Клятва и Мера (джен)

В Южном Темнолесье, стоя на коленях над чистым зелёным прудом посреди поляны, Вертумн игриво взбалтывал воду. Его пальцы скользили по поверхности пруда, разбрызгивая капли на изображение Стурма и Мары, попавших в ливень за много миль отсюда. Эванта и Диона с восторгом наблюдали за тем, как изображение дрогнуло, рассеялось и снова сформировалось.

— Утопи их! — Злобно прошипела Эванта, ее бледные руки убрали прядь волос со лба Зеленого Человека.

— Намочи их! — настаивала Диона.

— Всего лишь дождик, — рассмеялся Вертумн и снова взбаламутил воду. — Траву нужно полить.

— Всего лишь дождь? — Прошептала Эванта. — Всего лишь дождь, когда ты можешь сотворить такие чудеса...

— Как ветер, что веками разносит слухи, — подхватила Диона, завершая фразу сестры. — На что бы вы были способны, лорд Дикий, будь у вас разум, воображение и… и смекалка!

Вертумн не обратил внимания на дриад, присел на корточки и подышал на поверхность воды.

В туманном отражении пруда, видимом издалека, словно в хрустальном шаре или в оке дракона, юноша и эльфийская девушка, съежившись под проливным дождем, стояли, прижавшись друг к другу. Внезапно из сгустка теней поднялась рука и указала на склон холма, где виднелось укрытие. Они поспешили туда, и их фигуры растворились в пелене дождя. Позади них, семеня и что-то бормоча себе под нос, покорно следовал промокший паук.

— Дождь идёт и над праведниками, — пробормотал Вертумн и махнул рукой в сторону пруда, — и над грешниками.

Туман рассеялся над поверхностью воды, и в роще показался лагерь — рваная паутина между двумя можжевеловыми кустами и хижина, покрытая соломой, которую совсем недавно покинули. Вода в пруду успокоилась, и на краю изображения между отражёнными деревьями заплясал свет — фонарь в руке тёмной фигуры в плаще.

— Ах, — вздохнул лорд Дикой Природы и наклонился вперёд так, что его лицо едва не коснулось поверхности воды. Он тихо насвистывал что-то в магическом десятом ладу, который старые барды использовали, чтобы видеть сквозь скалы, преодолевать расстояния, а иногда и заглядывать в будущее.

Изображение дрогнуло, и тёмный человек в роще поднёс фонарь к своему непроницаемому лицу.

— Бонифаций! — воскликнул Вертумн. — Конечно!

Спокойно и деловито лучший фехтовальщик Соламнии осмотрел поляну и лагерь. Он вошёл в хижину и почти сразу вышел, хмурясь и оглядываясь по сторонам. Поглаживая свои длинные тёмные усы, он стоял под разорванной паутиной, погружённый в раздумья, а затем, словно всё это время знал, в каком направлении следует искать, развернулся и исчез с поляны. Голубые ели сомкнулись за ним, как поверхность воды за ныряльщиком.

— Кто он такой? — вздохнув спросила Эванта.

— Да, — эхом отозвалась Диона. — Кто он такой? И почему он следует за ними?

— Просто тень на снегу, — ответил Вертумн. — Но где же хозяйка? Потому что ее пути пересекутся с его.

Дриады разочарованно переглянулись.

— Эта ведьма? — Презрительно спросила Диона. — Что бы ты с ней сделал, если бы здесь были такие, как мы?

— Эта старая падальщица, — сказала Эванта. — От нее пахнет темной землей и смертью. Никакие травы на свете не могут заглушить эти запахи.

— Где она? — Повторил Вертумн.

И, ожидая ее появления, он уставился на колеблющуюся поверхность пруда и поднес флейту к губам.

* * *

— Из этого получится что-то вроде навеса, — пробормотал Стурм, натягивая плащ между раскидистыми ветвями дуба и водяного клёна. Получилась импровизированная палатка, но ткань уже просела под тяжестью дождя.

— В некотором роде, да, — согласилась Мара. — Но не самый лучший. Скала здесь известняковая. Держу пари, что она изрыта пещерами.

— Тогда я даю тебе благословение на их поиски, — коротко сказал Стурм. Долгий переход и дождь истощили его терпение. Он молча привязал последний уголок своего плаща к кленовой ветке, затем отошел, чтобы полюбоваться делом своих рук.

Сайрен, на выпуклом чёрном брюхе которого блестели капли воды, поспешил укрыться в импровизированном шалаше. Он присел, спрятавшись за густыми зарослями собственных ног, и довольно заурчал, когда Мара, стоявшая под дождём, нетерпеливо повернулась к своему спутнику из Соламнии.

— Ты ведь не лесничий, верно? — спросила она, когда накидка намокла, а ветви склонились друг к другу.

Стурм мрачно наблюдал за тем, как его лагерь разрушался, а Сайрен, что-то бормоча и чирикая, выбежал под дождь и вскарабкался на ближайший дуб. И тут снова зазвучала музыка, пробиваясь сквозь шум дождя и заглушая ворчание Сайрена и периодические раскаты грома. Мара удивлённо посмотрела на Стурма.

Он, в свою очередь, оглянулся на неё, скрывая собственное немалое удивление.

— Мы пойдём на звук, — сказал он. — И если там есть пещеры, которые нам нужно найти… что ж, мы их найдём.

Эльфийка открыла рот, чтобы возразить, но её странный спутник с серьёзным видом и плохо сидящими доспехами отвернулся от неё и нырнул под проливной дождь.

Мара не видела, как Стурм весело улыбнулся, ведь эта волшебная музыка могла соблазнить его и отвлечь, могла сбить его с пути или затащить куда-нибудь в болото. Но в этот вечер Вертумн оказал ему две услуги: по крайней мере, музыка куда-то его вела. И это прекратило адское нытье эльфийки.

* * *

Ближайшая пещера находилась менее чем в миле от рощи. Сайрен первым заметил её сверху. Возбуждённо ворча, он жестом пригласил своих спутников к небольшому, заросшему ежевикой входу в пещеру. Но его энтузиазм угас, когда Стурм дал понять, что Сайрен должен первым войти в темноту. Идея, конечно, заключалась в том, что гигантский паук выглядел более устрашающе, чем юноша или эльфийская дева, но Сайрен двигался осторожно, вытягивая то одну лапу, то другую, то третью, как будто шёл по углям. Нервно щёлкая и вздрагивая от собственного эха, он просунул голову в пещеру, а затем снова высунулся, глядя на Стурма с таким печальным выражением лица, что мог бы показаться жалким, если бы не был таким уродливым.

Стурм махнул пауку в сторону пещеры один раз, другой, третий — с каждым разом всё менее терпеливо. Наконец, когда Сайрен снова заупрямился, юноша обнажил меч и тихо, но решительно махнул рукой ещё раз.

Бормоча что-то себе под нос, существо скрылось в темноте и в ужасе забилось в угол у входа в пещеру. Убедившись наконец, что в пещере никого нет и она безопасна, заколдованный принц сплел паутину в самом дальнем ее углу и с довольным видом уснул, видя странные сны, в которых эльфийские башни и прекрасные девушки соседствовали с летучими мышами, ласточками и белками-летягами — бесчисленными крылатыми и сочными животными, запутавшимися в липкой паутине. Луин вошла следом и встала, разгорячённая и мокрая, в центре пещеры. Вскоре кобыла тоже заснула, погружаясь в длинные сны о лошадях.

Мара и Стурм сидели у тлеющего костра у входа в пещеру, слишком промокшие и несчастные, чтобы уснуть. Стурм снял нагрудник и положил его рядом с паутиной Сайрена, при этом не раз бросая на паука осторожные взгляды. Аккуратно, почти бережно, он снял сапоги, вылил из них воду и поставил сушиться у костра. Мара была не столь привередлива. Дрожа в промокших мехах, с прилипшими ко лбу тёмными волосами, она, казалось, напрашивалась на воспаление лёгких.

Она могла бы поступить разумно и даже полезно для здоровья: вытереться и завернуться в тёплое одеяло, не вылезая из-под него до утра. На самом деле обещание Стурма, что он отвернется и закроет глаза, заставило её на мгновение засомневаться, но, взглянув на юношу, она решила, что не верит ему. Вместо этого, дрожа от холода, Мара взяла флейту и начала играть. Это была задумчивая народная мелодия, в которой Стурм узнал напевы равнинных жителей Кве-Шу. Эта мысль не давала ему покоя, возвращая его в детство, проведённое у озера Кристалмир, далеко на юге, в Абанасинии.

Теперь, помимо прочих бед, из-за этой музыки он начал тосковать по дому.

— Я сыт по горло флейтами в этом сезоне, — ворчливо возразил Стурм, протягивая руки к теплу костра. Из-за мокрой шерсти, мокрой лошади и дыма от плохо разведённого костра запах в пещере становился невыносимым, и всё — и погода, и компания, и ситуация — казалось, сговорилось против него.

— Перестать дудеть? — спросила Мара с жалкой улыбкой, опуская флейту. — Боишься, что я превращу тебя в ещё одного паука?

— Преврати, если хочешь, — угрюмо предложил Стурм. — Сайрен вон там, кажется, счастлив в своей паутине. Или, если тебе так хочется дудеть, дуди в лад Числева, чтобы хоть где-то среди нас царила гармония.

— Значит, ты немного разбираешься в бардовских ладах, — заметила Мара. Она не была особо впечатлена.

— Не больше, чем позволяет стандартное обучение в Соламнии, — ответил Стурм. — Семь ладов, установленных в Эпоху Мечтаний. По одному на каждого из нейтральных богов. Философы утверждают, что музыка и дух человека переплетены так же тонко, как… Паутина Сайрена вон там. Но это опасная штука. Красные боги — коварные помощники.

— Не более чем стандартное обучение в Соламнии, — упрекнула Мара, и Стурм нахмурился. — Красные лады не более коварны, чем мелодии для свистулек. Они поднимают настроение, потому что вас учат радоваться, когда вы слышите ритмичную мелодию в мажорной тональности, и быть задумчивым и немного меланхоличным, когда песня медленная и минорная. А вот белые лады — совсем другое дело…

Она поднесла флейту к губам.

— Белые лады? — спросил Стурм, и Мара снова заиграла простую мелодию равнинных эльфов. На этот раз её пальцы бегали по флейте так быстро, что сливались в одно пятно. Хотя мелодия была та же, и эльфийка играла так же тихо и медленно, как и раньше, музыка звучала по-другому, словно внезапно обрела глубину и направление. Паутина Сайрена задрожала и загудела в ответ, а дождь отступил от входа в пещеру, оставив на влажной земле маленькую радугу.

— Это ты сделала? — скептически спросил Стурм, а затем ахнул, взглянув на эльфийку. Её одежда была совершенно сухой, как и волосы, словно музыка была горячим сухим ветром, который пронёсся над ней и сквозь неё. Мара откинулась на спинку кресла, чувствуя себя комфортно, даже уютно, и начала засыпать.

Она посмотрела на Стурма из-под полуопущенных век. Мгновение она молчала, и нити паутины продолжали гудеть, вторя исчезнувшей музыке, повторяя мелодию ещё раз, прежде чем тоже затихнуть.

— Что ты об этом думаешь? — спросила она. Её голос звучал отстранённо и эхом разносился по пещере, как будто она обращалась к Стурму откуда-то из глубины. — Ты слышал белые лады, боевой марш Кири-Джолита в сочетании с гимном дождя Кве-Шу, чтобы отогнать воды от нашего порога.

— Но я ничего не услышал — я имею в виду, ничего такого, чего бы не было, когда ты играла прежде.

— Как жаль тебя, — сказала Мара, поднося флейту к огню и лениво рассматривая её. — Как жаль… и как это странно.

— Странно? — спросил Стурм. — Почему странно? Это была та же мелодия, не так ли?

— Сначала была, — согласилась Мара. — Но другой, белый лад, занял своё место в отсутствии красного, в пространстве между нотами песни равнинных жителей. Ты не услышала его, потому что не ожидал его услышать. Некоторые люди не слышат его, даже когда прислушиваются. Кажется, они не рождены для того, чтобы слышать его. Возможно, ты одна из них.

— Что ты имеешь в виду? — раздражённо спросил Стурм. Он считал себя гораздо более музыкальным, и даже музыкально одарённым. Однако в тот дождливый день одна мелодия казалась ему неотличимой от другой, но вторая была просто волшебной.

— Что ты имеешь в виду? — повторил он, но девушка вдруг вскочила, насторожившись, как дикое животное, когда что-то чуждое и опасное вторгается на его территорию.

— Ш-ш-ш! — выдохнула она. — Ты слышал?

— Что ты слышишь? — сердито спросил Стурм. Казалось, его чувства снова и снова подвергались сомнению. Мара жестом велела ему замолчать и подкралась к выходу из пещеры с кинжалом в руке. Позади них беспокойно зашевелилась Луин, а Сайрен где-то в темноте щёлкал и свистел.

— Там что-то есть, — прошептала Мара. — Что-то, кроме ветра и дождя, движется в высокой траве по ту сторону холма.

Они неуверенно переглянулись.

— Отойдите назад, госпожа Мара, — приказал Стурм, но в его голосе не было особой уверенности. — Полагаю, что забота о чём-то помимо ветра и дождя — это скорее моя обязанность, чем ваша.

Вытащив меч, он вышел под дождь, впечатлённый собственной храбростью. Мара скептически посмотрела на него, но он этого не заметил. Только на полпути к нужному холму он понял, что оставил в пещере шлем, нагрудник и щит.

— Вот тебе и отвага с дерзостью, — пробормотал он, чувствуя, как по лбу стекают капли дождя. — Теперь пути назад нет.

Пригнувшись, он обогнул холм с южной стороны. На мгновение он оказался под одиноким голубым деревом этерны, и всё вокруг него было сухим, ароматным и наполненным шумом дождя, стучащего по ветвям. Затем он быстро вышел из тени, держа меч наготове и издавая яростный крик, как во время охоты на кабана.

Не далее чем в двадцати ярдах от него что-то тёмное перебегало от дерева к дереву и скрылось за большим, покрытым мхом валуном. Стурм не сбавил шага. Почувствовав, что у него есть преимущество внезапности, он пересёк поляну и одним атлетическим прыжком взобрался на валун, обрушившись на фигуру в плаще прежде, чем та успела поднять оружие, увернуться или хотя бы пошевелиться.

В сплетении рук, одежд и воды, они кувыркались и скользили вниз по склону, падая и борясь, взрыхляя раскисшую землю. Где-то в этом мучительном кувырке Стурм выронил свой меч. Он открыл рот, чтобы закричать, но его лицо погрузилось в грязь, и он поднялся, ошеломлённый и задыхающийся.

Почти сразу же человек в плаще оттолкнул Стурма от валуна и, пошатываясь, поднялся на ноги. Почти вслепую нащупывая в грязи свой меч, камень или что-то подходящее, Стурм не нашёл ничего, кроме горсти травы, гравия и корней, которую он с криком швырнул в противника.

Человек в плаще изящно увернулся — движение танцора или акробата, — и скромное оружие Стурма пролетело мимо, не причинив вреда. Стурм пошатнулся от силы броска и поскользнулся на мокром от дождя склоне холма, но сумел удержаться на ногах и впервые как следует рассмотреть своего противника.

Покрытый грязью и землёй, в плаще, переплетённом с травой и высохшими лозами, мужчина был похож на чучело, сотканное из леса и ночи. Он медленно и с негодованием отряхнул плащ, и земля с зеленью посыпались с его рук и плеч.

Стурм ахнул и стал лихорадочно озираться по сторонам в поисках меча, скользя взглядом по валунам, кустам и склонам. Слева от него, среди примятой высокой травы, он заметил слабый отблеск металла.

Мужчина молчал, его лицо было скрыто капюшоном и дождём, но его движения были до жути знакомыми. Однако у Стурма не было времени гадать. Поскользнувшись в грязи и снова опершись на валун, он бросился вверх по склону и дотянулся до меча как раз в тот момент, когда мужчина в плаще приблизился к нему. Рука в перчатке крепко и сильно сжала его запястье, и Стурм снова ударился о валун. В глазах у него помутилось, и он потерял сознание.

Стурм медленно поднялся, поражённый тем, что ему удалось удержать меч. С трудом он поднял его и, следуя правилам боя, предписанным Мерой, стал ждать, когда его противник обнажит клинок. Но противник стоял неподвижно, тёмным силуэтом выделяясь на фоне проливного дождя. Стурм взмахнул мечом над головой, но мужчина по-прежнему ничего не делал.

Затем, необъяснимым образом, словно поднимаясь из пропитанной водой земли вокруг них, в дождливом воздухе зазвучала флейта.

Стурм снова закричал, борясь со страхом и гневом.

— Клянусь Паладайном, я бросаю тебе вызов!

Он резко остановился, ошеломлённый словами, которые сорвались с его губ, прежде чем он успел их обдумать. В гневе и страхе он поклялся величайшими из богов. Клятва и Мера связали его. Пути назад не было.

Человек в плаще неохотно, словно читая мысли стоявшего перед ним юноши, обнажил свой меч. Стурм неуклюже взмахнул клинком. Меч человека в плаще с кошачьей грацией отразил удар. Стурм снова бросился на противника, на этот раз с силой нанося удар, но человек в плаще легко, почти без раздумий, парировал его. Стурм пошатнулся, потеряв равновесие из-за безрассудности собственной атаки. Он упал на одно колено и заскользил по мокрой земле, но тут же вскочил на ноги, услышав смех человека в плаще.

В ярости развернувшись, Стурм занёс меч над головой и с оглушительным свистом опустил его в одно мгновение. Человек в плаще едва успел поднять свой меч. Лезвия ударились друг о друга, и этот звук эхом разнёсся по залитому дождём склону холма.

Оба мужчины отшатнулись, поражённые силой удара. Они молча смотрели друг на друга сквозь стихающий дождь на склоне холма, изрытом и истерзанном их неуклюжей схваткой.

Человек в плаще потёр плечо и переложил меч в левую руку. Медленно и уверенно он направил клинок на Стурма, который опустил взгляд на свой меч, сломанный и бесполезный в его руке.

В отчаянии Стурм выхватил нож, отступил на шаг и посмотрел в сверкающие глаза своего врага, который уверенно приближался к нему, готовясь нанести последний удар.