Вестники (гет)

Утро выходного началось тихо. Даже слишком тихо. Хогвартс будто замер, убаюканный необычным для начала октября снегом. Хлопья падали медленно, густо, как если бы небо решило высыпать остатки зимы, забыв о календаре. Было рано, но в воздухе витало нечто особенное, что-то освобождающее. Гермиона стояла у окна спальни и наблюдала, как белеют склоны. Сегодня они с Джинни, наконец, собирались пойти в Хогсмид, как планировали ещё в начале сентября. Тогда не вышло. То зачёты, то патрули, то очередной тревожный «разговор» с Гарри. Потом снова не вышло. И снова.

Но сегодня должно всё получится.

Сегодня Гермиона решила, не даст себе сорваться. Она одевалась молча. Шарф лежал чуть неровно, варежки. Не те, что обычно, а старые, с торчащей ниткой. И всё равно было такое ощущение, будто она облачается не в одежду, а в броню.

Самое главное — не попасться Гарри на глаза. Не потому что боялась разговора. Или упрёков. Или очередного взгляда, где сквозит: «Ты должна быть рядом». Она просто не хотела быть рядом. Не сегодня.

Гермиона давно заметила, что рядом с ним она начинала жить в каком-то искривлённом долге. Будто она обязана понимать, быть в курсе, поддерживать, участвовать, спасать. Даже в том, чего сама не выбирала. И чем дальше шли годы, тем глубже она погружалась в этот искусственный долг, навязанный не словами, а миллионами молчаний.

Она не могла точно вспомнить, когда впервые это началось — это странное, почти физическое чувство долга перед Гарри Джеймсом Поттером. Оно не пришло внезапно, как грозовой фронт, оно вползло в её жизнь исподтишка. Сначала, всё казалось естественным. Они были командой. Сплочённой, непробиваемой. Один за всех, все за одного. Но с годами Гермиона поняла: все они изменились… кроме неё. Все как-то вышли из этой общей борьбы. Такие аненые, уставшие, но свободные. Однако, она осталась. Как будто в ней что-то зависло, не отпустило. Как будто где-то в самых глубоких слоях её характера поселилось убеждение, что если она уйдёт, Гарри развалится.

И если раньше она думала, что Рон чувствует то же самое, что их объединяет не просто дружба, а общее понимание этого груза, этой нелепой, почти священной ответственности за "Избранного", то теперь знала — она ошибалась. Рон давно сбросил с себя эти цепи. Осторожно, почти незаметно, шаг за шагом, он начал жить своей жизнью. Искать свои смыслы. Он больше не спешил на зов Гарри, не подскакивал, не рвался прикрыть спину. Иногда даже в его глазах читалась усталость от всего этого. Усталость, за которой шёл уход. Мягкий, не обвиняющий, но уход. И Гермиона не осуждала его за это. Даже завидовала.

Иногда, в самые тёмные, упрямо бессонные ночи, Гермиона ловила себя на одной пугающей мысли: а что если всё это — повторяется? Что если история просто закольцовывается? Что если Гарри — не герой, не спаситель, а чья-то неотвратимая ошибка, которая тихо и медленно превращается в нечто совсем необратимое?

Гермиона Джин Грейнджер никогда не говорила этого вслух. Даже себе. Но где-то в глубине, между складками собственного страха и вины, жила тень Тома Риддла. Тень мальчика, которого никто не понял. Не остановил. Не обнял. Мальчика, из которого вырос сам Лорд Волан-де-Морт. И вот иногда, глядя на Гарри, на то, как его взгляд становится всё более чужим, как с каждым годом он отдаляется от людей, а не приближается, Гермиона задавалась вопросом: а если с ним произойдёт то же?

А если он тоже начнёт уходить в свой мир, где нет места сомнению и доверию? А если он уже уходит? А если она — его последняя привязка к человечности, к нормальности, к ощущению, что кто-то рядом не потому, что должен, а потому что хочет быть?

Этот страх жёг её не меньше, чем гнев или обида. Потому что в этой версии событий она была не просто его подруга. Она была его стражем. Его хранителем. Щитом от чего-то страшного. И если она уйдёт, если свернёт с его пути… Если он почувствует одиночество..? Не то, что исцеляется книгами и тишиной, а то, которое растёт внутри, как корни чёрной магии…

Что тогда? Кто скажет, что он не выберет ту же дорогу, что и Риддл? Ведь Риддл тоже был мальчиком, брошенным, гонимым, обманутым. Его тоже не поняли. Не выслушали. Не остановили. Никто не остался рядом. Гермиона боялась, что, если она уйдёт, всё повторится. Боялась, что в учебниках напишут не только про великого Поттера, но и про его падение. И где-то там, между строк, мелким, почти блеклым шрифтом, незаметным для тех, кто привык читать только имена героев и падений, будет вписано её имя Гермионы Грейнджер, как той, кто не смогла остаться. И не будет ни громких заголовков, ни трагических предисловий. Только сухая строчка, скрытая в пыльной главе чужой легенды.

Гермиона услышала, как за спиной шевелятся подруги, как одна из них зевает и что-то бормочет про пропавшие носки, как щёлкает щеколда у тумбочки, как Джинни, неуклюже шаркая тапками, пробирается к ней ближе. Но Гермиона не обернулась. Она всё ещё смотрела на Хогсмид вдалеке, на крошечные домики у подножия холма. Сегодня они пойдут туда. Она и Джинни. Просто вдвоём. Без планов, без проклятых карт, без вечного «что, если». Она давно ждала этого дня. Хотя бы потому, что обещание вырваться из школы они с Джинни дали себе ещё в сентябре. Тогда было тепло, всё казалось простым и будущим. Но с каждым днём становилось тяжелее. Всё больше приходилось выбирать не между «хочу» и «не хочу», а между «надо» и «никто кроме тебя».

— Если ты ещё пять минут будешь смотреть в окно, я вытащу тебя за нос, — сказала Джинни с ленивой ухмылкой, скрестив руки на груди.

У Гермионы дёрнулся уголок губ, но она не обернулась сразу. Только спустя пару секунд, чуть прищурившись, разглядела в стекле отражение подруги. Взъерошенные волосы, ироничный взгляд, тот самый выражение лица, которое всегда балансировало между «ну давай уже» и «я всё равно тебя вытащу».

— Утро доброе, — сухо прокомментировала Гермиона, медленно отворачиваясь от окна.

— Угу. Оно станет добрым, если мы уйдём отсюда, пока ещё никто не придумал очередную миссию спасения вселенной, — фыркнула Джинни, подходя ближе. — И желательно до того, как ты передумаешь.

— Ты вообще видела себя? В этой блузке — как леди из Министерства, но готовая выдать десять часов споров о правах эльфов.

Гермиона на миг взглянула на своё отражение в стекле. Бордовая маггловская блузка, мягкая, почти бархатная, лежала на плечах идеально. Подарок от мамы. В ней было что-то земное. Тёплое. Словно она не являлась частью чужой войны, а была простой девушкой, у которой есть семья; желания; право выбирать, где быть.

— Спасибо, Джин, — тихо сказала она, — Ты всегда умеешь делать комплименты, — сказала Гермиона, едва ли не улыбаясь.

Джинни звонко засмеялась, её смех был лёгким и заразительным, как всегда. Она сделала несколько шагов к Гермионе и, не без игривого выражения на лице, подтолкнула её к двери.

— А ты, — продолжила Джинни, — всегда умеешь скрывать, что тебе приятно. Серьёзно, ты когда-нибудь научишься принимать похвалу?

Гермиона кивнула, едва сдержав улыбку, и обвела взглядом свою комнату, подбирая нужные слова.

— Думаю, просто иногда… я забываю, что можно расслабиться. Слишком много всего вокруг.

Она ещё раз окинула взглядом отражение в окне, а потом повернулась и вышла за Джинни, с каждым шагом ощущая, как на сердце становится легче. Тёплая блузка, подаренная мамой, казалась почти как маленькая защита от всех тех тяжёлых мыслей, которые были с ней раньше. Как бы странно это ни звучало, но вдруг мир показался простым и правильным.

— Ну что, — сказала Джинни с улыбкой, — побежали? В Хогсмиде нас уже ждут!

В Хогсмиде, словно по волшебству, мир стал более ярким и лёгким. Гермиона с Джинни бродили по улочкам деревушки, наслаждаясь каждой минутой. Всё вокруг было пропитано ароматами, и воздух казался особенным — насыщенным сладким запахом карамели и шоколада. Солнце садилось, окрасив всё в тёплые оттенки розового и оранжевого.

«Сладкая лавка» была первой их остановкой, и, конечно же, они не могли пройти мимо. Джинни, с горящими глазами, сразу схватила коробочку с «карианскими конфетами» — сладкими драже, которые заставляют танцевать и петь, а Гермиона, со своей любовью к знаниям, не могла не испытать параллельно «магическую зефирку», которая при каждом укусе меняла свой вкус. Когда же Джинни предложила попробовать «сосновые пельмени» (сладкие булочки, которые то ли издавали смех, то ли хихикали при поедании), они обе просто не могли удержаться от смеха.

— Ты уверена, что это вообще съедобно? — Гермиона скептически взглянула на пельмени, которые в её руке по-прежнему продолжали тихо хихикать, как если бы их кто-то секретно щекотал.

Джинни ухмыльнулась, смахнув с губ крошки от очередной сладости.

— Конечно! Это просто магия. Если можешь посмеяться, значит, всё в порядке.

Они продолжали пробовать ещё пару странных, но удивительно вкусных сладостей, а затем перебрались к «Магической лавке чая», где Джинни заказала себе горячий шоколад с шипучим зефиром, а Гермиона — тыквенный эль с горстью разноцветных маршмеллоу, которые при попадании в напиток танцевали и сверкали, как маленькие феи.

С каждым глотком им становилось всё легче, словно уходили все заботы. После долгих прогулок по деревушке, они решили поиграть в волшебные игры, которые здесь, в Хогсмиде, всегда продавались на каждом углу. В «игре на ловкость магии» Джинни без труда обогнала Гермиону, заставив её однажды подскользнуться на заколдованном ковре. Потом они посмеялись, играя в магические шары, пытаясь поймать их с помощью волшебных палочек, но они всегда срывались и убегали, как настоящие существа.

Время пролетало незаметно, и к вечеру на небе уже появились первые звезды. Когда небо стало совсем темным, они направились в уютный «Котёл Сказок», который был их любимым местом для вечернего отдыха. Местечко было совершенно спокойным, с мягким светом свечей и запахом выпечки, который тянулся из-за дверей.

Они уселись за столик у окна и заказали горячий сидр с корицей и медом. Под тёплыми пледами, с чашками в руках, они сидели в тишине, наблюдая за огоньками свечей и тихим вечерним движением людей на улице. А когда их разговоры начали затихать, голос из-за угла привлёк их внимание. Это был юноша в сине-бронзовом шарфе, обсуждавший что-то с барменом. Он был явно взволнован. Говорил слишком быстро, сбиваясь, и размахивал руками так, что чуть не сбил с подноса одного из официантов.

— Я тебе говорю, они все как на иголках! — воскликнул он, обращаясь к бармену, стоящему у стойки. — МакГонагалл прервала занятия, представь себе! Это ж надо! Говорят, кто-то из Гриффиндора, и всё связано с Поттером. Гарри Поттером!

Имя прозвучало слишком отчётливо, слишком резко, будто удар по стеклу. Джинни и Гермиона переглянулись. Взгляд Джинни мгновенно стал серьёзным, а Гермиона почувствовала, как в её груди что-то ёкнуло. Гермионе внезапно стало дурно. Всё вокруг сжалось в гулкий, давящий ком. В груди будто что-то провалилось, а в висках застучало так, что мир зашатался. Она едва успела ухватиться за край стола, чтобы удержать равновесие.

— Он ушёл… один… — пробормотала она, больше себе, чем Джинни.

Словно внутри неё что-то щёлкнуло. Инстинктивно, не раздумывая, она шагнула прочь от стола, прямо к двери, будто только движение могло спасти её от паники. В голове звучала одна мысль: к замку, нужно в Хогвартс, сейчас же. Ноги уже сами несли её вперёд, но Джинни резко встала и мягко, но крепко схватила её за плечо.

— Гермиона, стой. Дыши. Мы сначала выясним всё до конца, — её голос был твёрдым, почти командным, и именно это вернуло Гермиону в себя.

— Что случилось? — быстро подошла к парню из Когтеврана. Джинни, её голос был низким, напряжённым.

Парнишка лишь покачал головой, будто ничего не знал. Однако в его глазах была тревога, и это не могло не насторожить.

Паренёк, немного растерявшись, всё же с готовностью продолжил, всё ещё возбуждённый:

— Я не знаю точно. Всё как будто засекречено. Но мой брат, он учится на седьмом. Он сказал, что это было ночью. Что Гарри куда-то ушёл и до утра не вернулся. А утром в спальне… — он запнулся, взгляд стал тревожнее. — Ну, говорят, остались только его вещи. И записка какая-то странная.

Он понизил голос, хотя глаза по-прежнему метались.

— Профессора пытаются всё замять, но слухи расползлись. Некоторые говорят, что он пошёл в Запретный лес. Один.

У Гермионы похолодели пальцы. Она не заметила, как крепко сжала ремешок сумки, будто могла удержаться за реальность через эту мелочь. Однако, спустя пару мгновений до неё дошло: она сжимала лишь пустой воздух.