Раскаты Грома (джен)

Утром пятого ноября в Большом зале было не протолкнуться. Всех учеников настоятельно попросили собраться к половине восьмого, и старосты Слизерина с особым рвением принялись за поручение декана.

Как только все расселись, со своего трона поднялся Альбус Дамблдор. На его лице играла улыбка, а звезды на его фиолетовой мантии переливались в отблесках солнечных лучей. За преподавательским столом тоже царило оживление.

— Доброе утро! — произнес он. — Всем доброе утро! Все вы, без сомнений, задаетесь вопросом зачем вас собрали, — он хитро прищурился, — так рано.

Гарри услышал утвердительные возгласы за всеми четырьмя столами. Это было неудивительно — многие ученики старших курсов обходились без завтрака ради дополнительного часа сна.

Сам слизеринец мыслями был далеко от Большого зала, потому что он просто-напросто не выспался. С поступлением в Хогвартс его распорядок дня стал стремительно меняться. Если раньше Гарри ложился в девять-десять часов, а вставал в половину седьмого, а то и в шесть, чтобы помочь тетке с завтраком, то теперь он зачитывался в своей постели до одиннадцати и с трудом спускался к половине восьмого. Например, этой ночью он читал о Хогвартс-экспрессе, и теперь в голове роились обрывки фраз. «Портальная болезнь»... «расщеп при аппарировании»... «Статут Секретности»... Он мысленно перебирал вчерашние открытия.

— Вынужден вам сообщить, что, к сожалению, профессор Квиррелл не сможет продолжить преподавательскую деятельность, — голос директора перекрыл поднявшийся шум, — его место займет никто иной, как Северус Снейп!

Это заявление было встречено в полной тишине. К ноябрю все, включая первокурсников, знали, что Снейп жаждет занять должность ЗОТИ, однако вот уже десять лет не получал ее. Одни считали, что Дамблдор не доверял Снейпу, другие, что директор не хотел потерять декана Слизерина из-за наложенного проклятья на эту должность. В последнее Гарри не очень-то и верил.

Гарри медленно перевел взгляд на преподавательский стол. Его мозг, заторможенный недосыпом, с опозданием обрабатывал информацию. Снейп. ЗОТИ. Это могло означать что угодно — от ежедневных пыток до неожиданного проявления профессионализма.

Он снова погрузился в свои мысли, едва регистрируя гул удивления в зале.

«До поезда, — вспомнил Гарри, глядя на неподвижную фигуру Снейпа, — добраться до школы было настоящим квестом на выживание». Картина вырисовывалась хаотичная: дети, страдающие от портальной болезни, семьи в больнице из-за поддельного порошка для каминов, маглорожденные первокурсники, которых не могли привезти родители, и самые неудачливые, буквально разрывающиеся на части при телепортации.

Аплодисменты слизеринского стола заставили его вздрогнуть. Он похлопал автоматически, как заводная игрушка, на секунду задумавшись о том, перестанет ли Снейп обращать на него повышенное внимание на лекциях по ЗОТИ. Затем мысли вернулись в прежнее русло.

Самым диким ему показалось не все эти... передряги, а то, что маги не сами это придумали. Согласно книге, какой-то чиновник в XIX веке, кажется, в 1862⁽¹⁾ просто... стащил целый поезд у маглов. «Одолжили на некоторый срок», — значилось в тексте, но Гарри, знавший цену слову «одолжить» из уст Гека, лишь мысленно фыркнул. Чистейшее воровство, прикрытое бюрократической формулировкой. Украли, а затем слегка переделали.

Сам Снейп, сидевший сегодня справа от Дамблдора, почти никак не отреагировал на заявление директора школы, лишь лениво приподнял руку в ответ на аплодисменты. Его черная мантия резко контрастировала с одеяниями директора и МакГонагалл.

Дамблдор прокашлялся. Ученики, принявшиеся обсуждать шокирующее известие, стали замолкать. Как только наступила полная тишина, он продолжил.

— А профессор Гораций Слагхорн, мой бывший коллега, согласился снова преподавать у нас зельеварение.

Из-за стола поднялся достаточно полный, лысый мужчина с пышными серебристыми усами. На нем был старомодный светло-коричневый жилет, бордовая бабочка, а поверх них мантия из зеленого бархата. Он раскланялся всем ученикам и сел обратно.

«И эти люди, — Гарри скользнул взглядом по новому зельевару, а затем по ликующим слизеринцам, — с их высокомерием, воспользовались магловским изобретением, потому что сами не смогли придумать ничего лучше и безопаснее. Лицемеры».

— Ну что же, — голубые глаза Дамблдора обвели взглядом зал, — на этом все. Уверен, вы, как и я, с нетерпением ждете субботы и первого квиддичного матча в этом году, но до тех пор нас ждет пять учебных дней. Всем отличной недели!

С грохотом начали отодвигаться скамьи, четыре сотни учеников потянулись из Большого зала в сторону гостиных. Из обрывков разговоров, которые долетали до Гарри, он понял, что назначение Снейпа мало кого обрадовало. Не реже фамилии декана, он слышал фамилию нового зельевара. По какой-то причине старшекурсники были удивлены его назначением.

Уроки в тот день пролетели как один миг; в коридорах то тут, то там слышались жалобы, что теперь Снейп испортит чье-то любимое ЗОТИ, иные не слишком тихо хихикали над усами и телосложением Горация Слагхорна, и больше всего Гарри хотелось наконец оказаться в тишине библиотеки, чтобы продолжить свои поиски книг о «Ночном рыцаре».

Буквы на некоторых корешках библиотечных книг выцвели и частично облетели. Пальцы Гарри скользили с одного томика на другой. Какие-то были совсем небольшими — размером с детскую книгу со сказками, иные толще философских трактатов.

«Основы движения неодушевленной материи... Все о грифонах: От Годрика Гриффиндора до восстания Гриндевальда... Магловские артефакты и чем они опасны...»

Он открывал каждую книгу, пробегаясь взглядом по содержанию. Гарри совсем потерял счет времени, и когда вернулся к столу, Невилл уже написал три четверти эссе по трансфигурации. Слизеринец поставил стопку из четырех книг на стол.

— Помощь нужна?

Гриффиндорец оторвался от пергамента.

— Да нет, наверное, — пожал плечами Лонгботтом.

— Ладно...

Гарри почувствовал легкое разочарование. Он привык, что Невилл нуждается в его помощи, и это давало ему чувство превосходства. Легкая улыбка Гермионы Грейнджер, сидевшей напротив, будто бы насмехалась над ним. «Сидишь тут, умничаешь», — с раздражением подумал он.

Некоторое время не было слышно ничего, кроме шелеста переворачиваемых страниц и скрипа пера. Со вздохом отложив первую книгу, Гарри бросил взгляд на товарища.

— Пишешь письмо? — поинтересовался слизеринец, подхватывая книгу с рукописным текстом.

— А? — замешкавшись, отозвался Невилл. — Да, как ты понял?

— Ты жевал кончик пера. В прошлый раз ты так делал, когда писал бабушке.

— О, — глупо воскликнул гриффиндорец. — Ну, да, я снова ей пишу. Подумать только — Гораций Слагхорн вернулся в Хогвартс! Она очень удивится.

Гарри хмуро наблюдал, как лицо Невилла озаряется радостью при мысли о реакции бабушки. Что-то едкое и знакомое шевельнулось в груди.

— Почему она удивится? — спросил Гарри.

— Ну, он еще мою бабушку учил на седьмом курсе, потом дядю Элджи, — медленно произнес Невилл. — Кстати, он был деканом твоего факультета почти полвека, а десять лет назад его сменил Снейп.

— Почему же он вернулся? — удивился Гарри. Ведь если Слагхорн отработал в школе пятьдесят лет и последние десять лет был на пенсии, то сейчас ему... по крайней мере восемьдесят! А то и все девяносто!

— Э-э, наверное, Дамблдор никого не нашел на место ЗОТИ и попросил Снейпа, а Слагхорн его старый друг вот и согласился преподавать зелья этот год. Чтобы утвердить другого профессора, без опыта, нужно обратиться к Попечительскому совету.

— Почему ты думаешь, что только на этот год? — не понял Гарри.

— Ты не знаешь? — растерялся круглолицый мальчик.

— На должность преподавателя ЗОТИ наложено проклятье! — выпалила вместо Невилла Грейнджер, молчавшая прежде. — С 1955 года профессор Снейп 37-ой профессор, поэтому в конце года он уйдет, а его место займет кто-то новый.

— Я не тебя спрашивал, Грейнджер, — сухо сказал Гарри, чувствуя, как раздражение поднимается в нем.

— О, так мне стоило поднять руку? — съязвила Гермиона, сверкнув глазами. — И если бы ты читал «Историю Хогвартса», или хотя бы ее конец, то знал бы об этом. Это базовые знания для любого ученика.

— А ты, значит, уже прочла всю библиотеку? — съехидничал Гарри.

— Нет, но я, по крайней мере, интересуюсь историей школы, в которой учусь, — ответила она, гордо подняв подбородок. — И я не грублю тем, кто пытается мне помочь.

Невилл смотрел на них с беспокойством.

— Ребята, не ссорьтесь, пожалуйста, — тихо сказал он. — Гермиона, спасибо, что объяснила. Гарри, она просто хотела помочь.

— Мне не нужна ее помощь, — проворчал Гарри, отворачиваясь к своим книгам.

Некоторое время все трое молчали.

— Ты очень много знаешь о Хогвартсе и наших учителях, — заметил Гарри, больше чтобы разрядить тягучую тишину, чем из настоящего интереса.

Лицо Невилла дрогнуло. Он покраснел, его пальцы сжали край стола до белизны костяшек.

— Я... ну... — он замолчал, глотая воздух. — У меня же все в семье волшебники. Бабушка и дядя Элджи... они долго думали, что я сквиб.

Гарри почувствовал, как внутри все сжалось.

— Они... рассказывали истории, — Невилл говорил торопливо, глядя куда-то в сторону полок. — Пока не решили помочь магии... проявиться. Дядя Элджи... однажды он схватил меня и высунул за окно с третьего этажа. Держал за лодыжки. А тетя Энид... она предложила ему пирожное... и он разжал руки.

Гарри замер. Он представил это с пугающей четкостью: падение, ветер, свист в ушах.

— Я не разбился, — прошептал Невилл, и в его голосе прозвучала не гордость, а застарелая боль. — Отскочил, как мячик. Они... они так обрадовались. Бабушка плакала. А когда пришло письмо из Хогвартса... дядя Элджи подарил мне Тревора.

В этот момент вмешалась Гермиона. Лицо ее пылало от возмущения.

— Это ужасно! — вырвалось у нее, и ее голос, обычно такой уверенный, дрогнул. — Это не помощь, Невилл, это... это варварство! Ты мог погибнуть! Как они могли так рисковать тобой?

Ее слова зависли в воздухе — громкие, правильные и абсолютно бесполезные. Гарри увидел, как Невилл сжался еще больше, словно от удара. Эта жалость была для него унизительнее, чем сами воспоминания.

— Они... они просто хотели, чтобы я был волшебником, — пробормотал Невилл, пытаясь оправдать родственников.

— Но это не оправдание! — настаивала Гермиона, сгоряча хватая его за руку. — Ты должен это понимать! Ты имеешь право злиться!

Гарри не выдержал. Его собственный гнев, всегда кипящий где-то рядом, нашел выход.

— Хватит, — его голос прозвучал тихо, но с такой спрессованной яростью, что Гермиона физически отодвинулась. — Ты сейчас не о нем заботишься. Ты просто доказываешь сама себе, что умнее и правее всех в этой комнате. Ему от твоих «прав» не легче. Только горше.

Пальцы Невилла сжались. «Лопух. Вечный жертва. Сейчас расплачется, и мы будем тут сидеть в этой луже чувств, которые никому не нужны».

Но тут же, словно укол булавки, в мозгу вспыхнуло:

«А кто, кроме этого лопуха, принесет тебе сумку в лазарет? Кто посмотрит на тебя без брезгливой усмешки Малфоя? Благодаря кому у тебя теперь на всех эссе по травологии красуется «Превосходно»?»

Эта мысль была неприятной, липкой. Он не хотел быть кому-то обязанным. Особенно тому, кого презирал за слабость, которую втайне боялся обнаружить в себе.

Невилл, зажатый между молотом и наковальней, вдруг резко встал и сгреб свои вещи.

— Мне... мне пора. Профессор Спраут ждет, — выпалил он, не глядя ни на кого, и почти побежал к выходу.

Гермиона проводила его взглядом, в котором смешались искренняя тревога и досада. Затем она обернулась к Гарри.

— Ты ведешь себя ужасно, — сказала она уже без прежней пылкости. — Он нуждается в поддержке, а не в том, чтобы ты его добивал.

Гарри с силой захлопнул книгу, с наслаждением глядя, как она вздрогнула.

— Ему нужен не нравоучительный крик, а чтобы его наконец оставили в покое. Но тебе, видимо, жизненно важно всех поучать. Сиди тут со своей правотой, Грейнджер. Одна.

С этими словами он резко поднялся и направился к стойке библиотекаря, оставив ее одну за столом, в полной тишине, нарушаемой лишь тихим шелестом страниц старых фолиантов.

— Две недели, юноша, — заявила мадам Пинс, взмахнув палочкой. На обложках книг проступили золотые числа «14».

«А Грейнджер меньше трех не дает», — прошелестел внутренний голос. Он отмахнулся от него как от комариного писка. На повестке была вторая задача — найти пустой класс для ежедневных тренировок.

Совет Флитвика «практика ведет к контролю» стал его новой мантрой. Но каждый раз, когда он брал в руку палочку, на краю сознания шевелился холодный страх. Он вспоминал синее пламя, пожирающее кухню, и стеклянный звон бьющейся посуды. Его сила была диким зверем, загнанным в клетку его воли. А что, если однажды клетка не выдержит? Не тогда, когда он этого захочет, а в самый неподходящий момент? На уроке? Во сне? Он жаждал приручить этого зверя, подчинить его себе. Но сам процесс приручения требовал выпустить его на волю — и это пугало до ужаса.

И все же, у него не было другого выхода.

Чаще всего Гарри слышал упоминания пятого этажа замка. Там находились ванная префектов, множество неиспользуемых классов и совсем не проводились занятия.

Ванная префектов... Гарри мысленно пообещал себе, что однажды побывает там. Дурсли никогда не разрешали ему принимать ванную, и мальчику было интересно, каково это.

Тишина действовала успокаивающе. С десяти лет Гарри умел ходить практически бесшумно, а потому ничего кроме редкого свиста ветра сквозь щели в древних камнях не было слышно. И то мальчик был уверен, что будь он в самом обычном, неволшебном тысячелетнем замке, то этих самых щелей было б в десять раз больше.

— Alohomora, — четко произнес он, нацелившись на очередную дверную ручку. Он дернул дверь — ничего.

С каждой новой попыткой раздражение возрастало. И от того, что пустующие классы зачем-то запирают, а в коридорах колдовать нельзя. И ведь ему не нужно было десять кабинетов! Всего один, на который он установит собственные запирающие чары, — не зря же учил! — а обращаться за помощью, тем более по такому пустяку, ему вовсе не хотелось.

— Alohomora, — прорычал Гарри, чувствуя, как магия отзывается на его эмоции. О чудо — дверь отворилась!

Однако это был не заброшенный класс. Это место очень напоминало Гарри размерами чулан. И даже наличие небольшого окна не меняло этого впечатления.

В полумраке у дальней стены он увидел двух старшекурсников. Парень, широко расставив ноги, стоял, прижав к стене девушку. Его мантия была сброшена на пол. Девушка, растрепанная, оперлась ладонями о стену, ее юбка была высоко задрана. Воздух был густым и горячим, пахло пылью, потом и чем-то кислым. Слышались лишь прерывисты и явно приглушенные чарами звуки...

…И тут до Гарри дошло.

Он вылетел из чулана, словно его вытолкнула невидимая сила. Уши горели, подкатила легкая, но отчетливая тошнота. Он захлопнул дверь, не думая ни о чем, и прислонился к холодной каменной стене коридора, пытаясь перевести дух.

«Одно дело — слышать об этом, слушать грязные шутки и бахвальство банды... Совсем другое — видеть... это».

Сердце колотилось где-то в горле. Он с силой провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть увиденное, и, все еще чувствуя тошноту где-то в груди, пулей помчался прочь, подальше от вовсе не волшебной тайны Хогвартса.

* * *

Поиски подходящего класса ни к чему не привели, и в расстроенных чувствах Гарри направился на ужин. За столом Слизерина царило необычное оживление. Старшекурсники в красках расписывали уроки Слагхорна и Снейпа. По общему мнению, хотя новый преподаватель зелий не проявлял открытого фаворитизма к факультету Салазара, он все же куда охотнее раздавал баллы тем, чьи родители имели вес в магическом мире или министерстве, то есть слизеринцам в подавляющем числе случаев. Уроки ЗОТИ же без профессора-заики стали глотком свежего воздуха для пятикурсников и семикурсников, которым предстояло сдавать экзамен в конце этого года. Когда эта тема ему наскучила, Гарри прислушался к своим однокурсникам.

Блейз Забини в красках расписывал последнюю тренировку сборной Слизерина по квиддичу, утверждая, что у «гриффов» нет ни единого шанса. Ему поддакивал Элиас Ранкорн.

— Кто учил хогвартских домовиков готовить пудинг с почками?! — раздался недовольный возглас Драко Малфоя. — Куда только смотрит персонал! Сегодня же напишу своему отцу!

Гарри, ни разу не пробовавший до Хогвартса ничего подобного, поперхнулся от этих слов. Богатый, высокомерный, засранец! И кто такие домовики?

Но все его мысли вылетели, как только возле тарелки приземлилось тонкий пергамент со знакомым старомодным почерком. На секунду Гарри задумался о чарах, наложенных директором на письмо, ведь оно не только долетело до слизеринского стола, но и оставалось незамеченным всеми, кроме него самого. Но тут же сердце его ухнуло куда-то в пятки. Директор наверняка собирался поговорить о выбросе, что произошел несколько дней назад.

«Дорогой Гарри!

Зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет в семь часов вечера.

Альбус Дамблдор

Р.S. Я люблю медовые ириски»

«Гарри, — подумал мальчик, покусывая губы, — не «мистер Поттер»... Медовые ириски... что это значит?..»

Наскоро поужинав, мальчик направился в директорскую башню. Остановившись возле той самой статуи, которая оказалась гаргульей, он неуверенно произнес:

— Медовые ириски.

Та отъехала в сторону, являя собой лестницу в кабинет директора. Остановившись у самой двери, Гарри сделал несколько вдохов и выдохов, а затем постучал.

— Входи, Гарри, входи!

Он толкнул дверь и вошел внутрь. Кроме директора в кабинете никого не было, и Гарри немного успокоился.

— Присаживайся, — просто сказал Альбус Дамблдор, хотя на его лице не было привычной улыбки, Гарри больше не чувствовал паники. Что-то в директоре успокаивало его внутреннее смятение.

— Спасибо, сэр.

— Как ты себя чувствуешь, Гарри? — поинтересовался директор.

— Хорошо, сэр, — нервно отозвался мальчик. Он не совсем понимал, почему директор вообще об этом спрашивает. Он ведь не врач. Но если Дамблдор не станет упоминать, что случилось в Большом зале... Что же, это к лучшему.

— Я бы хотел извиниться перед тобой, Гарри, — признался Дамблдор.

— Что? За что, сэр? — мальчик был совсем сбит с толку этим заявлением.

— За то, что не навестил тебя в Больничном крыле. К своему стыду, признаюсь, что у меня не было времени поговорить с тобой после произошедшего на Хэллоуин. Однако мне следовало сказать тебе раньше, что ты не виноват в случившемся на празднике и я не собираюсь тебя наказывать, — уверенным тоном сообщил директор.

У Гарри как от сердца отлегло. Если бы его выгнали из Хогвартса... страшно подумать.

— Однако, — продолжил Дамблдор, и его голос смягчился, наполнившись теплом. — Я пригласил тебя сюда не только для извинений. Я пригласил тебя, потому что верю, что судьба преподносит нам испытания не для того, чтобы сломать нас, но чтобы показать, из какого метала мы выкованы.

Гарри насторожился.

— Сэр? — вежливо переспросил он, пряча непонимание за маской нейтральности.

— Видишь ли, Гарри, — Дамблдор прикоснулся кончиками пальцев к виску, — великие алхимики прошлого верили, что любая грубая материя может быть облагорожена. Свинец — превращен в золото. Яд — в лекарство. Это требует огня, давления и... веры в конечное преображение.

Душа человека — куда более сложный субстрат. Боль, обида, гнев... это наш свинец. Наш яд. Многие видят в них лишь топливо для костра, на котором можно сжечь других. И этот огонь действительно дает быстрый жар и иллюзию силы. Но он оставляет после себя лишь пепел.

Истинная же алхимия души начинается тогда, когда ты берешь свою боль и помещаешь ее в тигель духа. Подвергаешь не огню разрушения, а давлению воли и свету понимания. И тогда, однажды, твоя боль преображается. Она становится не оружием, а щитом. Не ядом, а противоядием. Она дает тебе силу не для того, чтобы ломать, а для того, чтобы защищать. Твоя мать... она была величайшим алхимиком духа, какого я когда-либо знал.

Гарри выдохнул на грани слышимости.

— Немало блестящих, воистину блестящих волшебников свернули не туда, — продолжил спустя какое-то время директор. — Ослепленные обидой и ненавистью к другим, неспособные прощать, они теряли ту часть себя, что делала их блестящими. Великими, — серьезно произнес директор. Слова казались весомыми и... убедительными. — Месть — это тупик, Гарри. Она не возвращает потерянного, а лишь забирает у тебя самого часть тебя. Я видел, как на легком пути сгорали те, кого я считал блистательнее и сильнее тебя. Они так и не сумели простить прошлые ошибки и потеряли то, что делало их великими. Уметь прощать глупость другим — признак большого ума и доброго сердца.

Директор произнес свою речь об алхимии души, и в кабинете повисла тишина, наполненная лишь потрескиванием поленьев в камине. Гарри не кивнул. Он сидел неподвижно, его изумрудные глаза, казалось, измеряли старика через узкую щель, оценивая не слова, а стоящего за ними человека.

Когда он наконец заговорил, его голос был тихим, но абсолютно четким, без следов былого подобострастия.

— Почему вы мне всё это говорите, сэр?

Дамблдор слегка откинулся в кресле. Его губы под седыми усами тронуло что-то, отдалённо напоминающее улыбку, но в васильковых глазах не было и тени веселья — лишь пристальное, встречное внимание.

— Я говорю это, поскольку верю, что ты способен понять больше, чем большинство твоих сверстников.

— Это не ответ, — мягко, но неумолимо парировал Гарри. Он не отводил взгляда. — Вы видите во мне того, кто стоит на распутье? Или... я уже свернул не туда, по вашему мнению?

Он сделал крошечную паузу, давая словам повиснуть в воздухе.

— Вы пытаетесь предотвратить то, что считаете неизбежным? Я... Я — это проблема? Угроза, которую вам нужно... — он сглотнул, — «нейтрализовать»?

Дамблдор сложил пальцы домиком, в его глазах мелькнуло беспокойство и... что-то еще.

— Ты не прав, Гарри, я имел в виду совсем другое, — наконец сказал он, и в его голосе впервые за весь вечер прозвучала откровенная, неприкрытая серьезность. — Я вижу не проблему. И не угрозу. Я наблюдаю потенциал. Огромный, неотесанный и... поражающей красоты в перспективе алмаз. Да, я вижу распутье. Но путь, который ты считаешь «не тем», я называю легким. Он заманчив, прямолинеен и, на первый взгляд, дает быстрый результат. Но он ведет в тупик, стену из собственной гордыни и одиночества, наткнувшись на которую у тебя вновь будет трудный выбор. Либо вернуться к истокам, либо преодолеть ее. Легкий путь вовсе не так легок, как всем кажется.

Он наклонился вперед, и его голос зазвучал почти что с теплотой, но с железной струной под ней.

— А то, что ты называешь «неизбежным»... Ничто не предопределено, Гарри. Никогда. Мы все — сумма нашего выбора, а не наших обстоятельств. Я не пытаюсь предотвратить твою судьбу. Я пытаюсь показать тебе, что у тебя есть выбор. Даже если ты откажешься от моего совета, сам факт, что ты его услышал и отверг, уже будет твоим осознанным решением. А не слепым следованием по пути, который кто-то протоптал для тебя гневом и болью.

Гарри медленно кивнул, совершая этот жест скорее из вежливости.

Выбор... месть... прощение...

Слова Дамблдора об «алхимии души» висели в воздухе, красивые и бессмысленные, как мыльные пузыри. Часть Гарри, изголодавшаяся по доброте, цеплялась за них, как утопающий за соломинку. «А что, если он прав? Что если есть другой путь?..» Но тут же, будто голосом Гека, в голове звучало привычное: «Доверяй, и получишь нож в спину. Покажи слабость, и ее используют против тебя». Он смотрел в ясные васильковые глаза старика и видел в них не доброту, а бездонную глубину, где плелись неизвестные ему планы.

Он понимал эти слова, но не чувствовал. Вера в преображение боли в щит казалась такой же далекой и волшебной, как полет на единороге.

И все же... Здравый смысл подсказывал, что мудрость, исходящая от одного из величайших волшебников мира, не может быть ошибочной. Возможно, проблема была в нем самом. Возможно, его нутро было испорчено, а душа изначально выкована не из того металла. И раз уж ему выпал шанс начать все заново, в этом новом, волшебном мире, стоило попробовать. Попробовать играть по этим правилам, примерить на себя роль того, кто способен прощать, как герой из старой книжки.

— Я понял, сэр, — тихо сказал мальчик.

— В конце концов, Гарри, все зависит только от тебя самого. Каждый день мы совершаем сотню и сотню выборов, но мне бы очень хотелось, чтобы, когда в твоей жизни настанет трудный выбор, по-настоящему трудный, ты вспомнишь мои слова и прислушаешься к ним. Или не постесняешься спросить совета.

Альбус Дамблдор откинулся в кресле, а Гарри принял задумчивое выражение лица. «Потенциал». «Алмаз». Словно он и не человек вовсе.

Он отчаянно пытался найти какой-то подтекст под всем этим. Верный подтекст. Говорил ли он с Дурслями? И поверил ли? Или узнал о Данне? А может... нет, Дамблдор никак не может знать о банде.

«Месть — это тупик, Гарри»

А что если...

Внутри все заледенело.

«Что если Дамблдор решил, будто это я сам вызвал тот пожар?»

Мысль ударила с силой физического толчка. Сердце Гарри не просто заколотилось — оно вырвалось из груди и начало бешено стучать где-то в горле, перекрывая дыхание. Комната на мгновение поплыла перед глазами, краски стали слишком яркими, а звук потрескивания камина — оглушительно громким. Холодный пот выступил на спине, ладони стали липкими и влажными. Пожар... Дурсли... он знает... он все знает... выгонит... приют... Он попытался вдохнуть, но воздух не шел в легкие, словно в груди был вакуум. Он был снова там, на Тисовой улице, в центре синего пламени, и единственное, что он мог сделать — это замереть, пытаясь стать невидимым.

— Гарри, — голос Дамблдора прозвучал так, будто доносился сквозь толстое стекло. — Гарри, посмотри на меня.

Мальчик не двигался, взгляд застыл где-то в пространстве между креслом и камином.

— Гарри, — на этот раз голос директора был тише, но в нем появилась та самая сталь, что заставляла замолкать весь Большой зал. Он не был громким, но он пронизывал насквозь, разрезая панику. — Тебя не накажут. И не выгонят. Ты в безопасности. Сделай вдох.

Последняя фраза сработала как заклинание. Гарри судорожно, со свистом втянул воздух. Сознание болезненно вернулось в кабинет. Он сглотнул, ощущая соленый привкус крови из прокушенной губы, и насильно заставил себя поднять взгляд на Дамблдора. Старик не улыбался. Его васильковые глаза смотрели с бездонной, пугающей серьезностью, но в них не было ни капли гнева или осуждения. Было лишь понимание и... что-то еще, чего Гарри не мог расшифровать.

— Я... — голос Гарри сорвался на шепот. Он снова сглотнул. — Простите, сэр.

— Не за что извиняться, — мягко сказал Дамблдор. Он откинулся в кресле, давая мальчику пространство. — Знаешь, Гарри, тебе стоит навестить мадам Помфри, выпить умиротво...

— Нет, сэр! — воскликнул Гарри чуть громче, чем хотел. — Со мной все в порядке, директор! Я не сошел с ума!

— Я знаю, Гарри, — осторожно сказал директор. — Но панические атаки нельзя игнорировать.

— Это в первый раз, сэр, — уставившись под ноги, солгал Гарри.

Дамблдор окинул его бледное лицо внимательным взглядом из-под очков-половинок, но не стал настаивать.

— Сэр, а вы не знаете, из-за чего случился выброс? — уже оправившись, но все еще тихо спросил Гарри.

— Я пока не уверен до конца, Гарри, — сказал Дамблдор, — однако, как только мне станет известно больше, я тебе сообщу, — торжественно закончил он, на что Гарри оставалось просто кивнуть.

— А отравление?

— Вполне возможно, — директор тяжело вздохнул, — что за этим стоят Пожиратели Смерти — Темные волшебники, состоявшие на службе у Лорда Волдеморта. Или сочувствующие им, — проникновенно ответил Дамблдор, склонив голову. — В будущем твоя еда будет проверяться еще тщательнее, однако осторожность не помешает.

Дамблдор внезапно поднялся и подошел к старому резному шкафу. Гарри всегда поражала эта легкость в нем. Для человека его возраста он двигался почти бесшумно, его длинные, гибкие пальцы касались предметов с точностью и грацией, которых не было даже у Поттера.

— Говоря об осторожности... о возможности видеть, не будучи видимым... — он открыл дверцу и извлек сверток, затянутый в серебристую ткань, которая переливалась, как луна в дымке. — Я думаю, тебе пора это вернуть.

Он протянул сверток Гарри. Тот машинально взял его. Ткань была невесомой и прохладной на ощупь.

— Это мантия-невидимка, Гарри. Когда-то она принадлежала твоему отцу, — директор вздохнул. — Довольно ценный артефакт. Пусть в эти непростые времена она будет у тебя. На всякий случай.

— А вы? — удивился Гарри. Ведь директор мог с легкостью присвоить мантию себе, а Гарри бы даже не узнал.

Дамблдор печально улыбнулся, и Гарри снова показалось, что тот читает его как открытую книгу.

— Она принадлежит тебе по праву, мой мальчик. К тому же, — его лицо повеселело, а глаза заблестели, — мне не нужна мантия-невидимка, чтобы стать невидимым.

Гарри не знал, что на это сказать. Он смотрел на сверток и не верил своим глазам. Это была нить, связывающая его с призраками, которых он никогда не знал. Это была самая ценная вещь, что у него когда-либо была. В ней была заключена сила — сила скрываться, наблюдать, быть призраком, каким он всегда себя чувствовал.

Он прижал мантию к груди, чувствуя, как под пальцами ткань словно пульсирует едва уловимой магией.

— Спасибо, — прошептал он, и в этот момент это было благодарностью не за силу, а за намек на принадлежность. За то, что у него наконец-то появилось что-то свое. Настоящее.

* * *

Возвращаясь из кабинета Дамблдора, Гарри был погружен в свои мысли. Мантия-невидимка, зажатая подмышкой, вызывала противоречивые чувства, одновременно напоминая и о его родителях, и о том, как мало он знает о собственной семье.

Гарри сглотнул ком в горле. Ему до боли хотелось немедленно накинуть ее, раствориться, стать призраком в стенах замка. И в то же время — засунуть на дно сундука и никогда не доставать, чтобы не износить, не осквернить. Это была единственная вещь, связывавшая его с миром, которого он не знал. И он боялся до нее дотронуться.

— ...безусловно, безусловно, мой дорогая! — послышался тон светской беседы. — С нетерпением жду вас на своем уроке! — Гораций Слагхорн, а это был именно он, несколько неуклюже обернулся и выронил коробки в разноцветной обертке с ленточками. Его голос был густым и бархатным, как дорогой коньяк, и таким же согревающим. — Ох, ох, ох! — запричитал толстяк.

Одна из коробок перегородила путь Гарри. Не желая заранее портить отношения с зельеваром, мальчик помог ему собрать их.

— Спасибо, мой мальчик, — поблагодарил здоровяк, а затем замер, уставившись на скулы Гарри.

— Сэр? Что-то не так? — нахмурившись, спросил тот.

— Нет, нет, мистер?.. — поспешно сказал Слагхорн.

— Поттер, сэр, — прогнав горестные думы, отозвался первокурсник.

— Ого! — большие болотно-серые глаза вперились в лоб Гарри, отыскивая промеж прядей знаменитый шрам-молнию. — Я, безусловно, читал о вашем распределении, но читать и знать на самом деле...

— Вы удивлены, что я на Слизерине? — Гарри показалось, что в тоне профессора послышалось обвинение.

Неужели Слагхорн был из тех, кто презирал нечистокровных? Последние несколько недель Гарри игнорировали слизеринцы, демонстративно отворачиваясь, каждый раз, когда он появлялся в гостиной. Словно он был пустым местом!

И нет, ему не было одиноко, и он не собирался жаловаться. Просто он считал глупым, что одни его презирают и избегают, потому что он полукровка, а другие, потому что он слизеринец, а значит, темный волшебник. Отсюда в стенах Хогвартса родилась новая версия его победы над Волдемортом: победить темного мага мог лишь еще более могущественный темный маг.

Немалую роль, как предполагал Гарри, сыграл в этом и Ежедневный Пророк, сделавший на его распределении целую статью под названием «Гарри Поттер — следующий Темный Лорд?».

— Что ты, что ты! — воскликнул Слагхорн, вырывая его из мрачных дум. — Не пойми меня неправильно, нет, нет! Нет ничего плохого в том, чтобы быть слизеринцем, — он подмигнул, — я был деканом Слизерина долгие годы.

Водянистые глазки Слагхорна вновь скользнули по лбу первокурсника, на этот раз не оставив без внимания и все лицо.

— Ты очень похож на своих родителей... Чего мы стоим в коридоре? — внезапно спросил он и отворил дверь. — Заходи внутрь, уважь старика!

В кабинете Слагхорна царил приятный полумрак, однако Гарри быстро понял, что это всего лишь классная комната для зельеварения, которую, вновь стали использовать.

— У нас с Поттерами долгая история, — он обвел кабинет довольным взглядом. — Я учился на одном курсе с твоим прадедом Генри Поттером... — он повернулся, держа в руках старую шкатулку. — Затем учил Чарльза, твоего двоюродного дедушку...

Его голос обволакивал, как теплый мед. Слагхорн вкрадчиво растягивал гласные, и Гарри ловил себя на мысли, что слушает его, против воли расслабляясь.

— ...и его жену Дорею, деда Флимонта... — он начал загибать пальцы, его голос стал тише, заставляя Гарри непроизвольно прислушиваться. — ...и Юфимию Фоули, будущую Поттер.

Он замолк, глядя на свои четыре пальца.

— Никто из них, кроме Дореи, правда, не был на моем факультете... — он наконец открыл шкатулку, и его лицо озарилось, — ...а жаль.

Профессор остановился у старого коричневого шкафа и устремил взгляд куда-то вдаль.

— Знаешь, твоя мать, Лили Эванс, была одной из моих любимых учениц. Очень способная. И такая живая, веселая, знаешь ли. Прелестная девочка. Помню, я ей все говорил, что ей бы лучше было учиться на моем факультете. Она еще каждый раз так дерзко мне отвечала…

Внутренности Гарри снова скрутило. Сколько бы он не повторял себе, что не должен так реагировать на упоминание родителей, разговоры о том, какие они хорошие, это не помогало. Чтобы скрыть смущение, он сделал шаг к столу, на котором лежало несколько коробок. Его взгляд скользнул по ним и вдруг зацепился за знакомый формат газетного листа.

Слагхорн, следивший за его реакцией, как рыбовод за редкой породой, запнулся на полуслове. Его водянистые глаза сузились, поймав направление взгляда мальчика, и на мгновение в них мелькнуло неподдельное любопытство.

Мальчик невольно подался вперёд, забыв на секунду о приличиях. Его мозг тут же выхватил заголовок:

«ФРАНЦИЯ ВНОВЬ РАССМАТРИВАЕТ ВОПРОС ВЫХОДА ИЗ НАТО?»

— Профессор... это... магловская газета? — не удержался он.

Слагхорн слегка смутился, словно его застали за чем-то неприличным.

— Ах, это... Да, наследие старого ученика. Очень одаренный молодой человек, — с гордостью в голосе заявил он. — Работает на стыке миров, понимаешь? Иногда присылает мне самые занятные вырезки... пытается держать в курсе, так сказать.

Профессор принялся срывать обертки. Первокурсник внимательно следил за его действиями.

— Пополняю запасы для занятий, — ответил на невысказанный вопрос Гораций Слагхорн. — Не поможешь старику, мой мальчик?

Гарри рассеянно кивнул, размышляя, что новый профессор зельеварения довольно интересный человек.

* * *

Возле кабинета ЗОТИ столпились два десятка учеников. По одну сторону стоял его класс. Слизеринцы. Слегка напыщенные, поскольку предстоял урок с деканом. Тем не менее они были не слишком болтливыми, и даже Малфой не искал сегодня жертву для самоутверждения. По другую сторону стояла группа воронов, весело галдевшая о чем-то. Ребята то и дело переходили от одного к другому, затевая непринужденную беседу. Даже девчонки. А значит беседы велись об учебе.

Кабинет Защиты изменился. Он не стал таким же темным и холодным, как класс зельеварения, но задернутые шторы создавали атмосферу настороженности.

Гарри решил рискнуть и снова сел за третью парту возле окна. У Вселенной определенно было странное чувство юмора, потому что к нему подсел тот же самый черноволосый рейвенкловец. Что-то внутри екнуло, когда он пересел к индианке за соседней партой.

— Привет, — на соседний стол плюхнулся парень с светлыми волнистыми волосами и протянул ему руку. — Я Энтони, Энтони Голдстейн.

— Гарри Поттер, — представился Гарри.

— Да, — криво улыбнулся Энтони, — я знаю. Моя двоюродная бабушка, кстати, замужем за Ньютом Саламандером. Круто, да? Хотел сказать тебе, что не верю в ту чушь, что написал Пророк. Никто не верит, мне кажется, — он замолчал. — А ты не слишком общительный, верно?

Гарри лишь пожал плечами. Ему казалось глупым хвастаться достижениями родственников.

В класс влетел — иначе не скажешь — господин декан, развевающаяся мантия следовала точно за ним.

— Тишина! — рявкнул он, хотя все уже давно привыкли мгновенно замолкать при виде него по зельям.

После очередной переклички и очередного выплевывания фамилии «Поттер», декан стал держать речь.

— Вы здесь для того, чтобы изучать защиту от темных искусств. Очень опасную науку, — начал он.

Слова зависали в абсолютной тишине. Даже шелеста мантии профессора было не слышно, хотя тот не останавливался ни на секунду, обходя класс.

— Существует распространенное заблуждение, что данный предмет учит блестящим, эффектным заклинаниям, которыми можно щеголять перед одноклассниками, чтобы произвести впечатление, — он замер и обвел класс взглядом. — Это не так. Многие из вас, без сомнения, начитались сказок о том, как добро побеждает зло одним мощным заклинанием. Иные уверены, что этот предмет им никогда не пригодится. И вы все ошибаетесь.

Вы не найдете в моей аудитории восторженных рассказов о сражениях. Вы не услышите баек о том, как «я одолел» того или иного темного волшебника или опасное существо. Потому что те, кто «чуть не одолел», обычно лежат в гробу.

Я не думаю, что хоть кто-то из вас осознает всю опасность, которую представляют собой темные искусства и существа. Но я возьму на себя эту неблагодарную задачу и попытаюсь, — его голос снизился до опасного шепота, — вбить эту истину вам в головы.

— Поттер! — внезапно рявкнул профессор. — Что вы можете рассказать классу о привидениях?

Широкими шагами профессор подошел к его столу и уставился на Гарри. А мальчик вдруг, совершенно не к месту, заметил, что декан бледнее обычного.

— Привидения, — Гарри сглотнул и поднял взгляд на декана, — это отпечаток покинувшей мир души, им может стать только волшебник. Эм, еще... — слизеринец не мог не признать, что чувствовал легкий страх глядя в бездонные глаза профессора Снейпа. Из-за этого он ощущал себя таким... ничтожным. — Им нужна магия, как и портретам. Или они исчезнут. Они бесплотные, просвечивают и не могут взаимодействовать с физическими объектами.

— Достаточно, Поттер, — презрительно произнес Снейп, больше не впивавшийся в него взглядом. Гарри заметил, что губы профессора стали поджаты еще сильнее. — Я не хуже вас знаю, что написано в библиотечных книгах. Можете ли вы говорить своими словами? Или вашего интеллекта хватает только на цитирование кого-то действительно умного? — насмешливо сказал он. Другие слизеринцы теперь выглядели довольными. — Что вы можете сказать об эктоплазме привидения? Об отличиях между ними и полтергейстами? И как это свойство, на ваш взгляд, связано с невозможностью для призрака научиться чему-то новому?

— Эктоплазма, — тихо начал Гарри, — это избыток магической...

— Вы, кажется, не поняли, — голос профессора заглушил ответ Поттера. — Я не просил вас давать мне определение. Я просил вас объяснить взаимосвязи. Это и есть разница между начитанностью и знанием. Без этого все ваши заученные определения не стоят и чернил, которыми они написаны. А в противостоянии Темным искусствам, Поттер, незнание этой разницы будет стоить вам жизни. Доставайте свои пергаменты, — обратился он к классу. — Записывайте: Привидения или...

«Ваш факультет станет вашей семьей», — прозвучало в памяти напутствие. Горькая усмешка заструилась внутри. Слизерин и в самом деле напоминал ему его прошлую «семью».

И самая большая ложь заключалась в том, что он делал вид, будто ему все равно.

1) Автор прочитал статью о Хогвартс-экспрессе и об Отталин Гэмбл, однако не верит, что поезд до Хогвартса мог появиться прежде, чем возникло железнодорожное сообщение между Лондоном и Эдинбургом, все-таки замок в Шотландии. К всеобщему сожалению, у мамы Ро, как она сама признавала, проблемы с математикой. И с датами. И вообще много с чем, но мы ценим ее за другое. Так вот, впервые поезд проследовал по маршруту Лондон-Эдинбург как раз в 1862 году с вокзала Кингс-Кросс. Отсюда взялся год. — Прим. автора

Вернуться к тексту