Мальцева! (гет)

— Павел, вы же понимаете, что до конца праздника ребята не должны узнать о случившемся?

Людмила смотрит на тебя внимательно, пристально. С каким-то непонятным упрёком — будто это ты подбил Кирилла смешать таблетки с алкоголем.

Просто понимает, наверное, что ты хочешь ей сейчас возразить. Точнее, не ты даже — а тот мальчишка внутри, который опускает сейчас взгляд, отчаянно скрывая страх от того, что произошло с Калугиным, и комкает только ткань суперменского плаща короткими детскими пальчиками.

— Но он же... о нём будут волноваться...

По лицу Людмилы пробегает какая-то невнятная тень. Будто хотела усмехнуться — но в последний момент себя сдержала.

— Немногие, поверьте. И те, кто будет волноваться — всегда могут позвонить на мобильный.

— А Пронина... — сам ведь понимаешь, что Людмила права; в самом деле, это лишнее сейчас — напоминать этим танцующим, смеющимся, веселящимся вроде бы ребятам о том, как хрупок и уязвим человек.

Особенно если он идиот. Хотя — это несёт как раз в себе какую-то воспитательную ценность, пожалуй.

— Пронина просто думает, что ему стало плохо. Догадывается, от чего, — завуч наконец позволяет лёгкой усмешке появиться на сухих губах, накрашенных тёмно-красной помадой. — Но о «Скорой» не знает. И сейчас никому из них о ней знать не следует.

Людмила отворачивается от тебя и чуть отходит в сторону, по всей видимости, считая разговор оконченным. Негромко и коротко кашляет, поднося к губам кулак; в свете дискотечных софитов тускло сияют тяжёлые перстни, украшающие дамские пальцы.

Ты киваешь, опуская голову, чуть прикрыв глаза.

Она действительно хороший завуч.

***

А ещё на Мальцевой броские, раздражающе крупные серьги, которые выглядят нелепо в сочетании с вечерним платьем; круглые, блестящие, неустанно отражающие свет прожекторов — синий, красный, жёлтый, зелёный... Она задорно смеётся, обнажая ровные белые зубы. Лицо раскраснелось, глаза игриво сверкают — и тебе даже думать не хочется о том, виновен ли в их лучистом блеске какой-нибудь напиток вроде того, что пронёс Калугин.

Тебе вообще сейчас о ней думать не хочется. И вовсе не по тем же причинам, что были час назад, нет; сейчас ты скорее чувствуешь себя хирургом, пациент которого скончался прямо на операционном столе — а в приёмной ждут взволнованные родственники, и ты считаешь секунды до того, как выйдешь к ним, и...

Почему-то тебе кажется, что именно ты должен сообщить ей об этом. Должен. Пусть даже после выпускного — но именно ты, самолично. Посмотреть внимательно ей в глаза, густо подведённые чем-то чёрным и с блёстками; рассказать всё по порядку — спокойным, ровным голосом, как те хирурги, что в кинофильмах; взять её за хрупкие запястья, в конце концов, если снова начнёт биться в истерике...

Снова супермен внутри проснулся. Не иначе. И сейчас даже действительно больше супермен, чем мальчишка.

И понимаешь ведь, что с Кириллом они поссорились, скорее всего; да и сам не знаешь, что у них там было в последнее время. Не думал об этом, даже на страницу к ней не заходил; может быть, и вовсе расстались? Хотя нет, нет; вспоминаешь её измученные глаза, полные слёз, когда она плакала из-за Кирилла — и не верится. Такие, как Алиса, сами не уходят; такие, как Кирилл, уходят легко и охотно — но не сидят после этого под лестницей, мешая какую-то химическую дрянь в попытках словить кайф и забыться. Вообще странно для него — употреблять такое в одиночестве; у тебя мелькнула даже на секунду мысль о попытке суицида — но не похоже, совсем не похоже. Слишком уж много жизни было в тех яростно блестящих глазах, что смотрели на тебя в уборной; да и таблетки оказались достаточно известными именно как источник «кайфа» — бывалый трудовик, увидев упаковку, понимающе усмехнулся.

Но что-то всё-таки случилось между ними; случилось, определённо — и от этого ещё хуже. И ему, и ей. И тебе — но это не важно. Смотришь сейчас, как она смеётся, дёргано качая бёдрами в такт музыке, как скидывает туфли на высоком каблуке — чтобы не мешали танцевать — разом становясь сантиметров на десять ниже... Девочка; маленькая девочка в неуместно взрослом, вычурном платье — и к тоскливо-щемящему предчувствию вашего разговора примешивается ещё и какой-то невнятный стыд: она же ребёнок, совсем ребёнок, и как ты мог даже подумать о...

Не важно, впрочем.

Это сейчас не важно.

Играет медленный танец, и ты приглашаешь учительницу французского — рослую, стройную, моложавую, в раздражающе-ярком синем наряде; от неё пахнет чем-то цитрусовым, а в ушах сверкают два крупных камня, похожие на сапфиры.

Надо же хоть чем-то отвлечься.

***

Автобус мерно тащится по сонной утренней Москве, развозя по домам измотанных выпускников — усталых, отчаянно зевающих, в помятых костюмах и платьях, с растрёпанными причёсками, что ещё вчера обошлись их родителям в кругленькую сумму. Веселье кончилось; впрочем, ребята, верно, ещё и не знают, сколько самого разнообразного веселья ждёт их впереди.

Ты ведь тоже когда-то не знал.

Сидишь на одном из передних мест, отупело смотришь в окно, бездумно водя по стеклу пальцем, вспоминая, как любил в детстве зимой рисовать смешных зверушек на автобусных окнах. Особенно львов — больших и добрых, с огромной пышной гривой, заключавшей голову в кривоватый круг, со смешной кисточкой на хвосте — её ты выводил кончиком ногтя, чтобы линии были тонкими. Львы улыбались; добродушно и задорно улыбались, глядя на тебя с оконных стёкол — ты думал о том, что точно так же они будут улыбаться любому, кто встанет сюда, к окну, и на душе становилось чуть теплее.

Сейчас на стекле, впрочем, уже не порисуешь — лето; и ты смотришь безразличным взглядом на мелькающие мимо машины, дома и остановки, стараешься не думать о том, что ждёт тебя ещё уже через каких-то полчаса, и только слушаешь внимательно, когда поднимется со своего места в середине салона Мальцева, попрощавшись с друзьями своим тихим, но приятным голоском. Уже решил, что выйдешь вместе с ней; так и не узнал за всё это время, где она живёт на самом деле — и мог бы ведь посмотреть в классном журнале, но... не захотелось почему-то.

А выходит она и впрямь — в пяти минутах ходьбы от твоего дома. Поднимаясь с места, следуешь за ней, грузно спрыгиваешь на асфальт с автобусной ступеньки.

И с чего ты взял, что она тебе врала?..