Закон есть закон, или Узница Азкабана (гет)

Снейп приходил теперь почти каждый день. Они больше не говорили друг с другом. Она четко вставала посреди комнаты и вызывающе смотрела ему в глаза. Словно старалась передать ему всю свою ненависть, всю свою злость. Он глядел равнодушно. Быстро проверял камеру и уходил.

Однажды перед уходом бросил на стол потрепанную блеклую книгу со штампом тюремной библиотеки. «Справочник для узников Азкабана. Как не потерять здоровье и физическую силу в условиях длительного заточения», издание 1963 года, напечатано в типографии Министерства магии Британских островов.

Первые страницы посвящены важности соблюдения режима сна и бодрствования и гигиены.

А дальше… Гермиона невольно рассмеялась. Дальше были упражнения для утренней зарядки, для физкультурной паузы в середине дня и вечерний комплекс для расслабления тела и успокоения души.

— Хорошо, что не для упокоения! — сказала она самой себе и взялась изучать книгу. Потом недовольно пробормотала:

— Вы сами обездвижили людей без каких-либо заклинаний, заперли в темных тесных коробчонках, а теперь заставляете их насильно двигаться.

Как же она, оказывается, ослабела! Ей не даются даже простейшие упражнения!

После первой очень сильно сокращенной зарядки болело все тело. Заниматься этой глупой физкультурой совсем не хотелось. Но поскольку ей все равно нечем заняться…

Кроме того, чтобы просто лежать и пытаться осмыслить этот кульбит судьбы — арест, суд, Азкабан.

Иногда она падала на кровать, не в силах даже читать, и либо отворачивалась к стене, либо отчаянно била и била подушку, сходя с ума от злости, обиды, бессилия, и повторяла: «Несправедливо, несправедливо, несправедливо!»

Но даже в свой глухой беспросветной тоске она запомнила этот день. День, когда она ощутила проблески радости от того, что ей далось упражнение, которое она вообще не могла сделать, — из утреннего комплекса, делается в положении лежа. И Гермиона, зная, что нарушает правила (впрочем, эти правила она нарушала последние недели постоянно), легла через час после завтрака, чтобы разобрать упражнение по движениям, проследить, как оно ощущается в мышцах и во всем теле.

Телу было хорошо. Оно слушалось. Это было бесконечно приятно. Азкабан на все набрасывает налет вечности и бесконечности...

Это было приятно, даже несмотря на какое-то странное томление, идущее непонятно откуда.

Впрочем, подумала Гермиона, надо быть честной с собой. Томление идет из вполне определенного места.

Прикинув, что у нее еще есть время до проверки (зачем вообще нужны эти проверки?), она неуверенно засунула руку в штаны…

И, конечно, она просчиталась.

Она вскочила, услышав звук открывающихся дверей. Вскинула руки.

Северус Снейп смотрел ей не в лицо. Взмах палочкой, и ее штаны, спущенные ниже «запретной линии», поднялись на пояс.

— Если не можете сдерживаться, мисс Грейнджер, занимайтесь этим ночью, когда к вам точно никто не придет! — Гермионе казалось, что он шипит, словно его родной язык парселтанг, и он говорит с ужасныи акцентом. — Я считаю, что вам крупно повезло, что ваше крыло сегодня патрулирую именно я! Вы чудом спаслись от насилия! Как бы повел себя с вами другой охранник, я не знаю! Здешние парни далеко не сентиментальны! И, поверьте, даже если вы будете кричать, вам это не поможет. У всех них есть волшебные палочки. Вы здесь в привилегированном положении только потому, что Министр магии лично распорядился создать вам щадящие условия! Но кто-то из здешних отбросов вполне может и наплевать на просьбу Министра, когда ощутит запах вашего вожделения и увидит ваш обнаженный живот! Что случилось с вашими хвалеными мозгами, Грейнджер? Как же вы мне надоели!!!

Как же Гермионе хотелось крушить все и ломать, когда он ушел! Разнести по камешкам этот гребаный Азкабан! Разбить это гребаное маленькое окошко под потолком. Пусть ветер развеет над морем пыль от этого жуткого места! Ветер, ветер! Дайте воздуха!

Но максимум, что она смогла сделать, — это разорвать в мелкие клочки пергаменты со своими записями.

Кому и зачем они вообще нужны, эти ее записи? Здесь, где она теперь живет, никому не нужно зельеварение. Никому не интересно, что она думает и что изобретает. И она сама никому не нужна. И даже Снейпу она надоела.

Что ж, я постараюсь больше не докучать вам, профессор. Но вы правы, конечно. Я самой себе даже надоела...

Ну почему все в жизни повернулось вот так!!!

А потом она снова плакала. Плакала весь вечер и всю ночь. Плакала утром.

Заставила себя перестать плакать, только потому что скоро проверка, вдруг снова придет Снейп, а она не хочет, ох, как не хочет, чтобы он видел ее слезы. Сдался же ей этот Снейп!

Она быстро сходила в душ, надела чистую одежду и подчеркнуто равнодушно вышла на середину, когда Северус Снейп вошел в ее камеру. И привычно глядя в прорезь в его маске, она вдруг подумала: «Ночью, так ночью!»