозного Глаза, будто они теперь стали новым поколением, пришедшим на смену старому. Вряд ли Бёрку понравилось бы такое сравнение.

— Почему его поместили сюда?

Джинни поджимает губы.

— Они ничего не объясняют, но явно подозревают, что он — Пожиратель Смерти.

— Бёрк?

Гарри не может сдержать удивления. Он, конечно, не испытывает к нему особой симпатии, но мысль о том, что тот Пожиратель Смерти, просто нелепа.

— Он будет польщён, что его игра оказалась такой убедительной, — Джинни слегка улыбается, глядя на Бёрка, но в изгибе губ появляется что-то горькое, когда она нежно убирает прядь с его лба. — Он притворялся одним из них. Тусовался с ними, проклинал младшекурсников по их приказу, а сам всё это время собирал информацию и передавал её мне. АД.

Гарри вспоминает торжествующую улыбку Бёрка, когда тот оглушил Панси Паркинсон — в тот самый момент, когда она попыталась выдать его Волдеморту. Только сейчас почему-то вспоминаются и лица некоторых других слизеринцев. Они были полны искреннего возмущения.

— Поэтому ты здесь? Чтобы авроры не приняли его за настоящего Пожирателя Смерти?

— Или не сделали чего похуже, — её лицо мрачнеет.

— Думаешь, ему могут навредить?

Она пожимает плечом, словно невзначай.

— Уже само участие в той битве было с его стороны полной глупостью. Половина учеников мечтала о возможности поквитаться с ним за то, что он их одурачил. А другая... похоже, до сих пор считает, что он был на стороне Тома.

Она качает головой, и её голос становится немного жёстче.

— Его вообще не должно было там быть.

Гарри раздумывает секунду над этим. Он не так уж хорошо знает Бёрка, но узы дружбы ему понятны.

— Это значило бы оставить тебя сражаться в одиночку. Без него.

Джинни закрывает глаза.

— Он всегда был идиотом.

Гарри переминается с ноги на ногу, чувствуя, как в груди нарастает странное беспокойство.

— А где Смита? — спрашивает он до того, как успевает остановить себя.

Её имени не было ни в списках погибших, ни среди раненых. Но разве она не должна быть здесь — у его постели?

— Она скрылась вместе с семьёй ещё в августе прошлого года. С тех пор мы о ней ничего не слышали.

— Ага, — только и говорит он, чувствуя себя по-дурацки глупо. Понимание того, как мало он знает о происходившем, теперь давит особенно тяжело.

Он наблюдает за тем, как Джинни склоняется над Бёрком и прикасается к нему, и невольно вспоминает, что часто видел их точки рядом на карте в галерее. Его переполняет внезапное, почти паническое желание убраться отсюда как можно скорее, потому что он действительно не хочет тут находиться.

— Пожалуй, мне стоит... — он делает шаг к двери.

Джинни поднимает взгляд, и Гарри чувствует себя насквозь прозрачным, будто каждую его мелочную мысль она видит как на ладони.

— Гарри… — хмурится она.

Дверь внезапно распахивается, и Гарри едва успевает отскочить, чтобы не получить по лбу.

В палату врывается мужчина, голос его срывается на крик — и тут же аврор, сопровождавший Гарри, хватает волшебника за плечо.

— …мой сын!

— Сэр, я вынужден настаивать... — говорит аврор, бросая быстрый взгляд на Гарри, но тот уже сам сообразил и благоразумно отступил в сторону.

Мужчина грубо сбрасывает его руку.

— Вы ни на чём не будете настаивать! Почему у палаты моего сына стоят авроры? — Его взгляд падает на Джинни, которая всё ещё сидит у кровати и держит Бёрка за руку. — Что ты здесь делаешь?

— Мистер Бёрк, — Джинни встаёт. — Я — Джинни Уизли. Я Тобиаса...

— Я знаю, кто ты, — почти выплёвывает он. — И всё это на твоей совести, девчонка.

Гарри делает шаг вперёд, намереваясь вмешаться, потому что ему противен такой тон.

— Герберт, — говорит стоящая в дверях ведьма. Очевидно, это мать Бёрка. — Сейчас правда не время.

Мистер Бёрк смотрит на сына. Его взгляд останавливается на пустом месте под одеялом, где раньше была нога, а в позе появляется нечто иное, почти неуловимое, но явно более мягкое.

— Глупейшее безрассудство.

Гарри не уверен, заметили ли они вообще его присутствие, судя по тому, как оба ворвались в палату и едва не задели его дверью.

— Насколько я слышал, — говорит он, — ваш сын герой.

Мистер Бёрк разворачивается, и на миг его глаза расширяются, когда он понимает, кто именно стоит перед ним. Впрочем, он почти сразу берёт себя в руки.

— Я воспитывал его политиком, а не героем, — последнее слово он практически выплёвывает, словно это что-то отвратительное, и Гарри чувствует, как гнев подкатывает к горлу.

— Ну, мне всегда больше нравилось злить тебя, чем заставлять гордиться, — раздаётся с кровати хриплый голос.

Гарри оборачивается и видит, что Бёрк проснулся.

— И посмотри, к чему это тебя привело, — голос мистера Бёрка дрожит от сдерживаемых эмоций.

Губы Тобиаса кривятся в слабой ухмылке.

— Я думал, главное — выбрать сторону победителя? Не скажешь же, что я ошибся. — Он переводит взгляд на Гарри. — Привет, Поттер. Не ожидал проснуться под твои рыдания у моей постели.

— Тобиас, — мягко упрекает миссис Бёрк, а Джинни отступает, давая ей подойти к кровати.

— Привет, мам, — Бёрк небрежно машет рукой, будто в палате и нет никакого напряжения. Его взгляд скользит к двери. — Мэгс.

Только тогда Гарри замечает девочку помладше, которая нерешительно стоит в коридоре. Волосы у неё того же песочного оттенка, что и у Бёрка, лицо бледное с тёмными кругами под глазами.

Она робко переступает порог:

— Ты правда в порядке?

— Здоров как бык, золотко, — ухмыляется Тобиас.

Девочка морщится.

— Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты меня так зовешь.

— Именно поэтому я это и делаю.

Она всё ещё выглядит немного неуверенной, сжимая руки перед собой.

— Иди уже сюда, — Бёрк притягивает её к себе на кровать и обнимает.

Теперь Гарри и правда чувствует себя лишним.

Мистер Бёрк, должно быть, тоже так считает, окидывая его суровым взглядом.

— Сейчас время для семьи.

— Конечно, — говорит Джинни ровным голосом, будто её только что не выставили за дверь. Она собирает вещи. — Вы останетесь с ним? Позаботитесь о его безопасности?

— Он мой сын, — хмурится мистер Бёрк.

— Джин, — зовёт Тобиас.

Она замирает, оборачиваясь.

— Спасибо, что вытащила оттуда мою жалкую задницу.

Джинни отвечает кривой улыбкой:

— Ты мне теперь должен.

В его взгляде мелькает неуверенность.

— Ты… вернёшься?

— Даже если придётся отгонять диких гиппогрифов.

— Мерлин, — бурчит Бёрк. — Только этого нам не хватало.

Джинни с Гарри выходят в коридор, и мистер Бёрк решительно захлопывает дверь у них за спиной.

— Что ж, — замечает Гарри, — милые люди.

— Они едва не потеряли сына, — вздыхает Джинни.

— А некоторые и правда потеряли, — бросает Гарри.

Джинни резко поднимает на него взгляд, её лицо искажается, и он мгновенно чувствует себя последним болваном.

— Джинни...

Но она уже качает головой и быстрым шагом направляется к лестнице. Гарри сквозь зубы ругается себе под нос, оглядываясь на аврора:

— Можете просто… дать мне минутку?

Не дожидаясь ответа, он бросается вслед за Джинни.

— Прости, — догнав её, говорит он. — Это было глупо.

Но она всё равно не останавливается, продолжая подниматься всё выше, и тогда он хватает её за локоть, пытаясь замедлить. Она останавливается, резко вырывая руку, и почти сразу же морщится словно от боли и что-то шипит сквозь зубы.

Гарри тут же отступает, чувствуя, как нарастающая паника сжимает грудь.

— Что такое?

— Ничего. Всё в порядке.

Он ей не верит и только теперь замечает лёгкую испарину на лбу, морщинки от боли, которые раньше принял за усталость. Озирается по сторонам и конечно же видит несколько сотрудников, что с интересом глазеют на них.

«Можно использовать их любопытство», — думает он.

— Можете помочь?

Они тут же оживляются, и одна из целительниц уже спешит к ним.

— Гарри, серьёзно, я в порядке, — говорит Джинни.

Он бережно берет её под локоть и подводит к скамье, краем глаза замечая стремительно приближающуюся целительницу.

— Садись.

— Мистер Поттер?

— Она ранена, — коротко говорит Гарри.

Колдомедик бегло осматривает Джинни.

— Где болит?

Джинни выглядит так, будто всё ещё раздумывает, а не посопротивляться ли, но в конце концов лишь тяжело вздыхает:

— В боку...

— Здесь? — уточняет женщина, осторожно касаясь рёбер.

Джинни шипит от боли и рефлекторно отстраняется.

— Как это произошло?

— Я правда не знаю, — качает она головой.

— Во время битвы? — предполагает Гарри.

— Наверное.

— Она была в Хогвартсе, — добавляет он, глядя на целительницу.

К её чести, та, кажется, сразу же забывает о Гарри, а лицо её становится серьёзным и сосредоточенным.

— Давай-ка отведём тебя в смотровую. Можешь идти?

— Да ради Мерлина... — бормочет Джинни, вставая на ноги, но гримаса боли всё равно искажает её лицо.

— Твоя семья рядом, милая?

Джинни качает головой. Колдомедик переводит взгляд на Гарри.

— Можете с ними связаться?

— Конечно, — кивает он, но и не думает оставлять Джинни одну. Он поворачивается к аврору, наконец догнавшему их с крайне раздражённым выражением лица. — Мне нужно, чтобы вы передали сообщение её брату Биллу.

— Мне приказано охранять тебя, Поттер, а не быть мальчиком на побегушках.

Схватив с ближайшего стола кусок пергамента, Гарри быстро набрасывает записку и буквально впихивает её в руки аврора.

— Без обид, но последний год мне удалось прожить без вашей защиты. Думаю, пять минут я как-нибудь продержусь.

Он идёт дальше по коридору и заглядывает в приоткрытую дверь, за которой только что скрылась Джинни. Это небольшая смотровая комната, и Гарри останавливается, увидев, что там только она и целительница.

— Простите, — говорит та, — вам придётся подождать снаружи.

Гарри кивает, делая шаг назад.

— Нет, — твёрдо заявляет Джинни.

Женщина строго смотрит на неё.

— Он не может...

— Чёрта с два! — упрямо перебивает Джинни. — Он остаётся. Или я ухожу.

Она даже не смотрит в его сторону.

Целительница хмурится с недовольным видом, но не спорит, пробурчав себе под нос что-то об упрямстве.

Гарри топчется у двери, слушая, как Джинни шипит от боли, пока её осматривают.

— Фиксирующие чары?

Джинни кивает.

— Примитивно, но, пожалуй, лучше, чем ничего, — соглашается целительница и взмахом палочки рассеивает заклинание.

Джинни тут же резко бледнеет, её тело обмякает. Гарри делает полшага вперёд.

— Вот так, — женщина протягивает к ней руки. — Давай уложим тебя и осмотрим.

Она задирает рубашку, и Гарри отводит взгляд, уставившись на плитку на полу.

— Ну, — через некоторое время раздаётся её голос. — Как минимум два сломанных ребра.

— Замечательно, — сквозь зубы выдавливает Джинни.

Целительница проходит мимо Гарри к небольшой стойке с зельями.

Почти против своей воли он смотрит на Джинни. Она лежит на боку, приподнятая рубашка обнажает огромный фиолетовый синяк, растянувшийся вдоль тела. Он знает, что должен отвернуться, но не может оторвать взгляд от этого жуткого зрелища. Не может поверить, что всё это время она ходила с такой травмой.

— Это не так страшно, как кажется, — говорит Джинни.

Его взгляд резко переключается на её лицо. В уголке рта — заживающий синяк, явно полученный задолго до начала битвы.

Словно наказание от Кэрроу.

«Тогда что же по-настоящему страшно?» — хочет спросить, но правда в том, что он просто не хочет ничего знать.

Джинни опускает глаза на кровать.

— Выпей это, — говорит целительница, помогая ей приподняться. — Обезболивающее.

Она выпивает зелье несколькими быстрыми глотками и с очередной болезненной гримасой ложится обратно.

— Теперь немного подождём, пока подействует.

— Не нужно ждать, — качает головой Джинни.

— Будет больно.

— Просто сделайте это, — говорит она, и в её выражении появляется что-то такое, что Гарри очень не нравится.

Он подходит ближе и берёт её за руки.

Джинни удивлённо смотрит на него, но сжимает пальцы.

— Эпискей.

Джинни морщится, лицо бледнеет, а пальцы впиваются в руки Гарри, но она не издаёт ни звука. Целительница осторожно ощупывает ребра.

— Осталось ещё одно.

Джинни кивает. На втором заклинании она не может сдержать стон и крепко зажмуривается.

— Всё готово. Сейчас принесу мазь от синяков.

Плотно сжав губы от боли, Джинни тяжело дышит через нос.

— Почему ты ничего не сказала раньше? — спрашивает Гарри.

Она не смотрит на него, глаза по-прежнему зажмурены.

— Потому что хотя бы боль казалась... настоящей.

— Джинни... — он крепче сжимает её пальцы.

В этот момент входит Билл:

— Гарри? — он подходит ближе. — Где...

Гарри отступает, нехотя отпуская руки Джинни.

— Боже, Джин, — восклицает Билл, разглядывая синяки.

— Я в порядке.

Он отводит прядь с её лица:

— Хватит уже быть такой чертовски храброй.

— Храбрость — не мой стиль, — слабо фыркает Джинни.

— И это говорит девушка, которая ходила со сломанными рёбрами, — бормочет Гарри.

— Значит, чертовски глупой, — поправляется Билл.

— А вот это уже мой стиль, — шепчет Джинни, и черты её лица наконец начинают расслабляться.

Вскоре после этого зелье наконец начинает действовать и она засыпает.

— Спасибо, что вызвал меня, а не родителей, — с благодарностью говорит Билл, глядя на Гарри. — Не уверен, что они выдержали бы это... помимо всего остального.

— Всегда пожалуйста.

Возвращается целительница, окидывая Билла оценивающим взглядом:

— Вы действительно родственник? — в её голосе всё ещё слышится раздражение из-за отказа Гарри следовать правилам.

— Я её брат.

— Тогда можете забирать её домой. Никаких нагрузок несколько дней. При необходимости пусть принимает это зелье, и всё будет в порядке.

— Отлично. Спасибо.

Целительница лишь отмахивается от его благодарности и уже спешит к следующему пациенту.

Билл осторожно подхватывает Джинни на руки. Та ворчит сквозь сон, но прижимается к нему, уткнувшись лицом в плечо.

— Мерлин, — тихо бормочет он, крепче прижимая к себе сестру. — Помню её совсем крошкой. И вот...

— Да, — Гарри не находит других слов.

— Захвати зелье, ладно? — Билл направляется к двери, будто это само собой разумеющееся, что Гарри пойдёт с ними.

— Конечно, — он забирает флакон и выходит в коридор.

Там их конечно же ждёт аврор, всё такой же недовольный и раздражённый. Гарри вдруг осознаёт: наверняка у этого человека есть дела поважнее, чем бегать за ним по пятам.

Они почти дошли до точки аппарации, когда Джинни бормочет:

— Гарри?

— Он всё ещё здесь, Джин, — улыбается Билл.

Проходят ещё несколько шагов — и снова:

— Гарри?

Билл останавливается, давая Гарри подойти ближе, чтобы Джинни могла его видеть.

— Да?

Она сонно щурится, будто пытаясь разглядеть его.

— Ты, правда, вернулся?

— Да, — отвечает Гарри. — Я, правда, вернулся.

Она кивает и закрывает глаза.

Гарри бросает взгляд на Билла, но тот молчит и просто подходит к точке аппарации.

— Держись, Джин, — слышит Гарри его слова перед тем, как они исчезают.

Они появляются у Норы; Джинни тихо стонет.

— Прости, — Билл целует её в макушку.

Они идут к дому, поднимаясь по дорожке; Гарри открывает дверь перед ними.

Вместо того чтобы нести её наверх, Билл укладывает Джинни на диван в гостиной, которую уже почти привели в порядок.

— Я мог бы сказать, что её комната ещё не готова, но, честно говоря, я просто хочу, чтобы она была у меня перед глазами.

Гарри полностью поддерживает эту идею.

Джинни, кажется, тоже не против и уже снова крепко спит. Билл смотрит на Гарри:

— Я проверю, как там Перси. Не присмотришь? — Он кивает в сторону сестры.

— Конечно.

Гарри опускается в кресло. Как ни странно, теперь перспектива посидеть на месте не кажется ему такой уж невыносимой.

— Скоро вернусь, — говорит напоследок Билл и исчезает за дверью.

Сидеть в тишине Норы сродни чему-то нереальному. После стольких месяцев здесь всё ещё пахнет точно так же, как раньше. Звуки такие же, как раньше. Ощущения такие же, как раньше. Хотя кажется, будто всё это было в какой-то другой жизни.

А Джинни... вот она. Так близко, что можно дотронуться. Всё это напоминает туманный сон, от которого он вот-вот проснётся.

Гарри откидывается в кресле, запрокидывает голову на подушку и следит за мерным движением её плеч при дыхании.

Веки становятся тяжёлыми, слишком тяжёлыми, чтобы бороться, поэтому он перестаёт сопротивляться.

Дверь с грохотом распахивается, и Гарри вздрагивает, рывком просыпаясь. Он запутывается в пледе, который кто-то набросил на него, и с пересохшим горлом хватается за палочку.

— Вот ты где! — восклицает Гермиона.

Ему требуется мгновение, чтобы прийти в себя. Он подносит палец к губам, указывая на спящую Джинни.

Позади Гермионы маячит Рон, и он сразу подходит к дивану.

— С ней всё в порядке?

Гарри кивает, снимая очки, и потирает глаза.

— Пару сломанных рёбер. Только что вернулись из Мунго.

Он бросает взгляд на окно, оценивая по свету, сколько времени прошло.

— Ты говорил с Кингсли? — спрашивает Гермиона, изучающе глядя на него.

Гарри кивает, понимая её беспокойство.

— Он просто хотел убедиться, что всё действительно кончено.

Рон отрывает взгляд от Джинни.

— Так ведь и есть, да? Всё кончено?

— Да.

— Хорошо, — кивает Рон, выдыхая.

Он опускается на пол возле дивана, а Гермиона садится в ближайшее кресло.

Трое друзей переглядываются, и Гарри интересно, чувствуют ли они ту же нереальность происходящего. Сам факт, что они здесь, уже приглушает назойливую тревогу и панику, зудящую где-то на задворках сознания.

Неизвестно, сколько времени проходит в молчании, когда Рон, наконец, заявляет:

— Не знаю, как вы, а я умираю от голода.

Гермиона смотрит на него с немым возмущением.

И вот оно — совершенно неуместное, неожиданное, подкатывающее снизу. Потому что они сидят в Норе, всё кончено, он дышит, а рядом — лучшие друзья. Смех вырывается из его горла.

Теперь Гермиона и Рон смотрят на него, как на сумасшедшего. Но уже через секунду губы Рона дёргаются, Гермиона прикрывает рот ладонью — и вот они уже безнадёжно хохочут, совершенно неуместно, до слёз.

Джинни ворочается на диване, и Гарри прикусывает губу, пытаясь сдержать эту лавину облегчения и изнеможения.

— Думаю, паста мне по силам, — заявляет Рон, закатывая рукава и направляясь на кухню.

Гермиона с тревогой следует за ним — несомненно, чтобы предотвратить кулинарную катастрофу.

Гарри понимает, что тоже нужно пойти с ними, но ему вполне комфортно в кресле, поэтому он остаётся и наблюдает, как лучшие друзья возятся на кухне. Он снова откидывает голову на спинку кресла, ощущая сладкое обещание сна.

— Когда это началось?

Он поворачивается и видит, что Джинни уже проснулась и теперь наблюдает за Роном и Гермионой. В этот момент Рон как раз касается талии Гермионы, наклоняясь, и что-то шепчет на ухо.

— Во время битвы, — отвечает Гарри.

— Потребовался конец света, чтобы они разобрались, да?

— Скорее, домовые эльфы.

Джинни удивлённо поднимает бровь, но не расспрашивает.

— Как ты себя чувствуешь?

Она ещё секунду наблюдает за Роном и Гермионой, а потом закрывает глаза:

— Уставшей.

Она спит весь ужин, что даже к лучшему, потому что паста Рона оказывается ужасной.

Они съедают всё до последнего кусочка.

---

1) использован перевод Мелвилл/Бернштейн

Вернуться к тексту

По молчаливому согласию тем же вечером они втроем поднимаются в комнату Рона.

— Прости, приятель, — говорит Рон упырю, который всё ещё радостно скачет там наверху с копной рыжих волос и рябым лицом.

Гарри помогает ему схватить упыря и затащить обратно на чердак, пока Гермиона готовит спальные места. Всё это они делают без лишних разговоров, легко возвращаясь к привычному ритму, который управлял их жизнью многие месяцы.

Когда они спускаются вниз, Гермиона уже наложила смягчающие заклинания и разложила на полу три спальника в ряд.

— Если кто-то хочет кровать... — её щёки розовеют.

— Не, — отмахивается Рон и переглядывается с Гарри.

— Меня и так всё устраивает, — поддерживает он.

По очереди сходив в ванную, они устраиваются на полу, как когда-то в палатке — плечом к плечу. Гарри легко засыпает под привычные звуки — шелест одеял и тихий шёпот друзей. Он просыпается, когда вокруг ещё темно, и резко садится от внезапного пробуждения. Давящая чернота кажется абсолютной, и на миг появляется ощущение, что он снова там — в Запретном лесу. Он с трудом высвобождает руки из спальника, судорожно вдыхая воздух.

Комната постепенно проступает из темноты, и движущиеся фигуры на плакатах походят на призраков. Рядом на полу Гермиона во сне придвинулась ближе к Рону и уткнулась носом ему в плечо.

Гарри заставляет себя расслабиться и проводит руками по лицу. Он снова ложится, но понимает, что больше не уснёт, несмотря на то, что проспал всего несколько часов. Почти машинально он нащупывает рядом кожаный мешочек с картой внутри.

И вспоминает, что карта ему больше не нужна.

Осторожно выбравшись из спальника, он направляется к двери. Тихими шагами спускается по лестнице мимо комнаты мистера и миссис Уизли, под дверью видна узкая полоска света. Идёт дальше, минуя ванную, до следующего этажа, откуда доносится тихое похрапывание Перси. Дверь Фреда и Джорджа плотно закрыта, за ней — абсолютная тишина.

Гарри ускоряет шаг, когда достигает второго этажа. Дверь Билла закрыта, а Джинни — приоткрыта. Он заглядывает внутрь: кровать пуста, покрывало аккуратно застелено. Нахмурившись, Гарри спускается на последний пролёт, невольно вздрогнув, когда ступенька под ним предательски скрипит в тишине дома.

Джинни оказывается в гостиной: она всё так же растянулась на диване и спит с безмятежным лицом. Видимо, никто не рискнул её будить, чтобы перенести наверх.

Над ней большое окно, за которым темнота скрывает садовую дорожку. В кромешной тьме за калиткой может быть что угодно.

Гарри садится в кресло, разворачивая его так, чтобы видеть и диван, и окно.

Вокруг дома стоят защитные чары. Авроры следят за территорией. Беспокоиться не о чем, но он всё равно не спит. Кладет палочку на колени и всматривается в темноту за окном.

Небо уже начинает светлеть предрассветной дымкой, когда веки наконец становятся тяжелыми. Прошло уже несколько часов, а Джинни даже не шелохнулась.

Теперь Гарри может различить дорогу за калиткой. Она пуста.

Поднявшись, он возвращается наверх и ложится рядом с Роном, а через пару часов просыпается от приглушенных голосов Рона и Гермионы.

— Как спалось? — спрашивает Гермиона, заметив, что он открыл глаза.

— Хорошо, — отвечает он, нащупывая очки.

И выкатывается из спальника.

* * *

Миссис Уизли стоит на кухне вместе с Флёр, обе молча готовят завтрак. За столом сидит Перси, он выглядит немного потерянным.

Когда Гарри, Рон и Гермиона появляются в дверях, миссис Уизли поднимает на них взгляд. Она кажется ещё более уставшей и осунувшейся, чем вчера: глаза покраснели, а слабая улыбка лишь подчёркивает глубокие тени под ними.

Она сразу же бросается к Рону и крепко его обнимает.

— Как хорошо, что ты снова дома, дорогой.

Рон даже не пытается скрыть эмоции или смущение, он прижимается к матери, обнимая её в ответ.

— Привет, мам, — тихо говорит он и целует её в щёку.

Миссис Уизли поворачивается к Гермионе, её взгляд смягчается, а на лице появляется улыбка.

— Хорошо спала, дорогая? — спрашивает она, но, заметив небольшую царапину у неё на щеке, цокает языком. — У меня есть отличная мазь на такой случай.

Гермиона улыбается и обнимает её в ответ.

— Спасибо.

Наконец, миссис Уизли поворачивается к Гарри. Она берёт его лицо в ладони и просто смотрит с такой безмерной гордостью, что ему становится почти невыносимо выдерживать этот взгляд.

— Гарри... — тихо говорит она, а затем крепко обнимает.

Он давно перерос её и стал выше ростом, но каждый раз забывает, какая она невысокая. И всё равно в её объятиях он чувствует себя несуразным и неуклюжим. Как же он ненавидит эту свою неловкость.

Наверное, стоило бы сказать что-то вроде: «Мне так жаль. Я никогда не хотел, чтобы всё обернулось так». Но в горле встаёт ком, и всё, на что он способен, — это неуклюже похлопать её по плечу.

— Ну что ж, — наконец говорит миссис Уизли, отступая на шаг. — Завтрак?

Рон с энтузиазмом кивает:

— Я умираю от голода.

Она ещё раз окидывает их всех взглядом и решительно кивает.

С тех пор как они жили в коттедже «Ракушка», прошло совсем немного времени, но Флёр всё равно успевает по очереди поцеловать каждого в щёку. Гарри, усаживаясь рядом с Гермионой, краем глаза замечает, что Рон даже не краснеет.

— А где все остальные? — спрашивает он, пока они с аппетитом уплетают завтрак внушительных размеров.

Миссис Уизли опускается на стул с чашкой чая в руках.

— Твой отец в Министерстве. Билл ушёл помогать профессору МакГонагалл.

— А Чарли с Джорджем? — слегка хрипловатым голосом уточняет Рон.

Лицо миссис Уизли искажается болью. Флёр берёт её за руку.

— Они всё ещё в Хогвартсе, — негромко сообщает Перси.

— А Джинни до сих пор спит, — добавляет Флёр.

Гарри хмурится и, вытянув шею, пытается заглянуть в гостиную, но с этого места не видно, что происходит в гостиной. Конечно, она устала после всего, что произошло. Конечно. Но всё равно ему кажется, что она спит слишком долго.

Раздаётся резкий нетерпеливый стук в дверь, и на кухню вваливается тот самый аврор, которого Кингсли вчера приставил к Гарри. Батлер, кажется?

— Ну что, Поттер, готов?

Всё такой же очаровательный.

Миссис Уизли поднимается со стула:

— И вам доброе утро, мистер…

— Бейли, — отзывается он, окидывая её быстрым, изучающим взглядом.

— Мистер Бейли, — её улыбка становится такой приторно-учтивой, что Гарри мысленно благодарит Мерлина за то, что она направлена не на него. — Большое вам спасибо за то, что охраняете нас. И что присматриваете за Гарри. Но, пожалуйста, имейте в виду, что в моём доме мы говорим «доброе утро», когда впервые в него заходим.

Бейли на миг теряется, явно не ожидая отпора, но быстро приходит в себя:

— Прошу прощения. — Он оглядывает всех присутствующих. — Доброе утро.

— Доброе утро, — спокойно отвечает миссис Уизли и вновь садится. — А Гарри будет готов, как только закончит завтрак, и ни минутой раньше.

Бейли потирает затылок и оказывается достаточно сообразительным, чтобы выглядеть слегка испуганным:

— Э-э, конечно. Я подожду снаружи.

И поспешно ретируется.

Гарри отчётливо слышит, как Рон фыркает в свою яичницу.

— Что это было? — спрашивает Гермиона, переводя взгляд на Гарри.

— Кингсли хочет, чтобы я зашёл к нему сегодня утром. Посмотрим, где могу быть полезен.

— Уже? — её лицо меняется и теперь на нём появляется тревога.

— А когда ещё? — раздражённо парирует Гарри.

Когда все Пожиратели Смерти разбегутся, что ли?

— Просто это так скоро... — говорит Гермиона, и в её голосе звучит усталость, несмотря на долгий сон.

Он замечает это, но всё равно чувствует, как растёт раздражение.

— И ты уже...

— Я уже что? — перебивает её Гарри жёстким голосом.

Флёр негромко вставляет:

— Столько всего сделал.

Может, это и должно было его успокоить, но только подливает масла в огонь.

— Понятно, — холодно бросает он. — Значит, только на это я и годился.

«Растили как свинью на убой».

— Могу хоть сейчас сложить палочку и вернуться на Тисовую улицу.

Флёр лишь приподнимает бровь в ответ на явную грубость.

— Гарри, дружище, — осторожно вмешивается Рон. — Никто не это имел в виду.

Гарри качает головой:

— Конечно. Ладно. — Он резко отодвигает стул и встаёт. Ему не терпится уйти. — Ты идёшь?

Рон округляет глаза, бросает быстрый взгляд сначала на Гермиону, потом на мать.

Миссис Уизли сидит с опущенными плечами, глядя в чашку, как будто вся прежняя решимость вдруг покинула её.

— Я, пожалуй, останусь, — решает, наконец, Рон и напряжённо следит за Гарри, будто ждет, что тот взорвётся.

Он ведь уже несколько месяцев не видел семью. А Фред...

— Конечно, — отзывается Гарри. И правда, он понимает. — Всё в порядке. Я сообщу, где окажусь.

Рон явно сомневается. Гарри хлопает его по плечу, а Гермиону одаривает своей самой лучшей улыбкой, на какую только способен.

— Увидимся.

Они переглядываются, но ничего не говорят.

Схватив куртку, Гарри выходит из дома к ждущему у калитки Бейли.

— Идем.

Аврор не спорит.

* * *

В Мунго сегодня чуть тише, но не потому, что людей меньше, а просто кажется, будто все устали. Меньше суеты, больше тягучей напряжённости. Гарри не пытается в этом разобраться. Он опускает голову и идёт ко временному штабу министра.

Там тоже спокойнее: авроры, похоже, уже разошлись по заданиям.

Сбоку есть дверь, которой, кажется, вчера ещё не было. Бейли направляется к ней, и Гарри следует за ним. По мере приближения становятся слышны голоса, громко спорящие на повышенных тонах.

Прямо перед входом Бейли останавливает Гарри взмахом руки.

Изнутри доносится незнакомый голос:

— Я не говорю, что мы не в долгу перед ним. Или что он не сделал ничего великого. Но он ребёнок. Неподготовленный ребёнок. И, если честно, лучшее, что он сейчас может для нас сделать, — это остаться в живых. Победа — не его задача. Если придётся вывести его в поле, он погубит людей. Ты же знаешь, что я прав.

Гарри бросает взгляд на Бейли, но тот смотрит прямо перед собой с каменным лицом. Но Гарри почти уверен: всё подстроено. Они хотели, чтобы он услышал этот разговор.

Бейли делает шаг вперёд и стучит по уже приоткрытой двери.

— Поттер здесь, сэр, — сообщает он и, кивнув Гарри, жестом приглашает войти.

Комната оказывается кабинетом с массивным деревянным столом, за которым сидит Кингсли, и сегодня он выглядит куда более похожим на министра магии.

Гарри не уверен, что это хорошо.

— Гарри, — говорит Кингсли, поднимаясь и кивком указывая на стоящего рядом волшебника — сурового мужчину с проседью в каштановых волосах и в строгой мантии. — Это Робардс. Руководит авроратом.

— Поттер, — Робардс протягивает руку, и Гарри заставляет себя пожать её.

Рукопожатие затягивается, и главный аврор не скрывает откровенно изучающего взгляда. Гарри же просто выдерживает его пристальное внимание.

— Насмотрелись? — бросает он.

Выражение Робардса не меняется, но глаза на мгновение цепляются за шрам на лбу. Только после этого он отпускает руку и оборачивается к Кингсли:

— Я вам ещё нужен, сэр?

— Да, останьтесь на пару минут, — говорит Кингсли, перебирая лежащие перед ним пергаменты и выхватывая один из них. — Пришла сова от Минервы.

Гарри только через секунду понимает, что последняя реплика была адресована уже ему.

— Да? — спрашивает он, не понимая, какое отношение это имеет к нему.

Кингсли подходит ближе, всё ещё пробегая глазами по письму.

— Она перегружена и просит о помощи.

Гарри не должен удивляться, но всё равно удивлён. Его и правда отправляют обратно в школу, как провинившегося ребёнка. Должно быть, раздражение у него на лице читается слишком явно, потому что Кингсли кладёт руку ему на плечо:

— Это не пустяковое поручение, Гарри. Минерве действительно нужна помощь, а у меня просто нет никого, кого я мог бы выделить. Ты сам сказал, что хочешь помогать. Так помоги.

Гарри чувствует, что заслужил право стоять здесь рядом с ними и знать, что происходит. Но сейчас ему кристально ясно, что по-настоящему он никогда не был частью всего этого. В их глазах он тот, кого нужно защищать, а не тот, кто защищает.

— Ладно, — бросает Гарри, не глядя на Кингсли, и поворачивается к Робардсу. — Всё равно я, наверное, уже достаточно людей угробил.

Кингсли едва слышно вздыхает, но Робардс и бровью не ведет.

Гарри направляется к двери и, проходя мимо Бейли, замечает:

— Оставайтесь здесь. Уверен, у вас есть дела поважнее.

— Гарри... — начинает Кингсли.

Но тот лишь отрывисто кидает:

— Министр.

И выходит, не оборачиваясь и не сбавляя шага, чтобы проверить, следует ли за ним Бейли.

* * *

На миг Гарри всерьёз подумывает не идти в Хогвартс. Из чистого упрямства и злости, но уже через минуту-другую это желание проходит. Потому что, на самом деле, он хочет помочь. Хочет быть полезным. Хочет просто что-то делать. Мысль о возвращении в Нору по какой-то причине кажется удушающе невыносимой.

Он аппарирует за пределами защитных чар прямо к воротам и направляется к замку. На территории больше людей, чем он ожидал, а на лужайке стоят ряды палаток, словно кто-то разбил временный лагерь.

Проходя мимо, он всматривается в лица и понимает, что большинство — студенты. Некоторые выглядывают из палаток и молча провожают его взглядами.

— МакГонагалл? — спрашивает он у первой встречной девушки в школьной мантии.

Та без слов указывает в конец коридора.

Он заходит в небольшую комнату, которую не сразу узнаёт — когда-то это была учительская. Теперь здесь стоит длинный стол, заваленный бумагами и пергаментами. Над ним склонилась МакГонагалл, рядом с ней — Флитвик и Билл. На столе разложена большая карта замка.

Все оборачиваются, когда Гарри переступает порог.

— Мистер Поттер, — удивлённо произносит МакГонагалл.

Он останавливается у стола, засунув руки в карманы.

— Кингсли сказал, вам нужна помощь?

Она изучает его долгим взглядом — таким проницательным, будто видит насквозь. Если она попытается отправить его восвояси «для его же блага», он, кажется, действительно сорвётся.

Но она не говорит ничего подобного.

— Да, разумеется, — отвечает она сухим, но деловитым тоном. — Мы начинаем в Большом зале. Через минуту.

Он кивает и выходит обратно в коридор. В Большом зале уже собираются студенты, и когда Гарри переступает порог, кругом прокатывается глухой шёпот. Головы поворачиваются. Кто-то перешёптывается, кто-то просто смотрит.

Он делает вид, что не замечает, как его имя проносится по рядам.

Симус и Дин машут ему издали. Гарри отвечает короткой, немного натянутой улыбкой.

— Привет, Гарри.

Он оборачивается и видит Невилла. Тот стоит рядом с девушкой помладше, кажется, из Слизерина. Сегодня Невилл выглядит не лучше, чем тогда, когда Гарри впервые увидел его у Аберфорта. На его лицо больно смотреть.

— Это Никола, — говорит он, кивая на девушку.

— Привет, — говорит она. К счастью, выглядит вполне спокойно и не слишком ошарашена.

— Привет, — отвечает Гарри.

От дальнейших попыток поддержать вежливый разговор их спасает появление профессоров.

— Прежде всего, — говорит МакГонагалл, — я хотела бы поблагодарить всех, кто вызвался помочь.

Она окидывает взглядом каменные плиты и развалины вокруг.

— Вернуть Хогвартс к прежнему состоянию будет непросто. Нас ждет долгий и трудный процесс. И прежде чем мы сможем начать восстановление, нужно устранить оставшиеся угрозы.

Она поворачивается к Биллу, стоящему рядом.

— Мистер Уизли предложил поделиться с нами своим опытом, — говорит МакГонагалл и поджимает губы, переводя взгляд на Билла. — И если судить по его школьным годам, могу с уверенностью сказать, что он мастер обходить правила и препятствия.

Билл прижимает ладонь к груди, делая вид, что потрясён обвинением, и в Большом зале раздаётся усталый, но искренний смех.

— Начнём с повторения основных защитных заклинаний и мер предосторожности, — продолжает она.

— Опять учёба? — драматично стонет Симус.

МакГонагалл поджимает губы ещё сильнее.

— Это школа, мистер Финниган, если вы вдруг забыли. Но если хотите, можете выйти за пределы замка и с моего полного благословения сдаться на милость акромантула, который с превеликим удовольствием вами перекусит.

Симус делает вид, что всерьёз обдумывает предложение.

— Нет, пожалуй, останусь. Продолжайте, профессор.

— Премного благодарна.

Симус ухмыляется, а Дин наклоняется к нему, чтобы что-то прошептать.

МакГонагалл продолжает объяснять, на что следует обратить внимание: основные диагностические заклинания, защитные и нейтрализующие чары, необходимые для очистки замка, и только потом уже можно будет приступать к восстановлению.

Невилл помогает распределить учеников по группам, и многие бросают на Гарри короткие, оценивающие взгляды.

— Гарри, — говорит Билл, появляясь у него за плечом. — Не возражаешь сегодня составить компанию мне?

Плечи Гарри напрягаются: он почти уверен, что это ещё одна попытка его уберечь.

Но Билл добавляет:

— Честно говоря, здесь полно жуткого дерьма. Я подумал, может, вдвоём быстрее с ним справимся?

— Ага, — отзывается Гарри. — Звучит разумно.

Он проводит день с Биллом, учась распознавать «пятна смерти» — это зоны с остаточной нестабильной магией, скрытой от глаз, будто ловушка, только и ждущая момента затянуть в свои сети незадачливого прохожего. Он методично отмечает на карте, где прячутся мандрагоры, где укоренились дьявольские силки, какие стены разрушены слишком сильно, чтобы пережить ещё одно заклинание.

Каждый раз, когда в голову лезут тяжёлые мысли и воспоминания или гложет горькое чувство вины, он начинает работать в два раза усерднее.

Он продолжает двигаться.

* * *

— Простите…

Гарри поднимает голову и видит ту самую девушку из Большого зала. Она стоит в дверном проёме и смотрит на них.

— Ты Никола, верно? — уточняет он.

Она коротко кивает, явно не проявляя к нему никакого интереса.

— Вы брат Джинни?

Билл оборачивается.

— Эм… да, — отвечает он, и Гарри вдруг понимает, что для Билла это обращение звучит немного непривычно.

— С ней всё в порядке?

Билл мягко улыбается сверху вниз.

— Всё хорошо. Немного отдыха — и она придёт в себя.

Но по взгляду Николы видно: она ему не до конца верит.

— У меня её сундук, — говорит она. — Подумала, вдруг он ей понадобится. Просто не знала, как...

— О, да, спасибо, — благодарит Билл. — Пожалуй, самое время закругляться.

Гарри хмурится.

— Уже?

Билл устало проводит рукой по лицу.

— Ты, правда, неутомим, знаешь? Но я бы очень хотел повидать жену, пока мне ещё не стукнуло восемьдесят.

Гарри слегка морщится, будто только сейчас это понял.

— Конечно.

Билл взмахом палочки активирует защитные чары.

— Продолжим завтра утром.

— Конечно, — повторяет Гарри.

Билл поворачивается к Николе.

— Где сундук?

— В нашей гостиной, — отвечает она.

Он кивает и указывает вперёд.

— Показывай дорогу.

Гарри остаётся на месте, не сводя взгляда с завалов.

Билл оглядывается, замечая, что тот не пошёл за ним.

— Ты идёшь?

— Что? — Гарри моргает. — О. Пожалуй, сначала загляну к Невиллу и остальным перед возвращением.

Билл прищуривается.

— Увидимся в Норе, — говорит Гарри.

— Ладно. Только не пропусти ужин, — предупреждает Билл, — а то мама мне голову оторвёт.

Как только Билл уходит, Гарри возвращается к завалу и взмахом палочки снимает защитные чары.

Просто исправит ещё одну вещь.

* * *

К тому времени, как Гарри возвращается в Нору, уже поздно. Небо потемнело, воздух стал прохладнее, и трава хрустит под ногами от вечерней росы.

Поднимаясь по тропинке к дому, он замечает Джорджа и Чарли, сидящих на крыльце. Оба с кружками в руках, в свете окна их лица кажутся уставшими.

— Ты опоздал, — замечает Чарли.

Джордж даже не смотрит в его сторону.

— Ага, — отвечает Гарри. — Похоже, потерял счёт времени.

Он открывает рот, собираясь сказать что-то Джорджу, но любые слова кажутся пустыми и неуместными. Поэтому он просто кивает Чарли и заходит в дом.

Рон и Гермиона сидят в гостиной вместе с Джинни. Она уже проснулась, но выглядит всё такой же бледной, полусидит на подушках, уставившись в окно.

— Привет, — негромко говорит Гарри.

— Вот ты где, — отзывается Рон. — Гермиона уже собиралась организовать поисковую группу.

— Ничего я не собиралась, — быстро возражает она, недовольно поджимая губы, но всё равно внимательно разглядывает Гарри. — Как ты?

— Всё в порядке, — отвечает он. — Пойду приму душ.

Он весь в пыли и саже, одежда пахнет гарью и землёй. Гарри бросает взгляд на Джинни, но та даже не смотрит в его сторону.

Он быстро моется и переодевается. Несмотря на усталость и манящий вид спальника в углу, все-таки заставляет себя спуститься обратно вниз.

— Мама оставила тебе поесть, — говорит Рон, кивая на тарелку на столе.

Желудок Гарри протестующе сжимается, аппетита явно нет, но Гермиона смотрит на него таким пристальным взглядом, что он заставляет себя взять лепёшку, укладывает сверху кусок ветчины и с усилием делает первый укус.

Он садится у изножья дивана, облокачиваясь спиной.

— И чем вы сегодня занимались? — спрашивает он, чтобы хоть как-то разогнать тишину.

— В основном помогали маме, — отвечает Рон. — И немного прибрались здесь.

Гарри кивает.

— Чарли наконец-то вытащил Джорджа из Хогвартса, — тихо добавляет Рон, опуская взгляд на руки. — Кажется, он думал, что если уйдёт оттуда без Фреда… это будет всё равно что признать...

Он не заканчивает, и тишина повисает между ними.

Гарри медленно жуёт, но еда вдруг словно превращается в камень в желудке. Слабый спазм скручивает живот.

Гермиона осторожно накрывает ладонь Рона своей. Он бросает на неё усталый взгляд и пытается улыбнуться.

— Гойла арестовали, — говорит Гермиона, явно стараясь перевести разговор, чтобы дать Рону время прийти в себя.

— Ага, — мрачно отвечает Гарри, не слишком удивлённый услышанным.

— Поймали, когда он пытался сбежать во Францию через нелегальную точку аппарации, — добавляет Рон.

— Похоже, этим маршрутом уже много кого поймали, — подтверждает Гермиона.

— А Крэбб? — вдруг спрашивает Джинни.

Судя по выражению лица Рона, это первое, что она сказала за долгое время. Гарри резко поворачивает голову, чтобы взглянуть на неё.

Джинни же смотрит лишь на Гермиону.

— Крэбб был с ним?

После упоминания его фамилии повисает неловкая тишина.

Гермиона качает головой:

— Он погиб в битве.

— Правда? — спрашивает Джинни, и в её голосе звучит что-то неестественное.

Рон и Гермиона бросают друг на друга косые взгляды.

— Как? — настаивает Джинни.

— Джинни... — говорит Гермиона, по-видимому, принимая её вопросы за нездоровое любопытство.

— Крэбб, — повторяет та, и слышно, что эта фамилия даётся ей с трудом. — Как он погиб?

Ни Рон, ни Гермиона не произносят ни слова. Джинни медленно поворачивает голову к Гарри.

Он понятия не имеет, почему это так важно для неё, но по лицу видно, что действительно важно.

— В Выручай-комнате произошла потасовка, — говорит он. — Он швырял в нас Авадами, метался туда-сюда... а потом выпустил Адское пламя.

— Адское пламя, — повторяет Джинни почти шёпотом. В её голосе — настоящий ужас.

Гарри кивает.

— Не думаю, что он знал, как его контролировать. Комната вспыхнула в один миг.

— Уничтожен собственной магией, — тихо добавляет Рон. — Есть в этом что-то... странное и жутко символичное, не находите?

Джинни бледнеет. Одна рука непроизвольно тянется к груди, пальцы судорожно сжимаются.

— Джинни? — мягко спрашивает Гарри, протягивая руку и касаясь её ноги.

Она вздрагивает, слегка отводит взгляд, затем морщится и неловко поджимает ногу под себя.

— Как думаете… можно мне ещё зелья?

— Конечно, — быстро отвечает Гермиона и тут же вскакивает. — Я сейчас принесу.

Она быстро возвращается с маленькой бутылочкой в руке, пока Рон и Гарри продолжают с тревогой наблюдать за Джинни.

Но, вместо того чтобы принять зелье, как только Гермиона протягивает его, Джинни прижимает флакон к груди и начинает ёрзать, словно собирается встать с дивана.

— Что ты делаешь? — спрашивает Гермиона, нахмурившись.

— Пойду к себе, — коротко отвечает Джинни, пытаясь подняться.

Гарри тут же вскакивает, протягивая руку, чтобы помочь, но она резко вскидывает ладони, отталкивая его:

— Я справлюсь, — отрезает она, даже не глядя на него.

Он опускает руку.

Все трое молча наблюдают, как она с медленной осторожностью идёт через комнату, не оглядываясь.

Когда Джинни скрывается наверху, Гермиона тихо спрашивает:

— Она говорила что-нибудь? О том, что происходило в Хогвартсе?

— Ни слова, — говорит Рон с обеспокоенным выражением.

Этой ночью Гарри снова просыпается и долго лежит, уставившись в потолок, не в силах угомонить бесконечный поток мыслей. В какой-то момент ноги сами несут его вниз, он даже не успевает осознать этого. Он застывает в дверях гостиной, глядя на опустевший диван.

Потом садится в кресло и ждёт восхода солнца.

* * *

— МакГонагалл сказала, что тебе пора отдохнуть.

Гарри не останавливается и не оборачивается. Его заклинание распространяется по коридору, высвечивая несколько активных магических зон — как минимум три опасных участка, готовых втянуть ничего не подозревающего прохожего.

— Гарри, — зовёт Невилл.

— Когда закончу, — бросает Гарри.

Но Невилл не сдаётся.

— А как насчёт прямо сейчас?

Гарри, прищурившись, слегка склоняет голову, пытаясь разглядеть что-то чуть дальше по коридору. Похоже, там вдали мерцает зеленоватый отблеск остаточного пятна смерти.

— Она сказала, что я могу проклясть тебя, если придётся, — сообщает Невилл будничным тоном.

Только теперь Гарри оборачивается.

У Невилла в одной руке фляга и смятый бумажный пакет, в другой — палочка. Гарри на секунду задумывается, не проверить ли его на блеф, но тот выдерживает взгляд спокойно, пусть и с лёгкой, смущённой улыбкой. И Гарри вдруг понимает: перед ним уже не тот Невилл, которого он знал до своего ухода.

Невилл покачивает фляжкой в приглашающем жесте.

— Ну как?

— Ладно, — выдыхает Гарри, тяжело дыша. — Пять минут.

Он взмахивает палочкой, устанавливая охранный барьер через весь коридор, чтобы никто не прошел, пока он не вернётся.

Гарри тянется за фляжкой, но Невилл уже уходит:

— Пойдём на улицу.

У Гарри нет ни сил, ни времени на этот грёбаный пикник, но Невилл уже на полпути к ближайшей зияющей дыре в стене. Сдерживая раздражённый вздох, Гарри идёт следом.

Снаружи на улице плотным кольцом, словно оборонительный рубеж, раскинулась дюжина палаток, между которыми бродят люди. К счастью, Невилл направляется не к лагерю, а уводит Гарри подальше в другую сторону.

Они опускаются прямо на траву и замирают, глядя на гладь озера. На поверхности кое-где всё ещё виднеются пятна какой-то маслянистой субстанции. На берегу у небольшой бухты кто-то стоит на коленях, разговаривая с русалом.

Неподалёку сидит небольшая группа — может, с дюжину человек. Ученики передают друг другу еду, перешёптываются во время короткого перерыва. Время от времени кто-то из них бросает взгляд в их сторону, но Гарри не может понять, на кого именно они смотрят — на него или на Невилла.

Невилл тоже это замечает.

— Многие из АД вернулись, чтобы помочь, — тихо говорит он. Лицо его мрачнеет. — По крайней мере, те, кто мог.

Гарри с трудом сглатывает и передаёт обратно тыквенный сок. Горло сжимается. По последним подсчётам шесть членов АД погибли, ещё двенадцать находятся в Мунго, кто-то в тяжёлом состоянии, кто-то идёт на поправку. И всё же чудо, что не больше, учитывая, сколько несовершеннолетних осталось сражаться до конца.

— Они говорят, что хотят помочь, — продолжает Невилл, с задумчивым видом наблюдая за группой студентов. — Но мне кажется… многим просто некуда больше идти. Мы до сих пор не знаем, что стало с родителями некоторых из них.

Гарри понимает, что Невилл чувствует за них ответственность.

— Зато сейчас несовершеннолетние хотя бы могут совершенно законно пользоваться волшебными палочками, верно? — добавляет Невилл и поворачивается к Гарри, словно ожидая от него подтверждения. Как будто ему нужно услышать, что он делает всё правильно.

Но Гарри тогда здесь не было. А вот Невилл был.

— Мы старались делать для вас всё, что было в наших силах, — тихо говорит он.

Гарри подумывает сказать, что Армия Дамблдора никогда не принадлежал только ему, но вместо этого просто говорит:

— Уверен, ты блестяще справился.

Невилл лишь пожимает плечами.

— Без остальных я бы не ничего не смог сделать.

— Остальных? — уточняет Гарри.

— Да. Ханна, Луна, Джинни. Нас было четверо с самого начала. И ещё Терри Бут. Он немного помог позже, после того как мы потеряли Луну. — Он откидывается назад, упираясь руками в землю. — Но по правде говоря, именно Ханна и Джинни держали нас вместе, хотя обе, конечно, всё отрицают. Не знаю, что бы я делал без них. — Он усмехается. — Наверное, давно бы погиб. Мерлин знает, Джинни не раз спасала мне жизнь, просто так.

«Конечно, спасала», — думает Гарри.

— С ней всё в порядке?

— Что? — переспрашивает он, отрывая взгляд от печенья, которое бессознательно крошил пальцами.

Невилл хмурится.

— Ты ведь сейчас живёшь в Норе, да?

— А. Да, — отвечает Гарри и тут же вспоминает её лицо вчера, когда она спрашивала о Крэббе, а потом и то, что сегодня она не спустилась к завтраку. — Джинни... Кажется, ей понемногу становится лучше.

Он не до конца уверен, что это правда и что не выдаёт желаемое за действительное.

— Хорошо, — кивает Невилл. — Загляну к ней при первой возможности.

— Уверен, она будет рада, — отвечает Гарри. Он говорит это, потому что, кажется, так нужно. Потому что это звучит правильно, даже если он не знает, правда ли это. — Я пойду. Надо возвращаться к работе.

Стряхнув крошки с пальцев, он вскакивает на ноги, не обращая внимания на лёгкое головокружение от резкого движения. И уходит к замку до того, как Невиллу успевает что-то добавить.

Проходит всего пара часов, когда он слышит, как кто-то приближается к нему сзади по коридору. Гарри уже готовится к очередному навязанному перерыву, но за спиной раздаётся знакомый голос:

— Нужна помощь? Или ты, как обычно, всё уже сделал за всех?

Обернувшись, Гарри видит перед собой Рона. И с его появлением по телу тут же разливается странное облегчение.

— Я оставил тебе кое-что, — говорит Гарри. — Не хочу, чтобы ты чувствовал себя обделённым.

Рон закатывает глаза и хлопает его по плечу.

— О да, везёт же мне.

Вместе они продвигаются вперёд по коридору, по пути приводя всё в порядок.

Джинни медленно просыпается. Язык во рту сухой и тяжёлый, голова словно набита ватой. Она моргает, глядя в потолок, и постепенно различает участок штукатурки, который слегка отличается от остальных. Напоминание о поспешном ремонте после давнего инцидента, случившегося ещё в те времена, когда это была комната Чарли. Скорее всего, с участием бладжера, саламандры и таинственного пожара.

По крайней мере, так ей всегда говорили.

Она закрывает глаза, делая глубокий вдох.

Дома.

В своей комнате. В своей кровати.

Джинни заставляет себя сосредоточиться, чтобы верно подсчитать. Три дня. Прошло три дня с тех пор, как она вернулась домой. Она пересчитывает ещё раз, просто чтобы убедиться.

Лежит совершенно неподвижно, едва дыша, и ждёт, когда сон вернётся.

Но он всё не приходит.

Перекатившись на бок, она тянется к флакону на тумбочке, но его там нет.

Она хмурится, опуская руку к краю постели, но бутылочки нет и на полу.

Она встаёт, осматривает пол, комод, но её нигде нет.

Скрестив руки на груди, Джинни неохотно решается покинуть комнату, но только потому, что зелье ей необходимо.

Накинув халат, она спускается вниз. В доме тихо, пока она идёт босиком через кухню в кладовую. Бутылочки и флаконы тихо звенят, когда она перебирает их, но обезболивающего зелья среди них нет.

В глубине она находит высокий узкий флакон с красной жидкостью.

— Джинни?

Она ставит его обратно на место, прикрывая другими.

На кухне ждёт мама. Джинни на миг застывает у окна, глядя во двор.

«Уже полдень», — думает она, наблюдая за тем, как солнечные лучи падают на деревья во фруктовом саду.

— Как ты? — спрашивает мама, внимательно разглядывая её.

Джинни игнорирует вопрос.

— Я не могу найти своё зелье.

— О, ну, наверное, уже пора с ним покончить. Ты голодна? Что тебе приготовить?

Джинни прищуривается, сразу понимая, что это просто смена темы и уход от ответа. 

— Мам, где моё зелье?

Но мама даже не оборачивается, продолжая возиться у плиты и сосредоточенно поправляя конфорку.

— Я его вылила, — говорит она будничным тоном.

— Что? Почему?

Мама тяжело вздыхает, будто собирается нырнуть в омут с головой.

— Потому что это — не выход.

— Я не для этого... — начинает спорить Джинни, но мама поворачивается и смотрит ей в глаза.

— Именно для этого, — говорит она твердо.

— Мне больно, — настаивает Джинни.

В конце концов, это оцепенение не может длиться вечно. Оно никогда не длится долго.

Мамино лицо смягчается.

— Никакое зелье этого не исправит, солнышко.

Джинни пытается разжечь в себе хоть каплю возмущения, хоть искру гнева, глядя на бледное лицо матери, изборожденное тревогой и скорбью, но видит лишь битву, которую ей не выиграть.

Так что она даже не пытается и просто разворачивается обратно к лестнице.

— Джинни, — зовёт мама таким тихим, мягким, ужасным и таким слабым, слабым, слабым голосом.

Она не останавливается.

— Разве тебе не интересно, что с Тобиасом? — кричит мама ей вслед.

Джинни ускоряет шаг.

* * *

День тянется бесконечно. Мама приносит поднос с едой и оставляет его на комоде, но Джинни лишь лежит на боку с закрытыми глазами, дышит ровно и медленно, пока она не уходит.

Перевернувшись на спину, она наблюдает за игрой света на потолке, называя про себя цвета, которые постепенно меняются от сливочно-жёлтого к янтарному, потом к розовому и, наконец, к кроваво-красному.

Только когда дом затихает, а голоса растворяются вместе с последними лучами солнца, она наконец поднимается. Готовится к боли, но в боку ничего не стреляет и не тянет.

Просто ещё один факт, ещё одна деталь, которую можно отметить и тут же забыть.

Это ничего не меняет.

Она спускается по лестнице, проходит через кухню в кладовку с зельями. Раздвигает бутылочки в стороны, забираясь в самый дальний угол.

Густая тёмно-красная жидкость всё ещё там.

Она достаёт её.

«Настойка мака» гласит аккуратный почерк матери. В голове всплывают факты и подробности: дозировка, применение и меры предосторожности.

Она прячет флакон в карман халата.

Проходя обратно через кухню, она замедляет шаг, заметив на столе тарелку с едой, оставленную под угасающими согревающими чарами. Джинни не следила за перемещениями домочадцев и, честно говоря, даже не уверена, кто сейчас остаётся в доме.

Она хмурится, но эта загадка не вызывает у неё особого интереса, поэтому она продолжает идти дальше.

Проходя мимо гостиной, заглядывает внутрь и видит Гарри. Он сидит в кресле, подбородок опущен на грудь, очки сползли на кончик носа.

Джинни застывает.

Он здесь. Здесь, живой, спит в кресле посреди гостиной. Всё вокруг будто на мгновение останавливается, а в голове нарастает шум.

Её пальцы сжимают флакон в кармане. Повернувшись, она направляется к лестнице, в тишину своей комнаты, но замирает, уже поставив ногу на первую ступеньку и беспокойно постукивая пальцами по перилам.

Тихо ругаясь себе под нос, Джинни смиряется с неизбежным и возвращается в гостиную. Она останавливается перед Гарри, внимательно разглядывая его спящую фигуру.

Его волосы по-прежнему растрёпаны — сейчас они длиннее, чем она когда-либо видела, и спадают чуть ли не на край воротника. Он одет так, будто только вошёл и сразу опустился в кресло. Можно подумать, что он просто уснул здесь, но кресло развёрнуто лицом к окну перед диваном, а в руке до сих пор зажата волшебная палочка.

Может, он уснул, пока дежурил.

Это не должно иметь значения. Что он делает. Как это выглядит.

Не её дело.

Она садится на диван, откидывается назад и смотрит в потолок.

Она так устала.

Так устала строить планы, искать подводные камни и думать, думать, думать каждую минуту каждого дня. Она хочет, чтобы всё это просто прекратилось. Чтобы всё стало легко и просто, чтобы не нужно было ни думать, ни чувствовать, ни планировать.

Джинни достаёт флакон из кармана. В темноте комнаты жидкость кажется почти чёрной. Она прекрасно понимает, что это и к чему приведёт. Но это не мешает ей желать этого.

«Разве тебе не интересно, что с Тобиасом?»

Она крепко зажмуривается, желая снова очутиться в своей комнате — в тишине, в этом идеальном, лёгком покое.

Но побег туда не изменил того факта, что мир всё ещё существует за её дверью. Ничего не стёрлось. Фред всё так же мёртв. Тобиас всё так же лежит в больнице под охраной. Всё, что случилось — случилось.

И Гарри, сидящий здесь в темноте, всё ещё убеждён, что должен их всех защищать.

Она снова смотрит на него, подмечая детали: пыль на рукаве, пятно на колене. Интересно, чем он занимался? Почему вернулся так поздно, что пропустил ужин? Он часто так делает?

Прошедшие с их последней встречи дни никак не стёрли с его лица это измождённое, усталое выражение. Будто всё это время он безостановочно двигался вперёд, словно не знал, что случится, если остановится.

Джинни же куда больше страшит, что произойдёт, если она перестанет держать себя в этом оцепенении, если перестанет быть неподвижной.

Она ставит бутылочку с зельем на стол и наклоняется к Гарри, осторожно пытаясь вытащить палочку из руки. Его пальцы рефлекторно сжимаются вокруг дерева. Джинни замирает, взглянув на его лицо, но глаза по-прежнему закрыты — это было скорее неосознанное движение.

Она касается тыльной стороны его ладони, чувствуя под пальцами тепло кожи.

— Всё в порядке, Гарри, — шепчет она. — Ты можешь поспать.

Он слегка ёрзает, поворачиваясь в кресле, и его рука наконец расслабляется. Она вытаскивает палочку и кладёт её на столик, так, чтобы он легко мог до неё дотянуться. Затем берёт плед с дивана и бережно накидывает на него.

Она всегда умела быть такой, какой все хотели её видеть.

Может быть, она снова сможет стать этим человеком.

Вернув флакон с настойкой мака в кладовую, она идёт обратно в гостиную и поворачивается лицом к окну.

Теперь она будет стоять на страже, чтобы ему не пришлось.

* * *

Незадолго до рассвета Джинни поднимается в свою комнату и ложится поспать пару часов. Проснувшись, она принимает душ и одевается. За завтраком быстрым взглядом проверяет гостиную, чтобы убедиться, что Гарри проснулся, пока она была наверху, но его там уже нет, скорее всего, вернулся в Хогвартс. Она откладывает эту мысль на потом.

Сегодня ей нужно сосредоточиться на другом деле.

Она как раз заканчивает убирать посуду, когда на кухню заходит мама.

— Джинни? — удивленно произносит она.

— Доброе утро, — отвечает Джинни так, будто это самое обычное утро, потому что она не уверена, что сможет выдержать настойчивые попытки матери надавить на нее прямо сейчас.

— Приготовить тебе что-нибудь?

— Я уже поела.

— Правда? — спрашивает мама и явно ей не верит.

— Мам, я поела. Честно.

— Хорошо.

— Я собираюсь в Мунго, — сообщает Джинни.

— Хорошо, дорогая, — отвечает мама, и Джинни пытается не обращать внимания на чересчур самодовольный тон.

Летучий порох щиплет нос, и через мгновение Джинни уже выходит из камина в приемном отделении. Странно находиться здесь: одновременно кажется, что прошло всего несколько мгновений с тех пор, как Билл унес её отсюда, и что прошла уже целая вечность.

В коридоре одной из первых, кого она встречает, оказывается Ханна.

— Ханна, — зовёт Джинни.

Та поворачивается, широко раскрыв глаза, подходит к Джинни и обнимает её.

— Джинни! Как ты?

Джинни осторожно высвобождается из крепких объятий.

— Ну, рёбра, к счастью, уже зажили.

— Ой, прости! — Ханна смущенно прикрывает рот рукой.

— Всё в порядке, честно. Что ты здесь делаешь?

Ханна откидывает прядь волос с лица.

— О, я просто хочу убедиться, что у всех есть всё необходимое. Луна только что забрала отца домой. Невилл тоже был здесь недавно. Он всё ещё пытается разыскать родителей нескольких человек.

— Николы? — уточняет Джинни. Её отец, мать и сестра бесследно исчезли почти три месяца назад.

Ханна печально качает головой.

— Увы, их пока так и не удалось найти.

Джинни мрачно кивает, мысленно отмечая, что нужно как можно скорее навестить Николу. И Асторию, если получится.

— Ты же знаешь, что Бассентвейт здесь, да?

— Что? — спрашивает Джинни, и её сердце на миг замирает от надежды. — Он...

Ханна качает головой.

— Он всё ещё в коме. Целители говорят, что это лишь вопрос времени.

— Ясно, — кивает Джинни, проклиная себя за глупую надежду. — Конечно.

— Но Тилли и Рейко здесь. Уверена, они будут рады тебя увидеть.

Джинни кивает.

— Где они?

Ханна проводит её по коридору и заходит в первую же палату.

— Джинни, — тихо говорит Тилли, поднимая взгляд.

Она сидит на стуле у постели, а позади на другой кровати, свернувшись клубком, спит Рейко, лицо её безмятежно, глаза закрыты.

— Привет.

Джинни подходит обнять Тилли. Та прижимается к ней на секунду, потом отстраняется. Джинни бросает взгляд на спящую девушку.

— Наконец-то удалось уговорить её поспать, — негромко сообщает Тилли.

Джинни гадает, как долго Тилли здесь. Её мантия измята, волосы явно давно не мыты, но больше всего беспокоят тёмные круги под глазами.

Она переводит взгляд на Бассентвейта.

Для человека, который всегда был олицетворением жизни — не только физически, но и своим громовым смехом, безудержной энергией на поле — так странно видеть его столь неподвижным. Будто... угасающим. Словно он исчезает по частям.

— Это так на него похоже, — говорит Тилли охрипшим голосом, — быть таким упрямым даже на пороге смерти.

— А где его родители?

У него ещё есть старшая сестра, если Джинни не ошибается.

Тилли поджимает губы.

— Они заходили попрощаться. Больше я их не видела.

То есть пока она бездельничала в постели, Тилли тащила всё это в одиночку. Она и Рейко.

Но теперь Джинни здесь.

Рейко выглядит умиротворенной во сне, поэтому она сосредотачивается на Тилли и предлагает:

— Может, пройдёмся?

Тилли хмурится.

— Ханна останется с ним, правда, Ханна? — Джинни бросает ей многозначительный взгляд.

Ханна улыбается.

— Конечно.

— Джинни, правда...

— Тилли, — её голос звучит так, что становится ясно: спорить бесполезно.

— Ладно, — вздыхает Тилли.

Они проходят через приёмное отделение и выходят на улицу. Яркий солнечный свет заставляет Тилли сощуриться. День выдался ясным, не слишком жарким, с лёгким ветерком, и от этого кажется ещё более неправильным, что мир может быть таким прекрасным, когда...

— Пошли, — Джинни направляется в сторону соседней улицы.

Не успевают они пройти и половины квартала, как Тилли нарушает молчание.

— Мои родители уже пытаются расторгнуть помолвку.

— Что? — Джинни потрясена. Неужели у них не хватит порядочности просто подождать неизбежного?

Тилли фыркает.

— Не хотят, чтобы я оказалась привязана к овощу до конца дней. — Она стискивает зубы, поднимая лицо к небу. — Поделом им, чёрт возьми.

— Тилли... — мягко говорит Джинни.

Но теперь, начав говорить, Тилли, кажется, уже не может остановиться.

— Я ведь не хотела за него замуж, но он был таким чертовски благородным и с пониманием отнесся ко всему этому. Потому что ты права: он ужасно порядочный. Вот только я всё равно не хочу за него замуж. Правда, уж точно не таким способом я хотела от этого избавиться! — Она поворачивается к Джинни, её лицо искажено яростью и болью. — Он этого не заслуживает. Кэролайн этого не заслуживает. Никто из них не заслуживает.

— Верно, — соглашается Джинни, стараясь дышать сквозь тяжесть в груди, сквозь плотный клубок боли, вины и гнева, который она не может позволить себе выпустить наружу.

Она смотрит вниз на тротуар, на трещины и выбоины, и заталкивает все эти чувства обратно за ту стену в своём сознании, где этому самое место.

Когда Джинни наконец уверена, что сможет говорить ровно, то берёт Тилли под руку.

Они молча идут дальше.

* * *

В конце концов Джинни возвращается с Тилли в палату к Бассентвейту. Сначала она разговаривает с Рейко, затем переходит из палаты в палату, навещая знакомых. Она сидит, слушает и наблюдает, как Ханна выясняет, что нужно каждому.

К тому времени, как она добирается до конца коридора, Джинни уже измотана, но знает, что остался самый важный визит. Оставив Ханну заниматься делами, она спускается по сырой лестнице в охраняемое отделение.

За небольшим столом сидит аврор.

— Я хочу навестить Тобиаса Бёрка.

Тот смотрит на неё, прищурившись:

— Вы совершеннолетняя?

— Да, — нагло лжёт Джинни, хотя знает, что ему ничего не стоит проверить.

Но, похоже, ему не настолько интересно, чтобы проверять, висит ли ещё на ней Надзор. Он просто кивает.

— Придётся оставить здесь палочку.

Она даже не пытается спорить — ни по поводу палочки, ни по поводу того, что Тобиас якобы представляет опасность. На кончике языка уже вертятся слова о том, что он не грёбаный Пожиратель смерти, но, похоже, её всё равно никто не собирается слушать.

Следуя за аврором по коридору, она ждёт, пока он снимет защитные заклятия с двери.

Дверь тихо открывается, и Джинни видит мать Тобиаса, сидящую у его кровати.

— Миссис Бёрк, — говорит Джинни. — Вы не против, если я зайду?

— Мисс Уизли, — отвечает та. — Конечно, проходите.

Этот приём куда теплее, чем ожидала Джинни, учитывая их последнюю встречу. Подойдя к кровати, она смотрит на спящего. Тобиас почему-то выглядит даже хуже, чем в прошлый раз. Лицо бледное, щёки впалые. Джинни хмурится. Ему уже должно было стать лучше.

— У него поднялась температура, — поясняет миссис Бёрк.

— Правда? — удивляется Джинни.

— Он никогда не отличался крепким здоровьем.

Джинни вспоминает, как Тобиас подхватывал все болезни, гулявшие по замку, и переносил их тяжелее других.

— Он спрашивал о вас.

Джинни заставляет себя встретиться взглядом с миссис Бёрк и сразу же замечает тёмные круги под глазами.

— Я могу посидеть с ним немного, если хотите отдохнуть.

— Благодарю, — она собирает вещи и перед уходом вежливо улыбается.

— Думал, тебя сюда не пускают, — произносит Тобиас, как только дверь за матерью закрывается.

— Нет, — отвечает Джинни, не глядя на него, и садится на стул, только что освобожденный миссис Бёрк.

Она оглядывает комнату и замечает на столике у кровати флакон с зельем. На мгновение её охватывает жгучее желание схватить его. Как же она его жаждет.

Вместо этого остаётся сидеть совершенно неподвижно.

— Как ты? — наконец, выдавливает она.

— Превосходно. Здесь тихо и спокойно, — отвечает Тобиас. — Расслабляющая атмосфера. Хотя, вероятно, лишь потому, что никто не хочет навещать Пожирателя смерти. Кроме моей семьи.

Джинни игнорирует язвительные нотки в голосе, сосредоточившись на том, что не давало ей покоя.

— Ты никогда не рассказывал о ней.

— О Маргрит?

— Ага.

Тобиас пожимает плечами.

— А что тут было рассказывать?

— Она твоя сестра. Просто невероятно, что я знаю тебя столько лет, а ты ни разу о ней не упомянул.

— Это своего рода семейная тайна, — говорит он, уставившись в потолок. — Дочь, которая оказалась совсем не такой, какой должна была быть.

В его голосе звучит горечь, и теперь, познакомившись с его родителями, Джинни начинает понимать почему.

— Что ты имеешь в виду?

Он бросает на неё недоумевающий взгляд.

— Ты же видела её.

Джинни кивает.

— Врождённая слабость. У нас обоих. Слишком много кровосмешения среди чистокровных, — усмехается он. — Я, конечно, этим пользовался. Это избавляло меня от занятий спортом.

— А я-то думала, ты просто ленивый, — говорит Джинни.

Тобиас дарит ей мальчишескую ухмылку, но в глазах плещется яд.

— Я мог сидеть без дела и читать книги сколько душе угодно. — Его улыбка угасает. — С Мэгс всё было иначе. На моем третьем курсе она серьёзно заболела. А когда на следующий год ей исполнилось одиннадцать, стало ясно, что она слишком слаба, чтобы колдовать. Магия просто... истощала её.

— Вот почему она так и не приехала в Хогвартс, — предполагает Джинни.

Он пожимает плечами.

— Ты мог бы мне рассказать.

— Ну, — Тобиас усмехается, — честь семьи превыше всего и всё такое.

Джинни закатывает глаза, откидываясь на спинку стула.

— Мне этого не понять, я же предательница крови.

— Именно, — кивает он. — У тебя нет никакой семейной чести.

— Ни капельки, боюсь.

Он искоса поглядывает на неё.

— Наверное, ты никогда и не задумывалась спрятать кого-то из братьев или сестёр из-за стыда.

— О, мы временами вполне серьёзно подумывали насчёт Перси.

Тобиас хмыкает.

— А вместо этого вы, наверное, просто чертовски любите друг друга.

— Ну, у нас всякое бывает, — она опускает глаза на свои руки.

— Мне жаль, — вдруг говорит он. — Насчет Фреда. Он был... неукротимой силой словно ураган.

Джинни кивает и меняет тему, потому что просто не может… Только не сейчас.

— Наверное, моя семейка предателей крови и есть та причина, из-за которой твой отец меня ненавидит.

Тобиас презрительно фыркает.

— Он недостаточно о тебе думает, чтобы удостоить ненавистью. Хотя, уверен, ему не нравится, что ты всё время подсовываешь мне маггловские книжки.

Она резко выпрямляется, глядя на него с возмущением.

— Что? Это ты вечно их мне подсовываешь!

Тобиас пожимает плечами.

— Он об этом не знает.

— Ну ты и придурок⁽¹⁾.

Он бросает на неё укоризненный взгляд.

— Об этом мне и так не дают забыть.

Для неё он всегда был просто Тобиасом, но она знает, какой вес имеет фамилия Бёрк. Возможно, именно поэтому Кэрроу купились на его игру — у него ведь были дядя и кузен на той стороне. Должно быть, тяжело нести такое бремя.

— Они не оставили тебя, — тихо говорит Джинни. Это что-то да значит.

Он снова смотрит в потолок.

— Я столько лет злился на них, а теперь лежу здесь со своим слабым здоровьем, выздоравливаю целую вечность и думаю: а вдруг они знали? — Он переводит взгляд на неё. — Всё это с Мэгс случилось как раз, когда Тёмный Лорд вернулся. Ну, или, по крайней мере, когда Поттер начал вопить об этом на каждом углу. Так что мы взяли и спрятали её, перестали вообще упоминать её имя, позволили всем думать, что она умерла... Это был стыд? Или защита? Может, они правда понимали, как всё обернётся?

— Войной? — уточняет Джинни.

— Да, но ещё и этим чёртовым обязательным образованием. Обучение в Хогвартсе убило бы её. А Тёмный Лорд посчитал бы её смерть всего лишь… укреплением чистокровной линии.

Теперь Джинни наконец понимает, что заставило его пойти на риск и играть роль двойного шпиона. Дело всегда было не только в Смите и Бербидж. Он сражался за мир, в котором его сестра могла бы жить, не скрываясь.

Она касается его руки.

— Прости, что не навещала.

— Всё в порядке, — говорит он, но она видит, что это не так.

— Мне прописали постельный режим, — пытается объяснить она.

Тобиас поднимает бровь.

Джинни пожимает плечами.

— Сломанные рёбра.

Он хмурится, окидывая взглядом её тело.

— Ты в порядке?

Она знает, что он заслуживает правды: что настоящая причина её долгого отсутствия в том, что ей было проще сидеть в комнате, принимать зелья и не думать. Что часть её до сих пор отчаянно хочет вернуться к этому — так сильно, что это невыносимо.

Но она не может вывалить всё это на него. Он потерял ногу, все считают его Пожирателем смерти, и не всё крутится вокруг неё.

Джинни улыбается.

— Всё хорошо.

Если он и понимает, что она лжёт, то не подаёт вида.

— Когда тебя отпустят домой? — спрашивает она.

— Говорят, я ещё слишком слаб. Не то чтобы мне особо хотелось домой, — добавляет он с усмешкой.

Как будто у него есть выбор. Несмотря на все заверения, за дверью всё ещё дежурят авроры.

Она найдёт способ это исправить. Так или иначе.

Пока же Джинни достаёт потрёпанный экземпляр «Моби Дика».

— Я спасла его из галереи. Хочешь, почитаю тебе? — Она оглядывается. — Или твой отец ворвётся и вышвырнет меня?

Тобиас улыбается.

— Хотел бы я посмотреть, как он попробует это сделать.

Она читала уже около получаса, когда возвращается его мать. Джинни бросает на неё быстрый взгляд, но не останавливается. Миссис Бёрк молча садится и слушает до конца главы.

— Хотите, оставлю? — спрашивает Джинни, взглянув на неё.

После паузы та кивает, принимая книгу осторожно, словно это нечто опасное.

— Спасибо.

Джинни поворачивается к Тобиасу, касаясь его руки.

— Я вернусь завтра. После...

Первых похорон.

Тобиас мрачно кивает.

— Отдай за меня дань уважения.

Она касается губами лба. Его пальцы на мгновение крепко сжимают её руки.

— Постарайся не доставлять колдомедикам слишком много хлопот, ладно? — говорит она.

Тобиас хрипло смеётся.

— Ты же меня знаешь.

— Вот именно.

* * *

Вечером Джинни стоит перед шкафом и осознаёт, что у неё нет ничего подходящего для похорон. Глупо, конечно, что она не подумала об этом вчера. У неё есть школьные мантии и парадная с рождественской вечеринки у Слизнорта, но ни то, ни другое не подходит. Всё остальное — мешанина из маггловской одежды, толстых свитеров и спортивной формы.

Её квиддичная мантия стала бы особенно «праздничным» выбором.

Джинни твердит себе, что неважно, во что она одета, но почему-то это всё-таки важно.

Перебирая вещи в шкафу, она натыкается на старую голубую мантию. Она не надевала её уже целую вечность, и конечно же стоило лишь примерить, как стало ясно, что подол висит в нескольких дюймах от лодыжек. Бюст у неё никогда не был особенно пышным, но ткань всё же натянулась и чуть разошлась на груди, а по животу и бёдрам легла тугими складками. Высокий ворот украшен белым кружевным воротничком, в тон которому шли такие же слегка колышущиеся манжеты. Это детская мантия, и, даже если она уже не до конца понимает, кем стала, одно она знает точно: той девочкой больше не является.

На миг к глазам подступают слёзы досады и разочарования, и это глупо. Всего лишь одежда. Должно быть неважно.

— Это простая проблема, Джинни, — говорит она своему отражению. — Просто разберись.

Сбросив мантию, она натягивает халат и выходит на лестничную площадку, а через секунду уже стучит в дверь комнаты Билла.

— Войдите, — раздаётся изнутри голос Флёр.

Джинни открывает дверь.

— Привет.

— Джинни, — Флёр улыбается. — Заходи.

Она сидит у окна за столом и держит в руках перо и пергамент. Джинни заходит, закрывая за собой дверь.

— Пишешь Габриэль?

— Да, — отвечает Флёр с улыбкой, которая кажется лишь отчасти натянутой. — Она рада, что война закончилась, но всё равно хочет, чтобы я вернулась к ней.

Джинни кивает.

— Ты, наверное, соскучилась по всем.

— Конечно, — легко отвечает Флёр. — Но сейчас я там, где должна быть.

Джинни вдруг больше не может смотреть на неё и отводит взгляд. Может, это была глупая затея.

— Джинни, — говорит Флёр. — В чём дело?

Со вздохом она показывает мантию.

— Мне, собственно, нечего надеть на... — Она замолкает, почему-то не в силах произнести это слово.

Флёр уже поднялась.

— Конечно. Давай посмотрим, что у тебя есть.

Джинни с застенчивым видом снимает халат и надевает мантию.

Флёр цокает языком.

— Да. Так не подойдёт. Больше ничего нет?

Джинни качает головой, щёки горят.

— Я бы одолжила тебе что-то из своего, но…

Она жестом показывает на разницу между ними, и Джинни даже не нужно объяснений. Флёр выше её на несколько дюймов и обладает такой грудью, о которой Джинни и мечтать не могла. В остальном же Флёр стройна, как тростинка, чего не скажешь о Джинни. Ни одна её вещь не подойдёт.

Флёр тепло улыбается:

— Что ж, посмотрим, что можно сделать...

Она начинает кружить вокруг Джинни, волшебная палочка за ухом, взгляд цепкий, подмечающий каждую деталь. Джинни стоит, уставившись прямо перед собой. На стене висит потрёпанный постер Тиа Морено, где та игриво подмигивает, сидя на метле в откровенном наряде — реликвия юношеского увлечения Билла «Гарпиями». Удивительно, что он до сих пор не снял его.

Флёр ловит её взгляд и посылает Тиа воздушный поцелуй, от которого, Джинни готова в этом поклясться, знаменитая спортсменка краснеет.

— Она очаровательна, — признаётся Флёр.

— Правда? — удивляется Джинни.

Флёр лишь пожимает плечами в типично французской манере и не удостаивает комментарием, вновь сосредоточившись на мантии.

— Да, — наконец говорит она после долгой паузы, доставая палочку. — Кажется, я знаю, что делать. Ты не против?

Джинни качает головой.

Флёр начинает наносить палочкой метки, периодически произнося заклинания. Джинни наблюдает, как юбка укорачивается чуть ниже колен, а лишняя ткань сворачивается в прямоугольную ленту, которая затем пришивается сзади в виде пояса, подчёркивая талию. Белые рюши аккуратно исчезают.

Долгие секунды Флёр изучает её грудь.

— Да, здесь нужно кое-что посерьёзнее, — говорит она и произносит заклинание удлинения.

Джинни сразу чувствует, как напряжение в плечах ослабевает и ткань больше не топорщится на груди. С рукавами дела обстоят наоборот: они укорачиваются, оставляя лишь лёгкую волну у запястий.

— С качеством ткани мы ничего не поделаем, — замечает Флёр, — но простые чары гламура помогут с цветом. — Она произносит заклинание на французском, и оттенок мантии меняется, превращаясь из нелепого яично-голубого в элегантный тёмно-синий. Она критически оглядывает результат. — Эффект начнёт исчезать через несколько дней, но мы сможем обновить его.

Сделав последний круг вокруг Джинни, Флёр удовлетворённо кивает:

— Да. Так лучше.

Она подводит её к зеркалу на комоде.

Джинни разглядывает свое отражение. Теперь у нее действительно есть фигура, а силуэт стал гораздо более привлекательным. Форма выреза слегка изменилась, Джинни даже не может сказать, как именно, но мантия больше не кажется детской. Она не идеальна, но достаточно простая, хорошо сидит и вполне подходит для того, что ей предстоит.

— Спасибо, — выдыхает она, и почему-то именно это делает грядущее чуть более терпимым.

Стоящая позади Флёр наклоняет голову:

— В некоторые дни хорошая мантия может стать лучшей бронёй.

Джинни встречается с ней взглядом в зеркале.

— Как и красивое личико, — замечает она.

Флёр лишь слегка приподнимает бровь, уголки губ изгибаются в намёке на улыбку.

— Возможно.

Джинни сжимает её пальцы, всё ещё лежащие на плече. В ответ Флёр отвечает тем же и целует в макушку.

— А теперь, — говорит она, отходя на шаг и хлопая в ладоши, — какие у тебя туфли? И что будем делать с волосами?

Джинни отдаёт себя в надежные руки сестры.

---

1) В оригинале Джинни говорит Ну ты и Berk, что созвучно и с фамилией Тобиаса (Burke), и с придурком.

Вернуться к тексту

Колина Криви хоронят в тихий воскресный полдень.

Джинни рассказывает им, что этим же утром прошла церковная служба для семьи и друзей Колина из маггловского мира. Родители устроили похороны на кладбище отдельно, чтобы друзья из Хогвартса тоже могли попрощаться.

Они так старательно следят, чтобы их миры никогда не пересекались, и Гарри задается вопросом, не в этом ли кроется часть проблемы.

Они подходят к полукругу стульев, где уже ждёт семья Колина, и к изящному деревянному гробу у открытой могилы. Он кажется слишком большим для того мальчишки, которого помнит Гарри.

Здесь уже собрались десятки учеников, включая Невилла, Ханну и Луну, которые тут же обнимают Джинни, стоит им подойти.

— Гарри.

Он оборачивается и видит Денниса, чье прыщавое лицо сейчас переполнено благодарностью.

— Он был бы очень рад, что ты пришёл, — говорит Деннис, пожимая ему руку. — Пойдём, познакомлю тебя с родителями.

Гарри кивает, беспомощно глядя на Рона и Гермиону, и они вместе идут знакомиться.

— Мам, — зовёт Деннис. — Это Гарри Поттер.

Она поднимает взгляд с лёгким, немного отстранённым интересом, словно изо всех сил, несмотря на пелену горя, пытается сосредоточиться на настоящем.

— О, — произносит она, протягивая руку. — Колин часто говорил о тебе. Для него очень важно, что ты здесь.

Гарри пожимает её руку, безуспешно пытаясь подобрать слова.

— Я… — Он качает головой. — Мне… жаль.

Она вымученно ему улыбается.

— Спасибо, дорогой, — говорит она, и слова звучат пусто, как заученная фраза, повторённая столько раз за день, что они давно лишились смысла.

Для Гарри это уже третьи похороны за сегодня. И единственное, что он ненавидит сильнее самих похорон, — это то, как они сливаются в одну длинную церемонию. Слёзы, надгробные речи, вспышки фотоаппаратов, прикосновения людей, их вопрошающие голоса и ищущие взгляды… Ведь каждый заслуживает своего собственного момента, а не просто стать ещё одной строчкой в списке из пятидесяти погибших.

Пятьдесят.

Пятьдесят человек отдали жизни, защищая Хогвартс от Волдеморта. Защищаясь от битвы, которую Гарри принёс с собой, — и смерть ступала за ним по пятам. Как всегда.

Ему следовало быть быстрее, умнее, сосредоточеннее. Задавать нужные вопросы, пока была возможность. Следовать предпринять хоть что-то, потому что теперь пятидесяти человек больше нет, и их похороны, их жизни и смерти сливаются в один безликий клубок горя. А они заслуживают большего.

Кто-то касается его руки. Гарри поднимает взгляд, это Джинни стоит рядом. Не смотрит на него, просто стоит.

Рядом с ней Ханна. Она опускается на стул рядом с миссис Криви, повернувшись к ней всем телом.

— Мы не знакомы, — дрожащим голосом начинает Ханна, — и, возможно, вы чувствуете, что была часть жизни Колина, которую вы не знали. Мы хотели бы рассказать, каким он был для нас.

Миссис Криви кивает. Её муж уже едва сдерживает слёзы.

Гарри снова поднимает взгляд. Пока он говорил с родителями Колина, ученики выстроились в круг вокруг могилы.

— Ты не скажешь пару слов? — просит Деннис. — Для него это бы много значило.

Гарри не хочет. Чёрт, как же он не хочет. Но ведь это меньшее, что он может сделать, правда?

— Конечно, — отвечает он, думая лишь о том, что Колин заслуживал куда большего.

Большего, чем высокопарная речь от него.

От мальчика, который живёт, пока все остальные умирают.

Он невольно ищет Джинни глазами, и она просто кивает, встречаясь с ним взглядом, будто говорит: «Давай же, Поттер. Ты знаешь, что это важно».

Затем она отходит, присоединяясь к кругу с Ханной и Луной.

Все смотрят на него с ожиданием.

Гарри откашливается.

— Пожалуй, я познакомился с фотоаппаратом Колина раньше, чем с самим Колином, — начинает он, и несколько человек одобрительно смеются. — Для него всё было таким новым и удивительным, что невозможно было не заразиться его восторгом. Думаю, мы все иногда забываем, насколько необыкновенными и потрясающими бывают вещи, ставшие для нас обыденными. Колин этого никогда не забывал.

Он смотрит на могилу.

— Он был смелым и целеустремлённым, и мне повезло знать его.

Гарри возвращается в круг, вставая рядом с Роном.

Затем вперед выходит Найджел и рассказывает, как Колин допоздна засиживался над учебниками и упорно осваивал защитные заклинания для АД. Как много значило для него быть частью этого.

Луна вспоминает о том, какой прекрасной была его аура. Невилл описывает его преданность делу и то, как он никогда не сдавался. Симус заставляет всех то смеяться, то вытирать слёзы, рассказывая о совместных проделках и ночных вылазках на кухню.

Деннис сидит рядом с родителями, его лицо залито слезами, а на лице широкая, почти ослепительная улыбка. Мистер и миссис Криви слушают в оцепенении, словно открывая для себя жизнь сына, частью которой им так и не довелось стать.

Гарри отворачивается. Напротив стоит Джинни с совершенно непроницаемым лицом и устремлённым вдаль взглядом. Она обнимает плачущую Ханну.

Постепенно рассказы смолкают, и все погружаются в тихое, созерцательное молчание. Однако в нём ощущается какое-то странное, томительное ожидание, и Гарри гадает, не ждут ли они, что он скажет что-то ещё, когда Джинни делает несколько шагов, вступая в круг.

Все взгляды устремляются на неё, и Гарри понимает, что все ждали именно её слов.

Джинни стоит несколько секунд, собираясь с мыслями, а затем начинает говорить ровным, спокойным голосом:

— Колину не обязательно было там быть. Мы все это знаем. Он был далеко и в безопасности. Насколько это вообще было возможно. Но он вернулся. Потому что был смелым, потому что хотел помочь друзьям и понимал, что поставлено на карту. Он вернулся, потому что, несмотря на всё, что нам пытались внушить, Хогвартс был и его домом тоже.

Она замолкает, опустив глаза на свои руки, а когда поднимает взгляд снова, то видно, что её лицо становится твёрдым и решительным.

— Он погиб, сражаясь за своё право на магию, на свою палочку. За право учиться и познавать. За право просто быть. — Она окидывает круг взглядом, словно хочет убедиться, что все её слушают. — И теперь именно мы должны сделать так, чтобы это имело значение. Ради Колина. Ради всех них.

Джинни отступает назад, возвращаясь на своё место.

— Вот каким он был для нас и что значил, — тихо добавляет Ханна, глядя на чету Криви.

Мистер Криви встаёт, крепко сжимая руку жены.

— Спасибо, — говорит он. Видно, что он хочет сказать больше, но может лишь кивнуть.

Ученики возвращаются на места позади семьи Криви. Священник выходит вперёд и становится у могилы, чтобы завершить последние церемонии перед тем, как гроб медленно опустят в землю.

Гарри вздрагивает, когда первый ком земли с глухим стуком падает на крышку гроба.

* * *

К третьему дню Джинни начинает ловить себя на мысли, что похороны превращаются в ритуал. Однотипные действия, повторяющиеся снова и снова, пока они почти не теряют смысл. Меняются только имена и места на кладбище.

Утром она стоит на небольшом кладбище и наблюдает за тем, как Андромеда Тонкс хоронит дочь и зятя рядом с ещё свежей могилой мужа.

Молли держит на руках маленького Тедди, давая миссис Тонкс возможность спокойно оплакивать семью. Джинни даже предполагает, что она вполне может оплакивать и свою сестру Беллатрису. Может скорбеть о её смерти или о том, кем та стала.

Джинни закрывает глаза, снова чувствуя жар и жгучий след того проклятия, что пролетело всего в дюйме от неё; снова вспоминает безумные, налитые злобой глаза Беллатрисы; её бурлящую, нестабильную энергию и ярость, скреплённую лишь тонкой нитью ненависти. А следом была тишина. Беллатриса разлетелась на части, превратившись в пыль так тихо, словно её никогда и не существовало⁽¹⁾.

Тедди вскрикивает, возвращая Джинни в реальность.

Но день не приносит облегчения, потому что, наконец, приходит черед Фреда.

Джинни предпочла бы оказаться где угодно, лишь бы не на этом поросшем травой холме. Ниже по склону изысканные кенотафы и мраморные часовни выстраиваются в безмолвный ряд, а в конце — два простых камня: Гидеон и Фабиан. Чуть в стороне совсем крошечный, вкопанный в землю, которому всего один год, но о нём никто никогда не говорит.

Пруэттов больше нет. Теперь только Уизли. Именно они один за другим заполнят оставшееся свободное место. И первым будет Фред.

Все выстраиваются в шеренгу: Чарли и Билл по обе стороны от Джорджа, затем Рон и Джинни. Она стоит рядом с мамой; Артур — рядом с ней, а Перси — по другую руку от отца, будто пытается компенсировать расстояние.

За их спинами Джинни замечает Гермиону и Гарри, рядом с ними — Флёр. Тётушка Мюриэль сидит в большом кресле, устремив взгляд вверх на холм. По другую сторону могилы стоят Ли Джордан, Анджелина Джонсон и Кэти Белл. Людей становится всё больше, всё больше и больше.

Через несколько рядов Джинни видит Антонию и с удивлением понимает, что рядом с ней Теодора. Но и они не одни. Там Тилли с измождённым лицом, и Гестия с Флорой, и Миллисента. Все они. Все девушки, с которыми она когда-то делила «Салон», стоят плечом к плечу.

Джинни с трудом сглатывает ком, подступивший к горлу.

Слова и обряды сливаются в монотонный гул где-то вдалеке. Джинни цепляется за ощущение маминой руки и начинает считать присутствующих. Считает снова и снова, каждый раз получая разный результат.

Рон срывается на полуслове. Его хриплые надрывные рыдания разлетаются эхом по кладбищу. Джинни застывает, зная, что должна протянуть руку, коснуться его, но ей кажется, что стоит пошевелить хоть одним мускулом — и всё рассыплется, как пепел. Вместо этого она решительно встречается взглядом со всеми, кто смотрит на неё, заставляя их отвести глаза.

Билл обнимает Рона, прижимая к себе.

Джордж просто сидит на стуле, уставившись в одну точку прямо перед собой.

Джинни делает медленный глубокий вдох и снова начинает считать.

Церемония заканчивается раньше, чем ей удаётся закончить подсчёт. Люди проходят мимо, направляясь к выходу; кто-то что-то говорит ей, она кивает. Кивает, стоит и дышит.

— Я останусь с ним, — говорит Чарли Биллу. — Отведи их домой.

Билл кивает, подхватывая Молли под руку. Она выглядит бледной и потерянной, и Джинни приходится отвести взгляд.

— Джин? — спрашивает у неё Билл.

Она кивает и уходит вместе с ними.

У ворот она оглядывается и видит, что Джордж лежит на траве параллельно свежей могиле, словно уже претендуя на своё место.

Несмотря на летнюю жару, Джинни дрожит, обнимая себя руками.

* * *

Ужин после похорон Фреда одновременно многолюдный и очень тихий. Только семья, и все они теснятся за столом. Кажется, что Нора трещит по швам: все жилые помещения забиты до отказа, как сардины в бочке, и при этом где-то наверху пустует комната близнецов. Джордж туда не заходит, а остальные тоже не решаются.

Гарри не может отделаться от ощущения, что он — чужак, словно подсматривающий за горем, которое сам никогда по-настоящему не поймёт. Он разбит из-за смерти Фреда, всё ещё забывает, что его уже нет, но вместе с тем знает, что боль окружающих гораздо глубже, особенно Джорджа.

Иногда, если остановиться достаточно надолго, то в голове всплывает надломленный голос Рона: «Ты не представляешь, каково это! У тебя нет семьи!»

Гарри знает, что это в нём говорил крестраж, но это не значит, что в его словах не было крупицы правды.

Один раз он даже попробовал улизнуть, чтобы оставить их наедине с горем, но Рон резко пресёк эту попытку:

— Я притащу твою жалкую задницу обратно, будь ты хоть трижды героем, — сказал он с покрасневшим и всё ещё опухшим от слёз лицом.

Поэтому Гарри остаётся, чувствуя себя чужаком.

Джордж молчал с тех пор, как они с Чарли, наконец, вернулись. Молчал так, будто не мог выдавить ни слова, потому что некому было подхватить его фразу и закончить её шутливой словесной игрой.

Наверное, поэтому все замерли в шоке, когда Джордж вдруг откашлялся, посмотрел прямо на Гарри и спросил:

— Ты правда был мёртв?

В комнате повисло напряжённое молчание. Казалось, все одновременно хотят, чтобы Джордж говорил, и в то же время испытывают явный дискомфорт от его вопроса.

Гарри застывает, не донеся вилку до рта. Наконец, он медленно опускает её обратно на тарелку.

— Что, прости? — переспрашивает он, уверенный, что ослышался, но зная, что это не так.

— Ты умер? — повторяет Джордж уже громче. — Или это была просто... шутка?

Он произнёс это таким тоном, будто Гарри притворялся мёртвым просто так, для развлечения. Будто ему было забавно слушать ужасную реакцию всех присутствующих на его смерть.

— Джорджи, — шепчет Молли, протягивая к нему руку.

— Что? — огрызается он, отстраняясь. — Если он умер, то знает! Может рассказать, что чувствовал, что было потом. Если... — Его голос срывается, будто что-то сжимает горло.

Именно отчаяние в голосе Джорджа заставляет Гарри пересилить своё глубоко укоренившееся желание не думать обо всём. Ведь он, честно говоря, даже не задумывался, как эти знания могут помочь Уизли. Эти люди сделали для него всё, пожертвовали столь многим. Неужели он не может выполнить хотя бы эту маленькую просьбу?

— Да, я умер, — тихо говорит он.

За столом будто перестают дышать, все взгляды прикованы к нему. Гарри замечает, как Гермиона хватает Рона за руку. Он даже им не рассказывал об этом, не говорил ни о чём таком, стремясь поскорее забыть.

— Ты умер? — спрашивает Джордж, первым приходя в себя.

Гарри кивает, не отрывая от него взгляда.

— Уверен в этом настолько, насколько это вообще возможно.

— Но ты... вернулся? — в голосе Джорджа звучит обвинение: «Чем ты заслужил вернуться? Почему ты, а не Фред?»

— Это... сложно объяснить, — говорит Гарри.

Лицо Джорджа каменеет.

— И теперь ты, видимо, скажешь, что ничего не помнишь.

Гарри сглатывает.

— Нет. Я помню всё достаточно чётко. — Как бы ему ни хотелось этого не помнить. — Послушай, я не знаю, что сказать, чтобы хоть кому-то стало легче. Могу лишь сказать, что мне не было больно. И что…

Он замолкает, не зная, как выразить всё это словами. Гарри смотрит в тарелку, думая о родителях, Сириусе, Ремусе и Дамблдоре.

«Мы никогда не уходили», — сказала его мать.

— Что? — тихий голос вырывает его из раздумий.

Он поднимает взгляд и видит бледную Джинни — в её глазах читается та же тоска и потребность узнать.

Гарри смотрит на неё и неожиданно находит слова:

— Те, кто умирают... они не просто... исчезают. Особенно такие, как Фред. Они... никогда нас не покидают.

— Это не просто какая-то философская чушь? — спрашивает Джордж, но в его голосе уже нет прежней резкость, только мучительная надежда.

Гарри встречается с ним взглядом, желая, чтобы он действительно понял:

— Нет. Это не чушь.

Джордж задумчиво смотрит на стол.

Чарли хмуро смотрит на Гарри.

— А кого именно ты…

— Достаточно, — обрывает его миссис Уизли, и Чарли смущённо отводит взгляд, будто осознав, что позволил своему любопытству зайти слишком далеко.

Внезапно Гарри становится слишком тяжело сидеть на этой тёплой, переполненной кухне. Он отодвигает стул.

— Извините.

И выходит из-за стола, оставляя Уизли наедине с их горем.

Рон следует за ним на крыльцо; Гермиона отстаёт всего на несколько шагов. Они встают по бокам от него.

Они не спрашивают. Они не давят. Они просто стоят рядом, пока он смотрит на пустынный двор.

---

1) Прим. пер: здесь автор взяла момент смерти Беллы именно из фильма для большей кинематографичности.

Вернуться к тексту

В пятницу наступает очередь Джинни присоединиться к сёстрам. Они снова здесь, как на похоронах Фреда. Этого она никак не ожидала. Глупо, конечно, во многих отношениях.

«Салон» никогда не был просто местом. Это сестринство, и Хогвартс лишь его малая часть. Она всё равно готова была сделать что угодно для этих девушек, и они были рядом, чтобы показать, что тоже готовы.

Теперь пришло время попрощаться с одной из сестёр.

Похороны Кэролайн, безусловно, самые пышные из всех, на которых Джинни когда-либо бывала, и она не может отделаться от мысли, как бы всё это раздражало саму Кэролайн.

«Видела бы ты, во что одета твоя тётя, — думает Джинни. — Это какой-то кошмар».

Она представляет, как Кэролайн закатывает глаза и говорит что-то едкое: «Да что ты знаешь о моде, Уизли? Хотя… перьев и правда могло быть побольше. Перьев никогда не бывает слишком много».

Джинни прикусывает губу, заставляя себя сосредоточиться на церемонии. Речи. Ритуалы. Наконец всё подходит к концу, и семья выходит первой.

Астория следует за ними. Проходя мимо Джинни, она вдруг останавливается.

— Это должна была быть ты, — говорит она со слезами на лице.

Джинни чувствует, как стоящие по обе стороны Тилли и Никола вздрагивают от ненависти, прозвучавшей в голосе Астории.

Джинни лишь кивает.

— Возможно, — признаёт она.

Только вот война не имеет сослагательного наклонения. Война это всегда о том, что есть.

Шагнув вперёд, она подхватывает Асторию под локоть.

— Если ненависть ко мне хоть немного облегчит тебе жизнь, то можешь ненавидеть.

Лицо Астории каменеет. Она вырывает руку и уходит. Джинни бросает взгляд на Гестию и Флору, слегка кивает им, и они тут же следуют за Асторией, вставая по обе стороны от неё.

— Джинни... — произносит Тилли, касаясь её руки.

— Ты сделала всё, что могла, — говорит Антония.

Но её там не было. Она не знает.

— В любом случае, — Джинни пожимает плечами, — дело уже сделано, не так ли?

Тилли и Антония переглядываются.

* * *

Гарри водит вилкой по тарелке, поглядывая через стол на Джинни.

Сегодня она была на похоронах одной из своих однокурсниц из Слизерина. Сказала семье, что хочет пойти одна. Она молчала, но это не новость. Похоже, молчание стало её нормой. По крайней мере, сейчас она здесь, а не прячется за запертой дверью своей комнаты, где провела столько времени. Правда, теперь она редко разговаривает.

Гарри надоело видеть её в одной и той же чёртовой синей мантии и с волосами, стянутыми в такой тугой пучок, что это выглядит очень болезненно.

— Кто завтра на очереди?

Гарри отрывает взгляд от Джинни и смотрит на Рона.

Рон всё чаще прибегает к чёрному юмору, пока неделя тянется томительно медленно: они с трудом переживают одни похороны за другими, продираются сквозь неловкие чаепития и свежее горе, не имея при этом никаких ответов.

Миссис Уизли бросает на Рона укоризненный взгляд, но Гермиона лишь касается его руки и тихо произносит его имя.

— Профессор Снейп, — отвечает Гарри.

Он один из последних. Наверное, Кингсли потребовалось немало времени, чтобы убедить людей, что он вообще достоин нормального погребения.

— Я пойду, — внезапно объявляет Джинни, нарушая затянувшееся молчание.

Все смотрят на неё.

Она чуть-чуть приподнимает подбородок.

— Я не говорю, что кто-то ещё должен идти. Но я пойду.

— Тогда мы тоже пойдем, — поддерживает Билл, сжимая её пальцы.

Джинни кивает, затем убирает руку и возвращается к еде.

* * *

Северуса Снейпа хоронят на территории Хогвартса.

Джинни не может сказать точно, сколько вообще людей захотят прийти. В основном это оставшиеся преподаватели и семья Уизли. Ни одного Снейпа, никаких родственников. Только небольшая группа людей, которые не могли честно сказать, что действительно его знали.

Никаких запланированных церемоний или пышных траурных речей. МакГонагалл стоит перед ними со слегка озадаченным и смущённым видом. Она перечисляет его достижения, упоминает о том, как долго он преподавал в Хогвартсе, и что сам учился здесь же.

Всё это звучит безлично, отстранённо и безжизненно.

— Здесь он жил, и здесь умер. Здесь ему самое место, — заканчивает МакГонагалл, поджимая губы.

Джинни гадает, пытается ли она оправдаться перед ними или только перед собой.

Неудивительно, что никто не знает, что сказать. Кто из них мог бы честно утверждать, что по-настоящему знал его? У каждого были лишь кусочки, обрывки и крупицы. Невозможно было понять, что из этого правда, а что ложь. Осталась лишь куча вопросов и камень в земле.

Гарри поднимается со стула. МакГонагалл бросает на него удивлённый взгляд.

— Можно мне кое-что сказать?

— Конечно, — отвечает она, садясь на место.

Гарри выходит вперёд, останавливаясь перед собравшимися. Он выглядит чуть смущённым, но полным решимости.

— Не секрет, что у меня были сложные отношения с профессором Снейпом. Но дело в том, что он многим рисковал. Без него мы бы не смогли сделать то, что сделали. — Он пожимает плечами. — Он был одним из нас.

Взглянув на могилу, Гарри застывает, будто подбирая слова, не на самом деле просто не знает, что еще можно добавить.

Наконец, он оборачивается к МакГонагалл:

— Вот это я и хотел сказать.

— Спасибо, Поттер, — кивает она и обращается к остальным: — В Большом зале накрыты лёгкие закуски, если кто-то хочет.

Люди поднимаются и молча направляются обратно к замку.

Джинни остаётся на месте. Подняв взгляд на на родителей, она спрашивает:

— Как думаете, я могу... побыть здесь ещё минутку?

Они кивают.

— Мы будем ждать в Большом зале, — добавляет Молли, целуя её в лоб. — Как будешь готова, встретимся там.

Лишь откинувшись на спинку стула, Джинни замечает, что Гарри всё ещё стоит у надгробия. Гермиона и Рон что-то тихо ему говорят, и через мгновение он кивает. Рон и Гермиона направляются к замку вместе с остальными, оставляя его одного.

Гарри прячет руки в карманы, опустив голову, и сутулится. Она даже не пытается угадать, о чём он может думать, стоя у могилы человека, которого ненавидел. Человека, которому обязан всем.

Джинни помнит, каково было слышать, как Гарри выкладывал ей всё, что Снейп сделал для Ордена, насколько запутанными были его ложь и ухищрения. Эти истории словно кусочки пазла складывались в единую картину. Единственное, в чём она до сих пор не уверена, — это чего он надеялся добиться, так упорно её обучая. Была ли это защита? Или попытка снабдить её инструментами для выживания? Или это было нарциссическое желание переделать её по своему образу и подобию?

Она снова смотрит на могилу, понимая, что скорее всего так никогда и не узнает ответа. И, может быть, его намерения не имеют значения.

Гарри всё ещё не двигается. Ей вдруг представляется, как он сидит в темноте у окна, глядя на пустую дорожку перед домом, пока весь мир вокруг спит.

Поднявшись на ноги, она подходит к нему и останавливается рядом.

— Привет.

Он смотрит на неё с лёгким удивлением.

— Привет.

Оба снова переводят взгляд на могилу.

— Мне до сих пор трудно полностью простить его, — спустя некоторое время произносит Гарри, словно каждое слово даётся ему с трудом и причиняет боль.

— А тебе это нужно?

Гарри хмурится, поворачиваясь к ней.

— Он не был Пожирателем смерти.

Джинни встречается с ним взглядом.

— Разве он не был? По крайней мере, в самом начале?

Гарри слегка морщится, не в силах с этим поспорить.

Джинни и без легилименции знала, что в Снейпе жила ненависть, которую никакое самопожертвование или правильные решения не могли полностью искоренить. Притворяться, что это было не так и идеализировать его задним числом, казалось нечестным.

Он заслуживает того, чтобы его помнили таким, каким он был. Хорошим, плохим, сложным, запутанным. Всяким сразу.

— Он оказался на нашей стороне, — упрямо повторяет Гарри.

Джинни знает, что ему всегда тяжело было мириться с серыми зонами. Боль ему причиняли не только Пожиратели смерти. Он должен понимать, что в мире полно людей, которые способны поступать неправильно.

Рано или поздно всех настигнет расплата.

Она снова смотрит на могилу.

— Иногда для хороших дел нужны плохие люди.

Гарри снова поворачивается к ней, и его взгляд скользит по её коже. По какой-то причине она не может заставить себя посмотреть ему в глаза.

— Он был бессердечным. — Она замолкает, вспоминая всё, что узнала о нём. — Или скорее достаточно бессердечным, чтобы стать очень полезным инструментом.

Для Волдеморта. Для Дамблдора.

И Снейп это знал, думает она. Знал — и всё равно сделал. Она не может понять, лучше это или хуже.

Краем глаза она замечает, как каменеет лицо Гарри, и задумывается, а не считал ли он себя когда-нибудь таким же — инструментом, который можно использовать. Для войны. Министерством. Орденом. Но больше всего — Дамблдором.

Но точно не потому, что он бессердечен.

— Тебе не нужно его прощать, — говорит она.

Гарри поджимает губы.

— Он, наверное, и сам бы этого не хотел.

Джинни не так уверена, но теперь она всё более ясно начинает понимать, что знала совсем другого Снейпа.

— Но я всё равно могу быть ему благодарен, — продолжает Гарри, расправляя плечи. — За то, что пытался спасти мою мать. За то, что защищал меня, даже когда я не знал об этом. За то, что рисковал ради Ордена.

— Конечно.

Она обхватывает себя руками, прислушиваясь к ровному шума озера, бьющегося о берег вдалеке.

— Он защищал и меня, — признаётся она. — Насколько мог. Теперь я это понимаю.

Даже если она сомневается, что когда-нибудь узнает почему.

Гарри наклоняется к ней, едва касаясь плеча.

— Тогда я буду ему благодарен и за это.

Джинни знает, что должна посмотреть на него и улыбнуться, должна почувствовать, как в груди разгорается что-то тёплое и утешительное, но внутри лишь холодный, пустой колодец.

Превратившись в того, каким он был нужен, Снейп стал жёстким и жестоким. Возможно, теперь она такая же.

Она просто не может знать этого наверняка.

— Гарри?

Оба оборачиваются одновременно и видят Кингсли, стоящего неподалёку. Джинни чувствует, как Гарри сразу же напрягается.

— Не возражаешь, если я заберу Гарри на пару слов? — спрашивает Кингсли.

Он дарит Джинни учтивую улыбку, но при этом ясно даёт понять, что её участие в предстоящем разговоре нежелательно.

Гарри хмурится, явно чем-то недовольный.

— Давай, иди, — говорит Джинни ему. — Думаю, я ещё побуду здесь несколько минут, если ты не против.

— Ты уверена? — спрашивает он, и это звучит так, будто он вполне готов отшить министра магии, если она попросит.

— Да, уверена. Увидимся позже. — Она кивает Кингсли: — Министр.

Тот улыбается в ответ:

— Джинни.

Гарри ещё мгновение стоит на месте, упрямо не двигаясь, но потом, едва слышно вздохнув, подходит и встаёт рядом с Кингсли.

Они медленно направляются к замку. Гарри держится напряжённо, а Кингсли слегка наклоняется и говорит что-то, что явно ему не по душе. Джинни провожает их взглядом, пока они не пересекают лужайку.

Когда их силуэты скрываются за массивными дверьми Хогвартса, она снова смотрит на простое надгробие среди травы. Протянув руку, медленно проводит пальцами по прохладному краю.

— Прощайте, сэр, — говорит она. — Обещаю не забывать, чему вы меня научили.

По крайней мере, это она ему должна.

Джинни задерживается ещё немного, а потом всё-таки поворачивает к замку. Поднимаясь по склону, постепенно сбавляет шаг. Чем ближе к массивным стенам, тем медленнее идёт, пока совсем не останавливается.

— Продолжай идти, — шепчет она себе под нос, думая о семье, что ждёт её внутри. О людях, которым она нужна. Им нужно, чтобы она была сильной.

Но, Мерлин, внутри разрастается острая, жгучая паника, и кажется, будто камни смыкаются над ней, и она просто знает, что не справится.

Она не может туда войти.

— Это всего лишь здание, — говорит она вслух, но, Мерлин, это совсем не так.

Когда дышать становится невозможно, она разворачивается спиной к замку и смотрит вниз на извивающуюся тропинку.

Может, просто вернуться в Хогсмид пешком? Подождать там всех.

— Джинни?

Она не оборачивается.

Билл обходит её и встаёт спереди.

— Ты в порядке? Мама спрашивает, куда ты пропала.

— Не думаю, что смогу, — хрипло произносит она.

— Что?

— Зайти туда.

Он снова бросает взгляд на замок.

— Я просто... — Она качает головой. — Я не могу.

— Эй, — тихо говорит Билл, касаясь её руки. — Тебе не обязательно это делать.

Она кивает, стараясь восстановить нормальное дыхание.

— Я пойду с тобой в Хогсмид, — решает он. — Дай-ка только предупрежу маму с папой.

— Не говори им, что я... — Она не знает, что имеет в виду. Не говорить им, как ей страшно? Что она боится здания?

— Джин, — говорит Билл. — Ничего страшного. Это не проблема.

— Пожалуйста, — вырывается у неё, и она ненавидит эту мольбу в голосе.

— Ладно. Хорошо. Я сейчас вернусь.

Она пытается подождать, но ноги сами несут её прочь, всё дальше вниз по тропинке. Когда Билл догоняет, она уже почти снова может дышать.

И всё равно не в силах обернуться.

* * *

Гарри оглядывается и видит, что Джинни стоит у надгробия Снейпа.

Появление Кингсли раздражает его по многим причинам, но больше всего — потому что Джинни впервые заговорила с ним по-настоящему с тех пор, как он вернулся.

— Жаль, что не могу остаться на обед, — говорит Кингсли. — У нас там всё ещё… сложно.

— Ладно, — коротко отвечает Гарри, наконец, переключая всё своё внимание на идущего рядом человека.

— Я хотел бы заглянуть сегодня вечером в Нору и поговорить с тобой, если ты не против, — продолжает тот.

Они входят в тень холла. Гермиона и Рон ждут его у входа в Большой зал; при виде Гарри с Кингсли они переглядываются. Все знали, что он не сможет избегать этого разговора вечно.

— Конечно, — кивает он.

Гарри знает, что Кингсли хороший человек. Знает, что тот действительно хочет что-то изменить. Но ему трудно поверить, что это вообще возможно. Он отнюдь не первый министр, который подходит к нему с чем-то подобным.

Кингсли ободряюще улыбается.

— Спасибо. Увидимся вечером.

К тому моменту, как Рон и Гермиона добираются до них, Кингсли уже успел исчезнуть.

— Всё в порядке, — успокаивает Гарри, едва заметив, как Гермиона уже открывает рот, чтобы начать допрос.

Втроём они заходят в Большой зал.

В отличие от большинства других похорон, на которых бывал Гарри, здесь нет ни поминок, ни бесконечных часов воспоминаний, историй и слёз. Только тихий обед во всё ещё наполовину разрушенном замке.

Гарри ловит себя на том, что то и дело бросает взгляд на дверной проём, понимая, что ищет Джинни.

— Пойду проверю, как она, — говорит Билл и поднимается из-за стола.

Проходит немного времени, как он возвращается один.

— Я сам отведу Джинни домой, — сообщает он.

— Всё в порядке? — встревоженно спрашивает миссис Уизли.

— Да, — отвечает Билл с беспечной улыбкой. — Она просто хочет навестить друга.

Гарри думает, что, скорее всего, это Бёрк.

Наконец, бесконечно долгий обед подходит к концу, когда появляется запыхавшийся Хагрид и сразу же направляется к МакГонагалл.

— Они заметили в лесу великана, — говорит он, слегка отдышавшись.

— Поняла, — отвечает МакГонагалл, поднимаясь из-за стола. — Я отправлю записку министру Шеклболту.

Хагрид хмурится.

— Нельзя так долго тянуть. Мы и сами с этим разберёмся.

МакГонагалл поджимает губы.

— У нас нет людей, чтобы прочёсывать Запретный лес. Мы даже не знаем, кто там укрылся. Я не намерена рисковать новыми учениками. Пока Кингсли не решит, что стоит направить туда авроров, пусть кентавры сами вершат правосудие.

— Но, Минерва, — возражает Хагрид, — вы же знаете, что сделают кентавры.

Убьют великана, без сомнения.

МакГонагалл вздёргивает подбородок.

— Я приняла решение, Хагрид.

Он больше не спорит, но выглядит удручённым. Окинув взглядом зал, замечает Гарри, Рона и Гермиону, слабо им улыбается и уходит.

Гарри смотрит на свой почти нетронутый обед, потом резко вскакивает.

— Увидимся позже, — бросает он Рону и Гермионе, не дожидаясь ответа.

Он спешит за Хагридом и догоняет его уже у дверей.

— Я пойду с тобой.

— Что?

— В лес.

На лице Хагрида проступает искреннее облегчение.

— Спасибо, Гарри.

Они быстро пересекают лужайку и минуют палаточный лагерь, всё ещё раскинувшийся вниз по склону.

На краю леса по шее Гарри скатывается холодная капля пота. Он вдруг понимает, что вполне возможно пошёл сюда не только ради помощи, но и чтобы доказать самому себе, что всё ещё способен на это.

И они заходят вглубь Запретного леса.

* * *

Гарри и Хагрид бродят по лесу почти три часа и за всё это время находят лишь редкие следы великана — сломанные ветви да содранную кору на деревьях. Гарри честно признаётся себе, что, наверное, это и к лучшему.

Когда он наконец возвращается в Нору, нервы у него на пределе, а усталость наваливается такой тяжестью, что он едва держится на ногах.

Учитывая, насколько уже поздно, Гарри не слишком удивляется, увидев Кингсли, спокойно ожидающего его на кухне.

— Вот ты где, — шипит Гермиона, затаскивая его внутрь.

— Хагриду нужна была помощь… кое с чем.

— Что? — восклицает она резче, чем он ожидал, и Гарри так и не понимает, из-за чего именно: из-за того, что он исчез, или из-за того, что заставил министра ждать.

— Извините, — говорит он, взглянув на Кингсли.

— Всё в порядке, — отвечает тот, поднимаясь. — Пойдём…

Он кивком указывает в сторону гостиной. Гарри скрещивает руки на груди.

— Можем остаться здесь?

Мистер и миссис Уизли переглядываются.

— Мы можем пойти... — начинает было мистер Уизли.

Гарри смотрит на него.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались.

Затем бросает короткий взгляд на Рона и Гермиону; те, не говоря ни слова, опускаются обратно на стулья.

Кингсли переводит взгляд на мистера и миссис Уизли.

— Конечно.

Гарри садится рядом с Роном.

— Теперь всё под контролем, — говорит Кингсли, — но я бы все равно хотел, чтобы ты зашёл в Министерство и рассказал всё. Будет всего несколько человек: глава Управления магического правопорядка, председатель Визенгамота, несколько секретарей. Артур тоже будет там в качестве главы Управления по связям с магглами.

Это один из первых отделов, реорганизованных после падения Волдеморта. Когда-то это был Комитет по регистрации магглов.

Гарри смертельно устал. Неделя тянулась бесконечно, сплошь наполненная смертью людей, лицами раненых и теми, кто всё ещё ждал от него ответов. И это, пожалуй, даже хуже, чем сами похороны. Он сделал всё, о чём его когда-либо просили, даже умер. Но сил больше нет. И начинает казаться, что конца этому не будет. Никогда.

— Вы приказываете? — спрашивает он, и в его голосе слышны нотки воинственности.

— Гарри... — мягко, но с предупреждением говорит мистер Уизли, словно напоминая, с кем он разговаривает.

Но Кингсли просто поднимает руку.

Фадж или Скримджер были бы возмущены, если бы с ними так обошёлся какой-то мальчишка. Но, в отличие от Кингсли, они никогда не стали бы вести подобные разговоры при всех. Нет, они бы загнали его в тесный кабинет и начали бы давить.

Гарри надоело, что взрослые пытаются запугать его и заставить подчиниться.

Кингсли лишь спокойно смотрит на него.

— Я спрашиваю.

Гарри не уверен, что верит в это. Кингсли, кажется, это понимает, потому что улыбается:

— Дамблдор сказал нам доверять тебе и оказался прав. Я этого не забыл.

Гарри выдыхает, напоминая себе, что Кингсли ничем не заслужил его недоверия. И всё же… Он опускает взгляд на колени:

— Можно мне подумать?

Кингсли кивает, откидываясь на спинку стула:

— Конечно. Просто пришли сову, когда решишь.

— Спасибо, министр, — быстро говорит Гермиона, явно пытаясь разрядить обстановку.

Он улыбается.

— А теперь я оставлю вас всех ужинать.

Миссис Уизли трогает его за плечо.

— Почему бы тебе не остаться? Еды у нас и так более чем достаточно.

Он пытается возражать.

— Оставайтесь, — говорит Гарри. — Если у вас есть время.

Кингсли задерживает на нём взгляд.

— Хорошо.

Гарри не знает точно, проверяет ли он его или ещё что-то в таком роде, но Кингсли не давит и не продолжает разговор. Вместо этого он переключается на непринуждённую беседу с Артуром и Биллом, когда они появляются на кухне.

Джинни тоже спускается к ужину, правда, выглядит чересчур бледной. Гарри хмурится, пытаясь понять, не случилось ли чего с Бёрком. Она почти не поднимает глаз от тарелки и почти не смотрит на него, и Гарри начинает сомневаться, не было ли её присутствие у могилы Снейпа плодом его воображения.

Вскоре Кингсли поднимается.

— Спасибо за чудесный ужин. Давненько у меня не было времени вот так просто посидеть.

— Тобиас Бёрк, — неожиданно для самого себя произносит Гарри.

Краем глаза он замечает, как Джинни резко вскидывает голову.

Кингсли застывает.

— А что с ним?

— Его поместили в Мунго.

— Да. Его опознали как Пожирателя смерти.

— Это не так, — резко бросает Джинни, и её хрипловатый голос звучит настолько яростно, что Гарри понимает, что с момента своего возвращения не слышал от неё столько эмоций.

Кингсли бросает на неё внимательный взгляд, потом снова поворачивается к Гарри:

— В стране всё ещё царит хаос. Многие люди не чувствуют себя в безопасности. Мы обязаны действовать осторожно.

— Понимаю, — говорит Гарри. — Правда, понимаю. Но также важно… не повторять старых ошибок. Разве не так?

Вот оно, то самое настоящее испытание. Он вспоминает Стэна Шанпайка и чувствует, как вопрос обретает вес. Отличается ли Кингсли от своих предшественников? Может ли быть другим?

— Ответ «позже» тебя же не устроит? — тихо спрашивает тот, вглядываясь в него.

Гарри пожимает плечами.

— Лучше начинать так, как собираемся продолжать.

Он не сказал вслух, что его готовность сотрудничать зависит от этого вопроса, но уверен, что Кингсли и так всё понял.

— Посмотрю, что можно сделать.

Когда Кингсли уходит, Билл усмехается:

— Ты превратился в настоящего политика, Гарри.

Вот уж точно для него это не комплимент.

* * *

— В любом случае, это риск, — говорит Гермиона, расхаживая по тесной комнате Рона. — С другой стороны, он всё же министр.

Весь день они ходят кругами, пытаясь решить, что именно рассказать о своей миссии за последние девять месяцев. У Гарри от всего этого уже болит голова.

— Эх, вот бы снова оказаться в палатке, только мы втроём и никаких отчётов, — стонет он, потирая виски.

Рон фыркает:

— И снова голодать?

Гарри пожимает плечами, падает на кровать и закрывает лицо руками.

Молчание затягивается, потом Рон вдруг выпаливает:

— Думаю, нам нужно рассказать Джинни.

— Что? — спрашивает Гермиона.

Гарри смотрит на Рона сквозь пальцы.

— Что именно рассказать?

— О крестражах.

Гермиона хмурится.

— Из-за дневника?

Рон кивает.

— Она заслуживает знать, чем он был на самом деле. Не думаете?

Гермиона и Гарри переглядываются.

Рон резко вскакивает на ноги.

— Я не смог выдержать медальон и пары недель, а она месяцами возилась с дневником.

— А он, кстати, был куда более мощным, — замечает Гермиона.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, в дневнике была половина души Волдеморта, а в остальных крестражах — всё меньшие и меньшие осколки.

Гарри никогда не думал об этом в таком ключе. Теперь становилось ясно, почему каждый следующий предмет сопротивлялся слабее. И почему он сам мог столько лет жить без серьёзных последствий — в нём едва ли оставалась капля души. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы вызывать головные боли, видения и наградить даром парселтанга.

Он на секунду задумывается, может ли всё ещё говорить на змеином языке, но тут же решает, что не хочет проверять. Возможно, он слишком боится узнать, что эта способность по-прежнему при нем.

— Вот это да… — выдыхает Рон. — Теперь я точно уверен, что она заслуживает знать.

Гарри лично сомневается, что такую информацию можно назвать подарком. Сам бы он предпочёл не слышать об этом вовсе. Но Джинни… он толком и не понимает, что с ней. Она просто не похожа на себя прежнюю.

Она всегда была довольно замкнутой. Не то чтобы она совсем ничего не чувствовала, нет, в этом Гарри был уверен, просто она склонна скрывать свои чувства за непроницаемой маской спокойствия. За исключением тех редких случаев, когда она слишком сильно злилась и тогда уже без оглядки выплескивала эмоции наружу.

Но Джинни после Битвы за Хогвартс, как все теперь её называют, — это совсем другое дело.

Она больше не смеётся. Она даже редко улыбается, и то с какой-то осторожностью: будто каждая улыбка проходит через мучительно долгую проверку — стоит ли, безопасно ли, не слишком ли это дорого обойдётся.

Гарри не винит её, ведь он имеет лишь смутное представление о том, каково было жить под властью Пожирателей смерти. Но всё равно видеть её такой тревожно. Сложно совместить в памяти эту новую Джинни с той девушкой, которую он, как ему казалось, знал, с той, что без колебаний говорила ему, если считала его неправым.

Он скучает по той Джинни.

И не уверен, что это говорит о нём, потому что ему не хватает того, как она злилась на него.

По крайней мере, злость была чем-то ярким.

— Если мы всё-таки решимся на это, то разве у неё самой не должно быть права голоса?

— Наверное… — начинает Гермиона, но договорить не успевает, потому что Рон уже вскакивает на ноги.

— Отлично. Я схожу за ней, — бросает он и выбегает за дверь до того, как кто-либо из них успевает придумать, что сказать.

Гарри переглядывается с Гермионой.

— Это хорошая идея?

Гермиона разводит руками.

— Понятия не имею. Но она его сестра…

Дверь снова открывается, и Гарри садится, спуская ноги на пол, когда Джинни входит следом за Роном.

Она оглядывает их со странным выражением, пока Рон аккуратно закрывает за ней дверь.

— Ну, — говорит она, — выглядит совсем не зловеще.

Рон переминается с ноги на ногу, будто немного нервничает.

— Это насчёт дневника. Ну, ты понимаешь… — Он осекается, словно не может заставить себя произнести имя Реддла, но хочет, чтобы Джинни точно поняла, о чём идёт речь.

Джинни, если это вообще возможно, становится ещё более бесстрастной.

— Дневник Тома, — произносит она, бросая быстрый взгляд на Гарри.

Он старается сделать вид, что имя Реддла, небрежно сорвавшееся с её губ, его ничуть не смущает.

— Да, — с заметным облегчением говорит Рон. — Вот именно об этом.

— Хорошо, — ровно отвечает она, скрестив руки на груди так, словно в защитном жесте.

— Дело в том… то есть, дневник, он…

Рон запинается чуть ли не на каждом слове и, наконец, бросает на Гермиону умоляющий взгляд. Гарри просто рад, что он адресован не ему.

Гермиона тяжело выдыхает, глядя на Гарри. Тот кивает.

Если Рон решился на такое, его уже не остановить.

— Есть такой тёмный магический артефакт, называемый крестражем, — начинает объяснять Гермиона. — Чтобы его создать, заклинатель разрывает свою душу и заключает её часть в какой-то предмет.

Джинни хмурится.

— Зачем?

— Чтобы сделать себя неуязвимым. Если заклинатель погибает, другая часть его души выживает, удерживая в этом мире.

— Бессмертие, — произносит Джинни.

Гермиона кивает.

— В некотором роде.

— И какой ценой? — спрашивает Джинни, и у Гарри, как всегда, возникает ощущение, будто она уже на пять шагов впереди них.

Гермиона колеблется, и Гарри неожиданно для себя произносит:

— Заклинание требует убийства.

— Мерлин, — выдыхает Джинни. — Жизнь за жизнь. Какой-то странный смысл.

— Когда Реддл убил Миртл с помощью василиска, — говорит Гермиона, — он смог создать дневник.

Гарри наблюдает, как Джинни впитывает слова. Это словно камень, брошенный в пруд: рябь быстро рассеивается, но сам камень уходит глубоко на дно.

— Дневник был крестражем.

— Да, — подтверждает Гермиона.

— Вот почему он не умер, когда Гарри был младенцем, — произносит Джинни.

Гермиона кивает.

— И почему его нельзя было убить после того, как он вернул себе тело.

Джинни хмурится.

— Но Гарри уничтожил дневник.

— Он сделал больше крестражей, — добавляет Рон. — Намного больше.

Она чуть бледнеет.

— И именно этим вы всё время и занимались?

— Да, — говорит Рон. — Мы пытались найти их и уничтожить.

Джинни слегка учащенно дышит, глядя на свои руки, словно переваривает услышанное и яростно просчитывает все последствия.

— Сколько их было?

— Считая дневник? — уточняет Гермиона. — Шесть.

Джинни смотрит на Гарри, и тот буквально видит, как она складывает воедино каждую крошечную подсказку. Он невольно думает, не вернулась ли она мыслями к тому мгновению на задымленной опушке у Запретного леса.

— Семь, — неожиданно для себя говорит Гарри.

Он замечает, что Рон и Гермиона смотрят на него в шоке, ведь они впервые слышат о седьмом крестраже. Джинни же просто смотрит на него.

Гарри заставляет себя отвернуться. Он видит замешательство Рона и нарастающий ужас в глазах Гермионы.

Он кивает.

— Я был седьмым крестражем.

Гермиона переводит взгляд на его шрам.

— Когда ты был младенцем… когда он убил… — пытается сказать она.

— Мою маму, — заканчивает за неё Гарри. — Он, наверное, даже не планировал этого делать. Но уже тогда у него осталось так мало души…

— Вот почему ты пошёл в тот день в лес, — говорит Джинни болезненно ровным голосом. — Вот почему позволил ему убить тебя. Потому что, пока ты жив, он не мог умереть.

— Что? — выдыхает Рон.

Гарри пожимает плечами.

— Я подумал, что Дамблдор счёл бы это лучшим вариантом, чем позволить кому-то из вас отрубить мне голову мечом Гриффиндора.

Судя по тому, как побледнела Гермиона, шутка оказалась неудачной.

— Но ты же знал, что на самом деле не умрёшь, — говорит Рон, и в голосе его звучит почти отчаянная мольба. — Когда пошёл к Волдеморту.

Джинни всё ещё смотрит на него, и в её глазах слишком много понимания. Гарри предполагает, что тогда она поняла, что он действительно прощается, что он не думал, что вернется обратно в тот день, когда поцеловал её.

— Нет.

Гермиона выглядит не столько удивлённой, сколько ужасно опечаленной.

— О, Гарри... — шепчет она, закрывая лицо руками.

— Как ты выжил? — спрашивает Джинни.

Он касается пальцами руки в том самом месте, где Хвост когда-то много лет назад сделал надрез.

— Когда Волдеморт вернулся, он использовал мою кровь, чтобы создать себе новое тело. А вместе с ним получил и кровную защиту, которую дала мне мама, пожертвовав собой.

— В смысле? — уточняет Джинни.

— Это значит, что пока Волдеморт был жив, я не мог умереть. — Гарри хмурится. — Или, по крайней мере, не мог остаться мёртвым.

— Поэтому вместо этого он уничтожил часть своей души — свой крестраж?

— Да.

— А в конце концов и самого себя, — добавляет она, качая головой. — Ну ты и дурак, Том.

Некоторое время они молчат, размышляя о том, сколько всего должно было сложиться именно так, чтобы они все сейчас сидели здесь. Чтобы он сидел здесь.

Снизу доносится голос миссис Уизли, зовущий к столу.

Рон поднимает голову:

— Похоже, ужин.

Гермиона первой выходит вслед за ним. Джинни идёт следом, но задерживается в дверях. Она на мгновение застывает на пороге, потом снова поворачивается к Гарри.

— Вы уже решили? — спрашивает она. — Что из всего этого расскажете Министерству? Ведь именно это вы сейчас и обдумываете, верно?

— Мы можем исключить дневник из этого списка, — говорит он.

Она качает головой.

— Это ещё полбеды.

Он долго смотрит на неё. Может, Рон действительно был прав, настояв на том, чтобы всё ей рассказать, может, это было правильным решением.

— А ты что бы сделала?

Джинни поднимает на него взгляд.

— Я?

Он кивает:

— Если бы ты решала.

Она прикусывает губу, взгляд устремляется вдаль, пока она размышляет.

— Думаю, есть вероятность, что если люди узнают о крестражах, их может стать больше. Об этом вообще нельзя говорить — слишком велик риск, слишком высока цена. С другой стороны, пусть это и держалось в секрете, но Том всё равно догадался. И разве сохранение тайны сделало его сильнее?

— Ага, — отвечает Гарри. — В этом-то и загвоздка.

— Что бы я сделала... — Она качает головой, отталкиваясь от дверного косяка. — Это неважно.

Он хмурится.

— Почему?

— Ты — не я, Гарри. Мы... очень разные.

Он резко встаёт:

— Правда?

Она смотрит на него, и почему-то возникает такое чувство, будто она впервые за долгое время встретилась с ним взглядом по-настоящему. Он не уверен, что ему особенно нравится то, что он там видит.

— Гарри…

— Я боюсь того, что будет, если принять неверное решение, — признаётся он.

«Так вот кто я? — спросила она его однажды. — Твой хранитель секретов?»

И вот он снова вываливает всё это к её ногам.

Джинни чуть склоняет голову набок:

— Что тебе подсказывает интуиция?

Гарри размышляет.

— У Дамблдора было много секретов. Возможно… даже слишком много.

Она кивает.

— Тогда, может, тебе стоит найти кого-то, кому ты действительно доверяешь, и рассказать ему.

— Я только что это сделал.

Джинни опускает голову, чтобы Гарри не видел выражение её лица.

— Кого-то, у кого есть власть сделать так, чтобы это больше не повторилось.

— Кингсли, — бормочет он.

Она слегка пожимает плечом.

— Если считаешь, что можешь ему доверять.

И именно в этом кроется суть проблемы. Может ли он доверять Кингсли больше, чем кому-либо из прежних министров? Гарри потирает затылок, чувствуя, что во многом вернулся к исходной точке.

«Но не совсем», — думает он, глядя на Джинни.

— А ты? — спрашивает он.

Она слегка напрягается; выражение её лица, если это вообще возможно, становится ещё более закрытым.

— А что я?

Он вглядывается в неё, пытаясь найти хоть какую-то подсказку.

— Ты... в порядке? Ну, знаешь, насчет всего того, что мы тебе рассказали.

— Насчёт дневника?

— Ага.

— Это было давно, — отвечает она, что в общем-то не слишком похоже на ответ.

— Джинни! — доносится снизу голос миссис Уизли.

— Мне пора.

— Джинни, — говорит Гарри, желая, чтобы она остановилась.

Она оборачивается и протягивает руку, будто хочет коснуться его, но почти сразу застывает, сжимая пальцы в кулак.

— Если это хоть что-то значит, я верю, что ты примешь правильное решение.

И уходит вниз.

Это значит очень много.

В дни после похорон Джинни пытается выстроить хоть какой-то распорядок.

По утрам она всё ещё просыпается с ощущением, будто до сих пор находится в замке, и каждый раз приходится напоминать себе, что это не так. Она встаёт, одевается, помогает маме, навещает Тобиаса, находит себе полезные дела. Пишет письма, пытается помочь Невиллу пристроить оставшихся учеников.

День за днём она просыпается, делает всё это и ловит себя на мысли, что, возможно, действительно сможет это пережить.

Гарри, Рон и Гермиона проводят очередной день в уединении, по-видимому обсуждая, что именно рассказать Кингсли о крестражах. Джинни не знает, к какому решению они в итоге приходят, но однажды утром Гарри уходит в Министерство вместе с папой и возвращается только к вечеру.

За ужином она украдкой наблюдает за ним. Он выглядит измученным и уставшим, и это неудивительно, учитывая, что он по-прежнему проводит бессонные ночи в гостиной. Она не уверена, заметили ли это Рон и Гермиона, но подозревает, что Гарри намеренно старается дать им немного личного пространства.

И всё же дело не только в усталости. Он заметно похудел. И, как обычно, очень мало ест.

Джинни понимает, что слишком долго откладывала разговор.

— Гарри? — вдруг спрашивает Молли.

Он поднимает голову.

— Да?

— Ты хорошо себя чувствуешь, дорогой?

Он отмахивается от её беспокойства слабой улыбкой.

— Просто устал, наверное.

— Выглядишь довольно паршиво, дружище, — тут же услужливо подмечает Рон.

Гарри закатывает глаза.

— Спасибо. — Он снова смотрит в тарелку, но вилку не берёт. — Знаете… я, пожалуй, пойду наверх. Прилягу ненадолго.

Теперь уже Рон хмурится, потому что признание Гарри в чем-то подобном определенно ненормально.

Гарри вскакивает на ноги, но сразу же покачивается и хватается за край стола, чтобы удержать равновесие.

— Гарри? — встревоженно спрашивает Гермиона.

Джинни никогда раньше не видела, чтобы кровь столь быстро отливала от лица, но именно так это и выглядит: кожа Гарри становится почти серой, глаза словно стекленеют, а затем он оседает.

Рон вскакивает и успевает подхватить его прежде, чем он упадёт на пол.

Все тут же поднимаются. Стулья громко скрипят по полу, голоса взвиваются в тревоге.

— Мерлин, — говорит Рон, крепко держа Гарри, пока опускает его на пол. — Он весь горит.

Флёр уже на коленях рядом и касается рукой его лба.

— Определённо жар.

С широко раскрытыми глазами Рон оборачивается к остальным.

— Он был в Министерстве. Кто угодно мог...

Джинни в шоке от открывшихся возможностей. Покушение? Отравление?

— Может, отнести его в больницу? — предлагает Билл.

— Здесь ему безопаснее всего, — решает Артур. — Отправьте за Помфри.

Молли трогает Рона за плечо.

— Давай уложим его в постель.

Чарли и Рон поднимают Гарри и осторожно несут наверх. За ними идут Гермиона, Молли и Флёр.

Джинни снова садится обратно на стул, судорожно сцепив руки на коленях.

— С ним всё будет хорошо, — говорит папа.

Джинни выдавливает из себя улыбку.

— Конечно.

— Думаю, всё же не помешает проверить защитные чары, — говорит он. — Просто на всякий случай. Перси?

Тот кивает, встаёт и следует за отцом из кухни.

Не говоря ни слова, Джордж уходит в гостиную, словно ему всё безразлично, и вскоре Джинни остаётся наедине с остывающей едой.

Рон и Гермиона возвращаются спустя несколько минут. Оба выглядят раздражёнными и обеспокоенными.

— Мама нас выгнала, — сообщает Рон. — Сказала, что мы мешаем.

Джинни может только догадываться, что это значит.

— Помфри ещё не видно? — спрашивает Рон, взглянув в окно.

— Прошло всего несколько минут, — отвечает Гермиона и садится рядом с Джинни.

И вот они ждут.

Джинни всё это слишком сильно напоминает то, как она сидела в коридоре перед больничным крылом в тот вечер, когда Рона отравили. Только на этот раз Рон выдвигает одну теорию за другой, и каждая нелепее предыдущей.

— Нам не следовало отпускать его одного, — бурчит он. — Любой мог...

— Рон, — наконец, резко перебивает его Джинни, не в силах больше это слушать.

Он тяжело опускается на стул рядом с Гермионой, чьё бледное лицо напоминает застывшую маску.

Гермиона берёт Рона за руку.

Вот только тишина оказывается едва ли не хуже.

Раздаётся стук в дверь.

Все вскакивают, но Рон оказывается первым.

На пороге, оглядываясь, появляется мадам Помфри.

— Ну конечно, вы трое здесь… Думаю, мне стоит быть благодарной, что вы, по крайней мере, на ногах, целы и невредимы, даже если Поттер, похоже, не способен продержаться дольше двух недель.

Гермиона улыбается с искренним облегчением.

— Спасибо, что пришли так быстро.

— Обычно я не хожу на вызовы по домам, — поджимая губы, говорит Помфри.

Возможно, это паранойя Рона, но Джинни не может отделаться от мысли, что это был бы отличный способ подобраться к практически недосягаемому Гарри Поттеру.

Поэтому проходя мимо, она кладёт руку на плечо Помфри.

— Ну, конечно… — говорит она лёгким тоном, хотя пальцы буквально впиваются в кожу. Другой рукой она сжимает палочку в кармане. — Вы так хорошо позаботились обо мне, когда я сломала лодыжку.

Помфри опускает взгляд на её руку.

— О чём ты, чёрт возьми, говоришь? — спрашивает она отрывистым от раздражения голосом, но глаза её многозначительно сверкают. — Это была ключица, и ты почти не позволяла мне позаботиться о тебе, упрямое дитя.

— О, — Джинни разжимает пальцы. — Наверное, вы правы.

— Я ещё не настолько стара, чтобы забыть об этом, — хмыкает Помфри. — А теперь, могу я увидеть своего пациента?

— Конечно, — отвечает Джинни, убирая руку.

Она оборачивается и замечает, что Гермиона и Рон смотрят на неё.

— Что? — бросает она. — Я ведь не единственная, кому это пришло в голову.

Она снова садится и ждёт.

Она считала само собой разумеющимся, что он здесь. Что они в безопасности. Уж ей-то следовало знать лучше.

Никто никогда не может быть в безопасности.

* * *

— Ты упал в обморок, — с ликованием сообщает Рон. — Просто рухнул, как нежный цветок, прямо там, на кухне.

Он откидывается на спинку стула, в театральном жесте прижимая ладонь ко лбу, словно теряя сознание.

Гарри со стоном закрывает лицо руками. Его сразило нечто куда более коварное, чем Волдеморт, а именно самая обычная простуда. Он уже представляет, как Фред с Джорджем будут припоминать ему это до конца жизни… но потом вдруг вспоминает.

— Рональд, — говорит Гермиона.

Рон лишь дерзко ухмыляется, словно нарочно не замечая укоризненных ноток в её голосе. Гермиона закатывает глаза и принимается снова поправлять одеяло на Гарри.

— Помфри сказала, что ты недоедаешь и не высыпаешься. Длительный стресс почти так же вреден. Не говоря уже о том, что случилось… во время битвы. Твоё тело продолжало функционировать, пока это было нужно, а теперь, когда ты в безопасности…

— Оно просто сдалось, — заканчивает за неё Гарри.

— Наверное, это просто ещё одно доказательство, — вставляет Рон, и Гарри прекрасно видит, что под его бравадой скрывается не меньшее беспокойство.

— Доказательство чего? — спрашивает он, бросая на него лукавый взгляд.

— Что ты действительно смертен.

Гарри фыркает.

— Вот уж повезло.

Все семейство Уизли помогает обеспечить соблюдение предписания мадам Помфри о целой неделе постельного режима. Гарри, пожалуй, счёл бы это невыносимым, если бы не одно «но»: почти всё это время он спит.

И спит по-настоящему. Не те жалкие два-три часа, что время от времени прерываются не столько кошмарами, сколько тревогой. Больше никаких долгих бессонных ночей в гостиной, когда взгляд устремлён на дорожку за окном. Может, это и должно было бы его беспокоить, но он слишком измотан, чтобы тревожиться.

Лихорадка и ломота в теле раздражают, но главное — это вязкая чёрная усталость, из которой он медленно выплывает по утрам. Просыпаться естественным образом, а не рывком от тревоги — почти роскошь, и это, пожалуй, стоило всех усилий.

Когда он всё-таки не спит, миссис Уизли приносит ему тяжёлые подносы с едой.

— Зови меня Молли, дорогой, — настаивает она. — Ты же взрослый мужчина. И, кажется, мы знаем друг друга уже достаточно хорошо, не так ли?

Эти слова греют его в тех уголках души, в существовании которых ему было бы неловко признаваться.

Поначалу было слишком плохо, чтобы задумываться, что он, похоже, лежит в комнате Билла. При таком количестве народу в доме само наличие у него отдельной спальни кажется почти смешным.

Когда он однажды упоминает об этом, Рон только смеётся:

— Ну, знаешь, нам не очень-то хотелось тащить твою долговязую задницу на пять пролётов вверх. И прислуживать тебе, работая руками и ногами, три раза в день. К тому же мама говорит, что тебе нужен отдых, а не валяние на полу, как уличному бродяге.

— А где тогда спят Билл с Флёр? — хмуро спрашивает Гарри.

— Они вернулись к себе в Ракушку.

— Что?

Рон пожимает плечами:

— Флёр, кажется, уже хотела домой, да и Билл тоже.

Гарри всё равно не может отделаться от чувства вины.

— Конечно, это означало, что Гермионе пришлось перебраться к Джинни, — добавляет Рон, и кончики его ушей слегка краснеют.

Гарри искренне удивлён, что никто раньше ничего не сказал об их спальных условиях.

— Теперь со мной Перси, — продолжает Рон и с театральной драматичностью вздыхает. — Вот что я терплю ради твоего здоровья.

— Я могу спать на диване, — предлагает Гарри.

Рон закатывает глаза:

— Не будь идиотом. А теперь ешь своё рагу, или я скажу маме.

— Тиран, — бурчит Гарри, но берёт ложку.

Ближе к середине недели он приподнимает голову, когда в дверь стучат. Джинни осторожно заглядывает в комнату. Он впервые видит её за всё время болезни, хотя, учитывая, как много он спал, это не так уж удивительно.

— Проголодался? — спрашивает она.

— А у меня есть выбор? — отзывается он, потому что, может, он уже и смирился с тем, что прикован к постели, но это не значит, что не стоит немного поворчать.

— Нет, — невозмутимо отзывается Джинни, ставя поднос ему на колени.

Ну, он так и думал.

— Честно предупреждаю, — говорит она, когда он берёт ложку. — Это готовил Рон.

Гарри смотрит на неё:

— Как будто быть больным недостаточно плохо.

Её губы едва заметно дёргаются, и это кажется ему куда большей победой, чем есть на самом деле.

Он осторожно зачерпывает ложку супа, собираясь с духом. Вкус далёк от того, что готовит Молли, но и рядом не стоит с водянистой похлёбкой, которой они перебивались весь последний год.

— На самом деле… неплохо.

— Что ж, вот это сюрприз, — отзывается Джинни.

Она не уходит, а начинает порхать по комнате, переставляя вещи, складывая что-то на столе, подбирая мелочи с пола. Ничего из этого, по сути, не нужно делать.

— Ты нас здорово напугал, Поттер, — бросает она через плечо.

Он морщится:

— Да. Прости.

После минутного колебания она садится на стул у кровати. Вернее, присаживается на самый краешек, будто готова в любую секунду вскочить. Гарри смотрит за неё поверх тарелки с супом.

— Вчера я была в Министерстве, — говорит она.

— Правда?

Она кивает.

— Тобиас наконец-то достаточно оправился, чтобы дать показания.

— О. И как прошло?

— Всё хорошо, как и ожидалось. Его оправдали. Извинений, разумеется, никто не принес, но хотя бы он смог вернуться домой.

— Хорошо, — бормочет Гарри, рассеянно проводя ложкой по супу и слегка постукивая ею о край тарелки. — Жаль, что я не смог быть рядом.

Джинни едва заметно улыбается:

— Собираешься и дальше давить авторитетом?

— Если придётся, — пожимает он плечами.

Она подаётся вперёд:

— Спасибо.

— За что?

Она смотрит так, будто он только что сказал что-то до нелепости глупое:

— За всё, что сделал для Тобиаса.

Странно, но её благодарность ему совсем не нужна.

— Я тогда говорил серьёзно. Я не хочу, чтобы всё просто вернулось к прежнему. Как было в прошлый раз.

— И всё же, — настаивает она. — Я знаю, что тебе не обязательно было это делать.

Это правда. Но есть и другой неоспоримый факт.

Гарри дарит ей мимолетную улыбку:

— Я знаю, что он важен для тебя.

Джинни секунду молчит, сжимая колено рукой.

— Он очень важен для меня, — говорит она наконец. — Он очень хороший друг.

В её голосе достаточно выразительности, чтобы он поднял голову и встретился с ней взглядом.

Она пристально смотрит ему в глаза несколько долгих мгновений, потом всё-таки отворачивается.

— Итак… по шкале от одного до, скажем, лекций Биннса, насколько тебе скучно?

— Вот уж не сказал бы, что настолько скучно.

— Тогда как насчёт партии в шахматы?

— Да? — спрашивает он, предвкушая возможность заняться хоть чем-то ещё, кроме бесконечного созерцания стен.

— Как только ты доешь суп.

Гарри закатывает глаза от такого издевательства, но покорно берётся за ложку.

Когда он расправляется с едой, Джинни уносит посуду вниз и возвращается с потрёпанным набором волшебных шахмат. Она ставит доску на небольшой поднос.

Он никогда раньше с ней не играл, поэтому не знает, чего ожидать. Наверняка за годы игр с Роном она стала довольно опасным противником.

Он жестом предлагает ей сделать первый ход. Джинни приподнимает бровь, но не отказывается от преимущества. Первые несколько ходов проходят в тишине. Она не отрывает взгляда от доски.

Некоторые фигуры настолько старые и ленивые, что их приходится подталкивать, чтобы сдвинуть с места. Гарри тянется к пешке, но в тот момент, когда собирается ею походить, Джинни издаёт тихий звук, словно втягивает воздух. Он тут же поднимает на неё взгляд, и она мгновенно возвращает на лицо спокойное выражение.

— Что? — спрашивает он.

— Ничего, — качает она головой.

Гарри хмурится, убирая руку с пешки, и долго раздумывает, что делать. В конце концов выбирает другую фигуру.

Джинни чуть заметно кивает, словно сама себе, и вновь углубляется в изучение доски. Гарри наблюдает за ней, слегка улыбаясь, когда она нетерпеливо откидывает прядь волос с лица. Синяк под губой уже почти сошёл.

— Джинни, — говорит он.

Она подталкивает ладью, и та нехотя двигается вперёд.

— Да? — лишь сделав ход, поднимает она голову.

— Спасибо, что делаешь это. Что составляешь мне компанию.

— Всегда пожалуйста, — мягко отвечает она.

— Я понимаю, что у тебя, наверняка, есть и другие дела… — добавляет Гарри, протягивая руку к коню.

— Ну что ж, — Джинни хитро прищуривается. — Посмотрим, как сильно ты будешь мне благодарен через два хода.

Гарри настороженно хмурится и переставляет коня на другое место. Но это не имеет особого значения, потому что через два хода её конь сокрушительно сбивает его коня, и фигура с громким стуком вылетает за пределы доски. Она отскакивает от груди Гарри и падает на кровать.

Они одновременно тянутся за ним, и их пальцы сталкиваются. Никто не торопится отстраниться, и Гарри на секунду задумывается, что будет, если он просто возьмёт её за руку.

Дверь распахивается, и они тут же отшатываются друг от друга. На пороге стоит Рон, обвиняюще указывая пальцем в их сторону.

— Ага!

— Что? — спрашивает Гарри, почти защищаясь.

— Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? — многозначительно протягивает Рон, только смотрит при этом не на Гарри.

Джинни вздёргивает подбородок:

— Понятия не имею, о чём ты.

— Пользуешься инвалидом, — бросает он с упреком. — Я думал, что это низко даже для тебя, Джинни Уизли.

Она закатывает глаза:

— Гарри прекрасно умеет за себя постоять.

Гарри просто переводит взгляд с одного на другую, пытаясь сделать вид, будто понимает, что происходит.

Рон обходит кровать и, наконец, смотрит на Гарри.

— Никто с ней не играет, знаешь ли. Из-за этих её хитрых игр с разумом. Она манипулирует тобой, заставляя совершать ошибки, а ты даже не замечаешь.

Гарри хмурится.

— Подожди… что?

Джинни не отрицает этого, лишь скрещивает руки на груди:

— По крайней мере, Гарри не притворяется спящим, чтобы избежать поражения.

Гарри снова хмурится, глядя на доску.

— Я не проигрываю, — говорит он.

Рон фыркает, подходит ближе и склоняется над полем.

— Ей достаточно убедить тебя сделать ход слоном, и она поставит тебе мат за четыре хода.

— Неправда, — возражает Гарри, но с каждым мгновением его уверенность слабеет. Он как раз обдумывал именно такой ход.

— Ну, возможно, он все-таки прав, — признаёт Джинни.

Гарри смотрит на неё широко раскрытыми глазами, но она просто пожимает плечами.

Он невольно улыбается.

— А я-то думал, ты просто составляешь мне компанию.

— Ничто не мешает мне делать и то, и другое, — отвечает она, и на мгновение на её губах скользит тень улыбки, прежде чем Джинни наклоняется поднять позабытую шахматную фигуру, упавшую на пол.

— Ладно, — говорит Рон, бесцеремонно спихивая сестру со стула у кровати. — Подвинься. Гарри заслуживает настоящего поединка.

Джинни закатывает глаза, но не сопротивляется. К облегчению Гарри, она не уходит, а устраивается на краю кровати, скрестив под собой ноги.

— Я в команде Гарри, — объявляет она.

— Двое против одного? — приподнимает бровь Рон. — Наконец-то, настоящий вызов.

— Кажется, я обиделся, — говорит Гарри, глядя на Джинни.

Её глаза сужаются.

— Давай его уничтожим.

Гарри смеётся.

— Похоже, ты обречён, дружище, — бросает он Рону.

В середине партии Гарри всё-таки задремал, но Джинни уверяет его, что они определённо выиграли.

Он ей верит.

* * *

Как только Гарри признают здоровым, или, вернее, как только Молли решает, что он здоров, он отправляется в Министерство на беседу. Гермиона и Рон идут вместе с ним, и несмотря на странные попытки чиновников разделить их, чтобы «подтвердить истории», они упрямо держатся друг друга.

Не то чтобы их подозрения были так уж беспочвенны. В конце концов, Гарри скрывает гораздо больше, чем рассказывает. Они с Кингсли договорились не разглашать информацию о крестражах. Единственный, кто, кроме них, в курсе, — это Робардс.

Гарри старается проникнуться симпатией к этому человеку, но всякий раз, когда ловит на себе его взгляд из-под полуприкрытых век, его охватывает неприятное ощущение: будто его оценивают, взвешивают и неизменно находят несоответствующим какому-то недосягаемому стандарту.

Сидеть здесь и выслушивать бесконечные вопросы чиновников, произносимые тем самым снисходительным тоном… Эйфория, царившая после битвы, кажется, уже рассеялась без следа. Три недели на похороны и траур — вот и всё, что Министерство было готово дать, прежде чем вновь вернуться к привычной тактике.

В голове Гарри всплывают воспоминания Дамблдора: отцы и сыновья, полные подозрений друг к другу, сломленные люди, ищущие врагов повсюду, лишь бы спастись. Барти Крауч-старший, скатывающийся в пучину паранойи и жестокости.

Министерство снова требует ответов, но только тех, которые хотят услышать. Гарри не даёт им этого. И потому в конце концов они решают добыть нужные им ответы любыми доступными средствами. И вот история готова повториться.

Всю дорогу обратно в Нору Гарри молчит, стиснув зубы.

Уже на дорожке перед домом он останавливается, чувствуя, что просто не в состоянии войти и выдержать ещё хоть один вопрос.

Рон оборачивается.

— Гарри?

— Я сейчас не самый приятный собеседник, — качает тот головой.

Гермиона собирается возразить, но Рон кладёт ей руку на плечо.

— Просто дай ему немного пространства.

Гарри благодарно кивает.

Отвернувшись от Норы, он идёт к пруду. Вечернее солнце, отражаясь от воды, бьёт в глаза и почти слепит. Когда он добирается до берега, летняя жара уже пробирает до костей, а официальный министерский костюм душит. Он стягивает мантию, бросая её в траву, следом туда же летит галстук, туфли и носки. Он чувствует, как тело гудит от подавленного гнева, а пальцы подёргиваются от желания что-нибудь сделать. Пнув пучок травы, он задевает ногой камень и едва сдерживает ругательство.

Наклонившись, Гарри поднимает осколок камня и сжимает его так крепко, что острые края впиваются в кожу. Он резко швыряет его в воду. В плеске и брызгах есть что-то примитивно удовлетворяющее — словно птица, вырывающаяся из глубин с пронзительным криком протеста.

Засучив рукава, он ныряет за новым камнем, а потом просто бросает их один за другим. В голове пульсирует смутная мысль метнуть камень с такой силой, чтобы тот долетел до другого берега. Он бросает и бросает, пока камней вокруг не остаётся всё меньше, а плечо не начинает протестующе ныть.

Наконец, он останавливается, тяжело дыша. После болезни это, наверное, самое большое количество сил и энергии, что он выплеснул. И всё же этого недостаточно.

— Гарри?

Он оборачивается. У дерева стоит Джинни, ладонью прикрывая глаза от заходящего солнца. Длинная коса перекинута через плечо, лёгкая хлопковая рубашка свободно спадает поверх шорт.

Он уже готов сказать, что просто хочет, чтобы его оставили в покое, но вдруг понимает, что само желание уединения испарилось. А вот гнев остаётся; он, кажется, всё ещё гудит под кожей. В каком-то смысле это напоминает о том дне на площади Гриммо много лет назад.

Вернувшись к пруду, он вытирает лицо рукавом и делает несколько глубоких вдохов. Когда начинает чувствовать себя уверенно, подходит к Джинни и сворачивает немного в сторону в прохладную тень. Он садится у подножия дерева, положив руки на колени.

Она пристально смотрит на него, но не с опаской, а будто пытается уловить его настроение.

— Можно? — спрашивает она, указывая на место рядом с ним.

Гарри кивает.

Джинни садится, не вплотную, но достаточно близко, чтобы почувствовать тепло её присутствия. Он пытается придумать, что сказать, но гнев всё ещё бурлит внутри, и он немного боится, что не сможет сдержаться, если откроет рот. Поэтому он просто сидит и слушает её дыхание. Возможно, этого уже достаточно.

Она неожиданно достаёт тонкую металлическую фляжку и протягивает ему. С лёгким удивлением Гарри вопросительно поднимает бровь, почти уверенный, что внутри далеко не тыквенный сок.

Джинни пожимает плечами.

— Я знаю одну девушку.

Широта и пестрота её знакомств не перестают его удивлять. Он принимает фляжку и делает осторожный глоток, не зная, чего ожидать: обжигающей резкости огневиски или тягучей сладости медовухи. Вместо этого напиток оказывается прохладно-прозрачным с лёгким травянистым привкусом, который разливается по телу мягким теплом и постепенно расслабляет напряжённое тело.

Джинни бросает на него выразительный взгляд, и он позволяет себе ещё один, чуть более щедрый глоток.

— Хорошо, — говорит он.

Она забирает фляжку и отпивает сама.

— Обязательно передам ей, что ты так думаешь.

Он почти уверен, что она подшучивает, но сейчас его это особо не волнует.

— Они собираются устроить публичные судебные процессы, — произносит он, наконец, словно глоток прорвал тугой ком гнева в горле.

Джинни некоторое время молча смотрит на пруд, потом коротко кивает:

— Для кого?

— Да для всех, — мрачно отзывается он.

Она, похоже, не впечатлена преувеличением, и Гарри чувствует себя мелодраматичным глупцом.

— Кэрроу. Нотты. Пий Толстоватый. Амбридж. — Он делает паузу. — Малфои.

— Понятно, — говорит она, и, как всегда, он уверен, что она действительно понимает.

— Это будет тот ещё цирк. И самое ужасное, что им плевать на правду. Им нужна красивая, удобная история и несколько козлов отпущения… лишь бы только люди не начали обвинять их самих.

— Чтобы создать иллюзию, будто у них всё ещё есть контроль, — отвечает Джинни. — Каким бы жалким утешением это ни было.

Он долго молчит, обдумывая её слова, делает ещё глоток из фляжки и смотрит сквозь листву над головой.

— Иногда кажется… что ничего не меняется.

Джинни подтягивает колено к груди и кладёт на него подбородок.

— Что-то меняется.

— Правда?

Она поворачивается к нему.

— Просто обычно это не то, что нужно.

Гарри невольно вспоминает Фреда и Тедди.

— Ага, — говорит он, вновь поднимая фляжку.

Некоторое время они сидят в тишине, периодически передавая друг другу фляжку.

— Она спасла мне жизнь, — внезапно говорит Гарри.

— Кто?

— Нарцисса Малфой.

Он замолкает и вертит в руках фляжку, большим пальцем проводя по витиеватой букве «Т», вырезанной на металле.

— После того, как я… вернулся. Он велел ей проверить, умер ли я. Она сказала, что да.

Джинни застывает рядом, и он остро ощущает, сколько всего в их историях так и осталось не рассказанным. Как ещё недавно он мчался по задымленной территории Хогвартса в Запретный лес, поцеловал её, зная, что идёт на смерть, и до сих пор не понимает, что это значило. Если вообще хоть что-то значило.

Он возвращает ей фляжку; их пальцы на миг соприкасаются. Джинни делает глубокий вдох, поднося её к губам. И Гарри вдруг думает, что она принесла её не только для него, но и для себя, предвидя, что этот разговор будет похож на хождение по минному полю.

Он смотрит себе под ноги.

— Я знаю, что она сделала это не для того, чтобы спасти меня. Ей было совершенно плевать на меня. Она пыталась спасти Драко. — Он до сих пор помнит её дыхание на своём лице, чувствует грязь на коже, камни и сухие ветки, впивавшиеся в спину. — Это, конечно… никак не меняет того, что они сделали. Просто… — Он осекается, не в силах объяснить, почему мысль о грядущих судах так гложет его.

— Это делает их… более человечными? — спрашивает Джинни.

— Да, — выдыхает он. — Наверное.

Она передаёт ему фляжку.

— Ты назвал его Драко.

Гарри морщится.

— Он тоже меня спас. По-своему. Ну, или, по крайней мере, не выдал. Если это считается.

Он сам не уверен, считается ли.

— Малфои не добились особого успеха при Томе, — замечает она. — Думаю, Драко понял, что ты — его единственная надежда.

Гарри невесело смеётся:

— Должно быть, это его убило.

Джинни натянуто улыбается:

— Думаю, до сих пор так.

Он хмуро смотрит себе под ноги, ковыряя грязь носком:

— Я не говорю, что они не заслуживают наказания или что не должно быть последствий. Я просто… — Он вспоминает измученное лицо Сириуса, ужас в глазах Хагрида, когда его уводили в Азкабан. О том, как он уже никогда не стал прежним. — Не уверен, что они заслуживает гнить в Азкабане только из-за того, чтобы Министерство хочет что-то доказать.

— Тогда не позволяй им, — говорит Джинни так, будто это и впрямь самое простое решение на свете, будто он и действительно способен на это.

И он не знает, правда ли для неё всё выглядит настолько просто… или она просто слишком сильно в него верит.

Гарри поворачивается к ней. Через мгновение она тоже поднимает голову, и они долго смотрят друг на друга. Здесь, рядом с ней, всё вдруг превращается в один из редких моментов, когда происходящее становится хоть немного терпимым.

Он сам не понимает, в чём причина: в алкоголе, в близости к ней или просто в храбрости, которая, наконец, прорвалась наружу, но он тянется и убирает прядь волос с её лица.

— Гарри… — едва слышно шепчет она.

— Я скучал по тебе, — говорит он, и слова будто сами срываются с губ. — Иногда я доставал карту… просто чтобы убедиться, что ты существуешь.

Она больше не смотрит на него. Её взгляд скользит куда-то в сторону, но рукой она нерешительно тянется к его рукаву, и через ткань он чувствует её тёплые пальцы.

Гарри меняет положение руки, позволяя ей коснуться его щеки.

Она прерывисто вздыхает, но не отстраняется, и Гарри наклоняется ближе. Когда до поцелуя остаётся лишь мгновение, её тело напрягается, а пальцы сжимают его руку.

Она отворачивается, на лице появляется тревога, а дыхание учащается, словно ей не хватает воздуха.

— Джинни?

— Прости, — говорит она, толкая его рукой в грудь. — Прости меня.

Он откидывается назад, давая ей пространство, но она уже вскакивает на ноги.

— Джинни… — снова зовёт он совершенно растерянным голосом, не понимая, что сделал не так, и тоже поднимается. — Что…

— Прости, — повторяет она.

И тут же уходит — быстрыми и сбивчивыми шагами, словно пытается не сорваться на бег.

Он остаётся на месте, провожая её взглядом, пока она не скрывается в доме, чувствуя себя уязвленным, растерянным и слегка смущенным.

Только когда пальцы натыкаются на холодный металл, он осознаёт, что всё ещё держит фляжку. На миг возникает острое желание выбросить её в пруд.

Но вместо этого он садится обратно и допивает остатки, наблюдая за тем, как солнце медленно опускается за горизонт.

Это не помогает.

* * *

Всё пахнет дымом.

Кажется, он въелся в волосы и одежду, но даже после долгого душа и трёх помывок головы запах всё равно обжигает нос, преследуя её повсюду.

От него не уйти.

Потому что никакого грёбаного дыма нет. И она это знает.

Это глупо и нелепо. Нужно стать сильнее. Сильнее, чем позволять себе разваливаться на части от того, что кто-то хочет её поцеловать. От того, что она хочет поцеловать кого-то.

Мир снова слегка плывёт, и Джинни резко встаёт с кровати. Ей стыдно, что она потеряла контроль. Нельзя допустить, чтобы это повторилось.

Она садится на привычное место у окна, поджимает под себя ноги и застывает, концентрируясь на дыхании, цепляясь за каждую крупицу хоть какого-то подобия собранности.

С особой тщательностью она проверяет свои ментальные стены — те самые выстроенные годами осторожные барьеры, убеждаясь, что всё на месте. Твёрдо. Нерушимо. Неприкосновенно.

«Неприкасаемых не бывает».

Когда она, наконец, спускается к завтраку, то готовится к встрече с Гарри. Убеждает себя, что справится.

Но его там нет.

Её переполняет облегчение, но от этого становится только хуже.

— Доброе утро, — говорит Гермиона, которая сидит рядом с Роном.

— Привет, — откликается Джинни, подходя к плите и накладывая себе миску каши. Она смотрит на неё, и это напоминает то первое серое утро в Хогвартсе.

Она закрывает глаза, втягивая воздух.

«Сосредоточьтесь».

— Тебе письмо пришло, — сообщает Гермиона.

Джинни открывает глаза и поворачивается к столу.

— Правда? — спрашивает она, с благодарностью цепляясь за хоть какое-то отвлечение. Наверное, Ханна или Никола.

Гермиона протягивает письмо и садится обратно. Джинни без особого любопытства скользит взглядом по конверту, пока не замечает адрес, написанный знакомым и в то же время таким чужим почерком, потому что она не видела его почти год.

В груди нарастает тяжёлое, распирающее давление.

— От кого это? — спрашивает Рон, наклоняясь поближе, чтобы разглядеть письмо.

— От Смиты, — с трудом выговаривает Джинни, буквально выталкивая слова из горла.

Гермиона с интересом поднимает взгляд:

— Первые новости от неё?

Джинни кивает и сильнее сжимает письмо, от чего пергамент слегка мнётся.

— Ну вот и хорошо, — говорит Рон, наклоняясь через стол, чтобы стащить кусочек бекона с тарелки Гермионы. Он отправляет его в рот. — Не собираешься открыть?

— Да, конечно, — отвечает Джинни. Так ведь и делают с письмами… верно?

Она медленно поддевает печать пальцем, воск трескается и ломается на крошечные осколки.

На секунду буквы плывут перед глазами, пока наконец не обретают чёткость.

«Дорогая Джинни…»

А потом она читает, читает и впитывает каждую строчку: «У нас всё хорошо. Прости, что не рискнула написать раньше».

— С ней всё в порядке, — торопливо говорит Джинни, чувствуя лёгкое головокружение. — С ней и её семьёй всё в порядке. Они гостили у дальних родственников подруги всё это время. В каком-то местечке под названием Таванг.

Гермиона хмурится.

— Кажется, это где-то рядом с Гималаями, да?

Джинни пожимает плечами. Поискать это место можно и потом. Сначала нужно впитать каждое слово. Она всё читает и читает, и лёгкое головокружение сменяется тяжестью, опускающейся где-то в груди.

— Когда она вернётся? — спрашивает Рон.

Джинни дочитывает до конца, ощущая, как всё опасно ускользает.

«С любовью, Смита»

— Она не вернётся.

— Что? — переспрашивает Гермиона.

Джинни старается не шевелиться.

— Похоже, у её мамы новая работа. А Смита уже год учится по отличной четырёхлетней программе на целителя. Она останется, чтобы закончить обучение.

Сложив письмо, она аккуратно вкладывает его обратно в конверт, словно это движение не лишает её всех сил, чтобы продолжать дышать.

Она поднимается.

— Так оно и к лучшему, наверное.

Не так ли?

— Она твой самый близкий друг, — бормочет Рон. — Как ты можешь так говорить?

Джинни сжимает зубы так сильно, что в висках начинает пульсировать, сдерживая волну эмоций, которая вот-вот захлестнёт её. Мерлин, куда же подевалось её самообладание?

— Потому что не всегда можно вернуться назад, — резко бросает она. — Иногда нужно просто продолжать идти вперёд. Даже если это означает оставить что-то позади.

Она разворачивается, собираясь уйти в безопасное уединение своей комнаты, но вдруг застывает, потому что в дверях стоит Гарри и прислушивается.

Он не сводит с неё взгляда, но Джинни не может прочитать выражение его лица, потому что слишком занята тем самым ощущением того, как внутри снова поднимается этот удушающий дым и накатывает паника.

«Чёртов герой».

— Это ужасно бесчувственно с твоей стороны, — говорит Рон где-то за спиной.

Она невольно вздрагивает. Оборачивается через плечо, и что-то злобное и невыносимое переполняет её.

— Не совершай ошибку, думая, что ты хоть что-то знаешь о моих чувствах, Рон, — произносит она таким жёстким и холодным тоном, что сама себя не узнаёт.

Опустив голову, она поворачивается к лестнице. Гарри молча отходит в сторону, пропуская её.

Она взлетает по ступеням, не сбавляя шага, пока за спиной не захлопывается дверь. Прислоняется к ней, чувствуя, как распирает грудь от воздуха или его нехватки, и начинает мелко-мелко дышать. В руке она всё так же сжимает письмо.

* * *

В тот же день она камином отправляется к Тобиасу.

Его дом не такой большой, как у тётушки Мюриэль, но в нём чувствуется та же гнетущая, тяжёлая и липкая тишина, словно стены готовы закричать, но почему-то молчат. Мысль о том, что он живёт в этой атмосфере каждый день, ненавистна.

Домовой эльф встречает её и провожает в комнату Тобиаса.

— Мастер Тобиас, — произносит он, открывая дверь. — К вам посетитель.

Тобиас сидит за столом над раскрытой книгой. Он поднимает голову, встречаясь с ней взглядом.

— Привет, Джин.

— Привет, — отвечает она, подходя ближе и целуя его в щёку. — Ты хорошо выглядишь.

Он чуть приподнимает бровь.

— Правда?

— Конечно, — говорит она, избегая его взгляда. — Что читаешь?

Он фыркает.

— Не ходи вокруг да около, Джиневра, — произносит он. — Мне тоже пришла сова.

Она тяжело опускается на край кровати.

— Ты же не удивлена, — замечает Тобиас.

— Нет, — соглашается она.

Но то, что её не застали врасплох, вовсе не значит, что это не больно. Даже если по всем правилам так и не должно быть.

Смита не сделала абсолютно ничего плохого.

Джинни смотрит на Тобиаса, пытаясь уловить хоть что-то за его равнодушным выражением лица. Чувствует ли он себя преданным или брошенным?

Она чуть подаётся вперёд, кончиками пальцев касаясь края стула.

— Если бы она знала…

— Это ничего не изменило бы, — перебивает он.

— Ты этого не знаешь.

Он презрительно хмыкает.

— Это не сказка. Она не вернётся и не поцелует меня, а моя чёртова нога не отрастёт сразу же.

Его слова задевают внутри нечто глубоко запрятанное.

— Верно, — тихо соглашается она. — Пожалуй, всё так и есть.

Чтобы не дать мыслям сорваться в привычную спираль, она концентрируется на пальцах Тобиаса, которые рассеянно теребят страницы книги.

Тобиас откидывается на спинку стула с тяжелым вздохом.

— Есть ещё кое-что.

— Что? — спрашивает она, снова посмотрев на него. Разве может быть что-то хуже?

— Родители везут меня на континент. Послезавтра. Все вместе едем. В Праге живёт какой-то волшебник… делает лучшие протезы в мире. Говорят, ощущаются как настоящие. Даже лучше.

Джинни чувствует, как слова бьют по ней, словно реальное проклятие.

Он уезжает.

Может быть, это правильно и явно пойдёт ему на пользу — так подсказывает логическая часть мозга, вот только до этого момента она даже не осознавала, как сильно зависела от него всё это время. Навещала, проверяла, чтобы его имя было очищено, поддерживала его боевой дух, тайком приносила книги. Занималась этим день за днём, чтобы заполнять пустые часы своей жизни. Единственное дело, казавшееся ей выполнимым.

«Не уезжай», — хочет сказать она.

— Джин…

— Я в порядке, — лжёт она, опережая собственные мысли.

— Вовсе нет, — наконец говорит он, разоблачая её блеф. — Ты в полном кошмаре и уж точно совсем не в порядке.

Её пальцы судорожно сжимаются.

— Со мной всё будет в порядке.

Она справится.

Тобиас вздыхает, качая головой с измученным и циничным выражением лица.

— Из этого ты не выберешься ни разработкой плана, ни стратегией, — говорит он и берёт её за руки, крепко сжимая пальцы. — Всё это закончится только одним — грандиозным хаосом, и ты это знаешь.

Воздух вдруг исчезает, она не может дышать.

— А теперь обними меня на прощание, ладно?

Она наклоняется к нему, прикусывая внутреннюю сторону губы, пока не чувствует привкус металла.

На кухне Гермиона помогает Молли пополнять запасы зелий.

— Дорогая, не могла бы ты принести мне разбавленный бундимун? — просит Молли.

— Конечно, миссис Уизли, — откликается Гермиона и тут же спешит обратно в кладовую.

Нахмурившись, Джинни наблюдает за ними. Весь вечер они были предельно вежливы друг с другом, а Гермиона, казалось, и вовсе из кожи вон лезла, чтобы быть полезной.

— Что это с ней? — шепчет Джинни сидящему напротив Рону.

У него тут же краснеют уши.

— Э-э… мама, наверное, застукала нас за поцелуем?

Джинни не знает, смеяться ей или кривиться в отвращении.

— Ну, видимо, было весело.

— Я бы не назвал это весельем.

— Она не кричала?

Рон качает головой.

— Нет, — вздыхает он с несчастным видом. — Просто… вот так.

Джинни приходит в голову ужасная мысль о том, над какими именно зельями они могут работать вместе.

— Она ведь не пыталась поговорить с тобой об этом, правда?

Рон со стоном опускает голову на стол.

— Мерлин… — говорит Джинни, сочувственно похлопывая его по плечу.

— Не думаю, что Гермиона когда-нибудь снова сможет смотреть мне в глаза.

Джинни фыркает:

— Может, таким и был с самого начала мамин коварный план.

— Рон? — зовёт Молли.

Он поднимает голову.

— Да, мам? — откликается он так же предельно вежливо, как и Гермиона.

— Гарри всё ещё в Хогвартсе?

— Ага, — подтверждает Рон, явно обрадовавшись смене темы. — Он сказал, что ему нужно закончить ещё одно какое-то дело.

— Он снова сляжет с простудой, — встревоженно говорит Молли.

— Ну, — пожимает плечами Рон, — ты же знаешь Гарри. Его не отговоришь, если он хочет помочь.

Джинни чувствует укол вины, потому что подозревает, что Гарри задерживается в Хогвартсе совсем по другой причине. У неё не было возможности поговорить с ним, последние пару дней она вообще его почти не видела. Честно говоря, в глубине души она даже не против. Один лишь взгляд на него вызывает в груди невыносимое давление, словно волна, готовая обрушиться в любой момент.

Она не глупа и понимает, что причинила ему боль, хоть это было последним, чего она хотела. Точно так же она знает, что должна найти способ объясниться, просто поговорить с ним. Но если она сама не может толком разобраться в своих чувствах, то как сможет растолковать их ему?

«Прости, но от одной мысли о поцелуе с тобой у меня такое чувство, будто я тону».

Да, это прозвучало бы просто прекрасно.

Она так старалась. Так отчаянно старалась быть той, кто ему нужен, но Тобиас оказался прав: это не сказка.

Снова взглянув на письмо Тобиаса в руках, Джинни глубоко вздыхает. Звон флаконов и бульканье пузырящейся жидкости — всё это должно бы действовать успокаивающе своей привычностью, поэтому она старается расслабиться.

«Добрались в целости и сохранности. Меня уже притащили к трём разным целителям, которые тыкали в меня палочками и говорили важными, звучными голосами, будто я уже мёртв. Похоже, лето будет длинным».

Сейчас только начало июня и впереди ещё бесконечные недели. Единственное, что пугает сильнее, — это перспектива возвращения в Хогвартс. Она не может решить, хочет ли, чтобы время застыло или ускорилось. Но главное, ей просто невыносимо оставаться там, где она сейчас.

Покачав головой, она снова просматривает письмо Тобиаса. Прочитав примерно половину, вдруг замирает, потому что в воздухе среди привычных запахов появляется иной аромат.

Сумеречная камасия.

Едва уловимый запах, исходящий от станции зелий, внезапно заполняет нос, словно нечто плотное, густое и удушающее. Он распространяется по горлу и попадает в лёгкие.

Она не может дышать.

Джинни отталкивается от стола. Грудь судорожно вздымается от тщетных попыток вдохнуть, но воздуха будто просто нет. Звуки и ароматы проникают в сознание, сливаясь с этим удушающим запахом. Он наполняет уши, и вот она снова там. Вернулась в одно мгновение.

Она знает, что это не по-настоящему. Точно знает. Но тело не слушается, разум не слушается, потому что вокруг слишком много дыма, криков и ужасного, резкого запаха крови. Она не может здесь оставаться. Просто не может.

«Ну всё, Уизли, теперь ты точно доигралась».

— Джинни? — спрашивает кто-то, касаясь её руки.

Она отшатывается, глядя на обеспокоенное лицо Рона.

— Ты в порядке?

— Я в порядке, — умудряется выговорить она, словно перед глазами не пляшут пятна и она не борется отчаянно хоть за один глоток воздуха.

Рон хмурится.

— Я в порядке, — повторяет она, неуверенно поднимаясь и чувствуя, как земля под ногами опасно качается. — Я просто… пойду наверх.

Она неопределённо машет письмом в руке в качестве оправдания и убегает так быстро, как только может.

Но запах остаётся.

* * *

Гарри резко просыпается, нащупывая палочку и пытаясь сориентироваться. Поднимаясь на ноги, он крепче сжимает её и оглядывается. В гостиной темно и всё знакомо. Он замирает, прислушиваясь, но слышит только собственное учащённое сердцебиение.

За окном видна пустая тропинка, ведущая ко входу в Нору.

Позади раздаётся тихий лязг. Гарри поворачивает голову и направляется к кухне.

«Просто кто-то решил перекусить посреди ночи», — говорит он себе, чуть опуская палочку.

Не о чем волноваться.

И всё же сон окончательно ушёл, а адреналин по-прежнему пульсирует в крови. Он подходит к двери, решив всё-таки взглянуть, кто не спит в такой час. Рон нередко бродит по ночам в поисках еды.

Но это не Рон.

У раковины стоит Джинни, спиной к нему, её волосы мягкой волной спадают на плечи.

Её не было на ужине, поэтому вполне логично, что она просто проголодалась. И всё бы ничего, но с тех пор, как Гарри заметил её, она так и не притронулась ни к еде, ни к чему-то другому. Даже не пошевелилась. Кажется, она просто смотрит в окно.

Минуты тянутся мучительно долго, и Гарри уже открывает рот, чтобы нарушить молчание, но тут же передумывает. Если она пропустила ужин, чтобы не встречаться с ним, вряд ли обрадуется его появлению во время ночного перекуса. Да и он сам не особенно стремится к этому. Он не то чтобы злится, просто не хочет оставаться рядом с девушкой, перед которой так опозорился. Возможно, со временем он перестанет чувствовать себя уязвлённым и смущённым, но точно не сегодня.

Он пытается отойти так же тихо, как пришёл, но, учитывая, как сильно вселенная его ненавидит, неудивительно, что пол предательски скрипит под его весом.

Гарри морщится, и в тот же миг Джинни резко оборачивается с испуганным видом и локтем задевает стакан, стоявший на краю столешницы. Стакан с грохотом разбивается о пол, молоко брызжет во все стороны. Джинни с коротким вскриком отскакивает в сторону.

Гарри мысленно ругает себя на чем свет стоит.

— Прости, — говорит он. — Я не хотел…

Джинни смотрит на него широко раскрытыми, испуганными глазами, прижимая руку к груди и пытаясь отдышаться. Один её взгляд поднимает в нём безумный клубок эмоций.

Она качает головой.

— Нет, я…

Её взгляд снова падает на молоко, медленно растекающееся по полу. Джинни судорожно втягивает воздух, часто моргает, и на миг кажется, что она вот-вот расплачется.

— Знаешь, что самое ужасное во всём этом? — спрашивает она дрожащим голосом.

— Что? — отвечает он, чувствуя странное оцепенение, будто физически не способен отвести взгляд, даже если бы захотел.

— Даже после всего я всё ещё не могу пользоваться своей палочкой.

Она тихонько смеётся, почти истерично, и Гарри теряется. Он совершенно не знает, как вести себя с этой версией Джинни, которая выглядит такой маленькой и потерянной.

Джинни тем временем опускается на колени, чтобы собрать осколки.

— Стой, — говорит он резче, чем собирался, судя по тому, как она вздрагивает, а стекло со стуком падает на пол.

Гарри заставляет себя сделать глубокий вдох и смягчить голос.

— Просто ты… можешь пораниться. — Он подходит и тоже опускается на колени рядом с беспорядком. — Давай я. Ладно?

После долгой паузы Джинни кивает, садится на пятки, а потом встаёт и отходит.

Гарри достаточно легко чинит стакан, но немного задерживается, вытирая молоко.

От двери доносится тихое:

— Прости.

Он качает головой, не оборачиваясь.

— Это я подкрался к тебе.

— Не из-за стакана, Гарри, — говорит она с лёгким раздражением.

«Конечно», — думает он. И вот оно снова — то самое смущение вперемешку с разочарованием.

Он поднимается и ставит стакан в раковину.

— Всё в порядке, — отвечает он, надеясь, что если уж этот разговор и неизбежен, то хотя бы удастся закончить его как можно быстрее. — Если ты не… ну, тоже всё в порядке.

С его точки зрения, возвращаться к этому нет смысла. Он думал, что тот поцелуй на краю леса что-то значил. Но, очевидно, он неправильно всё понял. Всё просто.

Но Джинни, похоже, не собирается с этим мириться.

— Ты сказал, что следил за мной по карте, — произносит она.

Конечно, было бы слишком наивно надеяться, что они оба сделают вид, будто этого никогда не случалось. Но он никак не может понять, зачем она снова поднимает эту тему, зачем бросает всё ему в лицо.

— У меня не было карты, — говорит она.

Гарри хмурится и поворачивается. Она стоит у плиты, скрестив руки на груди, и смотрит прямо на него.

— Что?

— У меня не было точки с твоим именем. У меня вообще ничего не было.

И он чувствует, как её слова бьют точно в цель.

— Знаю, — отвечает он, наконец. Разве ему нужно очередное напоминание о том, что он ушёл?

Она вздёргивает подбородок.

— Поэтому я попыталась забыть.

«Потому что не всегда можно вернуться назад».

— Да? — спрашивает он, чувствуя, как что-то болезненное разливается в груди.

Она пожимает плечами.

— Казалось… так безопаснее.

И с этим даже не поспоришь. Разве не он сам признался, что с его стороны было эгоистично поцеловать её ещё тогда летом? Зная, что, скорее всего, он никогда не вернётся? И это было ещё до того, как за его голову назначили награду в десять тысяч галлеонов. Не говоря уже о том, что самые близкие ему люди всегда страдают, или того хуже.

Но от понимания всего этого всё равно неприятно слушать объяснение, почему она больше этого не хочет.

— Поэтому я пыталась забыть, — безжалостно продолжает она. — И теперь я даже не могу вспомнить, кем была до того, как всё это началось. До того, как ты ушёл.

Иногда она всё ещё кажется ему той самой Джинни, которую он помнит, а иногда… Да, она изменилась. Он тоже. Но это не значит, что он не хочет, чтобы всё вернулось на круги своя. Он готов на всё, лишь бы сделать вид, что этого года никогда не было. Просто продолжить там, где они остановились.

Но очевидно, этого не произойдет.

— Всё в порядке, — повторяет он, будто, если произносить достаточно часто, он сможет в это поверить, будто слова каким-то образом смогут заглушить боль.

Она нетерпеливо вздыхает.

— Перестань так говорить. Всё не в порядке.

Он чувствует, как нарастает гнев. Всё, что он так старался сдерживать, вырывается наружу.

— Тогда скажи мне, в чём дело, Джинни, — бросает он, делая шаг вперёд. — Скажи, что я должен сказать. Потому что я, чёрт возьми, понятия не имею!

Она отшатывается, и он снова чувствует себя идиотом, но чего, чёрт возьми, она от него ждёт? Что он будет спокойно стоять и слушать, как она перечисляет всё, что он испортил?

Она даже не может на него смотреть.

Гарри проводит рукой по лицу.

— Джинни... — говорит он, и её имя звучит как разочарованный вздох.

Она смотрит в пол и медленно качает головой.

— Правда в том, — признаётся она, — что я не в порядке.

— Что? — переспрашивает он, уверенный, что неправильно расслышал.

— Это-то и самое страшное. Потому что я хочу этого. Я хочу быть той девушкой, которую ты... — Она резко вдыхает. — Я хочу поцеловать тебя, быть счастливой, чтобы всё решилось и мне не пришлось больше ни о чём думать, но я не знаю, как это сделать. Я не знаю, как быть такой, и это несправедливо по отношению к тебе. Это-то и не в порядке, понимаешь?

Это слишком много для него. Слишком много, чтобы справиться с хаосом эмоций, бушующих в голове, поэтому он просто заставляет себя смотреть на неё. По-настоящему смотреть. Потому что всегда, какой бы ад не происходил вокруг, Джинни была оазисом спокойствия посреди бури. Непоколебимой. Вот только теперь... она не выглядит такой.

Её пальцы впиваются в ладони, словно она из последних сил держится, лишь бы не развалиться.

— Джинни, — говорит он, делая шаг к ней, и всё, чего он хочет в этот момент, — это исправить ситуацию. Чтобы она перестала так выглядеть.

Но она поднимает руку, останавливая его, и на лице застывает то же самое выражение, что тогда у пруда. Почти… паника. Как будто она боится его.

— Прости, — шепчет она. — Прости, что не смогла быть той, кто тебе нужен.

Затем она разворачивается и убегает, и единственное, что удерживает его от погони, — это её лицо, застывшее в памяти.

«Я не в порядке».

Гарри долго стоит на кухне, глядя на пустоту там, где секунду назад была Джинни, и пытается понять, что, чёрт возьми, только что произошло.

* * *

Джинни лежит в постели ещё долго после восхода солнца, ещё долго после того, как привычный утренний шум растворяется и сменяется полуденной тишиной. Никто её не беспокоит, даже Гермиона, проходя мимо с остальными, она лишь бросает пару косых взглядов, которые ей уже порядком надоели. То, что Джинни явно сходит с ума, стало негласным секретом. Она уже сбилась со счёта, сколько раз погружалась в воспоминания и не могла из них выбраться.

Но, судя по тому, что никто об этом не говорит вслух, это просто ещё одна вещь, которую можно замять и сделать вид, что её не существует.

«Я не в порядке».

Наконец признаться в этом вслух оказалось почти облегчением, если бы не выражение лица Гарри. Ей стыдно за то, что она так сорвалась, и именно поэтому рядом с ним всё становится невыносимо трудным. Потому что стоит ему появиться, и все правила можно выбросить в окно.

Контроль — единственный способ выжить. Но сейчас её стены, её защита трещат и осыпаются. Уже несколько дней, стискивая зубы, она упрямо возводит их заново, возвращает всё на свои места, и снова чувствует, как они будто рассыпаются.

Дырявые и хрупкие.

Потому что суровая правда в том, что всё это не работает. Она не в порядке.

Когда дом погружается в тишину, Джинни выбирается из постели. Открыв шкаф, она задерживает взгляд на сундуке, который каким-то чудом уцелел, будучи надежно спрятанным в «Салоне», пока замок разлетался на куски, а Выручай-комната полыхала адским пламенем.

Ещё одна бессмыслица.

Приподняв крышку, она оказывается не готова к наплыву знакомых запахов, к воспоминаниям, что тут же тянутся к ней и затягивают внутрь. И, Мерлин, на миг ей действительно кажется, что она пытается вернуться в замок. Это невозможно и неизбежно. Она должна быть сильнее.

Стиснув зубы, она дышит ртом и перебирает мантии, учебники, старые перья. Ищет книгу, которую так и не успела вернуть Снейпу. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел её такой?

«Настоящий слизеринец никогда не позволяет эмоциям подорвать самоконтроль».

Это единственное, что она ему обещала: не забыть его уроки. Пора собраться. Перегруппироваться. Вернуться к знакомым, проверенным временем схемам; вернуться к началу. Это уже что-то.

Она поднимает тяжёлый фолиант, уже собираясь убрать всё обратно в сундук, но внизу, в самом углу, замечает небольшую деревянную шкатулку. И всё внутри снова опасно плывёт.

Опустив книгу на пол, Джинни наклоняется и открывает защёлку. Крышка откидывается, и внутри, аккуратно завёрнутый в хлопковую ткань, лежит амулет. Тот самый, которым она подчинила Крэбба и Гойла своей воле.

Она заставляет себя взять его в руку, ощутить грубую тяжесть в пальцах, ужасное чувство силы и расплаты, когда энергия проносится по коже.

Может быть, всё дело в том, что у неё просто закончилось место, где можно прятаться.

* * *

Джинни дожидается, пока кухня опустеет, чтобы развести небольшой огонь в камине. Шагает в пламя, бросает горсть летучего пороха и чётко произносит:

— Лютный переулок.

Через мгновение она вываливается из камина в тёмный зал. Вокруг почти пусто: лишь несколько человек в тяжёлых плащах сгрудились за одним столом.

Она чувствует на себе их взгляды, но никто не шевелится, а все лица по-прежнему тщательно скрыты. Джинни крепче сжимает палочку, даже зная, что не сможет ею воспользоваться.

Натянув капюшон плаща глубже на лицо, она быстро пересекает зал и выходит в переулок. Оказавшись на улице, она оглядывается по сторонам, пытаясь сориентироваться. Из темноты на другой стороне дороги выходит карга.

— Сикль на счастье, дорогуша.

Джинни качает головой, поворачивает налево и идёт вперёд, словно точно знает путь. Ещё три поворота — и наконец перед ней оказывается нужное место. Над дверью небольшого магазинчика висит позолоченная вывеска с облупившимися буквами: «Verdigris»⁽¹⁾.

Дверь поддаётся с лёгким скрипом, и Джинни проскальзывает в тёмное помещение, заставленное книгами. Она чувствует прилив облегчения, узнав девушку за стойкой.

Антония поднимает голову, когда дверь закрывается.

— Джинни, — произносит она, явно удивлённая её появлением.

Джинни пытается что-то сказать в ответ, хотя бы просто поздороваться, но горло сжимается и она не может вымолвить ни слова. Последний раз она видела Антонию на похоронах Кэролайн.

Антония обходит прилавок и мягко касается её плеча.

— Всё в порядке? — спрашивает она, нахмурившись, но, по правде говоря, это последнее, что Джинни сейчас нужно.

— Можно… — слова вырываются слишком поспешно. — Можно мне одолжить освящённый золотой кинжал? Прости, что вообще прошу. Просто сейчас у меня не так много денег. И я не уверена, что родители… поймут.

— Конечно, — тут же соглашается Антония, но её взгляд скользит по лицу Джинни, словно она ищет скрытое объяснение этой неожиданной просьбе. — Просто подожди здесь.

Она спешит вглубь магазина и через мгновение возвращается с тонким деревянным футляром.

Джинни принимает его из её рук.

— А ещё… может быть, копию Incantaxa Femella⁽²⁾?

Она замечает, как у Антонии расширяются глаза, будто именно этого недостающего фрагмента не хватало, чтобы картинка сложилась. Не говоря больше ни слова, Антония направляется к одной из стеклянных витрин за прилавком и возвращается с томом в тёмно-красном переплёте.

— Я твоя должница, — говорит Джинни, пряча книгу и футляр в складках мантии.

— Это так не работает, — напоминает Антония.

Джинни кивает, потому что конечно же так и есть. И всё же она уже разворачивается к двери, когда Антония берёт её за руку.

— Чаю? — спрашивает она, крепко сжимая пальцы.

Джинни понимает, что это отнюдь не вопрос.

— Конечно.

Они сидят вместе в глубине магазина уже полчаса, обсуждая всё, что не имеет никакого отношения к Хогвартсу, войне или тайной магии. Антония рассказывает о новой работе Теодоры, о тексте, который она безуспешно пытается разыскать уже несколько месяцев, о планах съездить в Париж и навестить Лукаса.

Джинни слушает простые, обыденные подробности жизни людей, и, когда она встаёт, собираясь уходить, ей кажется, что она снова почти может дышать.

— Джинни… — говорит Антония, останавливая её уже у самой двери.

Она оглядывается через плечо.

— Ты сделала то, что должна была.

«Необходимый».

Она кивает, сглатывая ком в горле.

— Я знаю, что сделала, но не могу отделаться от ощущения, что многие люди говорили то же самое о множестве ужасных вещей, которые совершили.

Антония не может с этим поспорить и просто смотрит на неё.

— Я верну их, когда смогу, — обещает Джинни.

Антония кивает.

На обратном пути в паб Джинни пару раз сбивается с дороги, так что проходит около часа, прежде чем она камином возвращается в Нору. К счастью, кухня всё ещё пуста. Она стряхивает с плаща предательский пепел, но не успевает добраться до лестницы, как хлопает задняя дверь.

— Её нет на пастбище, — буквально влетает запыхавшийся Рон. Его взгляд падает на Джинни. — О. Мам! Она здесь.

Молли врывается на кухню.

— Где ты была?!

Джинни моргает, ошеломлённая её тоном.

— Я навещала подругу в Лондоне.

Но это, похоже, её никак не успокаивает.

— Одна? — звенящим от негодования голосом спрашивает мать. — Никому не сказав?

Джинни тяжело вздыхает, снимая плащ.

— Это не так уж важно.

— Ты несовершеннолетняя, — напоминает Молли.

Как будто она когда-нибудь сможет об этом забыть.

— Ничего не случилось, — упрямо отвечает она, вешая плащ на спинку стула и впиваясь руками в ткань.

— Это небезопасно!

И всё. Всё. Последняя хрупкая нить, удерживавшая всё вместе, рвётся, и остаётся только ярость.

На мгновение Джинни хочется броситься наутек, швырять стулья и бить тарелки. Она хочет, чтобы это нелепое, тихое, аккуратное место показало, как она себя чувствует. Хочет, чтобы эта боль выплеснулась из её тела, и ей кажется, что если бы она могла материализовать все эти чувства, поместить их в бутылку и воткнуть кому-нибудь прямо в горло в обмен всего лишь на две минуты этого зыбкого облегчения, она бы не раздумывая так и сделала.

Она готова на всё.

— Небезопасно? — почти кричит она. — С каких это пор в нашей жизни вообще хоть что-то стало безопасным?

Рон и Молли вздрагивают, но ей плевать. Ей, чёрт возьми, абсолютно всё равно.

— Где были твои правила и защита в прошлом году? Когда я пошла в школу одна? Когда я заработала вот это? — говорит она, указывая на бледный синяк на скуле. — Или в любой из пяти раз, когда на меня накладывали Круциатус?

На кухне воцарятся гробовая тишина. Молли стоит, прижав руку ко рту, а глаза её наполняются слезами.

Джинни срывает плащ со спинки стула.

— Я скажу тебе, где они были. Нигде. Их нигде не было. Так что извини, если я не спросила разрешения на совершенно обычную прогулку.

Повернувшись, она выходит из кухни, взбегает по лестнице и как можно громче хлопает дверью, закрывая её за спиной.

Она полностью теряет контроль.

* * *

Гарри проводит рукавом по вспотевшему лбу, останавливается и пытается оценить, насколько продвинулся.

Он сейчас в одной из самых малоизвестных частей замка. Большой зал, больничное крыло, кухни, общие гостиные и спальни уже очищены от проклятий. Добровольцы в основном сосредоточены на уборке и восстановлении, чтобы сделать Хогвартс пригодным для жизни.

По его подсчётам уйдёт не больше двух недель, чтобы снять последние тёмные чары. Он изо всех сил старается не думать о том, чем будет заниматься потом. По крайней мере, всегда останется Запретный лес, с которым можно будет разобраться.

Он прислоняется к стене. Усталость наваливается, и он знает, что именно в таком состоянии чаще всего становится небрежным. К счастью, сегодняшние дела не так уж опасны. К несчастью, они слишком просты, поэтому и занять ими голову не получится. Всё становится ещё хуже, когда Рон возвращается в Нору, получив сову от Молли, которая пишет, что он там срочно нужен.

Гарри постоянно ловит себя на мысли о том, что случилось с Джинни, а ведь весь смысл пребывания здесь — не думать ни о чём. В общем, особого прогресса он не делает.

Через несколько часов Гарри слышит грохот осыпающихся камней и громкое ругательство. Он оглядывается и видит, как через завалы к нему пробирается Рон.

— Чёртова смертельная ловушка, — бурчит тот, осторожно перешагивая очередную груду камней.

— Эй, всё в порядке?

— Да, — отвечает Рон, наконец добираясь до него. — Джинни пропала.

— Что? — спрашивает Гарри, оборачиваясь и тут же позабыв о своих делах.

— С ней всё в порядке, — добавляет Рон, отмахиваясь от его беспокойства. — Просто ушла к подруге или что-то вроде того, но, конечно, даже не удосужилась сказать об этом маме.

Гарри пытается заставить сердце успокоиться.

— О.

Вместо того чтобы продолжить работу, Рон садится на пол и прислоняется спиной к стене.

Гарри хмуро смотрит на него, усаживаясь рядом.

— В чём дело?

Рон выдыхает, проводя рукой по лицу.

— Чертовы семейные часы, — говорит он. — Её стрелка застыла на «в пути». Ну, знаешь, прямо как у...

Прямо как у Фреда.

Гарри тихо ругается.

— Мама сильно разозлилась, — качает головой Рон. — За то, что вот так исчезла, хотя она ещё несовершеннолетняя.

— Могу представить, как Джинни это понравилось, — говорит Гарри, опуская руки на колени, и начинает рассеянно вертеть палочку в пальцах.

Рон морщится.

— Она просто... сорвалась.

Гарри вспоминает Молли и боггарта на площади Гриммо. Дети, лежащие на полу один за другим и уставившиеся пустыми глазами в потолок.

— Да уж, твоя мама, наверное, сильно испугалась.

— Не мама, — качает головой Рон. — Джинни сорвалась.

— Правда?

Может, ему и следовало бы этому удивиться, ведь всё лето она была такой тихой и спокойной. Но он не удивлён, потому что помнит её вчера вечером на кухне, как она, казалось, излучала неудержимую энергию.

— Я уже много лет не слышал, чтобы она так кричала. Она сказала… — Рон замолкает, сжимая зубы. — Она сказала, что в прошлом году на неё пять раз накладывали Круциатус.

— Что? — восклицает Гарри, резко выпрямляясь.

Рон только кивает, его лицо бледнеет.

Гарри снова видит лицо Джинни в темноте кухни.

«Даже после всего я всё ещё не могу пользоваться своей палочкой».

Он на самом деле не задумывался о том, что она имела в виду. Да и не особо хотел.

Рон царапает носком ботинка отколовшийся кусок камня.

— То есть я знал, что у неё бывают эти странные приступы, но никогда не задумывался почему.

— Странные приступы? — спрашивает Гарри, и у него внутри поднимается ощущение, будто он упустил что-то важное.

— Ну да. Знаешь, как будто она здесь, а в следующую минуту... — Он машет рукой перед лицом. — Как будто её больше нет, она где-то в другом месте, в каком-то плохом месте. Гермиона говорит, магглы называют это паническими атаками. Будто ты застрял в плохом воспоминании и не можешь вырваться.

— Я этого не знал, — говорит Гарри, впиваясь пальцами в колени.

— О. Похоже, тебя тогда просто не было рядом. Считай, повезло. Они ужасны.

Нет, его не было рядом. Он был здесь, в этом проклятом замке.

— Знаешь, — продолжает Рон, — несмотря на всё, что нам рассказывал Невилл, я всё равно думал, что им здесь было легче, понимаешь? Легче, чем нам. Как же чертовски глупо было так думать!

— Да, — соглашается Гарри, потому что он тоже в этом виноват, разве нет?

Рон откидывает голову на стену, глядя на замок.

— Что здесь произошло?

— Я не знаю.

Рон поворачивается к нему с мрачным выражением лица.

— Не могу отделаться от мысли, что... что я оставил её здесь одну.

Гарри хватает его за плечо и сжимает так крепко, что пальцы белеют.

— Мы все её оставили.

Но хуже всего, что это сделал он сам.

* * *

В тот вечер Джинни не спускается к ужину.

Гарри не особо удивлён. Возможно, даже немного чувствует облегчение, каким бы придурком это его ни делало. Он просто не уверен, что сможет смотреть ей в глаза и не представлять, как она истошно кричит от Круциатуса. Не задаваясь вопросом, где он был в это время.

Или, что ещё хуже, начнет задаваться вопросом, есть ли вероятность, что это произошло из-за него.

«Казалось... так безопаснее».

— Как Джинни? — спрашивает Рон, нарушая неловкую тишину за столом.

Весь ужин Молли выглядит подавленной и сейчас не поднимает глаз от тарелки, чтобы ответить на вопрос.

Артур накрывает её руку своей.

— Твоя сестра какое-то время погостит у Билла и Флёр. Она уезжает утром.

Рон открывает рот от изумления.

— Подождите. Вы отсылаете её прочь?

— Она сама попросилась уехать, — хриплым голосом отвечает Молли. — И мы ей разрешили.

— Почему?

— Это тебе самому придётся спросить у Джинни.

Артур сжимает руку Молли.

— Всё образуется само собой. Вот увидишь.

Гарри смотрит в тарелку, но особого голода больше не чувствует.

После ужина он идёт за Роном в сад, и целый час они вместе перебрасывают гномов через забор, пока Гермиона сидит на траве рядом. Рон непривычно молчалив, и Гарри не настаивает на разговоре, потому что всё равно не имеет ни малейшего представления, что сказать.

Когда, наконец, начинает темнеть, Гарри замечает, как Гермиона пытается поймать его взгляд. Он не сразу понимает, что она хочет поговорить с Роном наедине, но не знает, как об этом попросить.

Гарри отряхивает руки о джинсы.

— Пойду-ка я внутрь, — говорит он.

Гермиона благодарно ему улыбается.

— Спокойной ночи, Гарри.

Похлопав Рона по плечу, он оставляет их вдвоём и направляется в дом.

Он останавливается на первой лестничной площадке, глядя на закрытую дверь Джинни. Подумывает подойти и постучать, но понятия не имеет, что сказать и захочет ли она вообще его видеть.

Он переминается с ноги на ногу, уговаривая себя собраться и хотя бы попрощаться. Подойдя к двери, он стучит, пока не успевает передумать. Он ждёт, но в ответ тишина, и он не знает, потому ли это, что она прячется, или потому, что уже спит.

Развернувшись, он направляется в комнату Билла, хватает вещи и идёт в ванную.

Кругом тишина, все уже легли спать.

Он тянется к дверной ручке ванной, но она вдруг сама распахивается.

И Гарри оказывается лицом к лицу с Джинни. На ней халат, мокрые волосы падают на лицо.

Джинни испуганно втягивает воздух, явно не ожидая его тут увидеть.

— Прости, — вырывается у Гарри. — Я не знал, что там кто-то есть.

Она качает головой.

— Нет, — говорит она. — Всё в порядке. Мне не следовало…

Она замолкает, и Гарри думает спросить её, чего ей не следовало делать. Открывать дверь? Пользоваться ванной в собственном доме?

Она бросает на него быстрый взгляд, но тут же отводит глаза, и тогда он понимает, что всё ещё стоит прямо перед ней, мешая выйти.

— Я просто… — начинает он, отступая в сторону.

— Спасибо.

Они смущённо улыбаются друг другу и всё же расходятся.

«Ну, всё прошло явно хорошо», — думает Гарри, мысленно поморщившись.

— Гарри, — вдруг зовёт она.

Он оборачивается.

— Да?

— Не знаю, говорила ли мама что-нибудь об этом, но…

— Ты уезжаешь в Ракушку, — подхватывает он.

Она кивает.

— Завтра рано утром, — она натянуто улыбается. — Наверное, я бы не хотела исчезать, не попрощавшись.

— Конечно, нет, — отвечает он. — Это ведь моя фишка.

Джинни хмурится.

Гарри пытается улыбнуться, представив это как безобидную шутку, но сомневается, что она ему поверила.

— Надеюсь, ты хорошо проведёшь время.

Теперь её взгляд ясно говорит, что он точно сошёл с ума.

— Это не совсем такая поездка.

Ну конечно, чёрт возьми, не такая.

Он ненавидит, как неловко всё между ними, особенно потому, что, вероятно, сам виноват. Он просто не знает, что сказать, кроме: «Прости, что не заметил, как тебе тяжело».

Джинни отступает на несколько шагов, и ему точно не мерещится лёгкое разочарование на её лице.

— Пока, Гарри.

Он смотрит ей вслед, но не может удержаться и выпаливает:

— Ты же уезжаешь не из-за меня, правда?

— Что? — она резко оборачивается.

— Потому что мне не обязательно здесь оставаться.

Он мог бы вернуться на Гриммо. Или разбить палатку в Хогвартсе с другими студентами. Или снять комнату в «Дырявом котле».

— Гарри, — говорит она раздражённо. — Не всё теперь вертится вокруг тебя. Уже нет.

Он невольно морщится.

Её плечи опускаются, глаза на миг закрываются.

— Прости. Я не это имела в виду.

— Нет. Ты права.

И разве не этого он всегда хотел? Чтобы всё было не о нём?

Она не сразу уходит, и Гарри каким-то образом набирается смелости спросить то, что ему действительно интересно. Он почти уверен, что на самом деле не хочет слышать ответ, но ему просто нужно знать. Он устал от постоянных путаниц и ошибок.

— Что тогда произошло? Там, у пруда, когда я пытался тебя поцеловать?

Джинни вздрагивает, и он уже готов к тому, что она развернётся и снова убежит, но вместо этого она лишь плотнее стягивает халат на груди и на миг закрывает глаза, словно пытается собраться с мыслями.

— Я почувствовала запах дыма, — наконец, говорит она.

Это последнее, что он ожидал услышать.

— Что?

Она облизывает пересохшие губы, глядя куда-то в пол рядом с его ногами.

— Это был дым, и то поле, и тела… И ты, идущий в этот грёбаный лес. И я просто… — Она закрывает глаза. — Я не могла дышать.

«Боже», — думает Гарри.

Она выглядит почти сердитой на саму себя.

— Я знаю, что это глупо.

— Вовсе нет.

Это ужасно, мучительно и сбивает с толку, но точно не глупо.

Джинни смотрит на него твёрдым, холодным взглядом.

— Но с тобой ведь такого не бывает, правда?

Он понятия не имеет, что на это ответить, потому что она говорит так, будто чувствует себя слабой. Он беспомощно пожимает плечами.

— Наверное, я просто… не думаю об этом.

— И это работает? — спрашивает она. — Потому что, кажется, мои желания всё равно не имеют значения.

Гарри думает о том, как же он ошибался. Джинни стоит перед ним в полумраке и извиняется за то, что не может быть такой, как ему нужно.

— А как же Ракушка? — спрашивает он.

— Что?

Она сразу настораживается.

— Ты этого хочешь?

Потому что дело не в том, что нужно ему. Может быть, дело в том, что нужно ей.

Она молчит, долго разглядывая его, и, наконец, отвечает:

— Да. Я хочу этого.

— Ладно. Вот и отлично.

— Правда? — Она смотрит на него с лёгким смущением.

Гарри кивает.

— Я просто… я буду здесь, когда ты вернешься. Хорошо?

Теперь в её глазах не страх или паника, а нечто такое, на что почти больно смотреть прямо. Она кивает, прикусывая нижнюю губу.

— Хорошо.

Он тоже кивает, улыбается ей и поворачивается обратно к ванной.

— Гарри?

Он останавливается и оглядывается на неё.

— Ты мог бы сделать для меня кое-что?

— Конечно.

Она долго смотрит на него, а он изо всех сил старается не ёрзать под её пристальным взглядом.

— Просто… не спи больше в гостиной, ладно?

Он хочет спросить, откуда она об этом знает, но это ни к чему, ведь Джинни всегда лучше других понимала, что происходит вокруг.

— Да, хорошо.

Удовлетворившись, по-видимому, таким ответом, она неуверенно улыбается, а затем исчезает вниз по лестнице.

Гарри долго смотрит ей вслед, пока, наконец, не заходит в ванную и закрывает за собой дверь.

Пахнет цветами.

---

1) Verdigris может переводиться на русский язык как патина, малахит, медянка. Это название относится к зеленому или сине-зеленому слою, образующемуся на медных и бронзовых изделиях в результате коррозии. Здесь оставлено без перевода, как название магазина.

Вернуться к тексту

2) Incantaxa, вероятно, производное от латинского: incantare (лат. «заклинать, колдовать»), можно интерпретировать как «заклинание» или «магическая формула». Femella от лат. femella «женщина», «девушка», можно интерпретировать как «женский дух», «сущность».

Вернуться к тексту

Коттедж «Ракушка» расположен на живописном участке побережья, окруженном невысокими песчаными дюнами. Здесь нет соседей, только Билл, Флёр, шумные стаи чаек и бесконечный ритм волн.

Джинни никогда не была в месте, где одновременно так шумно и пусто.

Она размещается в небольшой комнате на верхнем этаже с видом на океан. Билл весь день на работе, зато Флёр с радостью суетится вокруг неё. Джинни не возражает, потому что мысль о необходимости самой принимать любые решения кажется слишком тягостной, чтобы даже думать об этом.

Может, она вполне была бы рада просто сидеть у этого окна и смотреть на серую воду до конца своих дней.

Флёр открывает чемодан, достает оттуда одежду, накладывает разглаживающие чары и направляет вещи в шкаф и комод.

— Тебе вовсе не обязательно это делать, — говорит Джинни, отворачиваясь от окна.

— Мне не трудно, — отвечает Флёр с лёгкой улыбкой, которая быстро исчезает, когда она замечает что-то в чемодане.

Джинни чувствует укол тревоги и подходит к кровати, вспоминая, что там лежит не только одежда. Но не успевает она дотянуться, как Флёр вынимает из чемодана тонкий футляр, раскрывает его и смотрит на золотой кинжал. Она проводит пальцами по рунам, выгравированным на рукояти.

— Флёр... — говорит Джинни, чувствуя, как сердце замирает в груди.

Та не отвечает, просто поднимает свитер, под которым оказывается книга в тёмно-красном кожаном переплете.

Джинни наблюдает за ней, чувствуя, как горло сжимается от урагана эмоций, в котором ужас и явное облегчение переплетаются так тесно, что трудно отличить одно от другого.

— Что тебе нужно? — мягко спрашивает Флёр.

Джинни смотрит на неё с удивлением, ломая голову над тем, как всё объяснить, но она просто ждёт, не отводя пристального взгляда.

Она делает осторожный вдох.

— Дрова.

Флёр ещё какое-то время смотрит на книгу, затем захлопывает крышку чемодана.

— Нам их как раз должны прислать из деревни.

Она подходит ближе, берёт лицо Джинни в ладони и долго вглядывается в него.

— Оставлю тебя отдохнуть. Обед будет через час.

Она уходит, а Джинни смотрит ей вслед.

И действительно, к полудню у задней двери появляется аккуратная куча дров.

Джинни выдыхает.

* * *

Джинни проводит следующий день, изучая текст, просматривая и дорабатывая каждую мельчайшую деталь ритуала. Флёр без лишних вопросов приносит всё необходимое, и это одна из причин, почему Джинни попросилась сюда. Она знала, что в Норе никогда не сможет найти спокойного места, чтобы сделать то, что было необходимо. Не обошлось бы без допросов, недоумения и встревоженных взглядов.

Сама она, в свою очередь, тоже не задает никаких вопросов.

Когда солнце наконец скрывается за линией океана, Джинни переодевается в простое белое хлопковое платье. Она расчёсывает волосы и заплетает их в толстую косу, спускающуюся по спине. Повязав пояс вокруг талии, она прижимает к телу золотой кинжал, лезвие которого холодит кожу даже сквозь ткань.

Последним движением она поднимает амулет над головой. Он ложится на грудь, тяжёлый, словно нежеланное воспоминание.

Палочку она оставляет на комоде. С одной стороны, конечно, потому что по закону ей всё равно не положено ею пользоваться, но с другой, и это более важно, в предстоящем ритуале нет места традиционной магии. Не сегодня.

Когда она выходит, Билл и Флёр сидят в маленьком саду за домом. Джинни понятия не имеет, что Флёр могла сказать Биллу, но тот молчит, несмотря на пронзительный взгляд, которым он её провожает, когда она выходит из дома. Он явно недоволен, но готов не вмешиваться.

Флёр протягивает ей зажжённую свечу в простом латунном подсвечнике.

— Спасибо, — говорит Джинни.

Флёр кивает.

Джинни выходит на пляж. Песок холодит босые ступни, ветер развевает подол простого белого платья, закручивая его вокруг ног.

Возле берега её уже ждёт небольшая охапка дров, а на самой вершине — деревянная подставка.

Краем глаза она замечает силуэты Билла и Флёр на вершине ближайшей дюны: они не вмешиваются, но внимательно наблюдают за каждым её шагом.

Джинни ставит подсвечник на песок. Осторожно берёт амулет обеими руками, поднимает лицо к океану и делает глубокий вдох.

— Я освобождаю их, — заявляет она, и ветер подхватывает её слова.

Подняв амулет из терновника над головой, она кладёт его на подставку. Опустившись на колени, касается пламенем свечи сухих дров.

Огонь сначала медленно облизывает дерево, но вскоре с невидимой силой взмывает вверх, сопровождаемый тихим гулом и жаром, поднимаясь всё выше, когда пламя охватывает деревянную подставку. Амулет жадно втягивает огонь, трескается, пузырится, пока его очертания окончательно не исчезают за завесой пламени.

Джинни поднимает руки ладонями к огню.

— Я отпускаю их.

Вытащив нож из-за пояса, она поднимает его. Золотистое лезвие сверкает в отблесках костра. На дюне Билл делает шаг вперёд, но Флёр останавливает его лёгким движением руки и тихим шёпотом.

Подняв косу, Джинни резко перерезает её у основания шеи. Волосы срываются с плеч и в тот же миг падают в костёр. Пламя жадно пожирает их и вспыхивает с новой силой. Огненная стена взмывает вверх, жар обрушивается на неё так, что трудно удержаться на месте.

— Я освобождаю их! — выкрикивает она, вкладывая всю волю в третье, завершающее заклинание.

Деревянная конструкция рушится под тяжестью пламени, искры сыплются веером по песку и уносятся ветром к небу, растворяясь в клубах дыма. Джинни чувствует лёгкие ожоги на коже, крошечные дырочки, прожигающие тонкую ткань платья, но не отходит.

Она не сдаётся, пока огонь, наконец, насытившись, не стихает, оставляя лишь кучу тлеющих углей. Тогда Джинни снова поднимает нож и делает надрез на подушечке большого пальца. Несколько капель крови падают на угли, вспыхивают и шипят, разбрызгиваясь красными искрами.

Тщеславие — в огонь, кровь — в землю.

— Связь разорвана. Цена уплачена.

Только тогда она поддаётся слабости: головокружению и дрожи в коленях. Она оседает на песок, глубоко вдыхая прохладный морской воздух.

Флёр уже рядом. Она опускается рядом с Джинни и накидывает ей на плечи тяжёлый плед.

— Джинни?

— Всё кончено, — кивает та.

Она чувствует, как с плеч словно исчез тяжёлый груз, но вместе с облегчением приходит и пустота. Отсутствие чего-то привычного. Потеря защиты. Потеря контроля.

— Всё кончено, — повторяет она.

Флёр сжимает её руки, а затем мягко отстраняется.

— Пойдём, — говорит она Биллу и увлекает его обратно к коттеджу.

Свернувшись калачиком на песке, Джинни засыпает и видит во сне огонь, жар бушующего пламени, что поглощает её целиком.

Она просыпается, когда рассвет осторожно разливается по морю, а утренний ветер сметает с пляжа следы ночного ритуала.

* * *

Следующие несколько дней проходят, как в тумане. Джинни чувствует дикую слабость, но цена кажется незначительной.

Она почти не выходит из комнаты. Спит подолгу, словно тело никак не может насытиться покоем. Просыпается лишь затем, чтобы съесть то, что приносит Флёр, или чтобы заверить Билла, что с ней всё будет хорошо. Целитель не нужен.

Когда она спит, ей снятся сны. Бесконечные, острые, назойливые сны, но они её не будят. Просто сменяют друг друга в бесконечном цикле чужих воспоминаний и страхов.

И они никогда не бывают её собственными.

Она не может с ними бороться, поэтому даже не пытается, позволяя им приходить, снова и снова.

«То, что вы возьмёте, навсегда останется с вами».

Да будет так.

На четвертый день небольшие ожоги превращаются в бледные шрамы, похожие на созвездия на руке. Джинни, наконец, может самостоятельно встать с кровати и медленно спуститься по узкой лестнице.

На кухне её встречает Флёр.

— Доброе утро, — говорит она.

Джинни накидывает одеяло на плечи и садится.

— Я… изменилась? — спрашивает она, и в голосе нет страха — лишь тихое любопытство. Ей интересно, как она теперь выглядит для других людей. Может ли это быть заметно?

— Мы все изменились, ma cherie⁽¹⁾, — говорит она, глядя на Билла, читающего газету во дворе. — Важнее не столько сами перемены, сколько то, как мы на них реагируем.

«Или не реагируем», — думает Джинни.

Иногда ей кажется, что она где-то выключила рубильник. Щёлк — и больше никаких опасных мыслей и эмоций, которые она не могла себе позволить. Она не знает, как это исправить.

Или, возможно, просто не хочет.

Флёр качает головой.

— Столько смертей. Трудно понять, что с этим делать.

Джинни прикусывает язык, не позволяя своим мыслям пойти по этому пути.

Флёр снимает чайник с плиты.

— Можно потратить вечность на поиски смысла там, где его, возможно, никогда и не было.

Джинни смотрит в окно. Волны лениво накатывают на берег и так же равнодушно откатываются обратно. Они так долго молчат, что она начинает надеяться, что разговора удалось избежать.

— Как ты думаешь, ты заслужила право выжить? — спрашивает Флёр.

Джинни считает этот вопрос глупым. Смерть никогда не была делом заслуженности или незаслуженности, иначе всё сложилось бы совсем иначе.

— Разве это важно? Я просто выжила.

— Но ты рада, что выжила?

Джинни резко оборачивается. Флёр продолжает спокойно разливать чай, словно в вопросе нет ничего необычного.

Хуже всего то, что у Джинни нет ответа.

— Джин? — раздаётся голос Билла.

Задняя дверь распахивается, и он появляется в проёме, вытирая руки о полотенце.

— Да?

— Сегодня воскресенье, — говорит он.

Она знает, о чём он собирается спросить.

— Нет, — отвечает она. — Ещё нет.

Он не настаивает.

— Хочешь, чтобы мы остались?

Она качает головой.

Через несколько часов Билл и Флёр отправляются в Нору.

Джинни обходит пустой дом сверху донизу, любуясь тем, как тщательно всё устроено, как каждая мелочь продумана и наполнена уютом. Она размышляет о том, каково это — увидеть воспоминания о месте или какой-то вещи. Будет ли это похоже на проникновение в чужое сознание? Что оно видит? Что оно помнит?

Когда тишина становится невыносимой, она выходит на пляж. Прибой встречает её нарастающим гулом. Солнце уже клонится к горизонту, но светит всё ещё ярко до самого позднего летнего вечера.

Она спускается к кромке воды, и песок под ногами оказывается холодным и плотным, как раз там, где море встречается с землей.

Она начинает бежать. Ноги движутся всё быстрее и быстрее, пока дыхание не становится прерывистым, а грудь не жжёт. Она останавливается с колющей болью в боку, уперев руки в бёдра. Всего лишь полмили, не больше.

Завтра она попробует ещё раз.

Развернувшись, Джинни идёт обратно к коттеджу.

* * *

Каждое утро Джинни долгими часами бегает вдоль берега. Мышцы горят от напряжения, ноги вязнут в песке.

Это приятная боль. Ощущение, основанное на чем-то конкретном и реальном.

Это чувство.

Каждый день она пробегает немного дальше. Каждый день боль становится чуть меньше.

Десятый день приносит открытие. Поднимаясь по утёсу над коттеджем, она натыкается на могилу.

«Здесь лежит Добби, свободный эльф» — выбито на камне.

Ещё одна жертва. Та, о которой умолчали.

Вечером за ужином она смотрит на Билла:

— На холме есть могила.

— Добби, — отвечает он.

— Да. Я не знала, что он умер.

Билл переводит взгляд на окно, туда, где поднимается дюна.

— Гарри выкопал её своими руками.

— Правда?

— Добби погиб, спасая их. Это была Беллатриса. — Он замолкает, словно не уверен, что ей нужны подробности.

— Расскажите мне, — просит она.

Билл и Флёр переглядываются.

— Ты уверена?

Джинни кивает.

— Да.

Она молча слушает, как они рассказывают о поместье Малфоев. О Луне, Дине, Роне, Гарри и Гермионе, на коже которой вырезали слово «грязнокровка». О Крюкохвате и Олливандере, о тайных переговорах и о том, как Гарри проводил долгие часы в дюнах, сжимая в руках кусок пергамента, словно в нём каким-то образом могли быть ответы на все вопросы. О пытках, рискованных планах и о последнем крошечном лучике надежды.

И в центре всего этого — мёртвый домовой эльф.

Она смотрит на измученное лицо брата и думает: «Вот оно, вот почему мы сражались в этой войне».

* * *

К следующему воскресенью Джинни всё ещё не готова к ужину в Норе. Билл и Флёр возвращаются на этот раз с хмурыми лицами и с тем особым облегчением, которое приходит, лишь когда оказываешься под своей крышей.

— Что? — спрашивает Джинни, переводя взгляд с одного на другого. — Что случилось?

— Джордж решил, что хочет снова открыть магазин, — сообщает Билл.

— Правда?

Он морщится.

— Был большой скандал.

— Дай угадаю, — говорит Джинни. — Мама считает, что ещё слишком рано.

Он проводит рукой по волосам.

— Она, честно говоря, вообще запретила ему это делать.

Джинни вздыхает. Она задаётся вопросом, не заключается ли часть материнства в уверенности, что ты всегда знаешь, как будет лучше для всех.

— А Джордж?

— Он очень разозлился. Кричал, что это они построили вместе, и он не хочет, что оно исчезло.

Джинни отворачивается к окну. Это последнее, что осталось от Фреда.

— Мама думает, что мы должны спасти его от самого себя.

Она фыркает, скрестив руки на груди.

— Могу себе представить.

— А ты что думаешь? — спрашивает Флёр.

Джинни поднимает голову и встречается с ней взглядом.

— Что?

— Ты думаешь, это плохая идея?

Джинни заставляет себя обдумать вопрос. Сложно решить, что правильно. Откуда им знать? Правильные ли они делают шаги или просто прячутся от того, с чем не хотят сталкиваться?

Они не могут просто сделать вид, что ничего не произошло. Все изменились — хотят они это признавать или нет.

Она пожимает плечами.

— Не знаю.

И признаться в этом — настоящее облегчение.

* * *

— Они назначили дату суда над Кэрроу, — сообщает ей Билл однажды утром за завтраком, читая письмо.

Почти невероятно, что именно они оба уцелели в той битве. МакГонагалл связала их настолько мощными чарами, что ни обломки, ни заклинания не смогли их коснуться.

— Все преподаватели собираются давать показания. Они надеются избавить учеников от этого. Но если ты хочешь…

Джинни качает головой:

— Я не хочу.

Билл касается её руки.

— Это нормально.

Она ковыряет еду в тарелке.

— Но, может быть… может, я могу дать тебе кое-какие воспоминания. Те, что можно будет показать на суде.

Она знает, что Кэрроу будут наказаны, и вместе с тем понимает, что этого будет недостаточно, чтобы что-то изменить. Именно чиновникам в зале суда нужно всё понять.

Война не всегда выглядит так, как ожидаешь.

Билл кивает.

— Да. Я смогу передать.

Джинни вскакивает на ноги.

— Мне только нужно сперва отправить сову.

Она пишет Невиллу короткую записку, спрашивая разрешения. Ответ приходит довольно быстро: «Если ты считаешь, что это важно».

Так и есть. Она уверена в этом больше, чем в чём-либо другом за последнее время.

Билл приносит домой Омут памяти. Джинни садится, пытаясь вытащить воспоминания на поверхность: страх в глазах Аши, безрассудную улыбку Невилла, его кровь на полу, бесконечные, рвущие на части крики, — и это идёт вразрез со всем, чем она стала, со всеми теми долгими часами тренировок, чтобы вот так просто делиться.

Палочка Билла касается её виска, и на мгновение паника поднимается волной, грудь сдавливает стальным обручем, но она делает вдох за вдохом, позволяя нитям вырваться на свободу.

«Ради Мерлина, просто не вставай. Просто сдавайся!»

Серебристые нити падают в чашу, искрясь на свету, и она не понимает, как нечто столь уродливое может выглядеть таким прекрасным.

— Могу я сначала посмотреть? — спрашивает Билл.

Джинни снова колеблется, но уже через два дня весь зал суда увидит своими глазами, насколько далеко готов был зайти Амикус Кэрроу. Она кивает.

Билл возвращается из спальни через двадцать минут с каменным лицом.

Он прижимает к себе Джинни, крепко обнимает и не произносит ни слова.

Она утыкается лицом ему в рубашку и позволяет себя обнимать.

* * *

В конце утренней пробежки Джинни поднимает взгляд к дюнам. Она пробирается наверх сквозь траву, чувствуя, как песок ускользает из-под ног.

Наверху она останавливается и смотрит вниз на крошечную могилу.

— Привет, — говорит она. — Я — Джинни.

Конечно, ответа нет.

— Жаль, что мы так и не встретились, — продолжает она, опускаясь на колени. — Но спасибо. Спасибо за то, что ты спас их.

Она протягивает руку, пальцы скользят по вырезанным буквам, цепляясь за слегка неровные промежутки.

Гарри собственными руками выкопал эту крошечную могилу в таком красивом месте. Она представляет его здесь — сидящего день за днём, с чувством вины и всей тяжестью мира на плечах, как всегда. И думает: не кажется ли ему теперь, что без этого груза он мог бы улететь прочь.

— Он, наверное, думает, что это его вина, — говорит она. — Что ты умер. Но держу пари, ты ведь так не считал, правда?

Он спасал своих друзей.

Она смотрит на крошечный холмик и задаётся вопросом: считает ли Гарри, что заслуживает жить? А если нет… может ли он в глубине души думать, что сам должен был оказаться в этой могиле?

От этой картины грудь сжимает резкая, почти невыносимая боль, и это ещё одно доказательство того, какой ужасный она человек. Потому что если бы пришлось выбирать, то она благодарна судьбе, что именно Добби лежит здесь, а не Гарри. Или Рон. Или Гермиона, или Луна, или Флёр, или Билл.

— Они устраивают суды, — говорит она камню. — Решают, кого наказать. Но ведь наказание не вернёт тебя к жизни, правда?

Единственным ответом остаётся ветер, который продолжает дуть, пригибая траву и принося с собой крики чаек.

Каждое утро Джинни возвращается к могиле Добби, словно здесь может быть хоть какой-то ответ. Это всего лишь камень, надгробие. Но стоило ей раскрыться и вытащить наружу воспоминания о Невилле для суда над Кэрроу, как все остальные, столь же мучительные и неудержимые, хлынули на поверхность.

Похоже, это единственное место, где она может дать им волю.

И вот она произносит слова, которые разносятся по солёному воздуху и песчаным дюнам, и позволяет им развеяться над водой. Утро за утром она рассказывает Добби обо всём, что произошло в Хогвартсе. Обо всех, кого она потеряла. Обо всём, что сделала во имя так называемого высшего блага, если таковое вообще существует.

Слова неумолимо вырываются наружу, словно гнойная рана, сочащаяся ядом, и теперь ей не нужно беспокоиться о том, как это звучит, как выглядит со стороны, поймёт ли Добби её неправильно, сохранит ли он её секреты или попытается использовать их против неё. Она просто говорит и говорит.

— Мы воевали, — говорит она. — Я просто не знаю, как остановиться.

Откинувшись на дюне, Джинни делает глубокий вдох и смотрит в летнее небо.

* * *

— Кэрроу приговорили к пожизненному заключению в Азкабане, — однажды сообщает Билл ближе к концу недели, вернувшись домой.

— Хорошо, — отвечает Джинни.

Но, как оказывается, справедливость ничего не меняет. Она — такая же ложь, как и всё остальное.

— Флёр здесь?

Он выглядит уставшим и измотанным.

— В саду.

Из окна она наблюдает, как Билл подходит к Флёр. Та стоит на коленях у края клумбы, а над низкой каменной стенкой поднимается решётка, оплетённая серебристым цветами мотылькового горошка. Флёр поворачивается к нему лицом.

Билл присаживается рядом и проводит рукой по щеке, стирая крошечное пятнышко земли.

Она говорит что-то слишком тихо, чтобы Джинни могла расслышать.

Билл лишь качает головой, берёт её за руку и усаживает к себе на колени. Они сидят среди цветов и виноградных лоз.

Пальцы Флёр скользят по его руке, и спустя мгновение Билл склоняется к её шее.

Джинни отворачивается, выскальзывает за дверь, обходит дом и оказывается на пляже. Она смотрит на волны — на то, как они разбиваются о песок, откатываются, снова накатывают. Всё дальше и дальше. Катятся, катятся, катятся.

Бесконечное движение.

Она делает шаг вперёд, потом ещё один, и ещё, пока не срывается на бег. Волны хлещут по икра́м, поднимаются к коленям, затем к бёдрам. Когда вода ударяет её выше, она падает вперёд, разрезая поверхность. Ледяная дрожь пронзает тело, а море обжигает кожу солёным привкусом.

Она вытягивает руки, тянется вперёд, проталкивая себя сквозь толщу воды.

На какое-то время она теряется в ритме гребков, в тягучем качании океана, в ощущении, что её ноги висят высоко над дном.

Свободный полёт.

Когда она, наконец, выходит на берег и направляется к дому, Флёр неодобрительно цокает языком, замечая синие губы Джинни, и закутывает её в полотенце, но не произносит ни слова.

* * *

— Джинни! — зовёт Флёр с лестницы. — К тебе гости!

Джинни оставляет закладку в книге и встаёт. Она и представить не может, кто бы это мог быть.

В саду её ждут Невилл, Луна и Ханна. С их появлением словно весь мир стремительно возвращается в её жизнь.

— Всё в порядке? — спрашивает Джинни, чувствуя, как сердце начинает биться чаще.

— Это ты нам скажи, — отвечает Невилл.

— В смысле?

Луна кивает.

— Ты явно заражена холеримами. — Она прищуривается, пристально изучая её. — Хотя, похоже, они уже начинают рассеиваться.

— Луна имеет в виду, что мы беспокоимся о тебе, — говорит Ханна.

Джинни обводит взглядом всех троих.

— Что это? Интервенция?

— Если придётся, — отвечает Невилл.

Она смотрит на него. Уголки его губ дёргаются, и Джинни понимает, что квоффл теперь на их стороне поля, не так ли?

— Слушай, Джинни, — Ханна встаёт. — Мы все знаем, что ты любишь тащить всё на себе, но если ты думаешь, что мы позволим тебе снова закрыться от всех, значит, ты нас плохо слушала. Ты — наша подруга. Позволь нам помочь.

К тому моменту, как она замолкает, дыхание у неё сбивается.

— Ты закончила? — спрашивает Джинни.

Ханна глядит упрямо и настороженно, но кивает.

— Хорошо, — говорит Джинни, подходит ближе и обнимает её. — Спасибо, что пришла.

Ханна, кажется, теряется, потому что ей требуется секунда, чтобы ответить на объятия.

— Правда?

Джинни отстраняется, улыбаясь.

— А ты ожидала драки?

— Ну... — Ханна пожимает плечами. — Да.

Джинни качает головой.

— Извини, но с драками уже покончено.

Затем она подходит к Луне, крепко обнимает её, а потом поворачивается к Невиллу.

— Я не прячусь, — говорит она. — Мне просто нужно было… время. Наверное.

Все трое почти одновременно откидываются на спинки стульев.

— Итак, расскажите, — говорит Джинни, — как дела в Хогвартсе?

— Его точно откроют к первому сентября, — отвечает Невилл.

— Жаль, что меня там не было.

Невилл качает головой.

— Мы знаем. Ты бы так и сделала, если бы могла.

Ханна наклоняется вперёд.

— Ты собираешься вернуться?

Джинни переводит взгляд с одного лица на другое и понимает, что никогда не оставит их одних.

— Да, — говорит она. — Сейчас я не могу себе этого представить. Но я попробую.

Ханна сжимает её руку.

— Вот и хорошо.

— В конце концов, — усмехается Джинни, — кто знает, что вы трое можете натворить без меня.

Невилл смеётся, а Луна откидывается назад и поднимает лицо к солнцу.

* * *

Джинни берёт перо и разворачивает на столе длинный лист пергамента.

Она пишет:

Дорогая Смита,

Спасибо тебе огромное за письмо. Мне стало легче, когда я узнала, что с тобой и твоей семьёй всё в порядке.

Я неделями думала, что тебе написать. Что рассказать о своей жизни, что вообще сейчас представляет собой моя жизнь. И всё равно я не могу найти слов, чтобы описать, что произошло за этот последний год. Не уверена, что такие слова вообще существуют.

Дело не в том, что я не хотела, чтобы ты была здесь. Наоборот, я бесконечно рада, что тебя здесь не было, что тебе не пришлось пройти через всё это. Но это не значит, что часть меня не злится, что тебя рядом не было. Эта часть меня злится и сейчас — потому что тебя нет рядом сейчас. Потому что, может быть, ты мне нужна. Я злюсь, боюсь и в то же время бесконечно благодарю судьбу за то, что тебя здесь не было, и я не знаю, имеет ли все это какой-то смысл, означают ли все эти противоречивые мысли в моей голове, что я схожу с ума, или я просто наконец-то честна с собой.

Я хочу кричать, ругаться, спать целую вечность и в то же время благодарить всех богов, которые только услышат, за то, что с тобой всё хорошо и ты в безопасности. Я хочу сказать, как я тобой горжусь. Что ты сделала то, что должна была, что не позволила своей мечте умереть, что ты достаточно сильна, чтобы остаться и делать то, что правильно и хорошо для тебя — в мире, где нас учат жертвовать, молчать и не мечтать о слишком большом. Я хочу сказать тебе, как много для меня значит то, что у тебя есть это. Как много значит для меня знать, что ты где-то там, делаешь то, что любишь, и не позволяешь этой войне определять твою жизнь. Я так горжусь тем, что ты моя подруга.

Пожалуйста, напиши мне и расскажи обо всём, что происходит в твоей жизни. Я хочу знать каждую мелочь. И, возможно, к тому времени, как я получу твое следующее письмо, я найду нужные слова.

С любовью,

Джинни

Она запечатывает письмо и за завтраком передает его Биллу.

— Можешь отправить его для меня? — спрашивает она.

— Конечно.

Джинни переводит взгляд на Флёр.

— Я знаю, ты давно мечтаешь что-нибудь сделать с моими волосами.

Флёр даже не пытается скрыть улыбку.

— Наконец-то.

Перед зеркалом они вдвоём рассматривают неровно обрезанные пряди, ниспадающие чуть ниже подбородка.

Флёр вертит палочку в пальцах.

— Наверное, они сами отрастут.

Джинни кивает. Никаких лёгких путей. Она сомневается, что волосы вообще вырастут, даже если попробовать заклинание удлинения.

Цена должна быть уплачена.

— Ну что ж, тогда просто немного подрежем и придадим форму.

Флёр не спешит, сосредоточенно высунув язык.

— Спроси меня ещё раз, — говорит Джинни, когда кончики волос начинают выравниваться.

Флёр смотрит в зеркало и спрашивает:

— Ты рада, что выжила?

— Да, — отвечает Джинни. — Я рада.

Она не знает, заслужила ли она выжить, просто знает, что это с ней уже произошло. И теперь пора решить, что с этим делать.

* * *

В начале июля спустя четыре недели после отъезда Джинни возвращается в Нору.

Кухня пуста, посуда убрана и все следы завтрака уже давно исчезли. В доме стоит такая тишина, что, кажется, она давит на уши.

— Эй? Есть кто-нибудь? — кричит Джинни.

В коридоре появляется мама с корзиной штопки и мотками пряжи в руках.

— Джинни… ты вернулась.

Она кивает.

Они неловко смотрят друг на друга. Джинни думает, что ей нужно найти способ извиниться, но понимает, что это не так просто.

— Ты ела? — спрашивает Молли.

— Да. Спасибо. — Она показывает на чемодан. — Отнесу наверх.

— Конечно.

Джинни толкает дверь своей комнаты. Кровать Гермионы по-прежнему стоит у окна, рядом аккуратная стопка книг и приколотая к стене карта Австралии.

Она кладёт чемодан на постель и садится рядом. В глубине души ей хочется вернуться в коттедж, чтобы избавиться от чувства, что эта комната ей больше не подходит.

Но она заставляет себя остаться. Через несколько минут она встаёт и спускается вниз.

Молли ждёт в гостиной, всё ещё удивлённая её возвращением. Джинни садится рядом на диван.

— Где все? — спрашивает она.

Мама, не отрываясь от работы, быстро перечисляет:

— Рон с Джорджем в магазине. Гарри в Хогвартсе. Папа и Перси на работе. Гермиона на судах.

Джинни кивает, оглядывает комнату и старается не поддаться давящей тишине, такой непривычной после жизни с бесконечным пульсом океана.

— Мама? — спрашивает она, сама не зная, чего именно хочет.

— Да?

Взгляд Джинни задерживается на уверенных движениях маминых рук.

— Как думаешь, ты сможешь меня научить?

Она поднимает брови.

— Как вязать?

Джинни кивает.

— Конечно, дорогая, — с улыбкой отвечает мама.

Ощущение пряжи между пальцами неожиданно успокаивает. Джинни начинает улавливать ритм: щелчки спиц, ровное выстраивание петель. Здесь всё зависит от баланса — натяжение не должно быть ни слишком тугим, ни слишком слабым.

Первые попытки заканчиваются безнадёжными спутанными клубками. И в этом, кажется, есть своя закономерность.

— Главное, — говорит Молли, — найти баланс.

Она уже никогда не будет прежней. С этим придётся смириться.

Джинни выбирает моток цвета морской зелени, прозрачной, как стекло, и начинает заново.

---

1) фр: моя дорогая.

Вернуться к тексту

Нора кажется непривычно пустой. Чарли и Джордж всё ещё живут в доме, но передвигаются из комнаты в комнату так тихо, что их присутствие едва ощутимо. Перси никогда не пропускает обед и возвращается вместе с отцом, всегда неотступно следуя за ним, словно тень. Молли делит своё время между Норой и домом Андромеды, помогая с Тедди.

Гарри постоянно твердит себе, что тоже должен туда пойти и быть рядом с крестником, но каждый раз вместо этого оказывается в Хогвартсе. Рон по-прежнему почти ежедневно ходит вместе с ним. Гермиона тоже иногда приходит, но быстро исчезает, чтобы поговорить с МакГонагалл, и спустя какое-то время возвращается от неё с побледневшим лицом и очередной стопкой книг в руках.

У Гарри на языке вертится шутка о том, что Гермиона попросила для себя домашнее задание на лето, но он её так и не озвучивает.

И всё же он вынужден признать, что самое заметное отличие — это отсутствие Джинни. Он знает, что если спустится на кухню посреди ночи, то не застанет её там.

Это не должно было бы значить так много.

Впрочем Гарри всё равно держит данное ей обещание — лежит в постели, глядя в потолок, и не встаёт. Не спускается вниз. Не вглядывается в тропинку, ведущую к дому. Это похоже на нестерпимый зуд на коже, которую он запрещает себе почесать, и это сводит его с ума по ночам.

Он переезжает обратно в комнату Рона. С одной стороны, чтобы Чарли и Джордж могли занять бывшую комнату Билла, но и чтобы самому не тонуть в тишине. Рон не задаёт вопросов, он слишком рад избавиться от общества Перси. Гарри же невольно думает, что радость друга связана ещё и с тем, что сам Гарри куда реже, чем Перси, обращает внимание на внезапные исчезновения Рона.

Что ж, прекрасный дуэт.

Лежа на спине, Гарри вглядывается в потолок и напряжённо вслушивается в тишину. Она настолько полная, что напоминает ровный статический шум, от которого звенит в ушах. Иногда он всё же засыпает до возвращения Рона, но когда тот осторожно пробирается к себе в постель, Гарри просыпается и делает вид, будто ничего не замечает.

Становится легче.

Утром сонные и молчаливые они как обычно аппарируют в Хогсмид. Деревня к этому моменту уже почти восстановлена, хотя многие лавки всё ещё заколочены досками и явно заброшены, включая «Зонко» и кафе «Мадам Пуддифут».

Розмерта машет им с крыльца, размахивая метлой и поднимая тем самым облако пыли. Они вяло отвечают ей взмахом руки и продолжают путь к Хогвартсу.

— Я волнуюсь за Гермиону, — вдруг говорит Рон, когда они проходят уже половину расстояния.

— Да? — откликается Гарри, зевая и почесывая затылок.

Рон останавливается, засовывая руки в карманы.

— Слушай… она меня убьёт, если узнает, что я вообще сказал что-то такое…

Гарри поворачивается к нему.

— Что такое?

Рон замирает на секунду, а потом выпаливает, беспомощно размахивая руками:

— Ты не задумывался, почему она до сих пор ничего не сделала со своими родителями?

Гарри нужно немного времени, чтобы понять смысл сказанного. Он чувствует себя идиотом, потому что, честно говоря, родители Гермионы — это последнее, о чем он думал.

Рон смотрит прямо на него:

— Ты же знаешь, у неё ничего нет. Вообще ни кната. Если бы мама с папой не разрешили бы остаться с нами, то ей просто негде было бы жить. Вся её семья даже не помнит о её существовании.

Боже. Как он мог не подумать об этом раньше?

— Мне неловко просить тебя об этом… — Рон краснеет, и Гарри понимает, что отчасти это связано с тем, что сам Рон ничем помочь не может.

— Тебе и не нужно просить, — резко отвечает Гарри. Он, чёрт возьми, должен был подумать об этом сам. — Я поговорю с Биллом. Открою счёт или ещё что-то в этом роде.

Рон выдыхает с заметным облегчением.

— Спасибо, дружище.

Гарри качает головой. Гермиона так поступила с родителями, чтобы уберечь их, но ей бы это вовсе не пришлось делать, если бы не он. А если бы она не пошла с ним и Роном… он не уверен, смогли бы они вообще выжить без неё.

Он пинает камень на тропинке.

— Это буквально самое меньшее, что я могу сделать.

Рон фыркает.

— Давно пора тебе сделать что-нибудь полезное.

Гарри закатывает глаза и нарочно толкает его плечом, когда они поднимаются по дороге. Рон толкает в ответ, и Гарри вдруг необъяснимым образом чувствует, как на его лице расплывается улыбка.

Они идут молча ещё немного, пока Гарри не нарушает тишину:

— А в остальном всё хорошо? Ну, с Гермионой… ты понимаешь…

Они почти не говорили об этом, но так быть не должно. Только не между ними и после всего, что они втроем пережили.

— Да, — говорит Рон, краснея, но вид у него довольный. — Всё хорошо.

Гарри кивает.

— Рад слышать.

— Мы даже уже не так часто ссоримся, — добавляет он, нахмурившись.

— Узрите силу хорошего поцелуя.

Рон смеётся.

— Хотя мне всё равно нравится иногда специально её провоцировать. В её взгляде, когда она злится, есть что-то особенное…

Гарри морщится.

— Никогда не замечал.

Рон бросает на него быстрый взгляд.

— Она переживает, что ты чувствуешь себя брошенным.

— Поверь, есть некоторые вещи, из которых я счастлив быть исключённым. Большое спасибо.

Рон прыскает.

— Вот именно это я ей и сказал!

Это так приятно, и Гарри вдруг задается вопросом, как они вообще допустили, чтобы между ними возникла неловкость. Вероятно, это была его вина.

— Я правда очень рад за тебя. Если вдруг забыл об этом упомянуть.

Рон кивает, хлопая Гарри по плечу.

— Спасибо, дружище.

Вернувшись вечером в Нору, Гарри пишет Биллу письмо, несмотря на искушение аппарировать прямиком в Ракушку и просто спросить обо всём лично. Но его намерения не совсем бескорыстны, поэтому он заставляет себя сдержать этот порыв.

И всё-таки в самом конце письма он не может удержаться и добавляет: «Передавай привет Флёр и Джинни».

Билл отвечает, что попробует узнать насчет возможности открыть счёт на имя Гермионы, к которому можно будет получить доступ из Австралии.

Джинни он не упоминает.

* * *

За ужином на кухню влетает крупная сова и опускается прямо перед Гарри. Все торопливо отодвигают тарелки и стаканы, а птица складывает крылья и поднимает лапу.

Гарри отвязывает письмо, а сова, даже не дождавшись угощения, тут же взмывает обратно в воздух, хлестнув Рона по лицу крылом.

Рон размахивает руками, издавая громкий звук недовольства.

— От кого это? — спрашивает Гермиона, вытаскивая из волос Рона маленькое перышко.

Гарри переворачивает конверт, недоумевая, от кого могло прийти письмо, но чувствует разочарование, когда взгляд натыкается на имя отправителя.

— Секретарь Управления по вопросам информации? — читает он вслух. — Что это вообще такое?

Он никогда раньше не слышал о такой должности.

— Один из новейших департаментов Министерства, — произносит Артур со странно нейтральным выражением лица.

— И чем они занимаются? — интересуется Рон.

Артур и Перси переглядываются.

— Распространением информации среди общественности, — говорит Артур таким тоном, словно зачитывает формулировку из отчёта.

Перси ёрзает на стуле и уточняет:

— Скорее, созданием публичного имиджа Министерства и его распространением среди общественности.

Рон хмурится и заглядывает Гарри через плечо, чтобы посмотреть на письмо.

— Ну и чего же он хочет? Сделать плакат с твоей физиономией?

Гарри закатывает глаза, пробегая глазами по строчкам.

— Это приглашение на судебные слушания.

— Повестка? — встревоженно уточняет Гермиона, наклоняясь к Рону.

Гарри качает головой:

— Не думаю, — и передаёт ей письмо.

Гермиона внимательно его читает и к концу уже перестает хмуриться.

— Ты прав. Это всего лишь приглашение. — Она возвращает письмо. — Довольно многословное и красноречивое.

— Личное приглашение? — Рон приподнимает брови. — Смотри-ка, какая ты важная персона.

Гарри фыркает.

— Не понимаю, почему он вообще хочет, чтобы я там был. Мне особо нечего добавить.

Последние девять месяцев его внимание было сосредоточено на одной весьма узкой области.

— Ты — Гарри Поттер, — спокойно замечает Перси.

И все сразу же оборачиваются к нему.

— Думаю, нам всем это прекрасно известно, Перси, — говорит Рон, но Гарри больше интересует многозначительный взгляд, которым обмениваются Молли и Артур. — Хотя, возможно, этот секретарь хотел убедиться, что мы точно всё понимаем. Важная информация.

— Дело в том, — говорит Перси, раздражённый легкомыслием брата, — что если Гарри придёт, это будет воспринято как знак его поддержки. А его поддержка сейчас, возможно, весомее, чем чья-либо ещё.

Гарри бросает быстрый взгляд на Артура.

— Многие утратили веру в Министерство, — признаёт тот. — Общественность считает, что оно ничего не сделало, чтобы остановить войну, а по сути фактически поощряло её.

— Что так и есть, — тихо говорит Гарри.

Артур кивает.

— Это правда.

— Ты был единственным, кто с этим действительно что-то сделал, — вставляет Перси.

— Это неправда, — возражает Гарри.

Помимо того, что сделали Рон и Гермиона, было множество других людей, которые сопротивлялись, помогали прятать семьи. Орден, «Поттеровский дозор», даже ученики Хогвартса...

Перси пожимает плечами.

— Неважно, что было на самом деле. Важно лишь то, как это выглядит.

В его голосе звучит горечь, и Гарри вдруг понимает, что он говорит из собственного опыта. Именно такой видимости оказалось достаточно, чтобы Перси отвернулся от семьи.

— В героя-одиночку легче поверить, чем в сложную систему, — Перси указывает на письмо. — Секретарь по вопросам информации понимает это лучше, чем кто-либо другой.

Гарри снова опускает взгляд на письмо. Это вовсе не простое приглашение. Теперь он видит, что строки насквозь пропитаны манипуляцией. Ему явно важно, чтобы Гарри пришёл.

«Чтобы создать иллюзию, будто у них всё ещё есть контроль».

— Значит, он пытается меня использовать.

Перси пожимает плечами.

— Можно и так это интерпретировать.

— А как ещё это можно интерпретировать? — раздражённо бросает Гарри, чувствуя, как поднимается внутри гнев.

— Как «распространение информации среди общественности», — повторяет Гермиона, и теперь это звучит не так безобидно, как раньше.

Гарри сжимает зубы и кладёт письмо на стол.

— А если я не поддерживаю эти судебные процессы? Если я считаю, что Министерство всё делает неправильно?

Перси не выглядит особенно удивлённым.

— Ну, ты всегда можешь заявить об этом публично. Через прессу, если хочешь. Или написать министру напрямую.

— Но? — спрашивает Гарри.

— Это заставит Министерство занять оборонительную позицию.

Гарри невесело фыркает:

— И что это значит?

— Они начнут дискредитировать тебя в прессе, — предполагает Гермиона. В конце концов, именно так с ним поступали раньше.

Перси этого не отрицает.

— Ну что ж, — говорит Гарри, откидываясь на спинку стула. — Приятно видеть, как далеко мы все продвинулись.

— Кингсли ведь не допустит этого, правда? — спрашивает Рон.

— Ты исходишь из того, что у него есть власть это остановить, — отвечает Гермиона, задумчиво глядя на Артура и Перси. — А есть ли она у него на самом деле?

Артур берёт кружку и начинает вертеть её в руках.

— Визенгамот — независимая ветвь власти. Министр может советовать, но не приказывать.

Это объясняет, почему он не пытался остановить суды, но не отвечает на вопрос, допустит ли он, чтобы Гарри оклеветали.

— А Управление по вопросам информации? — не отступает Гермиона.

Отвечает Рон, и на лице его уже нет и тени веселья.

— Не нужно быть чёртовым секретарём, чтобы найти способ протолкнуть нужную информацию в прессу, даже если ему это запретил начальник. — Он смотрит на отца. — Правда?

— Пожалуй, так и есть, — признаёт Артур.

Гарри раздражённо качает головой.

— Значит, если я приду, то они используют это как доказательство, что я доверяю Министерству, и все остальные тоже должны. А если скажу, что мне это не нравится, то они побегут выдумывать обо мне всякие истории, чтобы показать, что нельзя доверять уже мне.

Это раздражает — невозможность быть просто человеком, а не символом.

«Очень полезным инструментом».

— Или ты можешь просто не пойти, — говорит Перси. — Думаю, это уже будет достаточно громким заявлением само по себе.

Гарри скрещивает руки на груди, обдумывая этот вариант.

— А если я не пойду, и они всё сделают неправильно? Если сделают что-то, что я мог бы предотвратить, будь я там?

— Гарри, дружище, — говорит Рон, поворачиваясь к нему с широко раскрытыми глазами. — На твоих плечах не лежит судьба всего проклятого мира.

Только вот Гарри ощущает это именно так. Всегда ощущал. И он не уверен, делает ли это его самонадеянным идиотом или кем-то ещё похуже.

Гермиона выглядит чуть более понимающей.

— В детстве у меня было похожее чувство, — говорит она. — Когда мы ездили в долгие поездки. Я сидела и неотрывно смотрела на дорогу впереди, будто если хоть на миг отвлекусь, машина разобьётся.

Но ведь это не то же самое… правда?

— Мы знаем кое-что, — напоминает Гарри. — То, чего никто другой не знает.

Перси выглядит заинтригованным, но, надо отдать ему должное, вопросов не задаёт.

— Если ты и правда переживаешь, — говорит Гермиона, — тогда пойду я.

— И я, — добавляет Рон, глянув на неё. — Будем ходить по очереди.

Гарри кажется несправедливым, что они должны идти, пока он остаётся в стороне.

— Мы же не знаменитости, — напоминает Рон с лёгкой улыбкой. — Никто и внимания на нас не обратит.

Гарри нечего возразить, и всё же ужасно нелепо до абсурда, что его отсутствие прозвучит громче, чем их присутствие.

— Гарри? — спрашивает Гермиона.

В конце концов он кивает, потому что просто не знает, что ещё можно сделать.

Артур всё это время наблюдает за ними поверх края кружки.

— Думаете, мы ошибаемся? — спрашивает Гарри.

Он лишь улыбается.

— Ты больше не мальчик, Гарри. Полагаю, если захочешь услышать мой совет, ты сам о нем попросишь.

— А если я прошу его прямо сейчас?

— Тогда я бы сказал, что инстинкты всегда служили тебе верой и правдой. Нет причин начинать сомневаться в них сейчас.

— Ну что ж, — говорит Молли, поднимаясь на ноги. — Думаю, на этом всё. Кто хочет десерт?

* * *

С помощью Гермионы Гарри составляет вежливый, но уклончивый ответ секретарю, сообщая, что, к сожалению, он занят другими делами и не сможет присутствовать.

В ответ приходит письмо, исполненное понимания, и всё же в нём звучит настойчивая надежда, что, возможно, Гарри всё же найдёт время.

Однако вторая половина письма поражает больше всего.

— Слушайте, — говорит Гарри. — «Мне также стало известно, что вы стремитесь однажды стать аврором. К сожалению, ваш последний год в Хогвартсе так и остался незавершённым, и вы не имели возможности сдать ЖАБА. Разумеется, это произошло не по вашей вине. Я был бы более чем рад поговорить от вашего имени с Робардсом о возможном освобождении вас от этих формальностей. В конце концов, человек с вашими талантами и заслугами, безусловно, окажет честь Министерству своим присутствием».

— Ну, — хмыкает Рон, — если уж кто и заслуживает поблажек со сдачей экзаменов, так это ты, дружище.

Часть Гарри жаждет согласиться, схватиться за это предложение и не отпускать. Он ведь всегда этого хотел, не так ли?

Но где-то в глубине сознания звучит другой голос, настойчиво напоминающий, что вещи не всегда те, какими кажутся.

— Да уж, — говорит Гарри. — Наверняка он делает это исключительно по доброте душевной.

Гермиона тихо фыркает с явным презрением:

— Он, очевидно, пытается купить твоё сотрудничество.

У Гарри опускаются плечи. Глупо думать, что всё было проще, когда вся его жизнь сводилась к борьбе с Волдемортом, не так ли?

Рон постукивает пальцами по столу.

— А что, если дело не только в этом?

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Гермиона.

— Просто подумал, — отвечает Рон, — если Гарри пойдёт на аврора, это ведь значит, что он всё равно станет работать на Министерство, так?

— Формально да, — кивает она. — Думаешь, само по себе это будет выглядеть как знак доверия? Почти то же самое, что и появиться на судах?

— Ага, — пожимает плечами Рон. — Или ему просто прикажут туда отправиться по службе. Тогда выбора у него вообще не останется.

И Гарри слишком хорошо знает, что это значит — не иметь выбора.

Он вздыхает и откладывает письмо в сторону.

— Да ладно тебе, дружище, — Рон хлопает его по плечу. — Оставь это пока.

Они спускаются вниз как раз в тот момент, когда в камине вспыхивает пламя. Сегодня воскресенье, и Молли чётко дала понять, что все, кто в состоянии добраться до Норы, обязаны явиться на ужин.

И действительно, первыми из зелёного огня выходят Билл, а за ним — Флёр; в комнате тут же раздаются приветствия.

Флёр неодобрительно цокает языком, смахивая пепел с мантии мужа. Билл только смеётся, перехватывает её руки и сам стирает с её щеки тёмное пятнышко.

— Билл, — говорит Молли, обнимая его.

— Привет, мам, — отвечает тот, крепко прижимая её к себе.

Она смотрит поверх его плеча на угасающие языки пламени.

— Джинни нет? — спрашивает Молли.

Билл качает головой и целует её в лоб.

— Ей просто нужно немного времени, мам. С ней всё будет в порядке.

— Конечно, — говорит она, но Гарри замечает разочарование в её глазах.

Повернувшись к Флёр, Молли берет её за руки.

— Какое чудесное платье.

Флёр в ответ мягко сжимает ладони свекрови и целует её в щёку.

— Спасибо.

— Гарри, — говорит Билл, похлопывая его по спине. — Как ты?

— Хорошо.

— Правда? — Билл смотрит на него испытующе. — Я слышал, секретарь по вопросам информации плетёт для тебя какую-то дьявольскую ловушку.

Гарри пожимает плечами.

— Он предложил мне пройти обучение на аврора без ЖАБА.

Билл смеётся.

— Ух ты! Похоже, он и правда готов на всё, лишь бы затащить тебя в Министерство, да?

Хотел бы Гарри, чтобы ему хоть вполовину было так же смешно, как Биллу.

— Наверное, да.

— Что ж, вот почему я предпочёл работать с кучкой гоблинов, а не с чиновниками. — Он бросает взгляд на Артура и Перси, которые оживлённо приветствуют Флёр. — Я никогда не умел так хорошо скрывать своё мнение, но, с другой стороны, я никогда и не спасал мир.

Гарри хмурится.

— Эй, — говорит Билл. — Если ты действительно хочешь стать аврором, ты этого более чем заслуживаешь.

Гарри хотел бы, чтобы всё было так просто.

— Важно ещё и то, как этого достичь, — произносит он, осознавая, что прозвучит это, наверное, наивно.

Только Билл, похоже, не счёл это глупостью.

— Может быть. Хотя далеко не все смотрят на вещи так.

— Давайте лучше поедим, — вставляет Рон.

Гарри ковыряет еду в тарелке, то и дело поглядывая на тёмную решётку камина.

* * *

Рон и Гермиона отправляются вместе на первый день слушаний — просто для того, чтобы сориентироваться. Возвращаются они измотанные и ошарашенные, и Гарри становится мучительно стыдно, что вообще втянул их в это.

— Ты был прав, — сообщает Рон, падая на диван. — Это был цирк. Пресса, толпы... — он качает головой.

— Был полный состав?

Гермиона устало кивает.

— И как оно было?

— Даже не знаю, — Рон пожимает плечами. — Такое чувство, будто они вообще и не пытались что-то выяснить, понимаешь? Всё было больше похоже на...

— Представление, — говорит Гермиона, плотно сжимая губы. — И позёрство.

— Магия — это сила, — бормочет Гарри.

Гермиона бросает на него резкий взгляд.

Он тяжело вздыхает.

— Может, мне просто...

— Нет, Гарри, — перебивает она. — Ты был прав. Нам нужно знать, что они делают. И я начинаю думать, что если мы действительно хотим перемен, то начинать придётся с Визенгамота.

В окно раздаётся стук. Они оборачиваются и видят на подоконнике сову. Рон с трудом встаёт, чтобы открыть створку.

Гарри готовится к очередному письму от секретаря, но птица направляется прямиком к Гермионе. Во всеми этими судами он почти забыл об этом.

— Мне? — спрашивает она в полном недоумении от того, кто вообще мог ей написать.

Это жестокое напоминание: всё, что у неё есть на данный момент, находится сейчас в этой комнате.

Она читает письмо, нахмурив брови.

— Тут какая-то ошибка, — бормочет она.

Однако уже через мгновение её глаза расширяются. Она впивается взглядом в Гарри, и он понимает, что она догадалась, хоть он и просил Билла не упоминать его имени.

— Что ты сделал? — спрашивает Гермиона, и её голос почти срывается на визг.

— Понятия не имею, о чём ты, — говорит Гарри.

Она резко поворачивается к Рону.

— Я же просила тебя ничего не говорить!

Рон упрямо поднимает подбородок.

— Похоже, я не послушался.

Гермиона вскакивает, и на миг кажется, что она сейчас набросится на него, но вместо этого она делает шаг вперёд и внезапно прижимается к нему, уткнувшись лицом в плечо. Они крепко обнимают друг друга, не отпуская долгое время.

Как раз когда Гарри обдумывает стратегическое отступление, она наконец отстраняется от Рона и переводит взгляд на него.

— Ты не должен был этого делать, — говорит она, всё ещё сжимая письмо в руке.

Гарри прячет руки в карманы, заранее готовясь к спору.

— Мне следовало сделать это ещё несколько недель назад.

Она сжимает зубы, и Гарри видит, что, как бы ей это ни было не по душе, она не может позволить себе отказаться.

— Я верну тебе всё до последнего кната.

Он не спорит, несмотря на то, что у него нет ни малейшего намерения брать у неё деньги.

Гермиона вдруг обнимает его крепко, буквально впиваясь пальцами в спину.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — отвечает он, потому что разве она сама этого не знает?

Она отстраняется с дрожащей улыбкой, а в глазах стоят слёз, и выпрямляется.

— Ох, у меня столько планов!

Она уходит, а Рон и Гарри обмениваются довольными улыбками.

* * *

Когда становится ясно, что Гарри не собирается появляться на судах, приходит ещё одно письмо. На этот раз куда менее любезное и с завуалированными угрозами насчёт «не полезных мнений» в период «деликатного восстановления и единства».

— Придурок, — бросает Гарри, отшвыривая письмо в сторону.

Он продолжает проводить в Хогвартсе большую часть времени, даже несмотря на то, что работы там с каждым днём становится меньше. Даже Билл вернулся в Гринготтс, лишь изредка заглядывая к МакГонагалл для консультаций.

Но хотя бы здесь никто не задаёт ему бесконечно раздражающих вопросов и не следит за каждым шагом, пытаясь выведать его мнение на тот или иной счёт. Всё сводится к простому вопросу «Эй, эту штуку нужно починить» и такому же простому ответу «Конечно, займусь».

Приятно хоть немного не думать.

Так дни бегут быстрее.

К следующему воскресному ужину Гарри и Рону с трудом удаётся оторвать Гермиону от книги, чтобы усадить за стол. Всё её время уходит на исследования заклинаний памяти и переписку с австралийскими чиновниками.

За ужином она как раз рассказывает о разнообразии экосистем на континенте, когда её вдруг перебивает Джордж.

— Я снова открываю магазин.

Чья-то вилка с лязгом ударяется о край тарелки, когда все разом оборачиваются к нему. Один только Чарли не выглядит удивлённым, его взгляд скользит по лицам остальных, отмечая их реакцию.

— Послушай, Джорджи, — говорит Молли. — Тебе не обязательно спешить…

— Я и не спешу, — огрызается Джордж. — Но даже если бы и спешил, какая разница? Если я просижу в этом доме ещё хоть немного, то сам умру. А он… он бы никогда мне этого не простил.

— Прошло всего несколько недель.

Джордж коротко, горько смеётся.

— Нет. Прошли годы, целые жизни. И я не собираюсь отпускать ту последнюю частичку его, что у меня осталась.

— Но…

— Мам, — мягко вставляет Чарли. — Это то, чего он хочет.

Она бросает на него суровый взгляд.

— Его здоровье куда важнее.

— Мам… — пытается вмешаться Билл.

— Это всего лишь глупый магазин! — срывается она.

Джордж с грохотом ударяет ладонями по столу, его стул падает на пол, когда он резко вскакивает на ноги.

Гарри замирает, всё его тело каменеет, а сердце бешено колотится в груди.

— Да! Это всего лишь магазин. Но это всё, что у меня, чёрт возьми, осталось!

— Джордж, — тихо произносит Артур.

— Нет. Я — совершеннолетний, так что ваше мнение ничего, к чёрту, не значит. Я открою магазин.

Он стремительно вылетает из дома, и через несколько секунд снаружи раздаётся резкий хлопок аппарации.

Молли резко оборачивается к Чарли.

— Иди за ним!

Но Чарли не двигается, его руки спокойно лежат на столе.

— В какой-то момент ему придётся научиться обходиться одному, мам. Я не смогу быть его тенью всю жизнь.

— Но я… — заикается Молли.

Артур накрывает её руку своей.

— Молли.

Её лицо словно рассыпается, и она резко бросает:

— Похоже, я в меньшинстве!

Она вскакивает из-за стола и устремляется к лестнице.

Повисает гнетущая тишина.

— Что ж, — нарушает её Билл. — Всё прошло просто замечательно.

— Полагаю, сейчас, наверное, не лучший момент, чтобы сказать, что я возвращаюсь в Румынию, — произносит Чарли.

— Мерлин, Чарли, — бормочет Рон.

Артур обводит взглядом всех за столом.

— Я понимаю, вам тяжело, но и для вашей матери всё это непросто, — напоминает он. — Она вас всех очень любит.

— Мы знаем, пап, — говорит Чарли. — Но нельзя вечно прятаться здесь. В какой-то момент жизнь должна продолжаться. Даже если кажется, что она не имеет на это права.

Флёр поднимается.

— Перси, поможешь мне с посудой?

Тот поспешно вскакивает, бросив короткий взгляд на братьев.

— Разумеется.

И вот кухня снова наполняется привычными звуками гремящей посуды и плеском воды.

— Гарри? — тихо спрашивает Гермиона, наклоняясь к нему.

Он заставляет себя разжать кулаки, не обращая внимания на вопли инстинкта оставаться неподвижным, замереть. Просто не двигаться и не привлекать к себе внимания.

— Ты в порядке, дружище? — добавляет Рон.

— Да, — отвечает Гарри. — Всё в порядке.

* * *

В последующие дни все они отправляются в Косой переулок, чтобы помочь Джорджу привести магазин в порядок. Заброшенное здание не так сильно разгромлено, как Нора, в основном благодаря довольно хитроумным ловушкам, которые оставили близнецы, когда скрывались. Тем не менее работы хватает: нужно хотя бы убрать пыль и избавиться от просроченного товара, кое-что подремонтировать.

Ли и Кэти тоже там, вместе с Джорджем они придумывают новый ассортимент.

Постепенно подтягиваются знакомые — бывшие школьные приятели близнецов заглядывают, чтобы помочь, и, несмотря на тягостную атмосферу, в воздухе начинает зарождаться что-то похожее на веселье. Это уже не похороны и не разбор руин после битвы. Здесь чувствуется иное, словно они создают что-то новое. Помогает и то, что время от времени какие-нибудь старые, просроченные товары срабатывают не так, как задумано, и достается кому-нибудь из присутствующих.

Рон, например, почти час ходит с розовыми блёстками в волосах.

— Тебе идёт, — почти улыбается Джордж. — Ты даже стал симпатичнее.

Рон делает вид, что обижен, упирает руки в бока и откидывает волосы назад с манерностью Флёр.

— Идём, — зовет его Ли, хватая за руку. — Я почти уверен, что под половицами развелись карликовые пушистики.

Кто-то делает снимок, и вскоре в «Ежедневном пророке» выходит статья о том, что великий и удивительный Гарри Поттер считает помощь «дурацкому магазину розыгрышей» важнее, чем присутствие на судебных процессах Министерства.

Не остаётся сомнений, чьих рук это дело, и это даёт ясный ответ на вопрос, по-прежнему ли «Пророк» служит интересам Министерства.

И всё же этого достаточно, чтобы Гарри снова задумался, правильно ли он поступает. Может быть, стоило высказаться вслух о том, почему ему не нравятся эти процессы. Особенно если газеты уже используют его молчание против него.

Но с Роном и Гермионой он этого не обсуждает. Гермиона погружена в поиски родителей в Австралии, Рон сосредоточен на помощи Джорджу, и Гарри сомневается, что кто-то из них готов неделями пережёвывать его сомнения.

Поэтому он просто перестаёт читать газеты, а вскоре и вовсе перестаёт появляться в Косом переулке. Относительное спокойствие Хогвартса становится для него облегчением.

Рон продолжает помогать Джорджу, когда не сидит на судебных заседаниях, и Гарри заверяет его, что не возражает.

Даже палаточный городок на склоне лужайки редеет: студенты разъезжаются по домам или перебираются в другие места.

Как сказал Чарли, рано или поздно жизнь должна пойти дальше.

Замок официально признан свободным от опасной остаточной тёмной магии, насколько это вообще возможно для такого места, как Хогвартс. Мандрагоры вновь рассажены в горшки, дьявольские силки выкорчеваны и уничтожены, озеро снова сияет прозрачной гладью. На выжженных лужайках уже пробивается свежая трава.

Ещё многое предстоит сделать, значительная часть замка по-прежнему в руинах, но у этой работы уже иной оттенок. «Не такой уж и срочный», — думает он.

А может, на самом деле он лишь откладывает неизбежное.

В глубине сознания постоянно маячит одно последнее место, которое он должен привести в порядок. Потому что если не он, то больше некому. Конечно, можно поручить это кому-то другому, но даже сама мысль рассказать об этом кажется предательством. А уж позволить кому-то ещё войти туда вместо него… значит отвечать на вопросы о том, как он вообще нашёл это место, чего ему совершенно не хочется.

Вздыхая, он сворачивает и идёт знакомой дорогой. Проскальзывает через узкий проход и протискивается сквозь стену, которая не так уж прочна, как кажется, и выходит в спрятанный от чужих глаз внутренний двор крытой галерии.

Всё здесь остаётся таким, как он помнит: огромная треснувшая балка, перекошенная поперёк помещения, обломки, устилающие землю. Он машинально проверяет, не осталось ли вокруг проклятий или остаточной магии, но место оказывается чистым. Здесь не было сражений.

Здесь безопасно.

Перебираясь через груды камней, он выходит в просторное помещение. Кажется, будто прошла целая вечность с тех пор, как он был здесь в последний раз, хотя на самом деле всего полтора месяца.

Он начинает с малого: сгребает мелкие обломки и уничтожает их взмахом палочки. На это уходит почти всё утро. Среди завалов он находит почти дюжину книг разной степени сохранности — все они оказываются маггловскими романами. Гарри аккуратно складывает их в стороне. Затем принимается чинить стекло и резные переплёты оконной решётки, насколько это возможно, но пока не восстановлена центральная мраморная балка, толку от этих стараний немного.

Простые заклинания очистки и ремонта бессильны. Он пытается поднять балку заклятием левитации, но та едва сдвигается, а с потолка осыпается мелкая пыль. Он не знает, сколько времени бьётся над этим, снова и снова вливая всё больше магии в заклинание, но не добиваясь никакого результата. Где-то он слышал, что это и есть определение безумия. И всё же продолжает, пока силы окончательно не покидают его.

С тихим ругательством Гарри опускает дрожащую руку с палочкой и садится на холодный мраморный блок.

Может, пора признать, что есть вещи, которые уже никогда не вернутся на своё место.

К тому времени, как он возвращается в основную часть замка, уже поздний день. У подножия лестницы он сталкивается с Гермионой.

— Гарри, — говорит она.

— Привет. Не знал, что ты здесь.

— Я только что говорила с МакГонагалл.

— Да? — рассеянно отзывается он, пока они выходят на улицу.

— Она сказала, что я всё равно смогу сдать ЖАБА весной, даже если не вернусь в Хогвартс на седьмой курс.

Гарри останавливается и поворачивается к ней. Несмотря на то, что он проводил все время в замке, о будущем он почти не думал.

— О, — вырывается у него глуповато.

Мысль о том, что Гермиона может пропустить учебный год, кажется ему попросту… абсурдной.

— Это потребует много работы и жёсткого расписания, — продолжает она. — Но МакГонагалл дала мне список литературы и план подготовки, так что, думаю, я справлюсь.

— Ну да, — говорит Гарри. — Просто я думал, ты захочешь вернуться.

Гермиона теребит край книги, которую прижимает к груди.

— Исправить то, что я сделала с родителями… — произносит Гермиона медленно и осторожно, словно держит в руках что-то острое и опасное, — будет куда труднее, чем я думала. Я не знаю, сколько времени это займёт. Даже если бы я уехала сегодня…

Она качает головой.

«Даже если бы она уехала сегодня, — думает Гарри, — к началу семестра всё равно не успела бы».

— Рон сказал, что поедет со мной, — добавляет она, и щёки её слегка розовеют. — В Австралию.

— О, — снова говорит он, чувствуя, как в груди что-то болезненно сжимается.

«Все в порядке», — мысленно убеждает он себя.

Гермиона откидывает волосы с лица.

— Мы не собирались уезжать, пока не закончатся суды. Родители всё равно не заметят разницы. — Она бросает на него совершенно недвусмысленный взгляд. — Мы надеялись, что ты тоже поедешь.

Она говорит это так, будто заранее уверена, что он откажется, но Гарри слишком занят тем, чтобы справиться с нахлынувшей волной облегчения.

— Если ты хочешь вернуться в Хогвартс или попробовать договориться с Робардсом…

— Нет, — поспешно перебивает Гарри. — То есть… я хотел бы поехать с вами. Если, конечно, я не буду мешать.

— Правда? — спрашивает Гермиона, и выражение её лица настолько довольное, что Гарри понимает: она говорит это не просто, чтобы приободрить.

— Если вы действительно хотите, чтобы я поехал.

— Конечно, хотим, Гарри, — отвечает она таким тоном, будто он ужасно непонятливый малыш. И, прежде чем он успевает возразить, пихает ему в руки свои книги, начинает рыться в сумке и достаёт оттуда карту Австралии. — Вот что я думала…

Гарри держит в руках книги и позволяет словам Гермионы литься мимо ушей, не вслушиваясь в подробности. Он знает, что она сама скажет, когда придёт его черёд что-то сделать.

Они начали это вместе, а значит, и закончить должны тоже вместе.

* * *

Всю следующую неделю Гермиона делает всё возможное, чтобы завалить их бумажной работой. Они решили лететь самолётом, чтобы не пробиваться через два десятка международных каминов.

Рон выглядит одновременно воодушевлённым и перепуганным. Гарри сам никогда не летал самолётом, но он всё же чуть больше, чем Рон, уверен в способности железной махины держаться в воздухе.

— Это совершенно безопасно, — уверяет их Гермиона.

— Если ты так говоришь, — бурчит Рон, скептически косясь на «жестяные банки, которые летают в воздухе».

— Так, — говорит Гермиона, указывая на стулья за столом.

Рон и Гарри переглядываются, но послушно садятся. Спорить с Гермионой, когда она в режиме планирования, бесполезно.

— Паспорта, — объявляет она, выкладывая перед каждым стопку бланков и шариковую ручку.

Рон проводит пальцем по кончику ручки и с изумлением смотрит на оставшуюся на коже тонкую чернильную линию.

— Хм, — только и говорит он.

Гермиона ловит взгляд Гарри, и он закусывает губу, чтобы не расхохотаться.

— И визы, — добавляет Гермиона, выкладывая ещё одну стопку бланков. — Я уже зачаровала удостоверение личности для Рона. У Гарри есть ННС, как у меня, так что этот этап удалось пропустить.

— Что? — ошарашенно спрашивает Рон.

— Номер национального страхования...

— Просто способ маггловского правительства следить за всеми нами, — перебивает Гарри, намеренно обходя стороной разговор о Национальной службе здравоохранения. — У всех оно есть.

— А теперь анкеты, — строго говорит Гермиона, бросая на Гарри раздражённый взгляд. — Их нужно заполнить сегодня, чтобы я успела отправить всё по почте.

На столе оказывается стопка страниц толщиной не меньше двадцати листов.

— Что, прямо сейчас? — недоверчиво уточняет Рон.

— Да. Ответ придёт нескоро, и если мы хотим уложиться в сроки, нельзя терять время.

Теперь Рон выглядит ещё более потрясённым, чем тогда, когда речь зашла о перелёте.

— Ну, э-э... как бы это ни было увлекательно, я обещал Джорджу пораньше зайти в магазин, — мямлит он, быстро чмокает Гермиону в щёку и добавляет: — Ты же можешь заполнить их за меня, правда, любовь моя?

Он выскакивает за дверь, не дав Гермионе и слова сказать.

— Ну, честное слово... — протягивает Гермиона, скрестив руки на груди, но при этом едва заметно улыбаясь.

Гарри чувствует себя одновременно восхищённым дерзостью Рона и преданным своим лучшим другом-идиотом.

— Я так понимаю, у меня не получится провернуть такой же номер? — осторожно спрашивает он.

Гермиона поворачивается к нему.

— Даже не пытайся.

Он послушно берёт ручку.

— Понял.

Они работают молча, лишь изредка Гермиона поглядывает на часы. Она выглядит измученной и напряжённой, и это напоминает ему о зубрежке и бесконечных ночах в гриффиндорской гостиной.

— Мы всё успеем, — говорит он.

Она отвечает усталой улыбкой, проводя рукой по лбу.

— Мне нужно в Министерство.

— Понятно, — кивает Гарри.

Суды всё ещё идут, и конца им пока не видно.

Он несколько раз снимает и снова надевает колпачок с ручки.

— Уже назначили дату для Малфоев?

Гермиона невнятно мычит себе под нос, не отрываясь от формуляров Рона:

— Люциус Малфой — сегодня.

— А Драко?

Она поднимает взгляд, нахмурив брови.

— Кажется, его мать завтра, а он сам — послезавтра.

Гарри кивает, постукивая ручкой по столу.

— Может, я возьму эти слушания на себя?

— Что? Но мы же договорились…

Он откидывается на спинку стула, избегая её взгляда.

— Думаю, я уже достаточно ясно выразил свою позицию, не находишь? Никто не обратит внимания, если я появлюсь на паре заседаний. К тому же у тебя будет больше времени закончить это всё.

— Гарри, — говорит она подозрительно. — Что ты задумал?

Он бросает ручку на стол.

— А с чего ты взяла, что я что-то замышляю?

Гермиона скрещивает руки на груди.

— Не притворяйся. У тебя за плечами богатая история необдуманных поступков, особенно когда речь заходит о Малфое.

Гарри чувствует, как злость поднимается к горлу.

— Что, прости?

— Его всё равно накажут, Гарри. Нет нужды являться туда, чтобы позлорадствовать.

— Дело не в мести, Гермиона!

— Ты в этом уверен? — она впивается в него проницательным взглядом.

— Ты ведь опаздываешь, да? — резко парирует он.

Она бросает взгляд на часы.

— Да. Но мы ещё поговорим об этом позже.

Если он сможет, то не допустит этого.

Остаток дня ему удаётся довольно ловко избегать её, в основном за счёт того, что он задерживается за работой, а потом попросту прячется, пока Рон отвлекает её на себя.

На следующее утро Гарри спускается вниз в парадной мантии.

— Гарри… — говорит Гермиона, уже поджидая его, словно устроив засаду.

— Гермиона, — невозмутимо откликается он.

Рон переводит взгляд с одного на другого, как человек, который меньше всего на свете хочет оказаться между двух огней.

— Отлично! — восклицает Гермиона. — Будто тебя можно остановить. Делай, что хочешь.

Гарри поворачивается к Рону, ожидая возражений, но тот лишь поднимает руки и качает головой.

— Слушай, если это значит, что мне туда не придётся идти, то мне плевать, кто пойдёт. Удачи тебе. Передай Малфою привет от меня, знаешь, вот так. — Он складывает два пальца в неприличный жест.

Гарри качает головой, хватает кусок тоста и выходит за пределы защитных чар, чтобы аппарировать.

Шагнув в просторный атриум Министерства, он чувствует, как разговоры вокруг обрываются на полуслове. Как назло, неподалёку ошивается фотограф, поджидая очередную реакцию важных персон на судебные процессы.

Гарри не обращает внимания на вспышки камеры, проходит регистрацию волшебной палочки и садится в лифт. Он идёт тем же путём, который проделал однажды, будучи пятнадцатилетним мальчишкой, когда оправдывался за использовании магии перед кузеном-магглом.

Только теперь Дамблдор не появится, чтобы защитить его.

Сделав глубокий вдох, Гарри входит в зал суда.

На мгновение кажется, что он снова внутри воспоминаний Дамблдора. Только люди другие. В центре зала возвышается большая клетка, прямо перед полным составом Визенгамота. На месте председателя теперь сидит незнакомая ведьма с суровым лицом и тёмными, местами с проседью, волосами. Чуть поодаль — Робардс, глядящий на Гарри с невозмутимым выражением.

— Мистер Поттер, — произносит высокий блондин в безупречной мантии, возникший сбоку от него. — Вижу, вы всё же нашли время прийти.

Гарри всматривается в него, нисколько не сомневаясь, что это его любимый «друг по переписке» — секретарь по вопросам информации.

— Простите, — говорит он. — Кажется, мы не знакомы.

На мгновение улыбка секретаря меркнет.

— Трентон МакМиллан, — представляется он, протягивая руку.

И хотя внутренний голос твердит Гарри, что не стоит нарываться на неприятности, а, может, именно потому, что весь зал внимательно за ним наблюдает, но Гарри никак не может заставить себя ответить на рукопожатие.

— Да, — произносит он, даже не удосужившись поднять руку. — Секретарь по вопросам информации, верно? Ну что ж, уверен, у вас найдутся дела поважнее, чем разговаривать со мной.

МакМиллан опускает руку, но улыбка по-прежнему приклеена к его лицу.

— Разумеется, — говорит он. Слегка кивнув, разворачивается и уходит.

Гарри едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Оглядевшись, он находит место на краю зала и садится, стараясь не замечать шёпота и любопытных взглядов, сопровождающих каждый его шаг.

Когда начинается заседание, внимание публики быстро переключается, теперь все поглощены скандальными подробностями: поместье Малфоев как резиденция Волдеморта, долгая карьера Люциуса Малфоя в рядах Пожирателей смерти.

Выясняется, что у Нарциссы никогда не было Тёмной метки, но её участие в делах мужа очевидно.

Гарри ждёт. И когда список свидетелей и показаний подходит к концу, он поднимается на ноги. В зале воцаряется мгновенная тишина; люди толкают друг друга локтями, вытягиваются вперёд, задерживая дыхание. Все взгляды обращены на него.

— Мистер Поттер? — произносит председатель, буравя его острым взглядом.

— У меня есть что добавить, если позволите.

Она какое-то время внимательно смотрит на него, затем кивает одному из авроров. Гарри не знает этого человека, да и сама женщина ничего не говорит, лишь провожает его на середину зала.

За решёткой Нарцисса Малфой смотрит на него холодным и непроницаемым взглядом. Впервые он видит её после того момента в Запретном лесу, и на миг воспоминание наваливается на него удушащейся нехваткой воздуха.

Он отводит глаза, снова переключая внимание на председательницу.

— Что именно вы хотите добавить, мистер Поттер?

Гарри откашливается, стараясь не замечать тяжесть десятков взглядов, впившихся в него.

«Тогда не позволяй им».

— Во время битвы за Хогвартс, — произносит он, — Нарцисса Малфой спасла мне жизнь.

В зале поднимается ропот, десятки голосов перешёптываются разом.

Председательница одним взглядом заставляет зал стихнуть.

— Каким образом?

Гарри колеблется, не желая вдаваться в подробности.

— Скажем так… был момент, когда я оказался совершенно беззащитен перед Волдемортом.

По залу прокатывается волна ужаса, и Гарри даже не тратит время, чтобы задуматься о том, как глубоко в людях до сих пор сидит страх перед этим именем.

— Он вполне мог бы убить меня, — продолжает Гарри. — Моя жизнь, буквально, оказалась в руках Нарциссы Малфой. И в тот момент она солгала Волдеморту и спасла меня.

— Можете рассказать подробнее?

— Нет.

Бровь председательницы приподнимается от такого прямого отказа, но, внимательно разглядывая Гарри какое-то время, она, похоже, понимает, что из него не получится вытянуть больше ни слова.

— Почему же, по-вашему, она это сделала?

Гарри пожимает плечом.

— Думаю, ради сына.

— Не слишком-то альтруистично.

Гарри вскидывает подбородок, чувствуя, как по шее поднимается жар.

— Мать, готовая умереть за своего ребёнка? Вы называете это эгоизмом?

— Если ценой становится чужой сын, — спокойно отвечает она, встречаясь с ним взглядом, — то да.

Гарри глубоко вдыхает, стараясь удержать гнев под контролем.

— Послушайте. Я просто счёл нужным, чтобы суд знал: в тот момент миссис Малфой отвернулась от Волдеморта. Что без её выбора меня могло бы здесь не быть. Что без него всё могло закончиться совсем иначе. Чего бы это ни стоило, — он пожимает плечами. — Она сделала этот выбор.

Он разворачивается и идёт обратно к скамье, но, проходя мимо, слышит, как Нарцисса шипит его имя.

Гарри останавливается и поворачивает к ней голову.

— Тебе не приходило в голову, что твое милосердие может меня погубить? Если меня отправят в Азкабан, я долго там не протяну. Для них я буду предательницей.

Он действительно об этом не подумал, и, похоже, это отражается у него на лице, потому что она презрительно цедит что-то сквозь зубы.

Она хватается за прутья решётки, её грудь тяжело вздымается, когда она склоняется к нему. И теперь Гарри видит, что Азкабан уже сделал с ней всего за несколько недель.

— А Драко? — спрашивает она. — Он тоже получит твоё милосердие?

Гарри заставляет себя выдержать её взгляд.

— Он получит то же, что и вы. Правду.

Нарцисса шумно выдыхает. Отпуская прутья, она опускается обратно на скамью.

— Посмотрим, что нам это даст.

Гарри возвращается на своё место.

На следующий день процесс идёт почти так же, только теперь куда больше людей следят именно за ним, будто ждут, когда же он решит заговорить. Как и на суде над Нарциссой, он ждёт до самого конца.

И встаёт.

— Сегодня у вас тоже есть что добавить, мистер Поттер? — спрашивает председательница.

Гарри кивает и выходит на середину зала. На Драко он в этот раз не смотрит, просто останавливается перед судьями и начинает говорить. О том, какую роль Драко сыграл в смерти Дамблдора. О страхе, о висящих над ним угрозах. О том, что в итоге он не смог довести дело до конца. О том, что даже в поместье Малфоев не выдал Гарри, хотя это могло бы обернуться для него выгодой. Даже в Выручай-комнате было видно, что Драко не хотел, чтобы кто-то погиб. Ему нужно было вернуть себе палочку. Вернуть себе хоть какое-то чувство контроля.

И все они были детьми.

«С другой стороны всё всегда выглядит иначе».

— Драко Малфой может быть кем угодно, но он не убийца.

После этих слов Гарри разворачивается к решётке. На этот раз он не удерживается и всё же смотрит на Драко — на заострившиеся черты лица, на порванную и запылённую мантию. Азкабан обошёлся с ним неласково.

Выражение же лица остаётся прежним, на нём застыла жёсткая насмешка.

— Мне не нужно, чтобы ты меня спасал, Поттер, — выплёвывает он.

Гарри останавливается, не обращая внимания ни на толпу, ни на членов Визенгамота. Он смотрит на Драко и думает, зачем на самом деле это сделал.

— Тогда хорошо, что я делаю это не ради тебя.

Повернувшись к нему спиной, он выходит из зала суда.

* * *

В конце недели решения суда публикуют в краткой сводке. Гермиона приносит её с собой, внимательно изучая показания, которые пропустила, и вынесенные приговоры.

— Ну, что им дали? — спрашивает Рон.

Гермиона опускает папку, переводя взгляд на Гарри.

— Люциуса Малфоя отправили в Азкабан, а Нарциссу посадили на пять лет под домашний арест. У неё отобрали палочку, а также назначили общественные работы.

— Типа работать руками? — уточняет Рон и усмехается. — Вот это будет зрелище.

Но Гермиона всё ещё не сводит глаз с Гарри.

— А Малфой? — спрашивает Рон.

Она переворачивает страницу.

— Его дело рассматривали как несовершеннолетнего правонарушителя. Надзор продлили до двадцати одного года.

— То есть он не сможет колдовать? — уточняет Рон.

— Разрешено только в стенах Хогвартса, — качает головой Гермиона.

Рон резко подаётся вперёд.

— Подожди… В Хогвартсе? Он что, чёрт возьми, возвращается в Хогвартс?

— Да, — спокойно кивает она. — Это часть приговора. Он обязан закончить школу с хорошими оценками, в том числе по маггловеднию. Если провалится или его исключат, то отправится в Азкабан.

— Мерлин, вот это мотивация к учёбе, — бормочет Рон.

— А ты считаешь, он заслуживал Азкабана? — спрашивает Гарри.

— Ну… он урождённый придурок и законченный мудак, если честно, — отвечает Рон без тени сомнения.

— Рон, — одёргивает его Гермиона.

— Что? Так и есть! — защищается он. — Но если бы в Азкабан отправляли всех ублюдков, тюрьма бы треснула по швам. Думаю, вечный позор с продлением Надзора — это уже достаточно унизительно. Настолько, что почти жаль, что меня там не будет, чтобы посмотреть. — Он поднимает палец и указывает им на Гарри. — Но одно могу сказать тебе точно: больше никогда я не стану спасать его скользкую задницу.

Гарри тихо усмехается.

— Договорились.

Гермиона захлопывает папку.

— Гарри… Прости. Я думала…

— Я знаю, что ты думала, — обрывает он жёстко.

Она замолкает, выглядя совершенно несчастной. И, пожалуй, это правильно.

Гарри вздыхает.

— Наверное, даже я рано или поздно учусь на своих ошибках.

— Мне правда жаль.

Он качает головой.

— Да ладно, не то чтобы ты была не права. Я ведь слишком часто уже выставлял себя идиотом из-за всего этого.

— Чёрт, Гарри, — говорит Рон. — Ты ведь не собираешься вдруг начать вести себя как взрослый?

— Сомневаюсь, что у меня есть на это хоть малейший шанс, — отвечает Гарри, поднимаясь. — А теперь пошли украдём десерт и слопаем его до ужина.

— Вот это бунтарь! — восторженно восклицает Рон, вскакивая и закидывая руку Гарри на плечо, после чего принимается теребить его волосы кулаком.

— Отвали, придурок! — хохочет Гарри, пытаясь его оттолкнуть.

Если тем же днём из кладовой и пропадает пирог (кто-то, видимо, ухитрился каким-то образом обойти впечатляющие защитные чары Молли), то Гарри уж точно никогда не выдаст тайну.

— Бр-р, — ворчит Рон. — Ещё ж темень.

Гарри морщится и не только из-за боли в пальце, которым он в темноте угодил в проклятый комод, пытаясь проскользнуть так, чтобы не разбудить Рона. И вот, пожалуйста, результат.

— Прости. Спи дальше.

— Куда ты, псих? — бормочет Рон.

— С Хагридом встречаюсь, помнишь?

— А, да… — бурчит Рон, глаза у него уже закрываются. — Надери этим паукам задницы.

Гарри выскальзывает за дверь, подумав, что пора, пожалуй, переселиться в комнату Билла теперь, когда Чарли и Джордж съехали. Пусть даже только ради того, чтобы Рону больше не приходилось терпеть его предрассветные блуждания по комнате.

Спустившись вниз, он быстро перекусывает на ходу и выходит на улицу. Хагрид всегда пытается его чем-нибудь накормить перед вылазкой, но Гарри слишком хорошо знает, что на его еду полагаться нельзя.

Аппарировав в Хогсмид, он пробирается через сонную деревушку и поднимается по тропинке к школе. Хогвартс постепенно начинает вновь походить на школу, а не на поле боя. Лес же — совсем другое дело.

Кингсли так и не прислал авроров патрулировать Запретный лес, и потому этим занимаются Гарри и Хагрид. Начинают они ранним утром, когда, по словам Хагрида, спокойнее всего.

И так оно и есть, под крайней мере, примерно в шестидесяти процентах случаев. В остальное время… ну, всё как правило становится очень интересным. Гарри бы солгал, если бы не сказал, что есть в этих моментах что-то привычное и даже лёгкое, когда мозг отключается, и остаётся только инстинкт, действие и выживание.

Зато кентавры больше не пытаются убить Гарри при встрече. Уже прогресс.

У хижины Хагрид встречает его с сияющей улыбкой и арбалетом за плечом. Они идут рядом, Гарри приходится ускорять шаг, чтобы не отставать, а Клык дружески бодает его сзади в знак приветствия.

Гарри рассеянно гладит пса по огромной голове, получая взамен горсть слюней.

— Как насчёт того, чтобы на обратном пути заглянуть к Грохху? — предлагает Хагрид, когда они ступают под сень деревьев.

— Отличная идея, — кивает Гарри.

Приятно размять ноги. В последнее время он проводил здесь так много времени, что мрачные воспоминания начали меркнуть, уступая место тихим утренним прогулкам, беседам с Хагридом и странной красоте медленно пробуждающегося леса.

Не то чтобы он позволял себе излишне расслабиться. Слишком уж много существ вокруг, которые с удовольствием сожрали бы его.

Обычно Гарри возвращается с патруля после полудня — в самый раз, чтобы успеть умыться, пообедать и немного отдохнуть, перед тем как присоединиться к Рону в магазине на пару часов. Он заметил, что если пробраться через чёрный ход, оставаться в подсобке и в основном помогать Джорджу тестировать новые прототипы, то внимание к себе можно свести практически к минимуму.

Так и проходят дни.

Даже у Гермионы сейчас наступает странная пауза. Все документы давно отправлены, билеты куплены, и теперь им остаётся только ждать отъезда в Австралию. Она взяла на себя последние судебные заседания, освободив Рона, чтобы он мог больше помогать Джорджу, особенно теперь, когда Чарли вернулся в Румынию.

Конечно, всё это даёт Гермионе немало поводов сосредоточиться на Гарри и его «проблемных привычках», как она сама выражается. Своё мнение о его утренних вылазках с Хагридом она высказала предельно ясно. Особенно после той памятной стычки с раненым великаном, когда Гарри вернулся не совсем целым и невредимым.

С тех пор Гермиона без конца твердит ему, сколько времени он проводит в Хогвартсе, сколько спит (или не спит) и что именно кладёт себе на тарелку. За каждым приёмом пищи она не спускает с него глаз, словно проверяет, достаточно ли он ест.

И это, мягко говоря, бесит.

И всё же Гарри старается держать себя в руках, понимая, что у неё и без того хватает тревог.

— Ей проще волноваться о тебе, чем думать о том, что её ждёт при встрече с родителями, — заметил однажды Рон.

— Я просто хочу помочь Хагриду закончить всё до нашего отъезда, — пытается заверить её Гарри, но по прищуренному взгляду Гермионы ясно, что ему это не удаётся.

К счастью, сегодняшний патруль проходит без серьёзных происшествий, если не считать случайной встречи с весьма разгневанным семейством пикси. Впрочем, кроме того, что Гарри возвращается щедро обмазанным грязью, той самой, которую они с таким удовольствием в него швыряли, он остаётся цел и невредим. Гермионе не о чем тревожиться.

В целом, день можно считать удачным.

Гарри заклинаниями счищает с себя как можно больше грязи и засохшей земли, но, несмотря на все старания, выглядит всё равно довольно потрёпанным, когда возвращается в Нору ближе к обеду. Рон сидит за кухонным столом, что в этот час отнюдь не редкость, только сегодня он там не один.

Гарри замирает, переступив порог, и дверь с глухим стуком захлопывается за его спиной.

— Гарри, — говорит Рон. — Как раз вовремя. Джинни вернулась.

— Я вижу, — отвечает он, потому что она действительно сидит прямо напротив.

Глупо, но он совсем не был готов к её внезапному появлению. Его накрывает странное чувство дезориентации, и дело лишь отчасти в том, что её волосы теперь коротко подстрижены, ровно по линии ушей. Она тоже не сводит с него глаз, вся такая взъерошенная и расслабленная, несмотря на натянутую улыбку.

— Эм… привет, — произносит он наконец, понимая, что слишком долго молчит. — С возвращением.

Улыбка Джинни слегка увядает, и неудивительно, потому что даже для него самого это приветствие прозвучало чересчур сухо.

— Спасибо.

Он вовсе не должен чувствовать себя таким потерянным. Её возвращение было лишь делом времени — в конце концов, это её дом. Просто, наверное, он успел привыкнуть к её отсутствию. Всё-таки прошёл целый месяц.

— Я… э-э, пойду приведу себя в порядок, — бормочет Гарри, кивая в сторону лестницы.

— Вот и правильно! — кричит ему вслед Рон. — А то ты жутко воняешь!

Гарри не оглядывается, а просто торопливо отступает к лестнице, поднимаясь наверх.

И повторяет себе, что вовсе не убегает.

* * *

На второе утро после возвращения в Нору Джинни спускается на кухню и сразу оказывается в самой гуще семейной суеты. Здесь шумно и тесно, а на столе возвышаются целые горы еды, и это полная противоположность тихому и размеренному коттеджу «Ракушка».

Но это — дом.

Как только её замечают, раздаётся дружный хор приветствий. Джинни садится на пустой стул рядом с Роном и ещё не успевает толком устроиться, как перед ней уже возникает полная тарелка.

— Спасибо, мам, — говорит она, глядя на щедрую горку еды.

Молли гладит её по голове:

— Хорошо, что ты дома, дорогая.

Артур выглядывает из-за газеты и подмигивает дочери.

Джинни отвечает ему самой лучшей улыбкой и машинально заправляет короткие пряди за ухо. Всё никак не привыкнет, что волосы постоянно падают на лицо. Придётся потратиться на кучу заколок.

Она ест, рассеянно прислушиваясь к привычному гулу голосов за столом.

— Мам, — говорит Джинни, когда с завтраком почти покончено и в разговоре возникает пауза. — Можно я приглашу к нам завтра Тобиаса?

Молли чуть приподнимает брови, и на лице проступает лёгкая задумчивость.

— Конечно, — отвечает она после секунды раздумий. — Как давно он вернулся?

— Всего неделю назад, но утверждает, что если не выберется из дома хоть на пару часов, то совершит отцеубийство.

Рон прыскает в кашу.

Артур откладывает газету и поднимается из-за стола:

— Сегодня вечером настрою на него охранные чары, хорошо?

— Спасибо, пап, — улыбается Джинни.

Вслед за ним поднимаются Гермиона и Перси, и вся троица спешно отправляется в Министерство.

В наступившей тишине Джинни смотрит на пустой стул напротив.

— Гарри что, решил поспать подольше? — спрашивает она нарочито ровным голосом.

Рон снова фыркает:

— Вот уж нет. Это было бы впервые в жизни. Скорее всего, он ушёл ещё несколько часов назад.

— Куда?

Он пожимает плечами.

— Помогает Хагриду с какими-то делами в лесу.

Джинни ставит чашку на стол.

— В Запретном лесу?

Рон кивает.

— Там теперь, говорят, бегает куча безумных тварей. Хагрид конечно же хочет спасти их всех, а Гарри настолько рехнулся, что пытается помочь ему. Лично я начинаю думать, что он уже и дня прожить не может, не подвергнув себя смертельной опасности хотя бы раз. Это, по-моему, уже какая-то чёртова зависимость.

Джинни хмурится. Трудно поверить, что он добровольно возвращается туда после всего, что случилось, и не просто возвращается, а делает это день за днём. Он что, пытается что-то доказать?

— А ты с ним не ходишь? — спрашивает она.

Рон снова пожимает плечами:

— Меня вполне устраивает, что все мои конечности остаются при мне. Да и работаю я только днём. Он обычно заглядывает в магазин после обеда, чтобы помочь, хотя терпеть не может всеобщее внимание.

Ей ужасно хочется расспросить подробнее, Джинни прикусывает язык, решив, что не стоит давать Рону повод задуматься, почему её это так интересует. Ещё одна тайна, как и то, что вчера за ужином Гарри не удостоил её даже взглядом.

Не то чтобы она могла его за это винить.

— А что ты собираешься делать сегодня, дорогая? — спрашивает Молли, усаживаясь напротив с чашкой чая.

— Я думала сходить с Роном. Посмотреть, как у них идут дела в магазине. Поздороваться с Джорджем. Если, конечно, можно.

Неприятно до сих пор — просить разрешения и терпеть надзор. Но теперь, по крайней мере, у неё хватает здравого смысла изобразить послушание.

Как и ожидалось, Молли облегчённо кивает, довольная тем, что Джинни не рвётся никуда одна.

— Хорошо.

— Рон может аппарировать со мной, — добавляет Джинни. — Правда?

Рон смотрит на неё с сомнением, но вслух возражать не спешит.

— Это твой желудок, — бурчит он.

— Отлично, — говорит Джинни, поднимаясь. — Тогда я только возьму свои вещи.

Наверху она аккуратно складывает в маленькую сумку всё необходимое и снова спускается к Рону. Она берёт его под руку.

— Готова? — спрашивает он.

Она кивает, крепче сжимая его локоть и собираясь с духом.

Мгновение спустя они оказываются в специально отведённой зоне для аппарации, всего в нескольких лавках от магазина близнецов.

— Всё на месте? — уточняет Рон.

Джинни снова кивает, сдерживая тошноту, подкатившую к горлу. Она с нетерпением ждёт того дня, когда сможет делать всё это сама.

— Я же предупреждал, — с неприличным удовольствием замечает Рон.

— Да-да, — отмахивается она, и когда дезориентация чуть отпускает, наклоняется и чмокает его в щёку. — Спасибо. Увидимся позже!

— Подожди, что? — Рон таращится на неё с открытым ртом.

Она указывает в сторону, противоположную от магазина.

— У меня есть несколько дел.

— Серьёзно, Джин? Ты же сказала маме, что идёшь в магазин.

Он выглядит совершенно потрясённым, что, по её мнению, немного смешно, особенно если вспомнить все те безумные выходки, которые он сам вытворял все эти годы.

— Так я и пойду, — спокойно отвечает она. — Просто… чуть позже.

— Я не собираюсь врать маме ради тебя!

Джинни скрещивает руки на груди.

— Ещё как собираешься. Если, конечно, не хочешь получить отдельную лекцию лично для себя.

Он мрачно хмурится, прекрасно понимая, что она права.

Джинни сдаётся, чуть смягчаясь:

— Обещаю, я вернусь через час. Ну, максимум через два. Мне просто… нужно уладить кое-какие дела. Это важно.

Рон закатывает глаза.

— Ладно. Но если вляпаешься в неприятности, не рассчитывай на меня. Я помогать не стану.

Джинни в жизни не слышала большей лжи.

Свернув в Лютный переулок, она направляется к книжной лавке. Народу здесь немного, но каждый встречный останавливается и провожает её взглядом. Джинни лишь смотрит прямо перед собой и идёт дальше.

Толкнув дверь книжного магазина, она зовёт:

— Антония?

— Джинни, — отзывается та, выходя из подсобки.

— Привет, — говорит Джинни, вытаскивая из сумки книгу и футляр и выкладывая их на прилавок. — Хотела вернуть тебе. Прости, что так задержала.

Антония даже не смотрит на вещи, сперва она внимательно оглядывает Джинни, а касается кончиков её коротких волос.

Джинни отводит взгляд.

— Знаю. Вид у меня так себе.

Антония улыбается.

— Отрастут.

— Отрастут, — соглашается Джинни. Без сомнения, раньше, чем она того заслуживает.

Антония забирает книгу с футляром и уносит их на полку.

— Ну и как там Париж? — спрашивает Джинни, наблюдая за её передвижениями по магазину.

Антония улыбается.

— Прекрасно.

— Вот как? — Джинни приподнимает бровь. — Лукас был в своём обычном… весёлом амплуа?

Антония пожимает плечами.

— Я его почти не видела, он всё время пропадал в университете.

— Ну и чем же ты себя занимала?

Антония слишком хорошо владеет собой, чтобы покраснеть, но Джинни всё равно замечает лукавый блеск в её глазах.

— О, я нашла, чем развлечься.

— Так как их зовут? — спрашивает Джинни, облокачиваясь на прилавок. — Хочу знать все подробности.

Антония смеётся.

* * *

На следующий день Джинни ждёт в саду прихода Тобиаса. Он появляется на дорожке, ведущей к дому. В одной руке у него трость, шаги медленные, размеренные, но он идёт сам.

Она остаётся на месте, заставляя себя дождаться, пока он подойдёт ближе.

Остановившись перед ней, Тобиас окидывает её внимательным взглядом с головы до ног.

— Ты выглядишь лучше, — говорит он.

— А ты — нет, — отвечает Джинни. — Хотя, думаю, они всё-таки чинили тебе ногу, а не лицо.

Его глаза слегка расширяются; секунду он просто ошарашенно смотрит на неё, а потом начинает смеяться.

— Иди сюда, обними меня, засранка.

Она делает шаг вперёд и крепко его обнимает.

— Я скучала.

— Я тоже скучал, — отзывается он.

Она отстраняется и берёт его под руку.

— Пошли в дом. Мама собирается буквально задушить тебя вниманием, если только не будет занята тем, чтобы меня позорить.

Он следует за ней к крыльцу, с живым интересом разглядывая всё вокруг. Джинни знает, что на фоне огромных фамильных поместий, к которым он привык, Нора выглядит сущим кошмаром.

— Скажи, будут ли фотографии голых младенцев? Ну, пожалуйста, скажи, что будут!

— Фу, — морщится Джинни. — Ты просто отвратителен.

И, конечно же, Молли тут же начинает хлопотать вокруг него, но Тобиас, похоже, ничуть не возражает. Он и впрямь заслуживает немного материнской заботы. Трудно вообразить, чтобы миссис Бёрк когда-либо опустилась до чего-то большего, чем рассеянное поглаживание по голове. С этим Джинни ещё может смириться. Гораздо большее её раздражают многозначительные взгляды, которыми мать одаривает их то и дело.

Тобиас, разумеется, тоже всё замечает. Он понимающе подмигивает Джинни и нарочно наклоняется слишком близко, только чтобы подразнить. Засранец.

Она толкает его локтем.

— Невилл с Ханной хотят заглянуть попозже, если ты не против.

Он хмурится.

— Зачем? Разве они не знают, что я здесь?

— Знают, — закатывает глаза Джинни. — Они хотят тебя увидеть.

— Даже не представляю зачем.

— Я тоже, — парирует она.

— Джинни, — укоризненно произносит Молли. — Так нельзя говорить о друзьях. Что он подумает?

Тобиас выглядит вполне довольным и, пока Молли отворачивается, демонстративно показывает Джинни язык.

Она не уверена, что даже ради предотвращения убийства отца стоит терпеть всё это.

После обеда приходят Невилл и Ханна, и они вчетвером устраиваются в саду. Прежняя весёлость Тобиаса куда-то исчезает: он сидит сгорбившись, погружённый в мрачное молчание. Джинни честно считает его одним из самых невыносимых людей, которых ей доводилось знать.

Невилл и Ханна только переглядываются.

Невилл откашливается:

— Я так и не поблагодарил тебя как следует… за то, что ты спас мою бабушку… и за всё остальное тоже.

Тобиас выглядит крайне смущенным, поёрзывая на стуле.

— Насколько я слышал, она спасла себя сама.

— Тобиас не умеет принимать комплименты, — объясняет Джинни. — Гораздо лучше сказать ему, какой он сварливый осёл.

— Я много работал, чтобы быть таким сварливым, так что спасибо, — говорит он с деланной важностью, стряхивая с рукава несуществующую пыль.

— Ну, — улыбается Ханна, — мы всё равно благодарны за то, что ты сделал.

— Сомневаюсь, что Найджел с вами согласен, — резко бросает Тобиас и, как настоящая королева драмы, моментально портит всем настроение.

Словно кому-то из них нужно напоминание о том, что ему пришлось делать, чтобы сохранить прикрытие.

Их взгляды на миг встречаются, и он сразу отворачивается. По негласному уговору они никогда не говорили о том дне, когда ему пришлось наложить на неё проклятие. Что до Джинни, то обсуждать там, по её мнению, нечего, и уж тем более — прощать.

— К счастью, ты всегда был никудышным в заклинаниях, — говорит Джинни, стараясь разрядить обстановку.

Тобиас бросает на неё страдальческий взгляд:

— Ты не думаешь, что одноногий парень заслужил чуть больше уважения от своей якобы лучшей подруги? — Он переводит взгляд на Ханну. — Слушай, хочешь стать моей новой лучшей подругой? Я как раз подумываю о замене. — Он косится на Джинни. — По крайней мере, она милая.

— Оставь Ханну в покое, — закатывает глаза Джинни.

Ханна лишь улыбается их перепалке.

— Как там дела в Хогвартсе? — спрашивает Джинни у Невилла, намеренно меняя тему ради спасения здравого смысла.

— Потихоньку, — отвечает он. — МакГонагалл уехала искать нового учителя Защиты от тёмных искусств.

Джинни качает головой:

— Ну конечно. Что ещё нового?

Тобиас фыркает:

— Похоже, они уже скребут по самому дну котла.

— Ещё бы, — подхватывает Джинни. — Может, им стоит нанять сэра Кэдогана.

— Всё равно лучше, чем Амбридж, — замечает Невилл.

— Ну, — ухмыляется Тобиас, — сейчас-то она без работы, верно?

Да, но при этом она всё ещё гниёт в Азкабане.

— Уверена, МакГонагалл найдет кого-то подходящего, — говорит Ханна.

— Ну, лучше бы ей поторопиться, — добавляет Невилл. — Письма должны вот-вот разослать.

Джинни знает, что мысль об этом не должна казаться такой пугающей, ведь это всего лишь замок.

— А как насчёт других профессоров? — спрашивает Тобиас.

Невилл хмурится:

— Ну, большинство остаются. Синистра вроде достаточно оправилась, чтобы вернуться.

— Но не Бербидж, — резко произносит Тобиас.

Джинни вздрагивает. Она старается не думать о Бербидж. У неё даже не было похорон. Как и у многих других.

— О… конечно, — Невилл неловко ёрзает на стуле, бросив короткий взгляд на Ханну.

— Мы ничего не слышали про маггловедение, — говорит она.

— Надеюсь, они не откажутся от предмета, — добавляет Тобиас. — Единственное, что Кэрроу сделали правильно — это сделали его обязательным.

Ханна и Невилл смотрят на него с удивлением.

— Ты правда так думаешь? — осторожно спрашивает Невилл.

Тобиас наклоняется вперёд:

— Это нужно было сделать ещё до того, как они стали навязывать нам всю свою ложь. А теперь это ещё важнее, чем когда-либо.

Ханна касается его плеча.

— Ты прав. Конечно.

Тобиас откидывается на спинку стула, но выглядит всё так же мрачно.

— И как они вообще собираются найти учителя? — вслух размышляет Невилл.

Немногие, кто открыто симпатизировал магглам, пережили войну, а многие из выживших до сих пор скрывались. К тому же одно дело — сочувствовать магглам, и совсем другое — открыто преподавать маггловедение.

Последний человек, осмелившийся на такое, не пережил войну.

— Тебе стоит этим заняться, — неожиданно говорит Ханна, глядя прямо на Тобиаса.

— Что? — переспрашивает тот с широко раскрытыми глазами.

— Если они не найдут преподавателя, займись этим сам. Составь список книг, проведи занятия. Ну, что-то вроде семинара. Хотя бы расскажи то, чему вас научила Бербидж.

Тобиас всё ещё смотрит на неё так, будто она заговорила на непонятном языке.

— Я? Учитель? Да ты свихнулась.

— Вообще-то, идея не такая уж и плохая, — задумчиво произносит Джинни.

Тобиас порорачивается к ней с видом оскорблённого предательства.

— О, ты определённо будешь ужасным учителем, — добавляет она, и он тут же тычет в неё концом своей трости. — Но нам стоит подумать об этом. Если альтернатива — полное исчезновение предмета.

Ханна кивает.

— Потому что если бы люди знали о магглах, по-настоящему знали… разве всё могло бы пойти так же?

Они замолкают, каждый погружённый в свои мысли — о тяжести пережитого, о магглах, пострадавших во время войны, о магглорождённых, лишённых палочек, свободы или даже жизни.

— Какой маггл в здравом уме теперь отправит своего ребёнка в Хогвартс? — спрашивает Тобиас.

Никто из них не знает ответа на этот вопрос. Возможно, их единственная надежда как раз в том, что магглы по-прежнему ничего не знают о мире волшебников.

— Может, стоит написать МакГонагалл? Посмотрим, что она… — начинает Ханна, но вдруг резко замолкает, широко распахнув глаза и уставившись на что-то у ворот.

Джинни оборачивается и видит, что во двор вошёл Гарри. Само по себе это не так уж удивительно, если бы он не выглядел так, будто только что сцепился с троллем. И, возможно, проиграл.

— Э-э, привет, — говорит он, явно не рассчитывая на свидетелей своего возвращения. Он прижимает руку к боку, и сквозь рваную рубашки виден ожог.

— Что с тобой, чёрт возьми, произошло? — спрашивает Тобиас.

— Опять повстречался с великаном, как на прошлой неделе? — с серьёзным видом интересуется Невилл.

Джинни прищуривается, понимая, что Невилл вовсе не шутит.

Гарри неловко усмехается, взъерошивает волосы и тут же морщится от боли.

— Немного повздорил с соплохвостом.

Тобиас смотрит на него так, будто Гарри окончательно спятил.

— Мерлин, Поттер. Ты правда не умеешь вовремя остановиться, да?

Лицо Гарри становится чуть более жёстким.

— Похоже, что нет.

Ханна резко поднимается на ноги.

— Дай-ка посмотрю на ожог.

— Нет, всё в порядке, — отмахивается Гарри и направляется к дому. — Пустяки.

Теперь, когда он двигается, Джинни замечает, что он ещё и прихрамывает. И это в основном означает, что Ханне не составляет большого труда догнать его.

— Тебе лучше сдаться, Поттер, — кричит ему вслед Тобиас и бормочет себе под нос что-то про упёртых хаффлпаффцев.

— Ханна знает своё дело, — заверяет его Невилл. — Она была нашим лучшим полевым медиком.

Ханны краснеет.

— Вашим единственным медиком, — поправляет она.

— Неправда, у нас ещё была Никола, — возражает он.

Ханна поджимает губы, но ничего не говорит о жалких попытках Николы освоить лечебную магию. По крайней мере, она хотя бы пыталась помочь.

— Она всегда лучше ладила с машинами, чем с людьми, — замечает Джинни, наконец приходя в себя и обретая способность говорить.

Гарри даже не смотрит в её сторону.

Ханна осторожно берёт его за здоровую руку.

— Пойдём посмотрим, что у миссис Уизли есть в запасе на такой случай, ладно?

Джинни думает, что лучше любого признания о нежелании Гарри задерживаться здесь говорит то, что он даже не возражает, позволяя Ханне увести себя.

Что, чёрт возьми, с ним творится?

Она понимает, что слишком долго провожала его взглядом, только когда Тобиас окликает её по имени.

Его взгляд скользит между ней и дверью, за которой секунду назад исчез Гарри.

— Что-то не так?

Джинни откидывается на спинку стула с самой беззаботной улыбкой.

— Нет, всё в порядке.

* * *

Тем же вечером они ужинают в саду, наслаждаясь хорошей погодой. Всё проходит довольно спокойно и буднично, по крайней мере, пока Молли не принимаетcя с энтузиазмом расхваливать Бёрка Артуру, сыпля комплиментами на все лады.

Сидящий рядом Гарри отчётливо слышит, как Рон прыскает в салфетку.

— Что? — шепчет Гермиона, наклоняясь к нему.

— Да это просто мама, — объясняет Рон вполголоса. — Она не может иначе. Ты бы видела, как она себя вела, когда Чарли и Тонкс дружили.

Напротив них Джинни тихо стонет.

— О, Мерлин, я совсем забыла об этом.

— Такой приятный мальчик, — громко говорит Молли Артуру, скользнув взглядом по дочери.

Джинни хлопает ладонями по столу.

— Он самый неприятный человек из всех, кого я знаю, и он первым бы это подтвердил!

— Он и правда довольно раздражающий тип, — соглашается Рон.

— Эй! — Джинни возмущённо смотрит на брата. — Будь повежливее!

Рон изумленно таращится на неё.

— Но я же просто согласился с тобой!

Джинни скрещивает руки на груди.

— Ругать моего лучшего друга имею право только я. — Она бросает выразительный взгляд на Молли.

Рон раздумывает пару секунд, затем скосив глаза на Гарри, пожимает плечами.

— Ладно, это справедливо.

Гарри закатывает глаза и возвращается к еде, краем уха слушая, как Артур переводит разговор на маггловский транспорт.

— Это было потрясающе, мам, — говорит Рон, отодвигаясь от стола. Он похлопывает себя по животу. — Но, пожалуй, теперь не помешает прогуляться.

Он бросает выразительный взгляд на Гермиону.

— О, да, отличная мысль.

Оба поднимаются из-за стола.

— Идёшь? — спрашивает Рон у Гарри таким невинным тоном, будто хоть кто-то поверил бы в него.

Как бы Гарри ни хотелось уйти из-за стола, он всё же не настолько наивен, чтобы не догадаться об истинной причине их «прогулки».

Он даже не смотрит на Гермиону.

— Нет, спасибо. С меня на сегодня хватит лесных вылазок.

Рон смеётся, хватая Гермиону за руку, и они уходят вдвоём.

И, конечно, когда Гарри переводит взгляд на стол, то сразу видит, что Джинни смотрит на него с хмурым видом.

Он отворачивается, а Артур с Перси в это время вполголоса обсуждают что-то на другом конце стола.

— Ну что ж, — тяжело вздыхает Молли, поднимаясь, и принимается собирать тарелки.

Гарри вскакивает.

— Я сам, — говорит он, забирая у неё стопку.

О том, насколько она устала, красноречиво говорит то, что Молли даже не возражает.

— Ох, спасибо, дорогой, — вздыхает она. — Мне и правда надо немного посидеть.

На кухне Гарри ставит тарелки в раковину. Сделав глубокий вдох, он опирается руками о край, наслаждаясь тишиной. Немного потянувшись вбок, ощущает лёгкую боль в боку после падения, когда он пытался спастись от проклятого соплохвоста.

Не самый блистательный момент в его жизни.

Задняя дверь открывается, и Гарри резко выпрямляется. Входит Джинни с новой стопкой тарелок.

Она подходит к нему, и только сейчас он может честно признаться себе, что ушёл сюда, чтобы сбежать от неё. Это раздражает, но по какой-то причине её присутствие действует на него так, будто под кожу набилось множество песчинок. Не должно быть так, но есть, и он не понимает почему.

— Привет, — говорит она.

Он хочет ответить вежливо, но выходит лишь невнятное мычание, пока он взмахивает палочкой над тарелками, и те начинают сами мыться.

Джинни смотрит на него откровенно и оценивающе, не утруждая себя ни попыткой скрыть это, ни привычным для большинства людей лукавством. Просто смотрит, а он стоит и смотрит в ответ, чуть вскинув подбородок.

— Что? — спрашивает он, и в голосе прозвучала резкость, почти враждебность.

Она приподнимает брови в ответ на его грубый тон.

Он готовится к тому, что она начнёт выговаривать ему за безрассудство, скажет, что он только и делает, что заставляет Рона и Гермиону волноваться. Он ведь не слепой, да и Гермиона никогда не умела быть деликатной, как бы ни старалась манипулировать им так, будто вовсе и не делает этого. Гарри знает, что все они думают, что он — беда, которая вот-вот случится.

Снова.

Одна мысль о том, что и Джинни может присоединиться к ним, только сильнее подталкивает злость к горлу.

Но она ничего не говорит, лишь поворачивается к раковине, берёт вилку и начинает соскребать остатки еды со дна тарелки.

— Пока меня не было, у меня было много времени на размышления, — наконец говорит Джинни, и Гарри невольно вздрагивает, когда две тарелки с лязгом сталкиваются друг с другом.

Джинни машинально тянется, чтобы поймать их, а Гарри всерьёз подумывает уйти за новой стопкой посуды.

Она разворачивается к нему, опираясь бедром на край столешницы так, что путь к отступлению у него оказывается перекрыт.

— Я поняла, что самое трудное для меня сейчас — это убедить себя, что всё действительно закончилось. Война.

Гарри отворачивается к раковине, глядя на тарелки, которые сами собой моются в воде.

— Я сама не знаю, чего жду, — продолжает Джинни. — Будто стоит мне только поверить, что всё позади, как всё это мигом исчезнет, будто дым, и я снова проснусь в замке. Потому что если я позволю себе почувствовать это по-настоящему, если перестану планировать, держать себя в тонусе и готовиться к следующему ужасному событию… я окажусь слишком слабой, чтобы пережить это снова. А ведь долгое время важно было только одно — выжить.

Гарри сжимает пальцами край раковины так сильно, что костяшки белеют, и он прилагает немалые усилия, чтобы не сказать ей замолчать.

— Но всё это, — настойчиво произносит Джинни, неопределённым жестом обводя кухню, Нору, людей снаружи, — ведь должно значить больше, чем просто выживание. Разве нет?

— Видимо, достаточно всего лишь провести месяц в Ракушке, и сразу всё становится чертовски ясно, — срывается с его губ прежде, чем Гарри успевает себя остановить.

И, чёрт возьми, он злится. Злится на неё. Злится за то, что она ушла. За то, что её не было так долго. Злится за то, что она вернулась. Злится за то, что её не трогает его резкость. Злится за то, что она всё ещё стоит перед ним и смотрит так, будто всё понимает. Но ведь это неправда.

Только это уже не та Джинни, что уехала в Ракушку. Она скрещивает руки на груди и спокойно выдерживает его злость, не отступая ни на шаг.

— Я не знаю, куда ты уходишь и чем занимаешься, но я точно знаю, что никакая работа, никакие дела не сотрут того, что уже произошло. — Она смотрит на него испытующе. — Война закончилась, Гарри.

Он вздрагивает, готовясь к тому, что она продолжит, станет давить дальше, но она лишь спокойно ждёт ответа.

Когда он так ничего и не говорит, Джинни берёт полотенце и аккуратно вытирает пальцы. Она разворачивается, собираясь уйти, и он чувствует совершенно нелепый приступ паники.

— Я… я не думаю, что знаю, как это всё закончить, — выдавливает он, слова словно прорываются против его воли, и это злит ещё сильнее — то, что она способна вот так заставить его признаться.

Она останавливается и снова поворачивается к нему.

Если она сейчас скажет «просто сделай это», «найди способ» или, что хуже всего, «я верю в тебя», он знает, что сорвётся прямо здесь, на кухне.

Но Джинни ничего такого не говорит. Просто смотрит на него — без жалости, без страха и без настороженности. Всего лишь смотрит и кивает.

— Да, — тихо отвечает она.

Потом нерешительно касается его руки, легонько сжимая пальцы, и выходит из кухни, оставляя его одного у раковины, глядящим во двор.

* * *

В следующие несколько дней Джинни даёт Гарри много личного пространства. Она знает, что он злится. С рассерженным Гарри справиться легче — куда проще, чем с тем, кто возвращается домой весь в синяках и ожогах; проще, чем с безразличным, избегающим её взгляда Гарри. С такими она предпочла бы никогда больше не иметь дело, если честно.

Так что да, он злится, и, может, он вовсе не хотел слышать то, что она сказала. Но, по крайней мере, он наконец-то признался в этом вслух. Признался, что ему тяжело смириться с тем, что всё закончилось. Это важно, напоминает она себе, и оставляет ему достаточно времени и свободы, чтобы он сам разобрался с остальным.

Справиться с этим несложно. Он всё ещё изо всех сил старается оказаться где угодно, лишь бы не рядом с ней, — и да, это немного задевает, но с этим она может жить.

Конечно же, стоит ей только подумать, что она начала понимать его, как он вечером появляется за ужином, задерживаясь у стола и бросая взгляд на два свободных места. Джинни почти уверена, что выбор очевиден — одно рядом с ней, другое — нет. И всё же он медлит, коротко встречается с ней взглядом и совершенно необъяснимо садится именно рядом.

Ещё одно доказательство того, что Гарри Поттер — сплошной урок по энтропии⁽¹⁾.

Разговаривать с ней он толком так и не начинает, разве что изредка протягивает блюдо. Зато хотя бы смотрит на неё.

— Масло? — спрашивает он, протягивая ей тарелочку.

— Э-э… да, спасибо, — отвечает она, принимая её.

Он криво, довольно напряжённо улыбается и тут же возвращается к еде.

Джинни моргает, глядя на маслёнку в руках.

И тут в камине вспыхивает зелёное пламя, и в языках огня появляется голова.

— Джинни? — раздаётся голос.

Забыв про маслёнку, она вскакивает, вытягивая шею, чтобы разглядеть лицо.

— Рейко? — произносит она, обойдя стол и опускаясь на колени у камина. — Давай, я помогу тебе пройти.

Рейко кивает, протягивая руки.

В следующую секунду они обе вываливаются прямо на пол, и их окутывает облако золы.

— Что случилось? Ты в порядке? — спрашивает Джинни, зная, что по пустякам та бы никогда не стала связываться таким способом.

— Он очнулся, — отвечает Рейко, нетерпеливо отбрасывая волосы с лица.

— Что? — переспрашивает Джинни, медленно поднимаясь на ноги и чувствуя как кровь отливает от лица.

Рейко снова кивает.

— Он очнулся, Джинни. Разговаривает и всё такое.

— Но… — бормочет она. Все были уверены. Надежды не оставалось. Совсем.

— Знаю, — говорит Рейко, и на её лице расплывается сияющая улыбка. — Это потрясающе.

Джинни едва поспевает за ходом событий, в голове мелькают обрывки мыслей, что нужно сделать, о чём спросить.

— Тилли знает?

— Конечно. Она была там, когда он очнулся, — отвечает Рейко, подпрыгивая на месте и бросая на неё нетерпеливый взгляд. — Ну так что? Ты идёшь или нет?

Джинни уже наполовину в камине, когда вдруг останавливается и оборачивается к Молли:

— Мам, можно мне в Мунго?

Молли смотрит на неё испытующе, и Джинни уже готовится услышать, что ей нужно взять кого-то с собой, но через мгновение мама кивает:

— Конечно, дорогая.

Джинни старается не выдать своего удивления.

— Я вернусь, как только смогу.

Она ждёт возражений, но после короткой паузы Молли лишь глубоко вздыхает и снова кивает:

— Просто дай знать, если решишь куда-то ещё отправиться.

Джинни возвращается к маме, кладёт руку ей на плечо и наклоняется, чтобы поцеловать в щёку.

— Обещаю.

Не взглянув больше ни на кого за столом, она следует за Рейко в камин.

В Мунго они быстро проходят через зал ожидания и поднимаются в отделение длительного лечения. Когда они приближаются к палате Бассентвейта, Джинни замечает в коридоре небольшую толпу.

— Его семья, — произносит Рейко, и в голосе её нет ни капли дружелюбия.

Джинни снова смотрит на собравшихся людей, отмечая угрюмые и расстроенные лица. Она хмурится и переводит взгляд на Рейко:

— Но ты же сказала…

Рейко мрачно смотрит на них.

— Подожди, сама всё увидишь.

И действительно, в палате Бассентвейт сидит на кровати, привалившись к подушкам. Когда дверь за ними закрывается, он приоткрывает один глаз.

— Ну надо же, кого это фестрал притащил, — хрипло произносит он.

— Я… — Джинни никак не может подобрать слов; она совершенно не готова увидеть его таким. Живым. Очнувшимся. — Я очень рада тебя видеть.

— Ну, — отзывается он, — о таком всякий парень мечтает: очнуться и обнаружить над собой трёх ведьм, затаивших дыхание.

Рейко фыркает:

— Дышу я прекрасно, спасибо большое. И вообще — фу.

Он хмыкает и снова закрывает глаза, будто держать их открытыми уже само по себе непосильный труд.

Джинни всматривается в него: он всё ещё выглядит невероятно истощённым, щеки впали, кожа бледна, но ведь теперь всё может измениться… правда?

— Она тебе уже сказала? — спрашивает он, не открывая глаз и безразлично махнув рукой в сторону Рейко.

— Сказала что? — Джинни бросает быстрый взгляд на Рейко.

Та лишь морщится.

— Про мою магию, — произносит он.

— А что с ней?

— Ах, значит, ты не слышала самого главного, — он приподнимает голову и смотрит на неё, губы кривятся в насмешливой усмешке. — Она исчезла. Пшик — и всё.

— Что? — выдыхает Джинни.

Он кивает, движение выходит медленным и вялым.

— Они ничего не могут сделать.

Мерлин.

Джинни думает о том, как трудно было обходиться без палочки с тех пор, как она вернулась домой. Но это ничто рядом с той пустотой, что оставляет её полное отсутствие — с ощущением утраты постоянного, едва слышного гула возможностей, который всегда был частью её. Это так же естественно для неё, как дыхание.

— Знаешь, это немного странно, потому что я чувствую это. То, что её нет. Хотя раньше вообще не задумывался о её существовании. — Он хмурится, потом беспомощно пожимает плечами. — Ничего уже не поделаешь, наверное.

— Тристрам, — говорит Джинни, совершенно не зная, что сказать.

Он приподнимает брови от того, что она называет его по имени.

— Ох, ясно, теперь всё совсем плохо. Не могу представить, чтобы все так ходили вокруг меня на цыпочках даже тогда, когда я умирал. — Он запрокидывает голову и смотрит в потолок. — Хотя, наверное, можно сказать, что лучше бы я и правда умер.

— Это полная чушь, и ты сам это знаешь, — резко отвечает Джинни, почти рявкая.

У окна Рейко обхватывает себя руками за плечи и кажется такой болезненно юной.

— Не по мнению моих родителей, — отвечает он, махнув рукой в сторону коридора. — Скорее всего, я даже на метле больше летать не смогу.

— К счастью, ты всегда был кем-то большим, чем просто загонщиком, — отрезает Джинни и бросает на него самый строгий взгляд. — И если твоей семье нужно об этом напомнить, я сделаю это с удовольствием.

Он хрипло смеётся, от чего Джинни невольно вздрагивает. Она напоминает себе, что несколько месяцев он пролежал без сознания, прикованный к постели. Он окрепнет. И он жив.

— Расскажешь, что же в этом такого смешного? — спрашивает она нарочито лёгким тоном.

Он качает головой.

— Просто подумал, что моя бедная семья даже не подозревает, как опасно расстраивать Джинни Уизли.

— Ещё несколько недель, и мне исполнится семнадцать, — говорит она. — Просто скажи, кого проклясть.

— Я составлю список, — обещает он, и его глаза устало закрываются.

Он надолго замолкает, его дыхание постепенно становится глубоким и ровным.

Джинни откидывается в кресле, всё ещё не в силах до конца переварить случившееся.

— Это моя вина, — вдруг произносит Рейко.

Джинни поворачивается к ней.

— Если бы я не настояла на том, чтобы остаться, он бы не…

— Ты не можешь этого знать, — перебивает Джинни. — Ты не можешь знать, какое влияние оказала, сколько жизней могла спасти, находясь там. Ты не знаешь, что могло бы быть. Ты можешь знать только то, что есть сейчас. А сейчас ты рядом с ним, в отличие от его чёртовой никчёмной семейки.

Рейко поднимает подбородок, упрямо моргая, чтобы сдержать слёзы.

— Ладно. Да.

— Джинни.

Она вскидывает глаза и видит Тилли в дверях. Та слегка наклоняет голову, указывая в сторону коридора.

— Есть минутка?

Джинни кивает и ещё раз смотрит на Бассентвейта. Поднимаясь, она сжимает руку Рейко, затем выходит следом за Тилли.

— Как ты?

— Не здесь, — отвечает та, косо глянув на семейство Бассентвейта, парочка человек явно наблюдает за ними без особого тепла. Тилли уходит дальше по коридору и сворачивает за угол.

Джинни указывает на ряд стульев, но Тилли выглядит слишком сосредоточенной на своих шагах, наворачивая круги по узкому пространству.

— Утром они подают бумаги. Мои родители.

— Зачем?

Тилли бросает на неё нетерпеливый взгляд.

— Чтобы расторгнуть помолвку, конечно.

Помолвку, которой она с самого начала не хотела.

— О, — только и говорит Джинни.

— Ты же знаешь, что у него нет братьев? — продолжает Тилли. — Зато, оказывается, есть племянник. Прямая линия. Да ещё и целый. — На её губах появляется ядовитая улыбка. — Его родители считают частичное выздоровление почти столь же неудобным, как и мои.

Мысли Джинни уносятся дальше и дальше в тревожном вихре: поместья, родословные, наследства, трастовые фонды… Обо всём этом она слышала лишь краем уха и никогда всерьёз не задумывалась. Неужели его и правда могут лишить всего? Будто потери магии и почти самой жизни было мало.

— Напиши Теодоре, — говорит Джинни. Та с окончания Хогвартса изучает магическое право. — Просто чтобы узнать, какие у тебя есть варианты. Какие у тебя права. Какие у него. С помолвкой или без неё.

Если Бассентвейт не преувеличивал насчёт своей семьи, то, возможно, Тилли и впрямь единственная, кто по-настоящему заботится о его интересах.

Тилли выпрямляется.

— Конечно. Почему же мне самой это в голову не пришло?

Джинни кладёт руки ей на плечи:

— Потому что ты вымотана, на пределе и в совершенно безвыходном положении?

Тилли безрадостно смеётся.

— Ах да. Точно.

Джинни смотрит на неё, замечая тёмные круги под глазами.

— Ему повезло, что рядом есть ты, Тилли.

Та качает головой.

— Я сейчас же напишу Теодоре, — бросает она и уходит быстрым шагом.

Джинни возвращается в палату Бассентвейта и отправляет Рейко домой отдыхать. Сама же устраивается в кресле, свернувшись калачиком, и сидит так, пока Тилли не возвращается, когда на часах уже далеко за полночь.

— Тебе стоит пойти домой, — говорит она. — Он всё равно проспит до утра.

— А ты? — спрашивает Джинни, поднимаясь на ноги и разминая спину.

Тилли кивает в сторону пустой кровати:

— Я тоже прилягу на пару часов.

— Я вернусь утром, — обещает Джинни.

Тилли кивает.

Добравшись до зала ожидания, Джинни сонно шагает к камину и бросает щепотку летучего пороха. На кухне её встречает лишь одинокий огонёк в окне и тарелка на столе с наложенными согревающими чарами.

Подойдя к раковине, Джинни наливает стакан воды и садится за стол. Еду она отодвигает, аппетита совсем нет. Она и сама не понимает, что должна чувствовать в эту минуту: внутри клубится тошнотворная смесь облегчения, злости, тревоги и бессилия.

Закрыв руками лицо, она медленно потирает виски и смотрит вниз на переливы света в воде.

— Джинни?

Она оборачивается и видит Гарри в дверном проёме. Нахмурившись, Джинни смотрит ему за спину, в гостиную.

— Я был наверху, — торопливо говорит он. — В комнате Билла. Услышал звук камина.

— О, — отвечает она. — Извини, что разбудила.

— Ты не разбудила, — качает он головой. — Я всё равно… не спал.

— Понятно, — говорит она, слишком уставшая, чтобы интересоваться, почему он бодрствует. Сейчас ей просто… не под силу разбираться ещё и с ним.

Она отворачивается к столу, надеясь, что он уловит намёк и, как обычно, поспешит удалиться.

Но, разумеется, в своей фирменной манере Гарри Поттер делает ровно то, чего она меньше всего ждёт. Обойдя стол, останавливается возле раковины и смотрит на неё.

— Всё в порядке?

— Нет, — отвечает она, даже не пытаясь соврать. — Ничего не в порядке.

Он приближается на несколько шагов.

— Он…

— Он будет жить.

— О, — Гарри явно сбит с толку. — Ну, это же хорошо.

— Он стал сквибом, — произносит она и ловит себя на мысли, что пристально вглядывается в его лицо в поисках любой реакции. Не знает, что именно ищет. Отвращение? Безразличие? Ужас? Самодовольство?

Но, конечно, ничего такого не находит. Да и с чего бы? Он просто смотрит на неё — обеспокоено и слегка озадаченно.

— Правда?

Джинни опускает взгляд на свои руки, ногтем царапая край стакана.

— По-видимому, иногда так бывает. Магическая травма оказывается настолько сильной, что может просто… отключить магию.

Гарри отодвигает стул напротив и садится.

— Но он будет жить.

Она кивает.

— Будет. А его семья стояла там с таким видом, будто это худшее, что могло с ним случиться. — Она резко отталкивает стакан, чтобы не поддаться искушению швырнуть его о стену. — Я не понимаю, как они могут думать, что ему лучше было бы умереть.

— Я не знаю, — отвечает Гарри.

Джинни проводит руками по волосам, и пальцы по привычке ищут косу, которой уже месяц как нет. Опустив руки обратно на стол, она выдыхает.

— Они до сих пор смотрят на меня так, будто я должна знать ответы на все вопросы, а я просто… — Она замолкает, качая головой.

— Да.

Джинни догадывается, что он, вероятно, кое-что понимает в этом, когда люди постоянно чего-то от тебя ждут.

— Прости, — вырывается у неё. Ей не хочется взваливать всё это на него.

— Ничего, — мягко отвечает он.

Она наконец поднимает взгляд. Гарри выглядит измотанным, волосы на одной стороне примяты, словно он только что поднялся с постели, и всё же он сидит здесь напротив неё. И она всё ещё не понимает зачем.

— Ты не обязан этого делать, — говорит она.

Он хмурится.

— Делать что?

— Быть здесь. Вот так. Ради меня. — Он явно избегал её; это видно невооружённым глазом, и она не винит его за это. — Я пойму, если тебе не захочется со мной общаться после… всего.

— Это не так… — Гарри раздражённо выдыхает. — Это неправда.

— Гарри… — говорит она, потому что прекрасно всё видит.

Он закрывает глаза и потирает их пальцами под очками, словно пытаясь стереть не только усталость, но и мысли, которые его мучают. И она в который раз ловит себя на мысли, что ей страшно интересно, что творится у него в голове. Что бы она увидела, если бы решилась заглянуть туда.

Но эту черту она переступать не собирается.

— Гермиона попросила меня поехать с ними в Австралию, — вдруг выпаливает он, будто всё это время держал это в себе.

— Что? — ошеломлённо спрашивает Джинни.

Он кивает.

— Я согласился.

Она откидывается назад, взгляд падает на собственные руки. Паника обрушивается мгновенно, и она ненавидит себя за это. От одной лишь мысли, что он уйдет. Снова. Конечно, нельзя сказать, что она сама всё это время была рядом. Или что она ожидала, что он вернётся в Хогвартс. Но всё равно мысль о том, что он уйдёт…

Он ведь должен был быть здесь, когда она вернётся.

— Джинни?

— Когда? — спрашивает она, упрямо не поднимая глаз.

— В середине августа, — отвечает он.

Всего через несколько недель.

— Надолго? — спрашивает она, приказывая себе просто собрать информацию.

— Гермиона пока не знает. Но… это займёт время. Скорее месяцы, чем недели.

По какой-то причине она не может сдержать глухой смешок. Почти как в прошлом году — всё снова переворачивается с ног на голову.

Ножки стула скрежещут по полу, когда Гарри подаётся к ней через стол.

— Я не могу вернуться в Хогвартс, — говорит он. — И я не думаю…

И тут она понимает, что он чувствует вину.

— Тебе не нужно объясняться передо мной, — произносит она.

— Нет, — упрямо качает он головой, сжимая кулаки. — Нужно.

Она качает головой.

— Джинни, — говорит он, и она заставляет себя встретить с ним взглядом. — Я вёл себя как последний идиот с тех пор, как ты вернулась. Я знаю это. Просто… я не мог найти слов, чтобы сказать тебе…

— Что ты снова уходишь, — заканчивает она за него.

Его плечи опускаются, и он выглядит совершенно разбитым.

— Да.

Она понимает, что позволила себе надеяться. Хоть на секунду надеяться, что всё может как-то сложиться.

— Прости, — говорит он.

Она качает головой. Какое она имеет право рассчитывать, что он останется?

— Может, это даже к лучшему, — заставляет она себя сказать.

— Как это? — спрашивает он, не особенно в это веря.

Она пожимает плечами.

— Это даст тебе время понять. Как закончить. Как быть Гарри, а не Избранным. — Она старается улыбнуться. — Ты это заслуживаешь.

Гарри всё ещё смотрит на неё, и она почти забыла, каково это — быть в центре его внимания.

— А ты? — спрашивает он.

— Я? — переспрашивает она, и живот предательски сжимается.

Он кивает, не отводя взгляда.

— Чего заслуживаешь ты?

Она откидывается на спинку стула и качает головой. Это ведь всегда был тот самый вопрос, не так ли? Они сидят молча, стол прочно стоит между ними, и ей кажется, что это должно быть метафорой или чем-то таким же символичным, но думать об этом невыносимо. Конец того, что так и не началось по-настоящему.

— Может, я тоже этого заслуживаю, — говорит она медленно, почти по слогам, заставляя себя по-настоящему осмыслить сказанное. — Время понять, как быть... вот такой. — Она бессильным жестом указывает на себя.

Он хмурится.

— Какой такой?

Она пожимает плечами.

— Наверное... сломанной.

— Ты не сломана, — резко говорит он.

— Сломана, — спокойно отвечает Джинни без тени жалости к себе, словно это простая констатация. — Может быть, в каком-то смысле я всегда такой и останусь. Мне просто... нужно найти способ с этим жить. Принять, что я уже никогда не буду прежней. И что мне вовсе не обязательно быть прежней. Я теперь вот такая, и этого должно быть достаточно. Как-то.

Гарри молчит, не сводя с неё взгляда; и впервые она не может понять, что у него на уме.

— Прости, — говорит она, устало потирая глаза. Она так чертовски вымотана. — Наверное, это звучит глупо. Не понимаю, зачем я всё это вываливаю на тебя.

— Вовсе нет, — отвечает он.

Она моргает.

— Что?

— Это имеет смысл, и я рад, что ты делишься этим со мной.

Почему-то ей становится трудно смотреть на него, и Джинни снова опускает взгляд на собственные руки. Они сидят вместе в тишине кухни, каждый поглощён своими мыслями.

— Ты когда-то спросила меня, — говорит Гарри спустя какое-то время, — друзья ли мы.

Она кивает и сглатывает от сухости в горле, вспоминая тот разговор в саду — почти год назад.

— Я помню.

— Думаю, ты, может быть, была права, — признаётся он. — Мы никогда на самом деле не были друзьями.

Она заставляет себя не скривиться от этого напоминания, что они были почти всем друг для друга, но так и не стали друзьями.

— Нет. Наверное, нет.

Он барабанит большими пальцами по столу, и она почему-то заворожённо следит за этим движением — за бледной полоской шрама, едва заметной на тыльной стороне левой руки.

Я не должен лгать.

— А ты бы… хотела?

Джинни отводит взгляд от его рук.

— Что?

Он откашливается.

— Хотела бы… быть друзьями?

Она смотрит на него.

— Ну… знаешь, такими друзьями, которые разговаривают не только по ночам или в тайных убежищах, — его губы чуть дёргаются, будто он пытается пошутить, но получается совсем не смешно.

Джинни и сама не понимает, что чувствует, понимая, что он просит о большем… и одновременно о куда меньшем.

Гарри опускает взгляд на стол.

— Если это глупая идея...

— Нет, — перебивает она, наконец обретая голос. — Это совсем не глупая идея.

Просто это не всё, чего она хочет. Даже близко не всё.

Но, возможно, Гарри каким-то образом это понимает.

— Слушай, я опять уезжаю и не могу ожидать, что ты просто… будешь сидеть и ждать меня. И я не хочу, чтобы ты думала, будто обязана ходить вокруг меня на цыпочках или быть… другой. Или такой, какой ты была раньше. — Он поднимает глаза, и плечи его будто расправляются. — Я просто не хочу, чтобы между нами снова всё стало странно. Потому что это… слишком важно. Ты слишком важна.

Глупо почти расплакаться от таких слов, и всё же Джинни трудно говорить, потому что она слишком хорошо понимает, что он имеет в виду. На самом деле это даже больше, чем она смела надеяться: быть рядом с ним, пусть всего лишь как друг, сохранить это без всех прочих проблем и обещаний, которые они не уверены, что смогут сдержать.

Потому что он слишком важен.

— Я тоже не хочу, чтобы всё было странно, — говорит Джинни.

Его плечи заметно расслабляются.

— Значит… друзья?

Она кивает, игнорируя жгучую боль в груди.

— Да.

Гарри улыбается, неуклюже тянется к её руке, но тут же отдёргивает пальцы.

— Ладно.

— Ладно, — повторяет она.

Всё просто, на самом деле. Он уедет в Австралию, а она вернётся в Хогвартс.

И они будут друзьями.

— Ну, — произносит он, явно чувствуя себя неловко, когда пауза затягивается. — Мне вставать через несколько часов, так что я, пожалуй… — Он машет рукой в сторону лестницы.

— Пойдешь спать на нормальной кровати, как обещал?

— Конечно, — кивает Гарри. — Думаю, увидимся завтра. Ну, уже при дневном свете.

Она улыбается, и это легко. Правда. Она умеет так делать.

— Доказательство, что мы не вампиры.

— Ага, — отвечает он, поднимаясь на ноги. На секунду замирает, опершись ладонями о спинку стула. — Мне правда жаль насчёт всего, что случилось с Бассентвейтом.

Она кивает.

— Да, мне тоже.

Он задвигает стул и обходит стол, направляясь к лестнице.

И вопреки всякому здравому смыслу она тянется к нему, когда он проходит мимо. Кончики пальцев касаются его руки и тепло кожи ошеломляет, но она не отпускает.

Он останавливается, глядя на неё сверху вниз.

— Джинни?

Она лихорадочно ищет слова, что сказать, а чего лучше не говорить.

— Спасибо.

— За что?

Она качает головой, чувствуя себя до смешного глупо.

— За то, что ты есть ты, наверное.

Она смотрит на него, и его взгляд настолько пронзителен и напряжен, что у неё по коже пробегают мурашки.

На миг кажется, будто он колеблется и готов наклониться ещё ближе, но потом он лишь сжимает её пальцы и отпускает.

— Спокойной ночи, Джин, — тихо говорит он.

— Спокойной ночи, — едва выдавливает она.

И он уходит.

---

1) Энтропия — это мера беспорядка или неопределённости в системе, а также тенденция к естественному самопроизвольному распаду и хаосу во Вселенной.

Вернуться к тексту